Текст книги "Матриархия (СИ)"

Автор книги: Павел Давыденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Подбери слюни, – фыркнул Айзек. Подошел к телке, потыкал носком ботинка в бок. – Можешь ее добить.

– Я... я...

– Перережь ей горло.

– Айзек, а вдруг... Вдруг это какая-то ошибка? Ой, ну то есть – вдруг это не по-настоящему? Может...

– У тебя есть другие объяснения?

Опять тот самый, фирменный взгляд. У Толика задрожали губы. Он сбежал по ступенькам, колыхая пузом, присел.

Ударить ножом? Безумие... Иногда он поколачивал своих баб, чтоб знали место.

Некоторые сами просили быть с ними «пожощще». Стонали, шлюшки. А вот так пронзить лезвием, бездыханное (уже мертвое она мертвая) тело...

Топ-топ. Внизу шорканье, шаги.

Топ-топ.

– Если ты не возьмешь себя в руки, – тихо проговорил Айзек, – они нас порвут. Это уже не телки, понимаешь? Идут снизу, – совсем уж шепот. Толик не мигая, глядел на Айзека. Покивал, сжал ножик.

– Я... Все нормально. Понял тебя, понял.

– Дай бог, – Айзек положил трубу на плечо, как заправский бейсболист.

Толик не думал, что внизу их ТАК много. Подъезд забит ВЕСЬ.

– Они и пошустрей кажись, нежели наши обдолбанные сучки, – оскалил зубы Айзек. – Замечаешь?

Толик хотел сказать «тихо», но одна баба, с тускло-рыжими косичками, уже зыркнула в их сторону. Вытерла рот от крови и пошла вверх по лестнице, оставляя на стене отпечатки ладони.

Первый же удар трубы раскроил рыжей висок. Пробоина в черепе с чавканьем выплюнула трубу, из дыры поползла губчатая дрянь – кто бы мог подумать, что сложнейшими процессами в организме руководит пористая, неказистая на вид, масса.

Толика вновь начало воротить, но он сдержал позывы. И чтоб подтвердить, что он все отлично понял, протиснулся между окном (прожженный подоконник, банка из-под «Нескафе» набитая окурками) и Айзеком и ударил рыжую ножом в живот.

Возню услышали и другие. Они оторвались от черно-бордовой массы, лоснящейся жиром и соками и поперли наверх.

– Извини, рыжуля, – сказал Айзек и спихнул безвольное тело навстречу товаркам.

Опять звон стекла. Следом – скрежет перетираемого крошева. На лестничный пролет ворвался свежий ветерок, но его веселье наткнулось на смрад и тут же потускнело.

– Через окно, – услышал Толик команду. И снова хруст.

А твари кишат внизу, как черти в преисподней, и вот уже еще одна, и нужно бить, бить ножом.

Чавк! Теплая кровь попала в ноздри. Соленая. Толик провел ладонью по лицу. Ветер гуляет в волосах. Голос у Айзека приглушенный, Толик не знает почему, он должен выйти... вместе с ним, но слишком... слишком узко!

– Помоги! – Толик кричит, и собственный голос кажется ненастоящим и чужим. Толик машет ножом, а женщины напирают. Никогда всех не убить. Они там нескончаемые.

Айзек уже там, на козырьке и надо лезть за ним, быстро!

Но быстро у Толика не получается. Он уже обессилел, сердце в груди стучит неровно, с перебоями. Как будто чужая рука забралась в грудь, и сжимает мотор как «лизуна», давит, поигрывает.

За пыльным стеклом шевелятся губы. Айзек что-то говорит и его глаза излучают привычное спокойствие. Толик ползет, ползет в окно. Да, ему в последнее время совсем уж трудно выдерживать концерты, он бы сам с удовольствием сидел за ударной установкой, чем скакал с гитарой, но не настолько он толстый!

Осколки прорвали футболку, впились в кожу. Толик оперся о подоконник, мелкое крошево грызет ладонь. Еще одна баба... Он сможет, протиснуться, еще немного, и вот Айзек тянет руку, тянет...

Айзек огляделся по сторонам. Вроде чисто. Кажется, большая часть тварей в подъезде. Он успеет добежать до «Лендкрузера», а что дальше?

На стекло брызнула кровь. Толик закричал, Айзек отпустил конвульсивно задергавшуюся руку, и на автомате обтер ладонь о штаны.

Сбросил трубу вниз. Она глухо ударилась в землю возле тополя. Айзек повис на козырьке и легко спрыгнул на тротуар. Огляделся.

Вроде никого. Опять везет?

А вот Толику нет. Он сам виноват: разожрался в последнее время. Леность и чревоугодие – большие грехи, а ведь сказано, что воздастся каждому по делам его...

В самом деле, начался апокалипсис или второе пришествие?

Сам Айзек тоже был греховен. Каждая клеточка его тела была заполнена не эктоплазмой, а гордыней, но, без нее он бы не стал рок-музыкантом.

Хотя какая теперь разница?

Осознание этого факта просочилось откуда-то извне, как и тексты почти всех песен. Айзек плохо помнил, как создавал их. Погружаешься в транс и находишься среди обрывков фраз, воспоминаний, и рука сама бродит по листку, выплескивает на бумагу чернь подсознания.

Он подхватил трубу и побежал к джипу. Хозяином оказался мужчина, в беленькой отутюженной шотландке (предплечья заросли волосами) и почти идеально начищенных ботинках – Айзек разве что отражение свое в них не увидел.

Вместо лица объеденная маска, фарш.

Айзек задержал взгляд, с трудом оторвался и заглянул в салон.

Ключей нет.

Присел рядом с трупом. Пошарил рукой в правом кармане, вытащил бумажник, туго набитый кредитками. Налички немного, пара тысяч и красная «пятерка», наверно, на бензин и мелкие расходы.

Но и в левом кармане нет брелка.

Айзек подавил холодок в груди. Он не может пролететь сейчас, когда так везло все утро. Он караулил этот джип несколько часов, продумывал и прикидывал. Пробрался через толпу сумасшедших женщин, потеряв... друга? Скажем, Толика.

Если на то пошло, то барабанщика-Фазу Айзек уважал больше – за характер. Они знали друг друга с детства. А к Толику питал в основном снисходительную брезгливость.

Из подъезда выходят, и с другой стороны дома.

Как муравьи на сахар.

Может, их заставляет убивать мужчин именно специфический запах?

Не глядя на подбирающихся со всех сторон баб, Айзек нырнул в салон. Трубу не забыл, кинул на пассажирское сидение. Вся в подтеках и сгустках, она смотрелась дико в новеньком салоне, на идеально черной коже.

Где-то должна быть барсетка. Деловые мужчины, одетые с иголочки, не таскают ключи от машины в кармане.

Ближе и ближе.

Завыла где-то далеко сирена. Айзек наклонился, пошарил возле педалей, ни черта не видать.

Барсетки нигде нет.

Нужно бежать. Ноги пронзают иголки, мышцы противно подрагивают. Айзек глядел через тонированное стекло. Блондинка с плохими зубами. Черноволосая телочка в полупрозрачной блузке, в юбке и босиком, видно где-то потеряла свои лодочки на шпильках. Толстуха в халате. Ветер развевает полы, видны обвислые блинчики грудей.

Бабы, женщины, тетки...

Вон девчонка лет пятнадцати. В этом же подъезде и живет. Она как-то раз приходила послушать, просила билеты в клуб, щебетала там что-то. Такая, готовенькая. Видно, что уже активно порхает по «впискам». Сейчас лицо вытянуто и сосредоточено, а губы вымазаны чем-то вишневым, но точно не помадой.

Они только что разорвали Толика. Айзек представил, как в него впиваются зубы, ногти и аккуратно прикрыл дверь. Хлопнула слишком громко. Может, они все-таки его не замечают?

Где-то должна быть кнопка блокировки... Панель, так, бортовоый компьютер... климат-контроль, подогрев сидений.

На лобовуху что-то брызнуло. Айзек сглотнул ком. Дворники со скрипом заелозили по стеклу. Не то, не то!

Уже шарят по капоту, ковыляют вокруг тачки. Кнопка!

Есть. Щелчок и Айзек заперт. Джип разве что не бронированный. Бедняга хозяин, такой танк имел, а умер одним из первых...

Айзек откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. Ему снова нужно подумать, что делать теперь. Твари на вид безумные, но они его не видят, и благослови Господь того, кто изобрел тонировочную пленку.

Картина: хозяин джипа (который сейчас валяется под колесами) садится, хочет завести двигатель... от подъезда к «лендроверу» спешит жена. Мужчина удивленно поднимает брови: «Забыл что-то? Может, документ какой...Или с дочкой что случилось...».

Он выходит из джипа, и жена рассказывает, ЧТО случилось. Точнее, показывает.

Они скребутся в стекла.

Сколько пройдет времени, прежде чем кто-то из тварей додумается поднять камень и разбить стекло?

Айзек открыл глаза. Шелест в салоне. Перевел взгляд на бутылку «кока-колы» возле коробки передач. Газировки чуть на дне. Она сто процентов, уже выдохлась, и похожа на холодный растворимый кофе.

Шевеление сверху, сзади.

Рука пробралась в люк. Видно, был закрыт не до конца, и теперь в щель пролезла кисть и тянется, шарит. Айзек извернулся так, чтоб оказаться вне досягаемости наманикюренных пальчиков и потыкал в кнопки.

Люк прижал предплечье, и кисть забилась-задергалась, как придавленный паук. Айзек нажал еще раз – рука исчезла в щели.

Теперь можно задраить люк. Перегнулся через сидение, заглянул назад. Барсетка!

Поворошил. Куча всякой дряни, но... ключей нет.

В боевике герой сорвал бы под рулевой колонкой крышку, соединил пару проводков и двигатель бы заурчал.

Но это в фильме.

Айзек отшвырнул барсетку и вновь стал обыскивать салон, ощупывать, хлопать. В это время примерно тем же самым занимались твари, но снаружи. Айзек уже не обращал внимания на стуки и топот (эти драные суки залезли на крышу), ни на удары ладоней по стеклу. Хорошо, что трубу захватил с собой.

Закрыл глаза. Он должен сосредоточиться на ключах. Куда они могли завалиться? Куда?

Айзек вспомнил первый концерт. Толпа, ревущая толпа. Им понравилось. От них шла энергия, и распаляла Айзека, а он в ответ заражал людей своими мыслями, самим собой – всем своим существом растворялся в каждой клеточке, хотел перекроить все живое, что в них есть на собственный лад.

И люди подчинялись. Они этого хотели, хотели получить от Айзека порцию здоровой «радиации».

Айзек потянулся к бардачку. Там он не проверял, но конечно, там их тоже не оказалось, какие-то бумажки... Договор, допсоглашение с печатями, счет... Бумажки, не имеющие теперь смысла.

На крыше бухнули особо сильно. Пляски устроили, твари.

Нужно завести чертов двигатель. А вдруг это можно сделать при помощи бортового компьютера?

Айзек стал шарить по меню, отбросил бутылку с недопитой «колой». Смешно: бизнесмен, богач, а пьет эту отраву, которая даже мясо растворяет, как кислота. Лучше уж водку глушить.

Заднее стекло взорвалось дождем осколков, и острые кусочки попали за Айзеку за шиворот.

«Теперь крышка», – вспыхнула мысль.

Разбили заднее стекло, и четвертинка кирпича лежит на заднем сидении. Айзек хотел уже прыгнуть назад, и тут взгляд наткнулся на...

Брелок.

Под бутылкой лежал, возле ручника. Азйек был уверен, что уже смотрел там. И бутылку эту чертову поднимал несколько раз.

Быстро!

Двигатель сыто заурчал, и Айзек кинул взгляд в зеркало. Лицо немного чужое, вытянутое.

В зеркале заднего вида, в пробоине стекла – оскаленная рожа. Вот пальцы, пальцы, колупают стекло и пленку.

Сейчас Айзек готов был поверить, что проделки с ключом – дело рук невидимого Хоттабыча. Ну а если поразмыслить, то он мог не заметить. Нервы.

Блондинка карабкается на капот. Айзек ухмыльнулся и пришпорил педаль газа. Резко утопил тормоз, и блондинка скрылась под бампером. Хорошо, что здесь никакого тебе сцепления. Даже ребенок сможет управлять.

Тварь сзади охнула и сорвалась, Айзек успел заметить, осколки, глубоко вошедшие в ладони, до мяса.

Айзек поддал газу и переехал блондинку.

Развернулся и выехал со двора. Твари цеплялись, скребли по борту внедорожника. Теперь и вопли слышны, из-за дыры в заднем стекле. Нужно будет ее чем-нибудь закрыть, но это потом, потом.

Взвизгнули тормоза. Молоденькая девка кубарем прокатилась по лобовому стеклу, прогромыхала по капоту.

Айзек поддал газу. Джип подпрыгнул, как будто переезжая «лежачего полицейского».

Куда теперь? Вперед.

Глава 9 ПАРУ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ

– Думаю, они уйдут. Не могут же они вечно там бродить, – прошептал я.

– Тише... – отозвалась Оля.

Я пошевелился, хрустнула веточка. Порыжевшие по краям листья, орехи в зеленой оболочке – еще сыроватые, но если подсушить, как следует в золе костра, то можно есть.

Рифат и Юрец. Что с ними сейчас? Они наверно, уже ждут нас на месте, а мы не можем прийти.

Роща наполнена шорохами. Птицы чиркают, ветер шевелит верхушки деревьев.

Внизу бродят ОНИ.

Пару дней назад мы напоролись на мародеров. Убежали, слава богу, никого серьезно не ранило. Это самое плохое, что мужчины, так скажем, разбились на группировки. И если в первую неделю «матриархии», как все это безумие назвал Юрец, были попытки действовать сообща и помогать друг другу, (когда закончилась Резня Первых Суток), то сейчас, к исходу сентября, этого нет и в помине.

Удивительно тепло. Наверное, потому, что в мае-июне шли дожди и сейчас лето возвращает должок.

Но когда-то наступят холода.

Впрочем, чего о них думать, когда прямо под нами эти чертовы амазонки?

– Ссать охота, – пробормотал я.

– О, господи, – прошептала Оля.

– Рифат козел. Если бы он тогда...

– Ты можешь помолчать? – зашипела она.

Опять хрустнула веточка. Мы залезли так высоко, как только могли. Если сидеть тихо, то они не должны нас заметить.

Что-то хрустнуло опять. Прорывая листву, вниз полетел орех. С сухим щелчком он ударил в искривленный ствол дерева и отбросил лохмотья кожуры.

Сначала стало чуть тише, шелест и шаги смолкли.

Тени, тени. Фигуры под деревом. Девочка лет одиннадцати. Половину бледного лица занимают черные тени. Осунувшаяся, и вместе с тем...

Их сразу можно отличить от нормальных людей. Сейчас они не кидаются, не разрывают на части.

Они выслеживают. Действуют хитро, исподтишка.

Вот девчонка (не ребенок, она отнюдь не ребенок) подошла к стволу. Наклонилась, подняла орех и потащила в рот. Если бы холода настали пораньше, то дерево бы сейчас стояло голое и листья бы нас не скрыли. Мы залезли высоко, но если я вижу девчонку, то и она может меня увидеть.

Если поднимет голову.

Но малая занята сбором орехов. Целый подол уже набрала, и ходит, выискивает сосредоточенно. Оно и понятно: война войной, а кушать хочется. Хотя раньше они обходились исключительно белковой пищей.

Свежатинкой.

Испытывают ли они страх? Сострадание? Какие-нибудь эмоции?

Еще один орех сорвался. Упал рядом с девочкой. Она даже не отпрыгнула в сторону, ни звука не издала.

Если раньше женщины были самыми эмоциональными существами на земле, то теперь это не так.

Сейчас все по-другому. И нескольких недель мало, чтоб привыкнуть к этому по-настоящему, тем более, когда рядом живая память того, какими девушки и женщины были раньше – Оля.

Девочка посмотрела наверх. Встретилась со мной глазами и у меня внутри зашевелились мелкие иголочки. Желудок потянулся к самой глотке. Сейчас она откроет рот и кринет. Сбегутся старшие и тогда нам с Олей крышка.

Потому что чертов Рифат... ну да ладно. Что толку теперь от еды? Толку теперь от найденного убежища?

Не надо было нам разделяться. И сами мы тоже хороши – орехов захотели набрать.

Девочка отошла от дерева. До сих пор держит подол с орехами, а вот и скрылась, из-за листвы не видать.

– Нужно слезть и бежать, Ром. Иначе они нас схватят.

– Может и не схватят.

Вдали протарахтела очередь – «Калашников», отличить несложно. Значит, Рифат все-таки.

От сердца немного отлегло. Однако в последнее время оно часто выдает какие-то странные реакции: то излучает холод, то выпускает колючки, то тревожно сжимается. Раньше я даже и не задумывался – гоняет и гоняет кровь. А теперь и получаса не проходит, чтоб мотор не дал о себе знать.

Стресс.

Девочка, видно ушла. Снова очереди, но теперь уже не одиночные. Перестрелка что ли?

– Ты куда? – вытаращила глаза Оля.

– Вниз, естественно. Слезаем. Конечно, там опасно, но здесь сидеть еще хуже.

– Да я бы и не осталась, – пропыхтела она.

Медведь продирается сквозь бурелом, примерно с таким шумом мы слезали с несчастного дерева.

Огляделись. Никого нет. Выстрелы опять.

Оля схуднула за это время, у меня стали выпирать ребра и ключицы, так что я тоже скинул пяток кило, как минимум.

Мы побежали по дорожке, поросшей травой и прошлогодними листьями. Солнце сегодня как обычно – шпарит. Хотя уже не так тепло, как... как месяц назад. А в рощице и вовсе царит сыроватая прохлада.

Теплее, теплее... Деревья закончились. Небольшая поляна, холм.

ТА-ТА-ТА-ТА-ТА

Я увлек Олю за толстую березу. Перед нами полувисит в воздухе клен, поваленный видно еще майскими грозами. Еще одна очередь вдрызг разорвала сонную тишину.

Внизу развалины моста. Выстрелы как раз оттуда.

Женщины, толпа. Идут, падают под пулями, топчут друг друга, но не разбегаются. Высунулась башка из-за моста, в красной, чуть выгоревшей бандане.

Рифат. Он-то как там оказался?

Я взглянул вверх. Дерево основательно просохло за лето, женщины внизу.

– Что ты делаешь? – сказала Оля.

– Помогай, – пропыхтел я.

– Нет, мы не сможем... Оно такое толстое!

Я обливался потом, впечатывая ладони в шершавую кору. Оля тоже стала толкать, закусывая губку. Склон достаточно крутой, земля сейчас сухая, но в мае ее хорошенько подточили ливни, и часть корявых корней висит в воздухе.

Я пробежал по стволу, стал прыгать.

Клен затрещал.

– Рома! Слезь! – Оля кричала, уже не таясь. Вся красная, вспотевшая. Ну а я конечно, особого внимания на нее не обратил. Нужно толкать изо всех сил, если мы хотим... если мы хотим выжить, нужно действовать. Сей несложный постулат втерся мне в сознание очень быстро.

Толпа меж тем так и напирала. Их много, очень много, почти как на моих рисунках: нескончаемые вереницы истрепанных фигур.

Той девочки, с орехами – не видно.

Еще треск. Ствол накренился, Оля завизжала. Опора выскользнула из-под подошв, я сделал несколько шагов в воздухе (как будто беговая дорожка внезапно добавила скорости и ускользает) и прыгнул...

...ветки хлещут по лицу, бок горит. В позвоночнике ворочается тупой лом.

Чьи-то ласковые прикосновения. Слышу, как щебечут, перекликаются птицы. Пение это прерывает гул, как будто даже здесь, в лесу есть «централизованная система оповещения».

Сразу передо мной многоэтажка, объятая пламенем разлетается на куски. Дом, в котором жила мама и дочка Рифата. Запах горелого мяса, сдобренный резиновой копотью, горький привкус во рту.

Потом удар, но не такой силы как сейчас. Свист в ушах.

И конечно, боль.

Как и тогда, надо мной нависает пятно, обрамленное золотистой каймой. Склоняется ниже, ниже.

Высокие белые скулы, колючий, механический взгляд. Бездушный. Невозможно понять, о чем ОНА думает.

Это та самая женщина, которую я нарисовал перед началом хаоса, перед Импульсом, как говорил Юрец.

(многоэтажка взорвалась ты предвидел это значит и эта баба есть эта женщина кто)

Но вместо «Дурунен» появляется Оля. У нее шевелятся губы, но слова сложно разобрать. Слышу только «бу-бу-бу».

Потом звуки наваливаются скопом: крики, чириканье птиц, шум ветра в листве деревьев.

Рифат не говорил с нами о взрыве, ттолько плакал по ночам украдкой. Оля пыталась его утешить, но он сказал, что ему жалость не нужна и что все в порядке.

– Рома, Рома! Как ты? Ничего не сломал? – Оля говорит и ощупывает меня одновременно.

– Вроде ничего, – я улыбнулся через силу и тут же встал с Олиной помощью, скривился. Клен усвистел вниз, проделав в склоне округлую траншею, перестрелка стихла. Ствол увлек за собой чертову кучу деревьев, подмял кустарник, так что между телками и мостом образовалась преграда. Что-то вроде лавины сошло, и Женщины тупо стоят.

Никогда не слышал, чтоб они разговаривали между собой, кстати. Вот, развернулись и как механические солдатики, и потопали прочь.

А я, соответственно, с облегчением смахнул со лба пот.

Но теперь мне покоя не давала бандана.

– Там что, Рифат? – спросил я у Оли. Она нахмурилась. – Ну это самое... Там тип какой-то был, в красной бандане.

– Мало бандан таких что ли? Ох... – Оля приложила ладонь к животу и поморщилась.

– Опять крутит? – спросил я, вглядываясь в ее мордашку. Кивнула. – Бедняжка ты моя. Ладно, надо как-то спуститься.

– Ну и расфигачили мы... Блин, я так испугалась! – Оля обняла меня и зашептала: – Больше так не делай! Понял? Ты же мог упасть.

– Мог, – подначил я. – Полетел бы вниз, а ты – осталась бы тут...

Оля стукнула меня кулачком в плечо, костяшками.

– Э-э, – я схватился за ушибленное место. – Больно же!

– Будешь знать у меня! Дразнится еще!

– Да идем уже, хватит, – засмеялся, когда она снова налетела на меня. А потом неожиданно для себя я притянул Олю и поцеловал в губы.

Сам не знаю, что нашло. Все это время, что мы скитаемся, не позволял себе ничего такого, хотя чувствовал, что Олину симпатию. Ну, вроде бы как у меня есть (была?) Аня. Но если бы Оля скользнула ко мне в спальник голая, тогда бы я конечно, не смог устоять. Ага, как в «Прощай, оружии». Но куда там.

У Оли еще не было менструаций. Вообще. Вот что мы узнали. Конечно, Юрец тут же вывел теорию, что Импульс подействовал на исключительно зрелых – в половом смысле – женских особей. То есть на тех, у кого регулярные месячные. Поэтому-то есть и девочки, как сегодняшняя – «ореховая» – которые поражены. И есть шестнадцатилетняя Оля, которая еще не знает «критических дней», тампонов и прокладок.

Чего только не выдумает природа.

Оля проверялась, сдала целую кучу анализов, но врачи лишь руками разводили, мол все в норме, разве что езначительная нестабильность с гормональным фоном. Короче, они нифига толком не сказали.

Может, фатум, судьба, что именно нам попалась Оля. И до сего момента я как-то и не задумывался, что же я к ней чувствую. Сейчас маловато времени, чтоб думать, серьезно.

И вот теперь мы целовались, и жадно дышали и набрасывались друг на друга. Я шарил по ней ладонями, как юнец, дорвавшийся до шлюхи, и мы стукались зубами, сбивая губы.

Потом повалились прямо на ковер листьев.

– Я хочу тебя... хочу, – шептала она. Холодная ладонь скользнула по моему животу, выступили мурашки. Мы целовались, перекатывались по листве, стягивая на ходу куртки. Ветки трещали, покалывали ладони и оголенные плечи, но мы не обращали внимания.

– А-ах... Ромочка, ты колешься... – Оля закатила глаза.

Еще немного и мы сольемся. Мы должны, она хочет... Хочет и больше никого не надо...

Я не знаю, что со мной произойдет, если Оля вдруг исчезнет, если... если с ней что-нибудь случится. Илюзий в отношении Ани я не питаю, в общем-то.

Языки сплетаются, и я прижимаю Олю к земле, а ее ногти впиваются в кожу на спине, там, где багровые рубцы...

Жаркое дыхание, и захватывает лихорадка, и мы сдираем друг с друга одежду и...

– Ты посмотри, – раздался хрипловатый голос. – Во дают!

– Блин! Ты помолчать не мог? Позырили бы...

– Те лишь бы зырить! – заржал первый голос. – Шо, голубки? Страсть съедает?

Человек десять – все мужчины. Кто-то откровенно пялится на Олю, кто-то посмеивается. Грязные, небритые, в щетине блестят улыбки, глаза задорно горят.

«Красная бандана» тут же. Рифат без автомата, и по выражению лица не поймешь, нормально все или нет. Руки, по крайней мере, у него не связаны. Хотя «калаш»-то забрали.

Оля натянула куртку. Щеки красные, прячет взгляд. Я встал и отряхнул штаны. Улыбнулся:

– А вы ребята, кто будете?

– Он еще и вопросы спрашивает, – хмыкнул здоровяк со шрамом у виска.

– Люди, – улыбнулся в ответ Хриплый и мотнул дулом автомата. – Мужики. Предлагаю вам пройти в нашу аудиенцию, для выяснения приватных вопросов, – он скалил чуть ли не все трицдцать два зуба.

И мне его улыбка не нравилась.

– Во шпарит! – восхитился кто-то.

Рифат молча отводил взгляд. Потом я заметил и Юрца тоже. Лицо обескровлено, взгляд потухший.

Я даже ответить ничего не успел: по кивку главаря к нам подошел здоровяк и еще пара типов. Один схватил Олю и она пискнула.

– Эй! Аккуратнее!

– Меньше разговаривай. Дольше протянешь.

Мне заломили руки. Потом я услышал металлический звон и щелчок. Бравые хлопцы грубо обшарили меня по карманам, вытащили блокнот.

– Эге! Ты смотри, художник, что ли? – Хриплый забрал у здоровяка блокнот и полистал, с недоверием глядя на меня. Увидел и «Дурунен», и мосты из мертвецов. Всю апокалиптику. Но больше всего их поразил вчерашний, еще свеженький рисунок: женщина, из чрева которой ползет младенец с щупальцами. Бедняжка кричит от боли, лицо искажено судорогой, щупальца с присосками и когтями на концах.

– Психопат, – пробормотал Хриплый. Снял с плеча рюкзачок и закинул блокнот туда.

– Мы в чем-то обвиняемся? – спросил я.

– В общем-то да. Здесь – наша территория, а вы шляетесь тут с БАБОЙ. За это уже можно спросить. Что вы здесь вынюхиваете?

– Не вынюхиваем мы ничего...

– Что с ними разговаривать, – пробормотал тип, с глубоковдавленными в черепушку глазами. Он как раз обыскивал нас. – Грохнем и делов.

– Да-да, грохнем! – поддержали остальные, и стало совсем неуютно. Кроме того, браслеты наручников врезались в запястья холодным металлом. Я поглядел на Олю, и бессильная ярость судорогой прозила тело. Даже челюсть свело.

Сырость теперь забралась под одежду, «пот страсти» давно остыл и холодил спину.

– Заткнитесь! – прикрикнул Хриплый. – Не нам решать. Так что давайте, гоним их до городка. А там уже видно будет. Без НЕГО мы решать не можем. – Он перевел взгляд на Олю и облизнулся. Посмотрел на меня:

– Ну? Чего зырите?

***

Так мы и топали через лес. Рифату и Юрцу они тоже сцепили руки браслетами, просто я сначала не увидел.

– Мы на вашей стороне. Надо было мне валить дерево, чтоб спасти вас?

– Может, ты его на нас валил, – лениво отвечал Хриплый. – Я ж не знаю.

– Ну а Рифат, ну – тип в бандане. Он-то ведь отстреливался вместе с вами!

– Харе базарить. А то я тебя стукну.

Нас вели под конвоем, как скот. Еще и разделили специально, по группам. Каждого «зека» сопровождают двое, Хриплый там что-то рассказывает, все гогочут.

Я даже не слушал их разговоры. И страшно мне было не от неизвестности, которая нас ожидает в неком городке, а скорее от того, как ведут себя эти козлы. Нет, они не домогались Оли (что удивительно), они не обзывали нас и не били. Вообще вели себя так, как будто нас и нет.

Меня пугала их беспечность. Как будто опасность не подстерегает на каждом шагу. Поэтому я шел и прислушивался, ведь если твари нападут, мы, закованные наручниками, будем самой доступной целью.

А еще я думал, о том, что это за ОН, и что он примет в нашем отношении.

– Эй, ты у них самый разговорчивый? – меня ткнули в спину. – Ну-ка, валяй. Вы откуда и куда идете? И как так получилось с вашей телкой, что она... ну ты понял.

– Мы из Ростова. А куда идем – сами не знаем. Спасаем жопы. А про Олю – ну, у нее еще не было менструации. Мы так решили, что фигня, которая произошла, – я перешел на понятный язык, – затронула зрелых баб.

– А-а... менструации? – переспросил Хриплый. В самое лицо мне заглянул – пахнуло давно нечищеными зубами. – Типа, месячные, что ли?

– Да.

– Так. А откуда вы узнали...

– Я ж говорю – это догадка!

– Ты чо орешь? Больно смелый какой-то... Ладно, посмотрим.

– А в чем дело? Говорю же, мы не шпионы. И вообще, сейчас опасность представляют телки, а вы на нас взъелись.

– Так в вашей же компашке телка, – передразнил мой голос Хриплый. – Телка, которую ты хотел отпялить минут двадцать назад. Не?

– Да Оля нормальная! – воскликнули Рифат и Юрец, хором.

Хриплый прочистил горло и харкнул. Потом потер нос и стал идти спиной вперед, оглядывая и меня и всю свою банду. Возвел глаза к верхушкам деревьев и заговорил:

– Моя жена тоже была нормальной. Моя дочка. И бабушка. Мы все жили большой семьей. Я проснулся, в туалет захотел, и услышал «чавк-чавк» – со двора. Думал, что это наша собака, Джерка – жрет типа. Она всегда громко хавала.

Прямо так и вышел, в трусах. Вышел, смотрю, чавкает-то вовсе не и Джерка, возле своей миски. Чавкает бабушка Клава, глодает ЕГО. Как свинья, знаете? Свиньи могут запросто сожрать человека, если вы не в курсах. Но чтобы бабка сожрала родного внука... – Хриплый так и продолжал идти лицом ко мне. Взгляд у него затуманился, смотрел главарь уже сквозь нас, и наверно видел эту самую бабу Клаву, как она объедает лицо малыша, отрывает от детских щек лоснящиеся куски.

– Я подумал, что она спятила. Мы все так подумали, не правда ли? – он улыбнулся, но автоматически – безо всякого веселья. – И теперь вы видите, что происходит. После того дня я решил, что меня больше ничто не способно затронуть сильнее. Кажется, двери ада распахнулись в тот день и дали нам вдоволь насладиться зрелищем. Наш прежний мир перестал существовать, а выживание свелось к тому, чтоб убивать женщин. Любых, каких встретишь – без разбору. Эти твари стали хитрее, они теперь прячутся. Они не прут на рожон, они выжидают. Так что я думаю, ты простишь этот мой каприз, с наручниками? Если бы на твоей ответственности висело столько людей, как на мне – обычных пареньков, бывших работяг – ты бы поступил иначе?

– Понял, – пробормотал я. – Извини.

***

Нос у меня болел. Поддавливало так неприятно изнутри, в переносицу. Они посадили нас с Рифатом и Юрцом в одну камеру, а Олю куда-то увели.

Конечно, я протестовал.

И конечно – получил свое.

Теперь вот сидел, прижимаясь щекой к стенке. Блаженная прохлада. Вот мы попали!

Не могу сказать, что они какие-то сумасшедшие, эти ребята. Но мне они не нравились. Хотя конечно, резон в их словах есть. Хриплый сказал, что сажать нас вместе с бабой не будет, потому, что она в любой момент может ОБРАТИТЬСЯ. Так и сказал. Я с ним спорил, за что и получил.

– И где вы шлялись? – спросил я первым делом, немного оправившись от шока.

– В смысле? – сказал Рифат. – Мы искали жратву, как я и говорил. Даже нашли кой-чего в разграбленном складе. Там видно, люди брали первое, что попадалось под руку, и не особенно раздумывали. Так что получилось так, что там осталось до черта продуктов. Сухие продукты, еще это... собачья еда. Ну, «Чаппи» там, «Вискас». Оно вкусное, только пить после хочется.

– Наткнулись мы сначала на баб, небольшой такой отряд, – Рифат облизнул губы и провел ладонью по лицу. – Мы их и трогать не стали бы. Спрятались и все. Только у них локаторы что ли, настроены, уж не знаю. Идут, прут прямо на нас. А мы ж в этом складу. Ну, и вдруг, откуда ни возьмись, появились пацики эти. Переложили баб и сами решили поживиться на складе. Мы думаем, ну значит – свои, – Рифат потер ссадину на лбу и поморщился. – Потом они пошли как раз примерно в вашу сторону. Спустились к этой дамбе бывшей, к мосту. И тут идет новый отряд... Я начал стрелять, естественно, они сначала и не поняли нифига. А потом давай прикладами угощать. Сышь, так дерево, правда, ты свалил?

– Мы с Олей, – буркнул я. – Только мне кажется, что они отступи не из-за этого. Почему-то такое странное ощущение. Их как будто позвал кто.

– Да ну-у-у! Если б не это, то нам бы, в самом деле – каюк.

– Юрк, а ты чего молчишь?

– А чего тут скажешь? – пожал плечами Юрец. – Все верно. Мы им пытались тоже сказать, что девушка у нас абсолютно нормальная и что опасаться не стоит... – Юрец отвел глаза. – Но они и слушать не стали.

– Вообще, мы ж сами не это... – Рифат дернул кадыком, – не знаем как там и чего. Ну, толком непонятно, как там что работает, от чего зависит. Почему она не взбесилась, Оля.