Текст книги "Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани"

Автор книги: Патриция Хилсбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Сидя в одиночестве возле океана, недолго и сойти с ума. – В пятницу, двенадцатого… – С порядочной женщиной трудно познакомиться в баре. – Стоит ли изменять жене, если любовница очень на нее похожа? – Не всегда догадаешься, какие слова может знать разгневанная женщина. – Пустая бутылка на мокром песке. – Стефани не хочет слышать расплывчатых ответов.

Выйдя из отеля, Чак постоял немного на крыльце, потом пересек площадку и направился к океану. Он шел по тяжелому сухому песку, смотрел на набегающие волны, которые с шумом разбивались о берег.

У причала, где покачивались несколько рыбацких лодок и пара прогулочных катеров, Чак остановился. Он сел на камень закурил, глядя в океан. Чак слышал, как к нему кто-то подходит, но он не оборачивался. Ему было все равно. Наконец совсем рядом послышался тяжелый вздох. Чак обернулся.

Буквально в двух шагах от него стоял пожилой мужчина, он смотрел Чаку прямо в глаза. Несмотря на свой трезвый взгляд, он показался Чаку пьяным. Лицо было отекшим, с хорошо видными венами, глаза блестели.

– Хорошая погода, – вдруг сказал Чак.

– Хреновая погода, – ответил мужчина. – Вот несколько недель назад погода действительно была хорошей. Здесь было полно отдыхающих, полно девиц в шикарных купальниках. А сейчас здесь никого.

– Как это никого? А я?

– Ты? – мужчина посмотрел на Чака. – Ты что думаешь, я тебя не знаю?

– Возможно, ты меня и знаешь, – Чак начинал злиться на пьяного мужчину, на самого себя за то, что вступил в разговор с ним.

– Конечно, я тебя знаю, – сказал мужчина злым голосом, – ты думаешь, я не способен узнать сыщика, когда он сидит передо мной? Да я с такими в кошки-мышки играл. Промахнулся, дорогой, промахнулся. Даже если у меня и хромая нога, я все равно сразу распознаю сыщика.

Чак поднял руку и протер глаз.

– С чего это ты взял, что я сыщик?

– А кто же ты тогда? – мужчина устроился на камне рядом, он опустил глаза и тыльной стороной ладони ударил себя по губам, словно желая причинить себе боль. Потом поднес руку к глазам, сжал ее в кулак, снова разжал и посмотрел на пальцы. Его пальцы слегка дрожали.

– Знаешь, – начал мужчина с отекшим лицом, – я вчера вечером здорово надрался, а сегодня меня мутит целый день.

– Так что, может, ты хочешь стаканчик? – спросил Чак.

Мужчина оживленно взглянул на него.

– А у тебя что, есть с собой?

Чак вытащил бутылку из кармана и повернул зеленой этикеткой к мужчине.

– Вот это повезло! – выкрикнул тот. – Черт возьми! Сбегать за рюмками или пойдем на катер?

– Нет, – сказал Чак, – давай на воздухе. Очень уж тут вид красивый.

Припадая на хромую ногу, мужчина сходил на катер и принес два маленьких стаканчика и вновь уселся на камень. Он него крепко пахло потом.

Чак отвинтил пробку, налил ему полный стаканчик, а себе плеснул немного. Мужчины чокнулись и выпили. Пожилой побулькал напитком во рту, и его лицо осветилось.

– Друг, это то, что надо. Мне не важно, сыщик ты, полицейский или еще кто, в общем, ты хороший человек, если помог мне. Интересно, а с чего это я так завелся? Тут, у океана, в одиночку и рехнуться недолго. Представляешь, вот здесь можно сойти с ума и запросто?

– Чего уж, представляю. Особенно, когда один.

– Да-а, если останешься один, тогда точно сойдешь с ума и никто тебе не поможет.

– Но я думаю, что найти приятеля здесь не очень сложно. А можно и не приятеля.

– Правильно, – подхватил пожилой. – Лучше всего женщину. Но они такие все…

– Какие? – Чак посмотрел в его масленно блестевшие глаза.

– А знаешь, – махнул тот рукой, разрубая невидимую нить, – налей-ка еще.

Чаку ничего не оставалось, как наполнить стаканчик. Мужчина уже твердой рукой поднес стаканчик ко рту и одним махом опрокинул его.

– Да, здесь можно рехнуться, без компании, без друзей, без женщины… – мужчина сделал паузу, искоса глянул на Чака и повторил, – особенно без женщины.

Чак смотрел на темную воду океана. Под нависшей скалой из воды выпрыгнула рыба. Ветер шевелил верхушки низкорослых деревьев, листья шумели как далекий прибой, и этот шум сливался с шумом волн.

– Знаешь, – проговорил хромой, – а она все-таки меня бросила.

– Кто? – не понял Чак.

– Она меня бросила, – медленно повторил мужчина, – уже прошло два месяца. Это было в пятницу, двенадцатого. Я этот день никогда не забуду.

– Кто, кто тебя бросил? – Чак подвинулся поближе к мужчине, но от того так разило потом и спиртным, что пришлось отодвинуться снова.

– Она. Она, – сказал мужчина, вновь протягивая стаканчик.

Чак подлил еще виски.

– Представляешь, в пятницу, двенадцатого. В этот день мы собирались устроить вечеринку.

Чак задумался, пытаясь вспомнить, что же он делал два месяца тому назад в пятницу, двенадцатого. Но как ни напрягал он свою память, так и не смог вспомнить.

«Интересно, – подумал Чак, – а чем в этот день занимался Билли? Скорее всего, развлекался с какими-нибудь темнокожими девчонками, если у него были деньги. А может, просто пьянствовал в баре у Джерри».

– Вам, – мужчина вдруг заговорил совсем другим голосом, в его словах было странное уважение к Чаку, – конечно, это неинтересно.

Но в глазах его было отчаянное желание поделиться с ним своей самой сокровенной мыслью. Чак приподнял голову и, внимательно посмотрев на немолодого уже мужчину, сказал:

– Ну почему же, я слушаю вас с интересом.

– Да нет, такие вещи не интересны. Это вы так, чтобы меня утешить.

– Как хотите, – сказал Чак. – Конечно, меня это не касается. Но если вам станет немножко полегче, то почему бы не рассказать?

Хромой торопливо кивнул.

– Знаешь, бывает, встретятся случайно двое людей, например, в порту где-нибудь на скамейке и ни с того, ни с сего начнут говорить о Боге. Такого с тобой никогда не случалось?

– Говорить о Боге? Случалось.

– Ну так вот. Бывает, встретятся и начнут говорить. А ведь это мужчины, каждый из которых и с лучшим-то другом постеснялся об этом говорить.

– Нет, отчего же, так бывает. Я знаю, – Чак наконец взял свой стаканчик и выпил.

– А она была замечательная, – продолжал хромой, – иногда немного на язык острая, но такая славная. Мы с Мирюэль полюбили друг друга с первого взгляда. Я встретил ее в баре недалеко от Сиднея. Это было два года и три месяца тому назад. Вообще-то в этом баре трудно было рассчитывать на встречу с порядочной женщиной. Но мне повезло. Мы поженились, я ее любил. И представляешь, я как последний дурак изменил ей.

Чак пошевелился, чтобы показать, что слушает внимательно. Но ничего не сказал – он боялся нарушить настроение этого совершенно незнакомого ему человека. Стаканчик он вновь наполнил, но держал в руке нетронутым.

– Я люблю немного выпить, – сказал хромой.

Чак наполнил и его стаканчик.

Хромой тут же опрокинул и с грустью в голосе продолжил:

– Ты, наверное, знаешь, как бывает в браке. Проходит какое-то время и появляется идиотское желание пощупать другую бабу. Может, это и подло, но это так. Ничтожество я? – хромой посмотрел в глаза Чаку.

Чак неопределенно качнул головой.

– Всякое бывает, – он поднял стаканчик и проглотил его содержимое, потом взял бутылку и передал хромому.

Над мужчинами, сидевшими на камнях, кружились два больших жука.

– Да, – вновь заговорил хромой, – все жители на этом побережье немного сумасшедшие и я такой же. Казалось бы, живу, расходов немного, каждый месяц получаю пенсию, половину моего военного жалования, рядом красивая белокурая жена, чего еще желать? А я все время, как ненормальный, позволял себе заглядываться в ту сторону, – он кивнул на большое здание отеля.

В лучах заходящего солнца отель окрасился в цвет темной ржавчины.

– Представляешь, – хромой приподнялся, сменил положение, – рядом с собственным домом, прямо под нашими окнами. И с кем, с кем я изменил, ты можешь представить?

Чак пожал плечами и слегка развел руки.

– А-а-а. С какой-то разнаряженной потаскухой, которая для меня значит не больше, чем соломинка на дороге. О Господи, что я за осел! Сволочь! Каким скотом может стать мужчина, – хромой выпил и поставил бутылку на камень.

Потом вынул из кармана сигарету, чиркнул спичкой и глубоко затянулся.

Чак молчал, боясь вздохнуть, как взломщик, спрятавшись за дверьми.

– Черт меня подери! Ну ладно, коль ты собрался изменить, так уж выбери для себя бабу более-менее. Но эта баба там, в отеле, она такая же блондинка, как и моя жена, такого же роста, фигура такая же. Даже глаза такого цвета. Ты хочешь спросить, красивая?

Чак кивнул.

– Может быть. Но не красивее других, а моей жене и в подметки не годится. Так тем утром иду я к большому дому, мне надо было кое-что закупить в баре. А она выходит из задней двери в одной пижаме, да еще совсем прозрачной. Ну, все видно, понимаешь? И говорит своим ленивым голоском: «Заходи, Боб, выпей стаканчик. Такое прекрасное утро, а ты вкалывать собираешься».

– Что, прямо так и сказала? – перебил наконец Чак.

– Ну да, так и сказала: «Вкалывать будешь, Боб?»

Чак хмыкнул и тоже принялся рыться в карманах в поисках сигарет. Хромой вытащил свою пачку, вытряхнул измятую сигарету и подал Чаку. Чак прикурил, жадно затянулся и уставился на мужчину.

– Знаешь, я даже не спрашиваю, как тебя зовут. Это не имеет значения. И совсем не важно, сыщик ты или бандит. Мне все равно. Главное, что ты сидишь напротив и слушаешь меня. И я могу тебе рассказать о том, что делается у меня на душе. А на душе у меня погано-погано. Ты себе даже представить не можешь, как мне тошно, – мужчина вытер рукавом глаза.

Чак курил и старался не смотреть на своего собеседника.

– Я уже говорил тебе, выпить я не прочь, а тут она со своими развратными глазенками и предлагает выпить. Ну, я выпил рюмку, а она еще наливает, потом еще… Ну, и сам понимаешь, ее наглые глазищи так и сверкают передо мной, манят… – хромой мужчина как-то криво и зло усмехнулся, зашуршал галькой.

– Ну, дальше все понятно, – сказал Чак, – постель и все такое прочее.

Хромой вдруг ни с того, ни сего завелся.

– Ты говоришь, постель? О-о, постель у нее была замечательная, это-то я хорошо запомнил, удобная.

Он замолчал, последние слова как бы повисли в воздухе. Потом он наклонился над бутылкой и уставился на нее. Казалось, он в душе борется с нею, но она победила. Мужчина сделал большой глоток из горлышка, потом решительно завинтил пробку – пустая. Поднял небольшой окатанный камешек и бросил его в воду.

– У тебя есть жена? – обратился он к Чаку.

– Да, есть, – спокойно ответил Чак.

– Ты ее любишь?

– Кажется, да, – Чак неуверенно пожал плечами, – но у меня есть еще и дочка. Она очень маленькая, ей всего лишь шестой год. И вот ее-то я люблю точно. Знаешь, я очень люблю свою дочку.

– Успокойся, не волнуйся, – сказал хромой, – все у тебя хорошо. Жена, дочка… А я совсем один. Просто один на всем этом чертовом побережье. Так вот я хочу досказать тебе все, до конца. Вышел я из отеля, возвращаюсь к дому. Я, как ты понимаешь, не новичок в подобных делах. Думаю, все обойдется. Да, мы, мужики, чертовски ошибаемся в таких вещах. На этот раз я поплатился – моя жена мне такого наговорила… Она так бранилась… Я и понятия не имел, что она знает подобные слова. Меня как громом поразило.

– И что? – Чак оторвал взгляд от океана.

– Как что? – язык мужчины уже еле поворачивался от алкоголя.

– Я спрашиваю, что было дальше?

– Дальше? Дальше ни черта не было.

– Ясно, – подвел Чак, – она ушла.

– Да, конечно, ушла, в тот же вечер, когда меня не было дома. Мне так дерьмово было, что я не мог оставаться трезвым. Сел в свою фуру, поехал к озеру, собрал несколько таких же бродяг, как я, и надрался вдрызг.

– Ну, это всегда помогает.

– Помогает? Тебе, может, и помогает. А мне ни черта это не помогло.

– Ну что ж, значит, недостаточно ты надрался.

– Нет, надрался я очень здорово, я даже не помню как сел в машину.

– И такое бывает, – рассудительно проговорил Чак.

– Да, напился я до чертиков, а легче мне не стало. Возвращаюсь часа в четыре или пять, а жены и след простыл. Упаковала чемоданы и исчезла.

– Исчезла? – поинтересовался Чак.

– Да, исчезла, как будто ее и не было. Ничего не оставила, кроме записки и запаха своего крема на подушке, – хромой полез во внутренний карман, достал бумажник и принялся в нем копаться.

Он извлек из кармашка маленький потертый клочок бумаги и протянул Чаку. Бумага была голубая в клетку, а на ней карандашом было написано:

«Мне очень жаль, Боб. Но я скорее умру, чем останусь с тобой жить».

Чак вернул записку.

– Да, скверная, приятель, история, неприятная. А как ты думаешь, где сейчас твоя жена?

Хромой явно не ожидал такого вопроса. Он весь как-то напрягся, казалось, что даже хмель слетел с его лица.

– А что с ней могло стать? Где-нибудь да живет. Может быть, нашла себе другого.

– Другого? – переспросил Чак.

– Ну, а почему бы и нет? Если мы находим себе других женщин, то почему бы и им не найти других мужчин?

– Да, скверная история, – повторил Чак.

– Знаешь, я только надеюсь, что он будет обращаться с нею лучше, чем я.

– Не думаю, – почему-то сказал Чак.

Мужчина, пошатываясь, поднялся.

– О черт, снова надрался, как собака, – он достал из кармана связку ключей. – Не хотите прокатиться на моем катере? Прокачу просто так.

Шатаясь, он двинулся к причалу. Чак пошел следом.

– Спасибо тебе, что выслушал мою болтовню. Особенно за виски. А то мне было так скверно, что я чуть не сдох, прямо здесь, на пляже, а ты мне, честно говоря, нравишься, внушаешь доверие.

Чак в который раз пожал плечами.

– Слушай, если тебе понадобится катер, ты можешь прийти сюда, на причал, спросить Боба. Меня здесь все знают, каждая собака. И я дам тебе катер, и ты сможешь покататься по океану. Можешь прихватить девчонку. Ведь я понимаю, ты еще достаточно молод, у тебя все впереди и тебе хочется погулять.

– Нет, погулять мне как-то не хочется, – возразил ему Чак.

– Ну, не хочется, так не хочется, приходи один, я дам тебе катер.

Мужчины пожали друг другу руки. И хромой, стуча по доскам настила каблуками, направился к покачивающемуся на воде катеру.

Какое-то время Чак смотрел вслед этому несчастному мужчине, которого так наказала жена. Потом неспешно развернулся, подобрал пустую бутылку с мокрого песка и неторопливо двинулся к отелю.

Он тихо вошел в большую стеклянную дверь, кивнул портье.

– Сэр, вас искал ваш друг.

– А где он сейчас?

– По-моему, в баре.

– Ну ладно, если я ему еще понадоблюсь, он меня обязательно найдет.

Чак поднялся в номер, разделся, лег, натянул до подбородка простыню и закрыл глаза. Уснул он мгновенно.

В номер ввалился Билли.

– Чак, дружище, я тебя ищу уже целых два часа, – закричал с порога Билли, – пойдем, пойдем со мной. Там эта Луиза такие штучки выделывает, просто обхохочешься. Пойдем скорее.

Чак сел на кровать свесив ноги, и сонным, но злым голосом пробормотал:

– Билли, как ты мне надоел, я только уснул.

Билли даже вздрогнул, настолько серьезным голосом говорил Чак.

– Давай-ка прими душ и ложись в постель, потому что завтра у нас с тобой будет тяжелый день.

– Тяжелый день! А когда у нас с тобой, Чак, бывают легкие дни? От одного сегодняшнего дня у меня мурашки бегут по коже. Я шесть раз выстрелил. Шесть раз! – Билли принялся загибать пальцы. – О, одной руки не хватает, шесть раз. Я три раза целил в голову и три раза в сердце, и ни одна пуля, Чак, ни одна пуля не вылетела из ствола этого чертового револьвера.

Билли чуть не рыдал.

– Успокойся, Билли, и ложись спать.

– Чак, ты видел меня когда-нибудь пьяным, скажи?

– Нет, Билли, никогда не видел.

– Ты, может быть, думаешь, что я испугался?

– Нет, Билли, я так не думаю.

– Чак, Билли ничего не боится. И Билли стреляет без промаха. Я не мог промахнуться, я никогда не промахивался… Но этот чертов револьвер! – Билли нервно вышагивал по комнате, потом вдруг подошел к Чаку, обнял его за плечи, – Чак, прости меня. Все будет хорошо.

– Ладно, Билли. Завтра утром мы обо всем поговорим. А сейчас у меня страшно болит голова и я хочу спать.

– Голова болит? Выпей виски, и голова перестанет болеть.

– Нет, это мне не поможет.

– Ну, как хочешь, я спущусь на минутку вниз, дам крошкам отбой, а то они ждут нас.

Билли выскочил за дверь, и Чак услышал его торопливые неровные шаги.

Стефани Харпер, лежа в кровати, читала журнал. Джон Кински сидел в кресле, прикрыв глаза.

– Джон, почему ты не ложишься?

– Не хочется.

– Джон, я что-то не так сделала?

– Нет, Стефани, все нормально, просто мне как-то не работается.

– Наверное, это я тебе мешаю и ты жалеешь о том, что женился на мне?

– Нет, Стефани, я не жалею.

– Послушай, Джон, мы странно себя ведем. Мы почти ничего не знаем друг о друге. Наши отношения держатся на чем-то очень странном, – Стефани отложила журнал и посмотрела на мужа.

Джон не открывал глаз. Стефани показалось – он прислушивается к самому себе.

– Послушай, Джон, с тобой все в порядке? – вдруг спросила Стефани, уловив своим женским чутьем что-то настороженное в состоянии мужа.

– Что ты имеешь в виду?

– Я сама не знаю. Но мне кажется, ты становишься каким-то замкнутым и напряженным. Ты все время о чем-то думаешь.

– А разве этого нельзя делать?

– Нет, Джон, это можно и нужно. Но я тоже хотела бы знать, о чем ты думаешь.

– Стефани, это совсем неинтересно.

– Почему? Почему ты думаешь, что мне не интересна твоя внутренняя жизнь? Может, я смогла бы тебе чем-то однажды помочь?

– Возможно. Я расскажу тебе, Стефани, но не сейчас, попозже.

– Почему? Джон?

– Не сейчас.

Стефани, накинув на плечи простыню, подошла к мужу и положила свои ладони ему на плечи.

– Джон, расскажи мне все, я постараюсь тебя понять.

– Стефани, я не знаю, что ты хочешь услышать, не знаю, что тебя интересует.

– Джон, мне кажется, тебя что-то мучает, ты чего-то боишься.

– Возможно. Мы, по-моему, все этого боимся.

– Нет, Джон, я не хочу расплывчатых ответов. Я хочу услышать конкретный ответ, что с тобой?

– Ничего, все в порядке.

Джон снял ладони жены со своих плеч, поднялся и направился в ванную. Стефани сделала несколько нерешительных шагов за ним, но остановилась у двери, которая закрылась прямо перед ней. Она раздосадованно покачала головой и вернулась в постель.

Журнал в руки она уже не брала, сидела, оперевшись спиной о подушку, при погашенном свете. Мысли Стефани кружились, она никак не могла догадаться, чем он так угнетен, почему в последние дни он стал таким странным. Даже не в последние дни, а где-то перед самым отъездом из Сиднея она почувствовала, как что-то в нем сломалось. Какой-то стержень, на котором держался Джон, хрустнул, и в его взгляде появилась растерянность и даже затравленность.

За окном шумел прибой, ветер стучал по крыше ветками деревьев.

«Что бы это могло быть? – подумала Стефани. – Может, у него появился еще кто-то? Другая женщина?»

От таких мыслей Стефани всегда холодела, по спине бежали мурашки. Внутри как будто что-то обрывалось, сердце сжималось и ныло. Но как только она ловила ласковый взгляд мужа, эти чувства ее покидали и она буквально таяла от его слов, прикосновений. Она сама становилась еще более ласковой, более нежной.

«Да кого он может здесь найти?» – успокоила себя Стефани.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

– Когда тебя трясут, спать неудобно. – Билли дает на отсечение свою правую руку. – Лицо или маска? – Река, кишащая крокодилами. – Топазы в консервной банке. – Новое лицо, новое имя, новая жизнь. – Признания, после которых не хочется говорить. – Не очень-то удобно лежать в постели с одним мужчиной и рассказывать ему о другом. – Помешать любить – невозможно.

Чак услышал, как в номер вошел Билли. Тот выругался, несколько раз прошелся по комнате, потом остановился у кровати. Он положил свою руку на плечо Чаку и легонько встряхнул своего напарника.

– Что такое, Билли?

– Чак, ты спишь?

– Разве я могу спать, когда ты трясешь меня? Что случилось?

– Чак, я все устроил.

– Не понял. Что ты устроил?

– Я разобрался с их автомобилем.

– Как разобрался? – Чак сел на кровати, протирая заспанные глаза. – Как ты разобрался? Кто тебя просил заниматься этим?

– Чак, более удобного момента у нас не будет.

– Какого момента? О чем ты говоришь? Билли, что ты городишь?

– Я услышал в баре, что завтра утром они собираются проехаться по побережью. Они сидели недалеко от меня. Я, конечно, сделал вид, что пьян в стельку. А потом эти две девицы… В общем, Чак, я сделал все в лучшем виде. Помнишь ту нашу маленькую автокатастрофу?

– Ты открутил колесо?

– Да, я провозился с ним минут двадцать. Но зато все сделано на совесть. Совершенно незаметно, никто ничего не увидит. А когда они разгонятся миль до шестидесяти пяти, колесо, даю на отсечение свою правую руку – обязательно отвалится.

– Ты что, Билли? – Чак вскочил.

– Как что? Ведь мы же должны сделать все, как можно скорее. Мне, сказать по правде, уже осточертело это дрянное побережье, эти захолустные городишки, эти гнусные девчонки. Я хочу домой, в Сидней. А самое главное, я хочу, чтобы у меня были полные карманы денег. И тогда я сам себе король. Ты что, не хочешь денег? Тебе тоже, наверное, не терпится вернуться в Сидней, ведь у тебя там больная дочь. Что, ты так и собираешься валяться в грязном номере еще неделю, ничего не делая?

– Да, Билли, ты, конечно, устроил…

– Что? Я что-то сделал не так?

– Да нет, – Чак махнул рукой, – ты сделал все правильно, но, мне кажется, мы что-то делаем неверно. И надо менять планы.

– Менять планы? Да у нас с тобой только один план и нужно как можно скорее его реализовать и свалить отсюда. А в городе заляжем на дно. Там ни тебя, ни меня никто не найдет, я тебе клянусь.

Билли посмотрел на перепачканные руки.

– Вот, смотри какие у меня руки. Я поработал, а ты в это время отдыхал.

– Слушай, Билли, ты уже один раз поработал, из этого ничего не вышло. Может так получиться, что и на этот раз ничего не выйдет.

– Нет, на этот раз все должно получиться как надо. И к вечеру, а может, даже к полудню где-нибудь на побережье появятся два трупа. В крайнем случае, один. Но лучше бы два, дороги здесь, что надо, поворот на повороте, пропасть за пропастью, а откосы такие… ого! Так что от этого джипа из гаража Томпсона вряд ли что останется. Ну, а от них – тем более.

Билли нашарил в кармане своей куртки пачку, извлек одну сигарету, сунул в рот и долго о чем-то думал, прежде чем зажег ее.

– Куда ты торопишься? Зачем? Как будто за тобой кто-то гонится.

– А ты, Чак, хочешь, чтобы за нами гнались, чтобы сзади с сиреной мчались полицейские машины? Чтобы в нас стреляли? Нет, Чак, я этого не желаю, меня такая перспективка не греет.

– Билли, я немного о другом. Мне кажется, что убивать Стефани Харпер не стоит.

– Как это не стоит? Чак, о чем ты говоришь? Ведь мы получили уже аванс? И вообще, ты стал какой-то слишком странный.

– Что значит странный?

– Я хочу сказать, что ты превратился в мягкотелого слюнтяя. Что, тебе жалко какую-то стервозную бабу? Я согласен, выглядит она ничего и я не против даже трахнуться с ней.

– Ты? С ней? – Чак криво усмехнулся. – Да она рядом с тобой сидеть не захочет, не то, что лечь в постель.

– Ладно, Чак, давай не будем. Дело я сделал. Или ты хочешь пойти с ключом к машине и завернуть гайки? Этого ты хочешь? Или, может, мне сходить?

– Билли, я взял тебя с собой не для того, чтобы ты решал. Я взял тебя, чтобы ты помог мне исполнить то, что придумаю я.

– Ну и что? Подумаешь, – Билли плюхнулся на кровать, – ну, открутил я гайки. Так ведь нам заказывали несчастный случай? А что, автокатастрофа не несчастный случай? По-моему, несчастнее не бывает. Особенно, если кто-нибудь увидит. Представляешь, на дороге никого, вдруг навстречу какой-нибудь трейлер, они резко поворачивают в сторону, колесо – в другую и… джип сваливается в пропасть! Водитель трейлера подбегает к пропасти, а оттуда ба-бах! И большой факел! Чем плохо, я не понимаю.

– Билли, у меня есть другой вариант. Вернее, недавно был.

– Да ладно тебе, Чак. Если не сработает мой второй вариант, тогда возьмемся за твой. Значит, я невезучий, удача от меня отвернулась и я буду помогать тебе.

– Нет, Билли, все это надо было сделать по-другому. Не так.

– А как?

– Видишь ли, Билли, мы можем получить у этой Стефани Харпер денег куда больше за то, что не станем ее убивать.

– Ты уверен, она заплатила бы?

– Не знаю, но поговорить с ней, я думаю, можно было бы.

– Да? Мы могли с нее получить деньги, а могли и загреметь в тюрьму.

– Возможно, она ценит свою жизнь, а возможно, что не пойдет на это.

– Слушай, хорошо, – Билли прямо-таки забегал по номеру, – допустим, она нам заплатит. А как ты разберешься с этим Леонардом Смайлзом? Ты представляешь, что он сделает с тобой?

– Представляю. Но мы сдадим его, пусть с ним разбирается полиция.

– Чак, мы сдадим Смайлза в полицию? Разве мы с тобой добропорядочные подданные? У нас нет ни одного закононарушения? Ни одного старого грешка за нами не числится в полицейском компьютере?

– Послушай, Билли, что ты волнуешься? Тебя я сдавать не собираюсь.

– А кто, Чак, знает, – в голосе Билли появилась дрожь, – но нас с тобой видели вместе в Редбридже, во Фрипорте – везде.

– В общем-то ты рассуждаешь правильно. Есть опасность, что нас могут подстрелить люди Леонарда Смайлза.

– Чак, а ты думаешь, он действует один и ни с кем не связан?

– Да нет. Он, конечно, связан и связан с крутыми ребятами.

– Вот-вот, – засуетился Билли, – с такими крутыми, что мы себе даже и не представляем. И эти ребята разберутся с нами без особого труда. Они перестреляют нас как глупых кроликов.

– Ну конечно, хотя ты, Билли, тоже неплохо стреляешь.

– Да что я, при чем здесь то, хорошо я стреляю или плохо? Они угробят нас. Да ты себя, Чак… Я не очень волнуюсь, я переживаю, что ухлопают твою дочь и жену. Вот это они сделают наверняка, я таких ребят знаю. Они задумываться не будут: возьмут твою дочь, жену, поставят к стенке и укокошат. Хорошо, если их просто застрелят, но я думаю, они еще поиздеваются. За этим Леонардом Смайлзом стоят, скорее всего, такие мерзавцы, о которых даже мы с тобой не подозреваем. Я думаю, у них там целая банда.

– Банда? Тогда зачем они наняли меня?

– Тебя? Тебя они наняли потому, что ты дешевый профессионал, дешевый, понимаешь? Потому что тебе очень были нужны деньги.

– Да нет, мне кажется, что ты драматизируешь, Билли, а на самом деле все куда сложнее.

– Какая мне разница, сложнее оно или проще? Я уверен, что они пристрелят тебя, потом пристрелят меня, а то, что разберутся с твоей семьей – так это точно.

– Ладно, Билли, успокойся, ты начинаешь рассказывать какие-то страшные вещи.

– Пока я рассказываю – это еще ничего, хуже, если они начнут делать свое дело. Да и какой ты тогда профессионал, Чак, если так легко перепродаешься другому клиенту? Об этом же все узнают и никто никогда не наймет ни тебя, ни меня.

– Билли, хватит, я хочу спать. Открутил гайки – открутил. Бог с ним, как оно будет, так и будет. Но мне кажется, что сделал ты это зря.

– Да ну, Чак, не зря. Я же тебе говорю, надоело мотаться по этому побережью, надоела эта гостиница, надоел этот номер, эти гнусные девицы. Я хочу в Сидней, хочу в бар, хочу, чтобы у меня было много денег.

– Да что ты зарядил – денег, денег… Возьми все деньги и можешь их истратить. Я тебе их все отдам, Билли. Ты слышишь меня?

– Да я не хочу тебя слышать, – закричал Билли, – я открутил гайки и думаю, все будет прекрасно, а завтра к этому отелю подвезут два трупа. А тогда мы сможем быстро собрать вещички, загрузиться в нашу машину и помчаться на всей скорости к Сиднею. А там этот гнусный Леонард Смайлз отдаст деньги и все будет в полном порядке. А ты, если такой умный, можешь сказать Леонарду Смайлзу все, что о нем думаешь. Но только потом. Меня это уже касаться не будет, я свое дело сделал.

– Да, Билли, сделал. Ты уже второй раз делаешь дело, но из этого ничего не получается.

– Клянусь тебе, Чак, если не получится и на этот раз, то я буду только подчиняться твоим приказаниям, сам не буду проявлять ни малейшей инициативы. А теперь я хочу помыться. Знаешь, эта Луиза, хоть она и ничего, все-таки какая-то липкая. Она так терлась о меня своим животом, что меня прямо начало мутить и выворачивать.

– И что? Ты блеванул?

– Да что ты, Чак, ты видел когда-нибудь, чтобы Билли блевал?

– Нет, не видел, но думаю, в твоей жизни случалось и такое.

– Конечно, случалось. Но это было в тюрьме, когда меня отравили какой-то гнусной бараниной. И последнее, Чак, что я хочу тебе сказать: если ты даже сдашь Леонарда Смайлза, то ты ничего никому не сможешь доказать. Ведь у тебя нет ни расписок, ни каких-либо магнитофонных записей, никаких фотографий, а я, как сам понимаешь, свидетелем в этом деле быть не могу.

– Действительно, ничего этого у меня нет.

– Ну так вот, о чем же тогда разговор?

– Билли, но у меня есть револьвер, у меня есть голова и есть кулаки.

– Да засунь ты свой револьвер и свои кулаки знаешь куда?

– Да ладно, черт с ним, с Леонардом Смайлзом… Я не хочу думать про этого мерзавца.

– Вот и правильно, Чак. Мы с тобой профессионалы и должны делать свое дело, а с Леонардом пусть разбираются другие. И если он нам ничего не заплатит, то тогда мы будем вынуждены поссориться с ним. Но это только в том случае, если он нарушит свое обещание.

Чак поднялся с кровати, подошел к окну, открыл дверь на балкон и долго стоял, опершись плечом на дверной косяк, глядя на темные окна номера Стефани Харпер.

Стефани и Джон лежали в постели с погашенным верхним светом.

– Послушай, Джон, мы с тобой странная пара.

– Что здесь странного? Пара как пара, любим друг друга.

Джон приподнялся на локте и посмотрел на силуэт головы Стефани на фоне окна.

– Нет, все-таки странная.

– Почему?

– Мы ничего не знаем друг о друге в прошлом. Я тебе не рассказывала о себе, ты мне никогда не рассказывал о своей жизни. Был ты женат или нет? А если был, то кто она, где сейчас?

– Был женат, Стефани, был. Была у меня жена и дочка. Но я об этом совершенно не хочу вспоминать, тем более сейчас, когда мне хорошо.

– Прости, Джон, я не хотела тебя расстраивать.

– Лучше ты о себе расскажи.

– Я? – Стефани поправила подушку и села в постели. – А что я могу рассказать о себе?

– Тебе, самой богатой женщине Австралии, миллионерше, не о чем рассказать?

– Джон, я так много хотела бы рассказать тебе, но не знаю, с чего начать.

– С чего начать? А расскажи мне то, о чем никогда и никому не рассказывала.

– Джон, я тебе нравлюсь?

– Конечно, Стефани.

– Я не то имею в виду, я тебе нравлюсь как женщина? Ты считаешь меня красивой?

– Стефани, я считаю тебя самой прекрасной. Твое лицо – само совершенство, поверь мне, ведь я художник.

– Джон, это не мое лицо.

– Как это не твое лицо? – Джон глядел на профиль жены. – А чье же?

– Это лицо сделал один очень хороший хирург.