Текст книги "Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани"
Автор книги: Патриция Хилсбург
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– В компании «Харпер Майнинг» даже самый скромный самолет, и тот двухмоторный. – Джон Кински уличает Стефани Харпер в воровстве, но это не мешает ему шутить. – Что общего между медициной и живописью? – Если Стефани посмотрит в зеркало, то увидит там ангела. – Стефани уверена, что ее муж не умеет говорить изящные комплименты.
Лимузин президента компании «Харпер Майнинг» плавно подкатил к летному полю. Служащий аэропорта распахнул ворота, и автомобиль медленно двинулся по бетонному покрытию. Вдоль края летного поля выстроились огромные лайнеры, и длинный лимузин казался игрушечным по сравнению с ними.
Стефани устало положила голову на плечо Джону.
– Ты жалеешь о том, что уезжаешь? – спросил мистер Кински.
– Я ни о чем не жалею. Ведь я рядом с тобой, – Стефани сжала ладонь мужа.
– А по-моему, ты жалеешь.
– Конечно, Джон, всегда жаль, если что-нибудь теряешь. А я теряю дело, которому посвятила всю свою жизнь.
– Я тоже, – коротко возразил ей Джон.
Стефани приподняла голову и заглянула ему в глаза:
– По-моему, ты просто начинаешь жалеть меня, Джон, а мне это не нравится.
– Конечно, Стефани, ты же соскучилась по твердой мужской руке, – Джон шутливо обнял Стефани за плечи и с силой прижал к себе.
– Осторожнее, ты прямо-таки меня сейчас раздавишь, – возмутилась Стефани, пытаясь освободиться из его крепких объятий.
– Нет, теперь ты во всем будешь слушаться меня.
Машина медленно катилась к концу летного поля, туда, где стояли небольшие частные самолеты. Наконец лимузин развернулся и замер возле небольшого двухмоторного самолета, на фюзеляже которого красными буквами горела надпись: «Компания Харпер Майнинг».
– Я все-таки не перестаю тебе удивляться, – сказал Джон, выходя из машины.
– А в чем дело?
– Неужели ты не могла выбрать что-нибудь поскромнее?
– Но ты же сам сказал, что хочешь лететь самолетом. Извини, но более скромных самолетов в моей компании нет.
– И, конечно же, в салоне бар и хорошая выпивка? – поинтересовался Джон.
– А как же иначе. Этот самолет оборудован по моему вкусу, так что скучать в дороге тебе не придется, хоть она и короткая.
– Придется напиться.
Пилот подошел к миссис Харпер и, замерев в двух шагах от нее, приложил руку к козырьку фуражки. Он доложил, что самолет к полету готов, и спросил о времени вылета.
– Прямо сейчас, – сказала Стефани Харпер.
Пропеллеры самолета вздрогнули и резко набрали обороты. Самолет медленно покатился по рулевой дорожке взлетно-посадочной полосы.
– В детстве я мечтал стать пилотом, – задумчиво сказал Джон.
– По-моему, ты меня обманываешь, – сказала Стефани Харпер.
– Почему?
– Потому что ты слишком талантливый, Джон, для пилота это совсем не обязательно.
– Но я же только мечтал, – сказал Джон.
Самолет разогнался, и вскоре шасси оторвались от бетонного покрытия. Самолет набирал высоту, потом, выполнив вираж, полетел к океану. Под крыльями проплывали небоскребы, большие дома на окраинах Сиднея, мосты, белые нитки дорог, идущих вдоль побережья.
– А я, – улыбнулась Стефани, – знаю про тебя очень многое, Джон.
– Интересно, что же ты такое обо мне узнала? Ведь я тебе не очень много рассказывал. Ты что, Стефани, наняла частного сыщика? Если подозреваешь, что я тебе изменяю, то, признаюсь честно, у меня на это просто не хватает свободного времени.
– А желания? – спросила Стефани.
– Желания – хоть отбавляй, – Джон широко развел руки, показывая сколько у него желания изменить Стефани.
Та открыла свою сумку и вынула из нее журнал по искусству.
– Я, Стефани, плохо начинаю на тебя влиять.
– Почему?
– Не думаю, чтобы раньше ты читала подобные журналы.
Джон Кински хотел забрать у жены журнал, но та шутливо прижала его к своей груди.
– Здесь даже есть твоя фотография, – Стефани раскрыла журнал, и на Джона с разворота посмотрел он сам.
– Кто тебе дал?
– Я тихонько украла его у тебя в мастерской.
– Ну, знаешь, Стефани, ты еще и воруешь? Самая богатая женщина Австралии ворует в мастерской бедного художника. Кстати, должен тебя предупредить: все сведения обо мне здесь безнадежно устарели.
– Но это не так сложно проверить, – Стефани полистала журнал и отыскала нужную страницу.
Она деланно веселым голосом принялась читать.
«В обязанности профессора живописи Джона Кински входит чтение шести публичных лекций, для которых профессор взял широкую тематику: от итальянской живописи XVI века до современного искусства».
– Извини, первая неточность, – наставительно сказал Джон, – я уже не читаю лекций и мало интересуюсь итальянской живописью эпохи Возрождения.
– Ну что ж, – вздохнула Стефани, – значит это один из грехов твоей молодости. А вот что пишут дальше:
«Одна из основных мыслей этих лекций состояла в том, что абстракционизм следует считать вкладом XX века в развитие искусства. И Джон Кински однажды следующим образом выразил свое отношение к абстрактному искусству: “Мой путь предрешен тем, что я родился в 1946 году”. Другими словами, он появился на свет в эпоху, когда абстракционизм уже стал признанным направлением искусства».
Джон вновь вздохнул.
– Что-нибудь не так? – озабоченно спросила Стефани Харпер.
– Да нет, все отлично, но только мне не нравится упоминание года моего рождения. Я, наверное, тебе показался, когда мы знакомились, немного помоложе.
– Джон, – Стефани взяла его за руку, – ты еще не знаешь, сколько лет мне, и я никогда тебе не скажу об этом.
– А вот это я знаю, – засмеялся Джон.
– И сколько же? – поджала губы Стефани Харпер.
– Наверное, двадцать один.
Стефани благодарно улыбнулась.
– Но шутишь ты очень неуклюже. Мог бы сказать двадцать девять, и я бы, возможно, тебе поверила, а двадцать один – это уже слишком. У меня дети старше. Кстати, о детях, – Стефани вновь вернулась к чтению журнала:
«Джон Кински родился в Сиднее. Его отец был гинекологом, а мать – домохозяйкой. Изучать искусство он начал в Сиднейской академии – престижной подготовительной школе, расположенной недалеко от его дома».
– Джон, я не понимаю, как сочетается: гинеколог и занятия живописью?
– Но ведь живописью занимался не мой отец, а я; я никогда не был гинекологом.
– Но, по-моему, Джон, в этом ты неплохо разбираешься. Во всяком случае…
Тут Джон перебил ее:
– Стефани, я знаю многих врачей, которые разбираются в живописи получше тебя и меня.
– Получше меня – я поверю, но чтобы получше тебя?
– Разбираться и делать – это не одно и то же.
– Ладно, Джон, оставим этот спор на потом. У нас с тобой будет достаточно времени, чтобы поговорить обо всем на свете.
Джон, улучив момент, вырвал журнал из рук Стефани и засунул его за спинку сиденья.
– Хватит читать обо мне. Это то же самое, Стефани, если бы я начал расспрашивать, как идут дела в твоей компании.
– Но Джон, ведь я же покупаю картины, поэтому я должна в них разбираться.
– Жаль, Стефани, что ты не покупаешь их у меня.
– А ты мне, Джон, ни разу этого и не предложил.
– Нет, Стефани, когда мы только познакомились, я, честно говоря, рассчитывал, что ты купишь парочку дорогих полотен.
– А я и купила, только ты не знаешь, что это сделала я.
– И где же полотна? Ты что, сожгла их? – Джон не на шутку встревожился.
– Да нет, они в поместье, в Эдеме. Как-нибудь, когда у тебя будет желание, ты можешь их осмотреть.
– А забрать?
– Ну что ж, тогда придется вернуть деньги, которые я за них заплатила.
– По-моему, Стефани, нам надо выпить.
На столе появилась бутылка бренди и два бокала. Джон немного выпил и задумчиво посмотрел в иллюминатор.
Самолет летел на большой высоте. Пропеллеры сверкали в лучах солнца будто стеклянные диски. Они были четко видны, а сквозь них была видна слепящая плоскость крыла, неподвижно висевшего в пустоте. Ни малейшего колебания.
Казалось, самолет застыл в безоблачном небе, хотя моторы исправно рокотали. А внизу, несмотря на дымку, Джон Кински сумел рассмотреть разветвленные рукава реки. Они тоже блестели на солнце, словно отлитые из латуни или бронзы.
Самолет сделал небольшой поворот, и побережье океана вскоре сменилось мутной гладью блеклых болот зацветшей воды, кое-где разорванной узкими языками земли и песка. Насколько хватало глаз, насколько было видно в иллюминатор, расстилалась гнилая топь, то покрытая зеленой ряской, то красноватая, то почему-то совсем алая, словно губная помада. А там, где на поверхности воды играло солнце, озерца сверкали как серебряные конфетные обертки или кусочки станиоля.
Они отсвечивали каким-то свинцовым блеском, а те, что лежали в тени, были водянисто-голубые, с желтыми отмелями и чернильно-фиолетовыми отливами, видимо, из-за водорослей. Промелькнуло устье реки тошнотворного цвета – американского кофе с молоком, и снова на протяжении сотен квадратных миль ничего, кроме лагун. Вскоре показались белые обнаженные скалы.
Самолет немного поднялся к безжизненно-голубому небу, а потом начал спускаться. Скалы сменились песком, но на песке росли деревья. Оба мотора работали на полной мощности. Несколько минут самолет шел на высоте многоэтажного дома.
– Послушай, Стефани, – Джон оторвался от иллюминатора, Стефани читала журнал, развернув его на коленях.
– Что, Джон?
– Тебе не кажется, что мы летим уже очень долго?
– Нет, по-моему, мы только что вылетели.
– Знаешь, у меня такое ощущение, что мы уже целый день в полете.
– Это, наверное, так действует вид из иллюминатора: все очень быстро летит, картинки меняются, и кажется, что прошло очень много времени.
Стефани посмотрела на часы, прикрепленные над входом в кабину пилота:
– Джон, но ведь мы летим еще только сорок две минуты.
– Сорок две… всего только сорок две, а кажется, что летим целую вечность.
– Что ты там интересное видел?
– Там, – Джон кивнул на иллюминатор, – я видел ангелов с длинными белыми крыльями.
– Ангелов? Здорово, а мне никогда не приходилось видеть ангелов.
– Ничего, у тебя еще все впереди. Если хочешь, можешь сесть к иллюминатору и любоваться на них.
– Действительно, там есть ангелы?
– Да.
Стефани повернула голову к иллюминатору. Самолет в это время вздрогнул, коснувшись земли, и быстро помчался по взлетной полосе небольшого аэродрома.
– Жаль, что мне не удалось увидеть ангелов, – сказала Стефани, закрывая журнал.
– Ничего, я думаю, мы еще с тобой полетим, и ты их увидишь. А вообще, можешь посмотреться в зеркало.
– В зеркало? – Стефани вскинула глаза на Джона.
– Ну да, в зеркало, и ты увидишь там ангела.
Стефани улыбнулась:
– Джон, мне кажется, ты за сегодняшний день третий раз неуклюже шутишь.
– Нет, я серьезно. Я смотрел на твой профиль, когда ты читала, и он мне показался ангельским.
– Джон, я запрещаю тебе говорить комплименты. Твоя лесть какая-то чересчур сладкая.
– Стефани, я говорю правду, как художник.
– Ах, как художник? Ты хочешь, чтобы я и дальше продолжала читать статью о твоем творчестве?
– Да нет, это совершенно ни к чему.
Самолет, сделав небольшой поворот, приостановился. Джон и Стефани посмотрели в иллюминатор. Пропеллеры все еще продолжали вращаться. Открылась дверь кабины пилота.
– Миссис Харпер, вот мы и прилетели.
– Спасибо. Вы очень хорошо вели машину.
Пилот смущенно улыбнулся. Он гордился тем, что работает в компании «Харпер Майнинг» и возит президента.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Если ночью думать о любви, то с утра почувствуешь голод. – Простая бамбуковая удочка, немного удачи и хорошая наживка… – Джон Кински считает, что его жена красива, как только что выловленная рыба. – Стефани обещает приготовить Джону сюрприз и ради этого оставляет его одного… а также другие невинные развлечения Джона и Стефани в маленьком городке Редбридже.
Мужчина и женщина стояли у самой кромки воды. Женщина смотрела на горизонт, мужчина смотрел на песок, на волны, которые накатывались на берег, смывая следы.
– Послушай, Джон, – сказала женщина, глядя в синеву океана, – ты не считаешь меня сумасшедшей?
– Нет. Нет, Стефани, я считаю тебя самой замечательной женщиной из всех, которых я знал.
– А ты много знал женщин?
– Лучше об этом не спрашивай, – мужчина посмотрел на бледно-голубой горизонт.
От берега в синий спокойный океан вклинивался мол. И мужчина с женщиной уже несколько дней удили с него рыбу, плавали, помогали рыбакам вытаскивать на покатый берег бесконечно длинную сеть.
Днем они любили сидеть в угловом баре с видом на океан. Они смотрели на рыбацкие парусники, на стройные яхты, которые проплывали мимо небольшого городка Редбриджа.
Городок был приветливым и дружелюбным, и мужчине с женщиной нравился отель, в котором они жили, нравились три комнаты, которые они занимали, ресторанчик и маленькая бильярдная внизу отеля. Их комнаты были просторными и светлыми, из окон был виден океан и весь маленький белокаменный городок со светлой полосой пляжа.
Мужчина и женщина всегда были голодны, хотя ели они очень хорошо, но всегда с нетерпением ждали завтрака в баре. По утрам им так хотелось есть, что у женщины, в ожидании завтрака, начинала болеть голова. Но после первой чашки кофе боль проходила. Женщина пила кофе без сахара, мужчина смотрел на это с нескрываемым удивлением.
Вот и в это утро они заказали малиновое варенье, яйца с кружочками масла, соль. Яйца были крупные и свежие, женщина заказала себе всмятку.
Отель, в котором Стефани и Джон снимали номер, стоял совсем недалеко от океана. Рыбачьи суденышки были далеко в море. Они вышли в темноте с предрассветным бризом.
Мужчина и женщина слышали поскрипывание уключин, шум туго натянутых парусов. Они проснулись от этого шума и крепче прижались друг к другу под простыней и вновь заснули.
На рассвете, ещё полусонные, они любили друг друга. В комнате было темно, и они лежали счастливые, утомленные, а потом снова любили друг друга. Под утро они так проголодались, что едва дождались, когда откроют бар, и теперь, не спеша, завтракали, любуясь океаном и белыми парусами. Начинался новый день.
– О чем ты думаешь? – спросила Стефани.
– Да ни о чем, – ответил Джон.
– Должен же ты о чем-нибудь думать.
– Я не думаю, я просто чувствую.
– А что ты чувствуешь?
– Знаешь, Стефани, я чувствую счастье.
– А я голод, – совершенно прозаичным тоном произнесла она, – как, по-твоему, это нормально? Ты тоже хочешь есть после любви?
– Если любишь по-настоящему, то всегда хороший аппетит, – попытался пошутить Джон.
– Ты слишком опытен.
– Нет, мне так не кажется.
– Вообще-то, Джон, это не важно. Я люблю тебя, и нам не о чем беспокоиться.
– Правда, не о чем.
– Что будем делать?
– Не знаю, – сказал Джон.
– Чего тебе хочется?
– Все равно.
– Если ты пойдешь ловить рыбу, а я напишу письма – может быть, одно, а может два – то потом мы можем поплавать перед обедом.
– Чтобы проголодаться? – спросил он.
– Ни слова о еде. Я вновь хочу есть, а ведь мы ещё не закончили завтрак.
– Но ведь позаботиться об обеде можно сейчас, а после обеда что будем делать? Вздремнем, как подобает хорошим людям?
– Удивительно забавная мысль, – сказала женщина, – и как это нам раньше не приходило в голову спать после обеда?
– Время от времени хорошие мысли приходят ко мне в голову, – сказал мужчина, – я на этот счет очень изобретателен.
– А я вредная, – сказала женщина, – и я тебя доконаю. И у двери нашего номера повесят мемориальную доску. Проснусь среди ночи и сотворю с тобой что-нибудь невероятное. Я бы сделала это ещё вчера, но мне, Джон, очень хотелось спать.
– Знаешь, Стефани, ты большая соня и поэтому совсем не опасная.
– Не обольщайся, Джон. Давай поторопим время и пусть побыстрее придет обед, – Стефани весело захохотала.
На мужчине и женщине были полосатые рыбацкие блузы и шорты, купленные в магазине рыболовных принадлежностей. Они оба сильно загорели, а пряди волос посветлели от солнца и морской воды. Окружающие принимали их за брата и сестру, пока они сами не сказали всем, что женаты. Им часто не верили, и Стефани это очень нравилось. Такую одежду она себе раньше никогда бы не позволила надеть.
Она, Стефани Харпер, богатейшая женщина континента, и вдруг шорты и вылинявшая рыбацкая блуза. Нет, такого она себе раньше позволить не могла. Наверное, с ней произошло что-то нереальное. Она очень сильно изменилась, и если бы ее сейчас встретил кто-нибудь из старых знакомых, то вряд ли бы узнал. А ведь ещё год назад – да какой там год! – два месяца назад скажи ей кто-нибудь, что с ней произойдут такие разительные перемены, Стефани расхохоталась бы и недоверчиво пожала плечами.
А теперь она порой сама себя не узнавала, глядя в зеркало. Она помолодела лет на пятнадцать, а может, это просто морской воздух, ежедневные купания, а самое главное, и Стефани это понимала, – это любовь. Любовь, которой она не знала прежде, которая проходила мимо нее.
В этом году мало кто носил рыбацкие блузы и Стефани была первой женщиной, отважившейся на это. Она сама выбрала одежду, и чтобы блузы стали мягче, выстирала их. И рабочая одежда рыбаков после стирки стала, действительно, мягче и красиво облегала ее крупную тяжелую грудь.
Да если бы кто-нибудь сказал Стефани, что она сама будет стирать свою одежду, она бы этому тоже очень сильно удивилась. Зачем ей, Стефани Харпер, заниматься стиркой? Ведь за нее это всегда делали другие.
Уже несколько дней она с Джоном жила в этом небольшом рыбацком городишке. В отеле не было даже казино, и Стефани чувствовала в своей душе спокойствие и уверенность.
Ей было очень хорошо с Джоном, и она каждый день благодарила судьбу за то, что она даровала ей встречу с ним, с этим странным человеком. Вроде бы нелюдимым, но очень наблюдательным. И вообще, Стефани не могла поверить, что у нее когда-нибудь в жизни будет такая встреча.
В Редбридже также не принято было носить шорты. И потому, когда мужчина и женщина отправлялись в город, Стефани приходилось надевать что-нибудь другое. Местные жители были очень приветливыми и почти не обращали на них внимания, и только местный священник не одобрял ее наряды. Но на воскресную мессу она надела юбку и кашемировый свитер с длинными рукавами, голову повязала шарфом.
В церкви Джон стоял позади вместе со всеми мужчинами. Они тогда жертвовали пять долларов, что по местным меркам было довольно большими деньгами. Священник принимал пожертвования сам.
– Я поднимусь к себе и буду писать письма, – сказала Стефани, встала, посмотрела на немолодого бармена, улыбнулась ему и вышла из бара.
– А вы собираетесь на рыбалку? – поинтересовался бармен, когда Джон окликнул его, чтобы расплатиться.
– Пожалуй. А какой сегодня прилив?
– Прилив просто замечательный, – ответил бармен, – если хотите, я дам вам наживку.
– Благодарю за услугу, но я надеюсь, что смогу раздобыть наживку по дороге.
– Возьмите мою, – принялся настаивать бармен, – это очень хорошая наживка.
– Ну хорошо, я согласен, но тогда вы пойдете со мной.
– Нет-нет, что вы, ведь я на работе. Попозже выйду взглянуть, как у вас получается. Снасти-то у вас есть?
– Да, в отеле.
– Так не забудьте зайти за наживкой, – бармен хотел было подняться в комнату и занести предложенную наживку, но потом передумал.
А Джон взял свою длинную складную удочку из бамбука и, не заходя к себе, вышел на залитую солнцем улицу. Миновал бар и пошел на мол, к ослепительно сверкавшей воде.
Солнце было жарким, но с моря дул свежий бриз, начался отлив. Джон пожалел, что не захватил спиннинг, чтобы забросить приманку наперерез течению за валуны противоположного берега.
Он забросил удочку с простым пробковым поплавком, и червяк свободно плавал на той глубине, где должна была клевать рыба. Какое-то время Джону не везло, и он удил, поглядывая на маневрировавшие в поисках рыбы рыбачьи лодки и плывшие по воде тени от облаков.
Но вот поплавок резко нырнул, леска сильно натянулась, и он потянул удочку на себя, ощутив отчаянное сопротивление рыбы. Джон старался держать удочку как можно свободнее, и длинное удилище согнулось так, что казалось, оно вот-вот переломится, пока он вел рыбу, рвавшуюся в открытый океан.
Чтобы ослабить натяжение, Джон пошел по молу вслед за рыбой, но та рвалась с такой силой, что удилище на четверть длины ушло под воду. Подоспел мужчина из бара, он торопливо двигался рядом, возбужденно приговаривая:
– Держи ее, держи, веди осторожнее. Она должна устать, не дай ей сорваться. Веди нежно. Ещё нежнее, нежнее.
Но нежнее у Джона не получалось. Оставалось разве что спрыгнуть в воду. Но у берега было слишком глубоко, и это не имело смысла.
«Если бы можно было идти за ней вдоль берега», – подумал он.
Но мол кончился, а удилище ушло под воду почти наполовину.
– Только не дергай, не дергай, – умолял Джона бармен, – удилище у тебя хорошее, выдержит.
А рыба то резко уходила вглубь, то рвалась вперед, то металась в стороны, и длинный бамбуковый шест гнулся под тяжестью ее рывков.
Время от времени рыба с всплеском показывалась на поверхности, потом снова скрывалась, и Джон Кински чувствовал, что, хотя она ещё сильна, ее трагически неистовый напор слабеет. И теперь можно вести ее вокруг мола вверх вдоль берега.
– Мягче, мягче! – кричал бармен. – Еще, пожалуйста, мягче. Ради всего святого, нежнее.
Дважды еще рыба пыталась уйти в океан, и оба раза Джон возвращал ее. А потом повел вдоль берега в сторону бара.
– Как она там? – все время спрашивал бармен.
– Ещё держится, но мы победим, – ответил Джон.
– Не говори так, не говори ничего. Ты должен измотать ее. Пусть устанет.
– Знаешь, – сказал Джон, – пока что устала моя рука.
– Хочешь, я тебе помогу? – с надеждой попросил бармен.
– Ну уж нет, – ответил Джон, тяжело дыша.
– Только не спеши, умоляю тебя, не спеши, нежненько веди. Ещё нежнее, – шептал бармен.
А Джон провел рыбу вдоль террасы бара, она плыла уже почти по поверхности воды, но сил у нее было ещё много, и Джон опасался, что вести ее придется через весь Редбридж.
На берегу уже собралась толпа, и, когда Джон с согнутой удочкой шел вдоль отеля, Стефани, увидев их из окна, закричала:
– Джон, она такая великолепная, такая огромная! Подожди меня, подожди, не уходи!
Сверху Стефани отчетливо видела, у самой поверхности воды, длинную искрящуюся рыбу, мужа с согнутой почти пополам удочкой и толпу следовавших за ним зевак.
Пока Стефани спустилась к молу и догнала людей, все уже остановились, бармен вошел в воду. А ее муж Джон медленно подтягивал рыбу к берегу, буквально подводил ее туда, где темнели водоросли.
Рыба скользила по поверхности, сверкала. Бармен нагнулся, закатал рукава рубахи, смело вошел в воду почти по пояс, обхватил рыбу с двух сторон руками, потом подсунул большие пальцы под жабры и вместе с ней медленно двинулся к берегу.
Рыба была тяжелая. Бармен держал ее высоко, почти на уровне груди, так что голова рыбы касалась его подбородка, а хвост хлестал по бедрам. Вздымались искристые фонтаны брызг, люди на берегу громко кричали:
– Осторожнее!
– Смотрите уйдет!
– Ох, какая огромная!
– Вот это повезло!
– Вот удача так удача!
Несколько рыбаков уже похлопывали Джона по спине, а какая-то женщина подошла и вдруг поцеловала его. Стефани подбежала к Джону и тоже поцеловала. А он только спросил:
– Ты видела, какая она?
– Да, Джон, я видела, она огромная. Я такой большой не встречала никогда. Настоящая акула.
– Ну нет, это ты преувеличиваешь, – усмехнулся Джон.
– Да что ты! Я говорю правду. Она великолепна.
– Великолепна? Ты, Стефани, прекраснее.
Стефани Харпер даже покраснела от этого неожиданного комплимента. Мочки ее ушей сделались розовыми, хотя женщина была очень загорелой, ноздри ее вздрогнули. Джон обнял за плечи жену, крепко прижал ее к себе и сказал:
– Давай подойдем и посмотрим на эту красавицу.
– А что, разве тебе мало меня? – Стефани смотрела в глаза Джону.
– Нет, что ты, но рыба это немного другое.
– Хорошо.
И они вместе подошли посмотреть на лежавшую на обочине дороги рыбину. Спина ее отливала темным блеском. Эта была красивая крепкая рыба с большими ещё непогасшими глазами. Дышала она медленно и прерывисто, жабры тяжело подымались и опускались.
– Что это за рыба? Ты не знаешь? – спросила Стефани.
– Нет, честно сказать, я не знаю, как она называется.
– Эта? – спросил бармен. – Это морской окунь. Это отличная рыба. Таких крупных мне еще не приходилось ловить у самого городка.
Бармен сполоснул руки и подошел к Джону, чтобы обнять его и поздравить с удачей.
– Вот так, мадам, – сказал он, целуя Стефани, – поверьте, он заслужил – никому ещё, на моей памяти, не удавалось поймать такую огромную рыбу самой обыкновенной удочкой.
– Давай взвесим ее, – предложил Джон, обращаясь к бармену.
Все вместе вернулись в бар. Огромную рыбу взвесили, бармен спрятал снасти и умылся. А рыба лежала на глыбе белоснежного льда. Весила она больше пятнадцати фунтов. На льду рыба выглядела по-прежнему серебристой и прекрасной, глаза ее еще не погасли, и только спина стала тускло-серого цвета, почти свинцовой.
Рыбачьи суденышки возвращались в гавань, и женщины складывали в корзины искрящуюся серебристую рыбу и несли тяжелые корзины к зданию маленького рыбзавода. Улов в этот день был очень хороший, и весь городок – а в нем жили преимущественно рыбаки – от большой удачи как-то ожил и повеселел.
– Послушай, Джон, – вдруг поинтересовалась Стефани, – а что мы будем делать с нашей огромной рыбой?
– Ее отвезут в город и там продадут. Ведь она слишком велика, чтобы готовить ее на этой кухне. А рубить такую рыбу на куски – мне жалко. Может, ее доставят прямо в Сидней, и она закончит свой путь в одном из роскошных ресторанов или ее купит какой-нибудь богач.
– Да… в Сидней… Возможно, ее съест кто-нибудь из моих богатых знакомых. Может, даже кто-то из близких знакомых, – сказала Стефани.
– Я бы, честно говоря, этого не хотел, – почему-то вдруг негромко сказал Джон.
– А знаешь, она была такой красивой в воде! Особенно когда ты вел ее возле берега. Я даже не поверила своим глазам, когда увидела из окна ее и всех этих зрителей, собравшихся вокруг тебя.
– Стефани, не переживай ты за эту рыбу.
– Да что ты, Джон. Мне в общем-то все равно. И за рыбу я совершенно не переживаю. Я могу себе позволить купить какую угодно рыбу, какого угодно размера.
– Да, тебе хорошо, – вдруг сказал Джон немного изменившимся дрогнувшим голосом.
– Что ты имеешь в виду? – недоверчиво глянула в глаза мужу Стефани.
– Ничего. Совсем ничего я не имею в виду.
– Ты хочешь сказать, что если я богата, если у меня есть деньги, то это плохо?
– Да нет, что ты Стефани, по-моему, это просто замечательно. Ведь у тебя так много всего есть, что даже ты сама не сможешь перечислить.
– Ты опять об этом, Джон? Не стоит. Ведь мы же условились, я обо всем забуду: забуду о семье, о детях, об Эдеме, о своей компании, обо всех делах. Я буду полностью принадлежать тебе. Ты же сам этого хотел?
– Да, Стефани, я хотел только этого. И, по-моему, у нас все складывается как нельзя лучше.
– А все-таки, – сказала женщина, – мне очень интересно, что с ней будет.
– Ну, я не знаю, что тебе и ответить. Хочешь, можешь проследовать за ней, и ты узнаешь ее судьбу.
– Перестань ты шутить, Джон. Нам с тобой здесь просто замечательно. Нас никто не знает, и никому нет никакого дела до того, как и чем мы живем.
Мужчина и женщина едва дождались обеда. Им принесли бутылку холодного белого вина, которым они запивали салат. Окуня зажарили, и следы металла краснели на его серебристой кожице, а кусочки масла таяли на горячей тарелке.
К рыбе подали нарезанный лимон и свежий хлеб из пекарни. Хлеб был еще горячий, а вино холодило обожженные картофелем кончики языков. Вино неизвестной им марки было замечательным: легкое, сухое, бодрящее. Хозяева очень гордились этим своим вином.
– Знаешь, Джон, мы как-то не очень разговорчивы с тобой во время еды, – сказала Стефани. – Тебе, наверное, скучно со мной, милый?
Джон рассмеялся, глядя прямо в глаза своей жене.
– Не смейся надо мной, не смейся, Джон.
– А я и не думал. Мне вовсе не скучно. Я буду счастлив с тобой, даже если ты не проронишь ни единого словечка, даже если мы вообще ни о чем не будем разговаривать. Я испытываю удовольствие, Стефани, глядя на тебя, на твои глаза, шею, губы…
– Продолжай, Джон. Я люблю, когда ты говоришь обо мне.
– Нет, сейчас я не буду говорить больше о тебе.
– А о чем ты тогда будешь говорить?
– Знаешь, – сказал Джон, – я буду говорить о еде.
– Нет, о еде говорить не стоит. Ей лучше заниматься.
Джон вновь улыбнулся.
Он поднял тяжелую бутыль зеленого стекла, посмотрел, как поблескивают на ней капельки воды, повертел немного в руках, как бы любуясь ее весом, и наполнил вином свой стакан. Напиток был прозрачно-розовым, чуть-чуть розовым.
– А у меня для тебя, любимый, есть сюрприз. Я тебе о нем еще не рассказывала.
– Сюрприз? – изумился Джон. – Какой такой сюрприз?
– Самый обыкновенный. В общем, пустяк, но, я думаю, ты ему очень обрадуешься.
– Обрадуюсь? Ты думаешь, я могу обрадоваться сюрпризу? – спросил Джон.
– Нет, может быть, ты и не обрадуешься, но обязательно удивишься…
– Естественно. А какой же это сюрприз, если он не вызывает удивления?
– Ну, а в общем-то, – Стефани посмотрела на улицу, по которой шли рыбаки, – я думаю, он тебе понравится.
– Ну, знаешь, это начинает меня интриговать. Могла бы и рассказать поподробнее.
– Нет, рассказывать я не буду. А ты, пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Теперь я поднимусь к себе, если ты не против.
– Да нет, что ты, Стефани, поступай как знаешь.
Джон еще долго сидел на террасе. Он допил оставшееся в бутылке вино, заплатил за обед и поднялся наверх.
Одежда жены лежала на одном из стульев, а сама она ждала его в постели, едва прикрывшись простыней. Ее волосы рассыпались по подушке, а в глазах было безудержное веселье. Она отбросила простыню, едва он переступил порог спальни, и сказала:
– Привет, милый, ты хорошо пообедал? Вкусно и сытно?
– Конечно, хорошо.
– Ну тогда займемся…
Стефани поднялась, несколько мгновений стояла, держа в руках простыню, потом, немного стыдливо и в то же время развязно, отбросила ее в сторону, оставшись абсолютно обнаженной в спальне.
Они вместе опустились на кровать и легли бок о бок, возбужденные и в то же время погруженные в мирную дрему. Его незагорелая кожа отсвечивала на фоне ее смуглого, плотного, четко очерченного тела.
Жесткие волосы завивались кольцами, спускаясь на тяжелую грудь. Она задышала чаще, и кожа ее слегка покраснела, даже сквозь густой загар. Встав на колени, Джон принялся покрывать поцелуями ее тело, захватывая губами то одну, то другую грудь, впиваясь губами в соски.
Он довел Стефани почти до экстаза и тут откинулся на подушки. Она взяла его голову в руки и прижала лицом к набухающим округлостям своего тела, ощущая твердость подбородка на гладкой, тонкой, как бумажная салфетка, коже, сдавленно постанывая от наслаждения.
