Текст книги "Проводники света (СИ)"

Автор книги: Ольга Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

  Косте всё чаще вспоминалась сладкая сила могущества, когда мог он делать всё, что хотел, и ни один человек был не в силах ему противостоять. Пытался иногда думать: «Ведь жил же я как-то без этого девятнадцать лет», но не помогало ни хрена!

  Не получалось у него, как у Веры: старательно учиться, ходить в спортклуб и ещё временами подрабатывать, вроде как и не замечая потери своих способностей. Может, так было, потому что из-за лампочной деятельности вся семья её полегла? Целый год ведь потом Вера – не только для других, но и сама перед собой! – нормальной притворялась... если не врёт, конечно...

  Или же жить обычной жизнью стало для неё челленджем?

  Всё может быть, хрен теперь, без скана светака, разберёшь! Но ведёт себя, словно бабка старая! Ни движухи, ни радости – одна монотонность кругом! Духота!.. Костя старался сдержаться, но не выходило, злость прорывалась изо всех щелей, словно пар из кипевшего чайника.

  А Вера только масла в огонь подливала! Он ей хамил, а она, вместо того, чтобы рассвирепеть, разораться, вопрос поставить ребром, начинала это своё нудилово: «Давай поговорим», «Что с тобой?», «Проблема сама собой не уйдёт, но если обсудим...» Всего на год старше, а будто мамаша, подписавшаяся на вебинары о тинейджерах! Ну, она что, серьёзно?! Думает, он станет грузить её, жаловаться и ныть?! Признается в острой тоске по чувству превосходства над людьми и пустит слезу?

  В общем, всё шло наперекосяк и стремительно катилось в глубокую, как Марианская впадина, жопу. Учиться, в итоге, Костя так и не поступил, скучная работа у дяди тоже постоянно выбешивала, но не мог же он всё бросить и остаться вообще без бабла?! Что же тогда? Жить за счёт подруги? – смерти подобно! К отцу, так жестоко им обиженному, приползти и жалким бездомным щенком прибиться? – ещё хуже! К матери в квартиру возвращаться и смотреть, как она бухает и деградирует? – вообще не вариант!

  Короче, никакого выхода из «марианской» жопы не просматривалось, и депрессня активно набирала обороты, когда Костя увидел странный сон.

  Будто он снова маленький, и мама ведёт его за ручку к карусели, только вместо лошадок на ней – золотые рыбки. Они плывут среди волн, весело задрав хвостики.

  «Хочешь прокатиться?» – улыбается мама, и он кивает.

  Она сажает его на рыбку, и та смотрит огромным зелёным глазом, второго, с другой стороны головы, не видно, а потому будто бы вовсе нет.

  Карусель начинает крутиться, рыбка качается, одним глазом поглядывая вокруг. Вращение ускоряется, маленький Костя смеётся, мимо пролетает мама, она машет рукой. Рыбка несётся резвее, всё быстрей и быстрей, мальчик пугается и кричит, но мама не слышит, её уже нет, и вместо парка сплошная разноцветная полоса, уши закладывает, ветер яростно бьёт по лицу и глазам!

  Костя больше не кричит, он зажмуривается и, чтобы не слететь с карусели, изо всех сил прижимается к рыбке, стискивает её руками и коленями, и она вдруг спрашивает:

  «Чего ты хочешь?»

  «К маме!»

  «Я отнесу тебя, если ты попросишь и скажешь волшебное слово».

  «Отнеси меня к маме! – еле выговаривает мальчик, его знобит и тошнит, руки и ноги затекли, кожу и волосы рвёт горячим встречным ветром. – Пожалуйста!»

  У рыбки вдруг отрастают щупальца – она превращается в золотую каракатицу с одним огромным зелёным глазом и затаскивает Костю в своё нутро. Там оказывается неожиданно просторно: он летит сквозь темноту и падает прямо в золотую сеть, которая мгновенно облепляет тело и впитывается в кожу.

  А потом мальчик снова оказывается верхом на рыбке, и она больше не несётся, как бешеная, сквозь горячий ветер, а легко и весело кружится, играет музыка, карусель постепенно замедляет свой ход и останавливается.

  Подбегает мама и, улыбаясь, протягивает к нему руки. Костя бросается к ней в объятья. От мамы исходит тепло и пахнет ландышами. Он смотрит через её плечо и вновь видит золотую каракатицу – она машет ему щупальцами и подмигивает зелёным глазом.

  «Мама, смотри! Смотри!» – мальчик показывает пальцем.

  Мама поворачивается к карусели, но там уже вновь неподвижно застывшая рыбка.

  На этом месте Костя проснулся. Сон помнился ярко, во всех деталях, и оставил после себя неприятное ощущение. А когда он вспомнил момент впитывания золотой сети, внутри будто и в самом деле что-то вдруг шевельнулось. Противно так и пугающе. Костя провёл по груди рукой, нащупывая кулон (надел его несколько дней назад, когда джинсы в стиралку запихивал и наткнулся на рыбку в кармане), – пальцы почувствовали тепло, как от кого-то живого. Стянув майку, он бросился к зеркалу: подвеска сменила вид и цвет и больше не выглядела обычной грубой бижутерией. Сияла настоящим золотом высшей пробы, а на месте глазка, там, где раньше была просто вмятинка, сейчас блистал маленький, но, похоже, натуральный бриллиант!

  – Что это? – вслух пробормотал Костя, ему стало не по себе, но одновременно в душе вспыхнула надежда, что ключ праотцов каким-то образом сможет облегчить ему жизнь. Не вдумываясь как, зачем и почему, он схватился за горячую рыбку и с отчаянием прошептал: – Помоги мне!

  Руку кольнуло, Костя разжал пальцы и увидел, что камушек-глазок из прозрачного бриллианта превратился в красный рубин, а из ладони сочится кровь. Перед глазами мелькнуло что-то разноцветное и тут же пропало. Светак?! А что это ещё могло быть?

  Ладно, кивнул он и снова сжал подвеску – пусть пьёт крови, сколько хочет, если это вернёт ему утраченное могущество!

  Могущество и правда вернулось, вот только совсем не так, как он думал.

  Хотя поначалу ему даже нравилось. Первый раз получилось интуитивно: Костя был в магазине и, поглаживая сквозь рубашку ключ-рыбку, представил, что за взятые им товары платит кто-то другой. Перед глазами тут же возникли свой и чужой светаки, сомкнулись и тут же пропали. Пока кассирша пробивала его шоколадку, чипсы и воду, он полез в карман за деньгами, но стоявший сзади мужик вдруг сунул в терминал свою карту. «Я заплачу!» – сказал он. «Спасибо!» – буркнул Костя, быстренько сгреб свои покупки и поспешил удалиться.

  Потом, в том же торговом центре, он провернул то же самое в обувном, заполучив новые дорогущие кроссы, и вновь рыбка будто бы действовала сама, устраивая показ и контакт светаков. После этого Костя малость расслабился и подумал: да какая, в сущности, разница? Главное, его желания выполняются, а уж как оно получается – не всё ли равно?.. Он так стосковался по своей силе! Когда можно безнаказанно делать, что вздумается, и вертеть людьми, словно куклами...

  В голову ударило, словно полстакана водки хватанул, и Костя пошёл бы в полный разнос, если б после четвёртого использования новых возможностей вдруг не ощутил внутри себя чужое присутствие. Какие-то неясные, но явно не из собственной памяти, образы и мысли всплывали и гасли, оставляя неприятное сосущее чувство, будто подхватил вирус и инфекция разрастается. Эйфория сразу же поутихла, тем не менее Костя ещё немного порезвился, пока не обнаружил, что почти не контролирует ситуацию.

  Когда случайно толкнувший его парень споткнулся на траволаторе и покатился вниз, чуть не сломав себе шею, Костя, наконец, понял, что совсем заигрался, и, стараясь ни о чём не думать и ни на кого не смотреть, быстро пошёл домой.

  В голове тем временем стремительно прояснялось и, открывая квартиру, он уже знал, что все его желания выполняло существо из недавнего сна. Золотая каракатица с одним изумрудным глазом, в которую превратилась карусельная рыбка.

  Он вспомнил, как «поил» реальную рыбку-подвеску собственной кровью, и в памяти вдруг чётко всплыл собственный светак, когда он резвился в торговом центре. Там, в угаре вновь обретённой силы, он не обратил на это внимания, а сейчас точно вспомнил, как прямо в центральных потоках его светотени золотилось маленькое пятно с тончайшими, исходившими во все стороны лучиками!

  Скинув куртку, Костя сдёрнул рубашку и... – чёрт! – обнаружил, что подвеска приросла к телу – не оторвать!

  Он долго бил по ней, тянул вверх и в сторону, даже попытался отколупнуть отвёрткой, но только зря наставил себе синяков и расцарапал до крови кожу.

  Нацепив обратно рубашку, он вытер потные ладони о штаны и с минуту просто стоял, слушая стук собственного сердца. Во рту было сухо, Костя включил воду и жадно приник к струе.

  Утолив жажду, он долго размышлял, что делать, но ничего так и не придумал и говорить Вере о том, что случилось, не стал. Между ними в тот момент как раз возникла очередная серьёзная размолвка, и он был изгнан на диван в гостиной. Весьма кстати, – мрачно обрадовался Костя, щупая через рубашку, как торчит из груди шишка, – не то как бы он это скрыл?..

  А ночью ему снова приснилась мать, только на этот раз старой и пьяной, с сигаретой в зубах. Сидела на кровати, пялясь мутным взглядом в телевизор и прикладывалась к бутылке, пока с громким храпом не повалилась на бок. Сигарета выпала изо рта и, скользнув по простыне, откатилась к брошенной на пол газете. Бумага вспыхнула, огонь перекинулся на штору, и та запылала снизу вверх, сразу вся, мгновенно наполнив комнату удушливым дымом.

  Костя проснулся с кашлем и резко сел на диване. В носу стоял запах пожара, словно всё это было на самом деле. Он схватил телефон и, несмотря на ранний час, долго звонил матери, но она так и не взяла трубку. Пришлось быстро одеться, проверить ключи и выскочить на улицу.

  Машина!

  Мелькнули светаки, контакт, и вот прямо перед ним уже стоит внедорожник. Костя запрыгнул внутрь, незнакомый мужик нажал на газ, и машина сорвалась с места так, будто за ними гнался сам дьявол. Только-только рассвело, дороги свободны, а правила, благодаря золотой каракатице, были мужику не указ, она даже умудрилась на бешеной скорости законтачиться ещё и с дэпээсником, а после, кажется, с полицейским, чтоб никто не пустился в погоню. И всё это снова происходило само, Костя лишь чувствовал, как с каждым разом рыбка всё сильнее погружается в тело, светак гуще опутывается золотой сетью, а в голове вспыхивают чужие образы, мысли, желания.

  «Сок»! – вот почему каракатица всё это для него делала, внезапно осознал Костя, – чтобы тянуть из него особый душевный «сок», а рыбка-подвеска являлась средством для его обработки и последующей откачки. Мысль, конечно, пугала и была неприятной, но с другой стороны – за всё надо платить, и если, отдавая «сок», не умираешь и не едешь кукухой, то пусть каракатица качает, сколько ей надо, – не впадлу и потерпеть, получая такие широкие возможности. Костя принялся грызть ноготь на большом пальце, мрачно глядя в окно. Пока ведь он чувствует себя хорошо и соображает тоже нормально...

  Да пофиг! На хрена сейчас об этом думать?! Услышав сирены, парень вздрогнул, но это оказалась скорая, которая ехала в противоположную от него сторону.

  Вот уже показался его дом, и Костя облегчённо выдохнул: ни криков, ни пожарных, ни чёрного дыма из окон. Внедорожник притормозил у подъезда, парень выскочил и помчался наверх, на ходу доставая ключи. Отпер дверь, ворвался в квартиру. Внутри неприятно пахло грязным бельём, перегаром и окурками. В комнате, на диване, пристроились какие-то незнакомые мужик с бабой – полубомжи на вид, хорошо хоть не сильно вонючие.

  Вон отсюда! И без звука!

  Бледные, как старые тряпки, и вялые, словно сурки в зимней спячке, светаки на миг вспыхнули живыми красками, мужик с бабой встали и безмолвными привидениями поплелись в прихожую, где Костя уже распахнул дверь. Из-за его мимолётного желания пнуть тощие задницы в обвисших штанах, гости с ускорением вылетели на лестничную клетку, будто он и правда наподдал им ногой.

  Рыбка уходила всё глубже, пробуждая в голове новые знания, но с этим он разберётся потом, а сейчас...

  Захлопнув дверь, Костя вернулся в комнату. Мать спала в кресле перед телевизором, на полу криво(!) стояла консервная банка с окурками, тот, что лежал сверху, ещё тлел, догорев до самого фильтра. Сын поднял банку – под дном оказалась пуговица от материного жакета. Рядом валялось несколько бесплатных газет, самая дальняя – прямо под шторой. Если бы окурок скатился за борт перекошенной банки и упал, стопудово бы всё здесь вспыхнуло.

  Морщась от сигаретной вони, Костя опорожнил «пепельницу» в унитаз и спустил воду. Тяжко вздохнув, вернулся в комнату. Мать храпела, распространяя запах дешёвой спиртяги.

  – Мам! – он потряс её за плечи. – Мама!

  – А-а?.. – женщина приоткрыла глаза. – Кос?.. сынок! – она улыбнулась.

  – Давай просыпайся! – он улыбнулся в ответ. – Лечиться будем.

  Далёкое прошлое, приблизительно VI век

  Колояр вышел из дома на рассвете и шагал очень бодро, без задержек, однако до места добрался, когда уже стало смеркаться.

  На самом подходе к избушке он с изумлением миновал берёзу, на которую забирался во сне, когда услышал вой, а потом уловил дыхание огромного волка, и откуда увидел вдали огонёк. Въяве берёза оказалась гораздо ближе к дому деда – росла, можно сказать, прям в двух шагах! А чуть дальше юноша узнал толстенное поваленное дерево в окружении более мелкого бурелома. Во сне волк легко перемахнул его, а Колояру пришлось перелезать в темноте на ощупь.

  С другой стороны поваленного дерева, на глине, мягкой и влажной в постоянной тени, обнаружился чёткий отпечаток волчьей лапы. След был на редкость крупным и оставленным зверем совсем недавно. Прошлой ночью! – дивясь совпадению сна и яви, думал Колояр, прикидывая, что – да, именно сюда наступила бы нога того огромного волка, перемахни он через бурелом.

  Прямо над головой, будто бы соглашаясь, громко каркнул ворон и, шумно взмахнув крыльями, полетел в сторону избушки. Юноша поспешил туда же, сразу приметив высокие сосны, меж которых примостился низенький рубленый домишко. И двор и изба выглядели точно как во сне, даже камни, окружавшие кострище, были на том же месте.

  Дверь оказалась не заперта, будто хозяин ненадолго вышел... дров поколоть – завершил мысль Колояр, увидев за домом пень и воткнутый в него топорик.

  Рядом бежал через лес ручей, юноша напился и налил воды в большую корчагу, что стояла прямо при входе в избушку. Уже стемнело, он зажёг висевшую под потолком масляную лампу и огляделся. Здесь было уютно и приятно находиться, хотя и темновато из-за сажи, наросшей на стенах от топившегося по-чёрному очага. Кое-где по углам клоками наросла паутина, но жилище всё равно не выглядело заброшенным: вкопанный в землю стол был чисто мыт, у очага горкой лежали дрова, с потолка свисали пучки сухих растений, под ними на полке стоял горшок, миска и кружка. Ниже лежали ножи и ложки. Колояр открыл летний продух на всю ширь, но топить не стал, а, наколов щепок, развёл костерок во дворе и, вскипятив воду, заварил в горшке травы из мешочка с медвежьей лапой. Чай получился густой, ароматный и весьма необычный на вкус.

  Юноша перекусил медовой лепёшкой и куском варёной дичины, заботливо положенными ему в котомку матушкой, отставил опустевшую кружку и, подперев голову руками, подумал: а не завалиться ли спать? Целый день ведь сегодня шёл, устал, как собака. Колояр зевнул, поглядывая на лежанку вдоль стены, заваленную выделанными и сшитыми по нескольку штук в небольшие одеяла шкурами куниц, соболей, лисиц да горностаев. Сейчас зароется в них с головой, да и нет его!..

  Из леса раздался волчий вой, мгновенно сметая прочь сонное настроение. Колояр выпрямился, прислушиваясь: волк выводил свою песню где-то рядом, возможно, как раз у той самой берёзы...

  Когда стихли все переливы, юноша взял с полки нож и, распахнув дверь, стал на пороге, всматриваясь в ночную тьму. Тишину нарушали только ветер, голоса сов и шуршание мелкого зверья, вой больше не повторялся. На небе ярко горели звёзды, так ярко, Колояр никогда такого раньше не видел, светила почти полная, но не красная, как во сне, Луна, да так сияла, что глаза резала! Сморгнув выступившие слёзы, он опустил голову и с изумлением обнаружил, что лес виден ясно и отчётливо, будто днём! Он посмотрел в дом: масляная лампа горела под потолком, будто тысяча факелов сразу, – пришлось срочно снять её и прикрутить фитиль, чтоб не ослепнуть. Поставив лампу на стол, Колояр развернулся лицом к двери и застыл, словно к полу примороженный.

  За порогом стоял огромный волк с широкой спиной, мощной грудью и лапами, одна из коих вполне могла оставить тот след за кучей бурелома. Шерсть зверя была густой, блестящей, серой на могучем теле и снежно-белой на голове. Но главное – глаза! Голубые и такие ясные, пронзительные, они сияли, словно первый, хрупкий и прозрачный, ледок под солнечными лучами.

  Несколько мгновений прошли в полной неподвижности, юноша и зверь сцепились взглядами, проникая друг другу прямо в души, и сердце Колояра, подскочившее было к горлу, быстро умерило стук. Страх отступил, юноша вдохнул полной грудью, сжимавшая нож рука расслабилась, губы дрогнули.

  – Белогор?! – полупрошептал-полувыдохнул он.

  Волк оскалился, но не злобно, морща губу и нос, а, скорее, в некоем подобии улыбки – острые клыки, однако, сверкнули весьма впечатляюще. Мотнув головой, будто приглашая последовать за ним, зверь развернулся и прыгнул, скрывшись с глаз. Колояр бросился за ним.

  Волк ждал его возле пня с топориком – наколов щепок, юноша воткнул его ровно на то же место, откуда вытащил, хотел позже забрать в дом, да позабыл. Или не позабыл?! Ему вдруг подумалось, он оставил его так нарочно, по безотчетному наитию.

  Лукаво взглянув на юношу, белоголовый зверь сделал пару шагов назад, а потом перескочил через пень с топориком. И приземлился на землю уже человеком! Колояр не понял, как так получилось, не уследил, когда исчез волк, и остолбенело хлопал глазами с открытым от изумления ртом.

  – Ну, здравствуй, внучек! – улыбнулся Белогор, его голубые глаза сверкали, был он статен и крепок, выглядел, будто не старик, а молодец, – лишь снежно-белые волосы напоминали об истинном возрасте.

  Промычав что-то не вполне членораздельное, Колояр поклонился, достав землю рукой, и выпрямился, глядя во все глаза на старика-не-старика, бывшего волка.

  – Ну, так и будешь стоять, будто из дерева вырублен? – Белогор провёл ладонями по лицу, и его облик сменился: вместо молодого мужчины на внука смотрел седой как лунь старик с острым взглядом глубоко посаженных глаз. – Так лучше?

  Колояр безмолвно кивнул, Белогор рассмеялся.

  – Иди сюда, трав моих ещё выпей – авось полегчает.

  Юноша покорно протопал в дом.

  – Только ты уж сам наливай, – дед сел на колоду возле стола, – а то я-то ведь только гость здесь теперь.

  Колояр молча бухнулся напротив и плеснул немного травяного чая из горшка в кружку.

  – Гость? – сделав глоток, хрипло проговорил он и, прочистив горло, добавил: – В своём доме?

  – В Яви, – поправил дед. – Я ведь умер уже, не забыл?

  Юноша покачал головой.

  – Ну, вот то-то! Утварью, стало быть, и другими вещами я пользоваться так, как живые, уже не могу.

  – А след?

  – О, смотри-ка, не только дар речи к тебе от моих трав вернулся, но и разумение тоже прорезалось! – обрадовался Белогор.

  – След-то, – не отвлекаясь на замечание, гнул своё Колояр, – разве его не ты, когда волком вчера через бурелом сигал, оставил?

  – Может, и я.

  – Как же тогда землю ты продавил, коль вещи тронуть не можешь?

  – А и не продавливал, ступил только, но ты всё одно узрел. А другой ни за что мой вчерашний след не увидит – сие не каждому человеку дано, уж поверь! Но ты – умелый, я всегда это знал. Да и разумный ты, внучек, вопросы вон какие въедливые спрашиваешь – хорошо! Легче обучить тебя будет.

  – Обучить? – Колояр посмотрел старику в глаза и по спине пробежали мурашки. – Чему? Неужто в волка перекидываться?!

  – Но ты ведь уже и без меня перекидывался, сам рассказывал! – Белогор вздёрнул бровь.

  – Так то ведь волею Неги, с помощью рыбки-подвески! Она в душе моей пятно золотое устроила, я сквозь него и сиганул, чтобы с чёрным волкодлаком на равных биться...

  – Думаешь, убил ты его? – прищурился дед.

  – Прикончил, вестимо! Горло перекусил.

  – А потом?

  – Обратно в человека перекинулся.

  – А дохлый волкодлак? С ним что?

  – Исчез, – признал Колояр.

  – И крови его ни на руках твоих, ни на одежде...

  – Но раны! Они болели по-настоящему, и я точно знаю: убей меня тогда волкодлак, не сидел бы я сейчас тут, с тобой, дед Белогор, в этой избушке!

  – Верно, верно, я не про то! Ясно, что тебя убить можно – ты ведь живой, но нежить? Как убить нежить, ежели она мертва?

  – Как?

  – Нам – никак! Сие только самому Роду Всевышнему, родителю Яви и Нави, подвластно – нежить уничтожать.

  – Стало быть, не убил я того волкодлака?

  – Прогнал только, – кивнул Белогор.

  – И он снова может явиться?

  – Ежели призовут. Навка-водяница – Дух утопленницы обыкновенной, а вот упыри и волкодлаки – Духи не заурядных людей, а ведунов да колдунов мёртвых, и кто-то нежитью сей – непростой! – повелевать весьма ловко умеет.

  – Нега говорит – Деяна повелевает.

  – Ведунья юная, что у Горислава приёмышем живёт, – усмехнулся дед.

  – Ну да, а чего улыбаешься?

  – Дык никто колдовства-то её не разумеет: Нега твоя – сама ж созналась, что скрыто оно защитой необычайною, никому на свете неведомой.

  – А ты, дед Белогор? – спросил юноша. – Тоже не видишь?

  – Нет. От меня сие тоже сокрыто, одно лишь знаю наверняка: меня, старика-ведуна Белогора, ни Деяна, ни кто-либо ещё ни разу не призывал. – Дед широко улыбнулся.

  – А могли бы?! – благоговейно выдохнул внук – брови вверх, глаза как плошки.

  – Попытаться могли бы, – пожал плечами старик, – а что было бы дальше... – он покряхтел, почесав затылок, – одному лишь Велесу ведомо!

  Колояр разочарованно заморгал и плеснул себе ещё дедова настоя.

  – Нет! – покачал головой Белогор, указав на кружку. – Вот теперь уже хватит. Водицы простой испей, коли в горле пересохло, да и на двор пойдём – делом пора заняться.

  – В волка будешь меня учить перекидываться?

  – Ну, нам же надо узнать, кто волкодлака того и прочую нежить наслал!

  – И как же мы сие выясним? – растерялся от перескока мысли Колояр.

  – Как только обернёшься ты волком, так сможешь того Чёрного волкодлака отыскать. Я с тобой тоже пойду. Найдём его, разговорим и спросим, кто им повелевает, уразумел?

  – Погоди, погоди, не гони коней, мудрый Белогор! Найдём, разговорим, спросим... – как?! Как я смогу найти-то его, того Чёрного волкодлака?! Вот уж невдомёк мне совсем!

  – Да по запаху, внучек! как же ещё? – удивился дед его недогадливости. – Ты же с ним бился, стало быть, только ты из нас двоих и знаешь, что за дух у него! По духу и отыщешь. Раз плюнуть!

  – Раз плюнуть... – зачарованно произнёс Колояр, поднимаясь из-за стола.

  Пока шли на улицу, он всеми силами старался припомнить, как пахнул чёрный волкодлак. Тщетно! Больше того, юноша даже не мог сказать, чуял ли вообще какие-то запахи во время той схватки... однако признаться в том Белогору не решился, стыдясь собственной бестолковости.

  Наше время, несколько дней назад

  После поездки на «пожар» и лечения матери от алкоголизма, рыбка полностью погрузилась в тело. Она больше не была видна, но легко прощупывалась, временами отдаваясь горячей пульсацией.

  Это глубокое проникновение одарило Костю новыми знаниями.

  Он, например, понял, что когда-то давным-давно ключ-рыбка уже служила каракатице, но была вроде как испорчена и утеряна, да и сама золотая тварь тоже куда-то делась, поэтому связь с человечеством надолго прервалась. Только когда Костя активировал рыбку для нейтрализации чёрной крови, любительницы внедряться в людские души получили сигнал, что можно снова явиться на Землю.

  Что случилось с той, первой, каракатицей и почему её соплеменницы не сделали новый ключ – пока оставалось загадкой. Зато выяснилось кое-что весьма и весьма интересное: оказывается, для выкачки «сока» золотой твари обязательно нужна «лампочка» – вот так новость! Не удивительно теперь, что выбор пал именно на Костю – ведь он был самым талантливым! И когда обнаружилось, что, отдав всю свою радужную силу, он лишился способностей, новая каракатица стала искать возможность хоть как-то их возродить.

  И нашла! Сумела-таки влезть и в Костин светак, и даже в его тело.

  Поманила лёгкой жизнью, могуществом, оболванила сладким чувством собственной гениальности – он, дурачок, и поддался! А потом ещё очертя голову бросился мать спасать, позволяя окончательно затянуть золотую сеть, так что теперь и не вырваться.

  Каракатица по-прежнему исполняла его желания, но Косте это уже совсем перестало нравиться, ибо действовала она с каждым разом всё жёстче, вынуждая людей страдать, даже когда никакой необходимости в этом не было. Зачем, например, принуждать человека выкладывать за чужой обед последние деньги и самому оставаться голодным, когда кругом полно тех, кто может накормить целую деревню и даже глазом не моргнуть?.. Или толкать самокатчика на проезжую часть, под машину? Пусть даже он и нёсся по тротуару с бешеной скоростью, рискуя сбить пешеходов, – это ж не повод в реанимацию его отправлять?!

  Несправедливые выходки, грабёж бедных и обездоленных, наказания, неадекватные проступкам... Да она даже детей обижала! И стариков! Это было уже слишком, Костя пытался бороться, но золотая каракатица постоянно усиливала влияние и хотела только страданий и боли. Они явно ей были нужнее, чем счастье, она могла дарить радость, но не собиралась этого делать: видно, «сок» от положительных эмоций получался хуже, чем от душевных и физических мук.

  Однако чем сильнее каракатица стремилась подчинить Костю, тем лучше он её узнавал и даже научился иногда «придавливать», блокируя контакт светаков.

  В результате какое-то время всё было ещё ничего, он жил у матери, переписывался с Верой и ходил на работу, приноровившись не допускать ничего плохого по отношению к коллегам и близким людям. Но хрупкое равновесие продержалось не долго: каракатица повадилась злить его исподволь, да так, что в итоге гнев застилал глаза и желание навредить помимо воли прорывалось наружу, а когда Костя очухивался, было уже поздно.

  После того, как посетитель пекарни вдохнул кусок круассана и посинел от удушья, Костя понял, что всё! – не может он больше подвергать всех подряд смертельной опасности, сбросил рабочий фартук и рванул к выходу. Но на шум, к несчастью, прибежал дядя и неожиданно преградил ему путь. Изо всех сил давя действия каракатицы, Костя сумел избежать прямого контакта, как вдруг из его светака выстрелило золотое щупальце и, мазнув по дядиным потокам, скрылось обратно.

  – Куда это ты, опять, чёрт тебя раздери, собрался?! – с досадой всплеснув руками, заорал Максим Викторович племяннику вслед, пока тот улепётывал из пекарни, словно лодочник от цунами.

  Бежал, пока мог, ни о чём не думая, – лишь бы оказаться подальше. Бродил потом по дворам и улицам, ни на кого не глядя и вспоминая золотое щупальце. Что ещё за чёртова хреновина?! Тварь втихаря научилась новому трюку!.. А Костя не успел увернуться! Внутри что-то заклокотало, потянуло, вздрогнуло – это была каракатица, он чувствовал её гадостное удовольствие. Значит, она зацепила всё-таки дядю, навредила ему, тварь проклятая! А самое поганое – Костя не знал, как именно. Мог бы узнать, пустив тварь себе в голову, но боялся: вдруг она полностью перехватит контроль?.. какие ещё сюрпризы она ему подготовила? Вдруг он уже никогда не вернётся в нормальное состояние, а так и будет бродить, будто зомби безмозглый?..

  Спустя несколько часов бессмысленного хождения, Костя приземлился на лавочку и достал смартфон. Хотел спросить у девчонок из сегодняшней смены, выжил ли подавившийся мужик и как там дядя, но узнал страшную новость: в «Крендельке» бушевал пожар!

  Так вот, значит, чем кончилось вмешательство золотого щупальца – дядька пекарню поджёг?! твою ж грёбаную дивизию! И что делать теперь?!

  Далёкое прошлое, приблизительно VI век

  – Не могу, дед Белогор, не выходит! – тяжко дыша, застонал Колояр, в сотый уже, кажется, раз перепрыгнув через воткнутый в пень топорик и приземлившись таким же, как был. – Нет во мне волка, хоть тресни!

  – Как так – нет? – усмехнулся в бороду старик. – Ежели глаза у тебя уже волчьи!

  – Что?.. – юноша принялся ощупывать лоб, веки, скулы.

  – Да не щупай ты, отрок глупый! – рассмеялся Белогор. – Я про зрение твоё говорю, а не про наружность! Ночь на дворе, а ты видишь всё, словно днём, ужель не заметил?

  – Ах, вон ты про что! Так оно давно уж так стало, сразу, как трав хлебнул.

  – Ясно дело, раз сам Велес великий к травам тем прикоснулся! Вот и давай, с Божьей помощью, гляди глазами волчьими – авось зверя в себе и увидишь, – поучал старик, как вдруг, скумекав нечто новое, встал супротив внука и приказал: – А ну-ка, во мне сначала волка узри! Вот прямо так, без перекидки – Дух ведь я уже, всеми обличьями сразу полнюсь!

  Затрепетало что-то внутри Колояра от слов вдохновенных дедовых, запела кровь внутри, взволновалась.

  – Не гляди, как человек, – гремел меж тем кудесник, сияя очами, голубыми, словно отражение чистого неба во льду, – раскрой волчьи глаза свои, обличье моё второе – узри!

  И вдруг, словно раздался Белогор вверх и в стороны, и вот пред Колояром уже не его дед, а огромный медведь! Поднялся зверь на задние лапы, вырос до неба – глядь, а уж и не медведь это, а муж темноволосый с рогами, в медвежьей шубе! Высоченный, могучий, как гора, очи – будто два лунных озера. Под правой дланью у него теперь настоящий медведь стоит – маленьким кажется рядом с мужем таким великим, а в левой руке – посох лучистым серебром переливается.

  Да то ж сам хозяин чародейства, водчий и владыка путей во всех трёх мирах, Велес! – обмер юноша, не в силах ни слова сказать, ни с места сойти под божественным взором.

  А великий водчий простёр десницу свою к Колояру, очами, словно звёздами ясными, озарил, посохом о землю стукнул, и затопило всё вокруг яркое лунное сияние.

  Моргнул Колояр, а Бога уж нет как нет! – ушёл Велес, опора кудесников, и сердце тоскою сжало, как хотелось узреть его вновь, аж слезами взор застит. Но вот слёзинки скатились, и видит юноша: волк перед ним белоголовый с глазами, как синь небесная с отсветом лунного серебра.

  Встряхнулся зверь и в старика Белогора обратился – стоит, внуку улыбается:

  – Вижу, узрел ты не только моё второе обличье!

  Ничего не ответил Колояр, а разбежался и через пень с топориком перелетел кувырком, легко, словно перо, ветром несомое. Коснулся земли лапами – вот он и волк уже! – серый с рыжими подпалинами, помчался сквозь лес, ноги сами несут, бока ночную росу с трав сбивают, ветер в ушах свистит, перемахнул через бурелом, сила звериная распирает, ещё скорей, скорей мчаться требует! И вот уже будто даже и лапы земли не касаются, в воздухе, прямо над лесом летит – вдруг раз! – и прямо к деревне из леса выбежал! Да деревня-то не своя, родная, а соседская – Горислава община!