Текст книги "Матриархия (СИ)"

Автор книги: Павел Давыденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Одежда моментально промокла, до нитки. Да, в такую погоду каннибалы точно не станут за нами гоняться, и я сразу вспомнил фильм «Поворот не туда». У нас что-то вроде этого. Поселок «Стряпчино», ну надо же!

А веселого мало, если начистоту.

Мы уже не обходили лужи – так, шлепали, как попало. Мокрые, грязные, и некуда теперь спешить.

Помню, играли как-то раз в роще в футбол. Много людей тогда пришло, поделились на три команды. Бегали, бегали... Заморосил мелкий дождик, а мы продолжали играть.

А потом внезапно хлынула майская гроза, чистейший ливень. Часть пацанов (слабаки!) побежала по домам, а мы остались и гоняли мяч. Скользили, стелились по газону и тот совсем скоро превратился в голую, раскисшую землю. Домой пришли все перепачканные с ног до головы, но гордые, и день этот прямо отпечатался в памяти.

Гром снова. Дохнуло озоном – свежий запах, с примесью минеральных солей. Вспомнил я и вчерашнее футбольное поле, как мы устроили костерок из женщнин. Кажется, это случилось уже неделю назад – теперь столько событий умещается в один час.

Раньше встал и все одно и то же. А теперь... не знаешь, что будет завтра.

Даже что через пять минут будет, и то неизвестно.

Треснула ветка. Что-то щелкнуло и Рифата потянуло вверх. Взметнулись ноги, звякнули оклунки в рюкзаке.

Я замер. Вспышка молнии озарила хмурое, разбухшее от воды дерево, будто фотограф притаился где, и гром заворчал, издали. Гроза медленно уходит, а дождь все моросит.

– Что за бред?! – пыхтел Рифат. – Да не стой ты столбом! Помоги мне! – Рюкзак свесился ему на затылок, а штаны на лодыжке задрала петля, заголила белесую, волосатую кожу.

Силки? Ловушка?

– Не дергайся, – сказал я. Ветер задувал воду в самое лицо, сколько не отирайся, все равно ничего почти не видно. – Сейчас...

– Ножик в рюкзаке! Перережь эту сраную веревку! – закричал Рифат.

Так-то оно так, но голова Рифата болталась на уровне моей, как дотянуться до ног?

Он трепыхался, пытался согнуться и достать ногу, но с рюкзаком это затея зряшная. Так что я стащил с Рифата его мешок, фыркая и отплевываясь от воды. Дождь теперь с химическим привкусом, глаза жжет.

– Да не надо... помоги ты... веревку, – пыхтел Рифат.

Пришлось оставить рюкзак в грязи. Блокнот – даже сейчас я думал о нем. Более сумасшедшие люди, чем художники – писатели. Ладно, у меня там хотя бы пророческие рисунки. Ладно, не пророческие, но они хотя бы... ну, вызывают трепет, с первого взгляда. А был бы я писателем, так в блокноте или там, в записной книжке, были бы только корявые строчки, но переживал бы я за них не меньше.

– Может, харе уже тормозить? – развел руками Рифат. Я глянул на него, вытащил из рюкзака нож. Вскарабкаться на дерево. Перерезать веревку.

– Я уже, – кора скользкая. Лезвие в зубах зажать, что ли?

Ага, и лезгинку станцевать еще. Как это нам повезло – захватить ножик!

Ствол толстенный, кора податливая, проминается под пальцами. Под ногти забился зеленоватый мох, а ливень хлещет и хлещет.

Рифат покачивается, как...

...как тот висельник.

Я вспомнил «Галстука», и тело пробрала внутренняя дрожь.

Кто расставил здесь силки? А что если армяшки?

Теперь под ноги надо смотреть внимательней. Может, в куширях спрятаны и капканы тоже, или есть и «запасная» петля, с другой стороны дерева.

Первая ветка. Поехала подошва, я протерся животом по стволу и чуть не соскользнул вниз, но в последний момент все-таки удержался. Выждал пару мгновений. Сердце стучит в груди, изо рта – пар. Что-то совсем уж похолодало.

Полез выше. Это тебе не орех и не каштан, где каждая веточка как ступенька. Чертов тополь, осина или хрен его знает что. Ствол в два обхвата, макушка теряется где-то в черноте неба.

Пополз по ветке. Целая система тросов, пропущенных через металлические кругляши лебедки, по всему дереву. Чертовы каннибалы...  Может, силки поставил какой-то охотник, давно? Еще до Импульса.

Или все-таки нет.

Вечные приключения. Может, на смену старому богу пришел новый, более сумасшедший, и поэтому со мной, – со всеми – происходят такие кренделя, постоянно что-то случается и покой придет только после того, как отбросишь коньки.

Вряд ли у Рифата получится уединиться в деревеньке, вот что.

– ДОЛГО ТЫ ТАМ БУДЕШЬ ПОЛЗАТЬ?

– Рифат, погоди. А то я рухну вниз... скользко же блин! – дождь продолжал шуметь, но Рифат-Луженая-Глотка без труда его перекрикивал:

– Быстрее! У меня кровь прилила к башке!

– Может, поумнеешь! Как, пока не тянет решать задачки? Или может, курс биологии вспомнил, или органической химии?

– Он еще издевается... сукин сын! Еще издевается надо мно... – Рифат перестал драть горло, и теперь его бормотание тонуло в шуме потоков. Прямо реки внизу, как в джунглях. Я задрожал, захрюкал от смеха на своей жердочке, и лишь усилием воли подавил припадок истерики. Если я сейчас упаду и сломаю ногу... или сверну шею. Это прямо сюжет для Стивена Кинга. Чувак висит пойманный в ловушку, под ним – труп друга.

Темнеет, темнеет...

Из чащи выходят волки. Один, второй. Начинают рвать тело. Собирается целая стая.

Потом веревка рвется или нет – молния раскалывает ствол дерева. И чувак падает в эпицентр стаи.

Неплохо. Надо будет все это зарисовать на досуге. Писать-то я не умею.

Я оседлал ветку, сцепил под ней ноги и стал пилить ножиком веревку. Толстая, не бельевая тебе, но вроде поддается. Хорошо, что у нас нож есть, ей-богу!

Шум такой, что, кажется, будто огромная тварь бредет сюда из чащи. Медведь, например. А может, пресловутые волки.

Я пилил канатик, а Рифат все кряхтел. Руки коченеют, несмотря на движение, холод и щеки тоже покусывает, льдом сковывает.

Где мы будем ночевать?

Найти бы подобие пещеры, разжечь костер. Тогда уже и на душе станет приятней. И телу будет комфортней... поспать бы...

Веревка оборвалась, и Рифат полетел в грязь, вниз головой. Плюхнулся спиной в лужу, подняв брызги.

Опять – так быстро все. Сначала я испугался: Рифат свернул шею.

– Эй! Все нормально?

Он зашевелился. Пальцы, похожие на белые корешки, утопли в жиже. Сел, кряхтя и поругиваясь. Поднял голову, откинул прядь волос. По бороде течет, лицо в грязи. Поднял руку и сложил пальцы колечком.

– Все ок. Лучше не бывает.

– А, ты опять фильм вспомнил? – усмехнулся я.

– Что? Пошел ты к черту! – он встал и вдали вновь заурчал гром. Рифат снова поглядел на меня: – Слазишь?

– Да залазить было как-то легче, – пробормотал я. – И здесь как будто меньше капает.

– Так уж и меньше... Черт, башка чуть не взовралась, – Рифат покрутил головой, размял пальцами шею. И передернулся, как пес, всем телом. – Надо найти какую-нибудь берлогу – давай слазь.

– Ты не боишься волков?

Вопрос повис в свежем, почти морозном воздухе. У Рифата подрагивала нижняя губа, а из ноздрей и рта шел пар.

– Каких, к чертям еще, волков?

– Ну, здесь могут быть волки.

– Иди ты в баню... Волки! На сегодня волков мне уже хватит! Сыт по горло! – он постучал ребром ладони по кадыку. – Слазь!..

Тогда я развернулся и схватил веревку. Потянул – привязана, ну да. Ничего, кусок у нас есть, может, пригодится. Рифат как раз чертыхался, прыгая на одной ноге. Брызги, брызги.

Я ожидал, что мы наткнемся на лесника-охотника, хозяина силков. Что он выйдет из-за дерева с ружьем, и погонит нас как скот в свою хату (в которой тоже будет погребок).

Пока ничего. Но шелест, шелест, сплошные звуки. Лес как зверь, застигнутый бурей, дышит, отдувается. Деревья трещат, стряхивают капли. Ливень уже не такой сильный, но все равно – идет.

Я буквально съехал по стволу. Вообще без боли, правда, в землю ушел чуть не по щиколотку.

– Горазд ты лазить.

– Ага. Так что насчет живности? Волков? – Рифат поморщился. Волосы в мокрой грязи, как шапка, только на макушке торчит вихор. – Нет, какой же ты придурок! Вот для чего было возвращаться?

– Ну да, не следовало возвращаться. Так бы не промокли, ага.

Через какое-то время дождь полностью смоет грязь, так что впервые за две недели мы приняли ванну. Или прошло уже больше?

Глаза все щиплет, и это даже не удивляет. Хорошо, что дождик хоть не кислотный. А еще здорово, что женщин мало в армии, и самое главное – на атомных станциях. Сейчас бы мы уже видно, собирали крышки, как в «Фаллауте».

– Все б тебе хохмить. Давай, поперли...

– Рюкзак не забудь.

– Точно, – Рифат подхватил рюкзак и подал мне за лямку: – Понесешь? Мне не тяжело, просто я совсем грязный. А там у нас все-таки еда.

Я кивнул. Мы топали по жиже, и у меня отпало желание болтать. Странный он тип, все-таки, Рифат. Вот и сейчас, идет и матюкался, то и дело спотыкаясь. Он почему-то решил, что нам должна попасться хижина лесника (держи карман шире!) и упрямо тянул меня, то в одну сторону, то в другую. Мол, чутье, интуиция, и все такое.

Когда мы свернули в это Стряпчино, деревеньку людоедов, Рифат сказал что-то вроде этого, разве нет? Насчет интуиции.

– Мы так еще на какую-нибудь хрень напоремся, – не вытерпел я. – Что если таинственный охотник расставил еще и капканы?

Рифат кашлянул, поглядел на меня. Полез в карман и вытащил раскисшую пачку сигарет. Чертыхнулся и зашвырнул в листву.

– Я любил свою дочку. А жена у меня такая была, знаешь... хорошая. Но в своем мирку вечно. Какие-то фильмы непонятные любила, ну ужасы там. А потом стала колоться и кричать, что ей страшно, страшно – потому что по потолку ползают сороконожки. Она визжала: «УБЕРИ УБЕРИ ИХ УБЕРИ», – Рифат сплюнул. Ну, а я ничего не видел, само собой. Но брал метлу, и помню, и делал вид, что гоняю сороконожек по потолку. Тогда жена успокаивалась.

Совсем скоро это перестало помогать. Я идиот, тоже виноват. Знаешь, я иногда думаю, что ТАМ нас будут судить не за то, что мы сделали, а за то, чего НЕ СДЕЛАЛИ. Понимаешь?

– Ага.

– Наркотики... Страшное дело. А я думал, что все образуется само собой. Ребенок... Но когда твоим разумом завладевает эта дрянь, этот червь... Она постепенно подменяет все ценности. И у человека не остается ни интересов, ни эмоций, ни воли. Пустой кожаный сосуд, высосанный досуха. Ты даже не представляешь... Никто не знает, пока не столкнется.

– Ты не расстраивайся. Думай о том, что сейчас мир очищен от наркотиков.

– Все смеешься?

– Ладно, извини, – я понял, что сморозил глупость. Рифат душу можно сказать, открыл. – Знаешь, мне кажется теперь, что мир превратился в один сплошной глюк. Или нет, все наркотики, которые существуют, свалили в общий котел, перемешали, как, а потом боженька ширнул себя в вену. И теперь лежит, балдеет. Когда закончится действие – черт его знает.

– Раньше, за такие слова, я тебе дал в нос. Как минимум. А теперь – согласен. – Рифат хмыкнул и пошлепал дальше. А я – за ним.

Этот разговор вызвал воспоминания об Аньке. Как мы с ней гуляли в парке, и как ели мороженное – всегда только «Большого папу» покупали, с черничным сиропом.

Ладно, что там вспоминать, только душу бередить. И лавочки нашей больше нет, наверное.

Эх, где бы нам найти сухое место...

***

Когда на лес опустилась промозглая ночь, мы отыскали что-то вроде коллекторной трубы. Она уходила в холм, под небольшим уклоном, и далеко в глубине шумела вода. Под землей тело окутывал плотный целлофан душного воздуха, руки так окоченели, что отказывались отогреваться. Я весь дрожал, а Рифат судорожно перестукивал зубами.

– Сс-п-пич-чки... – выдавил я. – У нас ее-есть...

– М-мок-к-рые, – отозвался Рифат.

Мы прошли дальше и дальше, в темноту. Как похолодало на улице! Сейчас бы прижаться к теплой батарее, обхватить руками... О газовом отоплении вообще можно забыть.

– В мок-кром с-спать нельзя, – простучал Рифат. – Н-нуж-жно с-снять од-дежду.

Можно раздеться до трусов, а толку? Сушить все равно негде. Рифат стянул майку, но застучал зубами еще чаще. Поразмыслив немного, он снова влез в скользкое, остывшее тряпье и передернулся, как будто его заставили осушить стакан хлорки.

– Оно так не высохнет, – покачал я головой. – Нужно добыть огонь. Вытаскивай спички, поглядим...

– В п-пак-ете... но вс-все равно мок-крые, – Рифат возился с рюкзаком, руки у него прыгали и все тело сотрясалось. Я подтянул рюкзак, вытащил блокнот и спички. Если есть бумага, то это уже полдела. Но где найти топливо?

– Пройдем чуть дальше. Может, там что-нибудь есть...

Мы углубились в тоннель. Глаза к темноте не привыкают, мы двигаемся осторожно, придерживаясь ладонями о склизкие стены.

Склизкая и ледяные. Как одежда, как и тело.

Споткнулся и сразу грохот, звон. Рифат вскрикнул так, или всхлипнул даже.

– Ч-что это? – спросил он почти нормальным голосом. Вообще-то, если не поддаваться сигналам тела, то дрожь и заикание можно сдерживать. Хотя у меня получается так себе.

– Банка. Консервная банка.

Что-то зашелестело. Еще один шаг – затрещало.

Писк, писк... Волосы на затылке дыбом. Шерсть скользнула по ноге. Я подавил желание заорать. Импульс затух где-то в пятках, завибрировал низ живота.

– Тихо. Здесь крысы.

Шелест и скрежет, писк. Я представил целый ковер. Серый, шевелящийся. С усами и бусинками глаз.

Крысы могут сожрать человека. Факт.

Сердце стучало у самого горла. Назад. Надо отступать назад, не спугнуть их. Если начнется паника, они нас загрызут. Даже пара укусов, и шансы на выживание стремительно уменьшатся. Холера, тиф, чума, венерические заболевания.

Слишком много сегодня людоедов.

Пульс шумит в ушах.

Чирк-чирк.

Огонек. Я не успел прошептать, чтоб Рифат не смел зажигать спичку. В носу у меня засвербело, но я терпел, а из глаз текли слезы.

Потом: оранжево-золотистые отблески на корявой стене. Потом: громкое «апчхау!».

Шевелящиеся комочки, писк. Комочки бегут, бегут, мелькают хвосты. Свет кажется чересчур ярким с непривычки. В носу у меня по-прежнему свербит, и я снова чихаю, уже не сдерживаясь, смачно и громко.

А потом кричу.

Глава 15

АЙЗЕК (КОНЦЕРТ)

По синему, высокому небу плывут легкие, летние облачка, как прощальные поцелуи лета. Айзек смотрел на них, чуть прищурив глаза. Крики, рев толпы.

Они ждут.

Прошло совсем немного времени, но все изменилось, сдвинулось с места, и каждый день нынче не похож на предыдущие.

Сколько людей сейчас думает именно об этом?

Впрочем, у людей Айзека мыслить времени нет. Постоянно нужно двигаться, двигаться.

А ему самому постоянно нужно быть начеку.

Плюсы апокалипсиса: концертная аппаратура, новейшая, надежная, японского качества – ничего не стоит.

Айзек вспомнил фильм про «Вудсток». После смерти он хотел бы попасть туда, присоединиься к сонму умерших рок-звезд, вроде Джима Моррисона, Курта Кобейна и Дженис Джоплин. Тогда происходило что-то невообразимое: мировые легенды, хиты, ставшие гимнами многих поколенний людей. Здесь же все проще, но и сложнее, одновременно.

– Ну что, ты готов? – спрашивает Попс, поправляя ремень. У него волосы чуть ниже ушей, сальные, грязные. У него длинный нос с горбинкой, квадратный подбородок с ямочкой. Бас-гитарист.

Ямка заросла щетиной, вот капля пота стекает по щеке – юрк! – скользнула в «окоп».

– Почти. Гитару настроил? – Айзек встал с плетенного кресла и потянулся. Рокот толпы щекочет позвоночник, и от этого мурашки по коже. Попс выпустил дым сквозь ноздри и Айзек приметил волосинку, торчащую из ноздри.

– Настро-оил, – улыбнулся Попс. – Сейчас отфигачим, а потом... ух, я прямо предчувствую веселье. Мы должны их как следует распалить, как в тот раз.

Айзек улыбнулся и кивнул. Наклонился в одну сторону – позвоночник хрустнул, в другой бок наклонился, и тоже хрустнуло, чуть тише. Отголоски ДНЯ ПЕРВОГО.

Весело тогда было, ничего не скажешь. Жалко Толика. Жалко и Фазу. Но группа «Лаймон» выступает, коллектив возродился.

Айзек нашел нового барабанщика, немногословного виртуоза. Хмурый, нескладный, как садовый шланг, кличка – Кенни.. Лупит почище Фазы, но сейчас и музыка несколько другая.

Чуть тяжелее. Чуть быстрее.

Когда хочешь завести публику, нужно играть быстрее и быстрее, тут никаких секретов нет.

– Не как В ТОТ раз, – Айзек покачал головой. Снова легкая, невесомая как у Джоконды улыбка, тронула уголки губ. – Лучше. Мощнее. Мы должны накачать их, дать чистый адреналин. Эти-то – близко?

– Ну, – хмыкнул Попс, – если наши расчеты верны...

– Мои расчеты, – поправил Айзек.

– Ага, твои, – быстро кивнул Попс и кончик сигареты разгорелся оранжевым. – Конечно, – он оглянулся по сторонам. Мишка, шустренький паренек с вечно красными щеками, разматывал провода. Подергал, пробормотал что-то под нос, потом, видно, почувствовал на себе взгляд и поднял голову. Помахал рукой, и Айзек кивнул в ответ.

– Тогда... Может, уже пора начинать? – спросил Попс. Тут подошел и Кенни, татуированный с ног до головы, и Устрица – вторая гитара. Устрица толще бедняги Толика раза в полтора, и жрет соответственно, куда больше.

Для второй гитары, в такие-то времена, он жрет чересчур много.

На нем черная майка с желтым смайлом «Нирваны»: глаза-крестики.

– Ну, чо? – высморкался Устрица. – Го он?

– Я ведь говорил тебе.

– Ну, извини, Айзек, – колыхнул животом Устрица и ухмыльнулся. – Забыл.

– Хочешь, я подлечу твою память?

– Ла-адно тебе, – жирдяй окинул взглядом товарищей. Поглядел на Кенни – тот отвел взгляд, и как хамелеон, слился с действительностью. Попс откинул фильтр. – Чего взъелся?

– Веди себя прилично. Мы не свиньи.

– Вспомни это, когда будешь пялить очередную малолетку... – хрюкнул Устрица и тут же получил пощечину. В глазах его заплескался гнев, пополам со страхом. На щеке разлился след пятерни.

– Сышь... Айзек, блин! Ну, просил же, не пристебуйся ты перед концертом! Высморкался, так чего теперь? Убьешь меня?

– Ты действительно не понимаешь? Или прикалываешься? Я хочу, чтоб вы были дисциплинированными и собранными. После концерта можешь хоть срать вверх ногами. Понял? – губы Айзека плавно шевелились и Кенни вдруг понял, почему он... почему он опасается лидера группы. Потому что тот... похож на инопланетянина. Не внешне – нет. Внешность даже достаточно смазливая, и РАНЬШЕ такие нравились девушкам.

Нет. Дело в другом. Внутри Айзека как будто сидит что-то мерзкое, со множеством лапок. Оно шевелится, дергает за ниточки, управляет телом, и никому не дано узнать, что скрывается за тонкой скорлупой.

Кенни не хотел знать, и Попс был с ним солидарен. Им повезло. Раньше они не были никому нужны, лабали перед безразличной публикой, в прокуренных барах. Завывали, глядя как пляшут обдолбанные юнцы в говноклубах. И прочая и прочая, в том же духе.

Теперь они Короли. Все Айзек, и не надо забывать об этом ни на секунду. Их места могут занять другие.

От Устрицы воняет виски, разбавленным потом, и жирдяй чуть покачивается:

– Нет, вы слышали? Да кем ты себя, черт возьми, возмомнил? – Устрица таращит глаза на Айзека. – Ты что, пуп вселенной? Лажаешь ты так же, как и мы, бухаешь так же, телок дерешь. Пацаны, мне надоело! Я не позволю ездить на себе! Старших уважать надо, если что...

– Я тебя уважаю, – сказал Айзек. Кенни протолкнул по горлу ком, а Попс делал вид, что покручивает колку и до ужаса занят струной.

– А мне до жопы твое уважение! – потряс Устрица раскрасневшимися щеками. – Не позволю помыкать собой! Ты такой же человек, как и мы. Тебя так же могут... могут разорвать в клочки эти... эти шлюхи. Поэтому ты и прикрываешься за спинами.

– Айзек, – кашлянул Попс, – нам пора выходить. Заткнись, Уст.

– Уст? – толстяк повернулся к Попсу как башня, всем телом. – Какого черта? Я тебе не «Уст», у меня имя есть, между прочим!

– Когда из тебя в последний раз выбивали говно? – сказал Попс.

– Что? – нахмурил брови Устрица. – Да я сам из тебя говна выбью больше, чем было в твоем папаше и...

– Хватит. Нам и впрямь пора выходить. Я никого силком в группе не держу, – Айзек шагнул к Устрице, встал почти вплотную. Вонь горчицы пополам с несвежим дыханием и, конечно же, сладковатый, ржаной запах. – Можешь валить к ним, – он махнул в сторону беснующейся толпы. – Иди. Ты свободен.

– Нет уж, спасибо, – пробурчал Устрица. – Ладно, зацепились на ровном месте, – толстяк изобразил улыбку, и отшагнул. Совсем-совсем немного отступил назад.

– Я не шучу. Уходи.

– Айзек... Ну ладно, тебе, ты чего? – складки задрожали под подбородком Устрицы. Кенни и Попс так и стоят, потупившись. Попс ковырнул в носу.

Толпа ревет. Время поджимает.

– Иди. Сегодня играем без тебя.

– Ладно, – Устрица кинул быстрые взгляды по сторонам. – Ладно! Играйте без меня, чего там. Как раз подумаю... йиэк! Над своим поведением.

– Делать ты это будешь где угодно, но не здесь, – покачал головой Айзек. – Уходи.

– Да ла-адно, – махнул пухлой кистью Устрица. Кенни иногда думал, как вообще можно прижимать струны, такими-то сардельками. Попс ухмылялся, почесывая горбатый нос. – Поссорились и забыли, а?

– Ты все время бухаешь, ты ведешь себя слишком развязно. В «Лаймоне» такие люди не нужны. Кроме того, ты же сказал, что я обычный человек, как и все... И я с тобой согласен. Набери коллектив, из таких же, как и ты – обычных парней. И выступайте, – Айзек растянул губы. Кенни подумал, что сейчас Айзек особенно похож на змея.

– Нет... Ты не можешь выкинуть меня... ВОТ ТАК! – воскликнул Устрица. – Мы же... Мы вместе...

– Все, время ребят. Миша! Помоги найти Устрице выход. А если он будет против, позови Сандро или Буча.

Повисла трехсекундная пауза. И без того воспаленные белки глаз Устрицы налились кровью.

– Пошел ты к черту, Айзек! Не ты меня выгоняешь, а я сам! Я сам ухожу! К черту все... Да уберись ты, прилипала рябая! – Устрица отмахнулся от подскочившего Мишки. Тот молча цеплялся за руки толстяка, а Устрица продолжал бормотать проклятия, но уже тихо, под нос. Шатается, а в мешковатых штанах будто два колобка.

– Ну, теперь пора, – улыбнулся Айзек. – Публика заждалась.

Кенни и Попс ощутили волну холода. Всегда мороз по коже, когда Айзек смотрит ТАК.

– Идем, чо, – прохрипел Попс. Кенни молча кивнул.

***

Сначала тишина. Людское море горланит, но постепенно крики стихают. Их много, в основном мужчины. Но есть и дети, в том числе и девочки. Те, кого не затронул Импульс.

Толпа обширная, в пару тысяч. Айзек подошел к микрофону. Губы приоткрылись в паре миллиметров от сетчатого кругляша. Дыхание, пульсация. Они слышат, чувствуют. Еще немного, и начнется.

Но сначала – пульс. И дыхание.

У них широко открыты глаза. Наблюдают, следят.

Айзек поднял руку. Рядом замер Попс с «Фендером» через плечо, и волосинки у него в ноздре уже нет. Кенни застыл за барабанами, с палочками, и его почти не видно из-за камуфляжа татуировок.

Пульс. Тишина. Тук-тук. Напряженные тела, толпа состоит из них, и вот уже все, абсолютно все молчат. Еще немного и они разорвутся, разлетятся на молекулы, как заряженные частички из атомной бомбы.

– ВЫ ГОТОВЫ?

Скрипящий звук пронзает тишину, как кинжалом. Рассекает воздух с сухим треском. И тут же на Айзека рушится влажный ор – почти как ливень.

– ДА!

– Я НЕ СЛЫШУ!

– ГОТОВЫ!

– Ну и отлично, – ухмыльнулся в микрофон Попс. Айзек кивнул ему. Первая бомба взорвалась успешно. Цель поражена. Первые пробный аккорды, протяжка. Динамики вибрируют, и от них дрожит в груди. Огонек из груди потихоньку расползается по нервам, и тело пронизывает электричество.

– МЫ ПОКАЖЕМ ИМ! МЫ ПОКАЖЕМ, ИХ МЕСТО!

– ДА! – орут в ответ, машут руками. У одного мужика даже вылетает капельки изо рта. Вот другой, чуть постарше. Тоже кричит, лицо покраснело. При каждом движении, с его головы на затылки, плечи и лица соседей летят капли пота.

– МЫ – МУЖИКИ! МЫ СДЕЛАЕМ ЭТИХ ТВАРЕЙ!

– СДЕЛАЕМ!

– НИ ШАГУ НАЗАД! ОНИ УЖЕ БЛИЗКО! – слова заглушают аккуорды. Кенни постучал по «тарелкам» и пошла потеха.

Первый куплет песни, вот уже припев. Айзек дерет глотку, но боль в горле приятная, насыщающая, и он мельком вспонил, как однажды после концерта сутки не мог разговаривать. Пальцы скользят по грифу, переливы, квинт-аккорды...

Толпу завлечь легко. Очень легко. А когда у тебя появляются поклонники... Это напоминает снежный ком. Стоит толкнуть и он растет, растет.

Айзек заведет их. Заведет, почище зелья, что глотали перед схваткой берсерки. Он даст им силу разрушать, напомнит, что они – животные. Только так.

Устрица теперь пусть попробует выжить своими силами. Если кто и прятался за спиной, так это жирдяй. Устрица и после предыдущего концерта качал права.

«Все люди – абсолютно разные. У кого-то больше способностей. У кого-то меньше. Не надо иллюзий».

Закончив очередную песню, Айзек замер. Тело вибрирует, тонет в последних отголосках аккордов, и статический визг динамиков царапает душу мелкими иголками.

– Вторую композицию мы посвящаем... НАСТОЯЩИМ ВОИНАМ! – гаркнул Попс. Толпа радостно затопала, завыла.

Вступление, «пс-пс-пс» по тарелкам, «бтум-бтум-бтум» барабана. Переливы рифов. Айзек все делал так, будто его подключили к потустороннему источнику вдохновения. Глаза горят. Испарина на лбу. Пальцы бегают по грифу. Пот застилает глаза. Распалить как следует... быстрее, быстрее...

У них оружие. Очень много оружия. В каждом таком поселении – практически одни мужики, с целой кучей оружия, и они сплочены между собой. Есть свой лидер, естественно, он должен быть всегда, иначе, какая это община? Лидер, а вокруг него – наиболее приближенные.

У них куча винтовок, есть и гранатомет.

В одном городке подобрали пулемет.

Всего этого с головой хватит, чтоб прикончить ВСЕХ пораженных, без исключения. В уме, про себя, Айзек предпочитал называть взбесившихся фурий именно так. Не женщинами, не бабами, а пораженными. Потому что это уже не люди, это твари, которых нужно истребить, всех, до единой. На данный момент это можно сделать только так: оружием.

И у каждого оно свое, оружие.

***

– Последнюю? – спросил Попс, смахивая пот со лба. Сейчас все как будто замирает и дрожит, дрожит воздух, потревоженный мощными звуками.

– Нет времени, – одними губами ответил Айзек. Кенни замер за барабанами. Теперь он – пышущее темной, горячей энергией пятно. Толпа на взводе. Им сейчас можно внушить что угодно. Они готовы рвать своих сестер, дочек и матерей, они готовы рвать кого угодно.

Это и нужно.

– Мне их бывает, жалко, – пробормотал Попс. – Ведь часть... того самого.

– Это естественный отбор, – бросил Айзек и схватил микрофон. – РЕБЯТА! ВЫ ГОТОВЫ?

– ДА-А-А-А-А! – многоголосое эхо. Вдали, над верхушками деревьев пролетела птица, и у Айзека в груди возник пузырь «легкости». Нужно только захотеть, и он полетит точно так же. Нет, даже лучше птиц полетит.

Из-за деревьев вышла первая шеренга. Они еще далеко, идут медленно, им нужно еще пересечь поле, а земля сухая, и колосья шелестят под грязными босыми ногами.

Они идут.

Айзек не понимает, что озвучил свою мысль и она многократно облетела толпу, затрепетала на устах у каждого, еще сильней распалила и без того разгоряченную кровь.

– К ОРУЖИЮ! – орет Попс и Айзек вспоминает фильмы о войне. Не какой-то конкретный, а все разом.

Люди быстро заняли позиции. Теперь это уже и не толпа, а войско. Рядом Буч, с «калашом» наперевес – здоровая детина, неповоротливая. Он правая рука главаря этого поселения, Сандро. Последний тоже здесь, с повязкой на глазу, перекатывает во рту зубочистку.

Сандро лишился глаза в тот самый, Первый день Импульса. Его любимая дочка, двенадцати лет, накинулась на него и выскоблила ему глазницу ногтями. Сандро пришлось схватить малютку за ноги и шваркнуть головой об угол дубового стола, того самого стола, за которым каждый день обедала семья. Жена ушла на работу чуть раньше, а Сандро – Александр Игоревич, – должен был отвести Лизочку в школу.

Теперь этот здоровяк, бывший фитнес-тренер, носит патронташ на груди, наискось – как Терминатор. Теперь этот здоровяк и бывший семьянин – Сандро – управляет целым военным городком.

Подобные поселения полезли как черви после дождя, наряду с мародерскими бандами. Айзек поставил цель объединить как можно больше таких формаций. Пять, десять... А лучше – пятьдесят. Вот тогда он и сможет говорить с позиции силы, с кем угодно.

– Ты почему не готов?! – гаркнул Сандро на тощего подростка. Раньше он сидел за компом и в перерывах между игрой передергивал гуся, да так чтоб мама не засекла. А теперь он – бледнолицый воин, с синяками в поллица. От армии его, конечно, отмазали бы.

– З-забилось...

– НЕ СЛЫШУ, БОЕЦ!

– Автомат...

– Готовность номер Р-РАЗ! – гаркнул Сандро ему в лицо. Айзек вспомнил, как капельки слюны Устрицы попали ему на щеку. А вот и он, кстати. Буч протягивает Устрице каску и автомат, а толстяк скрестил на груди руки.

Внутри Айзека клубится тепло, так всегда бывает после концерта. Тебе больше ничего не надо, ты летишь на волнах эйфории, наслаждаешься ей всеми фибрами души.

– К черту! Вы офигели? Айзек! Да хоть ты им скажи! – сверкнул глазами Устрица.

– В чем дело, Андрей? Так ведь тебя зовут?

– Что... – на мгновение в глазах Устрицы отразилась птичка, мелькнула и пропала. Щеки у толстяка пепельные и чуть ввалились. Как будто он уже знает, что последует дальше, но пока все-таки не теряет надежды.

– Ты ведь обычный человек, – улыбнулся Айзек. – Обыкновенный, простой парень. Так почему бы тебе не объединиться с другими такими же парнями, и не задать жару телкам, как ты это любишь?

– Айзек! Они же... – он затравленно поглядел на Буча. Тот все еще протягивает автомат и каску. Поглядел на Сандро, который перекатывал по нижней губе зубочистку. – Они...

– Боец! – гаркнул Сандро. – Обмундирование принять! Или пустим тебя на корм свиньям.

– У нас есть свиньи? – облизнул губы Устрица.

– У НАС все есть, – сказал Сандро. Айзек покачивался на пятках, все еще находясь во власти теплого кокона.

– Мы не заставляем, – Сандро показал крепкие зубы. – Все мои люди сейчас выйдут в поле. Гостей и музыкантов мы, конечно, не заставляем бежать под когти и клыки тварей...

– Они уже близко! – гаркнул рябой техник Мишка. – Я видел... Уже идут, идут!

– Ты занимайся аппаратурой, – бросил Айзек. – Разберемся.

– Ну, если не заставялете, – потряс щеками Устрица, – тогда пошел к черту. Я, как раз, музыкант, если ты вдруг забыл. Айзек, пошутили и хватит.

– Да какие уж тут шутки. Или ты берешь автомат и помогаешь таким же, как ты, обычным парням. Или я пристрелю тебя сейчас же, – Айзек выхватил «калаш» у Буча. Тот гыгыкнул, и отошел назад, с протянутой каской.

В глазах Устрицы замелькали огоньки. Смотрит с недоверием, как будто все происходит во сне или же, как будто он попал в палату к психам.

– Ты что... серьезно? – сказал Устрица. – Сначала выкинул меня из группы, а теперь – это?..

– Не драматизируй, – Сандро хлопнул Устрицу по плечу, и оно на мгновение растеклось под мясистой ладонью, как желе. – Боишься девочек?

Буч надел Устрице на голову каску. Уже слышны крики и первые выстрелы – одиночные, неуверенные.

– Я погнал, – кивнул Сандро. Айзек улыбался, как Джоконда с портрета, опять. Кенни подошел, тут же и Попс, сплевывает через щель в зубах и посмеивается. Устрица сжимает и разжимает кулаки.