Текст книги "Проводники света (СИ)"
Автор книги: Ольга Моисеева
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Остановился Колояр, оглянулся, а Белогор-то, оказывается, тут как тут! – так, волком белоголовым, всю дорогу прямо за внуком и следовал.
Вышли они прямо к тыну, и в нос Колояру ударили совсем другие, чем в лесу, запахи. Сейчас только он вспомнил, сколько всего чуялось в воздухе, пока нёсся он во всю прыть, а потом, когда в воздух поднялся, пропали те запахи, и теперь уж другие захлёстывают: люди и их жилища, кони... коровы, много! Много всего, да не то! Не то!..
Перемахнул рыжий волкодлак через тын, выпрыгнул на улицу, что идёт вдоль длинной стены дома Горислава, принюхался и тряхнул головой, отгоняя назойливый дух людей. Прочихался, потом снова неторопливо повёл носом, чутко прощупывая воздух, и... – ага! вот он! Есть! Это был вовсе не тот пахучий след, что обычно собаки и настоящие волки берут, а нечто иное, тайное, одному лишь Чёрному оборотню присущее и другим оборотнем только лишь чуянное.
Белоголовый всё это время безмолвно и недвижно стоял, наблюдая за Рыжим, а как понял, что поймал тот, наконец, дух Чёрного волкодлака, кивнул одобрительно и оскалился. А затем подпрыгнул, грянулся оземь и человеком – седым стариком Белогором – встал.
«Так тебе, стало быть, и пень тот с топориком не нужен!» – хотел вопросить-восхититься Колояр, но вместо слов из глотки вырвался протяжный вой.
Он высоко подпрыгнул, попытался в воздухе перекувырнуться-перекинуться, да не вышло: как был волком – так и остался.
– Здесь не оборотишься ты, не пытайся, – сказал Белогор. – Это только Духи из мира Нави всеми обличьями сразу полнятся, потому средства явные мне уже не нужны. А ты, внучек мой милый, – живой, а в мире Яви живому куда как труднее, без вещи особой, обходиться, не готов ты к такому пока. Вот вернёшься, через топорик в обратную сторону прыгнешь, человеком тогда сделаешься.
Заворчал рыжий Колояр-волкодлак в знак того, что уразумел объяснение дедово, маханул опять через тын, рванулся было к лесу, дабы к избушке во всю прыть пуститься.
– Стой! – остудил его пыл Белогор, вновь, без малейшей задержки, оказавшийся рядом. – Не спеши. Иль забыл уже, внучек, для чего мы здесь?
«Чёрный волкодлак! Здесь он был, когда победил я его, здесь дух его витает ещё... – Колояр принюхался, потом порыскал вдоль тына, за которым бился он с нежитью, пробежал пару раз туда и обратно, остановился в растерянности: – Не могу я взять след! Распознать, куда он отсель двинулся?..»
– Не чуешь, куда волкодлак ушёл? – усмехнулся дед: то ли по виду вытянувшейся рыжей морды о промахе внука догадался, то ли думы его читал, как свои. – Оно и правильно, ибо, как поверг ты его, так он в Навь обратно и возвратился.
«Что ж делать-то теперь, как искать?!»
– Так в Нави и будем искать! – ответил Белогор – видать, и впрямь мысли слыхал, не иначе. – Затем я и пришёл на твой зов. Волею владыки перекрёстков Велеса, явившего сей ночью тебе лик свой и дверь для тебя в мир Нави на время открывший, перенесу я тебя туда волкодлаком, чтоб ты Чёрного вынюхать смог. Узнаем, кто им повелевает, и я тебя сразу назад верну. Готов ты к пути такому?
Значит, и впрямь он Велеса великого видел, ободрился Колояр, а раз сам Бог ему помогает, стало быть, важное дело они с дедом затеяли. Робеть и отступать при таком покровителе – да ни в жизнь!
«Готов!» – кивнул Рыжий волк и даже ударил лапами оземь в знак согласия.
Белогор улыбнулся и повёл внука-волкодлака в густой малинник поблизости, где дух Чёрного ещё чувствовался, а самого Рыжего случайному глазу видно не было. Простёр ладонь над его головой и стал читать заклинание. И сразу же ощутил Колояр, как поднимается ветер, всё сильнее и сильнее, а кусты окрест, вместо того, чтобы гнуться, волноваться да к земле прижиматься, вдруг кругом пошли. Да быстро, аж в глазах зарябило, а потом и верх с низом поползли друг за другом, местами поменялись – раз, другой, третий! Юноша будто кувыркался, пока всё вокруг тоже вертелось в безумной пляске, внутренности, подскочив к горлу, ухали в самый низ, в голове и животе – неразбериха, и накрыла вдруг тьма кромешная, а спустя мгновение Колояр вдруг дедову руку на себе почувствовал и внутри разом всё успокоилось.
Тьма расступилась, и увидел он вокруг ровный тихий полусвет, ибо не катится над миром мёртвых небесная телега Даждьбога, однако видно всё хорошо, пусть и нет ярких красок. Сам Колояр остался здесь тем же волком, только серым – совсем съела Навь его солнечную рыжесть, тенью бесцветною сделала. Оглянулся юноша и увидел тёмную ленту реки – далеко ли, близко ли, никак не ясно почему-то, лишь серые тени на берегу движутся, откуда и куда – не постичь.
– Река Забвения, – проследив за его взглядом, сказал Белогор. – Стоит её перейти, как перестаёт душа помнить, кем в жизни была... но наш Чёрный волкодлак не там, раз ты чуешь его, ты ведь чуешь?
Колояр повёл носом: о да! дух Чёрного не пропал, здесь он ещё, здесь! В преддверии Нави.
Пустился он тогда по следу, во всю прыть, лапами от земли мощно толкается, а по виду всё будто бы на том же месте остаётся, жуть берёт, да и Белогор странным образом за волчьим бегом легко поспевает – вот диковина!..
А потом вдруг – раз! – и вот он, прямо перед Колояром: тот самый чёрный волк – учуянного духа источник.
– Кто ты? – спросил юноша, внезапно обнаружив, что стоит вроде как человеком, хоть и неплотным: текучим и тенистым одновременно – чувство, словами неописуемое. Осмотрел своё «тело», взгляд обратно на найденного волкодлака перевёл, а он тоже уже не волк, а человек.
– С чего бы мне тебе называться, волчок рыжий мелкий?
– Не хочешь внуку, мне назовись, – прищурился Белогор. – Не из нашего ты роду, и не из соседских – никогда не видал тебя раньше.
– Из дальних мест, выходит! – подхватил Колояр, с любопытством разглядывая незнакомца.
Лицо у того было узкое, глаза и волосы тёмные, точнее в свете Нави не определишь, губы как нитка, подбородок крупный, телом сух и жилист, в плечах широк, ноги крепкие.
– Не из ваших я, – мрачно ответствовал муж. – Но с тобой, белоголовый, говорить стану, вижу – старше ты меня, опытом мудрее, да и правильный, раз в Слави обитаешь... Я бы тоже туда хотел, да не вышло. Чурославом меня зовут, я с далёких земель, за пять сотен вёрст от вашего племени. – Он глубоко поклонился Белогору. – Воеводой вещим был, пока стрелы степняков меня не сразили...
– А я ведун Белогор, – представился Колояров дед и, к великому изумлению внука, ответно поклонился Чурославу – в пояс!
– Разорвать он меня хотел! – не удержал ярости юноша. – Кишки выпустить!
– А почто ты рыбку мою золотую украл, волчок?!
– Украл?! – взвился Колояр. – Я?
Мигом обратился он волком и бросился было на обидчика, однако Белогор, с необычайным проворством, прыгнул и, сжав бока внука железной хваткой коленей, удержал на месте, приговаривая:
– Не смей пререкаться со старшими! Имей терпение выслушать.
Со старшего, правда, старик тоже ответа потребовал:
– Неладно такими словами бросаться, Чурослав! Лучше бы объясниться тебе, пока поздно не сделалось. Пусть ты и воевода, внука в обиду не дам. Рассказал он мне, откуда рыбка: дева Нега ему подарила!
– Что? – зрачки мужа вспыхнули красными точками. – Да как смеет он перечить старейшинам?! Моя это рыбка, мне дар особый!
– Не его это дар!! Неправда! Не его! – не помня себя от ревности, выкликнул Колояр, ужом выскользнув из дедовой хватки и став в облике человека.
– Те, кто в Нави, говорят правду! – жёстко осадил Белогор юношу, одновременно ухватив за руку, – пальцы как клещи – не вывернуться. – Небылицы сочинять только живые способны, запомни сие, Колояр, намотай на ус! Но и тебе я верю, не мог ты мне, деду своему, небывальщину такую про Негу сказывать. Не то здесь что-то, Чурослав, сам погляди! – призывая его к миру, дед вытянул свободную руку раскрытой ладонью к груди воеводы. – Ты старше и внука моего много мудрее, стало быть, разумеешь: коли Нега вам двоим один и тот же дар посулила, знать, вражду между вами нарочно посеяла и взрастила!
– Нет! – ожесточённо мотал головой Колояр, не помогала даже впитанная с детства покорность безраздельной власти старших. – Нет! Она любит меня! Меня!!
При слове «любит» Чурослав скрипнул зубами и сжал кулаки, но с собой совладал – видно, зацепили его слова Белогора, мысль новую пробудили. Красные огоньки в зрачках погасли, он отступил и прищурился, глядя мимо собеседников вдаль, словно вспоминал что-то.
– Раскумекать нам надо, что делается, – медленно опуская руку, веско проговорил Белогор. – Неладное с молодым творится, совсем разума лишился! Да не по своей вине, как мне видится... Согласен ты, воевода?
– Согласен, – спустя долгие, томительные мгновения, произнёс тот. – Расскажу я вам, как у меня дело было, там и раскумекаем. Ты, Белогор, только внучка своего угомони, чтоб слушал с должным почтением...
– Повинись! – сухо потребовал от Колояра Белогор. – Не враги мы, а соратники, и дело сейчас у нас общее.
– Прости, воевода Чурослав, – под напором двух пар мудрых глаз, выдавил юноша.
Хоть в груди всё так и горело от ревности, умом-то соображал он уже, что и правда что-то не так с Негой, ой, как сильно не так!.. Несообразности, как верно подметил дед. Колояр поклонился, коснувшись рукой земли.
– Злобы на тебя, отрок, я не таю: околдован ты, вот собой и не владел! Я сам с трудом справился, хоть и старше тебя и мудрее... Да и мёртвый уже! но даже в Нави покоя мне нет – остался в преддверии, колдовством пойманный.
– Чьим колдовством? – сразу же взволновался Колояр. – Кто наслал тебя волкодлаком меня и деву Негу рвать?!
– Деву рвать?! – нахмурился Чурослав. – Что говоришь ты такое, отрок? Не рвал я деву Негу – опомнись! Я любил её, и на землю волкодлаком по её же воле отправился – с тобой поквитаться.
– По воле Неги?! – растерялся Колояр от столь нежданного поворота. – Поквитаться? За что?
– Сказала, ты рыбку-подвеску украл! Колдун, мол, ты, из чужих земель, нарочно летаешь над битвами вороном, дабы силой тёмной от коварства и злобы врагов, как пищей, полниться, и, как только я пал, стрелами в грудь пронзённый, сорвал ты с меня оберег-рыбку, да и был таков! Потому и не сумела мне дева помочь, что я дара её лишился и душу тем себе повредил. Сказала, рыбку добуду – восстановит она мне душу, чтобы я в самую Правь, прямо к Богам, отправился. Ответствовал ей тогда, что в Слави хотел бы остаться – потомков хранить, как ты, Белогор, подсказки и помощь им свою предлагать... Согласилась Нега, пообещала устроить, но, по всему выходит теперь, обманула она меня.
Обжигали эти слова Колояра так, что уши горели, а грудь теснила тоска. Горько было слушать воеводу, трудно заставить себя признать, как жестоко провела его Нега. Но он понимал: и живой-то старейшина никогда такие небылицы молодому гостю из далёких земель сказывать не стал бы, что уж про навьего Пращура говорить!.. И потому внимал ему юноша чутко, потихоньку избавляясь от наведённого девой морока.
– Обещал ты нам, воевода, поведать, как дело было, когда Негу ты встретил, – мягко напомнил Белогор.
– Поведаю, – кивнул Чурослав, призадумался ненадолго, потом объявил: – Тут с самого начала рассказывать надо.
– Выслушаем с почтением, – с расстановкой молвил Колояров дед.
Глава 6. Глубокое проникновение
Вера смотрела на Бориса Андреевича и пыталась понять, может ли то, что он говорит, быть правдой. В очередной раз кольнуло сожаление, что нет больше лампочных способностей, и ей остаётся полагаться на интуицию. И внешне, и по поведению Жарков на психа вроде не походил и определённо был наделён ведовскими – по его собственному выражению – способностями, раз сумел найти бывший лысорский бассейн и сделать так, чтобы Вера сюда пришла. Да ещё и про кулон-рыбку как-то узнал!..
Но внеземная цивилизация существ иной, волновой, природы, которые уже являлись на Землю в шестом веке! – о чём Жарков теперь, в двадцать первом, вдруг нежданно-негаданно вспомнил?.. – это как-то уж слишком!.. Хотя...
Ну, вот взять, например, лысорей! – тварей вообще непостижимой природы, размеров и мощи. Разве не выглядят они для непосвящённого как самый худший бред пациента дурдома? «Существо», «кластер», «объединение», «тьма» – всё это весьма далёкие от их истинной сути слова, которые люди использовали, лишь бы как-то определиться, а сами знали: к лысорям никакие человеческие понятия не применимы в принципе. А ведь эти жуткие уроды существуют на самом деле! Веками обжирали они человеческие души, убивали «лампочек», создали искусственных людей-устранителей и использовали их потом в качестве своих аватаров...
– Эй, Вера, вы меня слушаете? – Борис Андреевич помахал ладонью перед её лицом. – Алё!
– Да-да, я слушаю! – опомнилась она. – Просто... немного задумалась, извините... Вы сказали, что вспомнили, как жили в шестом веке?
– Звали меня тогда Колояром, – улыбнулся Жарков. – Красивые имена в те времена были, особенно такие вот двусложные, как моё.
– А Деяна? – тут же спросила Вера. – Это ведь тоже старославянское имя... чьё оно?
– Я думаю, вы и сами уже догадались? – то ли спрашивая, то ли утверждая, проговорил Борис Андреевич.
– Вы так обращались ко мне во снах... Хотите сказать, я тоже воплощалась в шестом веке и... – она умолкла, заёрзав на чурбаке: всё-таки это было очень странно!
– Так вас тогда звали.
– Ладно, – она смиренно вздохнула. – Тогда расскажите, что именно вы про меня вспомнили.
– Мог бы, конечно, – кисло протянул Жарков, – но это будет так долго, нудно и блёкло... в общем, мне бы очень хотелось воспользоваться другим методом передачи информации.
– Это каким же?
– Прямым! Показать. Всё и сразу. С помощью ворожбы.
– Ворожбы? – брови Веры полезли вверх. – Вы серьёзно? Колдовать, то есть, будете?!
– Если вы, конечно, не против, – как ни в чём не бывало, подтвердил Борис Андреевич. – Я мог бы побудить вас вспомнить, но вы должны согласиться и не препятствовать, насильно заставить вряд ли получится... да я и не хотел бы!
Какое-то время она молча изучала его лицо, потом осторожно спросила:
– А что конкретно вы собираетесь делать?
– Разведу огонь на капище, принесу дары Велесу и попрошу его о помощи, потом вы выпьете специальный травяной сбор, я произнесу заговор, и вы ту себя вспомните. Надеюсь!
В кармане у Веры пропиликал смартфон. Борис Андреевич жестом предложил посмотреть, что там. Оказалась рекламная эсэмеска. Смахнув её, девушка глянула, нет ли чего интересного в ответ на выложенное сегодня фото.
– Что пишут? – осведомился Жарков и, встретив её удивлённый взгляд, показал на огороженную площадку: – Вы ведь про это в соцсетях интересовались? Мне любопытно!
– Ну-у-у, – протянула Вера, просматривая комменты и сразу отбрасывая не относящиеся к делу высказывания и попытки блеснуть остроумием, – пишут, что это похоже на современное капище неоязычников...
– Предпочитаю термин «родноверы», – чуть улыбнулся Борис Андреевич.
– Что они собираются в общины и танцуют в лесах и парках, восхваляют древних Богов, совершают обряды... о! а вот тут пишут, что все язычники – сатанисты, режут козлят и людей убивают – человеческие жертвоприношения, типа! – Она вскинула голову и воззрилась на ведуна.
– Да что за глупости?! – скривился Жарков. – Ну и невежды... там у вас... – он покачал головой, а потом рассмеялся: – Сатанисты, жертвы человеческие – вот же бред!
– Ладно, – тоже усмехнувшись, Вера сунула смартфон в карман. – На сатаниста вы и впрямь не похожи. Как и на члена... танцующей в лесу общины неоязычников, или как там вы сказали?..
– Родноверов.
– Ну да. Ладно. Значит, людей и козлят вы не режете...
– И на том спасибо!
– ...однако веры в древних языческих Богов, как я вижу, придерживаетесь.
– Угу.
– Так почему же вы тогда тут один? отпуск свой коротаете? Где ваши собратья родноверы, почему вы не с ними?
– Потому что общин этих много, и деятельность их сильно разнится: одни занимаются реконструкцией костюмов и доспехов, другие концентрируются на сближении с природой и хотят обрести с ней полную гармонию, а иные налегают на традиции ратоборства и старинных боевых искусств. Ещё бывают игруны-ролевики, а кто-то занимается возрождением народных промыслов, искусств и обрядов, имеются даже политически направленные объединения... короче, общины есть всяческие, некоторые даже враждуют друг с другом, но я... Мне, знаете ли, вся эта возня и внешняя мишура ни к чему. У меня своя чёткая цель имеется и знания, которые вряд ли кто-то из родноверов может со мной разделить.
– Но почему, если они тоже изучают древних славян и верят в тех же Богов, что и вы...
– В том-то и проблема, Вера! – с жаром перебил её Борис Андреевич. – В том-то вся и проблема!
– В смысле?!
– В смысле, что они в тех Богов – верят, а я – знаю! – Он пожевал губами и продолжил, отвечая на застывший в глазах девушки вопрос: – Я точно знаю, что они есть.
– Вы что, хотите сказать, языческие Боги... – она замялась, неуверенная, что правильно его поняла, – существуют на самом деле?
– Да, существуют! Те, кого сейчас называют языческими Богами. Это не люди, разумеется, но они так же реальны, как вы или я, и раньше, в те времена, когда я был Колояром, а вы – Деяной, Боги помогали людям и иногда даже позволяли себя увидеть.
– А теперь что? – криво улыбнувшись, догадалась Вера. – Не помогают?
– Теперь они заперты, – кивнул родновер Жарков. – Все, кроме Велеса... впрочем, сейчас говорить об этом преждевременно. Сначала надо, чтобы вы себя вспомнили и уж тогда...
– Знаете, Борис Андреевич, всё это, конечно, очень интересно, но мне пора! – она встала с чурбака, подхватив свой рюкзак. – Пойду я!
– Хорошо, – на удивление легко согласился он. – Пожалуй, так и правда вам будет спокойнее. Время, конечно, не ждёт, ибо кулон-рыбка сейчас стал штукой весьма опасной, но... давайте договоримся так: поразмыслите о моём предложении на досуге и приходите сюда завтра. Надумаете вспомнить – отлично, я помогу, а нет, ну что ж – придётся мне вам всю эту историю словами рассказывать.
– До свидания! – попрощалась Вера и быстро двинулась вверх по холму, прочь от этого стрёмного типа, его реальных Богов и самостийного капища.
Когда она проходила мимо высокой осины, ворон Крук хлопнул крыльями и трижды каркнул ей вслед.
В голове царил полный сумбур.
Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Ровный полусвет, тёмная Река Забвения – то ли близкая, а то ли далёкая, не постичь, серые тени на берегу вроде бы движутся, но, как ни глянешь, они снова на месте – те ли, другие – не различить. Всё здесь, в преддверии Нави, застыло навеки вне хода ночи и дня.
Замерли и Белогор с Колояром, ожидая рассказа Чурослава.
Собравшись с мыслями, воевода пригладил усы и заговорил:
– Здесь, в лесах северных, вольготно племена ваши живут: одна слободка на сто вёрст, да и та малая и хилая. Ну, оно и понятно: тишь да гладь вам тут, когда гнёзда ваши родовые лесами густыми, реками да болотами с зыбкими трясинами закрыты. Полчищ чужих вы в глаза не видали, ежели только соседи вдруг забалуют да свару затеют... У нас же – каждый град – крепость, вокруг ров глубокий, тын высокий, а ближе всего к степи – слобода, куда каждый род нашего племени сынов своих от работ отрывает, дабы воинами в крепком месте сидели, от степняков отбиваться, хранить нашу землю, врага на неё не пускать. Там, в слободе, я и был воеводой.
Взгляд Чурослава затмился, не видел уже настоящее, смотрел внутрь себя, вспоминая.
– Попал я туда ещё отроком безусым и сразу понял: хочу такой жизни, как у слободских воинов, что могучи были, как медведи, ловки и храбры, как волчья стая, опасны, как матерые вепри. У тех – клыки, а у слобожан – оружие словно с телом сращено! Били стрелами и копья метали с коней, как с земли, одними ногами правя, в поводьях не нуждались, коленями рёбра коню сломать могли! Вот и я жаждал стать как они, бился над собой до упаду, любых испытаний искал, родичей годами не видел. Нравилась мне такая жизнь, не желал иного. Луком, мечом да копьём лучше всех овладел, силён был и здоров, как тур! Даже женился когда, жил всё равно в слободе, жену раз в пару месяцев, а то и ещё реже навещал. Старый воевода умер, старейшины единым словом меня, вместо него, назначили, так хорош я был всегда в ратном деле. Не только силой и ловкостью, но и чуткостью духа превосходил я многих: мысли чужих прозревал, врага за много вёрст чуял, за то вещим и звали. Узнавал о набегах степняков заранее, с вышки ещё ничего не видно, а уж бередит тревога внутри – неладно на дальних подступах! Шли тогда в ночной поиск, и оказывалось: не ошибся я! Отбивали набеги малой кровью, силой ума и прозреньем духа врага побеждая. Пятнадцать вёсен воеводой я был, а жил-то в слободе с детства, уж и не упомню сколько...
Умолк он, лицо просветлело, словно огнём былых битв изнутри освещённое, а глаза – тёмная вода в омуте – что в глубине таится, не разобрать.
– Славная жизнь у тебя была, Чурослав, за других радел, землю родную защищал! – вкрадчиво произнёс Белогор, когда молчание рассказчика затянулось.
– Отчего ж я, мудрый и вещий воевода, будто отрок, на Негины посулы поддался? – откликнулся тот, сдвинув брови. – Это ты хочешь спросить?
– Пока я лишь слушаю тебя, Чурослав, поспешных вопросов не задаю, но и высказаться, коль ты молчишь, а мысль пришла, не зазорно.
– Не зазорно, – кивнул воевода и, мазнув взглядом по нахмуренному лицу Колояра, смотревшего в землю, усмехнулся: – А твой внук сейчас мрачно дивится: как так – воин великий, а, став волкодлаком, дал себя одолеть?
Юноша поднял глаза, брови взлетели вверх – не в силах был утаить удивление, как точно Чурослав его мысли прозрел.
– Не моя то воля была – позволить себя одолеть... Коли сошлись бы мы с тобой в Яви, когда жив я был и с девой незнаком, быть тебе битым в честном бою, и никакое сиянье рыбки золотой меня бы не ослепило. Зато теперь-то понимаю я: ослеплены были не очи мои, но душа! Душа моя была связана, опутана, истощена и ослеплена...
Лучи-ниточки! – вспомнил Колояр свою последнюю встречу с Негой. Они пронзали его светового двойника-душу во всех направлениях, будто сеть золотая...
– А малец-то, похоже, знает, о чём я, – наблюдая за ним, обронил воевода. – Ну-ка скажи, показывала тебе дева душу, разными огнями сиявшую, с золотой рыбкой в серёдке?
Колояр хмуро кивнул.
– Показывала, – лицо Чурослава помрачнело, да и сам он весь потемнел, будто чёрная туча сверху нашла и свет перекрыла. – Вот и ясно теперь: обманула обоих – и стар и млад в сеть к ней зашли, будто рыба – в невод...
Ко мне дева явилась, когда я от старейшин стал больше отроков в слободу требовать, но они не слишком-то хотели рабочие руки от пашен, хозяйств и ремёсел своих отрывать, соглашались лишь на малое, да и то со скрипом. Предлагал я им ещё сговориться и с теми племенами, кто дальше нас от степи живёт. Пусть, мол, тоже молодцев в нашу слободу присылают, не всё же нам одним за всех задних биться, пока сидят они себе, в ус не дуют – ни кормления нам от них, ни воинов. А ведь ежели степняки нас опрокинут, так и до них, вестимо, доберутся!
Но убедить удалось немногих. Кто-то подумал: воевода набрать чужаков хочет, чтобы власть большую, чем у старейшин, получить. А соседи, особливо те, кто подальше, размыслили, что лучше свою слободу между нами и собой укрепить, чем к нам людей посылать. Тогда ослабленных нами степняков, ежели те прорвутся, своей силой доконают, да ещё и добычу себе возьмут...
Так вот дело с пополнением слободы едва продвигалось, а с приходом пахотного времени и вовсе встало: старейшины с утра до ночи заняты, да и все в роду тоже – раньше посеешь, крепче урожай будет...
И вот снится мне, что на пашне заборонённой уже, нашёл я подвеску – золотая рыбка на тонком, тоже золотом, волосе – прочном, не хуже самого лучшего ремня. Попробовал разорвать – только порезался, кровь на рыбку брызнула, и глазок красным полыхнул. Рука моя, будто сама собой подвеску на шею надела, и в тот же миг слышу вдруг конский топот.
Поднял глаза, а по полю дева на белом коне скачет, в золотом походном одеянии и с оружием: за плечом колчан, к седлу приторочен лук, слева меч. Грудь в перекрестье ремней – высока, по ней золотая коса, с мою руку толщиной, сбегает, до колен достаёт, глаза – будто солнце в глубоком зелёном омуте – храбро сверкают: женщина-воин! Никогда не видал я таких дев прекрасных!..
Жена-то моя к тому дню вот уж три весны как умерла, хоть навещал я её и не слишком часто, однако ж перед родом был не в долгу: детей каждый год рожала – погибли частью, но трое живут, два внука есть уже, вот и не хотел жениться я снова, не думал даже о том... пока вдруг сия дева-воин пред взором моим не предстала.
Взгляд её – удар молнии! – до самого сердца пронзил, вот как глянула, так и полюбил я её. А дева спешилась, руки на плечи мне положила и говорит:
«Великим князем станешь, все рода под тобой объединятся, вся земля славянская всецело под твоей волей лежать будет!»
«Кто ты? – ослеплённый её красотой и речами, спросил я, будто отрок, робея. – Дочь Перуна?»
Она ответила, что зовут её Нега, и она с другой, чем наш громовик, небесной тверди. Там, в широте необъятной Великого Небесного Океана, совсем иное племя Богов властвует. И что она меня, как самого лучшего воина, достойного возвышения, выбрала...
«Люби меня и всего добьёшься!» – пообещала и в шатёр повела, который вдруг прямо средь полей возник...
После пропала она на несколько ночей, а когда явилась, заметил я раны на ней свежие, и вскипела внутри, будто варево в котле, жажда отмщения. Кто твой обидчик, дева прекрасная? И ответила она, что виновника уже и сама покарала, но успел он Хаос открыть и полчище нечистой силы – чудь, так назвала она её, – выпустить.
А случилось всё так: возжелал обидчик деву, а она отказала, и тогда он обманом её в заточение бросил – сломить хотел. Но не на ту напал: Нега вырвалась, сразилась с недругом и повергла его в небытие. Но чудь-то уже выскочила, и надо теперь нечисть сию срочно на подступах к Яви остановить, ибо если сумеет она в мир людей прорваться, то сделается стократ сильнее, будет резать всех подряд и страшных бед понаделает.
И вот когда мы злую чудь истребим, в благодарность за помощь возвысят меня Боги, равным Неге сделают. И тогда всё, что угодно, в моей воле будет: захочу – стану великим князем земли славянской, или на небесную твердь удалюсь, коли явится такое желание.
Долго после этого я каждую ночь, плечом к плечу с девой, с чудью рубился, когда человеком с оружием в руках, и пешим, и на коне, а когда и волком, ежели нечисть вдруг облик звериный принимала. Научила меня Нега, как душу свою радужную настроить, дабы волкодлаком становиться, а сама она в белую, с золотым отливом, волчицу оборачивалась, и носились мы тогда вместе с ней по лесам, за чудищами из Хаоса охотились.
А в Яви-то тем временем Ярило в полную силу вошёл, степь просохла – жди недобрых налётчиков. И вдруг понял я, насколько схватки с чудью меня ослабили, и силу свою потерял, не заметив, – здоров ведь всегда был, как тур! А как догадался, хотел к деве за ответом обратиться, да вдруг пропала она! Без упреждения, без слов, что всё, мол: чудь перебили, жди, воевода, возвышения... Ничего не сказала, а являться во сне перестала. Обеспокоился я, что делать не знал, только чуял: всё хуже и хуже мне. И двойник сияющий мой тоже пропал, не видел я его больше. Не мог посмотреть, что с душой моей делается.
А тут как раз степняки на нашу землю опять полезли. И в первой же схватке пробили мне грудь сразу две вражьи стрелы – упал я с коня и умер.
После крады погребальной оказался я здесь, в преддверии Нави. А дальше-то ходу мне нет, сколько не иду, ни к Реке Забвения, ни вправо, ни влево не двигаюсь, на месте лишь топчусь, да и всё! как быть? Неужто застрял тут навеки?! Пригорюнился я, сел на землю, да про деву стал думать – что за беда с ней случилась, ведь не просто ж так нет её! Явиться молил, долго, горячо, и вняла она мне всё же, пришла.
«Раньше вырваться не могла, – говорит. – Злой колдун большой силы из чужих земель объявился, вредит нам. Он, мол, меня к тебе не пускал, насылал на меня проклятья и нежить и из тебя тоже силы тянул, а потом вороном перекинулся и рыбку, с мёртвого уже, сорвал. Большой вред этим твоей душе нанёс. Потому и застрял ты здесь. Добудешь рыбку, душа выправится, и отправлю я её в свою Правь, где будем мы вместе навеки среди Богов».
«А как же мечта моя? – вопросил. – Как же цель моя великая, самая важная: слободы объединить, силу-силушку всех племён земли славянской в один могучий кулак собрать, да Русь непобедимой сделать? – так, значит, и канет, как камень в омут?»
«Ты уж за грубость прости, – ответила, – но должен же сам скумекать: как мёртвый может князем великим всей славянской земли сделаться?..»
Мёртвый – никак! Понимал я сие, вестимо, да только душа-то больно за слободу свою, за воинов, болела! Разве мог я взять и дружину свою бросить, чтоб в чужую Правь навеки удалиться?! Нет!.. Не по мне такое: в Прави чужой блаженствовать, не ведая, что там, на земле моей родной, делается... И спросил я тогда, нельзя ли мне, душу выправив, в Слави нашей остаться – потомков хранить? ведь пришла же Нега сюда, значит, и потом навещать меня сможет, пусть даже изредка...
«Что ж, воля твоя, воевода, – сказала. – Рыбку добудь, и всё, как ты хочешь, сложится».
– Ну, а дальше что было, вы знаете: не отбил я подвеску у тебя, Колояр, волчок рыжий, задрал ты меня, не только по слабости души моей после битв с чудью, но и по воле самой девы Неги... Мне бы раньше додуматься, да в голову прийти не могло такое, что Богиня, пусть и не с нашей тверди небесной, но с того же Великого Небесного Океана, обманывать может, вредить!.. – хмурился Чурослав, желваками играя. – Единственно диковинным мне, как вернулся сюда, вот что увиделось: коль любит Нега меня, что ж не пришла на выручку, когда с колдуном-волкодлаком бился?
– Я не колдун! – возмутился Колояр.
Открытая навьим старейшиной правда смела наведённый девой морок, и юноша жарко горел изнутри злым ярким пламенем – тем самым, что любовь в ненависть превращает.
Но Чурослав будто и не услышал молодого, мрачно мысль свою продолжая:
