Текст книги "Город без людей"

Автор книги: Орхан Ханчерлиоглу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

VI

И сказал бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так... И сказал бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию нашему; и да владычествует он над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил бог человека по образу своему, по образу божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их бог, и сказал им бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею... И был вечер, и было утро: день шестой.

(Библия, книга первая, «Бытие», глава I, стих 24–31)

Омер чувствовал, как ночной холод постепенно пронизывает его до мозга костей и стынет кровь в жилах.

Он покинул дом Гёнюль под предлогом, что ему необходимо вернуться к тетушке Кираз. Зачем ему понадобилась эта ложь, он не мог понять и сам. Очевидно, он это сделал под влиянием какого-то непонятного чувства, диктовавшего ему необходимость побыть наедине с собой и осознать все случившееся. Ведь мать Гёнюль сказала, что он может остаться у них, пока не освободится комната для него. Он мог бы остаться в доме Гёнюль, спать там и дышать одним воздухом с ней... Сама мысль об этом кружила голову.

Странно, как мог он добровольно лишить себя такого счастья, променяв его на этот пронизывающий ночной холод. Конечно, он уже никуда не мог идти в такой поздний час. Да и идти ему было некуда. Подняв воротник пиджака, Омер стоял посреди безмолвной ночной улицы. И все же он испытывал внутреннее удовлетворение, он чувствовал сейчас себя как никогда спокойным и счастливым.

Омер вышел на главную улицу. Мимо него проехало свободное такси. Он чуть было не остановил его, но передумал и улыбнулся сам себе. Как трудно отказаться от старых привычек! Свободное такси предназначено для людей, которым надо куда-то срочно ехать. А куда ехать ему?.. Никакой определенной цели у него не было. Погрузившись в мечты о ночи, которую он мог бы провести в доме Гёнюль, Омер медленно брел по пустынной улице, стараясь представить себе это необыкновенное счастье.

Ему захотелось вдруг свистеть. Он сложил губы, как не складывал уже много лет, и попробовал свистнуть. Но ничего не вышло.

Все небо над площадью Беязит было усыпано звездами. На воротах университета часы показывали половину второго.

Следующую ночь он уже проведет в доме Гёнюль, а послезавтра снимет комнату в доме через одну улицу от ее дома. А потом?..

Омер вспомнил о деньгах, которые лежали у него в кармане. Он остановился у фонарного столба, достал бумажник и пересчитал оставшиеся деньги. Ровно четыреста двадцать лир. Чтобы прожить, нужно, конечно, искать какую-нибудь работу. Как бы там ни было, нужно жить. «В конце концов, – подумал он, – я могу заняться любым делом, каким занимаются люди. Ведь не для того я появился на свет, чтобы тянуть чиновничью лямку... Я ведь такой же человек, как и все остальные. Я тоже могу таскать камни, носить воду, мыть лестницы. Почему бы нет? Разве я не смогу с этим справиться?»

Подумав об этом, Омер почувствовал гордость от сознания собственной силы. Словно подталкиваемый этим сознанием, он сбежал вниз с откоса за площадью Султанахмет и очутился в парке Гюльхане. «А если понадобится, – продолжал он свою мысль, – то могу даже и переночевать где-нибудь под деревом...»

Он направился к морю, которое виднелось сквозь шумевшие на ветру ветви деревьев.

Омеру нравилось это новое для него чувство полкой свободы. Он захотел сейчас же проверить свои силы и, пройдя немного, сел на первую попавшуюся скамейку. Вначале он почти не чувствовал холода. Пиджак с поднятым воротником оберегал его от холода и как будто даже согревал грудь и затылок. Но вскоре он начал ощущать, как холод постепенно пронизывает его тело. Он достал зажигалку, посмотрел на часы: было около двух. До восхода солнца ждать еще довольно долго.

Сквозь ветви деревьев, щедро усыпанных свежей весенней листвой, во всем своем блеске и чарующей красоте сияло стамбульское небо. Волны с мерным шумом ударялись о берег. Ветер осторожно шарил по газонам, волнуя своим легким дыханием подстриженную зелень травы.

Вдруг Омер вздрогнул: со скамейки, стоявшей немного поодаль, поднялась какая-то фигура. Рука Омера невольно потянулась к карману, где лежал револьвер.

– Здравствуй, земляк! – раздался глухой, немного охрипший голос.

– Здорово.

– Подымить у тебя не найдется?

– Найдется.

Омер достал из кармана пачку сигарет. Человек встал и, немного прихрамывая, подошел к нему.

– Какие? – спросил он. глядя на протянутую Омером пачку.

– «Йенидже».

– Хорошо набиты?

– Хорошо... – недоуменно ответил Омер после некоторого колебания.

Человек протянул руку и взял одну сигарету.

– Дай-ка огоньку.

Омер протянул зажигалку.

Человек закурил, затянулся пару раз и тут же швырнул сигарету на газон. Потом откашлялся и сплюнул.

Он сел на другой край скамейки. Даже в темноте сквозь порванные на коленях штаны было видно голое тело. Длинные волосы свисали, почти закрывая уши.

– Ты откуда будешь? – спросил он нетвердым, хриплым голосом.

– Из Сафранболу.

– И давно тебя сюда занесло?

– Давно.

Незнакомец посмотрел на Омера стеклянными глазами, очевидно хорошо видевшими в темноте, и внимательным взглядом оценил его пиджак, брюки и ботинки.

– Ты что, конвертник?[116]116
  Конвертником на стамбульском арго называется мошенник, занимающийся вымогательством и крупным грабежом.


[Закрыть]

– Нет, – ответил Омер, хотя и не понял вопроса.

– А что же ты ловишь здесь?

«Рыбу», – хотел было ответить Омер, но, немного помолчав, сказал:

– Ничего... Я безработный.

Человек закашлялся. Внутри у него что-то глухо заклокотало и захрипело, как будто грудь его закупорило так плотно, что никакой кашель пробить ее уже не мог. Откашлявшись, он продолжал:

– И давно?

– Да вот уже несколько дней.

– Оно и видно... Форс еще свой не потерял.

Омер промолчал.

– Что, не идет сон?

– Нет.

– Отчего же?

– Холодно.

– Разве это холод?

Омер посмотрел на его голое тело и подумал про себя: «Пожалуй, он прав...»

– Сейчас уже лето, – продолжал человек, – ночи теплые... у меня сон не пропал, но вот без дымка никак не могу уснуть.

И он, закашлявшись, рассмеялся.

Омер не удержался, спросил:

– Без какого дымка?

– Да без гашиша... Никогда не тянул?

– Нет, не пробовал.

– Жаль, значит, ты еще не жил.

Омер поправил воротник пиджака и еще глубже втянул голову в плечи.

– Ты прав, – отозвался он, – я и в самом деле еще не жил.

* * *

Как только начало рассветать, Омер вышел из парка Гюльхане. В то время как «дымильщик», спокойно растянувшись на траве, спал крепким, безмятежным сном, Омер всю ночь бродил по дорожкам парка и, чтобы не замерзнуть, время от времени бегал взад и вперед, похлопывая себя руками. От бессонной ночи и холода все тело его словно онемело, глаза были воспалены.

Выйдя из парка, он остановил парнишку, продавца газет, бежавшего по трамвайным рельсам, и купил у него газету. Потом встал под деревом, снял с себя пиджак и рубаху, завернул их в газету и, взяв сверток под мышку, в одной майке зашагал к площади Султанахмет. По дороге он зашел в одну из кофеен, открывающихся обычно с рассветом.

Воздух в кофейне постепенно нагревался дыханием людей. Вскоре стало совсем тепло. Ранние посетители молча жевали горячие пирожки и пили чай. Омер тоже выпил подряд три маленьких стаканчика чаю, потом заказал еще чашечку кофе.

По одному, по два, по три в кофейню заходили рабочие, стекавшиеся сюда из самых различных мест, где удалось им провести эту ночь. В кофейне становилось все более и более людно.

– Здорово, земляк! – обратился к своему соседу Омер, научившийся уже таким образом завязывать разговор.

– Здорово.

– Какой у нас сегодня день?

– Четверг.

Омер повертел в руках кофейную чашечку, сбивая оставшуюся на дне кофейную гущу, и поставил ее на стол.

– Так, – протянул он.

Потом, помолчав, спросил:

– Ты где работаешь?

– Здесь, в городе.

– На строительстве?

– Да.

– Там нужны люди?

– Не знаю... Ты поговори лучше вон с ним, – и он показал рукой на какого-то толстяка, стоявшего около дверей.

Омер встал и подошел к толстяку:

– Я хочу наняться на работу...

Толстяк непонимающе посмотрел на него.

– Ты что, мастер?

– Нет, рабочий.

– Как тебя зовут?

– Хасан.

Работы, наверно, было много. Толстяк обменялся несколькими словами с мастером. Потом быстро что-то записал в блокнот и скомандовал:

– Ладно, иди садись... Машина у дверей.

Выйдя на улицу, Омер взглянул на машину. В нем происходила какая-то внутренняя борьба. Проснувшиеся было надежды сменились вдруг неуверенностью и страхом. Пожалуй, такого волнения он не испытывал даже в тот день, когда впервые садился за стол начальника управления.

В кузове машины от людей пахло сном и потом. Омер с трудом протиснулся среди рабочих. Машина тронулась. Чтобы не упасть, все крепко держались за плечи друг друга. Омер стоял, зажав под мышкой свой сверток. Улица постепенно наполнялась трамваями и автобусами. Спину приятно пригревало медленно поднимающееся над горизонтом солнце.

Только частые толчки машины спасали Омера от подкрадывающегося к нему сна. Рабочие, шутя, все время толкали друг друга в бок. Однако никто почему-то не решался заговорить первым, ехали молча. Глядя на их улыбающиеся лица, Омер испытывал какую-то непонятную робость и застенчивость.

Ему захотелось устранить эту натянутость. Улыбнувшись деревенскому парню, державшемуся за его плечо, он спросил:

– Ты откуда, земляк?

Парень оскалил зубы, но ничего не ответил. Сблизиться с ними было, оказывается, не так-то просто, как он думал. Очевидно, в Омере было что-то такое (что именно, он не мог догадаться сам), что настораживало и заставляло их держаться от него подальше. И действительно, в своей белой майке он скорее был похож на какого-нибудь канцелярского чиновника, у которого стащили пиджак и рубаху, чем на простого рабочего. Эта мысль еще больше обескураживала его. Сейчас он показался сам себе смешным и ничтожным.

Улицы все больше наполнялись спешащими куда-то мужчинами и женщинами. С портфелями в руках в школу бежали дети. Солнце весело играло лучами на трамвайных рельсах. Машину то и дело встряхивало и подбрасывало вверх, рабочие в кузове теснее прижимались друг к другу, покачиваясь в такт толчков взад и вперед.

Когда грузовик остановился перед строящимся четырехэтажным зданием и все, подталкивая друг друга, попрыгали на землю, Омер почувствовал себя еще более одиноким и чужим. Рабочие быстро разбежались по своим местам, и каждый из них принялся за привычное для него дело. Омер одиноко стоял посреди строительной площадки.

– Ты первый раз пришел на строительство? – раздался рядом с ним голос толстяка.

Омер сокрушенно опустил голову.

– Да...

– Оно и видно, что ты новичок... Ты кем был раньше?

Омер почему-то вспомнил своего ночного собеседника в парке Гюльхане и механически ответил:

– Конвертником...

Толстяк недоуменно посмотрел на него:

– Конвертником?..

– Да... – неуверенно подтвердил Омер, – продавал конверты...

– Ха-ха-ха, – рассмеялся толстяк, – так бы и сказал... А потом?

– Потом лавка закрылась, и я остался без дела.

– Значит, ты был продавцом?

– Да...

Толстяк подумал, потом махнул рукой и проворчал:

– Ладно, иди работай...

Таская для каменщиков на четвертый этаж кирпичи, Омер испытывал истинное удовлетворение и счастье. Это было для него совершенно новое ощущение. Ему стоило немало усилий удерживать равновесие, подымаясь по шатающимся доскам, заменявшим лестницу, но он упрямо шагал, сгибаясь под тяжестью ноши. Сверток, в который были завернуты пиджак и рубаха, он бросил куда-то в угол и больше о нем не вспоминал. Лежавший в кармане револьвер и бумажник с деньгами оттягивали ему брюки.

– Что это у тебя там? – спросил его один из каменщиков, показывая глазами на топорщившийся карман.

– Так, ничего... – смутился Омер, – утром не успел поесть... Захватил кое-что с собой...

Омер не мог даже поднять руку, чтобы вытереть лоб, покрытый крупными каплями пота. И все же, несмотря ни на что, он чувствовал себя счастливым и уверенным, как никогда.

Подымаясь в третий раз по колеблющимся доскам, он чуть было не упал. То, что не мог сделать револьвер, лежавший сейчас у него в кармане, в один миг могла бы сделать его ноша за спиной. Свалив кирпичи около старого каменщика, он медленно спустился на второй этаж и, усевшись за бетонной стенкой так, чтобы никто его не увидел, решил немного передохнуть. Омер закурил сигарету и тут заметил, что другие рабочие тоже, как и он, время от времени незаметно отдыхают за этой бетонной стеной. Теперь он начал входить в курс дела и стал понимать, что к чему.

– Куда запропастился этот тип? – донесся до него снизу голос одного из рабочих, нагружавших им кирпичи.

– Какой?

– Да этот новенький...

Омер улыбнулся. С шеи на грудь ему стекали капли пота, красные от кирпичной пыли. Брюки и майка стали грязными.

«Как я в таком виде пойду вечером к Гёнюль? – подумал он. – От меня, наверно, потом пахнет...»

Когда Омер поднимался наверх в восьмой раз, ноги у него подгибались от усталости, и он с трудом волочил их по колеблющимся доскам. Ноги отказывались повиноваться ему и двигались сами по себе. Свалив наконец свою ношу около каменщика, он готов был свалиться здесь и сам. Каменщик удивленно поднял на него глаза:

– Да ты отдохни. Не привык ведь еще...

И откуда они знают о его неопытности? Нечто подобное ему сказал и толстяк, когда Омер спрыгнул с машины. Как ни старайся, а все сразу видят, что ты новичок. И сочувствуют тебе.

* * *

После работы Омер взял под мышку свой сверток и незаметно покинул строительную площадку. Он облегченно вздохнул, войдя в баню. Попарившись на каменной лавочке и смыв с себя с помощью банщика всю грязь, Омер одел новое белье, которое купил по дороге, с удовольствием растянулся на тахте и задремал.

Когда он очнулся, большая стрелка часов почти догнала маленькую: было около половины шестого. Он быстро вскочил и оделся. Снова взяв пакет, в котором теперь было завернуто грязное белье, Омер вышел из бани и зашагал в сторону Сиркеджи.

Он побрился в парикмахерской рядом с отелем, где останавливался по приезде. Ему казалось, что он неплохо потрудился и хорошо отдохнул. Он был доволен собой.

Его попытка испробовать свои силы на тяжелой физической работе хотя и не увенчалась полным успехом, но породила в нем приятное чувство. А то, что он смог вдобавок провести ночь на холоде в парке Гюльхане и не замерзнуть, еще больше подбадривало его.

Омер попросил позвать Неджми. Встречаться с рыжеусым дежурным гостиницы ему не хотелось. Завидев в дверях маленького подмастерья и рядом с ним Неджми, он искренне обрадовался и почувствовал облегчение, словно встретился со своим старым, любимым другом. Омер, улыбаясь, пошел ему навстречу, и они крепко обнялись.

– Неджми, отдай куда-нибудь вот это постирать, – попросил Омер, протягивая ему пакет с грязным бельем, – а я завтра зайду.

Простившись с Неджми, он вышел на улицу и долго бродил по городу.

Когда он наконец добрался до улицы, где жила Гёнюль, было уже темно.

За стеклянной дверью комнаты Гёнюль трепетал свет – так в храме горят свечи...

После ужина Гёнюль хотела отдать ему свою комнату, а сама перейти в комнату матери, но Омер, не желая никого беспокоить, настоял чтобы ему постелили на полу в гостиной.

Сейчас он сидел на тюфяке, подложив подушку между спиной и стеной, и смотрел на свет, трепетавший в комнате Гёнюль.

Весь дом погрузился в тишину. На стекле двери, как на экране, появлялись оживавшие в его душе воспоминания, сливаясь в один светлый образ неуловимой мечты.

Находиться между жизнью и смертью и вдруг получить возможность быть так близко, почти рядом с Гёнюль – это было похоже на какое-то чудо, возможное только во сне! И хотя ее тень совершенно явственно двигалась сейчас на стекле двери, он никак не мог этому поверить. Перед его глазами вновь проходили все радости минувших лет, которые так неожиданно были прерваны.

После стольких лет опять, как наяву, он увидел ложу в кинотеатре, загородную кофейню и их самих, крепко прижавшихся друг к другу в темноте. То, что, казалось, навсегда погибло и было похоронено, стало вновь прорастать и возвращаться к жизни.

Свет вдруг погас.

Послышался тихий скрип пружины. Потом этот звук растаял и канул где-то в ночной тишине, словно камень, брошенный в спокойную воду. Омер знал, что он уже не сможет уснуть. Все его тело пылало. Губы пересохли. Горячее дыхание словно обжигало их.

Он не выдержал. Встал, подошел к окну и прильнул пылающим лбом к холодному стеклу.

Свет опять зажегся.

Скрип пружины еще раз нарушил застывшую тишину. На стекле двери вновь появилась тень. Дверь отворилась. Показалась Гёнюль.

– Тебе неудобно? – шепотом спросила она и сделала несколько шагов к нему.– Ты же сам не захотел лечь на кровати... – все тем же шепотом продолжала она, – а на полу, наверно, не сможешь уснуть...

Омер молчал. Тишина, сгущаясь, наполнила комнату, поглотила все и словно остановила время. Только трепет огня, светившего в комнате Гёнюль, ничто не могло остановить...

VII

Так совершены небо и земля и все воинство их. И совершил бог к седьмому дню дела свои, которые он делал, и почил в день седьмой от всех дел, которые делал. И благословил бог седьмой день и освятил его; ибо в оный почил от всех дел своих, которые бог творил и созидал.

(Библия, книга первая, «Бытие», глава II, стих 1–3)

В то утро короткий весенний дождь смочил землю, а затем настал теплый день.

Омер поднялся раньше всех, быстро оделся и приготовился к переезду. Поскольку никаких вещей у него не было, он ограничился тем, что вместе с матерью Гёнюль сходил на новую квартиру, осмотрел предназначенную ему комнату и тут же обо всем договорился со своими новыми хозяевами. Это была довольно большая комната с железной кроватью и гардеробом. На единственном окне висела простенькая занавеска с яркими цветами.

Теперь Омер сгорал от нетерпения как можно скорее осуществить все то, о чем он день тому назад мог лишь мечтать.

Быстро проглотив кофе, которым угостила его хозяйка, он выскочил на улицу. Омер чувствовал легкое опьянение от сознания, что все улаживается именно так, как он хотел. Словно на крыльях летел он в сторону площади Султанахмет.

Сначала он хотел взять такси, но тут же отказался от этой мысли, внушившей ему чувство отвращения к самому себе. Как бы стараясь наказать себя за старые привычки, дававшие временами о себе знать, он решил не пользоваться даже автобусом и трамваем. Вчера вечером, когда Омер бродил по улицам, он присмотрел в районе Султанахмет, почти рядом с зданием суда, небольшую конторку, сдававшуюся в аренду. Сосед-бакалейщик, у которого Омер спросил об этой конторке, сообщил, что она принадлежит его свояченице Айше, живущей неподалеку.

Омер, несясь по улице, мысленно беседовал с самим собой: «Сниму у тебя, Айше, эту конторку... Ты обязательно должна мне ее сдать. Потому что я хочу теперь жить, Айше, обязательно жить... Жить, как, все эти суетящиеся по городу и похожие друг на друга люди... Жить, понимая и любя их... Не ставя себя выше их и не связывая себя ничем, что могло бы оторвать от них... Делить с ними все радости и невзгоды. Всегда и во всем быть вместе с ними, а если понадобится, вместе с ними бороться и вместе умереть...»

Омер быстро уладил все формальности, необходимые для аренды этой маленькой конторки. У Айше он раздобыл небольшой старый столик, прихрамывающий на одну ножку, и плетеный стул. Обставив таким образом свою будущую конторку, он поспешил к Сиркеджи. Зайдя в парикмахерскую, он попросил позвать Неджми.

Когда тот явился, Омер отвел его в сторону и, достав револьвер, тяжесть которого он ощущал все эти дни, тихо сказал:

– Послушай, Неджми... Ты мог бы продать эту вещь?

Неджми вытаращил глаза, с удивлением посмотрел на револьвер, потом на Омера и расплылся в улыбке:

– Ай-да Хасан-бей!.. Ты что же, все деньги уже пустил по ветру?

– Вроде того...

– Продать можно. А разрешение у тебя есть?

– Вообще-то есть, но я его потерял, так что можешь считать, что нет...

– Тогда он будет стоить немного дешевле...

– Ладно, сколько дадут...

Неджми понимающе покачал головой и вздохнул:

– Ох, уж эти стамбульские красотки!.. Они и штаны заставят человека продать.

– Я через час зайду к тебе, – предупредил Омер. – Ты до обеда сможешь оформить разрешение для продажи?

– Конечно, невелико дело...

Оставив Неджми револьвер, Омер отправился покупать пишущую машинку, которую он тоже присмотрел еще вчера. Половину стоимости машинки он мог заплатить наличными, а половину в следующем месяце. Для этого достаточно было поручительства Гёнюль. Прямо из магазина Омер позвонил ей.

– Я хочу купить здесь в рассрочку пишущую машинку... Ты могла бы дать гарантию уплаты?

В телефонной трубке послышался удивительно знакомый, родной, приятный голос, говоривший слова, которые еще больше согревали и пробуждали у него уверенность в себе и в своих силах.

– Спасибо... – ответил Омер. – Я тебе сейчас пошлю эти бумаги, ты подпиши их... Вечером я возьму билет в ложу на шестичасовой сеанс в какой-нибудь кинотеатр на Бейоглу.

Омеру показалось, что мембране в телефонной трубке передались не только колебания звука голоса Гёнюль, но и радостный трепет и волнение, которые охватили его сейчас.

– Да, – произнес он, закрыв глаза, – я обязательно встречу тебя.

Раздобыв у хозяйки ведро, щетку и большую половую тряпку, Неджми и Омер сняли пиджаки и, засучив рукава, принялись за работу. Они с таким усердием мыли и вытирали, что вскоре вся конторка изменилась до неузнаваемости. Даже треснувшее оконное стекло они заставили блестеть. Оба они были мокры от пота и весело возбуждены. Омер, кажется, впервые в жизни ощущал во время работы такую приятную усталость и испытывал такое истинное удовлетворение.

– Хасан-бей, – кричал ему Неджми. – Посмотри, ты оставил в углу паутину!..

Потом, показывая на вымытое до блеска окно, добавил, смеясь:

– Не беда, что стекло разбито. Это даже к лучшему: летом продувать будет и вентилятор не понадобится...

Омер старательно снял в углу паутину и вытер пыль. Конторка полностью преобразилась и теперь радовала глаз чистотой и скромным уютом.

– Как-нибудь в свободное время, – воодушевляясь, говорил Неджми, – мы эти стены еще подштукатурим и побелим. Правда, Хасан-бей?

– Конечно, Неджми.

Омер, счастливо улыбаясь, сел на плетеный стул и, достав бумажник, протянул Неджми деньги:

– Теперь мы с тобой заработали право на хороший обед. Беги к бакалейщику, нашему соседу, возьми у него бутылку ракы и захвати что-нибудь закусить. А заодно зови сюда и самого бакалейщика.

– Зачем все это?

– Как зачем? Отметим открытие новой конторы.

– Вот так новость! Поздравляю тебя, ага-бей!.. Я и сам, глядя на тебя, думал, что тебе в Сафранболу делать нечего. Да и выглядишь ты, как настоящий стамбульский адвокат...

Пока Омер со счастливым выражением лица устанавливал на хромоногом столике пишущую машинку и раскладывал бумагу, вернулся и Неджми вместе с бакалейщиком, оставившим свою лавку на попечение приятеля. В руках у них были пакеты с колбасой, брынзой, пастырмой[117]117
  Пастырма – вяленое говяжье мясо с чесноком и перцем.


[Закрыть], различные консервы, бутылка ракы и теплый, только что вынутый из печи хлеб.

– Дай бог удачи! – с порога произнес старый бакалейщик. – Наша улица счастливая – дела должны пойти хорошо.

– Спасибо, сосед, – от всей души поблагодарил его Омер и радостно улыбнулся.

Неджми за это время сбегал к хозяйке и принес два стула и стаканы. С присущим ему проворством он разложил все на столе, ударом ладони открыл бутылку ракы и налил всем.

– За успех! За твое счастье! – подняли тост Неджми и бакалейщик.

– За ваше здоровье! – ответил Омер.

До этого дня Омер и не представлял себе, что он может есть с таким аппетитом, как сейчас за этим скромным столом.

Встав из-за стола, пожилой бакалейщик и Неджми обняли Омера, расцеловали его в обе щеки и удалились с пожеланиями всяческих успехов.

Омер остался один. Он испытывал такое чувство, словно только что появился на свет и ему предстоит начать большую жизнь. Он осмотрелся вокруг. Все, кажется, было на своих местах. Полы вымыты, стекла блестят, на столе стоит новая машинка, рядом с ней лежит стопка бумаги, в конторке светло и чисто.

Омер вылил из бутылки в стакан остаток ракы и залпом выпил.

– Сегодня я устраиваю себе выходной день, – вслух произнес он. – Будем отдыхать...

Потом закрыл дверь на ключ и вышел на улицу.

Влажная после дождя земля, пригреваемая сейчас жаркими лучами полуденного солнца, дымилась и словно дышала, наполняя воздух нежным и теплым запахом.

Мир, заполненный деревьями, машинами, домами и людьми, переливался всеми цветами и сиял необыкновенной красотой обновленности...

И Омер, сделав несколько шагов, остановился и жадно вдохнул в себя этот пьянящий запах земли, словно он вдыхал пар, исходящий от теплого, только что разломанного хлеба.