Текст книги "Город без людей"
Автор книги: Орхан Ханчерлиоглу
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Дни проходили в хлопотах по установке турбины, столбов для электропроводов, в служебных делах: допросы обвиняемых, вызовы свидетелей...
Должен ли он жениться на Джанан? Ахмед не мог найти ответа на этот вопрос, заполнявший все его мысли, и совершенно потерял покой. Размышления о женитьбе напоминали ему сны, виденные в детстве. Когда он каждый вечер, вырвавшись из рук тети, которая силой мыла ему руки и ноги, погружался наконец в прохладу батистовых простыней, перед ним возникал ослепительно белый конь. Он садился на него. Конь, словно птица, перелетал через горы, пропасти и привозил его к пещере, где была заточена разбойниками соседская девушка старше его на несколько лет, с которой он каждый день играл. Сторожившие вход в пещеру разбойники разбегались, завидев, как он мчится, поднимая облака пыли. Кто не успевал скрыться, погибал от ударов его острого меча. Ахмед спрыгивал с разгоряченного коня и входил в пещеру. Девушка лежала в углу на мшистой земле совершенно нагая, со связанными руками. Глядя на нее, он дрожал, зубы у него стучали, но приблизиться к ней он никак не мог. Как только Ахмед пытался подойти к девушке, расстояние между ними увеличивалось. Он чувствовал, что ее тело с прохладной кожей нетерпеливо вздрагивает. Тяжело дыша, Ахмед бежал за ней, протягивал вперед руки, чтобы прикоснуться к ее телу, но девушка удалялась от него, словно они были в разных мирах, вращавшихся в противоположные стороны. Ахмед с грустью вспомнил, что ни разу в этих невинных сновидениях он так и не смог к ней приблизиться. Сейчас он чувствовал себя таким же разбитым и усталым, как и тогда после этих снов.
– Господин судья, а господин судья...
Ахмед вздрогнул. В дверь просунулась голова слуги.
– Господин муфтий идет, – прошептал он с тревогой, словно советуя ему тотчас вскочить и бежать навстречу дорогому гостю. Не успел Ахмед последовать этому совету, как в комнату вошел, опираясь на палку, муфтий, белобородый старик лет восьмидесяти, в машлахе[47]47
Машлах – верхняя просторная одежда без рукавов.
[Закрыть]. На голове у него был шарф из коричневой овечьей шерсти. Не давая Ахмеду встать, он забормотал:
– Помилуй, что ты, сын мой... Давненько я тебя не беспокоил.
Жители касабы почитали муфтия как святого. Старик держался подчеркнуто скромно, но Ахмед все-таки чувствовал себя ребенком в его присутствии.
Муфтий вежливо отказался от предложенной ему сигареты. Через приоткрытую дверь слышно было, как мыли посуду. Слуга, не считая нужным дожидаться приказания Ахмеда, поставил джезвэ[48]48
Джезвэ – восточный кофейник с длинной ручкой.
[Закрыть] на огонь.
– Надеюсь, вы здоровы и спокойны?
Ахмед улыбнулся. Сейчас он, кажется, спокоен.
– Да сохранит аллах навеки ваш покой... О вашей милости я всегда говорю с уважением. Обладая всевозможными достоинствами, вы занимаете действительно по праву место среди значительных особ нашего города и являетесь выдающимся человеком.
– Вы очень добры, господин муфтий.
– Помилуйте... Я говорю то, что у меня на сердце. И мне просто стыдно, что я редко навещаю вас.
«Какое счастье», – подумал про себя Ахмед, хотя и не чувствовал никакого отвращения к этому старику, который получил кое-какое образование в медресе[49]49
Медресе – духовная школа.
[Закрыть] и, как говорили, многое повидал на своем веку. Ахмед понимал, что оказываемое ему уважение требовало ответного внимания, и это стесняло его. Когда долгий обмен любезностями кончился, муфтий решил, что почва для разговора достаточно подготовлена, и перешел к делу.
– Господин судья, почему вы не женитесь?
Этот вопрос сразу объяснил Ахмеду причину столь неожиданного визита муфтия. Старый муфтий улыбался, а Ахмеду казалось, что улыбается Кадыбаба.
– Не знаю, я пока не думал об этом...
– Надо жениться, сын мой, такова воля всевышнего. Пророк наш также благословил бракосочетание... Ведь и религия и вера этого требуют, не так ли?
– Вы правы, господин муфтий, но я так занят. Должно быть, поэтому и не нахожу времени подумать о женитьбе.
– Как мне не знать, что вы весь в трудах и заботах. По дороге к вам я видел, как ставят столбы. Спросил, для чего это. Говорят, судья Ахмед-бей приказал.
– Значит, вы видели столбы для электропроводов?
– Ей-богу, я видел, что-то ставят, но хорошенько не разобрал, что.
– Мы пытаемся осветить ночью касабу, господин муфтий.
– Министерство юстиции приказало?
– Нет, не по приказу министерства... Мы делаем это по собственной инициативе.
– Сын мой, все, что вы делаете, – чудо. Для чего, однако, нужен свет ночью?
Ахмед постарался в нескольких словах объяснить преимущества вечернего освещения. Муфтий, поглаживая белую бороду, слушал с серьезностью, какую обычно напускал на себя во время проповедей, которые он читал в мечети после пятничного намаза. При каждом движении его руки шарф сползал с головы к ушам. Поскольку в левой руке у него были крупные четки, он вынужден был оставлять бороду и поправлять шарф правой рукой. Пока Ахмед говорил, муфтий то и дело поправлял шарф и снова принимался поглаживать бороду. Ему было не совсем понятно, каким образом при вращении колеса водой получается ночной свет, но он все же пробормотал:
– Неслыханные вещи... Это все выдумки неверных...
Ахмед улыбнулся:
– Да, господин муфтий. Но что поделаешь, если неверные опередили нас? А ведь это могли изобрести и мусульмане.
Муфтий промолчал. Потом, поглаживая бороду, поговорил еще некоторое время о том о сем и поднялся.
Прожив восемьдесят лет, он знал, когда следует окончить беседу.
По уходе муфтия Ахмед убрал свои бумаги. Полутемная, пахнущая плесенью комната, мысли о женитьбе и, наконец, визит муфтия – все это вконец истощило его силы.
Работать он больше не мог. Ахмед лениво поднялся и вышел на улицу.
Вот уже несколько дней подряд лил дождь. Сегодня погода прояснилась и снова стало невыносимо жарко. Нещадно палило солнце. Сегодня был день почты. Ее привозили в Мазылык раз в неделю, и потому каждый раз это было настоящее событие. Чиновники, жившие однообразной жизнью, ждали газет, писем и даже официальных бумаг с нетерпением, с каким ожидается приезд труппы акробатов. Почту возили на мулах, поэтому определить час ее прибытия было трудно. С самого утра к деревянному бараку с двумя окнами, где расположилась почта, начинал стекаться народ. Ближе к полудню в комнате у начальника почты появлялись каймакам и председатель муниципалитета Хаджи Якуб. Вскоре приходили Кадыбаба, прокурор, заведующий финансовым отделом уезда, уполномоченный министерства просвещения. Простой люд и мелкие чиновники, не удостоенные привилегии ожидать в комнате начальника почты, толпились у дверей, сидели на корточках под деревьями. Начальник почты, человек недалекий, раз в неделю чувствовал себя важной персоной и очень гордился этим. Ахмед с удовольствием, словно был в театре, наблюдал за ним. Начальник необыкновенно смелел в эти дни. Высовываясь то в одно, то в другое окно, он отчаянно бранил почтальона (единственное подчиненное ему лицо), быстро ходил по комнате, то и дело поглядывая на часы с цепочкой и бормоча: «Ну и запаздывает он сегодня». Да, справедлив был аллах, даровав этому бедняге такое счастье лишь раз в неделю.
Ахмед сегодня ничего не ждал и потому решил не заходить на почту. Вот уже несколько дней он не мог избавиться от головной боли, словно в мозгу у него поселился маленький червяк... Пойти в таком состоянии на почту, вести бессмысленные разговоры... Зачем мучить себя? Ахмед прошел мимо почты и направился в поля, горевшие под лучами палящего солнца. Сейчас он особенно остро чувствовал свое одиночество. Да, он был совершенно одинок среди этих людей, населявших городок. Весельчак каймакам, прокурор, замкнувшийся в особом мире со своим семейством, болтун лесовод, молодые учителя, ведущие незамысловатую жизнь, старик муфтий, глуповатый начальник почты, безликий банковский служащий – все они неплохие люди. Ахмед искренне любил их. Но что толку, он все равно чувствовал себя среди них одиноким. Может быть, он сам виноват в этом. С людьми, искренне желавшими стать его друзьями, он держался очень замкнуто, не удостаивая их своей дружбой. Ведь по существу только затея со строительством электростанции, в которую его вовлек лесовод, как-то связывала Ахмеда со средой, в которой он жил. Но сейчас он охладел даже к этому делу и чувствовал какую-то апатию. От жары и головной боли прошлое и будущее представлялись ему бесконечной, однообразной пустыней. «Я женюсь на Джанан!» – вдруг громко закричал он. Звук собственного голоса показался ему странным. Раскаленная земля обжигала ступни. Он снова крикнул: «Я женюсь на Джанан!.. Я женюсь на Джанан!..» Попытался улыбнуться, но не смог. «Почему же мне невесело? Разве решение, которое я принял, не радостно? Что со мной? Почему так болит голова?»
Поля совершенно пусты и безмолвны. Ни звука.
«Я женюсь на Джанан... Я женюсь на Джанан... Почему бы и нет? А потом – прямо в Стамбул... Буду стажироваться на адвоката... Открою маленькую конторку... Город... Жить в городе... Я погибну в этом Мазылыке, не выдержу. Годы уходят... Но почему же так болит голова?»
Впереди показался крестьянин. Взвалив на спину мешок, он беззаботно идет по полю. В мешке позвякивают пустые бутылки. Невольно прислушиваясь к звону стекла, Ахмед отсчитывает в такт шагам крестьянина: дзинь... дзинь... Я женюсь на Джанан... Дзинь... дзинь... дзинь... Я погибну в Мазылыке… Дзинь...
От земли поднимается удушливый пар. Земля под его ногами замерла, словно лишилась чувств от жары. Все мертво – земля, трава, жучки... Живы лишь бутылки... Дзинь... дзинь... дзинь... Хватит, довольно! Я не хочу больше слышать эти звуки... Довольно!.. Довольно!..
Шагает ничего не подозревающий крестьянин, звенят бутылки. Дзинь... дзинь... Вдруг перед глазами Ахмеда засверкали тысячи разноцветных огней. Потеряв сознание, он рухнул на землю.
XIIIПриоткрыв глаза, Ахмед увидел склонившуюся над ним Седеф. Смуглое лицо ее побледнело, глубоко запавшие глаза казались еще более черными и большими. Тонкая морщинка прорезала бледный, точеный лоб, уголки рта опустились. Несколько минут она молча смотрела на него, потом глубоко вздохнула и медленно пошла к столу. Ахмед попытался выпрямиться, но не смог. Приятная слабость разлилась по телу, словно он лежал в теплой воде. В руках и ногах была такая тяжесть, что поднять их было невозможно. Несколько минут размышлений утомили его, и он снова уснул.
К вечеру он проснулся, почувствовав, как к векам его прикоснулось что-то влажное. Открыв глаза, он снова увидел перед собой Седеф. Девушка низко склонилась над ним, он ощущал на своем лице ее дыхание. Заметив, что Ахмед проснулся, Седеф быстро выпрямилась. Щеки ее заливал легкий румянец.
– Седеф, – прошептал Ахмед.
Девушка тоже шепотом спросила:
– Проснулся?
Вечерело. В комнате сгущался мрак. На потрескавшихся стенах дрожали тени, по потолку лениво ползали мухи. Ахмед был в полусне. Вот он лежит на носилках из голубого облака, люди в голубых одеждах поднимают его вверх, к синему небу. Свет слепит глаза, хочется их закрыть. Вдруг процессия останавливается. Впереди – Седеф, вся в белом. Ахмед, собрав последние силы, кричит ей: «Седеф!.. Седеф!..»
Голова его снова падает на подушку, он забывается.
На следующее утро, открыв глаза, он сел в постели. Напротив него на стуле неподвижно сидела Седеф. На ее печальном лице появилась легкая улыбка. Седеф молча посмотрела на Ахмеда и тяжело вздохнула.
– Ты проснулся? – словно в бреду спросила она и неожиданно уронила голову на грудь.
Ахмед испугался, он хотел встать, помочь ей, но не смог. Все тело ныло. С тревогой глядя на девушку, он чуть было не заплакал от сознания своего бессилия. В комнате было так тихо, что Ахмед ясно слышал ее глубокое дыхание. Седеф спала.
Долго смотрел он на нее. Черные волосы рассыпались по плечам. Как она похожа на ангела со старинных картин. Но почему она спит? Что произошло с ним самим? Почему он не может встать? В теле такая тяжесть, а ему кажется, что он словно заново родился и все светлое и радостное—впереди. Он попытался вспомнить, что же произошло. Может быть, он болен? Мысли утомляли его: Он отказался от попытки что-либо вспомнить и с непонятным спокойствием продолжал наблюдать за Седеф.
Прошли секунды, минуты, часы. Вдруг Седеф вздрогнула и вскочила со стула. Проворным движением она собрала рассыпавшиеся волосы и, смущенно улыбаясь, сказала:
– Я, кажется, задремала.
– Ты порядочно поспала, – улыбнулся Ахмед и вдруг встревожился: – Ты что, больна?
Девушка молча переставила стул, на котором сидела, на обычное место к столу. Подняла с пола соскользнувшую с головы косынку и, направляясь к двери, спросила:
– Хочешь молока?
Ахмед утвердительно кивнул головой. Он сразу почувствовал, что голоден, как прожорливый деревенский мальчишка. В приоткрытую дверь заглянула Хатидже-нинэ:
– Ну как ты? Лучше стало?
– Я чувствую себя хорошо. Войди, Хатидже-нинэ.
– Утром приходил лесовод. Да он каждый день бывает. Сказал, после обеда опять зайдет. Пустить его?
– Конечно, Хатидже-нинэ.
Старуха привычным движением подняла с пола упавшее полотенце и внимательно осмотрела комнату.
– Я очень болел, Хатидже-нинэ?
Старуха пожала плечами. По ее мнению, болезнь не была опасной, если человек не умер.
– Болел...
– Сколько часов я проспал?
Хатидже-нинэ странно посмотрела на Ахмеда, потом широко улыбнулась беззубым ртом:
– Много...
Ахмед впервые видел ее улыбку. Ему так хотелось с кем-нибудь поговорить.
– Расскажи-ка, что слышно в касабе, Хатидже-нинэ?
– Да что может здесь быть, ничего... Касаба – она и есть касаба.
– Как соседи?
– С тех пор как ты посадил Салиха в тюрьму, дети ходят голодные. У Джафера вол болеет... В прошлом году один сдох, если и этот сдохнет, как будет жить?
Ахмед почувствовал, как в сердце его медленно закрадывается тревога.
– Значит, семье Салиха трудно приходится?
Хатидже-нинэ молча, с укором посмотрела на него, словно говоря: «Ты влез в их семейные дела... Ты один виноват, что они теперь так мучаются... Да еще осмеливаешься жалеть их!» Улыбка ее тотчас исчезла, на лице появилось обычное хмурое выражение. Направляясь к двери, она сухо сказала:
– Господин каймакам наказал, когда проснешься, сообщить ему. Пойду пошлю кого-нибудь.
Вскоре по уходе Хатидже-нинэ во дворе раздался зычный голос лесовода, в одно мгновение рассеявший все тревоги Ахмеда. С лесоводом пришел и учитель Бекир.
Войдя в комнату, лесовод поставил на стол какую-то коробку.
– Желаем выздоровления. Ты нас здорово напугал, судья.
Улыбаясь, Ахмед пожал им руки.
– Каждый день по нескольку раз, – говорил Бекир, – мы справлялись у Хатидже-нинэ, проснулись вы или нет. Слава богу, что хинные уколы все-таки помогли. Это вот лесовод придумал.
– Какие уколы?
– Ну и чудак ты, Бекир! – закричал лесовод, хлопнув учителя по спине. – Ведь Ахмед ничего не знает! – И он принялся оживленно рассказывать. Узнав о том, что Ахмед потерял сознание в поле, он тотчас побежал к каймакаму. Вместе они пошли к Хатидже-нинэ. Ахмед лежал без сознания, бледный как полотно. Каймакам послал за муниципалитетским врачом, но старик доктор не мог выйти из дому из-за обострения ревматизма; слава богу, он, лесовод, не оказался таким беспомощным, как другие. В его аптечке есть все – от сульфамида до вакцины от сибирской язвы. Они с каймакамом смерили ему температуру. Его то знобило, то бросало в жар. Они смело поставили диагноз. Потом позвали Садыка-агу, и он три дня подряд делал Ахмеду уколы хинина. Температура спала, но организм его был так истощен, что целых пять дней он пролежал в забытьи...
Ахмед слушал все это с удивлением, но в то же время как-то равнодушно, словно речь шла не о нем, а о ком-то другом. Вдруг ему вспомнилась Седеф. Бедняжка... Целых пять дней провела она у его постели без сна. И увидев наконец, что он пришел в себя, сразу уснула. Ему слышался ее шепот, ее глубокое дыхание.
Божественная радость наполнила его сердце.
– Ну, будет тебе, – остановил лесовода учитель Бекир. – Слава богу, все прошло.
– Я огорчен, друзья, что невольно причинил вам беспокойство, и очень благодарен за ваше внимание ко мне.
Лесовод пододвинул стул к постели Ахмеда и сел, радостно потирая руки:
– Ну, а теперь перейдем к новостям!
– Какие новости?
Ахмед был счастлив, как ребенок, которого все балуют. Хотелось слышать только радостное, любить.
– Завтра будет гореть свет.
Лесовод задыхался от волнения.
Что за свет? Все перемешалось в голове Ахмеда – и действительность, о которой ему рассказывали, и сновидения. Разве не горел свет, когда он открыл глаза сегодня утром? Да такой свет, что, казалось, он никогда не погаснет!
– Если поднажать на рабочих, монтаж турбины можно закончить сегодня. Но мы хотим эту благословенную минуту пережить вместе с вами. Поэтому мы велели мастеру не торопиться. Завтра к вечеру все будет закончено.
Значит, дерево, в течение долгих месяцев орошаемое тревогами и волнениями, через сутки даст свои первые плоды! Лесовод и учитель ушли. Сердце Ахмеда пело от восторга. Да, эта новость могла в один миг восстановить его здоровье, подорванное тропической лихорадкой. В комнату вошла Седеф с чашкой молока. Ахмед, волнуясь, сказал, указывая на лампочку, давным-давно повешенную на потолке:
– Завтра она загорится.
Седеф молча поставила чашку с молоком и румяный поджаренный хлеб на стул у постели. Горячее молоко распространяло аппетитный аромат.
– Это, наверное, гости забыли? – сказала Седеф, взяв коробку, оставленную лесоводом. – Конфеты, наверное. А сверху бумажка приколота. Что-то написано.
Ахмед улыбнулся. Какой удобный случай устроить экзамен своей ученице!
– Ну-ка, прочти, что там написано.
Седеф нерешительно смотрела на листок бумаги.
– Читай.
Девушка, осмелев, стала разбирать:
– Ува-жа-е-мо-му... судь-е... гос-по-ди-ну... Ах-ме-ду...
Седеф остановилась, перевела дух и, улыбаясь, взглянула на Ахмеда.
– Ну, ну, смелее... Читай дальше.
– С ува-же-ни-ем... и поч-те-ни-ем.
– Молодец! Видишь, получается... Оказывается, уметь читать не так-то уж трудно. Посмотрим-ка теперь, что там в коробке.
Передавая коробку, Седеф случайно коснулась его руки, и Ахмед почувствовал, как дрожат ее горячие пальцы.
Коробка была перевязана блестящим красным шнуром. Значит, подарок куплен в вилайете. Открыв коробку, Ахмед ахнул от изумления и радости. Это был маленький радиоприемник.
Он не верил своим глазам и с восторгом рассматривал его. Рычаги настройки, шнур, шкала с названиями станций... Вверху – Марсель, Лейпциг, Мюнхен, Рим, внизу – Румыния, Алжир и еще ниже – Анкара...
Вот она, настоящая, щедрая дружба бедных!.. Радость, которую он испытывал, казалось, утомила его больше, чем болезнь. Как хотелось ему теперь поскорее увидеть горящие электрические лампочки.
Выпив молоко, Ахмед снова взял радиоприемник. Осторожно, с любовью поворачивал он рычажки включения и настройки. Одно за другим прочел названия станций. На маленькой шкале уместился весь мир. Вот Балканы, Центральная Европа, северные страны, Восток... Ему, словно ребенку, не терпелось поскорее услышать, как говорит этот таинственный ящик. Усталый и счастливый Ахмед заснул и спал в ту ночь беспробудным, спокойным сном.
Наутро, когда сквозь оконные занавески стали пробиваться первые лучи солнца, в комнату вошла Седеф. В руках она держала большую голубую чашку.
– Я принесла суп.
Ахмед, очнувшись от приятной дремы, открыл глаза. В комнате витал аромат горячего супа. Ахмед вдруг почувствовал страшный голод.
– Спасибо, Седеф, – улыбнулся он. – Славная ты девушка...
Ахмед ел с аппетитом; огромная миска опустела в одно мгновение.
– Я не наелся, Седеф. Можно еще?
Съев с таким же аппетитом и вторую миску, он почувствовал, что оживает. Седеф помогла ему сменить белье. Он умылся, побрился, причесался. Самые противоречивые чувства владели Ахмедом, когда он видел, с каким усердием бегала Седеф из комнаты в комнату, желая помочь ему. Кто ухаживает за ним с такой любовью? Жена? Когда же он женился? А может быть, он еще ребенок и лежит в детской, на верхнем этаже деревянного дома в Стамбуле?
Майка и сорочка, которые он надел, пахнут лавандой, словно тетя только что вынула их из сундука. А вот и она сама, нежная, ласковая тетя, в течение многих лет заменявшая ему мать. Как чудесно звенел замок сундука из орехового дерева, где хранилось чистое, выглаженное белье. Этот звук означал, что болезнь ушла из его тела. А когда дело шло на поправку, солнце сверкало еще ослепительнее и воробьи под его окном чирикали еще веселее. Да, жизнь его в Мозамбике – скверный сон.
После обеда его пришли навестить каймакам и Кадыбаба. Ахмед уже поправился, болезнь смела преграду, выросшую между разумом и сердцем. Теперь он хорошо знал, чего хочет и какой путь должен выбрать для достижения цели.
Каймакам по обыкновению был весел, смеялся и заражал своим весельем окружающих. Заметив на столе в углу радиоприемник, он подошел к нему, чтобы рассмотреть поближе. Ахмед, не колеблясь, приступил к разговору, на который он окончательно решился, все обдумав и взвесив.
– Сегодня утром я получил письмо из Стамбула.
Кадыбаба радостно улыбался, как человек, уверенный в будущем.
– Поздравляю, сын мой.
– Дядя пишет, что я должен взять на месяц отпуск и поехать в Стамбул.
– Неплохая идея... Отдохнешь немного...
– Родственники моей невесты говорят, что больше не могут ждать.
Ахмед не помнил, как он произнес эти слова, какое впечатление произвели они на Кадыбабу. Сердце его отчаянно билось, в ушах стоял такой шум, что ему показалось, будто он оглох. На мгновение воцарилась тишина. Секунды тянулись бесконечно долго. Наконец каймакам, щелкнув еще раз переключателем диапазонов, повернулся к Ахмеду и, как ни в чем не бывало, сказал:
– Я тоже куплю себе такую штуку...
Итак, история, тянувшаяся долгие месяцы, была разом окончена. Ахмед выполнил наконец свой долг. Зачем он не развеял вовремя надежду, зародившуюся в сердце отца и дочери? Очевидно, болезнь подействовала не только на его организм, но и на состояние духа. За последние сутки его отношение к жизни изменилось, появилось желание по-иному наладить свои отношения с людьми. Сейчас он чувствовал себя беззаботным, легким, как птица. Сердце его, словно море после неистовой бури, было радостно и спокойно.
По уходе гостей Ахмед с трудом сдержал себя, чтобы не позвать и не обнять Седеф, исчезнувшую, как только появились каймакам и Кадыбаба. Он пошевелил сначала руками, потом ногами. И, сбросив одеяло, встал. Радуясь, словно ребенок, подошел к окну. На крыши Мазылыка опускался тихий вечер. В голубой дымке, поднимавшейся к небесам, словно таяли силуэты крестьян, возвращающихся с дальних полей. Все замерло. Только летучие мыши да светлячки носились в темноте. Сейчас касаба погрузится во мглу, в которой спит веками. Но что это? Вдруг вспыхнул ослепительный электрический свет. Во всем своем безобразии предстали взору кирпичные стены, обложенные кизяком, кучи навоза перед домами...
