Текст книги "Стать настоящим (СИ)"

Автор книги: Ольга Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

  Причём даже не умылся! – вспомнил старик и, поднявшись, прошёл в ванную, где впервые за сегодняшний день глянул на себя в зеркало. Увиденное заставило его выпучить глаза и застыть на месте. Челюсть отвисла, и Иван Григорьевич зажал рот с таким ужасом и усердием, словно пытался остановить свою рвавшуюся оттуда душу. Сквозь пальцы сочился едва заметный, чуть красноватый свет, а глаза блестели серебром, словно у кошки или собаки в темноте.

  'Господи, что это? Что со мной?' – он приблизился к зеркалу и понял, что блеск исходит из глубины зрачков, всмотрелся в них, и вдруг между ним и зеркалом будто распахнулся бесконечный, но в то же время замкнутый сам на себя коридор, так что голова закружилась, и старик отпрянул, закрыв глаза и ухватившись за раковину. В голове возник назойливый, шелестящий шум, словно в оба уха разом шептали тысячи голосов, по телу волнами разбегались мурашки, кожу будто пронизывали электрические импульсы, источник которых прятался в солнечном сплетении.

  Иван Григорьевич замер, вцепившись в раковину и боясь шевелиться, пока шёпот, кружение и покалывание в коже потихоньку шли на спад, и только когда всё окончательно успокоилось, рискнул открыть глаза и снова посмотреть на себя в зеркало, избегая встречаться с отражением взглядом. Он выглядел похудевшим, осунувшимся, но не больным, а, скорее, изменившимся: черты лица те же, но теперь оно не старое и не молодое, какого-то неопределённого возраста, и без седой щетины, которая должна была бы здорово вырасти за целую неделю. Волосы и брови полностью побелели и блестели, словно иней на солнце, а кожа вроде как истончилась, и через неё просвечивало нечто серебристое, придавая странный холодный оттенок.

  'Я больше не человек... Я... – старик мрачно разглядывал своё, сиявшее ледяной белизной, лицо. – Дед Мороз! Я – Дед Мороз!' Он почувствовал, что задыхается, маленькое помещение ванной было жарким и душным: раскалённый полотенцесушитель, четыре стены без окон, да ещё и надо следить, чтобы случайно не встретиться глазами с отражением. Прочь! Распахнув дверь, он вывалился в коридор. 'Я – Дед Мороз, поэтому мне срочно надо на улицу, иначе я тут растаю!' На воздух! На воздух!!

  Иван Григорьевич бросился к гардеробу и принялся шуровать по полкам, вытаскивая и обыскивая коробки, в которых были сложены всякие мелочи, которыми он давно не пользовался. Ага, вот они! – он извлёк старые солнцезащитные очки, большие, тёмные, в коричневой с разводами оправе и тут же нацепил на нос, а следом нахлобучил шляпу, которую последний раз надевал лет тридцать назад – зеркало гардероба отразило типичного шпиона из фильмов двадцатого века. Смешно, но всё же много лучше сверкающего инеем Деда Мороза. Дело завершил обмотанный вокруг подбородка шарф, скрыв это странное, будто просвечивавшее сквозь кожу, серебро. Нацепив пальто, Иван Григорьевич схватил хранившиеся вместе со шляпой перчатки и выскочил из квартиры, как ошпаренный, чтобы, захлопнув дверь, рвануться по лестнице вниз.

  В дверях подъезда он столкнулся с соседом и, буркнув 'Здрасьте!', вылетел на улицу. Озадаченный сосед долго смотрел вслед 'неизвестному типу с явным приветом и в пальто точь-в-точь как у Ивана Григорьевича'.

  А 'тип' между тем, отбежав от дома подальше, остановился в самом тёмном месте переулка, под перегоревшим фонарём, и стал медленно поворачиваться на месте, потрясённый открывшимся перед ним видом. Ночи больше не было: он мог видеть абсолютно всё, причём в мельчайших деталях, тьма расступалась под его взглядом и тени шарахались прочь, словно мальки в речке, когда он ребёнком бегал в прибрежной воде. И это несмотря на солнцезащитные стёкла! Иван Григорьевич прошёл вглубь двора, оглянулся кругом и, пристроившись за старым тополем, чтобы не видно было из окон и с дороги, тихо пробормотал 'Крибле-крабле!' и снял очки. Яркости сразу прибыло, расцветив серые до этого предметы пастельными красками. Сверху на землю лились нежные потоки света, старик задрал голову и онемел, с открытым ртом глядя на густо испещрённое звёздами небо: Млечный путь, перебивавшие друг друга светила разных оттенков, туманности, галактики – ему казалось, стоит присмотреться, и он увидит их все: не только ближайшие, но и остальные, до самой далёкой дали, до бесконечности...

  – Мамочки! – выдохнул Иван Григорьевич и, вспомнив, что изо рта у него тоже исходит свечение, сжал губы, но очки надевать не стал: просто не мог заставить себя это сделать, продолжая взирать на эту невыразимую словами красоту. Прямо перед ним, здесь и сейчас, открывалась вся Вселенная и, казалось, стоит только подпрыгнуть, как улетишь прямо ввысь, к этому калейдоскопу миров. То, что он видел, было так прекрасно, что к горлу подступил ком, а на глаза навернулись слёзы, смазывая величественную картину. Старик закрыл глаза, смаргивая влагу, и только тогда услышал шелест в ушах. Это были всё те же тысячи голосов, просто, заворожённый видом, он не обращал на них внимания, а сейчас понял: шёпот – такая же полноправная часть Вселенной, как и буйство небесного света.

  Не открывая глаз, он опустил голову и прислушался: среди огромного множества говоривших была и та, кого он и сейчас любил ничуть не меньше, чем пятьдесят с лишним лет назад, когда только увидел.

  – Маня! – почти беззвучно произнёс Иван Григорьевич. – Манечка, прости! Я не знаю, где твой подарок... я...

  И вдруг он понял, что знает! Чудо-шар никуда не пропал – просто теперь он был внутри! Вот почему тело так изменилось, позволив видеть и слышать, как не может ни один человек! Чудо-шар спрятал в нём свой свет, сделав существом иного свойства. 'Отныне я никогда его не потеряю', – улыбнулся Иван Григорьевич и вдруг заметил, что серебро, оказывается, растеклось по всему телу и просвечивает уже и сквозь кожу рук, а не только лица. 'Так вот зачем я взял эти перчатки!' – обрадовался он, доставая их из кармана и натягивая на руки. Водрузив на нос солнцезащитные очки двадцатого века, старик вышел на дорогу. Наконец-то он понял, куда надо идти, чтобы встретиться с любимой.

  Он был готов.

  Глубже надвинув шляпу и намотав шарф до самых ушей, Иван Григорьевич решительно зашагал к метро.

  Пройдя сквозь большие стеклянные двери станции, старик двинулся к турникетам, исподволь оглядываясь по сторонам. Вечерний час пик уже миновал, и народу на станции было не очень много, но все спешили по своим делам, давно привыкнув к тому, что в текущей по мегаполису огромной разношёрстной толпе кого только ни встретишь. Тут даже откровенным фрикам не удивлялись, чего уж говорить про обычного, просто по уши укутанного в шарф, человека в глубоко надвинутой на лоб шляпе и больших шпионских очках. Заметив, что никому нет дела до его чудаковатого вида, Иван Григорьевич расслабился: максимум, глянут мельком, и снова в свои мобильники или планшеты пялятся.

  Он тоже невольно посматривал на экраны и вдруг обратил внимание, сколько же этих новомодных гаджетов ломается прямо у него на глазах! Сначала он даже решил, что это намеренное вредительство тех, кто имеет доступ к средствам связи, поэтому и его собственный, оставленный дома, на тумбочке в спальне, телефон тоже не работает. Но потом, чуть подумав, старик, хоть ничего и не понимал в современной цифровой технике, пришёл к выводу, что это слишком уж паранойяльная идея и присмотрелся к странному явлению повнимательней.

  Ему понадобилось спуститься по лестнице, пройти весь подземный зал из конца в конец, невзначай приближаясь к обладателям смартфонов, и проехать две станции, чтобы с изумлением понять, что, оказывается, причиной, выводящей из строя гаджеты, является он сам. Когда поезд подъезжал к платформе, пассажиры спокойно таращились в свои телефоны и водили по экранам пальцами, но как только приближался вагон Ивана Григорьевича, их устройства тут же переставали работать.

  Убедившись в этом, старик почувствовал себя крайне неудобно и постарался встать ко всем спиной, уткнувшись носом в стекло, за которым проносилась тьма туннеля, временами сменяясь стеной ярко освещённой станции. Раньше, замотанный до ушей в шерстяной шарф, в наглухо застёгнутом пальто, Иван Григорьевич наверняка взопрел бы так, что пот полился в глаза, однако сейчас ничего такого с ним не происходило. Ему было комфортно: не жарко и не холодно, ноги не болели, вообще ничего не болело, и... тут, когда старик осознал, настолько прекрасно себя чувствует, – он вдруг испугался. Вся эта история с растворением в теле чудо-шара показалась ему дьявольским наваждением, а то, что он видел в небе, – ненастоящим.

  Может быть, он просто спятил на старости лет?! Впал в маразм и живёт не в реальности, а в мире своих грёз? Потому и болей больше не чувствует? Иван Григорьевич тихонько стащил с руки перчатку: сквозь кожу по-прежнему просвечивало нечто серебристое. Краем глаза перехватив изумлённый взгляд оказавшегося рядом парня, – бастовавший гаджет не оставлял ему ничего другого, кроме как пялится на стоявших поблизости пассажиров, – старик быстро спрятал ладонь в карман пальто.

  Нет, заключил он, исподтишка оглядывая тех, кто стоял рядом, лишившись возможности пользоваться электронными игрушками, фантазии не могут быть настолько многодневными, непрерывными и последовательными, тем более что в роду у него сумасшедших не водилось, во всяком случае, до четвёртого колена точно, а совсем далёких предков он, к сожалению, просто не знал.

  Поезд въехал на станцию, и парень, что стоял рядом, прошёл мимо него к дверям. Иван Григорьевич видел в стекле его отражение: задержавшись у старика за спиной, этот высокий молодой человек пытался заглянуть ему за шарф, чтобы увидеть кожу, так что пришлось втянуть голову в плечи. Двери открылись, парень поспешил на выход и всё же по дороге не выдержал, обернулся.

  Нет, такие мощные и подробные искажения реальности слишком сложны, чтобы иметь место в престарелой голове...

  Загрузилась очередная порция людей, поезд тронулся, и Иван Григорьевич увидел в стекле отражение обнимавшейся в уголке парочки. И сразу вспомнил свою родную Манечку, как же сильно скучал он по ней все эти три последних, одиноких года! Как страстно хотел, чтобы тот обширный инфаркт оказался ошибкой и Маня на самом деле не умерла. Прожить рядом ещё несколько лет... господи, он бы ещё целую жизнь рядом с ней провёл, и всё было б мало! Да он, не задумываясь, вырвал бы собственное сердце и отдал ей, если бы это только могло спасти Манечку от смерти! Иван Григорьевич вдруг почувствовал, что плачет, и тут же устыдился собственной слабости. Слеза высохла, не успев даже сорваться.

  Как может он стоять тут и распускать нюни, когда прекрасно знает, как сильно Маня его тоже любила! Да она бы ради него луну с неба достала, не только чудо-шар! Она попала на небеса раньше и сумела послать ему подарок, а он стоит тут и рассуждает, не спятил ли?! Сколько он тогда, три года назад, просил Бога отправить его следом за женой, ведь такое сплошь и рядом бывает: те, кто многие годы вместе и любят друг друга, по одиночке долго не живут! По сто раз на дню об этом молился, всё без толку... А уйти из жизни самому – значит, попасть не туда, где Маня, – ведь её-то Бог забрал! А у Него, судя по всему, на счёт Ивана Григорьевича были свои, совсем другие планы... Зато Маня, как видно, всё это время там, на небе, старалась придумать, как им встретиться, и вот – результат! Уж что могла, то и сделала, причём по максимуму! – как он, вообще, мог в этом усомниться?!

  Объявили его станцию, и Иван Григорьевич вышел, чувствуя в сердце великое облегчение.

  Оказавшись на улице, он стремительно зашагал к старому дому, собранный, уверенный в правильности выбранного пути и готовый преодолеть любые трудности.

* * *

  За окном давно стемнело, но Пернатый продолжал сидеть в комнате с башенкой, бессмысленно шаря взглядом по ночному небу, испещрённому разноцветными звёздами – он мог видеть их все: густо теснившиеся в диске Млечного пути, в других галактиках, поблизости и в совсем далёких туманностях. Весь трёхмерный мир, миллиарды его уровней раскрывались перед его взором: светила, лившие лучи на огромный, цветущий собственными огнями, мегаполис, но птичник не замечал этого. Он не хотел смотреть на простиравшийся во все стороны и в глубину своих бесконечных слоёв город, потому что в нём не было Хищницы – Пернатый знал это совершенно точно. Он почувствовал бы её любовь и за тысячу световых лет, но – любви больше не было! – кошатница от неё отказалась. Она всё продумала и ушла, специально не дав шанса её удержать! Ускользнув втихаря, пока он спал, Хищница покинула город, сознательно разрубив связь с тем, кто так бесконечно её любил, и бросила обрубок истекать кровью. Это причиняло птичнику такую невыносимую боль, что глаза застелила белая пелена, не давая ничего разглядеть. Да он и не хотел глядеть! Зачем?

  Методично, по всему Подмосковью, высматривать Хищницу? – как глупо! Ну, да, он мог бы разработать план, предположив, исходя из полученной от выдр информации, куда она отправилась, и прочёсывать местность, расширяя круги, вот только это было абсолютно бессмысленным: она всё равно больше к нему не вернётся, это ясно как день – любящая душа такие вещи всегда чувствует безошибочно. И Пернатый не желал ещё сильнее травмировать себя адским зрелищем, как она любит другого, – это бы просто взорвало его сущность. Нет! Он не станет искать Хищницу и умирать перед ней от боли – ещё чего! – слишком много чести тому, кто теперь рядом с ней. Пусть Пернатому и незачем больше жить, умирать кому-то на показ – это уж чересчур!.. Но и продолжать существование в этом мире тоже ни к чему, и тело, которое он уже присмотрел для вселения, пускай теперь гуляет себе на свободе – оно уже не понадобится.

  Птичнику оставалось лишь малость подождать – чего уж проще! – и он просто сидел, готовясь к распаду, и впервые за всю свою недлинную жизнь самостоятельной частицей бытия постигал в полной мере, что такое предательство.

  Прошёл день, солнце село, и, когда вечер стал переходить в ночь, Пернатый почувствовал, как понемножку начинают отслаиваться и слетать маленькие 'чешуйки' пока ещё самого верхнего 'слоя' его сущности, словно первые жёлтые листочки ещё зелёного с виду дерева. С каждой потерянной частичкой чуть слабело его ощущение собственного 'я', а с ним на самую микродолю притуплялась боль от того, что сделала Хищница. Пока всё это было едва-едва заметным, но Пернатый знал: когда 'облетят все листья' и распад доберётся до 'коры', а затем и сердцевины его сущности, – он почти перестанет страдать, поэтому конец будет лёгким.

  Трёхмерный калейдоскоп стал его утомлять, и птичник закрыл глаза – может, удастся отключиться и тем приблизиться к вожделенному покою? Снизу неожиданно потянуло свежим ветром. Воздух в башенке словно обновился, приятно холодя лицо, перебирая, будто тонкими пальцами, волосы и перья. А потом на лестнице раздались негромкие, лёгкие шаги.

7. Красноглазый зверь

  Несмотря на успокоительные лекарства, Анна Дмитриевна, мать врача Лидии Каверовой, долго плакала и никак не могла собраться с силами, чтобы внятно рассказать, что случилось.

  – Мы с Васечкой собирались ехать в поликлинику, – выпив воды и откинувшись обратно на подушку, наконец с трудом проговорила пожилая женщина. – Я открыла машину и усадила его сзади в детское кресло, а сама пошла на место водителя, и тут... налетели эти двое!.. Оба в масках. Всё так быстро произошло! Один оказался рядом с Васечкой а, другой – впереди на пассажирском сидении. У него нож был. Езжай, говорит, куда скажу, иначе внуку твоему... шею свернём, а тебя зарежем. – Губы её задрожали, голос пропал, дыхание перехватило.

  – Анна Дмитриевна, я понимаю, вам трудно, – мягко проговорила Кира, но мы должны всё выяснить, чтобы найти убийцу вашей дочери. – Пожалуйста, постарайтесь рассказать, что было дальше. Куда похитители потребовали ехать?

  – Они отобрали у меня телефон, – выпив ещё воды, ответила пострадавшая. – Звонили с него Лиде, требовали вынести что-то, какой-то препарат, наверное, называли буквы, цифры, я не запомнила, простите!

  – Мы знаем, что это было, не волнуйтесь! – поспешила успокоить её Кира.

  – Он говорил, что если она как можно быстрее не принесёт это им, или скажет кому-то про этот звонок, то Васечка...

  – Да-да, Анна Дмитриевна, – видя, как побледнела старая женщина, перебила её Кира. – Они шантажировали вашу дочь и требовали принести препарат. Куда?

  – Он переслал ей координаты места встречи по телефону.

  – А вас они туда же заставили ехать?

  – Ну, они просто говорили мне: 'прямо по шоссе', 'вон там поверни направо' и так далее... но вообще мы ехали загород, в какой-то момент свернули с шоссе на грунтовку, я помню какие-то названия, которые мы проезжали, могу потом посмотреть примерно по карте...

  – Да-да, спасибо, конечно!

  – Я думаю, мы были недалеко от медицинского центра, где Лида работает, закрытое учреждение, я там никогда не была.

  Не в силах поверить в смерть дочери, мать не могла говорить о ней в прошедшем времени, и Кира предпочла её не поправлять.

  – Заехали мы на какую-то совсем заросшую дорогу, ветки по машине царапали, – продолжала меж тем Анна Дмитриевна. – Потом остановились. Минутах в пятнадцати от тех координат, что они ей по телефону передали.

  – Как вы это определили?

  – Примерно столько времени у этого, на переднем сидении, заняло туда дойти.

  – Так, Анна Дмитриевна, подождите, давайте-ка по порядку. Вы остановились в лесу, что было дальше?

  – Они снова звонили Лиде, это было около часу дня, у неё обед как раз в это время. Давали трубку мне, чтобы я сказала, что мы живы, и я сказала, но потом ещё и Васечка голос подавал, видно, Лида на том настаивала, а после они меня пересадили назад, связали, кляп в рот вставили. Васечка очень испугался, стал громко плакать, никак не успокаивался, его заставили выпить какую-то таблетку – он уснул. Что за таблетка, я не знаю, господи, ему же всего четыре годика, а вдруг она ему навредила?!

  – С вашим внуком всё в порядке, он сейчас под присмотром врачей – сказали, опасности нет. Ещё водички? – Кира взяла с тумбочки стакан.

  – Нет, спасибо, – покачала головой Анна Дмитриевна.

  – Значит, вас связали, Васечку усыпили...

  – Да! Тот, кто был на переднем сидении, ушёл, а второй вышел на улицу и запер машину. Руки мне связали спереди, и я всё пыталась расслабить верёвки – не получалось, но я видела свои наручные часы – когда первый ушёл, было час десять. А в час тридцать он позвонил. Тот, кто со мной оставался, послушал его, потом что-то спросил, я расслышала только, как он сказал: 'Веди её сюда!', и поняла, что это он про Лиду, значит, скоро она будет здесь... а потом... спустя пару минут, мне вдруг словно по сердцу что-то хлестнуло, и стало так плохо, душно, я пыталась знаками показать: откройте окно! а он наклонился к самому стеклу и велел сидеть тихо... Но я уже знала, случилось что-то совсем ужасное, я чувствовала! И когда тот, кто ушёл, вдруг появился один, без маски и весь в крови, я всё поняла и... закричала, но мешал кляп, дышать было нечем, у меня всё поплыло перед глазами и я плохо помню, что было дальше... Они вроде ругались, потом открыли машину, один потащил меня наружу, другой схватил спящего Васечку, я страшно за него испугалась, стала вырываться, мычать, меня ударили по голове, и дальше – темнота.

  Когда очнулась, машины не было, их – тоже. Я лежала на земле, Васечка рядом – он всё ещё спал. Голова жутко гудела, но я не была больше связана, поэтому смогла встать, подняла Васечку и сначала хотела пойти в том направлении, откуда пришёл тот, окровавленный, – подумала, может, Лида ранена и ей нужна моя помощь, но потом поняла, что вряд ли сумею найти место, где они встречались... Я – старая женщина, а не следопыт, телефон мой они забрали, а без него я как только углублюсь в лес, так сразу и заблужусь... Да и Васечка! Он ведь только-только выздоровел после простуды, а тут земля холодная... и что за таблетку они ему дали?! Надо было срочно показать его врачу!

  Я стала будить малыша, долго трясла, пока он не открыл, наконец, глазки. Я поставила его на ноги, он почти не мог идти, всё хотел снова лечь и уснуть, но я не давала! Взяла его за руку и потащила по заросшей дороге в обратном направлении, как мы ехали. Когда добрались до грунтовки, Васечка совсем проснулся, и мы смогли двигаться быстрее... Но всё равно шли мы очень долго, часа полтора, я точно не засекла. Малыш устал, хныкал, плакал, хотел пить, а воды не было. Мне приходилось временами нести его на руках, я думала, мы никогда не выберемся, но тут, к счастью, показалось шоссе, и нас подобрали люди на бежевой машине. Я сказала, что нас похитили, и они сразу же позвонили в полицию... Я рассказала про Лиду, что она, что её... – Анна Дмитриевна вдруг стала задыхаться, аппарат возле её койки запищал.

  – Врача! – крикнула Кира, выбегая из палаты.

  Навстречу уже спешили люди в белых халатах.

* * *

  – Волк опознал этого человека, товарищ полковник, – доложил Валера, кладя фоторобот на стол. – Геннадий Мышинский. Ребята его пробили – одинокий человек без определённых занятий, с алкоголизмом и кучей болячек – считал себя великим поэтом, до стихов которого человечество ещё не доросло. Семьи нет, соответственно его, как и всех остальных волков, никто не искал. Тоже, как и Кузов, был убеждён, что подселенец действительно отправляет его в лучший из миров, где Мышинский – признанный поэтический гений, которого все обожают и боготворят. Готовился передать своё тело, чтобы навсегда остаться в этом раю. В общем, типичный член стаи...

  – Причём один из тех двоих, что исчезли с места убийства волков! – уточнила Кира. – И этот же человек – один из похитителей, который должен был привести Каверову к машине, а вместо этого явился один, без маски и весь в крови.

  – Значит, это он загрыз Каверову, так? – спросил Арбоканов, ткнув пальцем в изображение мужчины.

  – Да, Пал Михалыч, – кивнула подчинённая. – Получается так. Фоторобот составили со слов матери Каверовой, но в нём нет одной детали, которую было совершенно непонятно, как отобразить.

  – И что же это? – поднял брови начальник.

  – 'Странный нечеловеческий взгляд'.

  – Что, вот прямо так и говорила? Нечеловеческий?

  – Да, – подтвердила Кира. – Именно так. Я попросила описать подробнее, она сильно затруднилась, но потом, когда я дала честное слово, что не буду 'считать её спятившей бабкой' – это я тоже её цитирую, сказала, что глаза обоих похитителей будто светились – не ярко и не явно, а где-то там, в самой глубине, – красным. Отсвет был заметен даже у того, что был в маске. Но одним отсветом дело не ограничивалось, взгляд в принципе был какой-то неправильный, 'люди не должны так смотреть', как она выразилась. Тогда я привела слова Бластера, как он, в своё время, говорил про умного пса: 'взгляд русалки из-под воды', и мать Каверовой с этим описанием согласилась.

  – Не ожидал, что ты помнишь, – улыбнулся Валера.

  – Ну, и что это значит, Крюков, русалка твоя? – нахмурился Арбоканов.

  – Это взгляд такой... – попытался объяснить Валера, – нечеловеческий!

  Кира прыснула, а начальник так посмотрел на подчинённого, что тот поспешил добавить:

  – Я имел в виду, товарищ полковник, что взгляд холодный и... будто внутрь, а не наружу направленный...

  – Какая-то тень на плетень!.. – недовольно пробурчал Арбоканов и перевёл взгляд на Киру: – А Кузов, Косулина, что на это сказал? Ты его прицельно про русалку и красный свет спрашивала?

  – Да, – ответила Кира. – Про русалку он как-то не очень понял, а вот что касается красного отсвета, то такого ни у кого в стае не было – Кузов в этом совершенно уверен.

  – Да наверняка, раз у него у самого взгляд нормальный, человеческий, – встрял Валера, – то и у других волков, скорее всего, был такой же, товарищ полковник!

  – Ладно, – хлопнув ладонью по столу, начальник встал. – Русалка там или не русалка, но эти красноглазые похитители очевидно связаны с иномирьем. – Он принялся, по своей всегдашней привычке, нарезать вокруг подчинённых круги. – И то, что они заполучили нейротоксин, не сулит нам ничего хорошего.

  – Ведь теперь для вселения иномирной сущности они смогут использовать кого угодно, – подхватил Валера, – абсолютно любого человека!

  – Но как они всё это так быстро раскопали?! – воскликнула Кира. – Про нейротоксин и Каверову, что именно она сейчас имеет к препарату доступ? Они напали на бабушку с внуком во дворе, когда те садились в машину, – значит, должны были знать и адрес, и с кем Каверова живёт, в общем, всё! – откуда у них взялась эта информация?

  – Хочешь сказать, Косулина, в ФСБ завелась крыса, которая им помогает? – Арбоканов остановился напротив подчинённой.

  – Я... Пал Михалыч... я просто не знаю, как иначе всё это объяснить! – развела руками Кира.

  – Доступ к личному делу Каверовой есть у надзирателей, – заметил Валера. – Ещё о ней могли многое знать врачи и научники, кто с ней вместе здесь, в 'зоосаде', работали.

  – Несколько дней назад тут, в 'зоосаде', внезапно засбоила техника и перестала работать связь, – сказал полковник, разглядывая подчинённого так, словно это именно он был в том повинен.

  – Это... – Валера поёжился, испытав желание немедленно придумать сбою другое объяснение. – Это ведь было до того, как мы мёртвых волков нашли?

  – Определённо, – подтвердил начальник, не ослабляя своего знаменитого 'аркана'. – Это было, ещё когда научники нашей лаборатории обнаруженные вами трупы кошек изучали. Крапивин Сергей, когда о результатах исследования этих сушёных мумий докладывал, упомянул об отключении цифрового оборудования и связи. Иномирными подселенцами на тот момент в 'зоосаде' и не пахло, поэтому никто не придал этому особого значения, списав просто на сбой техники по не установленной причине. Но я взял себе это на заметку, Крюков!

  – Да, товарищ полковник! – внутренне ёжась под взглядом начальства, откликнулся Валера. – Скорее всего, к нам в 'зоосад' проникали иномирные сущности. Тогда они и могли узнать про Каверову... и не только.

  – Могли, – согласился Арбоканов. – Пусть компьютеры не работали, люди и документы тоже прекрасные источники информации. Хотя, если сбой был недолгим, то непонятно, когда они успели столько выяснить?

  – Научники всегда нам объясняли, что из высшего измерения наш трёхмерный мир открыт в любой точке так же, как для нас, например, двумерный, не имеющий толщины, листок бумаги, помните? Какие бы линии не отгораживали одну часть этого листка от другой, мы из своих трёх измерений всегда можем ткнуть пальцем куда угодно. Так же и эти сущности высшей мерности! – озарённый идеей Валера вытаращил глаза на Арбоканова. – Если они только появились из канала и ещё не вселились в тела, то могли увидеть, причём одновременно сразу все документы в любых сейфах, ящиках, портфелях!

  – Я помню, мне Клим Брусенцов об этом рассказывал! – поддержала напарника Кира. – Как он из высшего измерения видел не только одежду и внешность людей, но и их мышцы, внутренние органы, кости, вены и артерии, ходившую внутри кровь, в общем, всё, из чего складывались их тела, при этом уровни не перекрывались.

  – Ну да, вот так они и сумели быстро узнать всё, что хотели, товарищ полковник! – продолжил Валера. – Для этого они и проникли в 'зоосад' – чтобы сосредоточиться на нужной им малой части нашего трёхмерного пространства! А иначе они бы тысячу лет копались – представляете, какое безумное количество информации даёт полная развёртка трёхмерного мира? Невозможно представить...

  – Ну, допустим, – Арбоканов 'отпустил' наконец подчинённого, и снова принялся ходить по кабинету. – Допустим, они сумели всё разузнать, пока были ещё бестелесными, – раньше, когда они являлись в метро, такое, конечно, и в голову никому бы не пришло! Но... вы же видели запись той части допроса, что я вёл один? – он глянул на напарников, и те кивнули. – Там Кузов рассказывает, как они 'заразились человеком' и стали самостоятельными частицами бытия... н-да... – полковник вновь остановился, мрачно взирая на подчинённых. – Короче говоря, эти чёртовы сущности – теперь совсем другие! Не просто вселяются в депрессивных, тупо превращая их в монстров, как раньше. Они теперь отлично соображают, умеют договариваться с людьми, перекидываться туда-сюда и, когда надо, прячутся за человеческой оболочкой, так что рядом с ними и техника и связь в это время работает. И без тел, судя по всему, болтаться могут гораздо дольше, чем раньше. В связи с этим, напоминаю, как ещё до обнаружения мёртвых волков, вы докладывали, что столкнулись в городе с иномирными сущностями. Подробнее об этом не хочешь рассказать, Косулина?

  – Ну, они же сразу убежали от нас, Пал Михалыч, – ответила она. – Больше и рассказать-то нечего. А вы думаете, это были те же сущности, что в 'зоосад' проникли?

  Описывать, как она бесконтрольно перекинулась и напала на бестелесную иномирку, рискуя навсегда потерять человеческую форму, причём по неизвестной даже ей самой причине, Кире не хотелось. К тому же она – и опять-таки не в силах объяснить почему! – была абсолютно уверена, что сущности, на которых вывел её Серый, совсем из другого теста, чем убившие волков и Каверову.

  – Почему бы и нет? – отозвался начальник.

  – Ну, не знаю, – промямлила Кира. – Они же скрылись...

  – Они были слишком слабы, чтобы вдвоём растерзать четырёх волков! – бросил напарнице спасательный круг Валера. – И пугливы. Думаю, нам стоит искать других.

  – Причём уже не волков, – добавила Кира. – Сергей говорил, со стаей расправились более крупные хищники.

  – Однако Кузов опознал в похитителе такого же, как и он, волка – члена стаи! – полковник указал пальцем на фоторобот.

  – Значит, раньше он и был волком, – уверенно заявил Валера. – А потом каким-то образом получил красный свет в глазах и вырос до тигра – спецы же говорят, что Каверову загрыз тигр?

  – Так они предполагают, – подтвердил Арбоканов.

  – Думаю, второй тоже не отстал, раз бабка говорит, что глаза светились у обоих, – сказала Кира.

  – Значит, надо допросить ещё раз бабку и выяснить точное место, где стояла машина с ней, внуком и похитителем. Косулина, займись этим, а ты, Крюков, в это время отправляйся в тот заброшенный дом, где были найдены кошки-сухофрукты, – вы же там столкнулись с иномирными сущностями, верно?

  – Вообще-то, товарищ полковник, мы столкнулись с ними на улице, причём довольно далеко от того дома.