Текст книги "95-й. Сны о будущем прошлом (СИ)"
Автор книги: Ольга Войлошникова
Соавторы: Владимир Войлошников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
Собрание неожиданно (ну, не для меня, конечно) приняло новый оборот. Но это тот вопрос, который реально надо было вытащить на поверхность и решить сразу. Иначе пойдут потом по углам шушуканья.
Восемьдесят миллионов были более чем весомым аргументом.
Как вам перевести, чтоб порядок расходов понятен был? На эти деньги можно было купить хорошую трёхкомнатную квартиру (если немного поискать) или двухкомнатную (если схватить первую попавшуюся). Или новый, совершенно нулёвый японский внедорожник. Или поделить их на сотню очень приличных зарплат. Оклад за десять лет работы в неплохой конторе, вынь да положь.
– А можно поинтересоваться размером вашей… квартиры? – спросил кто-то.
– Конечно. Девяносто квадратов.
– А всего здесь?
– Пятьсот сорок с копейками.
– То есть для общего пользования осталось?..
– Четыреста пятьдесят, – быстро ответила сидящая на подоконнике девушка бухгалтерского такого вида.
– Четыреста пятьдесят четыре, если быть совсем точным, – кивнула я.
Мне показалось или народ как будто массово выдохнул с облегчением? Типа: ой, да ладно, и пусть живут, жалко что ли? Подумаешь, пятая часть… Да не пятая даже – шестая!
Но я таки заставила их высказать эти мысли вслух. Чтоб осело, тысызыть, в общественном сознании.
– Ну что, господа, – резюмировал Владимир Олегович, – поступим согласно древней традиции. Каждый, кто имеет что-то против этого общего решения, пусть скажет об этом сейчас или не говорит никогда.
А красиво, между прочим, прозвучало. Оригинальная трактовка древней церковной фразы. Наши великовозрастные эльфы завозились – понравилось, что ли? – но с возражениями выступать никто не стал.
Хорошо, значит – вторая трудная часть.
– Итак, дамы и господа, признаюсь честно, произведённый ремонт вытянул практически все наши накопления. Простите, нам вдвоём очень сложно будет завершить здесь всё. А хочется, чтобы пустые коробки стен поскорее превратились в места, приятные для… нашего общего обитания, так скажем. Я прекрасно понимаю, что у многих сейчас затруднительное положение с деньгами, особенно у студентов. Но вы можете помочь делом. Можете? Здесь полно работы, а если нанимать бригады, всё это очень, очень дорого. Я боюсь, что мы не потянем, так и будет всё стоять.
Людской котёл загудел. Вот только что они буквально сидели за столами, пили пиво (даже, может быть, из кубков), танцевали в парадных залах и прочее. Да, в воображении. И вдруг оказалось, что всего этого может и не быть.
– А не получится так, что мы сделаем ремонт, и нас выселят отсюда?
– Нет, – ответил раньше меня Вова, – Договор аренды на пятьдесят лет подписан. А за это время или осёл сдохнет, или падишах…
– Конкретно, что требуется?
– Конкретно, – я развернула список, – Из простых и абсолютно всем доступных: у нас довольно много окон, их надо отмыть, рамы покрасить. Ну и просто мытья предостаточно.
– О! Это я могу, – сразу обрадовалась какая-то девушка. Вокруг неё немедленно составилась коалиция «неквалифицированной рабочей силы».
– Чуть сложнее – габаритная побелка, покраска. И самое проблемное – нужно довольно много стен закрыть плиткой.
– Вообще не проблема, – несколько мужиков стояли кучкой, сложив руки на груди. Несколько надменно, я бы сказала. Так я и думала, что они согласятся!
С этого места пошёл уже конкретный разговор. Сошлись на том, что я буду здесь каждую субботу, практически весь день, по мере необходимости буду составлять список дел или нужного, в специальном талмуде, на кухне. Кто может поучаствовать – вписывает напротив: кто, когда и чем. Мужики, которые взялись плитку клеить сказали, что будут приходить по будням, вечерами. Выдала им второй комплект ключей, потому как по поздноте ездить одна очкую.
Дальше выясняли: кто что может принести, пока мы тут хозяйством не разжились, кто может поспособствовать привезти, ну и прочие мелочи.
33. А СЕГОДНЯ НАША КРЫША ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПОЛЕТ…
ИШШО КАНДИДАТ
С того момента, как я поразила специально обученного товарища эльфийскими именами и, прости Господи, песнями, полторы недели тишина была, а потом появился следующий очень положительный молодой человек. Этот явно был ненашенский. Из гнезда Петрова, поди. И росту не столь значительного, хотя и чуть выше среднего. И внешность более… стёртая, что ли. Зато с такими умными глазами…
С*ка, интеллектуала вызвали? Может, под дуру закосить? Хотя, если он на задании – не испугается. Какая ему, в конце концов, разница. Сказали – нужна вот эта. У него на крайний случай, поди, и пакет есть.
Ну, как в анекдоте: «Пакет, пакет, пакет…»
Я несколько сомневалась – от «конторы» ли это мальчик. Как говорила главная героиня фильма «Любовь и голуби»: «Ты ли, чё ли?» И прищуриться надо так… одним глазом.
Но что-то внутри утвердительно тренькало.
Начать с подката.
Зашёл в троллейбус на ГЭСе, попросил вежливо:
– Девушка, можно вас попросить: билет прокомпостируйте, пожалуйста.
Я у компостера стояла просто, держалась за палочку. Компостер – это дырокол такой стационарный, как коробочка. Впихиваешь туда талончики за проезд, нажимаешь ручку – вытаскиваешь в дырочках, типа как перфокарты*. В каждом троллейбусе свой рисунок.
*ну, такие древние компьютерные штуки,
на которых дедушка Байден работал…
Ну, отчего бы и не прокомпостировать? Тем более что в Иркутске все говорят «пробить», «пробейте». И речь у него на слух (мой, во всяком случае) была неправильная, с лёгонькой такой оттяжечкой. Нет, не Питер. Москва, однозначно.
– В командировке? – дружески спросила я.
В конце концов, надо как-то с этим вопросом разбираться. Чё они меня нервируют?
Удивился слегка:
– Да. А как вы догадались?
– Акцент у вас московский.
Парень улыбнулся открытой, совершенно честной улыбкой. Прямо Крапивинский мальчик.
– Неужели так слышно?
У него и рукопожатие должно быть крепкое и дружеское.
– М-гм. Но, знаете, как будто неродной. Прилип, наверное, за несколько лет. Так бывает. А росли где?
Человек подумал. Быстро так подумал, но заминка почувствовалась.
– В Воронеже.
– Учиться, поди, поехали?
– Да. На хирурга.
– М-м-м… Тяжело, наверное?
– Да нет, не сложнее других профессия.
Ага. Я вообще-то имела в виду, что тяжко двумя специальностями сразу овладевать. Врач и разведчик. Хотя, прикрытие, наверное, железобетонное. Или не-е-ет?
Фубля, привязалась эта слепаковская песенка про брожения умов по поводу прививок от ковида. Ну, в будущем. Это, кстати, такая сложная штука – не петь то, что ещё не написано. Особенно привязчивое. Ну ладно.
– Это хорошо, что вы не психиатр.
– Почему?
– Мне с психбольницы идти далеко, – я не стебусь, на другой стороне Юбилейного реально психбольница находится, – Да она ещё и в другую сторону. А так выйдем вместе, пока идём – поговорим. Вы же в Областную едете?
– Да, в перинатальный центр.
Ах, детки! Как трогательно. Или не-е-ет… Фубля.
– Тогда нам сейчас нужно выйти. Тут удобнее всего.
Мы вышли на «Четвёртой школе», и я сразу подцепила парня под руку. И мускулатура вон какая проработанная. Доктор, как же. Акушер-спринтер, бляха муха.
– А какой из видов спорта предпочитаете?
Он глянул искоса, мельком. А я увидела, да, хоть и смотрела прямо. Очень у меня боковое зрение отчётливое. Я даже одно время думала, что из-за вот этой развитой периферии у меня основное зрение село. Бросать надо такие экзерсисы, чтоб не испортить снова, тьфу-тьфу…
– Шахматы, разве что.
И тут я вполне натурально подвернула ногу (да постоянно со мной такое!). Подстраховал прям грамотно.
– Слушайте, хоть соврите что-нибудь правдоподобное. Я ж на борцов и бойцов полжизни смотрю. Скажите, что занимаетесь… ну хотя бы баскетболом. Футболом, я не знаю… Они тоже жилистые и хорошо координированные. Какие шахматы, ну что это вообще…
Мой спутник вежливо улыбался и делал вид, что не понимает. Склифосовский, тоже мне. Спросил для поддержки разговора:
– А вы где учитесь?
– В Краснодарском политехническом. Факультет глубокого бурения, – он слегка нахмурился, – Что, не похоже?
Мы прошли уже больше пол-лестницы, вон уже и аптека горелая, которую так и не восстановили, близко. Я остановилась, упёрла руки в боки и произнесла с интонациями тёти Лины из «спокойной ночи, малыши!»:
– Дорогие ребята! Я, конечно, до посинения благодарна вам и за подъезд, и за зачистку нариков. Но вы меня прям устали, вы понимаете? Я начинаю нервничать и сожалеть о содеянном, – мой собеседник стоял напротив, слегка склонив голову вбок, – У меня есть муж, я очень его люблю и не желаю ни на кого менять. А если с ним – не дай Бог – что-нибудь случится, наше замечательное сотрудничество незамедлительно прекратится. По причине отсутствия здесь меня. Мне неинтересна эта ветка реальности без него, я понятно объясняю?
Полное у меня было ощущение, что с собакой разговариваешь. «Всё понимает, а сказать не может» – вот это вот. Парень слушал и молчал. Хрен бы ты стал стоять вот так, будучи хирургом!
Меня начала разбирать некоторая досада.
– Всё наше общение строится исключительно на том, что я хочу помочь людям и стране. Дорогие россияне – всё! Я больше не желаю смотреть женихов. У меня есть муж. Эта линия партии решительно определена. Ферштеен?
– Безусловно, – ну, наконец-то ответ!
– Всего вам доброго. Перинатальный корпус справа за основным зданием больницы. До свидания.
– До свидания.
Он повернулся и энергично пошёл вверх по лестнице. Если этот парень – действительно просто студент-хирург, решит, наверное, что столкнулся с сумасшедшей. И, не исключено, что если он – казачок засланный (а такой вариант вполне мог быть), вывод останется тем же.
Да и хрен с ним!
Не знаю, угадала я или нет. А может, товарищи наблюдатели наш дивный диалог со стороны послушали? Так или иначе, задушевные подходы с эффектными мальчиками прекратились. И Вовка стал повеселее приходить, а то прям совсем было приуныл. Вот полюбас к нему подкатывали на предмет «так будет лучше для неё и для страны», мда…
СПЛЕТЕНИЕ ВЕРОЯТНОСТЕЙ
В новости я поглядывала, как же иначе. Владимир Владимирович меня не разочаровывал. И вот вроде никаких конкретных признаков смены вектора развития событий не было, но внутренний тревожный зуммер исчез. Я надеюсь, это знак, что я всё правильно сделала?
Вместо новостей типа «группой неизвестных лиц была обстреляна из гранатомётов БМП федеральных сил, погибло четыре человека», стали мелькать «при попытке устроить засаду задержано двое жителей такого-то района, стольки и стольки лет», ну и дальше вся эта песня с припевом, куда их и чего. Я, конечно, подозреваю, что их и выкупали за хорошие деньги, и возможно, они снова пытались чего-нибудь подстроить. Но информация об удачных нападениях практически исчезла из новостей. И даже там, где кто-то в кого-то стрелял, обходилось без смертей. Раненые были. Но не погибшие. Как вот они (те серые мужики с неприметными лицами) это вычисляли? Были они бывшими кагэбистами, нынешними эфэсбэшниками или ещё кем, я не возьмусь судить. Компетенция не та. Однако, было сильно похоже на то, что война в Чечне начинает развиваться по какому-то новому сценарию.
Надо думать, в той команде, которая приезжала на встречу, люди сидели не дурнее меня (это ещё мягко так сказано), и они старались сохранить нашим парням жизни, не сбивая до времени событийные линии. Не всегда, конечно, получалось прям идеально, но получалось же! Вот в марте нападение на Грозный гораздо безболезненнее прошло, чем в прошлой версии событий. Я смотрела новости и думала – специально Масхадова ликвидировать не стали? Чтоб Хаттаба не спугнуть? Значит, вычисляют, рассчитывают… Это безумно радовало, но с другой стороны и пугало. А что если линия Хаттаба из-за всех этих смещений всё-таки сдвинется настолько, что все даты и места окажутся неверными?
К тому же ВВП, как оказалось, ушёл из штаба Собчака на какую-то малозаметную должность консультанта чего-то там в минобороны, и все удивлялись – почему?
Почему-почему… Да потому что на гашение войны все силы брошены были, я так понимаю, не до выборов в Питерские мэры. Тем более, как мы знаем, неудачных.
Всё это добавляло зыбкости в развитие вероятностей. Я снова начала нервничать и мандражить. До часа Ч оставалось полторы недели.
16 апреля 1996.
В институт я не пошла. Сил не было. Тряслась с утра мелкой рябью. Также, как в прошлый раз, включила телевизор. Показывали всякую шнягу.
Никакого экстренного включения не было. Не знают? Не сообщили? Не случилось событие? Господи, неужели сдвинулись даты? А ведь вчера только Ельцин, пьянь пропащая, во время приезда в Краснодар заявил: «Война завершена! Готов обсуждать с Дудаевым, как будем жить с Чечнёй». Многие считают, что из-за его слов военные могли расслабиться… Кто его знает…
Ко времени обеденных новостей меня уже подбрасывало. Я выпила ударную дозу валерьянки и уселась перед телевизором.
Бабушка вышла из комнаты и устроилась рядом со мной. Выпуск был полон забастовок, невыплат зарплат, голодовок, даже пара громких убийств мелькнули, но о том, что я ждала – ничего. Ни слова.
Новости кончились, а я всё смотрела в мелькающий экран.
– Что, не показали? – осторожно спросила баба Рая.
Вот что-что, а глупой её никак нельзя назвать. По ходу, догадывается о чём-то, но молчит.
Я покачала головой. Усталость такая навалилась, просто атас. И вдруг до меня дошло! Господи, что ж я туплю-то так? Во сколько это было? В два дня по Чечне! Это должно начаться ближе к семи вечера, если на наше время считать.
– Баб, я лягу, наверное. Что-то мне нехорошо. Разбуди меня в десять перед новостями.
Она посмотрела, наклонив голову, как птичка:
– Иди, моя дорогая. Разбужу.
Вечером я встала с трудом. Голова вообще как будто ватой набита. Да уж, переборщила я с валерьянкой. Промелькнула заставка. Знакомая ведущая появилась с хмурой складкой между бровей. Никогда не догадаешься – хорошо там, плохо ли… Хотя, при нашем наборе новостей…
– Срочное сообщение. Сегодня, 16 апреля 1996 года, колонна 245-го гвардейского мотострелкового полка 47-й гвардейской танковой дивизии федеральных войск была атакована отрядом чеченских сепаратистов и арабских моджахедов под командованием Хаттаба, – сердце моё ухнуло в пропасть, дикторша между тем продолжала, – Бой произошёл в Грозненском районе Чечни, на расстоянии полутора километров от моста через реку Аргун севернее села Ярыш-Марды и возле него. Нашему корреспонденту удалось взять интервью у старшего колонны, гвардии майора Терзовца.
За правым плечом у ведущей появился небольшой экран, на котором усталый вусмерть мужик говорил с совершенно характерной «военной» интонацией:
– Полковая колонна двигалась на Шатой по трассе Старые Атаги – Чири-Юрт – Дуба-Юрт – Дачу-Борзой – Ярыш-Марды. Миновав населённый пункт Дачу-Борзой, в районе 14:00 по местному времени колонна добралась до села Ярыш-Марды… – а я тупо смотрела на него, раскрыв рот и думала: он жив. Жив. Жив!
Бо́льшую часть из того, что он рассказывал я просто не поняла. Все слова слились в один сплошной поток. Дядька исчез с экрана, остался только голос. Камера двигалась вдоль короткого ряда мёртвых боевиков – тех, что остались относительно целыми. И я увидела лицо, до скрежета зубовного знакомое – сколько раз он мне попадался на фотографиях, пока я собирала материалы про ужасы той войны. Всё. Дальше можно было не смотреть. Хаттаб мёртв. А вместе с ним мертвы и засланные америкосами арабские моджахеды, и местные фанатики. Судя по панорамам гор, места засад были перепаханы настолько, что там разве что чудом кто-нибудь уцелел.
Бабушка сидела рядом и внимательно смотрела – не в телевизор, на меня.
– Вот теперь всё нормально, – я поднялась и пошла в комнату. Странно было идти, как будто шагаешь по облакам. Легла на кровать и вырубилась на четырнадцать часов.
Сон был тревожный, как будто множество вариантов будущего ветвились и сплетались передо мной в сложные узоры, срастались и разрывались… Проснувшись, я первым делом включила телевизор. Новости как раз.
Показывали Ельцина, который исходил на говно и орал: «Встречаться с Дудаевым не стану! Я с бандитами не разговариваю!!!»
Нет, тут я как раз в кои-то веки с ним согласна. Но… Но это же лицемерие. Раньше что вам мешало предпринять решительные действия? Встречали, улыбались, даже руки жали…
Да Бог с ним, не хочу даже думать об этом пьянице.
По известной мне хронологии, после произошедшего Ельцин отдал приказ на физическое устранение Дудаева, что и было выполнено 21 апреля 1996 года, спустя пять дней после уничтожения колонны. Здесь колонна осталась цела, последствия случатся ли?
Мысли стали вязкими, как талый пластилин…
…
Случились. Один в один как в прошлый раз. Лес. Разговор по спутниковому телефону. Управляемая ракета. Последний снимок за секунду перед взрывом. Перед прямым попаданием. С этого начиналась практически каждая новая временна́я веточка. Девяносто восемь процентов. В остальных двух ракета попала в машину, но финальный результат принципиально ничем не отличался.
А вот дальше… Что происходило в нашей реальности, я не видела, потому что не могла проснуться. Я видела сны и сны во снах, и события внутри них разлетались в разные стороны совершенно хаотически. Они колыхались вокруг меня светящимися нитями анемонов, и вероятности наползали друг на друга, как тектонические плиты. И продолжалось всё это до тех пор, пока в мой сон не пришёл Владимир Олегович и не сказал:
– Девочка моя, чего это ты? Напугала меня второго так, что он ко мне пробился. Прекращай давай, все в панике. Просыпайся. Всё случилось. И больше нас так не пугай.
И я проснулась.
Вокруг всё было белое. О, Господи… «Если увидишь тоннель – не лети на свет!..» Помню-помню этого осла… Мысли бежали пунктиром. Потом я услышала, что как будто что-то рядом шуршит и пикает. И Вовкин крик:
– Она моргает!
Вокруг забегали, начали какими-то фонариками в глаза светить, щупать пульс – мало им, что ли, приборов. А-а-а… белое – это просто стены тут побелены! А светящимся показалось, потому что глаза отвыкли смотреть… Я моргнула и окончательно проснулась. В горле торчала трубка аппарата искусственной вентиляции. Фу, какая гадость! Я резко села и чуть не сблеванула. Убрать это! Я дышу сама! А потом оторвала от рук капельницы. Прямо сквозь головокружение. И оказалась напротив обширного белого полотна с пуговицами. Так. Халат. Это, по ходу, лечащий врач.
В горле саднило. Я осторожно попробовала откашляться. Мда. Надеюсь, это ненадолго.
– Господин доктор, – ой, голос-то какой хриплый, как у зомби, – Не переживайте, всё нормально. Ментальный шок прошёл.
Они ещё чего-то спорили и препирались, а я схватилась за Вовку:
– Где у них тут туалет?
Он поддержал меня под мышки:
– Вон дверь.
– Пошли.
Мы скрылись за дверцей, временно отрезав суету и клопочение.
– Чё это мы такие модные, в отдельной палате?
– Там ещё и охрана за дверью, – он присел передо мной на корточки, – Ты как, солнышко моё?
– Жрать хочу, слона бы съела. Но боюсь. По ходу эта пластмаска мне горло ободрала.
– Так ты дышать перестала!
И сидеть я уже устала, да, уже за первую же минуту. Ой, как мне себя жалко, узяс. Ну, ладно.
– Сколько дней?
– Шесть.
– Серьёзно, – меня вдруг повело в сторону. Хорошо, стенка рядом.
– Отнести тебя?
– Ага. Нет, погоди. Умыться, – вкус во рту ужасный, сухо, пластмасса и лекарство какое-то… – И всех выгнать, я хочу с тобой поговорить.
Я поплескала в лицо водой, прополоскала рот:
– Слушай, а что, сегодня воскресенье?
– Понедельник.
– А ты как?.. – я посмотрела на него в зеркало. А я-то! Ужас, лицо осунулось, синячищи под глазами!
– Специальным приказом. Я пятый день тут. Ты меня звала, пока говорить могла.
Ещё бы мне тебя не звать! Ты моя опора во всех мирах.
– Всё, тащи меня туда. Хочу лечь. Всех убрать, у меня от их метлесения картинки начинают в голове кружиться.
Вова занёс меня в палату, уложил в постель и очень вежливо сказал, что всем стоит уйти, прямо сейчас. И они ушли почему-то. Умеет он убедительным быть, если захочет.
34. СТАВИМ НА МЕСТО МОЗГИ И ВСЕ ПРОЧЕЕ
РЕМОНТ КРОВЕЛЬНЫХ КОНСТРУКЦИЙ
Вовка сел на край кровати и выжидательно на меня уставился.
Я думала, как начать.
– Милый, ты помнишь, как тебе другая жизнь приснилась?
Он задумчиво покивал. А что тут скажешь, опыт не из простых.
– Мне приснилось, наверное, штук двадцать всяких вероятностей. Или пятьдесят. Я чуть в них совсем не запуталась.
Муж выразился непечатно.
– Ага. Поэтому новости рассказывай. А то у меня тихо шифером шурша…
Да уж, крыша не просто ехала не спеша. Крыша собиралась улететь в тёплые края.
– Думаешь, мне тут дело было до новостей?
– Значит, надо кого-то поймать, кому было. Может, охранника спросить? Я думаю, он нам быстро найдёт нужного человека. И куда вы моё платье дели? Я ж терпеть не могу халаты. Тем более такие ушлёпошные.
– Платье твоё в шкафу. Не вставай, я достану.
Вовка посмотрел на мои трепыхания, помог переодеться и вышел за дверь. Вернулся со стаканом тёплого компотика (и где только достал?) и новостью, что «щас придёт».
Компот провалился и растворился во мне. В горле было до крайности неприятно. Да, наверное, пару дней от твёрдой пищи придётся воздержаться. Но сахар в кровь пошёл, жить стало веселее, и когда «щаспридёт» вошёл в палату, я хоть и хрипло, но уже бодро приветствовала его:
– О! Склифосовский! А говорил – хирург.
Парень из троллейбуса придвинул табуретку и сел напротив меня, улыбаясь:
– И, тем не менее, хирург тоже.
– Расскажите мне новости, господин хирург. Что там Кавказ? Уже наш? Или пиндосы всё ещё воду мутят?
Склифосовский, уже открывший рот для ответа, нахмурился:
– А при чём тут греки?
– Греки⁈
– Ну, пиндосы? Это же причерноморские греки?
– А что, американцев так ещё не называют? – блин, разговор слепого с глухим, – Ладно, замнём. Но пиндосы – это амеры, вы, если что, имейте в виду.
Н-да, а девяносто шестом к ним ещё такой пиетет, я и забыла…
Короче, новости.
Если совсем кратко, то одновременно произошло несколько событий, которых в прожитой мной первой реальности никак не было.
Исчез Зелимхан Яндарбиев, который после смерти Дудаева временно принял обязанности по руководству Чечнёй. Просто исчез, совсем. Зашёл домой, лёг спать – и как будто испарился. Ни следов, ни звуков. Версии бродили всякие, вплоть до сильно мистических.
Аслан Масхадов, который должен был в августе возглавлять группу чеченских переговорщиков (с нашей стороны в прошлом будущем делегацией рулил Черномырдин), осенью стать главой правительства, а затем, в январе 1997 – избранным президентом воинствующей Чечни, внезапно получил сценарий, в прежней версии событий предназначавшийся Ахмаду Кадырову – Только время для этого события сместилось на восемь лет и три недели вперёд – Масхадов был взорван на трибуне во время речи. И повод был не празднование годовщины победы а призыв к непримиримому джихаду. А в остальном – похоже, тоже с помощью радиоуправляемой бомбы. Говорили, что это арабские моджахеды отомстили чеченцам за смерть Хаттаба. Дескать, они считали, что местные ваххабиты его подставили, сдали федералам. Находящийся рядом Шамиль Басаев получил проникающее осколочное ранение, был доставлен в больницу, но скончался от кровопотери.
Офигеть.
ВВП был назначен полномочным представителем президента по делам Чечни. Внезапно, но в свете изменившихся событий – предсказуемо. На данный момент он находился в Грозном, вёл переговоры. С чеченской стороны делегацию возглавлял Ахмат-Хаджи Кадыров.
– Молитесь, чтобы Владимир Владимирович его убедил. Ахмат Кадыров – правильный чеченец. Он сможет собрать разобщённых и начнёт разворачивать ситуацию в мирную сторону.
Не говоря уже о сыне. Вот уж кто организует и объединит регион! Господи, неужели всё сложится лучше для всех? Для России? Для Чечни? Для всего Кавказа?
Картинка поблёкла и растворилась.
Прошлое будущее.
Мы лежали в постели и обнимались.
– Ну, ты меня напугала, честное слово.
– Да я сама-то… Думала, не выберусь уже из этих лабиринтов вероятностей. Такое, знаешь, ощущение, что ты видишь весь возможный пучок событий. Вокруг темнота, а эти ниточки такие… как светящиеся Васькины палочки. Только гибкие и как будто живые. И они пересекаются, разделяются, иногда скручиваются… Летишь вдоль них и словно смотришь несколько фильмов одновременно… – я крепко-крепко прижалась к его плечу, – Больше всего я боялась потеряться. Потерять тебя.
Муж поцеловал меня в макушку:
– Я бы всё равно тебя нашёл. Ты мой огонёк, который ведёт меня вперёд. Моё счастье.
– Я люблю тебя, солнце моё. Во всех мирах и на любых планетах.
– Я люблю тебя, радость моя.
И мне казалось, что наш шёпот разбегается эхом в отражениях времени и пространства.
Вместе.
Навсегда.
Я ДОМА. МОЖНО РАДОВАТЬСЯ?
24 апреля 1996, среда.
Нас отпустили домой. В смысле – меня отпустили, обширный дохтур в белом халате с пуговицами вынес вердикт, что я в поряде. А Вовку отправили со мной. И всё получилось довольно ловко, потому как не успели нам выписку вручить, а тут как раз папа приехал меня проведать – а я домой собираюсь. Он нас вместе и довёз, раз такое дело.
Охранники куда-то исчезли. Слились с пейзажем, я так подозреваю.
Дома уже знали, ждали нас с накрытым столом. Мама пребывала в некоторой прострации. Если папа как минимум предполагал какие-то нестандартные связи и взаимоотношения с определённым кругом лиц (в конце концов, он меня дважды в поездках сопровождал), то для мамы экстренное водворение меня в отдельную палату, размещение рядом охраны и вот это вот всё стало некоторым шоком. Настолько, что она, по-моему, опасалась со мной разговаривать на эту тему. Ну, знаете, типа «меньше знаешь – крепче спишь».
А вот бабушка была просто рада, что я вернулась. Плакала, встречала нас пирожками. Боже мой, ей же стоять у плиты трудно… Короче, я тоже плакала, все расчувствовались, обнимались и рассказывали, как они дружно испугались и переживали.
Пока сидели – зазвонил телефон. Вову, какое-то его армейское начальство. Я прислушивалась из-за стола, пыталась угадать, что происходит. Он заглянул в зал:
– Любимая, меня вызывают в ИВВАИУ.
– Срочно?
– Да, я поехал.
Отец поднялся:
– Так давай, я тебя подкину, мне тоже уже пора.
По-любому, отдельно поговорить хочет.
Я выползла из-за стола в коридор:
– Вов, ты вернёшься сегодня?
Он обнял меня, прижался щекой к макушке.
– Я даже не знаю.
Да блин, когда кончится уже эта армия…
Папа дождался своей очереди, обнял меня тоже:
– Ну всё, доча, пока.
Мама с Василичем тоже как-то вдруг засобирались, и остались мы с бабушкой вдвоём. Посидели обнявшись, погоняли чаёв, а потом баба как-то враз устала. Силы, видать, кончились. Я отправила её полежать, постояла посреди зала и решила, что настало время разгребать завалы.
Во-первых… Во-первых, институт. Поигрались, и будет. Я позвонила на кафедру, попросила соединить меня с деканшей.
Филимоновна была в своём репертуаре. Сурово выразила мне сочувствие. Я прям представила её строгое лицо с небольшой складочкой между бровями.
– Я так понимаю, Оля, вы пока дома?
– Да. Прописан домашний режим.
– М-хм, м-хм… Хотите оформить академический отпуск?
– Напротив, хочу подать заявление на сдачу текущего и последующего курсов экстерном.
Мда, редко кому удавалось удивить Филимоновну. Однако не та она была дама, чтобы хлопать крыльями. Помолчала секунд пять – да на этом и всё. Уточнила только:
– Вы уверены в своих силах?
– Процентов на восемьдесят семь. Согласно секторной логике, это является гарантией результата.
– М-хм… – я практически увидела, как она кивает, – В таком случае нам нужно определиться с темой диплома.
– Тема определена – собственно, то исследование, которое побудило меня перевестись с филфака на дошкольное. Да и работа уже написана. Мне, фактически, нужен только официальный рецензент, а руководителем можете вписать любого преподавателя, кого вам удобно.
– Даже так?
– Да, если это приемлемо, я завтра с подругой передам распечатку. И заявление на экстернат заодно.
Не буду мучать вас дальнейшим пересказом разговора – там уже разные мелочи и детали.
Не успела я с Филимоновной поговорить – звонок в дверь. Анна прискакала.
– Ну, ты чё, мать⁈ Обалдела, что ли, в реанимацию попадать⁈
А что, ещё и реанимация была? Я тут вообще не в курсе.
– Ну, звиняйте…
– Рассказывай!
В палату ко мне, по ходу, пускали только отца, мать и мужа.
– А чё рассказывать? Отвал башки. Причина науке неизвестна. Пошли чай пить, с перемячами!
Оказывается, всю субботу Анна героически подменяла меня в «Белом вороне».
– Народу привалило, слушай!..
– Дохренилион?
– Ага. Прихожку и два зала побелили. Окна все помыли, красотища.
– Так там же нет ничего, ни вёдер, ни тряпок?
– Всё принесли! И стремянки, и валики!
– Ленинский субботник, короче?
– Ага. В правой стороне, где мы с тобой тогда в кабинете сидели, помнишь – мужики кафель почти закончили.
– Ну, круто.
– Вообще, вид другой сразу. Краску надо, в следующую субботу красить придут.
– Краску купим…
Протрепались мы три часа про всякое, и тут она вспомнила, что маман велела ей на ужин картошки начистить! Понеслась! Чуть я не забыла ей в нагрузку распечатки мои выдать.
– Ань, Филимоновне завтра отдай.
– А что это?
– Диплом, она знает.
Проводила я Анну и хотела уже переключиться в режим Ярославны – смотреть в окно и тосковать в ожидании мужа. Или хотя бы звонка мужа. Но тут вспомнила, что из всех завалов разобралась только с институтом. Так что «на Путивле, на забрале» пока откладывалось на неопределённый срок.
И ЭТО СЕРЬЁЗНЫЕ ВОПРОСЫ, МЕЖДУ ПРОЧИМ!
Тэ-э-экс, пункт второй – бизнес. Всё время мне почему-то хочется иронично так: «бизьнес». С мягким знаком*. Ну да ладно.
*Ой, анекдот неприличный, вспоминать не будем…
С шитьём было всё относительно понятно. Тут было занято три человека: Ирка, мама и Василич, раз-два в месяц привозивший с баз расходники. Предпраздничный период показал, что они, в принципе, и без меня справятся, если заранее всё по уму планировать. Вот и оставлю себе стратегию.
Есть у меня, кстати, мысль: вот мы переедем в клуб, мы же и бабушку с собой заберём. Швейку из залов к сентябрю надо убирать – там, согласно моему гениальному стратегическому плану, аэробика и околотанцевальные направления должны вовсю раскрутиться. Во всяком случае, исходя из моего прошлого опыта, так должно быть. И куда всё это тащить? Правильно, как раз в квартиру. Устроить в ней мини-швейный цех, чего помещению простаивать?
А в стратегическое планирование швейного производства у меня, вроде, вполне ничего себе получается.
Вот, например, приехали мы в прошлый раз на нашу тканевую базу, а там новый привоз. И такой он… странноватый на наш вкус. Клетка, больше на рубашечную похожа. Горохи белые на ярком фоне. Ну, такое… Цвета… не то что бы кислотные, но… плакатные. И тут я поняла, что мне это всё напоминает! Пиндосскую пропаганду семейной «американской мечты» из пятидесятых. Или рисунки с толстушкой Хильдой и прочий пин-ап. «Берём!» – говорю. Составила схемы сочетаний, заказала баннер на стенку рядом с дверью магазина, слоган: «новая коллекция постельного белья – АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА!» – и завлекательная картинка в нужном стиле рядом. Кричалку под это дело составила. И что вы думаете? Приунывшие продажи поползли-таки вверх. В девяностых люди ещё грезили призраком града на холме.
