Текст книги "Проводники света (СИ)"
Автор книги: Ольга Моисеева
Жанры:
Мистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Глоссарий
Боги древних славян, упомянутые в тексте:
Род – верховный Бог, повелевающий всеми остальными Богами. Род – творец и родоначальник всего, отделивший темные частицы хаоса от светлых и создав таким образом порядок в мире. Согласно легендам, Род появился на свет из яйца, оказавшегося среди звёзд.
Роданицы – спутницы Рода, Богини плодородия, жизни и судьбы;
Сварог – Бог неба и огня, отец солнечных и огненных Богов, называемых Сварожичами.
Даждьбог – Бог солнечного света, тепла, здоровья, материальных ценностей, плодородия и урожая.
Хорс – Бог солнечного диска, юный и огненный, воплощающий стремление к росту и совершенствованию.
Ярило – Бог начала жизни, пробуждающейся природы и вешнего света.
Перун – Бог грозы, грома и молнии, покровитель воинов, защитник Яви, хранитель порядка, небесный воитель.
Стрибог – Бог ветра, руководитель воздушных течений, повелитель погоды.
Велес – Лунный Бог, водчий на всех дорогах, единственный из Богов, кто может свободно ходить по всем трём мирам (Яви, Нави и Прави), владыка мертвых, хозяин дикой природы, покровитель торговли, мудрости и чародейства, куратор творческой энергии и поиска пути (во всех смыслах).
Макошь – Богиня земли, урожая, судьбы, покровительница всех женских ремёсел.
Чернобог – повелитель сил тьмы, нечисти и злой нежити.
Бортевой мёд – мёд диких пчёл.
Борть – дупло в дереве, жилище пчелиной семьи.
Волкодлак(волколак) – оборотень, принимающий образ волка.
Долблёнка – деревянный сосуд, изготовленный долблением.
Изверги – семья, покинувшая родовую общину, чтобы поселиться отдельно и вести собственное независимое хозяйство.
Капище – особое, священное место для славления Богов, передачи им треб, устроения обрядов и празднеств. Капище имеет круглую форму, огораживается рвом или тыном и располагается на труднодоступных и неиспользуемых территориях (вершины гор, острова, болота, леса). Центральными объектами капища являются идолы (кумиры), высотой 2-2,5 метра, также там устанавливается широкий и плоский жертвенный камень для положения треб, а перед ним разжигается очистительный огонь – крада. Славянские идолы вырезаны из дерева и наделены определенной атрибутикой, имеют чёткие черты лица и представляют собой скульптурные изображения Богов, к которым обращены прошения и ритуальные обряды, совершаемые на капище. Иногда место идола занимает природный объект – вековое дерево или большой камень. Известны так же простые рельефные изображения голов на длинном и толстом стержне.
Корчага – большой глиняный сосуд.
Крада – очищающий огонь, костёр, который разжигается для проведения обрядов. Требные крады используются для передачи жертв Богам и предкам. На погребальных крадах сжигают тела умерших и всё, что отдаётся им в дар для загробной жизни.
Мировое Древо – символ центра мироздания, ось, вокруг которой существует всё остальное. Корни Мирового Древа проникают в мир Нави, ствол располагается в нашем привычном мире, видимой Яви, а вершина уходит к Прави.
Навь – загробный мир, куда попадают души мёртвых.
Навьи – умершие.
Навья неделя (осенние Деды, Навья седмица) – особые дни поминовения предков, пращуров.
Навьи Деды (навьи Пращуры) – старинное славянское название духов умерших предков – хранителей рода и, в первую очередь, своих детей и внуков. Навьи Деды обитают в Слави и несколько раз в год могут вернуться в Явь и встретиться с родичами, дать им подсказки и свою помощь.
Навка-водяница – утопленница, ставшая чёрной навьей, нежитью.
Черные навьи – духи тех, кто умерли не своей смертью (утонули, были съедены волками, пали с дерева и т.п. или же были убиты злыми колдунами), не сумели очиститься, чтобы отправиться на перерождение, и стали нежитью.
Правь – высший мир, где обитают Боги и духи предков, которые достигли такого полного духовного развития, что больше не нуждаются в перевоплощениях. Правь – это также законы мироздания и законы человеческие, данные людям Богами, отсюда и выражение: «поступать по Прави».
Псица – самка пса, сука.
Славь (Светлая Навь) – место, где обитают хранители родов – навьи Деды, и откуда они могут временами проникать в Явь и помогать родичам.
Треба – жертва (чаще всего бескровная), которую во время проводимого на капище обряда сжигают на краде, чтобы доставить Богам подношение.
Триглав (трилистник), изображённый на задней сторонке обложки, внизу, – символ единства и взаимодействия трёх миров: Яви, где живут все люди и природные Духи, Прави, где обитают Боги, и Нави, куда уходят умершие души. Проходящий через все три лепестка круг иногда толкуется как Славь (Светлая Навь), где остаются навьи Деды, чтобы помогать своему роду. Символ Триглав принадлежит Велесу.
Хаос – зло, отсутствие порядка, разделения света и тьмы.
Явь – видимый плотный мир, в котором живут люди и природные Духи.
Древнеславянские меры длины:
Верста
1066,80 м
500 саженей
Сажень
213,36 см
3 аршина
Аршин
71,12 см
4 пяди
Локоть
53,34 см
3 пяди
Пядь
17,78 см
4 вершка
Вершок
4,44 см
ПРОВОДНИКИ СВЕТА
Пролог
Было зябко и влажно, Костя весь продрог, ютясь в утлой лодчонке посреди тихой, спокойной речки. Ни вёсел, ни ветра, только гладкая чёрная вода вокруг, а над головой – холодное звёздное небо. Он поёжился и запихнул руки под мышки, стараясь согреться, как вдруг услышал в тумане на берегу шёпот. Лодку медленно повлекло в ту сторону, Костя ощутил в груди горячий толчок и, глянув в тёмную глубину реки, увидел, как его отражение изменилось, скользнув к мелководью золотой рыбой – нет, не рыбой, каракатицей! Туман разошёлся, открывая двух мужиков. Тихо переговариваясь, они топтались у самой воды, один держал тёмно-бордовую тонкую книжицу размером с ладонь, а рука второго вытягивалась, словно телескопическая антенна, стремясь добраться до...
«Смартфона!» – Костя открыл глаза и обнаружил, что его обворовывают бомжи: один, буйно заросший седыми лохмами, ковырялся в кармане куртки, а второй, в грязной, натянутой на самые брови шапке, уже вытащил паспорт.
Из центра Костиного светака выстрелило золотое щупальце и пронзило выцветшую и драную, как старая тряпка, светотень Шапника – тот дико завопил, заглушая хруст костей и шлепок паспорта о землю, потом захрипел и, упав на колени, пополз прочь, придерживая изувеченную руку. Костин светак тем временем выпустил ещё одно щупальце.
«Беги!» – хотел выдавить парень Лохматому, но вышло только мычание: оказывается, он ещё не проснулся! Один сон в другом, как матрёшки...
Пока ещё целый бомж бросился к приятелю, не забыв, однако, прихватить украденный смартфон, что, конечно же, было самой большой ошибкой в его не слишком долгой жизни. Но парализованный сном Костя не мог ничего сделать и лишь с ужасом наблюдал, что творит золотая каракатица. Творит быстро и по собственному усмотрению.
Когда парень проснулся по-настоящему, на земле лежали два трупа.
Шапник скрючился на боку, поджав колени и обхватив левую руку правой, – лицо и трава вокруг залиты кровью. Его подельник распластался чуть дальше, ничком, но при этом его светло-голубые, будто выцветшие, глаза удивлённо глядели в небо. Свёрнутую шею скрывали густые лохмы, так что казалось, он просто смотрит, откуда вдруг начал накрапывать этот противный, меленький, частый дождик.
Костя подобрал с земли паспорт со смартфоном и, быстро распихав их по карманам, двинулся прочь.
– Дело дрянь, Кос, дело дрянь!.. – бормотал парень себе под нос, оглядываясь кругом: в ранний рассветный час этот дальний уголок огромного парка был совершенно пустынным. Повезло, что никто ничего не видел, – иначе свидетелей могла ожидать та же участь, что и Лохматого с Шапником.
Дождик усилился, Костя надвинул на глаза капюшон и поспешил прочь: подальше от мёртвых тел, из парка и из города... жаль только, не от каракатицы... или кто она есть там на самом деле...
Ладно, не важно, хоть горшком назови, а суть одна: тварь!
И от этой твари ему не убежать, пробовал... он провёл по груди: никакого шрама под рубашкой, конечно же, не осталось: всё теперь заживает так быстро! Очень быстро... хоп! – и нет никаких следов! Только горячее биение под кожей.
И это не сердце.
Глава 1. Дымовая завеса
Далёкое прошлое, приблизительно VI век
Вот уже пять вёсен семья Деяны одиноко жила в лесу – с тех пор, как отец крепко поссорился со старейшиной Колосом и переехал на отдельное угодье, благо свободных земель вокруг было в избытке. Звали таких отщепенцев извергами, и полагаться они должны были только на себя, не рассчитывая на помощь рода. Злобы, правда, особой никто на них не таил: семена, хоть и скупо, но Колос всё ж в долг давал, а родичи порой обменивались с вольной семьёй поделками, крупами, тканями, не глядя при этом в глаза и стараясь быстрей уйти.
Был во всей общине один только отрок, Некрут, водивший зазорную дружбу с извергами. Любые порядки были ему не указ, и обязанности, вменяемые детям, он тоже не выполнял. С рождения слабый головушкой, не мог он, как другие мальчишки, косить, жать, посевы от нашествий лесного зверья и птиц охранять, гонять скотину и прочую нужную работу делать.
Ещё когда младенцем был, ведунья и знахарка рода подозревала в нём подменыша, что подсовывают злые духи матерям, когда те плохо за дитём глядят. Хотела ведунья класть младенца под корыто и бить сверху топором, дабы проверить, да мать Некрута воспротивилась: моё, говорит, дитятко, сердцем чувствую! Знахарка не настаивала, ибо выглядел-то Некрут нестрашно: лицо и тельце не уродливы, руки-ноги в порядке, а всё ж чуяла ведунья в нём нечто неправильное, да и голову в положенный срок малец не держал. Но раз не кричал дико, глаза не пучил и злобы явной не являл, то решила она обойтись заговором да натиркой травами, толчёными в белоглиняном горшке на первой четверти Луны, – а коль не поможет, так подменыши всё одно долго не живут и легко помирают от слабости.
Некрут, однако ж, не помер. Тонкий был, как былиночка, зато к хворям на диво стойкий: не брали его, как других детей, ни лихоманки, особо злые по осени, ни нарывы в горле, коих даже крепкие мальцы не выдерживали. Жил себе Некрут и жил, телом и умом слабый – говорить даже не умел! – зато с улыбкой и добрым взглядом.
А как подрос, стал незаметно от всех в лес убегать. Сначала пыталась мать искать его и пугалась, что пропадёт: не учили ведь Некрута старшие топором владеть, делать лук или силки, зверя бить. Рыбу, гусей и уток на реке ловить тоже он не умел, тропы и приметы, как не заблудиться, ему никто не показывал, однако ж, и три, и четыре дня проведши в лесу, всегда возвращался в деревню весёлый и сытый.
Часто добирался он и до угодий извергов, где подолгу наблюдал, как они работают, а потом, улучив подходящий миг, подбегал к Деяне и дарил ей головки лесных цветов, шишки, палки и даже куски корней необычной формы.
Однажды она полола гряды с овощами, а Некрут тихо подкрался сзади и стукнул её по спине, заставив обернуться. В руке он держал резную деревянную игрушку, да такую красивую! – сразу видно, сделана большим мастером. Раньше в общине таких не водилось – знать, за пять вёсен кто-то из деток подрос и научился искусно резать...
– Твоё ли? – строго спросила Деяна, подозревая, что Некрут мог стащить поделку без спроса. – Где взял?
Он широко улыбнулся, сунул игрушку ей в руки и побежал в лес, раскачиваясь и прихрамывая на обе ноги.
– Стой, погоди! – девочка бросилась следом, не сомневаясь, что догонит его в два счёта, однако, мелькнув пару раз меж деревьев, Некрут вдруг пропал: скрылся за толстым стволом вяза – и с концами. Она дважды обошла дерево: ни дупла, ни кустов поблизости – словно в воздухе растворился мальчишка!
Осталась только игрушка. Это был резной мышонок – он смотрел на Деяну хитрыми глазками и задорно улыбался, склонив ушастую длинноносую голову на бок. Передние лапки с пальчиками и ладошками, очень похожими на человеческие, держали крашенную в рыжий цвет морковку. Стоило её вынуть, как сразу же показалось, будто Мыш тянет ручки, прося угощения. Пришлось отдать ему морковку обратно, и в тот же миг вокруг застучали крупные капли.
Ого, как быстро Перун нагнал такие огромные чёрные тучи!
Стало темно, ударил ветер, засверкали молнии, грянул гром и обрушился ливень. Деяна помчалась в сторону дома, зацепилась за корень и упала. Мышонок улетел в кусты, она вскочила и ринулась за ним, но ветер бросил в глаза воду и ослепил. А когда удалось проморгаться, прямо перед глазами оказался большой тёмный лаз. Он был таким круглым, словно землю, вместе с корнями и кусками веток кто-то вырезал острым ножом и унёс. Неужели Мыш туда провалился?! Деяна подошла ближе и увидела, как тьма в лазе струится и колыхается, глотая капли дождя, словно живая. Сверкнула молния, и в самом низу, на земле, блеснула рыжая морковкина попка. Значит, и Мыш тоже валяется где-то там, внутри, – ухнул в дыру, потеряв угощение!
Подобрав палку, девочка сунула её в темноту, но ничего не нащупала.
Перун снова ударил молнией, и внутри лаза сверкнуло что-то светлое. Он там, точно! – отбросив палку, Деяна запустила в дыру руку, наткнулась на что-то твёрдое, но пальцы соскользнули, а её саму что-то схватило и рвануло во тьму, да так, что и пикнуть не успела, как провалилась в лаз целиком.
Снаружи продолжал идти дождь, поливая сиротливо лежавшую на земле маленькую деревянную морковку.
На мгновение Деяна ослепла, оглохла и перестала чувствовать собственное тело, но потом тьма расступилась, открыв огромную гору: вершина её уходила ввысь, куда уже невозможно достать взглядом, а склон простирался в обе стороны, постепенно теряясь в бесконечности.
Ноги коснулось что-то мягкое.
– Ой! – Деяна отпрыгнула в сторону от жавшегося к щиколотке рыхлого тёмного кома и чуть не наступила на свою игрушку, что, оказывается, валялась прямо тут, под ногами! – Мыш?!
– Не-е, – раздалось снизу. – Мых!
Девочка попятилась прочь, а ком тем временем вылепился в крупную – размером с кошку! – мышь с размытыми контурами и сине-красными точками глаз.
– Меня зовут Мых, а не Мыш! – пояснило тёмное существо, поднимая игрушку. – Да ты не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю! – Тьма под огоньками глаз раздалась, изобразив подобие улыбки.
– Ты – подземный Дух?!
– Ну, если я и Дух, то не злой, не волнуйся.
– Коли ты добрый, пусти меня домой!
– Да пущу, конечно, только в лесу сейчас ливень стеной. Пережди его здесь, а после пойдёшь.
Продолжая улыбаться и теряя кусочки тёмного тумана, который тут же бесследно рассеивался в воздухе, Мых протянул ей мышонка.
– Ты под нашим лесом живёшь? – Деяна с удивлением заметила, что её промокшая насквозь одежда и волосы стали совершенно сухими.
– Нет, я из другого мира.
– Из Нави?
– Нет!
– Из Хаоса?! – глаза девочки округлились.
– Да не из Хаоса! Это всё ваши миры, а мой... он совсем в другом месте.
– И где ж то место?
– Там, куда ни людям, ни Духам из вашего мира, без этого, – он покачал игрушкой, – не добраться. Но я твой друг, и это мой подарок! Я его через Некрута передал, морковку только разыщи, не то ничего у нас с тобой не получится!
– Чего не получится?
– Ну, ты возьмёшь его? или так и будешь недвижно стоять, словно говорящее пугало?
– Сам ты пугало! – огрызнулась Деяна, забирая мышонка. – А морковка у лаза осталась.
– Вот и найди её, когда назад вернёшься, обязательно! – Мых встряхнулся, как настоящий зверёк, и добавил: – Да расслабься ты, наконец, я дружелюбный и не опасный! Смотри!
Составлявшая его тело тьма задвигалась, мгновенно меняя местами голову и задние лапы, отчего показалось, мышь-акробат сделал несколько дивно быстрых и ловких кувырков. Деяна рассмеялась, а он поклонился, разведя лапки в стороны.
– Я ещё и не такое умею! Давай будем дружить?
– Давай! А что мы будем делать?
– Я могу научить тебя разным трюкам!
– Крутиться, как ты?
– Ну, тоже можно, конечно, только вряд ли тебе будет от этого весело, а вот... ежели я тятю твоего исцелю? – Мых подмигнул и хитро ухмыльнулся. – Слышал, захворал он сильно... А? Как тебе такое предложение?
Тятя Деяны и правда хворал: сорвался, когда крышу чинил, и ударился оземь. Вроде и высота небольшая, а руку всё же сломал – нехорошо так, кость прямо наружу торчала! Бабка Улита страшно опечалилась: от отца это у него, сказала. Дед, мол, тоже слабостью костей страдал, калечился всё время и быстро помер – полвека и то не намерил.
Кость тяте обратно заправили, травами целебными натёрли, дощечками обложили и замотали. Сначала вроде ничего было, а потом стала дуться рука, и чем дальше, тем хуже, пальцы чернеть начали, отец слёг и бредил...
– Рука у него плохая – вылечишь? – Деяна посмотрела на Мыха с надеждой.
– Легко! – чёрный мышонок снова забавно прокрутился и откланялся. – Но обязательно с твоей помощью, ибо я не могу действовать в вашем мире напрямую, а значит, одному мне не справиться, понимаешь?
Девочка не очень-то поняла, но кивнула, ведь кроме отца в семье из мужчин были только старший брат Деяны Голуб и самый младшенький – Дубок, а он махонький ещё совсем! Как смогут они без отца, ведь он у них – старейшина, всё знает, по работам остальных распределяет, да и сам больше всех трудится!
– Так ты согласна?
– Да!
– Прекрасно! – несмотря на то, что состоял из плотных клубов тьмы, Мых прямо-таки просиял: морду разрезала широченная улыбка, а сине-красные глаза вспыхнули весёлыми оранжевыми факелами. – Тогда слушай внимательно, что тебе нужно сделать.
Деяна очнулась возле куста, под которым провалилась в чернолаз, только никакой тёмной круглой норы здесь больше не было, только морковка рядом валялась. Мых предупреждал, что старый лаз исчезнет, но всегда можно отыскать новый с помощью особого шёпота. Только сперва надо непременно кое-что сделать! Деяна подняла морковку и, отряхнув её от воды и сора, сунула в карман, где уже лежал деревянный мышонок.
Перун щедро насытил землю влагой, но лишнего не дал, ускакал на своём огнегривом коне, вовремя уняв грозу. Сквозь ветки проглядывало синее небо, и там, куда проникали солнечные лучи, мокрые листья сверкали чистотой и пахли свежестью. Девочка побежала домой, задевая ветки и смеясь, когда прямо на голову обрушивался короткий, но яростный дождик капель.
– Где ты была, Деяна? – выйдя из избы, строго спросила мать. – В огороде никого, кликали тебя, кликали...
– Я недалече в лес по нужде отлучилась, а тут вдруг гроза, я там, под выворотнем, отсиделась, – ответила девочка, помня наказ Мыха никому про него не рассказывать, иначе заговор на исцеление не подействует. – Как тятя, матушка?
– Второй день в себя не приходит. Помирает, – горько вздохнула матушка. – Иди в дом, там одна только Улита старая, ты за Дубком пригляди, пока я схожу по воду.
В избе царил сумрак и пахло травами вперемешку с неприятным духом тятиной хвори. Сам он вытянулся на лежанке, дышал часто, лоб в испарине, глаза закрыты, замотанная куском полотна рука покоилась на животе. Дубок мирно посапывал в люльке, рядом клевала носом бабка Улита.
Девочка села в уголке и прижав резного Мыха к животу, тихонько забормотала:
– Беги тропинка сквозь чёрный лаз...
В животе вдруг что-то тихонько задвигалось, но Деяна, вспомнив напутствие Мыха: «Ты наверняка почуешь странное, но не бойся, ничего плохого с тобой не случится, обещаю!», перетерпела и продолжила:
– ...катись слезинка из глаза в глаз...
Внутри стало щекотно – сначала внизу, потом в груди, словно что-то росло снизу вверх.
– ...свяжи шерстинка навеки нас!..
Всё, поняла Деяна, это уже не остановить! Дыхание на миг захолонуло, а потом, когда щекотная «шерстинка» достигла головы, страх ушёл, и бормотание девочки сделалось неразборчивым. Сначала исчезли осмысленные предложения, потом распались слова, и вскоре мешанина звуков стала напоминать не то шипение, не то завывание. Всё тело Деяны напряглось, она положила игрушку на спину и закрыла глаза. Две ярко-алые слезы скатились по щекам и упали на морду мышонка, отчего глаза его вспыхнули рубиновым светом, а девочка вместо своего бормотания услышала собственные шаги и увидела, как бежит по узкому мостику через укутанную туманом чёрную реку, а на другом берегу стоит отец. Коснувшись его, Деяна открыла глаза и, вложив Мыху в лапки морковку, сказала:
– Отступи хворь и срастись рука!
– Матушка! – вдруг громко сказал тятя.
– А-а? – проснулась старуха Улита. – Сынок! Ты очнулся!
– Тятя! – радостно крикнула Деяна, подбегая к отцу.
– Воды дайте! – попросил тот и, к равному изумлению и старой и малой, сел на лежанке. – Пить больно хочется.
* * *
Странное это было отпевание: без мужа – пусть и бывшего, но всё-таки! – и без сына.
Из самых близких в церкви присутствовал только брат – он всё и организовывал. Остальных Вера не знала, родственники, скорее всего... может, дальние?.. или друзья? Хотя какие у Елены Викторовны друзья – наверняка, всех растеряла, когда пить стала, а про её новую жизнь никто и узнать не успел, за пару недель-то...
Ну, где же всё-таки Костя?! – мать хоронят, а он где-то болтается! Неужели так и не прекратит вести себя, как последний неадекват?..
Нет, поначалу, когда только встречаться начали, всё вроде нормально было, ну, или он просто вид делал, что нормально... А спустя несколько недель началось: срывы, придирки разные, бесился без повода... сто раз она с ним пыталась поговорить, да он только отмахивался и огрызался.
Потом ключ праотцов вдруг на шею нацепил и носить стал – то ли в честь былого подвига, то ли как украшение, фиг разберёшь, Вере такое никогда в мужиках не нравилось, но она ничего не сказала: отношения и так были натянутыми, зачем ещё больше портить?
Однако тактичность не помогла: размолвка всё равно обострилась, когда пошли к Андрею на Днюху. Кос нажрался там в хлам, стал орать, что именинник – старый душнила, разбил бокал и ругался, пока Вера не уволокла идиота домой. Потом пришлось перед друзьями извиняться, а его выгнать спать на диван в гостиной.
Пару дней они вообще не разговаривали, а потом Вера вдруг заметила в Костином отделении шкафа новые, далеко не дешёвые, кроссы, шмотки известных брендов, бутылку дорогущего виски, но спросить ничего не успела. Утром встала – Коса и след простыл. Куда свалил среди ночи?! А когда после учёбы домой вернулась, уже и вещей его в гардеробе не было...
Потом позвонил, правда, сказал, что у матери несколько дней поживёт: она, типа, бухать завязала, помочь ей надо в себя прийти, квартиру убрать и с делами разобраться.
Вера тогда даже обрадовалась: ладно, пусть! небольшой тайм-аут не помешает, а потом может, и вообще всё наладится – перестанет Кос наконец мучиться, что не вылечил мать от алкоголизма, когда его способности за все мыслимые пределы зашкаливали, и чужими светаками умел крутить, не хуже самого Господа-бога... Блин, ну и сравнение, да ещё и прямо во время отпевания! – одёрнула себя Вера и попыталась сосредоточиться на словах батюшки, но он говорил так быстро, тихо и малопонятно, что уследить за молитвой не получилось, и вскоре голова вновь наполнилась собственными мыслями.
Может, Кос на кладбище хотя бы придёт? Не явиться на похороны матери! – это ж вообще... ну, совсем ни в какие ворота! Вера вздохнула, глядя на его дядю: он плакал – низенький, толстый и несчастный, молния на куртке разошлась, а он даже не заметил... И сестру потерял, и бизнес вряд ли теперь, после пожара в «Крендельке», наладится. Там, кажется, всё сгорело дотла, а ведь ещё недавно Максим Викторович сеть наладить планировал: сразу десять павильончиков в разных частях города. И Елену привлечь к этому делу хотел – уж с её-то кондитерским талантом точно не пропали бы – Вера невольно улыбнулась, вспомнив, как Кос прислал ей фотки маминых тортиков, – вот уж правду говорят: мастерство не пропьёшь! Он постоянно писал Вере в ватсап, когда жил у Елены Викторовны, пока вдруг не прислал сообщение: «Я к тебе не вернусь, не ищи меня!», после чего вообще перестал выходить на связь и ни на звонки, ни на эсэмески не откликался. Про дорогие обновки она его так и не успела спросить, всё ждала подходящего случая.
Но случай так и не представился, потому что Костя пропал. Просто однажды ушёл с работы в начале рабочего дня и больше никто его не видел, а спустя несколько часов в пекарне случился пожар. Обо всём этом стало известно в тот же вечер от его матери – она думала, что сын к Вере вернулся, и сильно обеспокоилась, узнав, что это не так. Просила позвонить, если объявится...
Он, разумеется, не объявился, в строгом соответствии со своим последним дурацким сообщением... Оно было таким... обидным! И грубым... Словно чужому человеку писал... А может, Вера всегда для него такой и была? Просто временная глупая попутчица. Доехал вместе с ней до нужного пункта (пунктика!) и соскочил – без предупреждения и не оглянувшись...
Но она всё равно за него волновалась! Отцу даже его, Илье Десятову, звонила, но тот сказал, что тоже давно сына не видел, и разговор быстро свернул: типа, занят он сейчас охренительно – ну и ну! Ничего себе папаша – до отпрыска и дела нет!.. Впрочем – ей-то что до этого? Ей бы только убедиться, что с Косом ничего плохого не случилось! Стыдно в таком даже самой себе признаваться, но и на похороны эти Вера из-за него лишь приехала, Елену Викторовну-то она едва знала...
Интересно, где он сейчас обретается? У знакомых или угол снимает? Деньги, судя по новому шмотью, у него есть – может, работу какую нашёл?..
Но зачем надо было всех самых близких вот так бросать, отталкивать, что это? Очередное проявление депрессни? Неужто его всё ещё не отпустило?! Сколько ж можно, о господи? Ну, не могут никак лампочные способности возродиться, смирись уже – что толку тосковать о несбыточном?!
Сам ведь всё это устроил! Создал спираль активации и сделал себя сосудом, где слились и взаимно уничтожились радужная сила и чёрная кровь. Понимал ведь, что лишится способностей, но пошёл на это, иначе было нельзя!
Они спасли всех от новой, кошмарной тьмы! Они это сделали!
Но сила, конечно, ушла, вся без остатка, и ни он, ни Вера светаков больше не видели, а уж про влияние на людей и говорить нечего. Так, промелькнёт иногда что-то... или догадаешься о чём-то – только ведь это не видение а, скорей, интуиция!
Так же и все бывшие «лампочки», в каком бы городе ни жили, полностью «обескровленными» остались. Чем, кстати, многие были весьма и весьма недовольны... такое в чате писали! – волосы дыбом... до прямых угроз доходило!
О! а не в этом ли причина Костиного состояния? Может, преследовали его, терроризировали? Мстить кто-то решил за отобранные без спроса способности? Потому и пекарня сгорела?..
Батюшка объявил, что можно подходить прощаться, и народ потянулся к гробу. Трогать за руку и целовать покойницу Вера не стала, просто чуть постояла рядом и, вздохнув, отошла.
На кладбище Кос тоже не пришёл, напрасно Вера надеялась.
– Максим Викторович! – дождавшись окончания погребения, она подошла к нему, чтобы поговорить.
Он посмотрел на неё потухшим рассеянным взглядом.
– Я... – она замялась.
– Да, Верочка, спасибо! – он коснулся её плеча. – Иди садись в автобус.
– Да нет, я – туда, – девушка махнула рукой. – На остановку.
– Не поедешь на поминки?
– Извините, Максим Викторович, мне на учёбу надо... и это... скажите, пожалуйста, а вы Костю в последние дни не видели?
– Костю? Да утром, в день пожара я его видел, когда он снова с работы сбежал... – дядя чуть нахмурился. – А что? Где он сам-то, чего на похороны не явился? Я ведь так до него и не дозвонился: порез-то хоть зажил?
– Какой ещё порез? – насторожилась Вера. – Вы о чём?
– Да грудь он себе располосовал!
– Что-о?!
– Кухонным ножом, ты не в курсе что ль?
– Нет! – она помотала головой, глядя на дядю округлившимися глазами. – Я... я Костю давно не видела... когда это было-то?!
– Так вот прямо в тот день, как Лена... как Лены... – дядя яростно потёр лоб. – В общем, я искал его, сразу, как он из пекарни смылся, и ей тоже по этому поводу звонил. Просил сообщить, если сынок заявится, в таком бешенстве был, что этот мелкий засранец вот уже второй раз с работы, без всякого предупреждения, словно подлая собака, сбегает! Высказать ему всё хотел и правды добиться: зачем же, чёрт бы его подрал, он это делает?! – Максим Викторович на несколько секунд замолчал, скользя по Вере невидящим взглядом, а потом вдруг сказал: – А теперь бы я ещё спросил у него, не знает ли он чего про возгорание? Оказалось ведь, кто-то специально электропроводку повредил, да ещё и пожарную сигнализацию из строя вывел... – Дядя снова затих, размышляя.
– Максим Викторович! – Вера тронула его за руку.
– А? – он будто очнулся.
– Вы сказали, что просили Елену Викторовну позвонить, если Костя придёт. Она позвонила?
– А? Да! Позвонила! Через день после пожара. Звонит и плачет. В чём дело, спрашиваю, и, оказывается, Костя ей написал, что ему очень надо с ней встретиться, помощь, мол, срочно нужна, но он всё объяснит на месте. Скинул адрес и просил подождать, если вдруг задержится. Ну, мать, ясное дело, за сыночка перепугалась и немедленно рванулась на место встречи, а телефон дома забыла и обнаружила это уже в метро, у турникетов. Обратно вернулась, а в квартире – Костя! В руке нож, грудь располосована, в ванной кровища кругом, она бросилась к нему, а он оттолкнул её и сбежал. Рассказывает она мне это, рыдает, и вдруг посреди разговора – грохот! На телефон смотрю – «вызов завершён». Я давай перезванивать – она трубку не берёт. Ну, я забеспокоился: что такое?! Ключи-то у меня, ещё со старых времён, от её квартиры имеются, я и поехал. Открываю, а она... на полу лежит, мёртвая... Сердечная недостаточность – так мне потом сказали. Я Косте звонить – нет ответа, тебя набрал – то же самое...
– У меня на занятиях без звука, – пробормотала Вера.
– А тут уже и скорая, и полиция... – кивнув, продолжил дядя. – Я про Костю им говорить не стал... хоть мне, конечно, фокусы его идиотские уже вот где... – он постучал ребром ладони по горлу, – но всё равно: чего они парня мытарить-то будут?.. в общем, не сказал. Тут ты перезвонила, я тебе про Лену сообщил... А потом как навалилось всё разом: страховщики подлые доставать стали, что за пекарню не оплатят: сам, мол, проводку испортил! Но у меня ж долги теперь перед всеми! И похороны эти ещё...
