Текст книги "Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани"

Автор книги: Патриция Хилсбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

– Руки смерти и паука встречаются на последнем куске пищи. – Наконец-то становится ясным, почему в этих краях рассказывают про пауков. – Когда мужчина и женщина вместе, им не хочется думать о прошлом и будущем. – На курортах все лужи чистые и прозрачные. – Мерзнуть стоит хотя бы для того, чтобы потом согреться. – Лежащий под дождем завидует тому, кто находится в тепле. – Пачка фотоснимков похожа на колоду карт. – Даже самую образованную женщину трудно остановить, если в ее душе поселяются подозрения.

Стефани устроилась поудобнее, а слепой старик начал рассказывать.

ИСТОРИЯ ПРО ПАУКА И СМЕРТЬ, РАССКАЗАННАЯ СТАРИКОМ НА КРЫЛЬЦЕ КАФЕ

Случился как-то на земле голод. Люди вырывали даже корни деревьев и съели их все. Деревья остались без корней. И однажды паук гулял в поле и встретил смерть. Она растирала муку.

Паук долго смеялся, глядя на смерть, а потом сказал: «Какой радостный день!»

Он наполнил свою сумку мукой и пошел к жене и детям. В тот день в дом паука пришла большая радость. А другой паук не знал, в чем дело, поэтому он послал одного из своих детей проследить за первым пауком.

Ребенок пришел и увидел, что на огонь ставят горшок, чтобы сварить из муки кашу. Он подождал пока сварится каша и пока ему дадут поесть. Он получил свою порцию и пошел показывать ее отцу.

Отец-паук, увидев красную кашу, сказал: «Сын мой, дитя мое, кончится тем, что ты умрешь. Кто тебе велел брать у паука кашу? Дай мне, и я выброшу ее».

И отец велел ребенку уйти. Когда тот отошел немного, он взял кашу и стал жадно ее глотать, так жадно, что даже слезы выступили у него на глазах.

И ребенок спросил у него: «Отчего ты плачешь, отец?»

А он ответил, что плачет из жалости к сыну, так как ему дали такую кашу, от которой он должен умереть. И снова паук отослал ребенка, и снова обманом взял у него кашу, а потом сам пошел к первому пауку и спросил у того, где же он берет муку. Тот ответил ему, чтобы он пришел на следующий день, тогда он покажет. Второй паук обрадовался и заспешил домой.

Всю ночь он не спал, а утром, с первыми петухами, встал и пошел к другому пауку, а тот уже куда-то ушел. Стал паук звать его, но тот не отзывался. Тогда паук решил схитрить и пойти другой дорогой.

Он взял нож, стал бить им по земле и кричать: «Помогите мне! Помогите!»

Первый паук прибежал, и второй сказал: «Не обманывай меня, покажи где ты брал муку».

Первый паук подумал-подумал и пошел вместе с ним к смерти. А смерть как раз снова растирала муку, стоял при этом очень большой шум.

Набрал второй паук муки и наполнил целых четыре мешка, пока смерть была занята работой. И первый паук сказал ему, что этого достаточно, но второй паук не согласился. Тогда первый ушел, а второй остался сидеть рядом со смертью.

Когда смерть растирала муку, она не видела паука, а потом она кончила растирать и начала варить кашу. И тут волосы упали ей на лицо, а она не знала, что рядом с ней кто-то стоит. Когда каша была готова, смерть принялась ее есть. Она взяла кусок каши, и паук взял кусок каши. Так они брали кусок за куском, пока не остался в миске один-единственный кусок. Паук протянул руку, и смерть протянула руку, и их руки встретились на единственном куске каши. Схватила смерть туку паука и спрашивает: «Ты кто такой?»

А паук был хитрый и не ответил. И пока смерть убирала с лица волосы, чтобы посмотреть, кто же сидит рядом с ней, паук побежал от нее, а смерть погналась за ним.

Долго они бежали, и, наконец, паук прибежал в деревню.

Смерть долго смотрела ему вслед, как он прячется под крышу, а потом сказала: «Да ведь здесь, в деревне, очень много еды. Так зачем же я мучилась до сих пор, растила хлеб, растирала зерна в муку и варила кашу?»

И после этого смерть стала убивать людей. А не будь паук таким жадным, люди не умирали бы.

– Это очень странная сказка, – сказала Стефани.

Старик усмехнулся.

– Это моя любимая сказка. А вообще, я знаю много всяких историй про пауков. Ведь это очень странные существа. Единственное, чего я не замечаю, когда иду, так это паутина. Это единственное, на что я могу наткнуться, – сказал старый, слепой рыбак.

Стефани вздрогнула от упоминания о паутине. Она словно бы почувствовала на своем лице ее липкое прикосновение и машинально провела по лбу рукой. Все так же лил дождь, все таким же хмурым было небо. Старик сидел и, казалось, глядел на волны.

Тут Стефани увидела, что в конце улицы появился Джон. Он шел, натянув берет на самые глаза и сунув руки в карман куртки. Он ступал, не глядя на лужи, и мелкие брызги летели из-под его обуви.

Джон хотел было уже окликнуть Стефани, но та прижала палец к губам и кивнула на старика. Джон недоуменно пожал плечами: он никак не мог понять, чего от него хочет Стефани.

Он подошел уже к самому крыльцу, но тут женщина показала себе на глаза, потом на старика и Джон понял, что тот слепой. Он, стараясь не шуметь, присел на ограду под небольшим навесом.

Старик даже не обратил на него внимания, хотя явно почувствовал присутствие постороннего.

– А теперь я хочу рассказать вам историю про то, как паук купил пятьдесят человек.

– А у вас что, все истории про паука? – изумилась Стефани.

– Не совсем чтобы каждая история была про паука, но большинство. И эта история именно про то, почему все в наших краях рассказывают про паука. Так вот, мэм, я расскажу про то, как паук купил пятьдесят человек.

ИСТОРИЯ ПРО ТО, КАК ПАУК КУПИЛ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК, РАССКАЗАННАЯ СТАРИКОМ ВСЕ НА ТОМ ЖЕ КРЫЛЬЦЕ

Жил когда-то в наших местах жестокий правитель. А паук решил добиться от него милости и пошел к нему. Попросил он у него мелкие монеты и обещал купить на них пятьдесят человек.

Подумал правитель и спросил: «Как же ты думаешь на такие малые деньги купить столько людей?»

А паук ему отвечает: «Я уж знаю, как это сделать, а твое дело – дать деньги».

Правитель подумал-подумал и деньги все-таки дал. А паук отправился своей дорогой. Он шел, все дальше и дальше отходя от родных мест, пока не пришел в большую деревню. А там был свой правитель.

Вошел паук к нему в дом и говорит: «Я пришел издалека».

И начали паука угощать, а он взял и бросил деньги, которые были с ним, на землю. Бросил их незаметно. Тут подбежал петух, принялся рыться в земле и разбросал деньги паука. Рассердился тогда паук и сказал, что ничего не возьмет вместо денег, а заберет этого самого петуха. Жители деревни долго его упрашивали, но паук не соглашался. Они упрашивали, но напрасно.

Паук от всего отказывался и требовал только петуха. Наконец, жители деревни согласились, и пошел паук с петухом дальше и дошел до дома, где было много коров.

Когда наступила ночь, паука спросили, куда деть на ночь его петуха, а он ответил: «Пускай мой петух спит вместе с коровами».

Так хозяева дома и сделали. Ночью паук пошел, взял петуха за горло и толкнул его под копыта коровы. А когда наступил день и паук собрался в дорогу, он послал человека за своим петухом. Но ему ответили, что петух мертв. Тогда паук начал возмущаться и стал кричать, чтобы ему отдали за петуха корову. Хозяин не соглашался, но паук так был настойчив, что пришлось отдать корову.

По дороге он встретил людей, которые несли хоронить мертвого ребенка. Паук попросил их отдать ему мертвое тело и пообещал похоронить. А за мертвого ребенка паук пообещал отдать людям корову, чтобы те могли справить поминки. Людям очень понравилось это предложение, и они отдали мертвого ребенка и взяли корову.

Паук взвалил себе на плечи мертвого ребенка и пошел дальше. Наконец, к вечеру, он пришел к следующей деревне. Там он положил ребенка на землю, но не сказал, что тот мертв. Затем паук спросил, где дом, где ночуют пятьдесят человек, и ему показали это место. А тем людям паук сказал, что ребенок будет спать вместе с ним. Он добавил, что у его ребенка изо рта плохо пахнет и если от него будет пахнуть ночью, то пусть они его немного поколотят.

Взяли люди ребенка к себе, не догадавшись, что он мертвый, а ночью от ребенка стало плохо пахнуть и они поколотили его. Утром паук послал за ребенком, а человек пришел и увидел, что ребенок мертв. Он сказал об этом пауку, а паук рассердился и сказал, что он возьмет пятьдесят человек за то, что они убили его ребенка.

Долго люди кланялись и уговаривали паука, но он ни на что не соглашался. Он сказал, что это ребенок правителя соседней деревни и что он за него ничего не возьмет кроме этих пятидесяти человек.

Со слезами, жители деревни отдали ему людей, а великий господин паук повернулся и пошел от них своей дорогой.

Пришел он домой, встретили его с большим почетом, а когда наступило утро, правитель велел бить в барабаны. Собрались старейшины и все знатные люди, и правитель велел спросить паука, чего же он хочет за те пятьдесят человек, которых он купил за несколько мелких монет.

Паук попросил лишь маленькую шкатулку, которая была у правителя в доме. Только ее он и взял. Но в этой маленькой шкатулке хранились всевозможные истории.

Паук взял эту шкатулку, пошел в поле. Закончил он свою работу, раскрыл шкатулку и тут из нее начали выползать наружу разные истории. А паук старательно проверял каждую из историй, так как он хотел, чтобы во всех историях было его имя. Вот почему имя паука встречается теперь в любой истории.

Старик закончил рассказ и опустил голову. Он вертел в пальцах пустой стакан, как бы прося налить в него еще. Стефани посмотрела на Джона. Джон подозвал официанта:

– Принесите этому рассказчику о пауках стакан рома.

– Правильно, лучше всего стаканчик рома, – ответил старик. – Я расскажу вам еще две истории о пауках.

– Спасибо, о пауках на сегодня хватит. Я думаю, мы с вами еще не раз встретимся и вы расскажете все истории о пауках, которые знаете.

– Я согласен, – сказал старик, – и завтра приду опять на это же место. В той шкатулке было очень много историй.

– Спасибо.

Джон и Стефани подошли к своему столику.

– Стефани, ключи от машины у тебя?

– Да, – ответила женщина.

– Можешь мне их дать?

Она протянула ему ключи и спросила:

– Не глупи, Джон, во всем виноват дождь. А еще то, что работаешь ты один. Присядь.

– Ты этого очень хочешь?

– Пожалуйста, – попросила Стефани.

Джон сел.

«Зачем все это? – подумал он. – Ты ушел, чтобы взять машину, уехать подальше и послать ее к черту. А сам вернулся и вынужден просить ключи. Да еще снова уселся на этот стул, как слюнтяй».

Джон взял стакан и допил остатки. Абсент, по крайней мере, был хорош.

– Обедать собираешься? – спросил мужчина.

– Скажи куда, и я пойду с тобой. Ты ведь еще любишь меня?

– Не дури, Стефани.

– Мерзкая была ссора, – сказала женщина.

– К тому же первая, – ответил Джон.

– Я виновата. Вспомнила об этих чертовых вырезках…

– Давай не будем об этих проклятых вырезках! Все из-за них.

– Все из-за них, – повторила Стефани.

– Все потому, что ты думала о них, когда пила. Не надо было пить, тогда бы это не пришло тебе в голову.

– Знаешь, это как отрыжка после вина, – сказала она. – Ужасно. Хотела пошутить, а сорвалось с языка…

– Знаешь, Стефани, что у трезвого на уме…

– Ну хватит, хватит, – попросила Стефани, – я думала, ты уже забыл.

– Забыл, – без всякого выражения в голосе сказал Джон.

– Что ж ты тогда только об этом и говоришь? – спросила женщина.

– Не стоило нам все-таки пить этот абсент.

– Да, не стоило, особенно мне. Тебе-то он был необходим.

– Думаешь, тебе станет лучше?

– Слушай, неужели нельзя остановиться?

– С меня уж точно хватит, осточертело. Терпеть не могу это слово.

– Хорошо, что только это, – сказал Джон.

– О, черт! – воскликнула женщина.

– Обедай сама! – сказал мужчина.

– Нет, мы пообедаем вместе и будем вести себя по-людски. Давай попробуем.

– Попробуем.

– Тогда прости меня. Я действительно пошутила, но не очень удачно. Правда, Джон? Забудем об этом.

– Я согласен, давай об этом забудем.

– Где ты предлагаешь пообедать?

– Вот об этом стоило бы подумать. Здесь мне не хочется. Да и вообще, что-то у меня пропал аппетит после рассказов об этих ужасных мохнатых пауках.

– Да брось ты, Стефани. Это не страшнее, чем история о крокодилах.

– Не напоминай, я тебя прошу, я не хочу слышать о крокодилах. Я вообще хочу забыть всю свою прежнюю жизнь. И иногда, мне кажется, это удается.

– Ты хочешь вычеркнуть все, что было в твоей жизни?

– Нет, я не хочу ничего вычеркивать, не хочу категоричности. Я хочу только одного: сейчас принадлежать тебе, быть с тобой и не думать о прошлом и будущем.

– Видишь, наши желания в чем-то совпадают. Я тоже не хочу вспоминать прошлое и не хочу заглядывать в будущее. Мне нравится то, как мы с тобой живем.

– Послушай, Джон, хоть погода и скверная, может, прогуляемся?

– Прогуляемся… – Джон посмотрел на улицу, на лужи, на раскачивающиеся от порывов ветра высокие деревья. – Можно прогуляться, но, я боюсь, тебе будет холодно.

– Это хорошо. Значит, я очень быстро отрезвею.

– А ты считаешь себя пьяной?

– Нет, я не считаю себя очень пьяной. Но мне хотелось бы быть совершенно трезвой, чтобы в голову не лезли всякие глупые мысли.

– Стефани, я уже забыл.

– О чем?

– Я забыл уже о том, как мы ссорились. Я забыл об этих проклятых рецензиях.

– Молодец, Джон, ты просто молодец. А я бы вот так, как ты, не смогла.

Мужчина и женщина расплатились и покинули кафе. Они шли по улице, подняв воротники. Дождь то утихал, то вновь начинался. Ветер шумел в кронах деревьев. Волны накатывали на берег, с шумом разбивались о прибрежные камни и вновь откатывали. В океане не было видно ни одной лодки. Только у причала суетились несколько рыбаков в промокших одеждах. Они о чем-то весело переговаривались, покрикивали друг на друга и переносили с причала на шхуну тяжелые ящики с металлическими уголками.

– Они что, сейчас выйдут на рыбалку? – спросила Стефани.

– Навряд ли, думаю, сейчас выходить в океан опасно.

– А ты бы смог сейчас сесть в лодку и отправиться на рыбалку?

– Я? – Джон задумался. – Скорее всего, нет.

– А что бы тебя могло заставить сделать такой отчаянный поступок?

– Меня? Только голод.

– Ты голоден, Джон?

– Да.

– Тогда пошли поедим.

– Но, Стефани, сколько можно? Есть можно три, четыре, ну пять раз. Но нельзя же есть десять раз на дню!

– Не знаю. По-моему, если хочется, то можно, – сказала Стефани. – Мы же делаем другие вещи, если нам хочется, и очень часто.

– Но это не совсем одно и то же. Я не хочу растолстеть, потому что ты меня тогда разлюбишь, – сказал Джон, пытаясь обнять Стефани.

Но та почему-то ушла от его объятий, вступив по щиколотку в чистую прозрачную лужу.

– Джон, я хочу жареного морского окуня. Неужели, если я тебя попрошу, ты не отправишься сейчас же на рыбалку?

– Да нет, Стефани, все это можно сделать куда проще. Я думаю, в следующем кафе будет и жареный морской окунь, и салат, и местное вино.

– Да нет, Джон, ты не понял меня. Я хочу именно того окуня, которого поймаешь ты.

– Ну что ж, сказал Джон, еще выше поднимая воротник куртки, – ночью ты говорила, что любишь жертвовать чем-то ради меня, а теперь заставляешь отправляться на верную гибель в открытый океан.

– Я просто хотела проверить, – рассмеялась Стефани, – пойдешь ты на рыбалку ради меня или нет.

– Конечно пойду, – сказал Джон, – но ты потом будешь плакать. Ты будешь вдовой.

– Но долго вдовой я не буду, – сказала Стефани. – Я прекрасно загорела и хорошо выгляжу. Выйду замуж за какого-нибудь местного хитрого паука.

– Да, конечно, – вздохнул Джон, – возле тебя пауков крутилось достаточно и в Сиднее. Все тебя оплетали гадкой липкой паутиной, а я, идиот, вырвал тебя оттуда и решил увезти подальше от суеты, а ты снова начинаешь плести интриги, хочешь кого-то сжить со света…

Стефани стояла по щиколотку в луже.

– Джон! – вскрикнула она и сняла с ног туфлю. – По-моему, нам стоит пройти босиком по пляжу. Давай спустимся и пойдем у самой кромки прибоя. Мы намокнем, а потом у нас будет причина лечь в постель и согреть друг друга.

Стефани, не дожидаясь согласия своего мужа, шагнула через парапет и побежала по широкому пляжу к самой воде. Тяжелый мокрый песок прилипал к ее босым ступням. Бежать было трудно. На полдороги Стефани обернулась и призывно помахала Джону рукой. Тот колебался, потом, не снимая туфель, шагнул через парапет и направился к жене. Та принялась от него убегать.

– Стефани, успокойся, ведь я не мальчик, чтобы бегать за тобой, пытался урезонить жену Джон.

Но та нагнулась, схватила маленький камешек и запустила им в Джона.

– Ах, ты так? – закричал он, сгреб пригоршню камней и запустил ими в сторону Стефани.

Камни, не долетев, упали, зарывшись в мокрый песок. Притворившись, что Джон попал в нее, Стефани картинно схватилась за голову и рухнула на мокрый песок. Джон вначале испугался, но вскоре понял, что Стефани разыгрывает его. Он опустился возле жены на колени и перевернул ее на спину.

– Ты попал мне вот сюда, – Стефани приложила указательный палец к губам, – и должен залечить мою рану.

Джон нагнулся над Стефани и, схватив за запястья, развел ее руки в сторону, прижав их к песку.

– Теперь ты никуда не денешься, обманщица. Ты же насквозь промокла, – внезапно заметил Джон и попытался поднять Стефани с песка.

– А мне приятно промокнуть, приятно поваляться в песке. И ты обваляйся.

Стефани толкнула Джона коленом в бедро, отчего он упал рядом с ней.

– Мы вываляемся так, что нас не пустят даже в этот отель. Мы будем похожи на бездомных, будем сидеть под навесом кафе и рассказывать всякие истории. Ты будешь рассказывать про меня, а я буду рассказывать про тебя, и нас будут угощать абсентом бесплатно.

– Идея мне нравится, – вздохнул Джон, – если, конечно, мы с тобой не схватим воспаление легких и не умрем еще до этого.

– Действительно, вставай, вставай, – Стефани принялась поднимать Джона.

А тот раскинулся на песке, закрыл себе лицо беретом и сложил руки на груди.

– Ну не хочешь – не надо, тогда оставайся здесь. Скоро начнется прилив, и тебя утащит в океан, – Стефани отошла на несколько шагов и остановилась, ожидая, что Джон бросится догонять ее.

Но когда женщина обернулась, мужчина все так же лежал на песке под дождем, прикрыв лицо беретом. И тут в душе Стефани поднялась злость на Джона, она впервые рассердилась на него. Ее раздражало и то, как он сейчас лежит, и то, как он молчит. Ее начало раздражать само его существование, что-то враждебное было во всем его поведении, в его безмолствии и бездействии.

Стефани решительно двинулась вперед, она шла по мокрому песку пляжа, увязая в нем и не оборачивалась. Наконец, перед ней встал парапет. Спрыгнуть с него было легко, но взобраться – не очень.

Стефани, обдирая пальцы, принялась взбираться на бетонный парапет волнолома. Когда она оказалась на верху парапета, то обернулась. Джон все так же, без движения, лежал на песке, все так же берет прикрывал его лицо.

– Ну и лежи, черт с тобой, – зло бросила Стефани, – а я пойду в номер. Там тепло, и ты будешь завидовать мне, лежа под дождем.

Стефани двинулась к белеющему невдалеке зданию отеля. Она миновала то кафе, в котором совсем недавно они с Джоном сидели, и слепой старик помахал ей рукой.

«Боже мой, – подумала Стефани, – неужели он с такого расстояния, в дождь, расслышал мои шаги, а может, он вовсе не слепой?»

Стефани распахнула дверь отеля.

«Но какое мне до этого дело? – передернула плечами Стефани. – Почему я все время думаю о других: о Джоне, об этом старике, вспоминаю детей, маму? Почему я не могу жить только для самой себя? Ведь для меня в последнее время существовало только дело, компания, мои родственники и друзья. А я хочу быть сама собой. Я хочу любить только себя. Пожить своей непридуманной, настоящей жизнью».

Стефани взяла у портье ключ, поднялась в номер, сбросила насквозь промокшую одежду и вытерла насухо голову полотенцем. Затем откинула одеяло и хотела было лечь, как тут зазвонил телефон. Стефани подняла трубку. Говорил портье:

– Миссис Харпер, тут спрашивают вашего мужа.

– Кто? В чем дело?

– Служащий почты. Он говорит, ваш муж что-то забыл, когда звонил в Сидней.

Стефани удивленно приподняла брови, но потом спохватилась:

– Хорошо, я сейчас спущусь. А если служащий почты будет так любезен и поднимется ко мне, то я буду ему очень благодарна.

Стефани повесила трубку, наскоро оделась. Через несколько минут в дверь постучали. Стефани приняла из рук почтового служащего коричневый кожаный бумажник, дала молодому парню доллар чаевых и вернулась в комнату.

Она сидела на кровати, сжимая бумажник мужа, механически развернула его и остановилась. Ей хотелось заглянуть вовнутрь, но она сдерживала себя.

– Это просто неприлично, – сказала сама себе Стефани и отложила бумажник на тумбочку, но тут же вновь взяла его в руки. – А в конце концов, какое кому дело. Ведь меня никто не видит, Джон еще не скоро вернется.

Она заглянула в бумажник. В одном отделении лежали деньги, а в другом попалось несколько фотографий. Осторожно, чтобы не помять их, Стефани двумя пальцами доставала одну за другой цветные глянцевые карточки. Она разложила их на простыне, подтянула ноги на кровать и, подперев голову руками, склонилась над фотографиями.

На одной из них Стефани тут же узнала Джона. Он стоял у стены, сложенной из серого камня, на руках у него была счастливо улыбающаяся девочка лет двенадцати. Ее голубые глаза смотрели прямо в объектив. Рядом с Джоном стояла женщина с очень короткой стрижкой, одна ее рука лежала на плече Джона, а другой она обнимала девочку.

– Что это? – изумленно воскликнула Стефани. – Кто они такие?

Стефани перевернула фотоснимок и прочитала дату. Фотоснимок был сделан около четырех с половиной лет назад.

– Это, наверное, семья Джона. А я о ней ничего не знаю. Я никогда не видела ни его дочери, ни его жены, – прошептала Стефани, с пристрастным интересом вглядываясь в лицо женщины, – ее стрижка очень похожа на мою. Но почему-то у дочери голубые глаза, а у женщины – карие. Странно.

Женщина была хороша собой: высокая, стройная с радостной счастливой улыбкой. Джон… а вот Джон был совсем другим. Стефани никогда не приходилось видеть своего мужа таким счастливым. Он был на этом фотоснимке по-настоящему счастлив. Он открыто смотрел в объектив и едва сдерживал улыбку.

– Боже мой, какая счастливая семья! – прошептала Стефани и отложила фотоснимок в сторону.

На другом фотоснимке была девочка в ярко-красном нарядном платье. Она стояла у мраморной колонны, опираясь на нее спиной, в руках девочки был букет из бледно-голубых цветов. Стефани с интересом всматривалась в девочку. Она искала сходство с Джоном. Но девочка была совсем не похожа на него, вернее, не была похожа на того Джона, которого знала Стефани.

На следующем снимке Стефани увидела немного грустное лицо женщины. Стефани с таким же пристрастием принялась рассматривать портрет.

«Почему Джон никогда не рассказывал мне о своей семье? Где они сейчас? Что с ними случилось? – думала Стефани. – Почему он такой скрытный? Ведь я стараюсь раскрыться ему вся без остатка. А он… он только делает вид».

Стефани сложила фотографии и хотела опустить их в бумажник, но тут ее рука замерла.

«В каком порядке они лежали? – подумала она. – Ведь Джон догадается, что я смотрела их».

Она вновь раскрыла веером фотокарточки, так, словно держала карты в руках и ей предстояло сделать ход. Она заметила, что уголки снимков слегка помяты и обтрепаны.

«Наверное, Джон, часто достает их, оставшись один, раскладывает так же, как я, на кровати. На той кровати, где мы с ним занимаемся любовью, – думала Стефани, – вряд ли он вспомнит, в каком порядке сложил их в последний раз».

Больше она не раздумывала и опустила фотокарточки в бумажник.

Ей не хотелось ничего делать – ни курить, ни даже выпить. Она смотрела на противоположную стену, на безвкусную литографию в тонкой рамке.

– Нет, я не буду этого делать, – сказала сама себе Стефани, спускаясь с кровати, – нет, я не буду, я не собираюсь этого делать…

А сама уже подошла к гардеробу и распахнула его дверцы. Перед ней поблескивал лакированной кожей саквояж ее мужа.

«Я не буду этого делать, я не должна этого делать», – думала она, доставая из гардероба тяжелый саквояж. Щелкнули замочки.

Нет, даже самую образованную и тактичную женщину невозможно остановить, если в ее душе поселилась ревность или подозрение.

Стефани одну за другой доставала из саквояжа вещи Джона. Но тут спохватилась, обернулась к незамкнутой двери. Она подбежала к ней, ощущая ступнями холодный пол номера, повернула ключ и облегченно вздохнула.

«Не хватало только, чтобы Джон застал меня за этим занятием».

Женщина открутила краны в ванной комнате, зашумел душ.

«Пусть думает, когда вернется, что я принимаю душ».

Стефани вновь вернулась к саквояжу и аккуратно уложила все вещи.

Она с недоумением взвесила в руке тяжелый сверток, перевязанный бечевкой.

«Что же это может быть?» – пыталась угадать Стефани, ощупывая шелестящий пакет.

Но бумага была навернута в несколько слоев, и как не пыталась понять Стефани, что же под ней, – не смогла. Наконец, она решилась, достала маникюрную пилочку и развязала туго затянутый узел бечевки.

Бумага шелестела под ее дрожащими пальцами, отпадая слой за слоем. И вот блеснула сталь револьвера. Стефани уже давно не держала в руках оружия. Она ощущала холод и тяжесть его, ей даже вдруг показалось, что она сжимает руку покойника – такой же холод исходил от револьвера.

Женщина переложила тяжелый револьвер из руки в руку, откинула барабан. Все шесть патронов были на месте.

За дверью послышались шаги. Стефани принялась торопливо заворачивать револьвер в шелестящую бумагу, но шаги проследовали мимо ее двери и затихли в конце коридора. Она обвязала бечевкой сверток и начала упаковывать вещи в саквояж.

После этой странной находки ничто ее не могло удивить, ничто не останавливало ее взгляда. Да, остальные вещи были самыми обычными – два нераспечатанных бруска мыла, рубашки, белье, деревянная коробка для карандашей, новые альбомы для эскизов и конверты с вырезками из газет.

Наконец, Стефани защелкнула замочки. Теперь саквояж казался ей ужасно тяжелым. Она поставила его на место и закрыла дверцы гардероба.

«Зачем Джон ходил на почту? – думала Стефани. – Почему ему понадобилось именно оттуда звонить в Сидней? Ведь в номере есть телефон. Он явно что-то от меня скрывает».

Женщина нервно ходила по номеру. Она почувствовала, что если останется здесь одна, то не найдет себе покоя.

«Что же нужно было Джону? Кому он звонил? Почему он никогда не рассказывает о своей прежней семье? Конечно, – рассуждала Стефани, – можно было бы спросить его об этом напрямую, но тогда навряд ли я получу искренний, правдивый ответ. Скорее всего Джон отшутится. Вновь примется ласкать, целовать, и я обо всем забуду. Но забуду на время, а оставшись одна, начну терзаться сомнениями. В сущности, что я о нем знаю? Практически ничего. Я знаю, что он очень милый, хороший человек. Знаю, что сейчас он мой муж. Но когда-то он был мужем другой женщины, а я была женой другого мужчины… И все в этом мире так зыбко и ненадежно, что завтра может кардинально измениться. А может, ему нужно что-то другое, кроме меня?»

Стефани остановилась.

«Конечно, не хочется об этом думать, не хочется подозревать всех и вся. Хватит с меня ссоры с сыном. Мне надоело подозревать людей в чем-то плохом, но иначе в этом мире не выжить, всегда нужно знать правду первой. Всегда нужно готовить пути для отступления. Нельзя забываться, даже если сильно кого-то любишь».