Текст книги "Проводники света (СИ)"
Автор книги: Ольга Моисеева
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
«Не нужна», – вынуждена была согласиться Деяна.
Мых переправил её далеко-далеко, много дальше соседних родов, за сотню вёрст, а то и больше. Здесь тоже жили люди славянского языка, только другого племени. Речь их была понятна, но часть слов отличалась, да и произносили их гораздо быстрее и как-то твёрже, смысл приходилось ловить, пока приноровилась к новому говору. А ещё зимы тут оказались холодней, чем Деяна привыкла.
Пришла она в селение налегке: ни котомки с собой, ни вещей. «Так тебя скорее приютят и обогреют», – сказал туманный мышонок и оказался прав.
Она рассказала, что отец семейства не захотел терпеть притеснений старейшины рода, забрал своих и поселился отдельно, вольным пахарем. Так и жили, пока однажды не случилась беда: злые люди из соседнего племени напали на их двор, скотину хотели угнать у беззащитных извергов. Мать укрыла младших детей в погребе и бросилась на помощь отцу – он вступил в схватку с разбойниками, и была такая неразбериха, свистели стрелы, отец рявкнул «Беги!», Деяна испугалась и бросилась в лес. Там наткнулась ещё на пришлых, один чуть конём не затоптал, но она увернулась и от страха неслась, не разбирая дороги, пока не началась гроза. Деяна долго брела сквозь ливень, пока не очутилась на большом лугу, потом – внезапная вспышка, удар и темнота...
«Стрела Перуна!» – заключила ведунья Ракита, что сидела по правую руку от старейшины рода Горислава и слушала рассказ невесть откуда появившейся в селении гостьи.
А утром, продолжала Деяна, она открыла глаза, а всё вокруг – незнакомое! Как она с того луга попала сюда, в неизвестное место, далеко-далеко от дома?
«Не иначе, как Духи перенесли!» – весомо объявила Ракита.
Выйдя из леса наугад, девочка увидела распаханные поляны и пошла к селению. Тропы вокруг неизведанные, куда идти, где дом свой искать?
«Не найти тебе дороги обратно, – покачала головой старая ведунья. – Стерта она волей и стрелою Перуна. Не убил он тебя – знать, сумел душу от нечисти спасти, а тело от скверны избавить, – она повернулась к старейшине и добавила: – Чистое дитя сие, Горислав, хорошая кровь, помогать роду будет...»
Подивился пращур рассказу Деяны и её чудаковатой манере говорить, но поверил, прислушался к старой Раките, в род девочку принял и в доме у себя поселил.
Добрые люди жили в селении, заботились о ней, как о своей дочери, и она им тем же ответила: работала всюду, куда старшие ставили, трудилась не покладая рук.
А осенью захворал самый младший внук Горислава – младенец совсем, и знахарка Ракита ничего не смогла сделать, ибо нельзя таким малым целебные отвары давать.
Так и ушла старая ведунья, тяжко вздыхая, качая головой и бормоча сожаления, что помочь не смогла, а Деяна вдруг подошла к мальцу, зажмурилась и, сжимая кулачки, принялась что-то шептать. Милава, сноха старейшины, ни слова не разобрав, испугалась и выхватила больного сыночка из люльки, отчего он, едва забывшийся беспокойным полусном, сразу же очнулся и заорал, горячий и красный. Мать крепко прижала его к себе, а что делать не знает: то ли бежать к Раките, то ли к Гориславу, а может, подождать?! А девочка, будто не замечая ни крика младенца, ни метаний матери, вдруг сказала – Милава не слышала, но по губам увидела, догадалась – «Отступи хворь, исцелись дитя!», открыла глаза и переложила что-то – деревянную палочку вроде бы? – из одной руки в другую. И тут же младенец вдруг перестал кричать и воззрился на мать, пуская пузыри и глазами хлопая.
Улыбнулась тогда Деяна Милаве и побежала как ни в чём не бывало на двор, а мать ещё долго глядела на сыночка, не решаясь положить в люльку и укачивая на руках, ходила туда-сюда, пока не уснул. Прикоснулась Милава губами к его лобику, а он уже и не горячий! Личико истомлённое, но спокойное, сопит сынок глубоко и сладко...
Горислав был так рад чудесному исцелению внука, что целого козлёнка в дар Богам принёс: детки-то малые часто не выживали, трудней всего первые две зимы было им выдержать – многие ещё в первую свою осень или весну умирали. Зато потом, когда вырастали, хворь редко кого забирала, если только от увечий или ран оправиться не могли, но тут уж Ракита в дело вступала. Лечить взрослых ведунья умела отлично, знала, как и когда чудодейственные отвары, мази да притирания заговорённые для них сварить. Да и сами крепки они были, ведь все, кто послабей, к пращурам ещё в детстве отправились.
Весь род возликовал, что Деяна мальцов исцелять может, внучкой Перуна называть стали. Пересказывали друг другу, как громовик её для благого дела избрал...
Долго горела на капище требная крада, славили Рода Всевышнего, Сварога, Даждьбога, Перуна и других повелителей небесной тверди, Роданиц и навьих Дедов.
Деяна улыбнулась: уж семь вёсен с тех пор минуло, а воспоминания яркие, будто вчера это было. Многих мальцов исцелила она с тех пор, слух о ней прошёл по всему племени, из соседних родов приезжать с больными младенцами стали, а когда боялись, что мальцы дороги не выдержат, засылали к Гориславу гонцов с богатыми дарами, деток на месте лечить просили. Старейшина в помощи никому не отказывал, так что Деяна была нарасхват.
Сейчас вот возвращалась она из соседнего рода: к старейшине Ждану ездила дочку малую кузнеца Шумилы исцелять. Благодарного кузнеца, ещё одного мужа и юношу Колояра, который сразу же приглянулся Деяне, – Ждан выделил девушке в попутчики. Дорога хоть и не далека была, ежели тропы знать, а всё ж через лес добираться, мало ли что. Все ехали верхом, провожатые, в том числе и Колояр, поглядывали на девушку с интересом, уважением и с некоторой даже опаской: невеста уже, старейшина Горислав, наверняка, скоро сватать её будет и выкуп немалый за неё назначит! А с другой стороны – никто не слыхал, чтоб кудесницами столь молодые становились... да и заговоры такие всегда непонятные шепчет, на слова-то людские непохожие, оторопь берёт...
Деяна тоже бросала на Колояра взгляды – не только потому, что был он примерно её возраста, ладно скроен и приятен лицом, но ещё и из-за спрятанной глубоко внутри силы, которой в других ни разу не замечала. А в этом юноше... да, в нём точно жило нечто особенное, девушка это чувствовала, пусть и не могла придумать своему чувству названия, её просто влекло к Колояру, словно было у них внутри, в душе, нечто общее.
Ракита сказывала, дед Колояра – Белогор, ведуном-чародеем и Велеса внуком считался, да только, как думала старая знахарка, чёрным колдуном он, на самом деле был, Чернобога, со всей его ратью нежити и злых духов, приспешником, да такой силы, что и помыслить страшно! Жена Белогора вроде как от испуга сильного умерла, и он тогда, весь род свой сгубить опасаясь, в лес ушёл. Срубил себе там домишко, да и жил в нём один-оденёшенек. Никто до него никогда так не делал: становились порой люди извергами, когда старейшин слушать не хотели, но всех своих тогда с собой забирали, а так, чтоб не только род, но и семью оставить – дело неслыханное!.. Потому все и знают об том, кого ни спроси, уж больно дело-то странное! А прошлым летом помер старик Белогор – может, упырём стал иль какой другой нежитью?..
Нет, думала Деяна, искоса, из-под ресниц посматривая на качавшегося в седле крепкого статного юношу, ежели и было в его деде нечто чёрное, то Колояр этого не унаследовал, душа у него светлая, сразу чувствуется. Есть просто в нём сила какая-то, подобная Деяниной, потому и прислониться к нему так хочется...
Особенно сейчас, когда сны сии странные начались.
Приснилось, будто в дом кто-то стучится, колотит прямо по двери, чуть ли не выбить хочет. В щёлку разглядеть попыталась, а там непонятное что-то блестит-золотится, глаз целиком охватить не может: не то щёлка мала, не то слишком близко оно стоит... И собаки снаружи лают, но не кусают отчего-то пришлого. А тот рвётся и рвётся внутрь, напугал так, что с криком проснулась. Открыла глаза – всё тихо вокруг, собаки на самом деле не лают, только сердце бьётся в груди, словно птица в силках. Скрипнула дверь, Деяна с лежанки вскочила, но то старая Виклина, жена Горислава, пришла, с берестой в руках, очаг разжигать, и петух тут же прокукарекал – утро уже, стало быть.
На следующую ночь сон, как кто-то золотой ломится в дверь, повторился, после ещё раз, а потом вдруг приснилось, будто Деяна снова в отчем доме, причём вот прямо сейчас, семь вёсен спустя: у матушки морщин стало поболе, у тяти в бороде седины заметно прибавилось. Дарёна – девица-красавица румяная стала, глаза, словно два василька синих-синих, высокая да крепкая, – настоящая невеста выросла! Голуб – муж в плечах широкий, с бородой да усами уже, давно жениться пора. А в дверь мальчишка какой-то заходит – шустрый, с зайцами битыми в руках, лук самодельный у него – кто таков сей малый охотник?.. взгляд вроде знакомый – ой! так ведь это ж Дубок! Братишка! Ай, как подрос! Матушке зайцев отдал и выскочил на двор. Деяна за ним – глядь! – а уж осень пришла, листья почти облетели!
Вернулась в дом, а стол накрыт, первая суббота Навьей недели, оказывается, наступила, пращуров из Слави отец погостить приглашает: «Навьи Деды, летите к нам!» А те и правда летят: шум крыльев снаружи слышится. На крышу сели, топочут, а в избу не спускаются. Матушка голову вверх задрала и говорит: «Ужинать к нам идите!», а отец повернулся к Деяне: «Выйди на двор, кликни Дедов, что-то они там мешкают?» Вышла она тогда, а на крыше-то не Деды вовсе, а чёрные навьи! Скачут, на огромных тёмных птиц без перьев похожие, цок-цок коготками, хрусть-хрусть крылами. Потом одна – порх! – вниз спустилась и сразу на человека похожа сделалась – глядь! – да то ж баба Улита!
«Ах, как же так-то?! – вскричала во сне Деяна. – Отчего? Ты ж до старости дожила, никому не вредя, честно для рода старалась, пока мы извергами не стали, а после – работала для семьи, рук не покладая, как все! Ни колдуньей злой не была, сама себя не убивала, и никто другой тебя не убивал, погребальная крада горела – не должно тебе никак духом злым становиться!»
А та слушает, голову, будто собака, набок склонив, сине-белое лицо всё печальней и печальней делается, и вот уже из глаз слёзы кровавые покатились.
«Баба Улита, не плачь!» – Деяна руки к ней протянула, а старуха как зашипит вдруг змеёй, как на внучку кинется – зубы, как у лисы, острые, когти чёрные, руки вытянула, за шею схватить норовит! Попятилась от неё внучка, обратно в дом бросилась, дверь за собой захлопнула, а когти снаружи скребут, скребут, по крыше когти стучат-стучат – страшно! Щеколду задвинула, повернулась к своим, а они тоже все – злые навьи! С лицами белыми, искажёнными, и когти-то не снаружи, по крыше, а по столу цокают! Еда на нём вся сгнила, синей зеленью поросла, сверху белые черви ползают.
«Чёрная навья, ужинать к нам лети!» – прошипел отец и оскалил клыки в ухмылке нечеловеческой.
«Тятя...» – пролепетала Деяна.
«Чёрный дым тебе тятя!» – провыл Голуб и на стол, будто ворон, взмахнув руками-крылами, вспрыгнул.
В ужасе пробудилась Деяна, на лежанке села, вся в испарине, руки-ноги дрожат, ночь стоит глубокая, а перед глазами баба Улита, с кровавыми слезами на бело-синем лице. Неужели могла она злою навьей сделаться? Мых ничего такого не сказывал!..
Чёрный дым! – вдруг вспомнила она слова Голуба. – Это же ведь о Мыхе! Точно! о ком же ещё?!
А может, всё это просто сон?.. Ай, нет! – всей душой чувствуется, что неспроста ей такое увиделось, неспроста! Деяна опустилась обратно на лежанку и прикрыла глаза. Показаться хотела ей баба Улита, вот и явилась, но почему сейчас, когда столько вёсен с её смерти минуло? Неужто из-за того золотистого налётчика, что три ночи подряд во сне дверь вышибить пытается? Кто он такой и что затевает – вот бы постичь!..
На дворе вдруг зашлись лаем собаки – да так, словно на зверя выбежали. Деяна услышала, как из хозяйского кута, тяжело топая, выскочил Горислав. Стукнула дверь, собачий лай стих. На дворе послышались голоса: похоже, вышел и старший сын старейшины – они с женой и детьми жили в отдельном, пристроенном к основной избе, доме. Девушка наскоро оделась, вышла и, увидев жену Горислава, глубоко поклонилась:
– Матушка Виклина?
– Тут ждать велел нам, Деянушка, – с лёгким поклоном ответила та.
Из широкого, по-летнему открытого продуха над очагом света не проникало – знать, ночь глубокая на дворе...
Хлопнула дверь, вернулся Горислав.
– Кто там? – спросила его жена.
– Никого, – буркнул муж. – Спать идём.
Поклонившись старейшине, Деяна юркнула в свой, завешенный тканиной, кут.
– А псы почто взбеленились? – услышала она голос Виклины.
– Не постичь, – угрюмо проговорил Горислав. – Мож, съели не то?
Мых! – Деяна села на лежанку. – Вот кто может разъяснить ей, что тут за странности делаются! И вот кто должен ответить, как баба Улита злой навьей сделалась и почему Голуб о чёрном дыме мне говорил".
* * *
Вера сошла с электрички и бодро зашагала по дороге, временами сверяясь с навигатором. Хотела сначала взять такси, да потом передумала: к чему такая спешка и лишние траты, когда сегодня воскресенье, и встала она с рассветом?.. И так всё прекрасно успеет. Мелькнула мысль позвонить Андрею, но Вера её тут же отбросила: до того ли парню сейчас, когда Вика вот-вот родит? Нет уж, пусть лучше женой занимается, а она уж тут сама как-нибудь... тем более что с лампочными способностями у парня вообще по нулям... абсолютным... Да и у неё-то самой немногим лучше: только лёгкие проблески интуиции иногда.
Но вот сны! Вернее, сон – один и тот же, три ночи подряд, каждый раз с новыми подробностями – это точно должно что-то значить. А что?.. Да фиг его знает!.. Единственная зацепка – бывший лысорский бассейн на заднем плане, если, конечно, Вера его не нафантазировала.
Да, такое вполне могло быть, но... почему не проверить? Лысорских ловушек там точно больше нет, сосна второй раз не завалится, а прогулка по лесу ранней осенью в любом случае пойдёт только на пользу.
Пройтись и правда было приятно, тем более новым маршрутом, от электрички, через посёлок, где суетились, закрывая летний сезон, дачники, мимо деревни и через брошенный над ручьём мостик, наслаждаясь тёплым мягким солнышком, потом чуть по дороге и дальше, через поле, прямо туда, где начинается лес. Погода стояла отличная – сухо, солнечно, но уже не так жарко, как пару месяцев назад, когда они ехали к бассейну на Зелдеде Андрея, чтобы, бросив машину на обочине трассы, долго топать сквозь лес и в итоге окунуться в удушающую атмосферу зоны лысорского бассейна. Целый день они провели тогда, гоняясь за «призраками» и теряясь во времени. Вера чуть не погребла себя под землёй, а Андрей её спас...
Воспоминания об этом скользнули и уплыли, когда она ступила на жёсткую стерню поля. Что за злаки тут, интересно, росли? Вера подняла валявшийся среди сжатых стеблей колосок. «Усики крохотные, колос четырёхгранный, значит, пшеница! – прозвучал в голове голос деда Паши. – Сечёшь, насекомка?» – он легонько стукнул её колоском по носу.
– Секу, – улыбаясь, пробормотала она вслух.
«Люди выращивают её с древних времён, как и другие злаки. Хорошо нам с тобой сейчас: зерно комбайнами собирают, машинами обрабатывают. А наши далёкие предки и колосья жали, и муку мололи – вручную. Сидела бы ты тогда и, вместо того, чтобы мультики на планшете смотреть, крутила за ручку жёрнов целый день, потихоньку зерно подсыпая!» – «Почему я?» – «А потому что работа – жуткая нудятина, зато лёгкая, как раз для детей». «Дети не работают!» – возмутилась она тогда. «Это сейчас не работают, – рассмеялся дед, – а в древние времена дети твоего возраста трудились вовсю, да ещё как!..»
Вера вздохнула, скучая по тем дням, когда была маленькой девочкой, жила летом на даче у бабушки с дедушкой, и всё было так... просто?..
А главное – все были живы!..
Поле закончилось, в нескольких шагах впереди красовался уже тронутый золотом, багрянцем и даже почти алым, но ещё зелёный в основной массе лес. Подсвеченная солнцем листва трепетала на лёгком ветру, а небо пылало яркой и густой синевой, как бывает лишь осенью. Ветер гнал маленькие, похожие на морскую пену, кучевые облачка, и на секунду Вере вдруг показалось, будто над головой и правда бегут перевёрнутые вверх тормашками волны.
– Великий Небесный Океан! – прошептала она, удивляясь, откуда выплыли эти слова.
Голова вдруг на миг закружилась, как во сне, когда она угодила в самый центр водной бесконечности, где, на острове, состоящем из одного-единственного громадного камня, вздымалось на невероятную высоту исполинское Древо.
Сверившись с навигатором, Вера быстро потопала через лес, невольно поглядывая по сторонам: а вдруг грибочки хорошие попадутся – сейчас ведь как раз сезон!
Набрала, в итоге, небольшой пакетик подберёзовиков и подосиновиков, да плюс один белый, пока дошла до знакомой пологой возвышенности, за которой раньше начиналась зона лысорского бассейна. А вот и тот пенёк, где она сидела, преодолевая свой страх и собирая волю в кулак. Сунув грибы в рюкзак, Вера надела его на спину. С ветвей высокой осины сорвался крупный ворон и с гортанным карканьем устремился за холм – да, ловушек тут уже точно не было, вокруг бодро посвистывали синички, никто не боялся летать над бывшим бассейном.
Вера взбежала на пригорок и застыла с отрытым от изумления ртом.
Глава3. Золотая рыбка
Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Всё началось с того чудного яркого сна, где мир сперва казался Колояру ровно тем же, что и въяве: родной дом, деревня, скотный двор, лес, поляны, где колосились рожь и зрел овёс, даже репа и капуста в огороде сидели хорошо знакомыми рядами. Стояла глубокая ночь, однако, несмотря на темноту, каждая ветка и камень были видны так же ясно, как и при свете дня.
Выйдя за околицу, Колояр двинулся к реке, и почти сразу наткнулся на небольшие, изящной формы, следы, явно оставленные девицей. Шла она босиком к речному разливу и, казалось, едва касалась земли, ибо трава была почти не примята, но при этом словно бы осыпана золотой пылью.
Едва Колояр миновал луг и вышел к воде, как пыль из следов вдруг поднялась в воздух и единым искрящимся вихрем, полетела к краю мостков, где собралась в нечто маленькое, но плотное и блестящее. Это оказалась подвеска в виде рыбки – лежала на досках, блестя гладким и чистым золотом.
Чародейный оберег?
Колояр поднял рыбку – она висела на тончайшем, но очень прочном и твёрдом золотом волоске, о который юноша случайно порезался, обагрив подвеску кровью, от чего крохотный глазок рыбки ярко полыхнул рубиновым светом, а сама она вдруг озарилась разноцветным сиянием.
Завороженный красотой радужных переливов юноша расправил волосок и надел подвеску на шею. Едва рыбка коснулась груди, как тут же снова сделалась золотой, а внутри у Колояра будто горячая волна от пяток до маковки пробежала. А потом он услышал тихий плеск и поднял голову: прямо на воде стояла дева и с лёгкой улыбкой смотрела прямо на него – длинные волосы струились золотым водопадом, а глаза лучились чистым изумрудным светом. Длинная шея, безукоризненной формы плечи и ключицы девы были обнажены, а ниже её тело охватывала тончайшая золотая ткань, так плотно облегавшая высокую грудь и бёдра, что у юноши закружилась голова, а плоть под штанами мгновенно затвердела, грозя разорвать холстину.
Все мысли вымело из головы, пока он, поражённый неземной красотой, неотрывно смотрел, как дева, ступая по тёмно-зелёному ковру кувшинок – те едва прогибались под точёными стопами, озарявшими листья золотыми искрами, – взошла на мостки. В огромных зелёных очах застыло отражение Колояра: торчит на месте, будто примороженный, рот открыт, глаза распахнуты, на груди – золотая рыбка.
– Вижу, ты принял мой дар, – скорее пропела, чем сказала она, дотронувшись до подвески. – А дар принял тебя.
От прикосновения её пальцев по телу пробежала сладостная дрожь.
– Кто ты? – тихо молвил юноша, не в силах глаз отвести от девичьего стана.
– Волновое создание из иного мира, – ответила она и, увидев выражение его лица, рассмеялась: – Рождённая небесным океаном звёзд – так понятнее?
– Великий Небесный Океан? Ты – дочь Сварога? Богиня?!
– Нет-нет, Колояр, не Сварожич я. Чёрный и безбрежный океан великого неба дал мне жизнь, но отец вашего Сварога, Род Всевышний, он... из иного... яйца появился. Так что мы вовсе не родичи, я – из другого божественного племени.
– Но... – умолкнув, он тщился постичь сказанное, но мысли разбегались.
– Зови меня просто Негой, – она отпустила рыбку и та мягко стукнула Колояра по груди.
– Нега, – прошептал он, дивясь нежности этого имени. – Нега.
Божественная дева улыбнулась и, обогнув его, двинулась по мосткам на берег.
– Знаешь, – на ходу обернувшись, проговорила она, – почему я предложила свой дар тебе?
– Нет! – он поспешил за ней.
– Ты можешь услышать меня и увидеть. – Она величаво ступила с досок на землю. – Способности есть у тебя, от деда передались. Дед твой великим ведуном был.
– Дед Белогор? – поравнявшись с Негой, нахмурился юноша. – Да, он ведуном был и чародеем, но ушёл из деревни ещё до того, как я родился, один в глухом лесу жил, там весну назад и помер... Я так не хочу!
– Да я разве прошу тебя от всех в лес уйти? – улыбнулась дева. – Я лишь повестила, что ты родился особенным и, как твой дед, можешь слышать и видеть больше остальных. Посему мы с тобой сейчас и разговариваем.
– Ты меня избрала? – жар бросился ему в лицо, а сердце застучало часто, будто топор спешившего завершить дело плотника. – Но зачем? Что я могу сделать для тебя, прекрасная Нега?
Ему хотелось взять её за руку, но он знал, что никак не позволительно человеку прикасаться к Богине, а посему просто тихо шёл рядом, любуясь её идеальным профилем и роскошными волосами цвета солнца, даже близко не ожидая того ответа, что, спустя томительные мгновения, прозвучал в ночи, будто золотой колокольчик с небес.
– Полюби меня! – сказала Нега и сама протянула Колояру руку.
*
Это было словно сказка, чудо, которое внезапно и бесследно рассеялось, когда утром следующего дня Колояр проснулся и обнаружил, что подвески на шее нет.
Он помнил, как расставшись с Негой, тихо вошёл в дом, пробрался к лежанке и потом долго не мог уснуть, сжимая рыбку в кулаке, распираемый великой гордостью, что был избран Богиней и посему мог прикоснуться к ней... Да что там прикоснуться! – она позволила ему куда как большее, и от этой мысли кругом шла голова, а счастье накатывало, затапливая такой горячей волной – ах! кабы не захлебнуться!..
Колояр провёл рукой по груди и, не найдя рыбку, вскочил, словно змеёй ужаленный, и перерыл и перетряс все шкуры на лежанке, потом обшарил под ней пол и вообще всё вокруг, но тщетно! Подаренное Богиней украшение растаяло, словно морок!..
Неужто она ему всего лишь в грёзах привиделась?!
Нет, не может быть, мир выглядел таким настоящим! И их любовные утехи – ну, нет, такое невозможно просто выдумать, Колояр помнил каждое движение, каждый миг их единения – всё, до самых мельчайших подробностей...
Нет! нет! Он был уверен, что всё происходило не во сне, а въявь, и с нетерпением ждал предстоящей ночи, надеясь снова увидеть Негу, хоть и не понимал, куда исчез её дар. Может, Богиня забрала рыбку обратно, к себе на небесную твердь?
С трудом дождавшись, когда все в доме уснут, Колояр встал и тихонько покинул избу. Темень стояла непроглядная, но, когда он, практически ощупью, миновал огород и через заднюю калитку вышел за околицу, облака расступились, и окрестности озарила почти полная луна, играя серебром в водах речного разлива.
Золотых следов на лугу не было, но Колояр всё равно повторил весь свой вчерашний путь через луг, мимо тёмных согбенных спин прибрежных ив, к мосткам. На противоположном берегу ухала ночная птица, в зарослях водорослей шлёпала рыба, лёгкий ветерок шуршал камышами. Колояр прошёл до конца досок и сел на краю, свесив ноги и вспоминая, как изящные стопы Неги лишь самую малость притапливали круглые листья кувшинок. Сейчас, освещённые луной, они казались сплошным чёрным ковром: цветки с наступлением темноты закрылись и опустились под воду, пряча свою красоту до утра. Так же скрылась от него и Нега, только не в воде, а высоко, за небесами... Он задрал голову вверх: с высоты, безмолвно и будто бы неохотно, чуть искоса, глядела на Землю угрюмая белёсая Луна.
– Вернись, Нега, вернись, пожалуйста! – беззвучно шептал юноша, следя, как тонкие облака пыльным кружевом накрывают Лунный лик. – Ведь я полюбил тебя, как ты того и желала, так отчего же?..
Кто-то резко и с нечеловеческой силой дёрнул Колояра за ноги. Не успев даже охнуть, он погрузился под воду с головой, и на краткий миг ему почудилось, будто Луна упала вместе с ним и теперь всё так же хмуро взирает на него из тёмной глубины пруда. Но вот «Луна», отпустив лодыжки юноши, молниеносно простёрла вверх тонкие белые руки и сжала его в объятиях, подтянув к себе близко-близко, так что её чёрные очи оказались в вершке от Колояровых глаз. Она была молода и, несмотря на смертельную бледность кожи, хороша собой, но не божественно, как Нега, а простой красотой обычной девушки, и смотрела на него без злобы, а наоборот, с вожделением, длинные чёрные волосы облаком колыхались вокруг. Навка-водяница! – с ужасом осознал Колояр, и изо всех сил дёрнулся вверх, пытаясь её оттолкнуть, но хватка нежити, несмотря на тонкость и внешнюю хрупкость членов, оказалась железной.
Воздух, воздух!! как же ему нужен воздух!!!
«Ты пришёл ко мне, мой милый, наконец-то пришёл!» – голос, не голос, Колояр не понимал, слова отдавались прямо у него в голове.
«Я не твой милый, не твой, отпусти!» – он снова забился, желание вдохнуть сделалось непреодолимым, он хватанул воды, закашлялся и от этого хлебанул ещё больше. В носу, горле и груди всё вспыхнуло ярым огнём, словно он проглотил пылающий факел. И в этот жуткий, полный боли миг, когда водная нежить потащила его глубже, на самое дно, Колояр вдруг увидел, как всплыла вверх висевшая у него на груди золотая рыбка. Дар Неги снова был с ним! И он светился, лучами пронзая толщу тёмной воды.
«Моё это, моё! – навка-водяница выпустила юношу, норовя схватить украшение. Свет рыбки озарил её зелёные, а вовсе не чёрные, волосы и полупрозрачную кожу, сквозь которую просвечивали кости и внутренности. – Отдай мне, отдай!»
Отринув падавшую на него темноту бесчувствия, Колояр из последних сил рванулся ввысь, толкая, пиная, разгребая воду. Вверх! вверх!! вверх!!!
Навка билась рядом, пытаясь сорвать подвеску, но рыбка чудесным образом уплывала, увёртывалась, выскальзывала из тонких, сине-прозрачных пальцев.
Но юноша ничего этого уже не видел: что есть мочи, почти в беспамятстве, он устремлялся всё выше и выше – к воздуху! к небесам! к Неге!..
А сверху, сквозь тонкое пыльное кружево облаков, всё так же ровно светила Луна. Её бледный лик недвижно и бесстрастно смотрел, как с громким плеском расступилась река, и на поверхность, бешено ударив руками, вырвался юноша. Сумев уцепиться за мостки, он последним, чудовищным, усилием вытянул тело на доски и распластался, содрогаясь и кашляя, изо рта потоком изливалась вода.
*
Очнулся Колояр только под вечер следующего дня. Он лежал дома, не на своей обычной лежанке, а на полатях, в дальнем углу избы, где спят только зимой, весь в поту, горячий и мокрый, в голове туман, грудь горит, тело ломит, будто оглоблей отходили. Словно сквозь сито увидел он, как у постели возникла сестрёнка и, радостно заорав: «Очнулся!», выбежала вон. Юноша попытался сесть, но не смог и вновь откинулся назад, на шкуры, переводя дух и ловя обрывочные воспоминания, как чуть не захлебнулся в пруду. Навка-водяница! Нечеловеческая сила, чёрные очи, полупрозрачные руки, облако волос, зелёных в золотом сиянии рыбки... Колояр ощупал грудь – оберега-подвески не было! «Отдай мне, отдай!» – звенел в голове голос.
Возле палатей появилась матушка с мокрым полотенцем в руках и, что-то бормоча, присела рядом. Колояр хотел спросить, не она ли сняла с него рыбку, но не смог вымолвить ни слова, а только застонал.
– Тише, тише, мой хороший, береги силы, у тебя жар!
Она обтёрла сыну лоб и щёки, потом кликнула дочку, и та принесла дымящуюся кружку.
– Вот, выпей отвар, – матушка осторожно приподняла ему голову и влила в рот горькую жидкость.
Колояр скривился и хотел отвернуться, но не тут-то было!
– Давай, давай! – мать и не думала отпускать его голову и тыкала в губы кружкой, пока не заставила сына проглотить всё до капли.
А попутно рассказала, что нашел его утром младший братишка, на мостках, в беспамятстве. Долго тормошил, но привести в чувство не смог и прибежал за помощью к старшим. Когда принесли Колояра домой, он весь горел в лихорадке, долго метался, вскрикивал, но в себя так и не пришёл. Сбивали жар уксусом и мокрыми полотенцами, потом ведунья Негода велела как можно дальше от двери положить, сухой сбор принесла и мазь, сразу грудь ему натёрла, и после полудня он стал потихоньку успокаиваться, потом задышал ровнее и вроде уснул.
– А отвара, она велела, обязательно за сей день трижды по полкружки выпить, так что глотай, сыночек, не ропщи, хворь сильная! Ещё ночью, видно, напала, вот ты и побрёл к реке – снохождение от лихорадки – Негода сказывает, такое бывает, особливо, ежели Луна полная или к тому на подходе... Белогора нашего вспомнила: он, мол, всегда в полнолуние сам не свой становился...
Протолкнув последнюю порцию горькой, воняющей полынью жидкости, Колояр обессилено откинулся на меховые шкуры.
– Расскажи, матушка!
– Что?
– Про Белогора.
– Да ты ж и так вроде знаешь...
– Что в лес ушёл, знаю, а почему?
– Да как бабушка твоя Ладимира, жена его, померла, так и ушёл... сын его, тятя твой, к тому времени на мне уж женился, а других детей у Белогора не было: померли все, кто малым, а кто вообще во младенчестве, – удерживаться не за что, а он ведь всегда чудаковатым и нелюдимым был. Ладимира порой жаловалась, что ночами он ускользает и по лесу волком рыщет... А потом и саму её там, в лесу, мёртвой нашли. Ни ран на ней никаких, ни следов, от чего скончалась? Негода, помню, долго над телом бормотала-бормотала, да и выдала: от испуга, мол, сильного, сердце у Ладимиры лопнуло, она к пращурам и отправилась... Вот же диковина какая – сильная баба ещё была, не хворая, немочью и пустыми страхами отродясь не страдала, а поди ж ты!..
