Текст книги "Матриархия (СИ)"

Автор книги: Павел Давыденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 3

– Все бабы сегодня сошли с ума, – сказал я. – Вот что происходит.

– С чего ты взял, что только женщины? – сказал Рифат, и снова голова его оказалась между кресел. Глаза у него, как у насекомого. Черные, навыкате и поблескивают.

– Ну, нас уже четыре адекватных парня – про Колю же не забыли? А нормальных «самок» мы сегодня пока не встретили.

– Значит... И дочка моя? – прошептал Рифат. – Альбиночка?

– Может быть, не знаю, – сказал я. – Пока так. Я бы поверил, что к нам на улицу высадили десант из женского отделения психушки, но... они же повсюду.

Юрец снова выкрутил руль, и я вильнул на сидении.

– С-сука... – выплюнул он в окно. – Ладно, к Коле так к Коле. Не можем же мы вечно так колесить.

– Ребят, как же это? Почему?..

– Рифат, мы ни черта не знаем, – я выгнул поясницу, позвоночник щелкнул. – И я очень рад, что у тебя есть пистолет.

– Ага, – протянул Рифат и вытащил обойму. – Два патрона осталось.

– А вот теперь градус радости упал. Почему мы не в США, где у каждого в доме дробовик, а? Сейчас бы уже начали отстрел ненормальных.

– У Кольки должно быть ружье, – подал голос Юрец. Он чуть сгорбился, припал к рулю. – Мы с его отцом на охоту ездили, малыми еще, и дядя Костя с нами был – сосед.

– Точно! Помню, у них есть сейф. И патронов, думаю в достатке. Дополнительный стимул.

Вывернули на улицу Мечникова.

Никакого движения. Разбитые машины. Вот дымится «Хендай Акцент»: втерт в дерево, обнимает буквально. Вот «копейка» вверх колесами, и одно до сих пор крутится. Может, по инерции, а может и от ветра.

Битое стекло блестит на дороге. Погнутые столбы и мятые кругляши знаков, лужи масла (и не совсем масла) темные, подернутые пленкой, реки из бензина. Юрец газовал, а мы с Рифатом припали к стеклам и смотрели, смотрели.

К горлу вновь начала подбираться тошнота.

Но я до сих пор думал, что попал в декорации фильма.

Везде кровь, перевернутые машины. И трупы.

Я откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. У Рифата оказывается, есть дочка. А я думал, что он педик, вот честно. Странно, почему он тогда оставил ее с мамой? И я никогда не видел ее, ну жену Рифата. Точнее нет – видел какую-то толстушку, еще лет пять назад. Мы еще смеялись с Юрцом, думали, что это проститутка. Типа, Рифат даже шлюху снял стремную, потому что другие отказались ехать.

Узнать при таких обстоятельствах, что у него есть дочь... Слишком много откровений на сегодня, слишком много информации. Мозг пухнет.

Мы молчали до самого Колиного дома. Такая же как у нас, улица, частные домишки натыканы, и дорогу не так давно заасфальтировали – ровная, без ям.

Деревья помахивают листиками. Зеленые, еще не тронутые смрадным дыханием осени.

Для меня сентябрь всегда был лживым месяцем. Месяц, когда вечера обманчиво теплые, а утром бывают заморозки. Иногда – дожди и настоящая стужа, как будто сентябрь торопится прогнать тихоню Октября, и сразу зовет старшего брата – Ноябрь, или батьку-Декабря.

Сентябрь – это сумасшедший маньяк, который медленно расчленяет Лето.

– Вроде тихо.

– Вон они, – проговорил Рифат. – Едь медленно и не заглохни.

– Бли-ин, – простонал Юрец. – Они меня уже достали.

– А ты как думал? – спросил я. – Что мы подьедем, заберем Кольку и айда колесить дальше?

Юрец засопел. Опять эти сволочи, опять кровь. Я оглянулся назад, наверно чересчур резко, потому что Рифат тут же щелкнул предохранителем.

– Что там? Сзади нет?

Я протолкнул по сухому горлу комок. Я все это должен нарисовать. Все так, как есть. И мне не обязательно для этого писать с натуры – запомню.

– Разгоняйся и сбивай их. – Рифат взмахнул стволом. – Самое оно будет. Или жалко машину?

– Это же люди, – пробормотал Юрец и облизал губы. – Я не могу вот так... Это женщины, девушки.

– Иди тогда к ним, джентельмен, – сказал Рифат. – Может, замутишь с той вон, видишь?

– Да, Юр, – я пролез между креслами. – Теперь они даже не люди.

– Хочешь, сядь за руль? – предложил Юрец Рифату.

– Не, – он помотал головой. – Я водить не умею.

– Кто здесь танкист, а? – сказал я.

– Ладно, – Юрец вытащил телефон. – Сначала позвони Коле. Пусть знает, что мы поблизости.

– Он мог бы и выйти, раз он с ружьем, – протянул Рифат. – Если мы вылезем из машины...

– Да замолчи ты уже! – оборвал его Юрец. Рифат поднял брови, но ничего не сказал. Шевельнулась борода.

Я слушал гудки. Потом «ту-ту-ту».

– Абонент уже не абонент, – пробормотал я.

– Одна заметила, – прокомментировал Рифат. И в самом деле, одна из женщин выпрямилась и смотрела на машину. Нижнюю половину лица как будто покрывает маска. Красная.

Баба – а это была армянка в подранном халате – задрала нос и принюхивалась, как собака. Даже с такого расстояния я видел раздутые ноздри.

Она вдруг взревела и заколотила себя по подушкообразным грудям, как орангутанг. И поперла на нас.

– ЖМИ! – проорал Рифат.

Юрец, к моему удивлению тут же выжал газ. Покрышки завизжали. Машину окутали черные клубы, а в окно вплыла вонь горелой резины. «Шанс» рванул вперед.

Взревел двигатель. Еще немного и взлетим.

Грохот. Бампер подсек армянке ноги, встрепыхнулось платье. Колени стукнули по капоту, задница вмялась в лобовуху. По крыше как будто забарабанил крупный, с куриное яйцо, град, армянка перекатилась по заднему стеклу, по багажнику. Юрец еще поддал газу и врезался в самую толпу.

Машина подпрыгнула. Стуки, визг, влажный треск. Лобовое стекло прорезала белесая паутина, опять брызги, брызги. Трещины, как порезы, будто само стекло и кровоточит.

Улицу разрезал гудок клаксона. На капоте лежит психопатка, Рифат шипит, растирая колено. Повезло, что он не выстрелил, а ведь мог бы, ненароком.

Боковое стекло со стороны Юрца рассыпалось. Черт знает, почему. Сам «водила» сидел с осколками в волосах и растирал лоб: а на лобовухе теперь еще вмятина от головы.

– О-ох, – пробормотал Юрец. – Меня тошнит...

Открыл дверь, послышались булькающие, утробные звуки. Рифат меж тем выскочил из машины.

Раздался выстрел, и домохозяйка с остатками бигудей в волосах скрылась в зарослях шиповника.

– В голову, – сказал Рифат. – Точно в голову.

Пальцы у меня липкие, на заднем сидении лежит забытый гвоздодер. Я вытер ладони о джинсы, и подхватил «оружие».

Юрец растирал красноту на лбу. Рифат, как полицейский из дешевого боевичка, держал стойку: в одну сторону повернулся, в другую.

– Последний патрон? – спросил я. Он кивнул.

У Коляна калитка всегда нараспашку, потому что много людей живет в одном дворе. Во-первых сосед, дядя Костя, во-вторых, квартиранты, так что калитку открыть может любой желающий.

Песок завезли – прямо напротив Колиных окон гора, и в ней полузакопан грузовичок, с синим кузовом. Еще вчера здесь возилась малышня, с игрушками, лопатками и пасочками.

Но во двор мы вошли с опаской. Узкая дорожка между стеной, чужой забор сплошь из поржавевших прутьев и битых шиферин.

Рифат вертел пистолетом. Юрец все трогал лоб – в рассаженной коже поблескивали стеклянные крупинки.

– И где Коля ваш? – спросил Рифат. Мы остановились возле входной двери. Сбоку – дом, из грубых, неоштукатуренных блоков. Без крыши, недостроенный. Это типа уже не Колькина территория, но забора как такового нет, чуть дальше – домик поменьше. И флигель еще, и там как раз квартиранты.

Были.

– И что? Заходим? – шепнул Рифат.

– Ну, – я дернул дверь. Открыто. Спину кольнул чужой взгляд, как будто следит кто сверху.

Оглянулся. Пацаны как по команде, посмотрели вверх, на недостроенный дом. Никого вроде.

В Колином дворе даже ночью не бывало так тихо. Тут всегда пищали дети, орали кошки, лаяли собаки, матерились мужики. А сейчас тишина, от которой ждешь подвоха.

В доме полный бедлам. Везде осколки посуды, на полу кастрюля с вывернутым бульоном, ковер в какой-то дряни. Кровь, кровь, естественно – на стенах, на обоях, а в кроватях преет желтоватое белье.

– Коль? – крикнул Юрец и я вздрогнул. Странно: полно предметов в комнатах, все разбросано и вдруг – эхо. – Ау!

Под ногами захрустели осколки: вазы, кружки, тарелки. Валяется шиньон. Кто-то наступил на раскрытый тюбик с кремом для лица – струя попала на обои, ляпнула на полированную дверцу шкафчика.

В спальне, на кровати лежала Алиса – сестра Коли. На шее у нее запеклась кровь, в форме огромного «смайлика», пальцы скрючены, обломанные ногти впились в ладони. Сбоку, у виска – неровная плешь, клок волос вырван. И черные пятна под глазами.

Не знаю, как долго мы смотрели на покойницу. Для меня перестало существовать время и вновь я, как будто вскарабкался на еще одну ступеньку реальности.

Где остальные? Отец, мать?

– Он же сказал, что сидит в погребе, – подал голос Рифат. – Где погреб этот?

– На кухне, по-моему, – кашлянул Юрец. – Под линолеумом. Помню, картошку мы таскали.

Вернулись на кухню. Даже не обсуждали увиденное, просто вышли, подталкивая друг друга и точно: сразу-то мы не заметили, что линолеум приподнят.

Грудь у меня так и не собиралась оттаивать – замерзла изнутри. А еще я хотел по-большому.

Обратная сторона линолеума ворсистая, серая, и вся в отпечатках пальцев. С линолеумом возился раненный и не надо быть семи пядей во лбу, чтоб понять кто именно.

Дернул металлическую скобу, отполированную чужими ладонями. Дверь в погреб поддалась легко, и я чуть не усвистел вниз, Рифат успел подхватить.

– Спасибо, – сказал я.

– Аккуратнее надо, Василий Алибабаевич, – пробормотал Рифат. – В сейфе кстати, пусто, в спальне который. Видели, открыт был?

– Пусто? – я заглянул в черную дыру, прислушался. – Коль!.. Ау, ты там?

– Он наверно, вылез. Убежал куда-нибудь.

– Может... – я протолкнул по горлу ком. Даже не ком, а уже то, что съел у Юрца – блинчик. – Они не его... рвали? На улице?

– Нет, – покачал головой Юрец. – Точно нет. Там был какой-то волосатый чел, ноги сплошь в шерсти. Я запомнил.

– Оттуда тоже воняет. Ну, сильнее даже, чем в СПАЛЬНЕ.

– Угу.

Юрец сунул руку за печку, щелкнул. Зажегся свет в погребе. Он ярко освещал бугристый пол по центру, а стенки потонули во мраке.

Мы разом отвернулись, зажимая носы и рты.

Юрца опять вырвало. Он успел выплюнуть бледную желчь в раковину.

Пока мы тут боремся с желудками, нас могут окружить и точно так же разорвать на куски. Так что если мы хотим выжить, нужно шевелить булками. И извилинами.

– Кто-то должен слезть. За ружьем.

– Только не я, – пробормотал Юрец. – Не могу.

Рифат промолчал, и тогда я присел спустил ноги в проем. Нашарил лестницу, развернулся к ней передом и стал спускаться.

– Смотри аккуратнее. Вдруг там это...

– У меня гвоздодер, – я потряс железякой. Рука будто в киселе, воздух вязкий и насыщенный, как бульон.

Здоровый погреб – настоящий подвал. Потолки метра два с половиной, отделаны штукатуркой даже. Дальняя стена теряется во мраке. Мертвая зона – ничего не видать.

Но мощная лампа, прикрытая проволочным забралом, и так освещает больше чем нужно.

Если начать описывать, то не остановишься. Так примерно я и представлял себе выстрел в голову.

Дядя Жора, отец Коли. Я определил это так, навскидку. Потому что лица у него теперь не было.

В скорлупе черепа – дыра. Неровные края кости, вязкие, освежеванные комки. Фиолетовые ленты вен и сухожилий, как змейки.

Я смотрел на труп и дурнота давила на диафрагму, и заполняла легкие – и я сам уже превратился в сплошную тошноту и стенки погреба поплыли, как растаявшее масло.

– Не спи – замерзнешь, – сказал Рифат, и я вздрогнул. Отвел взгляд.

Не так уж меня и воротит. По крайней мере, не разрывает на части, как Юрца.

– Давай уже, хватай.

Вся штука в том, что дядя Жора, с развороченным, будто огромной петардой черепом, как раз и сжимает ружье. А мне прикасаться к трупу совсем не хочется.

Что-то шевельнулось в темноте.

Я тут же поднял гвоздодер. Сердце распухло в груди, мешает дышать.

– Коль? – выдавил я дрожащим, чужим голоском. – Коля?..

Из темноты рванула фигура. Я тут же махнул монтировкой. Еще и еще раз.

Она зашипела и прыгнула на меня, что-то обожгло щеку, задело глаз.

То, что я кричал как резаный, понял только потом. Я орал и бил, крюк гвоздодера вонзался в неподатливое тело, выскальзывал из плоти, скрежетал по костям. Никогда не подумаешь, что у человека – тем более у женщины – такой крепкий череп.

Меня захватила черная волна, и я уже ничего не видел.

Даже с раненой тетей Светой я возился долго. Мне что-то кричали сверху, а я все бил и бил ее. Остановился только тогда, когда голова превратилась в лепешку.

– ХВАТИТ! – орал Рифат. – Хватай ружье и дергай сюда!

Я поглядел вверх. Кивнул. Подошел к дяде Жоре. Зажал под мышкой гвоздодер, присел. Оглядел еще раз развороченную челюсть с желтыми осколками зубов, наполовину вырванный язык. Кровь чуть поддавливает в виски, но никакой тошноты. Разжал окоченевшие руки, забрал ружье. Карабин это или что? Понятия не имею. Лучше б «Калашников» был.

По лестнице я карабкался молча. Вылез, небрежно бросил ружье на пол.

– Ты что? А вдруг заряжено? – сказал Рифат. Я отложил монтировку и встал.

Потом схватил его за воротник и прижал к шкафу.

– Ты чего?

– Может заряжено, да? Заряжено, говноед ты сраный?!

– Ром, успокойся, – Юрец попытался разнять нас, но у меня пальцы сжимались сами собой. Я глядел в широко раскрытые, «насекомовские» глаза Рифата, видел, как шевелятся его губы.

– Ладно тебе, – сказал Рифат. – Чего ты взъелся? Нам нужно держаться вместе, а не кулаками махать.

Я ничего не ответил. Пошел он к чертовой матери. Нужно избавиться от этого «друга» при первой же возможности. Что-то никакого доверия он не внушает.

Для меня перестал существовать «вопрос женщин» как таковой. В амерканском фильме наверно бы уже показывали правительство, и как они решают эту проблему, может быть, показали бы улицы, заполненные военными и все такое прочее. А для меня не исчезла страна, мир, я не думал сейчас об Ане, о своих родителях.

В голове одна мысль: я убил мать своего друга. Тетю Свету.

Мы готовили вместе с Колькой уроки в первом классе, мы играли у него в приставку, в «Сегу», а потом и в компьютер. Летом дни напролет проводили у него, и тетя Света всегда ко мне относилась хорошо. Как вторая мама.

И еще я думал о том, что точно так же могут убить и моих женщин. Любимых мною, близких женщин. Или уже убили.

– Пойдем отсюда, – тихо сказал Юрец.

– А патроны? – не растерялся Рифат. – Надо поискать патроны.

Он как ни в чем ни бывало прошел назад в комнату. Звкнул чем-то, уронил что-то тяжелое.

Потом вернулся, потряхивая мешочком на завязках.

– Позаимствуем сумку. Вы не против же? – он, не дожидаясь ответа, закинул сумку за плечи.

– Ты же мусульманин, – не выдержал я. – Почему так себя ведешь?

– Как? – он осклабился, но глаза у него потемнели еще сильней. – Давай за религию не будем. И вообще... Сейчас настало другое время.

– Аллах отвернулся от нашего мира?

– Не произноси это имя. Надо зарядить ружье. Эти... в окно увидел. Вокруг машины, на улице там. Жрут тех, кого мы задавили.

– Вот черт! – воскликнул Юрец. А я лишь зубы стиснул. Ну а чего они ждали? Наверное, мы и впрямь возились тут слишком долго.

Рифат заправским движением охотника заложил в ружье «магазин».

– Нам бы автомат не помешал. Это «Сайга», на пять патронов, – пробормотал он. – Так, в пистолете последний... Юрка возьмет? Или ты?

– Бери Юр, – я кивнул. – Мне с монтировкой лучше. И ты еще какое-нибудь оружие взял бы. Нож хотя бы.

Юрец кивнул. Мы пошли к выходу. У меня снова дрожали коленки и неприятный холодок подъедал грудь. Уже сейчас я стал понимать, что эта кутерьма вряд ли закончится скоро.

Но смогу ли я? Не захочу ли пустить в лоб пулю?

И что произошло в погребе? Дядя Жора не из тех людей, которые будут стреляться. Возможно случайно как-то... И Кольку мы так и не нашли. Хотя, я мог не разглядеть его... из-за тени.

Воздух во дворе показался восхитительно свежим, а легкий ветерок по-прежнему переговаривался с листвой. Только теперь мне показалось, что ветер тоже против нас.

Щелкнула калитка.

Рифат стал с ружьем к стене. Ствол торчком, лицо напряжено. Ему наверно, нравилось строить из себя эдакого «коммандос».

Выскочил из-за угла, прицелился.

Громыхнул выстрел. Сильней, чем у пистолета, пушечный прямо. У меня даже барабанная перепонка в ухе дрогнула.

Что-то глухо ударило в ворота. Я представил мешок, набитый песком.

– Отдача ништяк, – Рифат повернул к нам бледное лицо с запавшими глазами. – Их там слишком много.

Хрипло зашипела кошка, и Юрец закричал. Я отскочил в сторону, подвернул ногу. Боль прошила голеностоп. Перед глазами разорвались звездочки.

Юрец пальнул в девку – какую там к черту кошку. Она прыгнула на нас в буквальном смысле с неба. Малая, лет двенадцать на вид, в топике и блеклых, застиранных шортах, раскрашенных свежими пятнами. Она сидела на Юрце сверху и скалила зубы.

Пальнул Рифат, крикнул неразборчиво. Я, сквозь боль шагнул вперед  и занес монтировку для удара.

По моему плечу скользнула змея и я развернулся.

Канат. Что за хрень? Сразу школьный спортивный зал вспомнил.

Еще одна тварь. Вышла из флигелька. Как раз квартиранты Васи, наверное, бывшие.

Я размахнулся (вспомнил, как колол дрова, топором), чтоб всадить крюк монтировки прямо в темя девчонки.

Метил в «родничок», а попал вскользь по щеке – в последний момент девка резко отпрыгнула от Юрца, как пантера. Рифат приставил ей ствол к затылку.

Лицо взорвалось фаршем с осколками костей. Мне в лицо попал студенистый мячик, вроде большой виноградины – глаз.

К нам ковыляла девушка, лет двадцати пяти. В открытом рту поблескивает пломба, язык черный, и сосульки волос висят по бокам пепельно-серых щек.

Юрец схватил камень и кинул в нее. Попал в живот, девушка рыкнула и продолжила идти, буравя меня взглядом.

Была бы она ожившим мертвецом, я бы и то не так испугался. Потому что зомби неповоротливые, а эта тварь источала первобытную энергию, звериную ярость.

– Они напирают! – взвизгнул Рифат. Щелкнул затвором, снова пальнул.

– Вы глухие что ли?! – донесся хриплый, прокуренный голос. – Э, пацаны!

Девушка зарычала и побежала на меня.

Я ткнул ей в лицо гвоздодером. Увернулась. Та малая точно ее дочка или сестра: прыти им обеим не занимать – наследственное.

Оскаленные зубы, губы искривлены. Есть ли в глазах разум?

Хоть что-то человеческое?

Я снова ударил. Она перехватила гвоздодер и выдернула у меня из рук, как лопатку у малыша.

И губы теперь оттягивало подобие ухмылки. Хотя, может я это и выдумал. Тварь как собака, знала, что я боюсь.

Девушка отшвырнула гвоздодер в сторону, я краем сознание отметил, что у нее прекрасные ножки: точенные, длинные и пятна грязи (синяки?) их совсем не портили.

Аккуратно выщипанные бровки чуть изогнулись, оскал немного померк. Девушка на мгновение расслабилась, а я бросился вперед и сбил ее, по-регбийному.

Она вцепилась мне зубами в трапецевидную мышцу. То самое место, которое мне, бывало, массировала Аня. А уж когда ей делал массаж я, любимая растекалась по дивану, как подтаявшее масло.

Вот теперь мы с этой бабой катались по полу, и я меня захлестывала ярость и возбуждение. Даже страх отступил.

И я знал, что она это ощущает.

В конце концов, я оказался сверху и начал ее душить. Девушка хрипела и извивалась, а у меня вертелось в голове: сколько тебе лет, сколько тебе лет. Не знаю, почему подумал про возраст.

Конечно, при других обстоятельствах я бы ее не стал ДУШИТЬ, если б оказался сверху.

Она застонала, ее ногти впились в предплечья, но и теперь боли не приходила.

А девушка застонала еще раз и стала прижиматься к моему паху.

В глазах появился новый огонек.

Я наклонился к ней. Черт знает, что на меня нашло. Ниже, еще ниже. Она меня загипнотизировала.

И тут же вцепилась в нижнюю губу и сомкнула челюсти. Я замычал, но теперь уже тварь освободилась от захвата, теперь уже ее пальцы сжимали мое горло, и я знал, что она может вырвать трахею прямо так, одним движением.

Потом она схватила меня за пах. Как следует вцепилась. Перед глазами у меня поплыли чернильные пятна, с лиловыми проблесками.

«Все, это конец. Конец»

ГЛАВА 4

Голова девушки взорвалась у меня в руках. Как тыква, начиненная петардами.

На щеках теплая, вязкая дрянь, вроде малинового варенья, а во рту кисловатый сгусток. Я харкнул, содрогаясь, и разжал пальцы. На белой шее остались фиолетовые отпечатки, а из зияющей раны текла кровь, толчками.

Рифат карабкался по канату, на недостроенный дом. Юрец уже был наверху, и они вместе с дядей Костей, активно жестикулировали. Из ружья, что держал сосед Васи, вытекала тоненькая струйка дыма.

Пульс толок виски. Хромая и отплевываясь я двинул туда, где извивался канат. С ходу не поймал, пару раз махнул ладонью мимо. Ни единого звука мозг не воспринимал, но я знал, что деревья по-прежнему шелестят, знал, что Юрец и остальные подбадривают меня, кричат, чтоб лез побыстрей.

Был у нас в школе один идиот – Мельник. Типа, самый разгильдяй. Никогда не носил учебники, ничего не писал на уроке. Вот он любил кататься на канатах, в спортзале. Как-то раз залез под самый потолок, а потом то ли хотел съехать, то ли пальцы разжались. В общем, он упал мимо матов и сломал обе ноги.

Жесткие волоконца натирают кожу до красноты. Как будто Анькина косица, только гораздо толще.

Я упал через край стены, животом вперед – с полуметровой высоты. Перевернулся на спину и тяжело задышал, а надо мной возникли три мутных пятна.

Потом я различил лица. Лестница бросилась в глаза, и кольца каната.

– Ты как? Нормально? – сказал Юрец.

– Вроде да, – прохрипел я. – Почему у нее взорвалась голова?

Пацаны переглянулись. Вспотевшая лысина дяди Кости поблескивала, и он провел под носом, ероша щеточку усов:

– Это я ее. Сначала не мог никак достать. Вы вертелись там, двигались. Боялся, что тебя задену.

– Чистый Робин Гуд! – сказал Рифат. Не без гордости, как будто сам стрелял.

– Да ладно... Это еще что! Ты попробуй утку снять, – дядя Костя добродушно засмеялся. Я помню, как Юрец с Колькой ездили на охоту, как раз с ним. Вроде как можно было взять только одного человека, и Коля позвал Юрца. А я тоже хотел, конечно.

Позже я понял, что там ничего такого крутого нет, на охоте. Броди целый день, утопая в грязи, выслеживай почти что мифическую дичь. Спи в холоде и сырости, жри тушенку. Но когда тебе десять лет, лучше приключения не вообразишь.

– Дядь Кость! – взмолился Юрец. – Что вообще происходит? Вы знаете?

Лицо у мужчины тут же потемнело. Видно было, что смеялся он больше по привычке и на автомате, чем от истинного веселья. Подул ветер и пахнуло терпким потом, пополам с растворителем.

– Что случилось? – переспросил дядя Костя. – Бабы сошли с ума, вот что случилось. А вы парни, тоже дураки, раз на улицу вышли. Видите, как я обосновался? Ружье и обзор. Сижу здесь и снимаю этих тварей по одной, – он шмыгнул носом и вновь провел по усам.

Я тем временем встал и огляделся. Наша «база» – недостроенный дом. Скорее всего, нарядной черепицы и отделки ему уже не видать. Стропила, палки, мешки с мусором. Пара рулонов рубероида, топор и пила. Гвозди поблескивают тут и там, как гильзы.

Несколько коробок с патронами и автоматическая винтовка, не «Сайга».

Дядя Костя и впрямь хорошо обосновался. И быстро перестроился, как будто началось безумие не пару часов назад, а полгода.

Может, потому что он прирожденный охотник? Колька и Юрец про него чудеса рассказывали. И кабанов он валил – в глаз попадал, и медведя по молодости они с друзьями грохнули, а уж сколько дядя Костя принес с охоты уток и кроликов – не счесть.

И как точно попал в эту девушку. Я обязан ему жизнью, но это доходит до сознания медленно. Вроде бы в таких случаях благодарят, во всяком случае – в книгах, или там в фильмах.

Невольно взглянул на мою бывшую противницу. Брызги, брызги – липкие сгустки, комки, лужа растекается. Ножки нелепо вывернуты. Шортики задралась и видна полоска голубенького кружева.

Снова в паху зародилось тепло и самому противно стало – я же не некрофил какой-нибудь. Да и озабоченным раньше не был. Может, от стресса?

– Но должно же быть какое-то объяснение! – Юрец расхаживал по крыше, махая руками. – Должно быть! Не могли же они просто так взять – и сойти с ума.

– Ну, и какая разница? – хмыкнул дядя Костя. – На войне как на войне. Рви, или порвут тебя, а задумываться что к чему... Я вообще-то в отпуске, ребят. Встал сегодня утром, думаю, надо в сарае, наконец, порядок навести. Пока еще эти, гаврики не приехали. Работнички! Такой херни навертят, если отвернешься. Я потому и взял отпуск, чтоб следить за строителями, но видно, больше ни Жору, ни Олега не увижу. Да и дом конечно, фиг дострою. Для Вадика старался же... Раньше всех я встал, значит, и вожусь в сарае. Мне еще и дверь покрасить надо было.

А потом слышу: дома грохот, посуда гремит.

Думаю, что-то неладно. Надо бы посмотреть. Так и пошел в дом, в грязных перчатках, и сразу в нос шибанул знакомый запах. Я уж его ни с каким не перепутаю. Свежатина.

Дядя Костя шмыгнул, почесал усы. И продолжил:

– Хрен знает, кто из них это сделал. Жена или невестка. Честно признаться обе – стервы еще те. Вадик у меня не от этой жены, а от первой. Ну, Наташка-то умерла в две тысячи пятом еще.

Дядя Костя замолчал и отвернулся.

Сколько еще таких историй? Наверное, теперь каждый мужик может рассказать что-то подобное. Как проснулся, и обнаружил в обличье жены или дочери опасную тварь, с клыками и когтями.

Но Юрец прав. Разница есть. Нужно узнать почему и как, иначе... иначе, что делать и как бороться?

– Невестку, эту с-ссучару я бы и так пристрелил с радостью. А вот жинку все-таки жалею, хоть и попила она у меня крови, – вздохнул дядя Костя.

Он так и не поворачивался: видно, стесняется слез. Голос влажный, с хрипотцей. Я почему-то тоже застеснялся, как будто это я расплакался.

– Сын, Вадимка... тут и говорить нечего. И самое главное: я его даже похоронить не могу. Он лежит там, внизу! – дядя Костя развернулся и потыкал мозолистым пальцем в пол. – Они все там лежат, как щенки новорожденные! В крови! – он тяжело дышал. Глаза красные, и на губах блестит слюна.

– Не ссыте, – улыбнулся он, будто мысли мои подслушал. – На предохранителе она. Вот так и получается! А думать... Стал бы я раздумывать, как и что, так меня бы уже здесь не было. Смотрите, еще одна! – дядя Костя вскинул винтовку, уткнул приклад в плечо.

Громыхнул выстрел. Лязгнуло железо, Юрец поморщился. Я из-за крыши другого дома не видел, кого подстрелил дядя Костя, но теперь уже сомнений не было: очередную Взбесившуюся.

– Вот так, – снова засмеялся дядя Костя, щурясь. – А вы почему не засели так же, где-нибудь? На жопу приключений ищете, что ли?

– Вообще-то мы ехали к Коле, – сказал Юрец.

– А, к Коле... – протянул дядя Костя. – Им всем тоже хана. Я на крышу залез, слышу – вопли. Ну, бежать спасать думаю, нету смысла. У них там полный дом баб был. Я сразу понял, что эта херня только на баб подействовала. А знаете почему? Потому что эти сучки, они как ж-жыывотные. Я таких баб видал, что бандюки в штаны ссались. Думаете, мужики правят миром? Ага, щаз-з! Баба сказала – пошел делать, так же? А у президентов и прочих, думаете, по-другому что ли? Если мужик размязня, то баба у него – командир. А если мужик спуску не дает телке, то он... ну все равно кобель, и так далее, со всеми вытекающими. Короче, – дядя Костя прочистил горло и сплюнул, – если в натуре, все бабы сбрендили, то держитесь. И поменьше шастайте по улицам. Патронов я вам дам, Жоркину «Сайгу» как облупленную знаю. У меня такая же лежит. А это – «Соболь». Мелкокалиберка. Из нее на дальность удобно бить. Если бы из «Сайги» попробовал стрельнуть издалека, так снес бы товарищу полголовы, – дядя Костя похлопал меня по плечу, и по спине побежала дрожь.

– Так вы видели, как мы заходили к Коле? – сказал я.

– Нет. Я в этот момент отстреливался наверное, с другой стороны, – дядя Костя смотрел прямо мне в глаза. – Вот так живешь и не змечаешь что вокруг – одни юбки. А бывает, вроде бы и мужик с яйцами, а поди ж ты – баба!

– В России женщин больше чем мужчин, миллионов на десять-пятнадцать, – вставил Юрец. – Читал на каком-то сайте.

– Значит, у них преимущество, – дядя Костя погладил подбородок.

– Почему именно женщины? – почесал в голове Рифат.

– Черт знает. Дотошные вы, ребята! «Почему, почему»... Меньше клювом щелкайте, больше проживете, мой вам совет.

– Но мы пока ничего не знаем, – покачал я головой. – Судим только по тому, что видим. Может, сошел с ума определенный процент людей, включая и мужчин тоже.

– Нам за все утро не встретился ни один психопат мужского пола, – ввернул Юрец. – Ты же сам говорил. Вот, четыре адекватных... ну, более-менее нормальных представителя сильной половины человечества...

– Ты прям как по книге шпаришь, – хмыкнул дядя Костя. – Вона, еще одна. Видите, крадется? Они хитрые сейчас... – он вновь вскинул «соболя» на плечо.

Щелчок. Выстрел. Женщина осела, зажимая лепестки черной розы на животе.

– Сейчас? – переспросил я. – В смысле?

– Ты о чем?

– Ну, вы сказали: «сейчас они хитрее», – я дотронулся до губы. Болит, зараза и кровь запеклась. И рука тоже болит, укушнная – прямо пульсирует, а я и не замечал до этого. Что если и впрямь – вирус?

– Ну гляди, – дядя Костя поскреб щетину на шее. – Утром, невестка прямо безумная была. Рычала, и вообще вся дергалась, как под электричеством. Жена тоже, кинулась на меня, как бешенная псина. Ну я ее локтем... Потом ногами, а после – ножом. Как будто... Как будто всю жизнь только и делал , что убивал... А сейчас они уже ходят как более-менее нормальные.

– Может, устали? – сказал Рифат. – Попробуй, порычи и побегай пару часиков.

– Может, – дядя Костя пожал плечами. – Парни, вы не подумайте что я это... маньяк там какой. Вы не видели, что она, шлюха, с моим сыночком сделала... Мне эта красотка и раньше не нравилась, я и сыну говорил, что мол, не пара она тебе и все такое. С дерёвни приехала, курица. Они хитрые, все с мыслишками своими, насчет жилья и прописки. Но разве ж Вадя слушал? Конечно, нет. Отмахивался. Ну, я подумал, раз любит – пусть женится. А оно вот как вышло.

Я сел на широкую доску, подобрал новенький, пахнущий маслом гвоздик. Рифат торчал у края крыши, а Юрец устроился рядом со мной.

Чувство тревоги не ушло. Да и теперь оно видно, не скоро нас покинет. Перевести дух, расслабиться, осмыслить, в конце концов, что творится – не выходит. Сознание как озеро, в которое постоянно швыряют камни – сплошные круги.

Аня тоже... такая? Безумно рычащее, злобное создание? И ее мама, и бабушка?

И моя мама?

Да в это невозможно поверить. Я и до сих пор не верю, что мы на самом деле убили уже целую кучу женщин, а еще часть покалечили.

Дядя Костя вытащил из кармана пачку «Винстона». Винтовку повесил на плечо, зажал крепкими, желтоватыми зубами фильтр. Чирк-чирк зажигалкой. Выпустил дым сквозь волосы в ноздрях.