Текст книги "Человек в западне (Сборник)"

Автор книги: Патрик Квентин

Соавторы: Жан Брюс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

 Глава 13

В первый момент Джон увидел весь зал в мельчайших подробностях. Все выглядело как в кинофильме.

Противники нововведений, во главе с Джорджем Кейри и Мерлендами собрались с одной стороны, их оппоненты – с противоположной.

Зал все больше и больше заполнялся. Джон оказался прижатым к какой-то девице, которая прислонилась к одной из колонн. При виде Джона, глаза ее раскрылись от удивления, она тихо ахнула.

И сразу же все повернулись в его сторону. Наступила мертвая тишина, в которой раздавался монотонный голос местного клерка, ратующего за выгоды создания новостроек. Преисполненный важности возложенной на него миссии, старичок ничего не замечал. Он уставился в свои бумаги, и в наступившей тишине его голос звучал неестественно громко. Но наконец и до него дошло, что происходит что-то необычное.

Он поднял голову, чтобы увидеть источник предполагаемых нарушений. И увидел Джона. Челюсть у него отвисла, глаза приобрели то же выражение, что и у остальных жителей Стоунвилла.

Джон прекрасно понимал нависшую над ним опасность, но абсолютно ничего не боялся, потому что презирал всех этих людей за узость, ограниченность их мышления, за их серость, за то, что они ненавидели его, потому что по их мнению, он был – «ненормальный художник».

Опомнившись, клерк постучал по кафедре молотком, призывая, к тишине и намереваясь продолжать свою речь. Но не успел он открыть рот, как откуда-то из двери раздался мужской голос:

– У меня есть вопрос. Где миссис Гамильтон?

И тут поднялась буря:

– Где миссис Гамильтон?

– Где она?

– Где миссис Гамильтон?

Но вскоре и эти выкрики потонули в общем реве голосов. Напрасно блюстители порядка пытались восстановить тишину, люди не помнили себя от ярости, размахивали кулаками, топали, свистели, орали.

Джон взглянул на Викки и Бреда. У последнего лицо приобрело землистый оттенок. Викки же, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулась, стараясь подбодрить. И это помогло. Точно так же как и новое для него чувство презрения к безмозглой толпе. С ними он может справиться. В этом он не сомневался.

И когда общий вопль достиг апогея, он одновременно вскинул вверх обе руки, призывая к тишине.

Эффект превзошел все его ожидания, все рты закрылись, в зале повисла настороженная тишина.

– Олл райт,– спокойно сказал Джон,– я пришел сюда не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы, а чтобы принять участие в обсуждении проблемы, которая близко затрагивает интересы всех жителей Стоунвилла. Но если кому-то хочется спросить меня о моей жене, валяйте, спрашивайте.

Они этого не ожидали. На секунду они растерялись, почти что смутились. Громким ворчливым– голосом мистер Кейри забубнил:

– Мы – цивилизованное общество, и мы...

Это все испортило. Зачинщик у двери снова выкрикнул, прячась за спины стоящих впереди:

– Где миссис Гамильтон?

Снова наступила тишина, психологическим центром которой был Джон. Он стряхнул с себя цепкие пальцы женщины.

– Я не знаю, где она.

– Он не знает... говорит, что не знает...

И снова вопрос:

– Почему чемодан с ее вещами был на свалке?

Джон повернулся в ту сторону откуда раздался голос:

– Этого я тоже не знаю.

– Почему вы сожгли свои синие джинсы?

Этот вопрос сопровождался общим ревом.

Джон сумел перекрыть его:

– Я не сжигал джинсы. Кто-то...

Ему не дали договорить. Подсознательно он почувствовал, что не все настроены против него. Кто-то с негодованием сказал: «Оставьте его в покое!»

Однако то, что мнения разделились, лишь накалило обстановку. Истеричный голос какой-то психопатки перекрыл все остальные звуки в зале:

– Мистер Гамильтон, вы убили свою жену?

Помещение превратилось в сущий ад. Какой-то человек набросился на Джона, но Бред успел его ударить первым, и схватил Джона за руку:

– Нам надо поскорее выбраться отсюда.

В запальчивости Джону хотелось остаться и затеять драку со всеми этими горластыми противниками, но он понимал правоту Бреда.

И он повернулся к двери.

Викки была совсем рядом. Поняв намерения Джона, она стала пробираться вперед. Еще какой-то тип попробовал насесть на Джона, но тот просто сбросил его с себя, даже не поворачивая головы.

Бред затерялся где-то в толпе. Тут на Джона надвинулись сразу пять деревенских здоровяков, но Викки в одно мгновение обхватила его обеими руками, уподобившись щиту.

Тогда Джон приподнял ее за локти и понес перед собой, с трудом протискиваясь через разгоряченные, потные тела.

Дверь распахнулась, и в помещение вошел Стив Риттер. Его лицо под полицейским шлемом выглядело суровым, он размахивал резиновой дубинкой. То ли сработал безусловный рефлекс «держаться подальше от полиции», то ли толпа растерялась, не зная, как станет реагировать Стив, но только в зале воцарилась относительная тишина. Бунт стих также молниеносно, как и начался.

Джон опустил Викки. Взявшись за руки, они пробирались к Стиву Риттеру. Когда они проходили мимо него, Стив посчитал необходимым подарить Джона широкой улыбкой.

– Джон, мой мальчик, вам следовало бы послушаться моего совета и оставаться дома.

– Форменное безобразие! – возмутилась Викки.– И это называется полицейский... Почему вы не появились раньше и не прекратили это самоуправство? Может быть, скажете, что вы ничего не слыхали?

Не дожидаясь его ответа, она потащила Джона в сторону, подальше от освещенного участка перед входом в зал.

– Животные! – проговорила она с отвращением.– Безмозглые скоты!

Тут к ним подбежал Бред. Воротничок его рубашки был оторван. Здесь, в тишине деревенского вечера, эти следы недавнего рукоприкладства озверелой толпы, казались невозможными.

– Я довезу вас до дома, там вы пересядете в свою машину,– сказала Викки.

В.это мгновение из зала вышли старшие Кейри.

– Викки, Бред!

Мистер Кейри тяжело дышал, лицо у него было кирпично-красного цвета. Не обращая внимания на Джона, он смотрел поочередно то на Викки; то на Бреда.

– Что вы тут делаете? Почему не заехали к нам, как мы договорились?

– Мы были с Джоном,– пояснила Викки,– а сейчас его машина возле нашего дома. Так что мы подвезем его до нее.

– Не проголосовав? Вы что, с ума сошли! Немедленно возвращайтесь назад, вы оба! Оставайтесь для голосования. Я требую этого!

– Требуете!

Викки возмущенно посмотрела на своего свекра:

– Какое право вы имеете предъявлять какие-либо требования? Это вы принудили Джона ехать сюда голосовать. И таким образом вы в равной мере с остальными отвечаете за все это отвратительное безобразие.

Мистер Кейри с минуту смотрел на нее совершенно ледяным взглядом, потом круто повернулся к сыну:

– Бред! – загремел он,– Немедленно идите назад!

Тираническая грубость его тона потрясла Джона. Он и не представлял, что Кейри-старший может до такой степени забыться. Посмотрев на Бреда и заметив его побелевшее и взволнованное лицо, он торопливо сказал:

– Почему бы вам теперь не возвратиться? Я в порядке...

– Будь я проклята, если вернусь,– в запальчивости крикнула Викки.– К черту Стоунвилл. К черту озеро Шелтон. Надеюсь, что вокруг него настроят отели на каждом квадратном футе! – Она взяла Джона под руку, второй потянула за рукав Бреда,– Идемте!

Но мистер Кейри схватил Бреда за другой рукав:

– Бред, я тебя жду!

Миссис Кейри испуганно засуетилась:

– Джордж, Джордж, пожалуйста, не устраивай сцены. Пусть мальчик поступает, как считает нужным.

С минуту Бред колебался. Потом, смущенно улыбнувшись Викки, сказал:

– В конце концов, бэби, если ты одна отвезешь Джона...

Глаза Викки сердито сверкнули, она демонстративно повернулась спиной к мужу.

– Ясно...

– Послушай, бэби, сейчас начнется голосование, а раз для папы это так важно, я...

Бред посчитал излишним продолжать. Неторопливо, с сознанием своего сыновьего долга, он вернулся следом за отцом и матерью в зал для общих собраний.

Викки же молча пошла по дороге к своей машине, за ней зашагал Джон.

Они ехали домой. Джон сидел рядом с Викки, оба молчали. Наконец Викки не выдержала:

– Иногда отец так меня выводит из себя, что я готова его убить!

И тут же добавила, как будто защищая мужа от невысказанного ею вслух обвинения:

– Бред не очень виноват. Что он может поделать, если никак не соберется с духом выбраться из-под отцовского башмака? С самого детства его учили боготворить папашу, так же беспрекословно подчиняться ему во всем, как это делает его жена. Если бы вы знали, как отвратительно быть женой такого вот папенькиного сыночка! Потому что тебе принадлежит лишь половина твоего мужа, если не четверть. А остальное – папаше.

Она бросила быстрый взгляд на своего молчаливого спутника.

Джон понимал, что за. этими ее словами скрывалось стремление оправдать мужа.

– Если бы мы только могли отсюда уехать! – продолжала Викки.– Сейчас мне принадлежит по крайней мере половина этой проклятой бумажной компании, которую я могу продать в любой момент. Иными словами, материально мы абсолютно не зависимы от стариков. Так что мы спокойно могли бы забыть про эту дыру и зажить самостоятельно в более культурном и интересном месте. Но Бред никогда на это не согласится, во всяком случае, пока жива, его мать. Он говорит, что мы не можем заставить ее нести на плечах все бремя. Бремя! В действительности он отнюдь не считает своего отца бременем. Он без ума от него самого и от старинного семейного дела, которым занимается их род. Очень трогательно, но мне...

Она внезапно замолчала.

– Простите, Джон. Я выбрала совершенно неподходящее время для того, чтобы изливать вам свою душу. Скажу одно: вы были просто поразительны! Честное слово, иначе не скажешь!

– Ну, что вы, я не мог их сдержать, не смог с ними справиться.

– Мерзкие крысы! И этот Стив Риттер, он самый отвратительный из всех. Начал-то всю историю именно он, со своими смешками, намеками, шепотками... В чем дело, Джон, почему он так настроен против вас?

«Я не хочу, но это сильнее меня... Это как болезнь...»

– Не знаю, мне думается, что они все против меня, потому что они не привыкли к такого рода людям. Что-то во мне вызывает у них подозрительность. И потом, как я полагаю, Линда-

Нет, даже с Викки он не мог говорить о Линде. До самого дома они ехали в полном молчании.

Он посоветовал ей остаться дома, но она, была упряма, продолжая свое мысленное сражение с деспотичным свекром и мягкотелым супругом. Он не должен возвращаться один, сказала Викки. Она настояла на том, что проводит его на машине и зайдет к нему в дом выпить. И только когда они сидели в креслах с наполненными бокалами Джон понял, как это было важно для него вернуться в дом не одному. Значит, нашлось такое создание, которое может посидеть в его доме и выпить с ним бокал коктейля.

Она оставалась– недолго. Допив свой бокал она поднялась:

– Мне нужно успокоить беднягу Бреда, вы не представляете, как на него действуют такие сцены с отцом... Он чувствует себя зверем, попавшим в ловушку, связанным по рукам и ногам, лишенным всякой самостоятельности. Я не могу его даже винить.

Она протянула ему руку. Когда он ее от души пожал, а потом поцеловал, ее неправильное, странное, доброе лицо засветилось застенчивой, почти смятенной улыбкой.

– Могу ли я вам кое-что сказать, Джои?

– Конечно.

– Боюсь, что вам это покажется глупым, почти оскорбительным. Но вплоть до сегодняшнего дня, когда Мерленды и все остальные кругом говорили такие вещи... Я не была уверена. Я колебалась, вроде Бреда. Какая-то часть во мне думала: может быть они правы? Возможно он и правда...

Она замолчала забрав у него свою руку:

– Но теперь все иначе. Теперь я вам верю.

Она перешагнула через порог, но потом снова обернулась:

– Я имею в виду и Линду тоже. Я уверена, что она вела себя именно так, как вы нам тогда рассказали. И представляю, что за кошмарная у вас была жизнь. Я вами восхищаюсь. У вас столько выдержки и такая железная воля, о которой я лично и мечтать не могу. Так что, что бы ни случилось, я хочу сказать, что если что-то может еще произойти с вами, и если я вам понадоблюсь... Ну, спокойной ночи, Джон.

– Спокойной ночи, Викки.

Он следил, как она торопливо идет через лужайку к машине. Она уехала, единственная его связь с добрыми людьми, и его снова стало охватывать ощущение горячечного бреда.

Он находился один в большом доме, а вокруг стягивалась огромная невидимая сеть.

Вот уже несколько часов он жил, предполагая, что Линда умерла. Сейчас это чувство переросло в уверенность. И оно отравило атмосферу всего дома, как будто где-то совсем рядом лежал ее труп.

Джон прошел в ванную. Полотенце, которым он вытирался днем, когда принимал душ, все еще лежало на полу возле ванной. Он автоматически наклонился, чтобы положить его на место. И тут он обратил внимание на зубные щетки. Господи, он же заходил в ванную раньше. Как же он мог упустить такую важную деталь?

Линдины зубные щетки всегда стояли с левой стороны от зеркала, а его – с правой. И вот теперь все Линдины щетки находились на месте, а его собственные исчезли..:

В таком случае, не Линда укладывала в тот день чемодан. Кто-то пробрался в спальню, взял чемодан, затолкал в него Линдины платья, забежал впопыхах в ванну, схватил первые попавшиеся щетки, пасту, полотенце... Вот и выходило, что записку печатал кто-то другой, не Линда, он же уничтожил его картины, разбил пластинки:..

Он сел на край ванны. Голова болела. Разве теперь он не знал наверняка? Разве это не доказательство, что Линда была убита, а все остальное подтасовано, ловко и находчиво, чтобы ответственность за преступление пала на него!

Постепенно перед ним забрезжил рассвет. Надо позвонить капитану Грину. Рассказать ему о зубных щетках. Это докажет его невиновность. Даже капитан Грин поверит, что Линда никогда бы не спутала свои щетки с чужими.

Ну действуй же, действуй!

Однако надежда исчезла так же быстро, как и появилась. Каким образом он сумеет доказать, что остались Линдины щетки, а не его? Ему припомнилась разъяренная толпа в зале, уверенная, что он – убийца. Такого же мнения придерживался и капитан Грин. Разве он станет слушать про какие-то зубные щетки?

Джон не вернулся в спальню, а устроился в холодной комнате для гостей, упрямо прогоняя от себя образ убегающей от кого-то Линды, ее лицо, искаженное от ужаса...

Он попытался думать о Викки. А когда из этого ничего не получилось, переметнулся на мысли о детях. Но воспоминания об Анжеле, брыкающейся и вопившей в его руках: «Ты побил свою жену!», испортило даже это. Джон ясно представил себе свои синие джинсы в криминалистической лаборатории. Люди в белых халатах разглядывали их под микроскопом.

Прозвучал в ушах голос Стива Риттера:

– Если на этих штанах есть хотя бы маленькое пятнышко...

Когда, наконец, Джон заснул, Стив снова охотился за ним в лесу, но на этот раз он был не один. Все население Стоунвидла гналось за ним, продираясь сквозь кусты, улюлюкая и завывая по собачьи.

Что ты сделал со своей женой?

 Глава 14

Он проснулся внезапно: ему показалось, что его позвала Линда. Взглянув на часы, он поразился: уже двадцать минут одиннадцатого! Но, с другой стороны, куда ему торопиться?

– Джон!

Кто-то звал его тоненьким, едва различимым голоском. Еще не совсем проснувшись, он снова подумал: неужели Линда? Он вскочил с кровати, сердце у него бешено стучало.

– Джон... Джон...

Он подбежал к окну. Возле кухонной двери в кустах сирени стоял велосипед, а у двери – маленькая фигурка с темными косичками. Эмили Джонс.

Почувствовав необычайную радость, он закричал:

– Входи!

Торопливо накинув на себя халат, он спустился в кухню, открыл дверь и впустил Эмили, стоявшую на ступеньках. У нее в руках была пачка писем, щеки разгорелись, глаза блестели.

– Я привезла тебе почту, Джон. Мама не знает. Я тихонько проскользнула на почту, вынула их из твоего ящика и привезла.

– Спасибо, Эмили.

Джон забрал у нее письма и положил их на баллон со сжатым газом, стоявший около двери.

– И... и я приехала сказать тебе, чтобы ты не ходил в деревню. Вот почему я так спешила. Боб Силли и Джордж Хэтч, и все эти дяденьки... они говорят, что в следующий раз, когда ты появишься, они до тебя доберутся. Что не должны были отпускать тебя вчера вечером, так они говорят. Я сама все это слышала. Они говорят, что не станут дожидаться патрульных. Это вовсе не дело каких-то чужих военных. Стоунвилл сам разберется, что к чему... Они говорят...

Неожиданно она обвила его за шею обеими руками и заплакала:

– Как я их всех ненавижу!

Ее тоненькое тело дрожало. Он нежно погладил ее по голове:

– Все хорошо, Эмили. Они так говорили, но от слов до дела очень далеко.

– А Анжела, она такая же скверная, как и другие. Как мама и другие женщины. Они твердят, что это сделал ты. Говорят, что ты убил миссис Гамильтон.

Она подняла к нему заплаканное личико:

– Но ведь ты ее не убивал, правда? Я знаю, что нет.

– Нет, Эмили, я не имею ни малейшего представления, где она может быть.

– Тогда почему они такое говорят? Почему люди такие злые? Такие отвратительные?

Обнимая ее за худенькие плечики, он провел ее на кухню.

– Я дам тебе чего-нибудь попить. Ты наверняка устала, после такой дороги.

– Нет, нет...

Она отодвинулась от него с подавленным рыданием.

– Не теперь. Сейчас, когда у меня такое настроение, мне надо побыть одной.

Она побежала к своему велосипеду, села на него и посмотрела на Джона черными печальными глазками:

– Когда это пройдет, я возможно приеду еще раз. Если ты захочешь, я у тебя все приберу, приготовлю тебе и все такое... только не сейчас.

Снова раздалось приглушенное рыдание, но она уже яростно нажимала на педали, ее черные косы развевались по ветру.,

С минуту Джон стоял, глядя вслед девочке. Когда она завернула за угол дома, он опустился на крыльцо и стал искать в кармане сигареты. Их не было. Ему пришлось подняться и зайти в кухню. В глаза бросились письма на баллоне с газом. Он забрал всю пачку и снова вышел на крыльцо.

Первое, что он заметил, это долгожданный номер «Художественного обозрения».

С критикой, этого журнала он считался, поэтому с нетерпением перелистал страницы. Ага, вот и статья о его выставке, она оказалась длинной и против ожидания хвалебной.

...Возможно эта выставка не была большим шагом вперед. Но среди представленных работ имелось несколько поразительных полотен, которые потрясли автора этих строк и свежестью восприятия, и глубиной философского подхода к .окружающим явлениям. Мы уверены, что в лице Джона Гамильтона Америка имеет воистину великого художника, что налагает на нас...

В первую минуту он не испытал ничего, кроме огромной радости. Но почти сразу он подумал о злой иронии судьбы, которая преподнесла ему лавровый венок в самый неподходящий момент.

В конце концов, чем ему теперь могла помочь эта хвалебная статья?

Джон отбросил в сторону журнал и принялся за письма. То были счета из местных магазинов: за хлеб, молоко, мясо, овощи, счет от риттеровской бензоколонки. Этот конверт начисто уничтожил остатки приятного настроения, вызванного «Художественным обозрением.

Ему представился Стив Риттер, пишущий счет в своей тесной конторке. Когда? Вчера? После того, как были закончены поиски? До того, как он отправился регулировать движение перед зданием городского митинга?

Один из счетов был прислан из магазина строительных материалов в Питсфилде. Он. не мог припомнить, чтобы когда-нибудь заглядывал в этот магазин. По-видимому, там что-то покупала Линда...

Надорвав конверт, он вытащил счет. Сверху было написано его имя и адрес. Ниже значилось:

29 августа. 3200-фунтовых мешка готового к употреблению цемента по 1.95—5.85 / 6.64 +1 мастерок

С минуту он сидел, недоуменно разглядывая счет – 29 августа? Это же– было на следующий день, после празднования дня рождения Викки, когда он уехал в Нью-Йорк. По он вовсе не покупал никакого цемента...

Ему снова стало трудно дышать, возвратилось ощущение ночного кошмара. Цемент? Сиреневый куст дрожал под ветром удивительно неестественно. На лужайке прыгали скворцы. Они выглядели куда больше обычных. Джон не мог отвести от них глаз, пока ошг полностью не скрылись в траве. Тогда он вскочил с крыльца, вбежал в дом и вызвал по телефону магазин стройматериалов.

Ему ответил раздраженный женский голос. У него дрожали руки, он с трудом удерживал трубку.

– Говорит Джон Гамильтон из Стоунвилла. Я только что получил счет за товары, которые я не заказывал. Могу ли я поговорить с кем-нибудь по этому поводу?

– Одну минуточку, сэр.

Изменился ли ее голос? Вне всякого сомнения она, как и все остальные, теперь знала это имя: Джон Гамильтон.

– Сейчас справлюсь. Обождите у телефона.

Он слышал, как простучали ее каблуки, их цокот показался Джону слишком громким и нереальным, совсем, как огромные скворцы, на лужайке. Наверное, все люди так вот себя чувствуют, когда перестают владеть собой, * звуки и предметы теряют свои обычные пропорции.

– Алло?

Теперь у телефона был мужчина.

– Это Джон Гамильтон.

– Да, знаю. Мне сказали.

– Я только что получил счет на товар, котооый я никогда не. заказывал. И решил проверить.

Наступила долгая тишина. Потом снова заговорил мужчина.

– Извините, мистер Гамильтон, но мне кажется, что этот счет совершенно правильный. Я сам оформлял заказ.

– Вы? Когда?

– По телефону. Вы мне звонили утром около девяти.

– Нет, я вам и не думал звонить.

– Джон Гамильтон из Стоунвилла, такое мне было названо имя. Мистер Гамильтон мне сказал, что, ему нужен цемент, чтобы строить плотину на ручье, где устроена купальня для детей. Я сказал, что для этого подойдет простой цемент, но он настаивал из готовой смеси, причем, предупредил, что смесь ему нужна немедленно. В девять часов как раз шла машина в том направлении. Она всегда курсирует по вторникам на склад и обратно. Я сразу погрузил мешки. И вы... и он предупредил, чтобы мешки ему домой не завозили, так как его там все равно не будет, а сбросили на повороте дороги у излучины ручья.

И тут Джону показалось, что опутывающая его сеть стала видимой; она затягивала его, черная, хитроумная, смертельная, как паутина гигантского паука. У излучины реки. Иными словами, вниз по дороге к дому Фишеров, куда он ни разу не заглядывал после возвращения из Нью-Йорка. И куда не дошла поисковая партия, потому что Стив рассердился на своих парией и отослал их домой.

Ему необходимо было что-то ответить, человек этого ждал на другом конце провода. Подсознательно Джон чувствовал, что в невидимом собеседнике таится ужасная опасность, но он не мог придумать ничего такого, что хоть сколько-нибудь улучшило бы его положение.

– Это был не я,– выдавил он с трудом,– просто вам позвонил кто-то другой и назвался моим именем. Я такого распоряжения не давал.

Он уронил трубку. Телефон теперь потерял значение, как впрочем и все остальное, кроме излучины ручья.

Джон, помчался наверх, надел– на себя тот костюм, в котором он был накануне, выскочил из дома и со всех ног побежал, не разбирая дороги, к тому самому месту на шоссе, которое ближе всего примыкает к изгибу ручья.

Там, где несколько дней назад с Машины были сброшены мешки, трава была сильно помята, но сам цемент бесследно исчез.

Впрочем, вовсе не бесследно.

Через несколько минут Джон заметил в траве на берегу реки след, достаточно отчетливый, если приглядеться. Да и особенного-то старания не требовалось. По всей вероятности, в мешке предусмотрительно была проделана дыра, и тоненькая струйка цемента непрерывно сыпалась на землю. Там же, где по той. или иной причине этот ручеек иссякал, аккуратный Враг надламывал ветку, сдвигал в сторону камень или как-то еще отмечал, куда он двигался.

По этому следу Джои снова вернулся к своей студни, только с ее задней стороны. След привел к дверям коровника и завернул внутрь.

Уже все поняв, и чувствуя, что его нервы больше не выдержат, Джон вошел туда, не обращая внимания на цемент. После яркого дневного света сначала он вообще ничего не видел, потом постепенно разглядел старый шкаф для льда, возле которого Линда держала, свой садовый инструмент, в самом углу свернутый кольцами шланг для поливки. Дальше у стены разместились в строгом порядке бывшие коровьи стойла, в настоящее время превращенные в чуланы для всякого старого хлама.

В первом из них Джон увидел собственную садовую тачку с красными колесами. Она лежала на боку и внутри была перепачкана цементом.

Джон долго смотрел на нее, прилагая огромные усилия, чтобы взять себя в руки.

Он не должен испытывать ни гнева, ни паники, ни обиды на Линду. Вообще ничего. В данный момент он должен уподобиться машине. Передвигаясь по сараю с намеренной медлительностью, он придирчиво осматривал стойло за стойлом.

Только в самом дальнем пол оказался ровно заделан цементом, посреди которого лежала аккуратная кучка хвороста.

Джону даже не потребовалось наклоняться и проверять на ощупь, свежий ли это цемент, потому что он прекрасно знал, как раньше выглядел пол в этом стойле.

Его внезапно замутило, и он выскочил, пошатываясь, на свет и воздух и бездумно зашагал к дому.

Когда он уже пересек лужайку и стоял на крыльце, он услышал продолжительный требовательный телефонный звонок.

Его кто-то искал...