Текст книги "Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани"

Автор книги: Патриция Хилсбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Джон пожал плечами.

– Ну, тогда он, наверное, еще и хороший художник, даже замечательный, если смог придумать и сделать такую женщину, как ты.

– Джон, я и до этого была красивой, но выглядела совершенно не так.

Джон заинтересовался, приподнялся и тоже прислонился к спинке кровати.

– А зачем он сделал тебе другое лицо? Ты что, выглядела очень старо и решила стать помоложе?

– Нет, Джон, все совсем не так. Это – давняя и очень страшная история.

– Может, ты расскажешь ее мне и тебе станет немного легче?

Джон придвинулся к жене и обнял ее за плечи. Стефани тихо убрала его руку и отстранилась.

– Это было давно. В Эдеме. Я вышла замуж за очень известного теннисиста. Потом он погиб, его застрелила из мести моя сестра. Но вначале мне казалось, что мы очень счастливы.

– Счастливы? – спросил Джон. – Так, как сейчас со мной?

– Нет, с тобой у нас все совсем по-другому. Мы взрослые, чтобы не сказать – старые, люди, и наши отношения иные. Как ты думаешь, Джон, зачем я так коротко, как мальчишка, постриглась?

Джон пожал плечами.

– Я думаю, это твоя причуда.

– Причуда, в этом есть правда. Но, скорее всего, это потому, что мне надоело быть солидной женщиной, президентом огромной компании. Мне хочется, чтобы меня не узнавали. Я хотела стать другим человеком. Я думала, что стану от этого еще ближе и дороже тебе.

– Ты этого добилась, Стефани.

– Так вот, только, пожалуйста, не перебивай. Я буду рассказывать по порядку. Мы жили в Эдеме, проводили там наш медовый месяц. Приехала моя сестра и все изменилось… мой муж столкнул меня ночью в реку, которая кишела огромными крокодилами.

Джон поежился, мурашки пробежали по его спине. Он взял руку Стефани и погладил ее.

– Успокойся, Стефани.

– Это было жутко. Я плохо помню, как все происходило. Я ведь тогда совершенно не умела плавать. Каким-то чудом я вынырнула на поверхность и увидела лодку, в которой сидели мой муж и сестра. Они зло смотрели на меня. Я молила их о помощи. И тут на меня напал огромный крокодил. Я не знаю, как все было дальше. Мне тяжело представить, как он меня терзал. Скорее всего, крокодил был сыт и не хотел есть, он разорвал на мне кожу, мясо, превратил меня в страшного урода и закопал в ил на берегу про запас. Чтобы потом приползти и сожрать меня, представляешь? И вот это меня спасло. А утром меня заметил один очень старый отшельник. Он жил на берегу реки, дружил с туземцами. Этот странный человек нашел меня, втащил в лодку и привез в свою хижину. Это он придумал дать мне новое имя.

– Как это – новое имя? – спросил Джон.

– Я отказалась от имени Стефани Харпер и меня он назвал Тара. Я стала Тарой.

– Тарой? Знаешь, я что-то слышал об этой истории – кое-что просочилось в печать. Так что же было дальше, Стефани?

– Дальше… Дальше этот старик мазал меня какой-то туземной мазью и все мои раны зарубцевались. Представь себе, Джон, в его хижине не было даже зеркала и я не могла себя увидеть со стороны. Когда я немного окрепла, то ощупала свое тело, свое лицо и чуть не умерла от страха. Но этот старый человек внушил мне уверенность. Он просто заставил меня жить.

– Замечательный, наверное, был человек.

– Да-да, Джон. Он был редким человеком. Ему в этой жизни уже не надо было ничего, он жил как бы для других, он жил в согласии с природой. Так вот, однажды он уехал в город купить платье и кое-какую одежду. Ведь у меня не было ничего – крокодил изорвал всю мою одежду и я ходила в каких-то лохмотьях – обносках этого старика. Он поехал в город, а я поднялась со своего топчана и хотела набрать воды, чтобы вскипятить чай. Я заглянула в ржавую бочку, которая стояла возле хижины и увидела свое отражение. Джон, это было ужасно. Я, президент компании, цветущая женщина, красавица, превратилась в урода. Ты себе это можешь представить?

Джон прижал ладони к своему лицу.

– Нет, Стефани, не могу.

– Я тоже не могла, но это была реальность, это была правда. Я могла пощупать рукой каждый шрам, каждый рубец на своем обезображенном лице. И это убеждало больше, чем отражение. Только глаза, представь себе, только глаза остались моими.

– И что же дальше?

– Дальше… Я еще несколько недель жила у старого отшельника. Он ухаживал за мной, заботился, кормил, а потом он вытащил консервную банку, в которой прятал огромные топазы. Он собрал эти топазы для себя. Он мечтал… когда-то давно… жениться, обзавестись семьей, но у него ничего не вышло. И вот он хранил топазы, это было единственное его сокровище.

– И что же, Стефани?

– Он отдал топазы мне, чтобы я их смогла продать и устроила свою жизнь.

– И что же ты тогда сделала?

– Я продала топазы. За них мне заплатили очень много денег. Вернее, как много…

– А почему, Стефани, почему ты сразу не вернулась в прежнюю жизнь?

– Тогда я не могла вернуться к своему мужу. Тем более во всех газетах написали, что я погибла и мне пришлось все начинать с нуля. Ты представляешь, все… Но вначале, Джон, мне надо было разобраться со своей внешностью, мне надо было сделать себе лицо.

– И что ты сделала?

– Как видишь. Оно даже нравится тебе.

– Да, нравится, – Джон погладил Стефани по коротким волосам, – мне очень нравится твое лицо.

– Так вот, после того, как я продала камни и у меня появились деньги, я начала искать человека, который смог бы меня спасти, который способен превратить меня в другого человека. Один знакомый подсказал мне, что есть такой человек, есть такой уникальный специалист, но его клиника находится на одном из островов.

– На островах?

– Да. Остров называется Орфей. И я поехала туда. Когда он меня увидел, то испугался.

– Кто он?

– Доктор. Его звали Ден Маршалл.

– Ден Маршалл? Так ведь это… ведь это твой последний муж.

– Да, это был он, Джон. Ден просто гениальный хирург. Я провела у него в клинике несколько месяцев. Он делал мне одну за другой пластические операции. Что-то сшивал, что-то менял и наконец сделал то, что ты сейчас видишь. Представь себе, когда с меня сняли повязки и я глянула в зеркало, то испугалась, потому что из-за стекла на меня смотрела совсем другая женщина. Совсем другая… Молодая, намного моложе и совсем иная. Конечно, я скоро привыкла к лицу этой женщины, вернее, я привыкла к своему новому лицу. Ден как мог ухаживал за мной. Он тоже желал, чтобы я вернулась к жизни. Но самое главное, он ни разу не спросил, как звучит мое настоящее имя. Вернее, он спрашивал, но я не отвечала, а Ден не настаивал на правдивом ответе. Мы тогда по-настоящему с ним сблизились. Но поверь, Джон, тогда у нас еще ничего не было, ничего. Мы просто были друзьями, а если хочешь, мы оставались врачом и пациентом. Там, на острове, все относились ко мне чудесно: все желали моего скорейшего выздоровления, все хотели видеть меня смеющейся и счастливой. Но представь, Джон, я тогда не могла смеяться. На душе у меня было безумно плохо, я окончательно поняла, что потеряла все: потеряла мужа, семью, состояние, компанию. У меня не было ничего.

– Стефани, и ты смогла все это вернуть?

– Да, Джон, я все смогла вернуть. Представь себе, сколько мне пришлось положить на это сил и нервов? После таких признаний, честно говоря, мне не хочется рассказывать дальше. Зато теперь ты знаешь, что со мной произошло.

– Стефани! Стефани! Ты просто гениальная женщина! Ты просто чудо!

Джон обнял жену за шею, медленно приблизил к себе и крепко поцеловал в губы, плотно сдвинутые, они покорно разжались.

– Стефани, а что у тебя было потом с Деном?

– Потом? Он еще несколько раз помог, когда мне было очень тяжело. Он вдохнул в меня жизнь, уверенность в своих, силах и мы поженились. Он по-настоящему любил меня и любит. Да и я, если быть абсолютно искренней и откровенной, тоже любила его. Но потом… Джон, мне не хочется об этом вспоминать. Ведь не очень удобно лежать в постели с мужем и рассказывать о другом мужчине.

– Да, это не очень хорошо, – сказал Джон, задумчиво глядя в потолок. – Стефани, мне почему-то от твоего рассказа захотелось закурить или выпить.

– Не надо, Джон, не расстраивайся, ведь теперь все уже кончилось, все прошло, теперь мы счастливы, мы вместе. И я не хочу вспоминать о своей компании, хотя и не представляю себе жизни без работы.

– Знаю, Стефани. Знаю то, что работа для тебя – это все.

– Нет, не все, Джон, есть еще ты, есть наши чувства, есть наша близость. Я сама не верила, что вот так у нас с тобой может сложиться, что так сильно полюблю тебя. Я не верила, думала, моя жизнь пройдет без любви, будет только работа. Джон, мне кажется, только сейчас я по-настоящему поняла, что такое мужчина и что такое любовь. Я очень долго, бесконечно долго тебя ждала! Я чувствовала, ты придешь и мне будет несказанно хорошо. Джон, мне ни с кем, поверь, ни с кем и никогда не было так хорошо, как с тобой! Ни с кем!

– Стефани, успокойся, я тебе верю, – сказал Джон, видя, как слеза катится по щеке жены, – я тебе верю, думаю, у нас с тобой будет все хорошо.

– Ты хочешь этого, Джон?

– Конечно, Стефани.

– И я хочу верить в то, что у нас с тобой все будет хорошо, что завтра взойдет солнце, будет утро, мы куда-то пойдем, будем пить, есть, смотреть на океан, на синее небо, на солнце, на облака. Ты будешь обнимать меня и целовать, а я буду целовать тебя, я буду принадлежать тебе. Мы останемся вдвоем, и никто нам не сможет помешать любить друг друга. Никто, Джон.

– Да, Стефани, думаю, никто нам не сможет помешать любить друг друга, разве только…

– Что, Джон?

– Разве только мы сами.

– Джон, я буду послушной девочкой, поверь. Я буду очень послушной.

– Стефани, я тебе верю, и я тоже постараюсь быть послушным.

– Джон, если хочешь – работай. Это мне совсем не мешает, даже нравится, когда ты работаешь. Жаль, что я не могу работать здесь.

– Зачем, Стефани? Отдохни хоть ты немного. Зачем тебе работать еще и здесь? Наслаждайся океаном, воздухом, солнцем. Тебе не надо работать, тебе стоит отдохнуть, прийти в себя, забыться.

– Да, Джон, я хочу о многом забыть. Я бы многое хотела вычеркнуть из своей памяти, но это так тяжело… Я иногда просыпаюсь ночью и плачу. Смотрю на луну и мне хочется выть.

– Да, Стефани, такое бывает и со мной.

– А утром, как ни странно, все проходит, все становится на свои места, появляется работа, какие-то обязанности и я начинаю их выполнять. Потом втягиваюсь и забываю обо всем плохом, обо всем, что не давало мне спать, что мучило. Правда, потом оно вновь накатывает, как волна, и вновь накрывает меня, а я пытаюсь выбраться и стать обеими ногами на твердую землю. Джон, мы наконец станем с тобой на твердую землю?

– Мы будем стоять твердо-твердо и никто и ничто не сможет нас разъединить, ты в это веришь, Стефани?

– Конечно.

Несколько минут мужчина и женщина молчали.

– Джон, а что ты хотел мне рассказать? Мне кажется, ты собирался чем-то поделиться со мной. Расскажи.

– Нет, Стефани, не сейчас, как-нибудь в другой раз. Сейчас я слишком захвачен твоей историей, она меня просто потрясла.

– Джон, успокойся, не переживай, ведь это все уже в прошлом – и страшная река, и боль, которая пронизывала все мое существо, пронизывала каждую мою клеточку, каждый нерв. Это все в прошлом. Сейчас мне хорошо и спокойно. А знаешь, почему я так люблю слушать, как дождь стучит по жестяной крыше?

– Нет.

– На хижине моего отшельника была железная крыша, когда шли дожди, капли барабанили по ней и это приносило мне облегчение. Мне становилось спокойнее. Знаешь, эти капли падали, как слезы из моих глаз, и мы плакали вместе – небо и я. Теперь, конечно, все немного по-другому, но я вспоминаю те слезы без отвращения, я вспоминаю их с сожалением. Я жалею, что сейчас не могу вот так плакать: плакать, как ребенок, бессильно и обреченно, чтобы вместе со слезами уходило из моей души все плохое. Сейчас оно все остается во мне и давит, и очень тяжело избавиться от гнетущих предчувствий.

– Какие предчувствия, Стефани, о чем ты?

– Да я и сама не знаю, Джон, но мне кажется, что у нас с тобой все как-то уж слишком хорошо, все складывается счастливо и это меня пугает.

– Тебя не нравится, когда хорошо? Ты бы хотела, чтобы мы скандалили, нервничали?

Стефани тесно прижалась к мужу, положила ему голову на плечо.

– Джон, одна моя подруга всегда говорит, что хочет отравиться, когда муж скажет, что любит ее.

Джон улыбнулся.

– Я люблю тебя, Стефани.

– И ты хочешь, чтобы я отравилась?

– Нет, Стефани, я послушал то, что ты мне говорила и решил, что мы с тобой совершили одну ошибку.

– Всего одну? – Стефани потерлась о плечо щекой.

– А ты думала, больше?

– Я думала, десяток-другой наберется.

– Нет, Стефани, всего лишь одну.

– Слишком мало, – возразила ему Стефани.

– И тебя не интересует, какую? Но эта ошибка, Стефани, смертельная.

– Если ты не хочешь сам мне сказать, я и не буду просить, – Стефани сделала вид, что обиделась и даже отодвинулась от Джона.

– Так ты хочешь узнать? – настаивал Джон.

– Хорошо, но ты обязательно скажешь какую-нибудь гадость, я уже чувствую это.

– Мы совершили ошибку, потому что я женился на тебе, а ты вышла за меня замуж.

– Ты думаешь, это самая страшная ошибка в моей жизни? – рассмеялась Стефани.

– Ну, тогда она из самых страшных.

– Не понимаю тебя, Джон, чем ты недоволен. По-моему, все хорошо. На мой взгляд, ошибка в том, что мы с тобой встретились слишком поздно. Нам следовало бы встретиться лет этак… – она призадумалась, – не буду уточнять сколько, но, во всяком случае, давно.

– Я не о том, Стефани, лучше бы мы с тобой оставались любовниками.

– Мы можем оставаться ими и сейчас, и даже если я выйду за кого-нибудь замуж.

– Может быть, я к этому времени умру, – неожиданно для самого себя сказал Джон.

Стефани удивленно посмотрела на него.

– Ну нет, тут уж у тебя ничего не получится. Мы умрем вместе и в один день.

– Это произойдет тогда, Стефани, когда ты захочешь отравить меня.

– Травить я тебя пока не собираюсь, я лучше тебя застрелю.

– Стефани, сейчас я возьму тебя и положу поперек своих колен и знаешь, что будет тогда? – он сделал грозные глаза.

Стефани рассмеялась.

– А, ты просто меня нашлепаешь, как маленькую девочку.

– Да, – улыбнулся Джон, – я буду шлепать тебя, пока ты не начнешь смеяться и плакать.

– А я начну тебя целовать, – сказала Стефани, но тут же тяжело вздохнула. – Вот видишь, Джон, все-таки ты прав, все браки таковы: в результате полное отупение. Мы дошли до того, что начали говорить о шлепках.

Она поудобнее устроилась у него на плече, несколько раз вздрогнула, засыпая, и затихла.

Джон осторожно высвободил свою руку, спать ему совершенно не хотелось. Он пристроил подушку повыше, сел в кровати и долго еще смотрел в бледный прямоугольник ночного окна.

– Наверное, браки, и в самом деле, отупляют, – тихо проговорил Джон.

Он говорил вслух, потому что ему хотелось обращаться в этом момент к Стефани, которая спала. Ему хотелось верить в то, что жена сейчас слышит его.

– Да, они отупляют, Стефани. Почему мы говорим с тобой о всякой ерунде и никогда всерьез? Ведь существует столько проблем: твоих, моих и они все неразрешимы. Мы обходим их, как корабли обходят рифы и острова в океане. Но они остаются и когда-нибудь нам придется натолкнуться на них. Вот, к примеру, мой разговор с доктором Корнером. Почему, Стефани, я не говорю тебе о нем? Ну что бы страшного случилось? Ты бы немного озаботилась, а потом забыла, мы бы вновь шутили, смеялись, а мне стало бы легче. А так я все время помню о предупреждении Гарди, я готовлюсь к тому, что в любой момент могу умереть. Даже сейчас, пока ты спишь… я схвачусь рукой за сердце и упаду рядом. Утром ты подумаешь, что я сплю и не станешь будить. Ты поймешь, что я мертв, только коснувшись моего холодного плеча…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

– Оказывается люди подразделяются всего на две породы. – Два свежих трупа, к тому же обгоревшие. – Размеренный образ жизни и другие достоинства Билли. – Можно ли полагаться на курдов? – Нельзя скупиться на «ахи» и «охи». – Когда Билли в напряжении, то даже алкоголь его не берет. – Убийцы отправляются на рыбалку в идиотских красных кепочках.

Когда Чак проснулся, Билли уже плескался в ванной. Он набирал полный рот воды и громко полоскал горло.

– Билли, ты не можешь потише! – крикнул с кровати Чак.

– Могу, но тогда мне не будет так приятно, – Билли вновь набрал воды и принялся булькать.

– Какой ужасный звук, – Чак остановился в дверях комнаты, – такое впечатление, что ты, Билли блюешь.

– Чак, я же тебе говорил, я блевал только один раз в тюрьме, когда меня отравили аргентинской бараниной.

Чак не ответил. Билли скептичным взглядом посмотрел на своего приятеля.

– Я начинаю подозревать, Чак, что ты из другой породы людей.

– Как, ты уже разделил людей на породы? – удивился Чак. – Ну и к какой из них ты отнес меня? К цветном или к белой?

– Цвет кожи тут ни при чем, – сказал Билли, принимаясь чистить зубы, потом еще раз прополоскал рот, – тут все дело в другом, – он постучал себя по голове, – все люди разделяются на две категории: одна – это те, которые блюют при виде полуразложившегося трупа и другая – те, которые не блюют. Так вот, я отношусь к первой категории, а ты, Чак, по-моему, слюнтяй и относишься ко второй.

– Не знаю, Билли, честно говоря, я не проверял ни себя, ни тебя по этой классификации.

– Сегодня, надеюсь, представится хороший случай. Правда, полу разложившегося трупа я тебе не обещаю, но два свежих – это обязательно, к тому же они будут, скорее всего, обгоревшими.

Билли расхохотался. Чаку от его смеха сделалось не по себе и он вновь вышел в номер.

За окном послышался звук заводящегося двигателя автомобиля. Чак согнул планку жалюзи и выглянул на улицу. Джип Стефани и Джона стоял на месте. Никого за рулем не было. Это всего-навсего отъезжала машина, которая привозила продукты в бар.

Чак вздохнул с облегчением и в то же время почувствовал нерешительность: ведь сейчас он еще мог все исправить, стоило лишь пройти несколько десятков шагов по коридору, постучать в номер Стефани Харпер и объясниться.

Нет, Чак не думал ни о деньгах, ни о возможных последствиях, просто ему хотелось спасти эту женщину, которая с каждым днем ему нравилась все больше и больше.

«Как плохо, когда занимаешься тем делом, которое не любишь», – подумал Чак.

Ведь он вообще-то не любил убивать, но обстоятельства всегда складывались так, что он был вынужден заниматься этим делом. Лишь однажды в жизни Чак нажал спусковой крючок винтовки с удовольствием: тогда он убил сорокалетнего мужчину, который изнасиловал двух шестилетних девочек, но на суде его вину не смогли доказать и выпустили на свободу. Отец одной их этих девочек нанял Чака, чтобы тот отомстил, прикончил насильника. Чак выполнил этот заказ и потом даже отказался от денег.

Билли вышел из ванной уже одетым и причесанным.

– Ну что, Чак, я хорошо выгляжу? Я даже причесался.

– Да у тебя и причесывать-то нечего, разве что уши, – сказал Чак.

– А что, они у меня такие волосатые? – забеспокоился Билли, подходя к зеркалу.

– Да нет, они у тебя помятые после сна.

Чак улыбнулся при виде отутюженных брюк Билли. Тот окинул себя придирчивым взглядом.

– Чак, не понимаю, почему ты на меня так смотришь?

– «Так» – это как?

– Ну, как на невесту, – засмеялся Билли.

– Знаешь, приятель, я смотрю на тебя и удивляюсь. Удивляюсь уже не в первый раз.

– А чему, собственно, ты удивляешься, Чак?

– Я удивляюсь, что тебя, такого вот урода, любят девочки.

Билли вскинул брови.

– Меня? Я совсем не урод. Это тебе только кажется, Чак, у тебя извращенный вкус.

– Да нет, у меня нормальный вкус и красивого человека от некрасивого я всегда смогу отличить. Так вот, Билли, я не могу понять, за что тебя любят бабы? Они бегают за тобой целыми легионами.

– Чак, ты этого никогда не поймешь, потому что…

– Почему?

– Потому что ты, Чак – скряга, а Билли – щедрая душа.

– Да ты что, хочешь сказать, эти девицы любят тебя за щедрую душу?

– Конечно, но любят не только за душу, но и за остальное.

Чак скептично осмотрел своего приятеля.

– Что-то я не вижу, что у тебя из «остального» – выдающееся.

– У меня? У меня есть очень выдающаяся вещь.

– Ну-ну, эту вещь я знаю, слышал о ней рассказы в баре.

– Вот за это они меня и любят, Чак. А тебя вообще никто не любит, потому что ты мрачный и угрюмый тип. А девочкам нужны такие веселые и бесшабашные, как я, – Билли постучал себя кулаком в грудь и закашлялся. – О черт, простудился, наверное.

– Я думаю, это от сигарет.

– Да, сигареты какие-то дрянные попадаются в последнее время.

Билли подошел к окну.

– Чак, наши любовники еще не уехали.

– Я это уже заметил, – холодно сказал Чак.

– А у меня, приятель, такой зверский аппетит, когда я при деле, что просто можно умереть. Давай пойдем позавтракаем?

Чак ухватился за эту возможность, словно бы она могла отвлечь его от тяжелых мыслей.

– Конечно, Билли.

Он первым вышел из номера, и Билли его догнал уже только в баре. Чак сел за стол, подошла Луиза и весело улыбнулась.

– А мы сегодня ночью хотели к тебе придти.

– Кто это «мы»? – поинтересовался Чак, угрюмо глядя на девушку.

– Мы? Ну, я, Билли и еще моя подружка.

– Она, наверное, цветная, – едко сказал Чак.

– Ну да, цветная, ну и что? Она все равно замечательная девчонка.

– И что же вы не пришли? – спросил Чак.

– Не пришли? Нас не пустил Билли. Он сказал, что Чака не надо трогать, что он очень нервный и может побить. А мне кажется, что ты не можешь никого ударить, – девушка заглянула в глаза Чаку.

– Почему не могу ударить? Еще как могу, и Билли это подтвердит.

– Конечно, Луиза, он может заехать так, что потом будут долго складывать. В этом деле он большой мастер и я не ровня ему.

– Вот так-то, Луиза, – сказал Чак, а теперь принеси нам чего-нибудь поесть.

– Пить будете?

Билли посмотрел на Чака, как бы взглядом прося разрешения. Чак пожал плечами.

– Ну, тогда мне виски, а ему апельсиновый сок. Но мне сразу же двойной виски, чтобы тебе, Луиза, не пришлось ходить дважды.

– А я могу сходить и два, и три, и четыре раза – сколько попросит клиент.

– Тогда для начала принеси двойной, – повторил Билли.

Девушка пошла выполнять заказ.

– А она ничего, тебе нравится, Чак?

– Ничего, не знаю, мне такие девицы не очень-то нравятся.

– Не нравятся… А мне – самое то. Подружка у нее – огонь.

– Слушай, Билли, ты даже на работе постоянно думаешь о бабах.

– А о чем мне еще, Чак, думать? Я один, у меня нет семьи.

– У тебя ее, Билли, никогда не будет, если ты будешь вести такой образ жизни.

– Какой это такой? Я веду правильный образ жизни, очень размеренный и регулярный, в отличие от тебя.

– То что регулярный – это правильно. Но мне кажется, что у тебя жизнь даже слишком регулярная, не так ли?

– Конечно, конечно, в этом деле нужно вести себя дисциплинированно и все делать регулярно, желательно каждый день.

– Билли, но не с двумя-тремя за раз!

– Чак, я уже давно не сплю сразу с тремя. Бывает, иногда с двумя, но это, когда слишком пьян. А обычно я довольствуюсь одной хорошей девочкой. Одной, понимаешь? Но хорошей.

– Понимаю.

– И кстати, Чак, зря ты вчера не пошел со мной. Они такое вытворяли, тебе и не снилось.

– Билли, давай за себя я буду решать сам, а ты решай за себя.

– Но не я первый начал этот разговор. Почему ты, Чак, считаешь, что вправе меня учить?

– Билли, мне интересно, кем ты им вчера представился.

Билли радостно засмеялся.

– Чак, лучше я тебе расскажу, как представил тебя.

Чак напрягся.

– Так вот, я представил тебя врачом-психиатром, – Билли, довольный своей выходкой, рассмеялся, скаля мелкие белые зубы.

– Ну, тогда все ясно, – сказал Чак, – они, Билли, и не спрашивали тебя, кто ты такой.

– Это еще почему? – изумился Билли.

– Они сразу поняли, что ты – мой пациент.

– Ну, ты и сволочь, Чак. Неужели я похож на психа?

– Так же, как и я похож на психиатра.

– Да нет, Чак, честно говоря, они и не спрашивали. Им не интересно, кто мы такие, им достаточно знать, что мы мужчины, а в этом они не сомневаются. Правда, насчет тебя, Чак, я не ручаюсь.

В другом конце бара сидели Стефани и Джон. Но как Чак ни напрягался, он не мог услышать, о чем они говорят. Луиза поставила перед ними французский сыр, омлет, ежевичный джем и чай.

Джон окинул взглядом сервировку.

– Стефани, тебе не кажется, чего-то в нашем заказе не хватает.

– Нам чего-то не хватает?

– По-моему, тут бы не помешал мед, – Джон облизнулся.

– Мед? – переспросила Стефани.

– Да, курдский мед.

– Ты фантазер, Джон, ведь курдского меда давно нет, идет война.

– В том-то и дело, что нет, – вздохнул Джон, – курды перестали поставлять мед. Если даже на курдов нельзя положиться, значит, дела в мире плохи.

– Джон, но все-таки это временное явление.

– Да нет, плохое бывает только постоянным. Это закон жизни, а постоянное – плохим.

– Джон, я понемногу начинаю думать, что нам лучше завтракать в номере.

– А мне, Стефани, все понемногу надоедает. Сегодня мы снова были как молодожены: я ворковал, ты ворковала.

– Ну, ты и слова подбираешь, Джон, – изумилась Стефани.

– А как иначе можно назвать наш разговор, – усмехнулся Джон, – по-моему, сплошное воркование.

– Ты имеешь в виду утренний разговор?

– Ну, конечно же, утренний. Ведь по ночам мы разговариваем очень уж серьезно. Вообще-то, Стефани, за завтраком разговаривать не полагается, давай лучше есть.

Стефани оглянулась и посмотрела на смеющихся Чака и Билли.

– А за другими столиками, Джон, даже смеются.

Джон нахмурил брови.

– Терпеть не могу, когда хихикают во время завтрака, поэтому и сказал, что лучше бы мы ели в номере.

– А мне больше нравится на воздухе.

– Ладно, Стефани, берись за сыр, ведь он мягкий, правда?

Стефани наколола на вилку кусок сыра и поднесла его к губам.

– Он неслыханно вкусный, Джон.

– А вот я тебя и поймал на том, что ты врешь. Ведь ты еще ни разу не откусила, а уже говоришь «неслыханно». Пожалуйста, Стефани, не жульничай.

– Я просто хотела сделать тебе приятное и не понимаю, Джон, почему ты злишься. И вообще, Джон, чуть больше выражения на лице, чуть больше жизни. Не поскупись и ты для меня на парочку «ахов» и «охов», можешь даже вздохнуть с наслаждением, а не то мне от завтрака не будет никакой радости.

Стефани отложила вилку в сторону.

– Джон, ты хочешь знать, за что я тебя люблю? Интересно, раньше по утрам у меня никогда не было такого аппетита, а теперь я смотрю на тебя и мне ужасно хочется вкусно поесть.

– Я здесь ни при чем, – ответил Джон, – это все любовь и океан.

– И ты, – добавила Стефани. – Джон, так мы поедем сегодня куда-нибудь? Или вечно будем говорить о еде, о выпивке?

Джон задумался.

– Конечно, если у нас есть машина, то можно куда-нибудь и поехать.

Но Стефани посмотрела в глаза мужу и поняла, что ехать ему никуда не хочется.

– Насколько я понимаю, ты решил поработать?

Джон молча кивнул.

– А я не хочу тебе мешать. Так что я поеду одна. Ты не обидишься на меня за это?

– Смотря куда ты поедешь.

– Я поеду одна, Джон, вдоль побережья. Мне говорили, что милях в десяти отсюда есть какой-то уникальный пляж с чудесным песком. Там никогда не бывает больших волн.

– Ты не любишь волны?

– Я уже почти оглохла от их шума, – призналась Стефани, – а там полностью закрытая бухта с узким проходом в скалах. Я хочу съездить туда и посмотреть. Если понравится, то мы съездим туда потом вместе.

Джон некоторое время колебался.

– Я не хотел бы отпускать тебя одну.

– Если хочешь, я могу прихватить с собой кого-нибудь из мужчин, – рассмеялась Стефани, – но думаю, тебе будет еще менее спокойно. Ну, хотя бы… – Стефани огляделась по сторонам, – одного из тех двух, скорее всего, маленького, лысого.

– Тебе, наверное, понравились его уши? – не оборачиваясь, сказал Джон.

Стефани присмотрелась и только сейчас заметила, какие у Билли огромные уши. Она даже улыбнулась.

– У него уши, как у кролика – такие же большие и прозрачные.

– Вот этого кролика и можешь взять с собой. Думаю, он сможет тебя развлечь. Так что же ты не идешь? Я жду.

Стефани так и не поднялась.

– Но если ты не хочешь приглашать сама, я могу подойти и попросить его.

– Давай не глупи, – попросила Стефани, – все это хорошо как шутка.

Если бы Билли знал, что Стефани хочет его пригласить на прогулку вдоль побережья на машине с полуотвинченным колесом, то он бы, наверное, сошел с ума от страха. Во всяком случае, не поедал бы с таким аппетитом креветок. А может быть, он широко улыбнулся бы Стефани и придумал какую-нибудь историю, чтобы отказаться: например, сослался бы на рези в животе.

Но Стефани так и не подошла к нему. Она потрепала Джона по плечу и тихо сказала:

– Так я поеду одна, Джон, ты не будешь в обиде?

– Конечно, нет. Тем более, у меня есть над чем поработать.

– Ну вот и отлично, – сказала Стефани, – тогда успехов тебе и я посмотрю, чем ты занимался в мое отсутствие. А если эта бухта на самом деле так хороша, как мне ее расписывали, то поедем туда вместе и будем загорать голыми. Ты не против, Джон?

– Если будет хорошая погода, то почему бы и не позагорать.

Стефани поцеловала мужа, поднялась и двинулась к машине. Джон проводил ее немного грустным взглядом.

Билли даже отставил стакан с виски в сторону.

– Чак, она садится в машину.

Чак заскрежетал зубами и сжал под столом кулаки.

– Сейчас, сейчас она поедет, – комментировал Билли, – лишь бы колесо не отвалилось до того, как она выедет из города.

– Да замолчи ты, – прошипел Чак, – и без тебя тошно.

– Я могу и помолчать, – пожал плечами Билли, – но ведь тебе нравится получать деньги?

– И тебе тоже.

– Но их платят за работу, за хорошо выполненную работу.

Завелся мотор джипа, машина развернулась во дворе и медленно выехала на дорогу.

– Ну все, теперь остается только ждать, Чак. С этого момента мы должны оставаться на глазах у людей, чтобы потом никто ни в чем не мог нас упрекнуть.

Билли поднялся из-за стола и подозвал Луизу.

– Еще, пожалуйста, виски.

– Ты решил напиться сегодня? Я тебе запрещаю это делать.

– Нет, Чак, когда я в напряжении, алкоголь меня не берет. Могу выпить сколько угодно и хоть бы в одном глазу. Нам с тобой сидеть здесь долго, так что будем растягивать удовольствие.

Чак неохотно пригубил стакан с апельсиновым соком и скривился.

– Чем ты недоволен? – спросил его Билли, – по-моему, все идет отлично. Ну, понервничаем мы немножко, в конце концов, думаю, все обойдется.

– Для кого обойдется?

– Для нас с тобой, конечно.

Билли усмехнулся.

– Хорошо, что этот придурок с ней не поехал, – Билли кивнул головой через плечо на столик, за которым сидел Джон, – а то разбились бы оба. За его смерть нам никто не заплатит, да и на душе у тебя будет спокойнее, ведь правда, Чак?

Тот ничего не отвечал. Он сильно сжимал стакан в руке и казалось, тонкое стекло вот-вот лопнет.

– Да не нервничай ты, смотреть на тебя противно Бери пример с меня, – сказал Билли. – Раньте ты таким не был, это все твоя жена. Я знаю, Чак, можешь мне не возражать. Это она тебя испортила. Говорил тебе – не женись, а ты меня не послушал. Так что теперь пеняй на себя.