Текст книги "Город без людей"

Автор книги: Орхан Ханчерлиоглу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

XIV

Когда Ахмед поправился настолько, что смог выходить на улицу, он первым делом осмотрел деревянные столбы, врытые на площади и в различных уголках касабы. Улицы освещало восемь ламп. Семь человек, то есть он сам, лесовод, агроном, учителя и Кадыбаба. провели электричество в свои дома. Ходили слухи, что каймакам и прокурор намерены просить ассигнования, с тем чтобы провести свет в свои учреждения. Но больше всего Ахмеда интересовал один вопрос – как отнеслось население касабы к появлению этого неведомого им света? Из местных жителей никто еще не сделал себе проводки. Было бы, конечно, неразумно ожидать, что в первые же дни все будут рады этому новшеству. Но со временем каждый поймет преимущества электричества. Горя желанием встретиться с кем-нибудь из местных жителей, Ахмед вечером прошелся по верхнему кварталу. На столбах горели электрические лампочки. Улица была пустынна. С заходом солнца все по обыкновению разошлись по своим домам. Из труб поднимался свинцовый дым. Готовился ужин. Понапрасну бродил Ахмед. Так и не встретив никого, он отправился домой.

Мазылык, теперь уже освещенный, по-прежнему был безмолвен и недвижен. Подойдя к дому дровосека Салиха, Ахмед заметил, что кто-то копошится у кучи навоза. Сердце забилось в надежде. Он подошел ближе и при свете лампы узнал высокую, как кладбищенский тополь, фигуру соседа – Джафера-аги.

Старик, кряхтя, нагружал навоз на тележку. «Вот один из жителей, который уже пользуется благами электричества, – радостно подумал Ахмед. – Если бы на столбе у ворот не горела электрическая лампочка, он вынужден был бы отложить эту работу до завтра».

– Бог в помощь, Джафер-ага!

Тяжело дыша, Джафер-ага выпрямился. По лицу его было видно, что он очень устал.

– Спасибо, бейим.

Ахмед, восторженно указывая на лампочку, спросил:

– Ну как, хорошо, Джафер-ага?

– Слава аллаху, хорошо, бейим, – застенчиво осклабился старик. – Завтра запрягу...

– Запряжешь?!

– Ну да... Вашими молитвами наш вол поправился, завтра пахать буду.

«Да я не о том, а об электричестве», – хотел было сказать Ахмед, но вдруг раздумал.

В последующие дни он ходил к Соукпынару, внимательно осмотрел турбины и динамо; ему пришлось заниматься денежными подсчетами, а также закончить формальности по передаче муниципалитету управления электростанцией. Радость и волнение первых дней улеглись. По странному совпадению строительство электростанции и история с Джанан окончились в один и тот же день. Беспокойство, изнурявшее его в течение долгих месяцев, сразу исчезло. Ахмед почувствовал огромное облегчение, словно кувшин, который он нес, вдруг опустел.

Эта легкость поначалу показалась ему счастьем. Но оно было недолгим. Ахмед уже так привык к разным хлопотам, что сидеть сложа руки ему было просто невыносимо. По вечерам он с увлечением слушал радио и находил в этом утешение. Но днем, бесконечно долгим днем, он вновь впадал в беспросветное уныние.

Ахмед лгал, когда говорил Кадыбабе, что дядя зовет его в Стамбул. И теперь он должен был, хотя бы на короткое время, взять отпуск и ехать в Стамбул. Но что он скажет о женитьбе по возвращении? «Ну и чудак же я! – думал Ахмед. – Солгав один раз, можно солгать и другой. Что-нибудь придумаю. Скажу: «Мы не поняли друг друга и расстались» или: «Моя невеста не захотела ехать в Мазылык, а я предпочел отказаться от нее, нежели пожертвовать своей работой». Да, но ведь тогда в душе Кадыбабы и его дочери вновь затеплится надежда? К тому же эта выдумка о его женитьбе может дойти и до Седеф и расстроить ее». Как трудно жить среди людей и быть далеким от них! Люди не хотят оставить его в покое.

Он написал письмо дяде, в котором сообщил, что собирается взять на некоторое время отпуск и приехать отдохнуть в Стамбул. Он отправил также в министерство юстиции прошение о годичном отпуске. В ожидании ответа на эти два письма необходимо было найти какое-нибудь занятие, которое отвлекло бы его. С того дня, как были разбиты его надежды, Кадыбаба с жаром принялся за свои обязанности в суде. Он почти не оставлял никаких дел Ахмеду, полагая, что этим наказывает его. Однако он не мог помешать Ахмеду выезжать в деревни на следствие. Поездки на мулах были уже не под силу Кадыбабе. А дела, месяцами ждавшие своей очереди, настоятельно требовали проведения следствия.

Ахмед, привязав к седлу торбу с одеялом и простыней, отправился в дорогу в сопровождении секретаря суда. Сейчас он вновь чувствовал себя свободным и счастливым. Перед его взором простиралась бескрайняя зеленая равнина. Беззаботное путешествие, отдых в тени деревьев, обед из свежего сыра, чеснока и вареных яиц... Что может быть приятнее?

Крестьяне, работающие в полях, без особого интереса смотрят на них, те же, которым случается бывать в касабе, с почтением приветствуют их в надежде когда-нибудь извлечь из этого пользу. Изредка навстречу попадается всадник. Царящая в природе божественная тишина на мгновение нарушается.

– Селям алейкум!

– Алейкум селям!

Немного погодя Ахмед слышит, как всадник обменивается приветствием с отставшим секретарем суда.

Они останавливаются у источника, пьют ледяную воду. Приятно охладить губы, которые горят от молодого чеснока. Освежив водой загорелые лица, закуривают. Ахмеду хочется говорить.

– Бог в помощь, отец, – обращается он к крестьянину, работающему на поле около дороги.

– Спасибо, бейим.

– Что будешь сеять?

– Волею аллаха, кунжут.

– Нет, бейим, поле аги... Я испольщик.

Ахмед глубоко затягивается и кричит другому крестьянину:

– Здравствуй, парень!

– Здравствуйте!

– Что ты здесь делаешь?

– Да ничего, работаю.

– Это чье поле?

– Аги.

Отдохнув возле источника, Ахмед и его спутник не спеша отправляются дальше. Ночуют прямо в степи или в какой-нибудь деревушке. На четвертый день они достигли земляного моста, который природа воздвигла сама, словно зная, что цивилизация еще долгие века не будет заниматься этими затерянными уголками. Бурная горная река неожиданно исчезала под землей и появлялась метрах в семи по другую сторону дороги. Ахмед попытался на глазок измерить глубину пенящегося со страшным грохотом голубого потока и поблагодарил бога рек и земель за то, что тот соорудил такой мост. Поросшие тенистыми, раскидистыми деревьями огромные скалы противоположного берега напоминали фантастические статуи. Равнина кончилась, начинались горы.

Ахмед предпочел продолжать пешком это утомительное и в равной степени опасное путешествие. Взбираться по этим скалам верхом было невозможно. Спрыгивая на землю, он вдруг заметил в тени дерева какое-то темное пятно. Приглядевшись, он понял, что это спит человек.

– Может, поблизости есть деревня, спроси-ка у этого человека.

– Сейчас узнаем.

Секретарь спрыгнул с мула и направился к спящему. Это оказался седобородый старик крестьянин.

– Эй, отец...

Старик не шевелился. Секретарь суда потряс его за плечо.

– Да проснись же, отец.

Старик лежал не двигаясь и только приоткрыл глаза. Если бы не дрогнувшие веки, Ахмед подумал бы, что перед ним мертвец. Все лицо старика было в глубоких морщинах. Можно было подумать, что спит он под этим деревом с тринадцатого века, таким он казался сонным и древним...

Ахмед подошел к ним ближе.

– Извини, отец, мы разбудили тебя...

Старик смотрел на них невидящим, застывшим взглядом.

– Мы хотели спросить, есть ли поблизости деревня?

Старик медленно повернул голову налево и, слегка приподняв брови, указал на поднимавшиеся к небу скалы. Потом снова молча устремил свой потухший взор на путников. В этом взгляде было спокойствие паука, сидящего в своей паутине.

Ахмеду становилось страшно, когда он смотрел на скалы, нависшие над головой. Казалось, они вот-вот рухнут вниз. Его пугал шум низвергающейся с гор воды, шелест огромных деревьев, дикие крики птиц. И он закричал, желая услышать свой голос:

– Ты из той деревни, отец?

Старик покачал головой. Видно, не любит говорить или не считает нужным. Ахмеду непременно хотелось заставить его говорить.

– В деревне есть где переночевать? Скажи! Я судья из Мазылыка.

Крестьянин продолжал молча смотреть на него, но теперь взгляд его немного прояснился.

Он попытался выпрямиться и заговорил:

– Сынок, тебя султан послал?

«Этот старик совсем из другого мира... – думал Ахмед, карабкаясь по скалам и вытирая катившийся со лба пот. – Он всех покинул и покинут сам, всех потерял и потерялся сам, не хочет, чтобы о нем кто-нибудь подумал и сам ни о ком не думает, молчалив и безропотен... Как мифологический бог... Страшен, но мертв... Воздух гор так опьянил его, что, кроме него, он ничего не чувствует, кроме скал, ничего не видит и слышит только шум ветра. Пусть за горами расцветают новые сады роз, волнуются моря, звенят колокола... Он далек от всего этого и ничего не знает. Как дикий олень, живет он там, где родился; там же он и умрет».

Два часа карабкались Ахмед и его спутник по скалам. К заходу солнца, обессилевшие, добрались они наконец до деревушки Карасабан[50]50
  Карасабан – по-турецки означает плуг.


[Закрыть]. Ахмед ворчал:

– Назвали тоже... А что пахать? Земли и не видно...

– Это ведь горные селения. Хозяйство у них небольшое. Разводят коз, торгуют дровами.

– Наверное, в деревне никого нет.

– Разрешите, я покричу?

– Давай.

Секретарь суда, сложив руки трубочкой, закричал:

– Староста! Эй, староста!

Из-за домика с камышовой крышей показалась чья-то голова. Человек неприязненно смотрел на прибывших.

– Земляк, не знаешь, где староста?

Не произнеся ни слова, человек исчез.

Секретарь суда разозлился.

– Ах ты, каналья, даже не ответил! Подождите немного, господин судья, сейчас я найду этого старосту.

Секретарь привязал мулов к дереву и отправился на поиски. Ахмед был без сил. Он вытер платком пот со лба, сел на землю и сидел так, пока не пришли секретарь суда и староста.

Староста уже успел расспросить обо всем секретаря суда.

– Добро пожаловать... Извините... Мой сын не узнал вас.

– Ничего, – слабо улыбнулся Ахмед. – Мы переночуем в вашей деревне. Есть где остановиться?

– Пожалуйста, оставайтесь сколько хотите. На улице не положим, место найдется.

Вечером, когда Ахмед, изнемогая от усталости, собирался лечь спать в маленькой комнатушке с земляным полом, которую ему отвели в доме старосты, за кирпичной перегородкой поднялся страшный шум. Ахмед прислушался. Ясно слышно было, как кто-то стонал. Входя в дом, Ахмед краем глаза успел заметить, что у старосты большая семья. В домике, напоминавшем маленькую коробку из-под чая, жило человек пятнадцать. Ничего нет удивительного, что стоит такой шум... Ахмед готов был примириться с чем угодно, лишь бы скорее лечь. Пока он отыскивал гвоздь в стене, чтобы повесить пиджак, в комнату, приоткрыв дверь, заглянул хозяин дома:

– Извини, бейим. У нас больная.

Оказывается, три дня назад жена старосты родила.

Мальчик здоровенький, как бычок, но роженицу точно парализовало, не может пошевелиться. Сейчас ее лечат старухи...

Ахмед постарался припомнить кое-что из уроков по судебной медицине: столбняк... эклампсия... После родов в подобных условиях все возможно. Ждать помощи врача в этой далекой деревушке, затерявшейся в горах, было бессмысленно.

– А чем ее лечат? – спросил Ахмед, но лучше бы и не спрашивал.

– Жидким коровьим пометом, бейим.

– Как же так?

– Жители касабы этого не знают. Хорошее средство, очень помогает.

Удивление, отвращение, гнев овладели Ахмедом, тошнота подступила к горлу. Он промолчал. Ему ничего не оставалось делать, как попытаться уснуть, оставив больную так, как есть, до горла погруженной в это целебное месиво, неведомое горожанам. Чтобы не слышать стонов, не чувствовать запаха, он натянул одеяло на голову, заткнул уши и зажал нос. Всю ночь он ворочался на тощем тюфяке, но так и не смог заснуть.

Рано утром, взобравшись на мулов, Ахмед и его спутник поспешили уехать, словно спасаясь от несчастья.

Свежий воздух вернул им силы и бодрость. И тем не менее долгое путешествие утомило их. Окончив все дела в горных деревушках, охваченные единственным желанием как можно скорее добраться домой, Ахмед и секретарь суда пустились в обратный путь. Мазылык сейчас был для Ахмеда столь же желанным, как в свое время Стамбул. Перед его глазами неотступно стоял маленький домик Хатидже-нинэ.

В деревне Калаба к ним присоединился сборщик налогов. Караван из трех мулов медленно спускался с обрывистых скал.

Когда они добрались до равнины, был уже вечер. Путники не поверили своим глазам: в поле стоял новехонький автомобиль. Темневшая черным пятном на фоне дикой природы машина показалась Ахмеду необычайно смешной. Он чуть не рассмеялся. Но вдруг вспомнил электрические лампочки в Мазылыке, и эти два факта, как ни странно, показались ему удивительно похожими друг на друга.

Погоняя мулов, они подъехали к машине. Задние колеса ее увязли в яме. Шофер беспомощно озирался по сторонам. В машине сидели двое пожилых людей. Ахмед подошел, поздоровался.

– Застряли?

– Да, – ответил один из сидевших в машине. – Я губернатор. А это директор сельскохозяйственного управления... Позвольте узнать, с кем говорю?

Ахмед назвал себя и представил своих спутников.

– Мы с вами, кажется, встречались?

– Да... год назад... Вы приезжали в Мазылык.

Губернатор вздохнул:

– Эти дороги не для нашей машины, господин судья, но что поделаешь, так уж получилось. Мы просили помочь крестьянина, который работает вон на том поле. Не обращает внимания!

Метрах в двухстах от них действительно работал крестьянин.

– Дал бы он нам своих волов, – ворчал шофер, – одним махом вытянули бы машину. Но он даже с места сдвинуться не хочет.

Ахмед хотел было попросить секретаря суда пойти и привести крестьянина с волами, как вдруг сборщик налогов закричал:

– Мехмед... Эй, Мехмед!

Крестьянин нехотя поднял голову и, узнав его, спросил:

– Что хочешь, Хасан-эфенди?

– Приведи-ка побыстрее волов...

Крестьянин тотчас бросил пахать, выпряг волов и погнал их к автомобилю. Через несколько минут машину вытащили.

Прощаясь, губернатор сказал Ахмеду:

– Если бы в Мазылык была дорога, мы довезли бы вас. Хотите, поедем в вилайет, а оттуда вернетесь в касабу?

Ахмед, поблагодарив, отказался.

Автомобиль, рыча, тронулся с места и пополз по извилистой дороге.

В сгущавшихся сумерках он становился все меньше и меньше и вскоре исчез за горизонтом.

Словно хозяева дома, проводившие гостей, стояли Ахмед и его спутники на бескрайней равнине, одинокие посреди этого страшного безмолвия.

Темно-синяя ночь опускалась на землю. Редкие звезды, мерцавшие на небе, казались прозрачнее мыльных пузырей.

Мир тьмы звал ко сну и смерти. Волы пристально глядели на Ахмеда, словно сочувствуя ему.

XV

Приказав жандарму, стоявшему у входа, никого не впускать, каймакам медленно вернулся к столу и сел в кресло.

Таким мрачным Ахмед видел его впервые. Когда за ним пришел курьер от каймакама, Ахмед сразу понял, что в этом приглашении кроется что-то необычное.

– Я сначала к вам домой пошел, – сказал курьер, – господин каймакам хотел сам к вам прийти. Не застанешь дома, сказал он, пусть пожалует ко мне из суда.

Ахмед растерялся. Что могло случиться?

Каймакам, повертев в руках карандаш, против обыкновения заговорил как-то нехотя, устало:

– Друг мой, у нас в Турции, как, впрочем, и везде, есть два сорта людей, вернее, в каждом человеке два начала: добро и зло. Все дело в том, чтобы примирить эти два начала. К сожалению, с самого сотворения мира ни религия, ни философия, ни закон не могут с этим справиться...

Ахмед с любопытством ждал, к чему приведет это вступление.

Каймакам положил карандаш на место и не торопясь продолжал:

– Полчаса назад я узнал, что к нам в касабу приехал ревизор из министерства юстиции. Мне было известно, что целый ряд подстрекателей выступают против тебя, но я полагал, что смогу остановить их. Как-то не верилось, что они осмелятся так раздуть дело. Должен признаться, что, несмотря на мой двадцатилетний опыт, я ошибся.

Каймакам поднялся и, заложив руки за спину, стал возбужденно ходить по комнате.

Ахмеду стало невыносимо больно, но, стараясь казаться спокойным, он спросил:

– Какое отношение имеет ко мне приезд ревизора?

Каймакам остановился и посмотрел Ахмеду в глаза.

«Ты сам это знаешь не хуже меня», – прочел Ахмед в его взгляде.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть.

– Значит, моложе меня на девятнадцать лет. Когда ты родился, я кончал лицей, когда ты пошел в начальную школу, я уже начал свой жизненный путь, когда тебе станет столько лет, сколько мне теперь, я уже буду в земле. Как по-твоему, разница есть?

Ахмед невольно улыбнулся.

– В таком случае, – продолжал каймакам, – почему ты не послушался моих советов?

– Я люблю вас, как старшего брата, господин каймакам, но не раскаиваюсь, что не последовал вашим советам. Я и сегодня поступил бы точно так же. Говорю это откровенно, вы не рассердитесь?

– Ну что ты, с какой стати!

– Я убежден, что поступил правильно. Какое обвинение может мне предъявить ревизор?

– Какое могут предъявить тебе обвинение? Разве положения о коллективных пожертвованиях недостаточно для этого? Ты добр, честен, отзывчив и любишь делать добро. Когда я смотрю на тебя, я вспоминаю свою молодость. Да, в чем они могут еще обвинить тебя?

Каймакам замолчал и задумался. Потом сказал:

– За все время, что я работаю, я усвоил одно, о чем помню всегда, приступая к какому-нибудь делу. Любое дело как идея может быть превосходно. Но это качество следует искать не в самом начинании, а в той реакции, которую оно вызовет в обществе. Эта реакция, на худой конец, должна быть положительной.

– Например?

– Например, возьмем вашу затею с электричеством. Посмотрим, какое действие оказала она на то маленькое общество, в котором мы живем, то есть на Мазылык. Какую пользу принесло электричество населению? Может, увеличилось плодородие полей? Исцелились больные или уменьшилась смертность среди детей? Зажглись электропечи вместо очагов, которые топят коровьим пометом? Народ перестал спать вместе со скотом? Крыши домов вместо камыша покрыты черепицей, а кирпичные стены оштукатурены? Хасан получил землю, а Хюсейн смог купить плуг? Или Мехмед наконец понял, почему в его деревне не разрешают сеять рис? Ну скажи, что изменилось?

Ахмед, растерявшись под градом посыпавшихся на него вопросов, заикаясь, пробормотал:

– По крайней мере вы не будете отрицать, что вместе с электрическими лампочками, которые зажглись на улицах, в Мазылык пришел свет цивилизации.

– Сын мой, нам нужен не свет цивилизации, а она сама. Мы плетемся позади каравана и с каждым днем все больше отстаем от него... А караван движется так быстро... В свое время на этих землях жила цивилизация, о свете которой ты только что говорил. С тех пор прошло немало лет. Проблемы, встающие перед нами, меняются, но характер их остается прежним. Проблема, нашедшая свое отражение в социальных и политических реформах еще во времена великого Решида-паши, проявилась впоследствии в реформах в области религии и традиций. Потом нам показалось, что мы нашли выход в индустриализации, сельскохозяйственных преобразованиях, реформах в области культуры. Невозможно даже определить, правы мы были или ошибались, так как ни одно из этих дел не доведено нами до конца. Теперь это уже вопрос жизни и смерти. Мы сами довели себя до такого состояния.

Каймакам на мгновение замолчал, пытаясь разгадать, какое впечатление произвели его слова на Ахмеда. Потом, понизив голос, продолжал:

– Сейчас уже поздно... Кого призовешь к ответу? По правде говоря, у нас даже нет времени считаться... Мы сейчас в борьбе не на жизнь, а на смерть, понимаешь, на смерть...

«Борьба не на жизнь, а на смерть... Не на жизнь, а на смерть...» – назойливо, до боли гудело в голове Ахмеда.

– Вам, молодому поколению, предстоит эта борьба... Вам, мой юный судья... Вам...

Нам?.. Перед взором Ахмеда оживает громадная армия судей, каймакамов, докторов, учителей, инженеров, разбросанных по всей стране... Мы? Лесовод, агроном, учитель Бекир, учитель Нихад, Назми и я... я... Я?.. Вся громадная армия вдруг исчезла, остался только он один. Один в борьбе не на жизнь, а на смерть... Совершенно один... Ахмед испуганно вздрогнул.

Каймакам продолжал:

– Неиссякаемую энергию вашей молодости нужно направить на правильный путь... Поставить в воду колесо и зажечь три лампочки не так уж сложно. Нужно сделать так, чтобы народ сам зажег эти лампочки. Когда ты слушаешь дело какого-нибудь Хасана и говоришь ему, что он прав, не думай, что это главное. Добейся, чтобы Хасан сам заявил, что он прав. Излечить одного Али от трахомы не так уж сложно, вы сделайте так, чтобы общество раз и навсегда избавилось от микроба трахомы.

Каймакам спокойно потянулся, словно эти яркие, вдохновенные слова произносил не он, а кто-то другой. Взял фиалку из букетика, стоявшего в стакане с водой, и, вдыхая ее аромат, сказал:

– Ах, мой юный судья, как это хорошо – жить...