Текст книги "Человек в западне (Сборник)"

Автор книги: Патрик Квентин

Соавторы: Жан Брюс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Упрямо скрывая свое непреодолимое беспокойство за Линду, Джон сел в уголок, держа в руках стакан с мартини. Разговор переметнулся на озеро Дизастер, Ежегодно на вечерах у Кейри имелись совершенно определенные темы разговоров. В этом году основной темой была автомобильная катастрофа, в которую угодил мистер Кейри, радость по поводу его выхода из лечебницы, где он провел несколько месяцев и его несомненное превосходство над всеми другими мужчинами, не умеющими так лихо расправляться со всяческими неприятностями.

Второй темой было озеро Дизастер.

Некоторые дельцы, не считаясь с моральным правом Кейри на покой и сравнительную изворотливость, хотели уступить северный берег подрядчику, который жаждал его застроить летними отелями.

Через три дня данный вопрос должен был быть поставлен на обсуждение в муниципалитете.

Вскоре мистер Кейри уже митинговал:

– Самое главное – согласованность действий. Мы все должны явиться на городское собрание, да, сэр, все без исключения. Даже.вы, мистер Гамильтон, ибо каждый голос может оказаться решающим. Вообще-то я ни капельки не боюсь. Так или иначе, но я могу оказать давление на определенных лиц. К примеру, молодой Стэндон...

Налили еще по бокалу мартини, потом еще по половинке. Дополнительная половинка являлась традиционным излишеством в связи с днем рождения. Это было предметом многочисленных шуток и притворных споров на тему о том, насколько одинаково Бред разлил эти половинки.

После этого, компания отправилась обедать. И засверкали семейные шутки! Поборникам идей летних отелей пожелали сломать шею, а частные беседы приобретали все более интимный характер.

Джон понимал, что по негласному соглашению участников этого тесного, кружка он приглашался сюда только из вежливости. Но он понимал так же, почему этот кружок так много значил для Линды. Это была именно та жизнь, о которой она мечтала, защищенная от необходимости с кем-то конкурировать богатством и общепринятым превосходством. Почти наверняка, в прошлом году, после ошеломляющего успеха его первой выставки, когда она уговаривала его бросить «Рейнс и Рейнс», Линда представляла именно таким свое будущее, где она, сразу став супругой Знаменитости, играла бы центральную роль. Ну, а он был бы при ней кем-то вроде Гордона Мерленда.

Пока Гордон рассказывал забавные истории о простоте нравов в гостиницах Агридженто, пересыпая свою речь исковерканными словечками на сицилийском диалекте, Джон не переставал тревожиться за Линду, которая лежала в их просторной кровати в темной пустой спальне.

«Если они обещали в два раза больше, чем ты получал раньше... это будет почти 25 тысяч, верно?» Именно это ее больше всего взбудоражило. Это, а не что-нибудь другое. «Имея такие деньги,—думала она,– я смогу одеваться гораздо лучше Мэри Рейнс, смогу не замечать Паркинсонов, смогу устраивать самые элегантные приемы»...

Такой довольно наглядный экскурс в мечты и планы своей супруги окончательно вывел Джона из равновесия. Вообще-то, если вдуматься, в них не было ничего неразумного. Гордон Мерленд наверняка поддержал бы ее. И старый мистер Кейри. Что там говорить, почти любой человек– сказал бы Джону, что ему привалило счастье. Он постарался представить себе лица собравшихся за столом, если бы он сообщил им, что только что отказался от должности, дающей 25 тысяч долларов плюс премиальные.

И отказался только потому, что твердо решил писать картины, которые в кругу Кейри считались «неправильными» в такой мере, что о них вообще никогда не упоминалось.

И вдруг беспокойство исчезло.

Черт побери, да не был ли он и на самом деле обычным эгоистом? И не прикрывал ли он собственное нежелание всякими рассуждениями, будто возвращение в Нью-Йорк окажется для Линды пагубным? Доктор Мак Аллистер предупреждал его. Но если у него будет гораздо больше денег, вместе с ними упрочится его положение, и именно это могло бы помочь ей снова встать на ноги.

Его терзал червь сомнения.

После обеда мистер Кейри настоял на том, чтобы Мерленды продемонстрировали свой диапозитивы. В холле сдвинули мебель в сторону, торопливо натянули экран и установили проектор. Позвали не только Тимми, но и Лероя, и они уселись по-турецки на полу.

Когда был выключен свет и Гордон Мерленд приготовился комментировать слайды, пародируя лектора-профессионала, Джон, сидя в темноте, принялся себя уговаривать.

Они уже добрались до Австрии, когда он услышал смех. Он звучал позади него, возбужденный и заливистый. На какую-то долю секунды он почувствовал подступившую к горлу тошноту и подумал:

«Неужели, я уже дошел до того, что слышу ее даже тогда, когда ее нет поблизости?»

Но тут смех повторился и голос Линды позвал:

– Эй, люди! Есть кто дома?

Диапозитив с тирольским видом застрял на половине экрана. Гордон Мерленд возбужденно закричал:

– Это же Линда!

Все разом повскакали с мест.

– Линда, дорогая! Это ты, Линда?

– Не прерывайте показа. Я хочу увидеть все до единого снимка. Дорогие, прошу... Это всего лишь я.

Повернувшись, Джон увидел фигуру своей жены, четко вырисовывающуюся на фоне прямоугольника входной двери.

 Глава 4

Включили сначала одну лампу, потом вторую. Все поворачивались, но инстинктивно, не желая нарушать театральность момента, остались на своих местах, пока Линда спускалась по ступенькам. На ней было надето новое зеленое платье, и она шла лишь чуточку излишне напряженно, остро наслаждаясь тем, что является центром всеобщего внимания. Ее улыбка разве что Джону показалась немного заученной, а, глаза чересчур блестящими. Да, Джон, глядевший на нее с замирающим от страха сердцем, отлично знал, что она достигла самой опасной стадии, когда еще противоборствовала влиянию, алкоголя, но достаточно было малейшего толчка, чтобы она впала в пьяное буйство.

«Так вот оно как,– подумал он.– Как же я мог быть таким глупцом, чтобы ей поверить?» И тут же вспыхнула надежда: а вдруг они не разберутся, не поймут, припишут все действию или последствиям ее мигрени. Только бы удалось ее поскорее отсюда выпроводить.

Все разом заговорили. Когда она прошла мимо него, он заметил красную припухшую полосу, идущую от левого глаза вниз по левой щеке. Этого еще не доставало! Она где-то свалилась. Перед его глазами сразу же возникла мерзкая картина: Линда стоит перед баром со стаканчиком в руке, наливает из бутылки джин и пьет его, даже не разбавляя. Потом идет, пошатываясь к лестнице, спотыкается, падает, разбивается, поднимается о ненатуральным хохотом и, цепляясь за перила, с трудом забирается наверх, чтобы надеть на себя зеленое платье...

– Поздравляю с днем рождения!

Она остановилась на самой нижней ступеньке и теперь всем посылала воздушные поцелуи.

– Дорогая, дорогая, Викки! Желаю тебе всего-всего наилучшего. Поздравляю и вас, дорогой Кейри. И вас, Мерленды, всех поздравляю с этим торжественным днем,

Джон попытался первым подойти к жене, но она уже целовала Викки в обе щеки, обняв за плечи, а остальные сгрудились вокруг них.

– Дорогая, как чудесно! Но почему же ты не позвонила? Бред съездил бы за тобой на машине... Как ты добралась? Пешком? Это невозможно! Неужели ты шла всю дорогу пешком?.

– Конечно, шла. Вниз, прямиком через заросли. Это было дивно! Раз уж я решила прийти, меня ничто не могло остановить. Ну и потом я подумала, что будет куда интереснее явиться без предупреждения, и потом мне необходимо было прийти, я подумала, что это абсурдно, как-то по-детски, оставаться дома, только потому...

Она резко замолчала и впервые посмотрела в сторону Джона. Глаза у нее были тяжелые и одновременно пустые, и он снова подумал, что его страхи вполне обоснованы. После того, как он уехал, она лежала, думая о двадцати пяти тысячах долларов, разжигая в себе ненависть к нему, превращая его мысленно во врага, лишающего ее всех тех радостей жизни, которые ей принадлежали по праву. Тогда она спустилась вниз к бару. «Он сказал, что я пила? Я покажу ему!» Ради этого она явилась и в дом Кейри. Он не сомневался, что она решила ему отомстить.

А.они уже все насторожились, еще не понимая в чем дело, но заметив в ней неестественную напряженность.

Спокойно, тихо, отлично понимая, что это не поможет, что теперь уже вообще не спасти положение, он сказал:

– Линда, ты не должна была сюда приезжать, с такой мигренью.

– Мигрень!

На секунду в ее глазах вспыхнула звериная злоба:

– Так вот что ты им сказал? Я могла бы и догадаться:.. Ты ведь такой сторонник... ээ... приличия, не так ли?

Она снова повернулась к присутствующим, одарив всех чарующей улыбкой.

– Не поддавайтесь обману, мои дорогие друзья. Никакой мигрени у меня не было. В жизни своей я не чувствовала себя так превосходно. Мы просто поссорились. С кем такого не случалось? Домашняя ссора, только и всего...

Медленно она подняла руку и дотронулась до припухлости под глазом. На какую-то долю секунды ее взгляд остановился на муже, глаза торжествующе блеснули.

– Бедняга Джон, он не хотел этого делать. Так получилось, а в следующее мгновение он уже чувствовал себя просто отвратительно, как вы легко можете представить. Но... мы решили, что мне лучше остаться дома. Джон подумал, что получится неудобно, если я явлюсь на день рождения Викки с синяком под глазом.

Оба Мерленда вежливо вздохнули. Мистер Кейри выглядел пораженным. «Так вот что она выдумала»,– подумал Джон. Да, она наносит удары ниже пояса, не считаясь с правилами честной игры. О себе он не беспокоился. Мнение этих людей его совершенно не интересовало. Если ей хочется, чтобы они вообразили, будто он ее избивает, черт с ними, пусть думают. Сейчас самое главное как можно скорее увезти ее отсюда, пока она окончательно не разоблачила себя перед сборищем Кейри.

Продолжая улыбаться, она растолкала остальных, подошла к нему и взяла его за руки.

– Прошу тебя, Джон, не сердись на меня за то, что я все Же в конце концов пришла следом за тобой. Я знаю, что они не будут на меня в претензии. Они понимают, что я их всех люблю и что с синяком или без него, но я не могла не поздравить’ Викки в столь торжественный для нее день.

– О’кей, Линда,– сказал он,– теперь, когда ты это сделала, как насчет того, чтобы вернуться домой?

– Домой? Да ты с ума сошел! Я только что пришла и я хочу увидеть все диапозитивы, все до одного!

Она все еще держаЛа его за обе руки. Он почувствовал, как она тяжело навалилась всем своим весом на него, поворачиваясь к остальным присутствующим.

– Куда вы ездили, Гордон, дорогой? На Сицилию?

Сейчас они стояли в центре, даже Лерой и Тимми смотрели на них, широко раскрыв глаза. Конечно, он мог бы просто силком увести ее из комнаты. Но это было бы ей на руку. На этот раз она и правда все великолепно придумала. Так что уж лучше не вмешиваться, пусть себе наслаждается. После того, как она столь ловко выставила его отнюдь не в розовом свете, он с любопытством наблюдал, как компания Кейри реагировала в точном соответствии с ее ожиданиями. Даже сейчас они не сообразили, что она пьяна. Потому что в этом доме были настолько уверены, что Линда вообще не употребляет спиртное, что не могли допустить противоположное. На всех лицах, кроме Викки, да еще Бреда, сквозило самое обычное любопытство, которое они даже не пытались скрыть. Мистер Кейри заглотнул приманку полностью. Поскольку он сам назначил себя отцом-наставником в этом обществе, он посчитал своей обязанностью выразить общее возмущение.

– Давайте поставим точки над «и», моя дорогая.

Его бледные глаза на какую-то секунду остановились на Джоне, и тому показалось, что они пронзили его насквозь.

– Вы сказали, что вы поссорились? И он вас ударил?

У Бреда был несчастный вид. Викки же быстро сказала:

– Папа, дорогой, ссорятся все. Это не наше дело, что они там не поделили.

– Как раз наше дело. Наше общее дело. Линда наш друг. И если у нее неприятности...

– Ох, ради Бога, не подумайте, что я обвиняю бедного Джона! – затараторила в то же мгновение Линда.– Я ругаю только себя одну. Виновата я одна.

Она протянула руку за сигаретой. Гордон Мерленд предупредительно протянул ей серебряный портсигар и поднес огонь. Затянувшись, Линда кривовато улыбнулась своей самой «интимной» улыбкой.

– Дорогой, я тебя вывела из себя, да? Мне следовало держать язык за зубами, но я просто подумала, что они все равно заметят мой подбитый глаз и все равно захотят узнать... Ох, ладно, уж коль разболталась, то теперь надо внести полную ясность. В конце концов нам нечего скрывать от своих, друзей.

– Дорогие, разрешите мне описать вам великую драму в доме Гамильтонов. Джону прислали письмо из Нью-Йорка, в котором ему предлагают вернуться в ту фирму, откуда он ушел, в качестве главы художественного отдела. Двадцать пять тысяч в год плюс премиальные. И сколько угодно свободного времени, чтобы заниматься творчеством на стороне.

Вы, я думаю, меня знаете. Я такая материалистка! Иной раз так устаю от необходимости экономить и изворачиваться, вести хозяйство, балансируя на краю бедности. По всей видимости, я лишена артистической жилки, и мысль о возможности возвращения в Нью-Йорк, где нас ожидает безбедное существование, напоминает ту жизнь, которой живете здесь вы...

Голос у нее дрогнул.– «Все отрепетировано»,– подумал Джон. Она, наверное, практиковалась, пока шла сюда, по дороге отрепетировала все до единого жеста, до каждой нотки в голосе.

А Линда опять говорила с наигранной храбростью.

– Но ведь это моя собственная эгоистическая точка зрения. Теперь-то я все понимаю. В первую очередь надо считаться с Джоном. Если он хочет продолжать писать картины, если ему безразлично, что говорят о нем критики, если его не угнетает жизнь в этом убогом домишке...– голос ее дрогнул.– Завтра он уезжает в Нью-Йорк, чтобы отвергнуть предложение. Так что вот каково положение дел, и вообще-то мне не на что жаловаться. Ведь у меня здесь полно друзей. Мне ли считать свою жизнь неудавшейся, если у меня есть мои дорогие Викки и Бред, Мерленды и Кейри?

Ее губы снова задрожали. Порывистым, пожалуй излишне театральным жестом, она отбросила прочь сигарету, низко опустила голову и подбежала к миссис Кейри. Та обняла ее двумя руками.

– Ох, я такое эгоистическое чудовище!.. Как только я посмела испортить такой праздник! Как решилась на эту сцену, на этот унизительный спектакль, позабыв мудрую пословицу – не выносить сор из избы... Бедный мой Джон...

Она спрятала лицо в кружевах, прикрывающих объемистую грудь миссис Кейри. Теперь ее тоненький голосок звучал особенно жалобно:

– Мне следовало остаться дома. Понимаю свою неправоту. Но когда я оказалась там совершенно одна, я не могла успокоиться, синяк болел – и я выпила...

Она смущенно рассмеялась.

– Вот до чего я дошла... Выпила большую рюмку бурбона. Линда запила...

Смех перешел в рыдания.

Великолепно, подумал Джон. Пожалуй, на этот раз она превзошла самое себя. Даже сумела выгодно использовать свое опьянение. И именно в тот самый момент, когда они все наверняка поняли, что с ней творится, так что вместо возмущения они ее станут еще больше жалеть...

Ему нечего волноваться, она не утратит компании Кейри. Отныне она приобрела в их лице верных союзников и защитников, к покровительству которых она станет прибегать.

Он ясно почувствовал неприязненное отношение к себе, всех собравшихся в комнате. Мистер Кейри смотрел на него с негодованием. Миссис Кейри сразу же превратилась в нежную мамашу, утешающую свое неразумное детище. Мерленды созерцали его с таким видом, как будто поражались, каким образом он мог оказаться в числе их знакомых. У него мелькнула мысль, что ведь было время, когда такие вещи ранили его именно так, как хотелось Линде? Когда? Года три назад? Когда это впервые началось в Нью-Йорке, его еще ослепляло собственное чувство и он верил, что попросив ее побыть с его сестрой или поехать с ним на какой-нибудь деловой обед, он на самом деле наносил ей ущерб.

Да, тогда бы он страшно переживал бы из-за этой сцены. Но все это давным-давно прошло. Единственная теперь реакция,– это чувство гадливости и презрения ие только к ней, но и к самому себе за то, что он разрешил довести себя до такой жизни. Лояльность, не так ли это называется? Благородно покрывать все неблаговидные поступки своей жены, которая так в нем нуждалась...

Не правильнее ли было назвать это мягкотелостью?

Устало, не обращая внимания на негодующие взгляды, он подошел к Линде.

– О’кей, ты все высказала. Поехали домой.

Миссис Кейри закудахтала, как встревоженная курица:

– Вы не имеете права забирать это несчастное дитя и дальше над ним измываться!

Мистер Кейри рявкнул:

– Да, Линда, поезжайте с нами!

Линда посмотрела на мужа из под опущенных ресниц. Это длилось всего одно мгновение, но Джон заметил в ее взгляде неизбежные последствия неумеренного пьянства: вызов, сквозь который явно проглядывала паника:

«Неужели на этот раз я зашла слишком далеко?»

– Поехали,– сказал он.

Он не сомневался, что сейчас она послушается его, и не потому, что успела выполнить свою программу,

Очень медленно Линда оторвалась от миссис Кейри. С минуту постояла, глядя на нее глазами полными слез, потом виновато улыбнулась.

– Дорогая миссис Кейри... Я ужасно сожалею. Прошу вcex меня простить. Я пьяна и испортила вам весь вечер. Конечно, я еду с Джоном. Он мой муж... Я не имею никакого права...

Она чуть ли не бегом бросилась к выходу, споткнувшись на пороге.

Гордон Мерленд тут же пришел ей на помощь.

– Линда! Пожалуйста! – крикнул мистер Кейри.

Взмахом руки она отодвинула в сторону Мерленда:

– Все в порядке. И, пожалуйста, Джон; дорогой, прости меня. Я подожду тебя в машине.

Покачивающейся походкой она вышла из холла и исчезла за дверью.

– Бред, иди проводи ее,– сказала Викки.– Я боюсь, чтобы она... чтобы все было в порядке.

Когда Бред торопливо пошел следом, Джон сказал в мертвой тишине:

– Ну что ж, желаю вам всем доброй ночи!

– Это бедное дитя,– сказала миссис Кейри ни к кому не обращаясь.

Мерленды повернули к нему спины. Гневный мистер Кейри с покрасневшим от возмущения лицом, двинулся было к Джону, но тот не оглядываясь зашагал к выходу.

Вместе с ним вышла Викки. Когда они дошли до широко распахнутой двери, от машины к ним подошел Бред: .

– По-моему она в порядке.

Викки смущенно спросила:

– Джон, то что она говорила правда?

– Более или менее.

– И вы собираетесь отклонить предложение?

Бред спросил недоверчиво:

– Да?

Неожиданно Викки сказала:

– Только не обращайте на них внимания. Это не их дело. Вы должны поступать так, как считаете правильным, Джон.

– Да,– согласился Бред,– вы конечно должны решить все сами.

Джон удивленно посмотрел на них, стараясь разглядеть их лица в темноте летней ночи. Неужели он так внезапно обрел союзников?

Викки пожала ему руку и поцеловала в щеку.

– Доброй ночи, Джон, дорогой. И заходите к нам, если мы вам понадобимся. Ведь мы очень любим Линду и вас!

Они стояли рядом в дверях, пока он шел по гравию к Линде, ожидающей его в старом седане.

 Глава 5

Они ехали домой. Дорога тянулась в гору между смутно чернеющими по обе стороны деревьями, казавшимися удивительно таинственными под звездным небом. Линда сжалась в уголке на переднем сиденье.

Она ничего не говорила, но Джон ощущал исходящую от нее враждебность, ясно представляя все ее сомнения. «Как же мне выпить?» Вот что ее беспокоило. «Когда мы вернемся домой, он наверняка запрет джин под замок». Или она уже это предусмотрела? Купила в Питсфилде бутылку и спрятала у себя в комнате.

Впервые Джон Гамильтон утратил всяческую надежду. Раньше, даже несмотря на то, что ее тяга к спиртному все усиливалась, у него не проходило ощущение, что надо только как следует постараться, найти к ней правильный подход,– и жизнь снова станет нормальной. Она почувствует себя лучше настолько, что согласится показаться врачу... Или хуже до такой степени, когда уже не ему одному и даже не ей придется принимать решение.

Но сейчас он даже не мог думать о последнем, потому что чувствовал, что его оставляют силы. Да, он стал походить на выжатый лимон, его воля парализована. Он станет драться насмерть из-за этой работы. Он это знал.

На этот раз ему необходимо собраться со всеми силами, найти какие-то скрытые резервы для последнего сражения. А у него ничего не осталось. Ему было решительно наплевать, что думают о нем Кейри, или вообще в деревне. Его не волновало, допьет ли Линда остатки джина или не станет его трогать. И даже к своему творчеству он утратил интерес...

Картины? Черт с ними. Пусть все провалится в тартарары! Все!

Вот уже и жилище Фишеров. Он круто повернул у вершины холма. Они почти были дома.

Линда неожиданно сказала:

– Я завтра же пойду к ним и скажу, что я солгала, что ты меня ударил.

А когда он ничего не ответил, она сказала более агрессивно:

– Я ведь просто излагала им свою точку зрения. Ведь в этом нет ничего плохого, не так ли? В конце концов, ты наверняка весь вечер старался перетащить их на свою сторону, а они мои друзья. Разве я не имею права поделиться со своими друзьями своими заботами, когда речь идет о таком важном деле, как это...

– Линда...

– И нужно же мне было как-то объяснить свою ссадину под глазом. Наверно, я могла бы сказать, что упала, пробираясь в темноте в лесу. Но об этом я не подумала. Честное слово, не подумала... Мне нужно было объяснить, что все супруги иногда ссорятся, ну и я...

Перед ними зачернел дом. Она всюду погасила свет, и строение казалось мрачным, не жилым.

Она продолжала:

– Никак не могу понять тебя. Ты вечно говорил, что они тебе не нравятся. Повторял, что они нудные, скучные, «зачем мы -должны ездить к этим неприятным Кейри»... Вот, что ты постоянно твердишь.

Он завернул на подъездную дорогу.

– Ты поставь машину на место. А я выйду. Мне нужен свежий воздух.

Не дождавшись, когда машина остановится, она выскочила из нее и побежала к кухонной двери.

Черт с ней, подумал Джон. Не спеша, страшно отрешенный от самого себя и от всего окружающего, он завел машину в гараж, закрыл дверь и тихонько постоял несколько минут, вглядываясь сквозь чернеющие стволы яблонь на темнеющую вдали громаду леса. До него донесся слабый крик, напоминающий человеческий. Филин?

Он вошел в дом через темную кухню. В холле тоже было темно. Включив свет, он первым делом посмотрел на бутылки с джином и бурбоном. Их содержимое осталось на прежнем уровне. Долила ли она туда воды? Или же у нее наверху была вторая бутылка джина? Скорее всего последнее.

Он почти физически ощущал, как она бродит поблизости. Сел в кресло. Вскоре ее шаги раздались на лестнице. Дополнительная порция спиртного на какое-то время отрезвила ее. Так с ней случалось.

Она причесалась, подмазалась, но ссадина под глазом стала заметнее, ее не могла скрыть никакая пудра. На губах у Линды блуждала виноватая улыбка.

Автоматически включилась его «аналитическая машина». Была ли ее улыбка вызвана сознанием того, что ей удалось его перехитрить, спрятав джин наверху, или же она готовилась к атаке?

Она подошла к нему и присела на ручку кресла, нежная, любящая, как будто ничего не было.

– Ты ведь больше на меня не сердишься, да? Обещаю тебе все уладить. Ведь я им сказала, что выпила. Так что теперь мне будет очень просто сказать, что я не соображала, что молола, и что у меня в голове все перемешалось и...

Она погладила его по волосам.

Он поднялся:

– Ради Бога, Линда. Давай ложиться спать..

Она слезла с ручки кресла, положила ему руки на

плечи, продолжая улыбаться все той же виновато-таинственной улыбкой.

– Дорогой, мы скоро ляжем спать, но не сейчас. Сначала мне надо что-то тебе сказать.

Несомненно сигнал опасности!

– Это нечто крайне важное. Но ты должен отнестись к этому разумно. Должен понять, что бывает время, так всегда бывает в браке, когда ты один не можешь реально оценить ситуацию, когда... Дорогой, я позвонила Чарли Рейнсу...

Он на мгновение утратил дар речи.

– Я позвонила ему домой. Сказала, что ты был страшно взбудоражен письмом, что ты просил меня договориться о встрече, потому что тебе было необходимо уйти. Так что всё устроено. Вы встретитесь с ним завтра в шесть часов в «Барберирум» за коктейлем. Только вдвоем, и всё Спокойно обговорите. Ты можешь ехать в два часа, на этом поезде ты приедешь как раз вовремя.

«Поверь мне,– всплыло у него в памяти.– Только этот раз. Это так важно...»

Выходит, уже тогда, через пять минут, после того, как он сообщил ей новость, она уже успела обдумать весь план действий. Так вот почему она отказалась сразу ехать в гости! Чудовищность ее обмана, беспримерное предательство пробудили в нём ярость, оттеснившую и пустоту, и чувство потерянности. И дело было не только в этом. Глядя на нее, улыбающуюся, уверенную в одержанной победе, он впервые понял то, что ему раньше никогда не приходило в голову. Она его презирала. Под всем этим, притворным наслоением – «Дорогой Джон, помоги мне! Что бы я делала, если бы не ты?» – она вообще с ним не считалась; он был куском податливой глины в её руках, которую она могла лепить по своему капризу. «Я устала от Нью-Йорка, я бы хотела пожить в деревне. Я его заставлю отказаться от этих «Рейнс и Рейнс». Вот как ей это представлялось в Нью-Йорке. А теперь она рассуждает иначе: «Мне нужны эти деньги, здесь мне всё опротивело. Я заставлю его вернуться назад».

Разумеется, если бы она не была пьяна, она не стала бы действовать столь откровенно, но всё равно суть дела от этого бы не изменилась. Все его прежние мысли отошли на второй план. Не помня себя от злости, он решил: «Я немедленно позвоню Чарли, скажу ему, что жена была пьяна, а его работа может катиться ко всем чертям».

Но он сразу понял, что не решится на подобный шаг. Это не телефонный разговор. В Нью-Йорк ему все равно придется ехать. К гневу примешалось новое, почти расчетливое сознание того, что после всего происшедшего он уже ей ничего не должен, что наконец-то он от нее освободился.

Он усмехнулся.

– Ты сообразительна, не так ли?

– Нет, не сообразительна. Просто разумна, только и всего. Разумна за нас обоих. Мне понятна твоя гордость. Не сомневайся, я говорю правду. Ты скорее умрешь, чем признаешь, что критики были правы. Это естественно. Но на самом деле, в глубине души ты знаешь, что это ничего не даст. Из тебя не получится звезды. У тебя нет таланта. А все потерять из-за какой-то глупой гордости! Отказаться от единственного хорошего предложения, которое больше никогда не...

Неожиданно он потерял над собой контроль и ударил ее наотмашь по губам.

Она жалобно вскрикнула, закрыла руками нижнюю часть лица, глядя на него со страхом, недоверием и злобой.

Он впервые поднял на нее руку, но не испытал сейчас раскаяния. Скорее какое-то облегчение.

– О’кей, не потребуется давать объяснения у Кей-ри. И твоя эффектная речь стала куда ближе к истине.

Она испуганно попятилась назад, упала в кресло, все еще закрывая рот руками.

– Ты меня ударил,—сказала она.

Он медленно подошел к бару и налил себе полстакана бурбона.

– Джон! – голос у нее дрожал,– Джон!

Он не обернулся.

– Джон, ты хочешь сказать, что все еще не согласен на это место?

Он повернулся, держа в руке стакан.

– А как ты думаешь?

– Но ты должен!

Теперь на ее лице не отражалось ничего, кроме паники.

– Тебе придется. Я уже сказала Чарли Рейнсу, что ты согласен. Мы должны ехать в Нью-Йорк. Я не могу тут оставаться. Не могу, не могу...

– Поезжай, раз тебе тут не нравится. Я ничего не имею против. Уезжай.

Она встала, чуть не упав, запутавшись в пышном подоле своего зелёного платья, и подбежала к нему. Вцепившись в него обеими руками, она начала судорожно гладить рукава его пиджака. Он мог бы ее оттолкнуть, но он этого не сделал, наслаждаясь новым чувством свободы от неё. Пусть себе хватает, вешается ему на шею, ласкается. Какое это имеет значение?

– Джон... может быть, я неправильно поступила. Возможно, мне не следовало звонить. Не знаю. Это было такое трудное решение. Я не знала, что предпринять. Но... но если я поступила неправильно, прости меня. Понимаешь, если бы ты только знал...

Она обвила его шею руками, прижалась к его груди, ее волосы касались его щек. В свете настольной лампы он мог ясно различить седые волосики на ее висках, мертвые, тусклые... Ее теплое мягкое тело прижималось к нему с такой доверчивостью. Он подумал, не веря в реальность своего собственного предположения: она думает, что еще способна меня обольстить.

И тут, отталкивая ее, он внезапно почувствовал, что на него снова нахлынула волна жалости.

– Джон, прощу тебя, послушай.

– Я слушаю.

– Ты должен выслушать. Мы здесь больше не можем оставаться. Я согласна, не надо этого места. Если тебе не нравится, не по душе эта работа, не бери ее. Но все равно мы не можем здесь оставаться, нам необходимо уехать. Куда-то в другое место.

Она подняла, голову. Ее лицо с припухшей ссадиной под глазом находилось в нескольких дюймах от него.

– Это Стив,– прошептала она,– Стив... Понимаешь? Стив Риттер.

– Стив? – недоуменно переспросил он.

– О, я давно хотела тебе сказать. Десятки раз. Я говорила, Джон сумеет мне помочь. Но не могла. Мне было так стыдно. Я...

– Линда.

– Я не хотела, чтобы это случилось.

Теперь она смотрела ему прямо в глаза отчаянным, опустошенным взглядом.

– Клянусь, я не хотела. Ты и сам знаешь. Знаешь, что я люблю только тебя одного. Но каждый раз, когда ты уходил от меня из дома, когда ты пропадал с детьми, являлся он. Я ему говорила. Говорила, что он мне не нужен. Но это было выше моих сил. Он... даже сегодня, когда я вернулась из Питсфилда, он ждал. И до того, как ты вернулся...

Она снова спрятала лицо у него на груди.

– Это как болезнь. Это... Ты подумал, что я наверху принимала .душ, а он... Ох, Джон, ты должен увезти меня отсюда. Миссис Риттер все узнает. Ты ведь знаешь, как она подозрительна в отношении, мужа. Они все узнают. Ох, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне!

Стив Риттер? Образ отца Бака мелькнул у него перед глазами: синие джинсы на узких бедрах, голубые глаза насмешливо следят за каждым его шагом. Итак, Стив Риттер... И тут же, прежде чем он почувствовал ярость, отвращение, унижение, пришла спасительная мысль: «Я же видел, как она проезжала в машине, когда играл с ребятишками, и сразу отправился домой. Пришёл сюда самое большое через десять минут после нее. Она же снова врет. Это всего лишь новый ход. Поскольку все остальные оказались неудачными, у нее Хватило изобретательности и бесстыдства придумать все это».

Он начал!

– Но, Линда...

И замолчал. А откуда у нее на руке золотая браслетка, которую он видел утром? До этого у нее не было этой драгоценности, и она её поспешно сняла и сунула себе в карман, как только он вошел в комнату. Подарил ли ей Стив эту вещь? Если да... Нет, не надо сейчас думать об этом... Какой толк? Возможно, это была действительно ложь, возможно и нет. Однако в настоящее время это утратило всякое значение, потому что теперь он твердо знал, как ему следует поступить. Наконец-то она его вынудила к действиям, победив в нем жалость и нерешительность.