Текст книги "Человек в западне (Сборник)"

Автор книги: Патрик Квентин

Соавторы: Жан Брюс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

 Глава 3

Из дома я позвонил Питеру и Ирис, которые охотно приняли приглашение Ронни, а потом набрал номер Билла. Признаюсь, мне очень не хотелось этого делать, но в то же время меня злила собственная трусость. Против ожидания мой сын оказался необыкновенно податливым. Он, очевидно, думал о Сильвии Ример и о будущей поездке и поэтому решил не ссориться сейчас по пустякам.

– Все в порядке, папа, конечно буду.

Я прибыл на 58-ю улицу в половине восьмого. Лейгтоны принарядились в вечерние туалеты, и тем не менее весь их облик нес на себе неистребимый отпечаток анахронизма и провинциальности.

Базиль Лейгтон, облаченный в старомодную визитку, изо всех сил играл роль непризнанного гения, сопровождаемого постоянной свитой – миссис Лейгтон и леди Филлис, слишком декольтированными и чересчур напудренными. Но Жанна!.. От ее апатии не осталось и следа. Она была очень оживлена, глаза горели, и внутренний свет словно освещал ее изнутри.

На ней было немодное бальное платье из красного шифона, перешитое из материнского, но она держалась в нем, как принцесса. Выбор Ронни становился мне понятным.

Вскоре пришли Питер и Ирис, а вслед за ними и Билл. Мой сын знал, что Ронни предпочитал видеть своих гостей в вечерних туалетах, поэтому, видно, и решил подчеркнуть свою принадлежность к богеме, демонстративно надев спортивный пиджак в Серую с черным клетку и спортивные брюки. Зато его манеры были безукоризненны.

Он произнес все полагающиеся слова, с утонченной изысканностью представился жене Ронни и ее родне и юный, светловолосый, безразличный отошел к своей тетке Ирис, которую он очень любил.

Ужин прошел великолепно. Ронни прямо-таки искрился счастьем. За столом царила Ирис, одна из немногих актрис, которые умели быть прекрасными не только на сцене, но и в быту.

После ужина следовало чтение пьесы. Базиль Лейгтон ушел наверх за рукописью, а Ронни обратился к жене:

– Моя дорогая, твой отец наложил вето на присутствие младшего поколения во время чтения пьесы. Может, ты пригласишь моего крестника в библиотеку и немного поболтаешь с ним? Познакомишься с Биллом Дулитчем и узнаешь, каким должен быть молодой американец.– Жанна покраснела. К моему удивлению, и Билл тоже, Они вышли из комнаты, а вскоре явился Базиль с рукописью.

Началось чтение. Совсем неожиданно рядом с Базилем уселась не его жена, а Филлис Брент. Ее положение в семье казалось странным: глядя со стороны, можно было подумать, что именно Брент является музой гения. Миссис Лейгтон совсем стушевалась и примостилась где-то в углу со своими спицами.

Пьеса называлась «Безграничная ночь смерти». От этого названия так и несло претенциозностью. Вообще говоря, шекспировские цитаты в качестве заглавия меня всегда злят, и я приготовился к тому, что пьеса мне не понравится. Но время шло, звучал высокий менторский голос Лейгтона, и сомнения закрались в мою душу; сомнения перешли в недоумение и, наконец, я почувствовал растерянность. Фабула, если она вообще существовала, повествовала о людях при английском дворе. Люди эти без конца говорили о каких-то своих переживаниях, а– во втором акте они начали приходить к убеждению, что все они мертвы.

Может быть, творение это имело литературные достоинства, но для коммерческих задач издательства было безнадежным. Чтение длилось бесконечно долго и закончилось далеко за полночь.

Ронни, несмотря на свой энтузиазм, вел себя очень тактично. Он не задал ни одного вопроса, а принялся сам обсуждать с Базилем достоинства пьесы. В дискуссии приняла участие леди Брент. Ее высказывания были так восторженны, что создавалось впечатление, что мы видим перед собой по меньшей мере нового Шекспира.

Питер и Ирис выдавили из себя какую-то бледную похвалу, но Ронни не дал им договорить, чем избежал неловкости.

– Нет, нет, я не хочу, чтобы вы сразу высказывали свое мнение, не обдумав его хорошенько. Это ведь не обычное произведение. Мне хочется, чтобы вы подумали, Это пока все. Встретимся еще раз через пару дней.

И он тактично перевел разговор на другую тему.

Пора было уходить. Я направился в библиотеку за Биллом. Дверь была закрыта, но поскольку в доме Ронни я чувствовал себя своим человеком, мне не пришло в голову постучать. Я нажал ручку двери и вошел. Билл и Жанна сидели на диване в дальнем конце комнаты. Они сидели ко мне в профиль и смотрели друг другу в глаза. В их позах не было ничего предосудительного, они сидели на расстоянии метра друг от друга, но в напряженном положении молодых тел было столько необычного, что вся эта большая полутемная комната казалась насыщенной дразнящей интимностью.

– Билл, нам пора! – громко сказал я.

Они медленно повернулись. Сомневаюсь, чтобы они сразу осознали действительность, так торжественны были их лица. Глаза у обоих блестели, губы были полуоткрыты. Так, должно быть, выглядели Ромео и Джульетта после первого бала у Капулетти. Меня охватило чувство беспомощности. Никогда еще не приходилось мне видеть такой открытой, обнаженной любви. Я подумал: это самое худшее, что могло случиться.

Все это длилось не более двух секунд. Потом вошел Ронни и положил мне руку на плечо.

– Ну, пора, старина, укладывать наших деток в кроватки...

«Боже мой, все потеряно»,– подумал я. Но Билл и Жанна уже опомнились. Билл, вполне овладев собой, встал с дивана и подошел к нам.

– Покойной ночи, Ронни. Прекрасный был прием. Я рад, что ты вернулся.

Ронни дружески улыбнулся. Я был уверен, что он ничего не заметил. Билл прошел со мной в холл, где нас ожидали Питер и Ирис.

Уже в машине Ирис сказала:

– Жак, что это за пьеса?– Она повернулась к мужу.– Питер, ты понял хоть что-нибудь?

– Я считаю это бездарным бахвальством. Вы с Ронни, конечно, можете это издать как величайшее произведение искусства. Но неужели у них не хватает ума, чтобы понять, что на Бродвее нет директора театра, у которого нашлось бы место для этой пьесы даже в корзине для бумаг?

– Ронни очень увлекается,– буркнул я.

– Может, это потому, что он женился на его дочери? – предположила Ирис.– Жак, дорогой, тебе придется самому справляться со всем этим. У нас с Питером не хватит смелости. Передай, что мы оба под сильным впечатлением и так далее, но... Боже мой! Неужели же никто не сможет написать хорошую пьесу с красивой ролью для красивой стареющей актрисы? Что за странные люди? Эта Филлис, что она представляет? Жена производит впечатление чарующей девочки. Но почему она так молода, Жак? Я не считала Ронни способным на такое...

– Для меня это тоже было полной неожиданностью.

– Чего только не бывает! Жак, дорогой, ты не хочешь с нами выпить?

– Нет, спасибо. Я очень устал.

– Неудивительно, после такой пьесы. Ну до свиданья, дорогой. Скоро увидимся. Покойной ночи, Билл. Почему ты не заходишь к нам? Скверный мальчишка!

Питер и Ирис уехали, а мы с Биллом остались на тротуаре. Билл засунул руки в карманы брюк, его волосы блестели в свете фонаря. Никогда я еще не чувствовал себя так неловко в присутствии собственного сына.

– Билл, я позвоню через пару дней... по твоему делу...– наконец выдавил я.

– Что? По какому делу?

– Твоя поездка в Рим. Думаю, я соглашусь... я позвоню.

– Рим?.. Ах, да. Ну хорошо. Покойной ночи, папа.

Он не оглянулся. Просто пошел вперед как лунатик.

Я долго не мог уснуть и все раздумывал над тем, что увидел в библиотеке Ронни. Эти мысли привели к воспоминаниям о собственной трагедии. Некоторое время я как будто освободился от них, но в эту ночь кошмар вновь овладел мной. Снова зазвучали показания свидетелей: «Она казалась совсем спокойной, потом бросила сигарету, встала, разгладила юбку и прыгнула».

И передо мной с новой силой встал вопрос: «Почему? Что случилось? Как я мог довести ее до этого? Где причина?» Снова и снова наша семнадцатилетняя семейная жизнь разворачивалась передо мной, как карта. Где ключ от загадки, найду ли я его? Мне казалось, что любовь наша была такой ясной, чистой. Я влюбился в Фелицию с первого взгляда. Тогда я только пришел к Ронни, и он пригласил меня к себе на 58-ю улицу на рюмку водки. Фелиция была у Анни. Они обе состояли членами какого-то литературного клуба, и Фелиция зашла к ней, чтобы о чем-то договориться. Она мне сразу очень понравилась. Фелиция была на три года старше меня и жила одна в Нью-Йорке. Родители ее умерли, оставив ей немного денег. Мне было всего двадцать два года, и я считал, что мужчина обязан содержать женщину, поэтому эти деньги меня смущали. Но мы оба были влюблены, и деньги отошли на задний план. Мы, обвенчались, и год спустя родился Билл. Мы оба были не особенно коммуникабельны и довольствовались обществом друг друга. Даже с Ронни и Анни мы встречались только тогда, когда в этом была необходимость. Питер и Ирис называли нас неразлучниками. Фелиция никогда не была до конца откровенной. Но для меня ее простота и сила были той скалой, на которой держалась наша жизнь. Я не только любил ее, я уважал ее непоколебимую честность. Билл с раннего детства боготворил мать. Между нами никогда не было не только ссор, но и недоразумений. И внезапно, после семнадцати лет, прыжок...

Давно прошло время, когда я утешался– мыслью, что причина ее самоубийства – вне нашей семьи. Ведь она прекрасно знала, что я разделил бы с нею любую беду. Но она не доверилась мне. Не оставила даже письма. Она покончила с собой, не считая нужным сказать, почему она это сделала, а отсюда вытекало, что причина крылась во мне самом.

Разве я требовал от нее слишком многого?

Или она не вынесла силы моей любви к ней, моей веры в нее?

Эти вопросы вспыхнули с новой силой. Я зажег свет, закурил. Ничего не помогало. Мысли о Билле угнетали меня. Если бы рядом была Фелиция... Впрочем, если бы она была жива, Билл и сам нашел бы выход из положения. Но сейчас,все зависело от меня. А что я могу сделать? Отослать Билла в Рим? Пожалуй, это самое лучшее. Но не потеряю ли я сына навсегда? А может, все. будет хорошо? С этой мыслью я погасил свет и наконец-то заснул.

 Глава 4

Несколько дней я не звонил Биллу, он тоже молчал. Я почти успокоился; Ронни не появлялся в издательстве, только сообщал иногда по телефону, как он безмерно счастлив. Из Англии пришли три повести Базиля Лейгтона, которые мы обязались издать. Я отдал их на рецензию двум моим сотрудникам; одному они понравились, у другого вызвали разочарование и злость.

Я сам был занят другими делами и дал повести моей секретарше Магги Стейнс, с которой за долгие годы работы у нас сложились теплые, дружеские отношения. Спустя два дня Магги возвратила рукописи.

– Я считаю это шарлатанством, и шарлатанством того рода, на которое легче всего поймать Ронни. Ведь при всем своем чутье он, скажем прямо, несколько наивен.

Наконец и я прочел эти книги и был порядочно озадачен. Они страдали теми же недостатками, что и пьеса, Ткань повествования рвалась, сюжет рассыпался, диалоги вязли в тягучей, тяжеловесной лексике, и весь смысл куда-то ускользал... На свой страх и риск я не решился бы издать эти книги, но материальное положение фирмы Ронни легко позволяло подобный эксперимент даже в том случае, если это издание осядет на балансе мертвым грузом. Меня беспокоило другое: никогда еще Ронни не заходил так далеко-для своих ископаемых «гениев». Он никогда не женился на их дочерях. Мое беспокойство возросло еще больше, когда Ронни, словно ураган, ворвался в издательство.

В течение двух часов он бегло просматривал все, что мы сделали в его отсутствие, потом начал разговор о Базиле Лейгтоне.

– Я уже устроил Базиля, старина. Они будут бесплатно жить в квартире тетки Лиззи, плюс тысяча долларов ежемесячно в течение десяти лет.

Ронни ожидал, что это известие меня ужаснет. Это было написано на его лице. И поэтому, чтобы остановить мои возражения, он сопроводил свое сообщение беспорядочной болтовней:

– Ты, старина, не огорчайся. Это не. за счет фирмы, все расходы я покрою личным капиталом. Я всю жизнь искал настоящий талант, талант, который сам не может пробиться и ему необходим меценат. Бог мой, что из того, что сидишь на деньгах и не можешь со всем своим капиталом хоть раз в жизни сделать что-то полезное, выдающееся. Может быть, позже, я дам ему больше. Но для начала, думаю, тысячи ежемесячно будет достаточно. Ты понимаешь, я не хочу его слишком баловать. Между прочим, ты прочитал его повести. И как пьеса? Ты говорил с Питером и Ирис? .

Не лукавя, я поделился с ним своими опасениями, сказал также, что хотя пьеса Питеру понравилась, но для театра она не подходит. Мне не удалось погасить его пыл. Когда дело касалось «гениев», Ронни был крепок, как скала.

– Я понимаю, значит, пьеса слишком талантлива для такого театра, как театр Питера. Жаль. Но я это понимаю. По правде сказать, я даже доволен. Я сам поставлю эту пьесу. Ну, а если говорить о повестях...

Он улыбнулся. Противоречить Ронни не было смысла. Он пригласил меня на ужин.

– Ну, мне пора! Надо еще раз взмахнуть моей волшебной палочкой. Сегодня очередь Филлис. Будем ее реставрировать с ног до головы!

– Кто она, эта Филлис?–поинтересовался я.

– О, это фантастическая женщина! – Ронни снова загорелся.– Это чудесный продукт старой Англии! Старая дева, посвятила свою жизнь служению гению! Она очень важная особа – дочь лорда. Много лет назад она влюбилась в первую повесть Базиля и переехала к ним жить. У нее собственный небольшой доход, так что фактически вся семья жила на ее средства. Она удивительная, верно? У нее золотое сердце, и Базиль не может без нее работать. Это он настоял, чтобы она ехала с нами, и я очень доволен этим. Добрая, старая Филлис! Она будет хорошим экспертом при покупках.

Он вышел. Я пытался разобраться во всем и, наконец понял, почему Лейгтоны так очаровали Ронни. Он был очень богат и жил в замкнутом мирке людей, похожих на него. Лейгтоны принадлежали к другой среде и были будто созданы для того, чтобы поощрять его щедрость, его восторг перед всем новым и... его безделье. Необыкновенно красивая девушка, ее гениальный отец и ко всему еще дочь лорда – каждый из них – индивидуальность, а вместе —; без гроша, готовые принять любые крохи, которые им пожертвуют. Ничего удивительного, что он захотел стать их спасителем.

А если я преувеличиваю? Может быть, Лейгтоны не были такими, какими я их считал? Но мне не нравился этот новый энтузиазм Ронни, доходивший до самозабвения, по словам Анни – так «не похожий на Ронни». Не нравилась мне также скромная улыбка Базиля Лейгтона, и главное, я старательно гнал от себя мысли о Билле и Жанне.

В тот же вечер я пришел к Ронни на ужин. Нас было только четверо: Ронни, Жанна, Анни и я.

– Базиль уже начал новую книгу, старина. А когда он работает, то никуда не выходит. Нора и Филлис тоже не придут – Филлис создает ему настроение, а Нора поит чаем.

Наконец я увидел и первые плоды деятельности Ронни: Жанна была ошеломляюще изысканна в черном платье. Драгоценный гарнитур из изумрудов довершал метаморфозу. Эта ослепительная элегантность как бы прикрывала ее девичью свежесть. Сейчас у нее был вид богатой дебютантки с Лонг-Айленд.

Хотя она прекрасно знала, что я самый близкий приятель Ронни, да к тому же гость этого дома, она почти не обращалась ко мне.

Анни была не в духе и сразу после ужина ушла к себе. Жанна тоже пожаловалась на усталость. Я собрался уходить, но Ронни настоял, чтобы я остался. Нежно поцеловав жену, он увел меня в библиотеку. Впервые он свободно говорил о Лейгтонах, и наконец я узнал, как он встретился с ними. Он жил в «Кларидже», и в один прекрасный день его посетила миссис Лейгтон.

– Никогда до этого я не встречал ее, никогда ничего не слышал о Базиле. Она сидела в холле «Клариджа», похожая на княгиню и на уборщицу одновременно. Она подошла ко мне, краснея до корней волос: «Извините, я знаю что это бесцеремонность. Ведь вы Ронни Шелдон, верно? Думаю, мы можем быть полезны друг другу. Видите ли, мой муж гениален».

Ронни был заинтересован таким вступлением и пригласил ее в свой номер. Она оставила три повести Ба-зиля, сказав при этом: «Если они вам понравятся, то, может быть, придете к нам с визитом? Живем мы очень скромно, но Базиль будет рад. Мы вас знаем как известного издателя».

– Повести привели меня в восторг и я, конечно, поехал в Шропшир. И ты поверишь? Нора все это придумала сама. Базиль ни о чем не имел понятия. Потом Нора мне говорила, что это был самый отчаянный шаг в ее жизни. Она истратила на билет последние деньги, и, если бы книги мне не понравились, им не на что было бы купить для Базиля писчей бумаги.

Хозяйство Лейгтонов в Шропшире Ронни описывал так, словно сделал какое-то важное открытие в верховьях Амазонки. Лейгтоны жили на маленькие средства Филлис и доходы от разведенйя кур. Курами занималась Жанна, а Нора вела дом. Она сама шила наряды, опекала гениального Базиля. Ну, а Филлис попросту была источником его вдохновения. Если денег хватало только на одну котлету, то она доставалась Базилю. Если оставалось одно .ведро угля, то оно шло на обогрев комнаты Базиля. Его кабинет был лучшей комнатой во всем доме, в нем хранилось семейное серебро, которое никогда не уносили в ломбард, потому что Базиль любил пить чай из серебряного подстаканника. Все это выглядело фантастично. И среди всего этого –Жанна!

Ронни мурлыкал, как довольный кот.

Когда я засобирался домой, было уже поздно. Ронни обнял меня.

– Знаешь, старина, в последнее время я много думал о тебе. Ты должен жениться.

Ронни никогда не вспоминал о Фелиции. На эту тему раз и навсегда было наложено табу. От неожиданности у меня перехватило дыхание.

– Знаешь, Жак, я думаю, что сейчас мы можем разрешить себе такую откровенность. Фелиция никогда не была достойна тебя...

Меня охватили гнев и возмущение. Пусть он любуется своей Жанной, если желает, но какое право имеет он говорить о Фелиции? Что вообще Ронни знал о Фелиции?

Он смотрел на меня с доброй улыбкой. Мне стало стыдно и я почувствовал к нему благодарность. Пора уже понять, что прошлое ушло и что Ронни имеет право нарушить табу.

Несколько дней спустя меня навестила Нора Лейгтон.

– К вам миссис Лейгтон,– сообщила Магги,– Она хочет с вами поговорить.

Нора вошла и села. На ней был скромный костюм, как мне показалось,– компромисс между былой бедностью и теперешним богатством. Глядя на нее, трудно было поверить, что она живет в центре Манхэттена.

Она сидела, неуверенно улыбаясь, как жена английского священника, которая пришла с визитом к новому настоятелю прихода.

– Надеюсь, что не помешаю вам. Я была здесь недалёко и подумала, что.... Ведь вы вдруг Ронни и мне кажется, нам надо узнать друг друга поближе. Я только хотела пригласить вас к нам на чашку чая.

Я очень осторожно относился ко всем Лейгтонам, но сейчас вдруг понял, почему Ронни не устоял против атаки Норы Лейгтон в «Кларидже». Она держалась очень церемонно, но общий эффект был чарующим. Совершенно неожиданно для себя я ответил, что приду с удовольствием.

– Я так рада, так рада,– говорила она.– Но я не хочу отнимать у вас время.

– Я сейчас не занят,– ответил я.

– Как любезно с вашей стороны! Американцы так приветливы. И Ронни... Я не могу представить себе, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить его за все, что он сделал для нас. Все это налетело, как циклон. Но... я думаю, что это... тоже по-американски, верно?

Она говорила робко, но в ее голосе мне слышались нотки испуга и мне показалось, что вольно или невольно она пришла ко мне за моральной поддержкой.

– Да, американцы очень импульсивны, а Ронни особенно,– осторожно сказал я.

– Не могу вам передать, какой он был милый. Базиль всегда мечтал услышать о своих книжках то, что сказал Ронни. А Жанна? Я сомневалась... Вы знаете, она так молода, а Базиль поглощен своей работой. Он очень непрактичен. Но...– заколебалась она,– ведь все хорошо получилось, правда?

Она явно ждала, что я ее успокою. Забавно: она беспокоится о Ронни, а я – о Лейгтонах в жизни Ронни. И вдруг я подумал, что эта женщина – никакая не интриганка, она перестала казаться мне такой зловещей.

Возможно, она лишь являлась разменной монетой в ставке, сделанной ее мужем и Филлис. Не говорит ли во мне обыкновенная зависть? Почему дочь этой женщины не могла влюбиться в Ронни без всякого расчета? Разговор с Норой Лейгтон успокоил меня.

– Не вижу никаких причин для беспокойства,– улыбнулся я.

– В самом деле? Я так рада, что вы это говорите. Но мне пора уходить. Так мы вас ждем?

– Хорошо.

Назавтра я отправился к Лейгтонам на чай. Их апартаменты давно уже были отдельной квартирой. Старая Лиззи, тетушка Ронни, несколько лет назад жила там со своей компаньонкой. Ее смерть увеличила капитал Ронни на несколько миллионов. Квартира, имеющая отдельный вход и отдельный лифт, была так же шикарна, как и квартира Ронни. Нора Лейгтон проводила меня в гостиную, отделанную в викторианском стиле. Повсюду стояли вазы с цветами, из окна открывался прекрасный вид.

Домик в Шропшире казался им уже далеким прошлым. Филлис Брент сидела в глубоком кресле и читала, придерживая у глаз вызывающе немодный лорнет. Она была в дорогом черном платье с ниткой крупного жемчуга на шее.

Филлис подняла глаза от книги и отложила лорнет на стол.

– Вы оказываете нам честь своим визитом.

– Это я пригласила гостя,– покраснела Нора.

– Ты? А Базиль хотел мне прочесть новую главу. Это для него очень важно. Но отложим чтение на более поздний час. Приготовь-ка чай. Он обещал закончить к половине шестого.

Нора ушла. Меня поразил тон, которым разговаривала с Норой эта женщина. Но еще больше удивило, что Нора принимала это как должное. Неужели эта кукушка так крепко расселась в гнезде, что Нора с трудом осмеливается признаться в том, что пригласила гостя на чай? Очевидно, я слишком явно выказал недоумение, потому что Филлис пробурчала:

– Когда Базиль работает, очень важен ритм его труда.

– Я бы не хотел нарушать этого ритма.

Она пропустила мои слова мимо ушей и, окинув меня долгим взглядом, изрекла:

– Вы не скажете нам вашего мнения о пьесе?

– Нет, пока не скажу...

– И о повестях?

– Это дело Ронни, не мое.

– Почему же? Вы его компаньон. Или только подчиненный? В Америке ничего не поймешь.

– Надо не дать себя спровоцировать. Меня удивляла ее безграничная уверенность в себе: было.ли это следствием ее происхождения или же ролью первой помощницы гения? Я отдал всю инициативу в ее руки. Она интересовалась гонораром, который мы уплатим за повести, анализировала каталог издательства, дабы удостовериться, достойная ли это компания для Лейгтона. Мимоходом она коснулась и моего брата. Оказывается, Питер и Ирис слишком деловые люди, чтобы им можно было доверить пьесу Базиля. Наконец она посмотрела на часы и поднялась.

– Надо предупредить Базиля, он не любит неожиданных гостей.

Она исчезла, но ее твердая режиссерская рука была видна в том, что чай и Базиль появились одновременно.

Внешне Базиль очень изменился, исчезли следы литературной эксцентричности, за исключением, может быть, испанской бородки. На нем был очень дорогой костюм, гораздо дороже тех, какие себе мог позволить я, шелковая рубашка и галстук от Бронзини.

Пока Нора молчаливо разливала чай из серебряного чайника покойной Лиззи, а Филлис без стеснения скучала, Базиль пытался занять меня разговором.

Он был остроумен, находчив, занятен. Меня все время преследовала мысль: как я должен быть счастлив, что удостоен такой чести. Так мог разговаривать. Томас Гарди, ласково дающий интервью еще не оперившемуся журналисту. Непосвященному человеку не пришло бы в голову, что у этого писателя нет за душой ни гроша, что его вытянул из нужды каприз миллионера. В потоке снисходительных слов не было ни малейшего намека на то, что его жизнь недавно была иной, ни разу в его словах не промелькнуло ни тени благодарности по отношению к Ронни. Он был очень доволен решением своего мецената поставить пьесу, но его беспокоила мысль, смогут ли американские актеры полностью перевоплотиться в героев пьесы.

В этом маленьком домашнем мирке он был великим Базилем Лейгтоном, судьба которого определена, как движение кометы.

Невольно я начал поддаваться общему настроению. А может, они правы? Может быть, он и в самом деле гений? Но я был рад одному – что не имею к этой семейке ни малейшего отношения.

– Как хорошо, что вы пришли! – сказала Нора, вышедшая проводить меня.

– Был очень рад навестить вас,–ответил я.—Но в следующий раз мне бы хотелось побольше поговорить с вами.

– Со мной? —искренне удивилась она.– Я надеюсь, что Филлис не была невежлива с вами? Она очень прямолинейная.

– Это главная черта ее характера? – Я давал ей возможность высказаться, но она скромно ответила:

– Филлис – необыкновенный друг. Если бы не она, Бог знает, что бы с ними было.

– Зато сейчас все прекрасно.

– Да, конечно.

– И все они обязаны вам этой переменой!

– Мне? Почему?

Ей явно не хотелось говорить об этом, и я не стал настаивать. Она взялась за ручку двери. Боже мой! Уже много лет я не видел у женщин таких натруженных рук. В душе шевельнулась жалость к этой скромной измученной женщине. И я впервые позавидовал Лейгтону.

– До свидания! Вы к нам еще придете, правда?

– Охотно,– ответил я любезностью на любезность.

Дома меня встретила Леора. Вид у нее был озадаченный.

– Билл вернулся,– сообщила она.– Насовсем.

Билл лежал на диване в столовой и курил. Увидев меня, он лениво поднялся.

Я ждал неприятностей, был полон неспокойных мыслей о Жанне Шелдон и Риме. Но то, что я увидел, явилось для меня полной неожиданностью.

Билл был очень суетлив, несколько робок, но очень мил. Он решил, что поездка в Рим бессмысленна, что также бессмысленно ему уезжать от меня и, вообще, к чему эти недоразумения между нами.

– Не знаю, что со мной случилось, по всей вероятности, псих нашел. Папа, я на самом деле не хочу быть таким. Давай покончим со всей этой историей? Ведь писать я могу и здесь с таким же успехом, а может и лучше.

Звонок в дверь не дал мне ответить.

Леора пошла открывать, и в комнату вошли Ронни и Жанна в вечерних туалетах.

– Извини, что так неожиданно ворвались к тебе, старина, но мы идем на очень скучный прием. Я решил заглянуть к тебе и сообщить последние новости. Из Джорджии звонила Гвендолен Снейгли, она закончила книгу. Ты понимаешь, что это значит.

Я понимал. Гвендолен была о себе такого высокого мнения, как и ее поклонники-критики. Каждый раз, когда она заканчивала книгу, Ронни, в которого она по-своему была влюблена, должен был ехать в Джорджию и разбирать страницу за страницей ее новое величайшее произведение. Такая сессия обычно продолжалась недели две. Ронни беспомощно улыбнулся:

– Ты знаешь эту мадам Снейгли, старина. К ней нельзя везти молодую красивую жену. Один взгляд на Жанну – и она повернется на сто восемьдесят градусов, чтобы бросить якорь у Гарнера. Поэтому я и пришел. Ничего не поделаешь! Завтра утром еду в Джорджию. Слушай, Билл! —обратился он к сыну.– Базиль с головой" ушел в работу над новой книгой,, поэтому Нора и Филлис тоже заняты сверх нормы. Меня же угнетает мысль, что брошенная Жанна будет одиноко слоняться по дому. У тебя какие планы на ближайшее время? Может, найдешь время, чтобы показать ей город?

Билл был крестником Ронни и ровесником Жанны и поэтому предложение Ронни было вполне естественным, но у меня внутри все похолодело. Ни один, ни другая даже не обменялись взглядами, но румянец на лице Жанны и равнодушие Билла укрепили мои подозрения. Не слишком ли это показное равнодушие? И это неожиданное возвращение домой... Неужели это только рассчитанный маневр? Может, он уже встречается с Жанной? Может, это Жанна сообщила ему, что Ронни уезжает? Стыдясь своих подозрений я смотрел на эти молодые загадочные создания, упорно не обращавшие внимания друг на друга. Ронни ждал ответа Билла.

– Ну, как? Можешь ты это сделать? Я был бы тебе так благодарен.

– Конечно, могу,– спокойно ответил Билл.,

– Хороший ты парень! Покажи ей город, покажи все, для чего я уже слишком стар: ночные клубы, радио-сити, остров Конвей и вообще все современные чудеса.

– Хорошо,– согласился Билл. Он даже не поднял глаз от своих ногтей. Жанна не отрывала взгляда от мужа.

Шелдоны собрались уходить. Ронни махнул мне рукой на прощание:

– Дорогие детки, до свидания! Молитесь за меня, ведь я попаду в лапы грозной Снейгли!