Текст книги "Бумеранги (СИ)"

Автор книги: Ольга Вечная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 23

Костя

До полуночи минут пятнадцать. Рок веселится в баре, бросая вызов безлимиту на моей кредитке, преследующие нас с ним враги, должно быть, планируют очередную изощренную пакость, а мы с Элен подъезжаем к даче. Темно здесь, фонари через один не работают. Тихо, спокойно. Среди всех этих высоченных голых деревьев, расправивших ветви в свете полумесяца, я сам себе вижусь маньяком, представляю, что у нее в голове. Окаменела, в одну точку смотрит.

Бодигард проверяет сигнализацию и, убедившись, что все в порядке, покидает участок на своей «Хонде».

За высоким забором я глушу двигатель, с помощью пульта опускаю ворота. Некоторое время мы сидим, молча, не двигаясь. Вдвоем на этой чертовой даче, территория которой огромна: с садом, газоном и прочими радостями в радиусе на пятьсот метров никого. Только полностью черный дом, кажущийся негостеприимным. Шалит атмосфера, температура в «Ровере» повышается.

Лампочка над головами светит тускло, не раздражая. Еще один длинный день позади, куча вопросов, совсем нет ответов. Мокрые купальники лежат в пакете на заднем сиденье, мои зеленые плавки и ее фиолетовое бикини рядом, брошены в одну кучу, завязочки перепутались.

Враз мы с Элен поворачиваемся друг к другу, смотрим, решаемся. Она, я, пустой дом. Никого больше. Она и я. Я вспоминаю свои ощущения там, в бассейне: мягкая кожа под пальцами, влажный купальник, объятия, ближе не бывает, взгляды в упор.Ее тело в моих руках. Ее душа без замков. Открытые глаза, а в них плещется паника.

Но тянется Элен первой. Я реагирую молниеносно, рывок вперед, одно движение – и губы на губах. Сухо, горячо, и мне нужно больше. Дыхания мешаются, пальцы переплетаются. Она прикрывает глаза, и лишь после этого я делаю то же. Пробую. Любопытно, какая она. Углубляю, пока робко, но не удерживаюсь и с языком. Нависаю, тянусь сильнее. Пробую. Какая же она, вот бы узнать. Хочу знать. Ответь мне. Приглашаю. Я ловлю твои знаки, чувствуешь?

Она хороша. Мягкая, вся прям девочка-девочка, и дышит часто. Полностью в нем, в поцелуе. Замирает, ведя по моему языку своим, дает распробовать. А мне нравится.

Не должен, конечно. Она ведь и переоделась перед баром неслучайно – в огромный толстый свитер и джинсы с мотней до колен, чтобы не провоцировать. Она намекала, но сейчас находится здесь. А рядом только я и полностью пустой дом.

Я не должен с ней, но хочется. Прямо по венам растекается, да по мозгам бьет, вырубая их. Хочется.

В машине можно, но не с таким количеством одежды. Гребаный ноябрь. И на кровати лучше, удобнее и вариантов больше. Она идет первой, я следом. Пялюсь, предвкушаю. Просто ночь, девушка и я. Если обоим хочется, то почему бы нет?

В прихожей, как обычно возле шкафа, она снимает верхнюю одежду, обувь, я следом. Закрываю собаку в кабинете. Хочу предложить из вежливости чай, кофе, может быть… эм, вино? Пошлятина какая. Но она на меня не смотрит, не дает даже шанса сказать что-либо. Игнор ощутимо царапает, впервые рядом с ней осознаю себя ущербным. Это неприятно, когда она на меня не смотрит, не понимает, что у меня на языке. Вернее, не желает понимать.

Идет вперед, прямиком в спальню. Движения, правда, угловатые, будто ломаные, словно она деревянная, а не из плоти. Все еще на что-то надеясь, пишу ей смс: выпьем? Сотовый брякает в ее сумке, сумка на полу, а ее хозяйка в спальне. Захожу, а она раздевается до белья, аккуратно складывает вещи на стул, стоит передо мной, в глаза не смотрит, под ногами паркет. Да что в него пялиться, просто доски! Пытаюсь что-то изобразить. Она не смотрит. А я немой, возбужденный лузер.

Потом она ложится на кровать и закрывает глаза.

Горечь растекается по жилам, подавляя желание. Нет, я бы мог. И она бы дала. Но… вот так? Молча, не глядя, после того, что было? В обязаловку? А в бассейне ведь горела в руках, жглась, откликалась. Безумие. Не стану я с ней ни за что. Особенно так. Хочется-перехочется.

Накрываю девушку покрывалом, затем присаживаюсь на пол к ней спиной, облокотившись на кровать.

Тру лицо. А сигареты в прихожей остались. Не будет у меня с ней ничего и никогда. Потому что даже дуры не трахаются с такими, как я. Она ведь узнала меня слишком хорошо, чтобы сделать правильные выводы.

Чего ты ожидал после «Веретено»? Решил ее уничтожить, затем передумал, и ждешь, что на шею тебе кинется?

Я аж захлебываюсь разочарованием.

Но ведь она почему-то не увольняется.

Почему?

Элен думает, что я не слышу, но я-то слышу, как она всхлипывает. Такое чувство, что ей в голову напихали правил, причем противоположных по смыслу, и велели исполнять. Вот она и мечется, пытается соответствовать, влипая в передряги.

Вот бы узнать, чего хочет сама Элен. Попробовать докопаться?

«У тебя много мужчин было?» – спрашиваю, повернувшись. В ответ моргает, быстро вытирая слезы.

«Пошли, я кофе сварю. У меня вкусный есть, с корицей, ванилью и прочей хренотенью».

Когда она одетая заходит на кухню, я, закурив, повторяю вопрос.

– Брезгуешь? – отвечает с вызовом, вздернув подбородок. Порозовела, но не от стыда, а от злости. Задели ее гордость. Ура, неужели получилось. Но надо еще.

«Нет. Просто интересно. С такой покладистостью тебя, должно быть, переимела вся общага» – подхожу ближе, нависаю. Под моим взглядом она сутулится, садится на стул, поджимает ноги.

«И весь институт. А когда началось-то? В школе? Просто не могла отказать или что? Самой нравится?»

– Прекрати так со мной разговаривать! У меня всего однажды были отношения. Обычный парень, ничего особенного. Не так давно расстались, кстати.

«Он был первым?»

– Не твое дело. Вообще-то, я в больницу ходила для этих целей, – я вскидываю брови от удивления, онадобавляет: – Зачем терпеть боль, если можно под анестетиком? – Эм, логично.

Смотрю недоуменно: не девушка, а склад идиотизма. Ну да, кто б еще согласился со мной тусовался. Она попросила о помощи для подружки-геймерши, может, подкатить с этой стороны? Уверен, ее опасения беспочвенные. Да и ума не приложу, как я могу помочь, но возможно через Кристину смогу узнать Элен лучше. Между тем Элен говорит:

– Мне показалось, что ты привез меня сюда с целью… ну…и… глупо было бы…упираться.

Вспышка ярости ослепляет.

«Так сильно испугалась невменяемого сектанта, что проще зажмуриться и перетерпеть, чем попытаться отказать?»

– Да нет же! Ты мне нравишься.

«Заметил», – закатываю глаза.

– Не обижайся, пожалуйста.

«Я же сказал, что ты здесь по работе, – насыпаю кофе в турку, ставлю на плиту. -Утром отвезу домой. Хочешь – поспи, хочешь – выпей кофе со мной. Ну да, завелся, но я ведь не животное, слово «нет» понимаю.

Не стоило нам в бассейн переться, плавать вместе. Разыгрался. Соперничество с Роком распалило. И на прочие подвиги потянуло. А со мной же не неизвестно кто, со мной та самаяЭлен,которая из-за моей ненависти к людям вообще неизвестно, захочет ли еще когда-нибудь быть с мужчиной. Вон все руки и бока в синяках от чужих пальцев. Побледневшие, но еще заметные.

– Извини, если ввела тебя в заблуждение.

«Это ты извини. Просто мне показалось, что ты тоже не против. А вот сейчас прокручиваю в головеи понимаю, какой дебил».

Ага, разумеется, она тебя хочет, особенно сильно после того, как узнала поближе. Но зачем-то подходит, обнимает со спины. А когда я поворачиваюсь, говорит, глядя в глаза:

– Не сердись. Мы просто глупостей наделали.

«Точно».

– Обычно я ни с кем никуда не езжу и не хожу, ты не подумай. Не нужно оно мне все.

«Я тебя не трону. Помню, что виноват. Не бойся. Между нами ничего не будет. К черту кофе, я – спать. Хочешь – пей, хочешь… вылей».

Ухожу из кухни, желая поскорее оборвать этот дурацкий разговор. Просто понравилось целовать ее и предвкушать, а ей нет, получается? Хожу по комнате, пока за окном не мелькают фары. С ума сойти, кто пожаловал! Впускаю Рока с какой-то пьяной девицей, они, шатаясь, добираются до его комнаты и закрываются с громким щелчком. Можно подумать, кому-то захочется мешать. Увольте. А минут через пятнадцать на сотовый падает смс от динамщицы из соседней комнаты: «Мне страшно».

«Тебя никто здесь не обидит, дача на сигнализации. Спи»

«Если я начну кричать, ты не услышишь. Будешь находиться в соседней комнате, и при этом ничего не знать. Эта мысль не дает мне уснуть».

«Могу подвинуться».

Глава 24

Элен

– Лика, привет! Наконец-то! Весь вечер тебе звоню, то занято, то длинные гудки.

– Привет, мама. Сколько же сейчас времени? Что-то случилось?

– Хорошо, большое спасибо, что поинтересовалась! Не могу никак до Кристины дозвониться. Ты бы не могла съездить проведать – как она?

Некоторое время молчу, думаю. Такие вопросы с утра противопоказаны.

– Лика, ты здесь? Алле! Ма-ли-ка! Только не прячься за делами, я знаю, в такую рань их попросту не существует. Ха-ха, так что не притворяйся!

Тяжело вздыхаю.

– Ты же знаешь, что мы не разговариваем.

– Вот что за упертые девчонки! Вы и в детстве такими были: обнимаются, целуются, а через секунду за волосы таскают друг дружку да так, что пряди летят! У меня по клочку сохранилось от каждой из вас на память. Не надоело? Миритесь и приезжайте домой. Отца не бойся, он давно уже остыл.

– Мам, слабо верится, если честно, что папа пойдет на мировую.

– Можно заключить временное перемирие. Если вы вдвоем приедете, папа точно смягчится. Лика, нужно по крайней мере попробовать наладить отношения! Силком тебя никто в комнате не закроет.

– Я в блондинку снова перекрасилась.

– Хоть блондинкой, хоть русой – приезжай. Лишь бы с Кристиной. Откуда вообще эта мода взялась, не отвечать на звонки родителей! Таня тоже не может связаться ни с одной из вас. В общем, съезди сегодня к Кристине и скажи, что совести у нее совсем нет. И если она не начнет мне хотя бы изредка писать, обещаю, что приеду лично.

Мама умеет поставить с утра пораньше задачку, попробуй – выполни. Мама она мне не совсем настоящая, и дело даже не в том, что неродная по крови. Частички ее тела, души, все равно передались мне, впитались, пока я росла в ее утробе, наложили отпечаток. Никуда от этого не деться, ни мне, ни ей, – связаны. Просто… так уж случилось, что с Кристиной на двоих у нас две мамы, и каждой из женщин мы по-своему родные, но сестрами при этом не являемся. Прогресс творит странные вещи с людьми. Творит чудеса. Творит людей.

Бабушка так и не поняла, что случилось на самом деле, хотя объясняли ей раз пятьдесят, в том числе врачи. Она решила, что мы сошли с ума. Ей вообще казалось, что у родителей не все дома, что моя мама (не та, что звонила только что, а другая, биологическая, которую зовут Татьяной) – сумасшедшая сатанистка, и однажды облила ее ковшом заговоренной водыс порога. Но меня она любила. И Кристину тоже. Иногда любовь «дремучего», далекого от науки человека стоит больше, чем все знания мира. И неважно, что там с ДНК. Просто есть ребенок, и ему нужна забота.

Простынь на той стороне кровати, где лежал Костя, еще теплая, как и его одеяло, под которое тут же забираюсь с головой. Провожу языком по губам, затем по их внешнему контуру, пытаясь нащупать вкус вчерашних поцелуев, будто он мог каким-то чудом сохраниться. Вчера мне хотелось, чтобыонлюбил меня, прижимал к себе. Пусть всего на несколько минут. Пусть ради собственного удовольствия. Я бы растаяла. Мне бы понравилось. Вадим говорил, что проблема у меня в голове, все его предыдущие девушки всегда были довольны, и в итоге я решила притворяться. А с Костей все иначе, и меня это пугает. Не могу контролировать ни себя, ни ситуацию. И ужасно боюсь испортить наш с ним хрупкий союз.

Для ребенка слишком много информации, но выхода другого не было, пришлось разбираться. Мои родители не могли иметь детей, они долго шли к ЭКО, а когда решились, выяснилось, что даже ЭКО – не панацея. Несколько лет ничего не получалось, мать убила все здоровье, а потом родилась я. Родственники по отцу категорически не приняли ребенка, зачатого в пробирке. Дескать не от Бога я. Подлил масла в огонь факт, что родители черноволосые со смуглой кожей, а дочь у них – блондинка с голубыми глазами. Дивеевы давили на то, что я не их крови, что в итоге и подтвердилось через десять лет, кстати, но менее жестоким их отношение к ребенку от этого не становилось. Я всегда чувствовала себя неродной, лишней, держалась чуть-чуть особняком. Меня не били, явно не обижали (побаивались отца), но при каждом удобном случае намекали, что кровь у меня плохая. А потом выяснилось, что они правы, и мой мир окончательно рухнул.

Это была первая война, которую я проиграла.

Такая вот загвоздка: из Малики Дивеевой, единственной наследницы самого богатого человека в нашем городе, я вдруг стала никем, человеком без имени, потому что Малика – семейное имя, передающееся из поколения в поколение, и я его недостойна. Родители мои оказались не моими вовсе, а те, другие, кровные, – едва взглянув на меня, скривились. Не пришли в восторг, в общем.

Я чувствовала абсолютное безграничное одиночество, мечтала хоть о какой-то крупице тепла, о признании, о крошечной собственной грелке, которую в минуты безграничного уныния можно обнять и прижать к душе.

В нашей школе учились пара девчонок из неблагополучных семей, которые стали очень рано встречаться с парнями. Спать с ними. Об этого все знали и судачили за спинами. Я так не делала, но в общем-то могла понять, зачем они шли на это. Чтобы хоть ненадолго почувствовать себя нужными и любимыми, хоть на несколько минут погреться в чьих-то объятиях. Фальшивое тепло лучше его полного отсутствия?

Когда смертельно холодно, важно ли, чем греться?

Даже жаль, что он вчера не настоял на своем. Эти воспоминания могли бы стать моей грелочкой. Прошлые, светлые, подаренные дружбой с Кристиной, истинной Дивеевой, за столько лет успели потускнеть, затереться новыми, связанными с ней же.

***

Тук-тук-тук. Стекло звонко дребезжит от моих ударов, а глаза почти не слепит от по-зимнему тусклого рассвета. Никто на мой стук не оборачивается.

Воздух на даче сказочно-прозрачный не только за пределами дома, но и внутри громадного строения. Не так далеко от города, а будто в иной реальности находишься. И холоднее здесь, чем в столице, и ветер как будто резче, свободнее, не утяжелен запахами и пылью. Здесь хорошо спится и думается. Здесь обитает тишина, чувствует себя вольготно в родных стенах, она заползает под кожу, учит размеренности. Молчи, думай, наслаждайся.

Тишина нашла приют рядом с этим парнем, который прямо сейчас, в шесть пятнадцать утра, натощак, курит на террасе, накинув на футболку куртку. Не застегнутые на ремень джинсы опустились чуть ниже, чем должны сидеть, голые пальцы ног поджаты. То и дело Костя встает на цыпочки, рассматривая покрытые инеем деревья за окном, сигарету держит крепко, а курит быстро, словно кто-то вот-вот заметит и отберет у него яд.

По привычке я постучалась, он не отреагировал. Двух недель не хватило перестроиться на общение с глухонемым. Все время хочется его окликнуть по имени. Конечно, с виду он кажется уверенным в себе, но то, что не пытается произносить звуки, говорит о комплексах. Я почитала на эту тему, когда учила азбуку. Возможно, он стесняется, как прозвучит его голос. Боится, что получится комично громко или невпопад? Антон упоминал, что большую половину жизни Костя разговаривал, он мог бы продолжать делать это по памяти, если бы захотел.

Мне бы хотелось услышать, как он разговаривает. Наверное, с легким акцентом, как и Антон Игоревич.

Костя оборачивается и, увидев меня, слегка округляет глаза – так и есть, не почувствовал приближения. Затем кивает.

«Выспалась уже?» – несколько быстрых движений пальцами, вопросительно приподнятые брови – я понимаю моментально, словно читаю его мысли.

– А ты так и не смог заснуть? Из-за меня?

Он обнимает меня одной рукой, прижимает к себе спиной и покачивает. Наверное, я безумна, но от удовольствия на мгновение прикрываю глаза. Он проводит ладонью по моему животу вниз, останавливает большой палец на тазовой кости, поглаживает ее, очерчивая круги, и касается губами моей макушки. Его горячее дыхание резко контрастирует с ледяными руками.

Я думаю о том, как он целуется: одновременно и нежно, и грубо, то нетерпеливо разгоняясь, то вдруг замирая, ощутимо прижавшись своими губами к моим или прикусив нижнюю зубами, вырисовывая языком зигзаги. Невозможно отвлечься, он постоянно напоминает: я здесь, я хочу, думай обо мне, о том, что я делаю с тобой.

Его поцелуи – это прелюдия, и по их интенсивности чувствуется, что желательно – короткая. Вчера в машине он меня хотел, но не получил, а сейчас обнимает, а я мечтаю, чтобы время умерло, оставив нас с ним вдвоем на этой ледяной террасе навсегда.

Наступаю на его ноги носочками пальцев, стараясь убраться с холодного пола поскорее.

Он сказал, что никогда не будет со мной спать. Пусть хотя бы обнимает. Я будто пробралась на запретную территорию, огороженную стометровым забором, обмотанным колючей проволокой. Насколько фальшиво то тепло, что он дарит? Есть ли мне дело до этого?

Глава 25

Элен

Больше всего на свете мне хочется остаться его переводчиком, которого он периодически прижимает к себе. Но правда подталкивает к реальности. Я здесь в первую очередь из-за Кристины, и не следует забывать об этом. Нужно кое-что выяснить:

– Костя, – говорю, повернувшись к нему лицом, – если бы ты, допустим, каким-то чудом оказался в прошлом, и увидел себя… лет в… четырнадцать. Либо в любом другом возрасте, неважно. Что бы ты сказал себе маленькому?

«Ничего», – не мешкая ни секунды.

Такого ответа я не ожидала.

– Как ничего? Совсем?

Он пожимает плечами. Отшатнувшись, я снова оказываюсь на полу, и оттого, что замерзаю, говорю быстро, дрожа и запинаясь:

– Ты бы не стал себя предостерегать от «Попаданцев»?

Костя качает головой, при этом его глаза сужаются, а взгляд тяжелеет, скулы напрягаются, обрисовываясь четче. О-па, ступила на запретную тему. Сердце колотится быстрее. Он втягивает в себя никотин, пока огонек вплотную не подбирается к фильтру, и смотрит на меня как тогда, в клинике. Мистер молчаливое высокомерие вернулся, готовый разорвать на куски неугодных.

Делаю шаг назад. Не ожидала такого. Честное слово, после всех этих дней, объятий, поцелуев, совместной ночи в одной постели, я думала, что узнала его настоящего, а высокомерный злой взгляд – это маска, за которой он прячется по личным причинам. Но сейчас что-то пошло не так.

– Костя, а ты вообще жалеешь о том, что случилось с вами? – кровь бахает в ушах.

Боже, какая я дура! С этого вопроса нужно было начинать! То, что он ходит в «Без имени» и болезненно реагирует на травлю может означать в равной степени то, что секта разрушила его жизнь, и то, что он по ней адски скучает. Как и Рок.

Костя царапает ладонь о напульсник, а подо мной, кажется, рушится пол. Почему он не говорит «жалею»? Просто молчит и смотрит на меня сверху вниз. Они с Роком сумасшедшие. Не зря я все эти дни избегала опасной темы, при упоминании их семьи-секты он, кажется, дуреет. Стоит вспомнить реакцию на нашу первую встречу в «Без имени», после которой черной платье пришлось выбросить.

И это его я собралась просить помочь вернуть Кристину к прежней жизни?! Да он угробит ее быстрее дурацкого братства, в которое она вляпалась!

– Просто… мне показалось… что ты жалеешь о прошлом. И хотел бы все изменить, если бы была возможность.

Он отводит глаза. Скрещивает руки на груди, но вынужден показать мне пальцы, ведь иначе не может общаться. Пальцы замерзли, двигаются резковато. А может, он нервничает.

«Ты, пойми, что это не шутки. «Данте» – не детское увлечение играми. То, что происходит – не весело, и не смешно. И мое прошлое – это не опыт, это яма. Дыра. Со мной в то время было бесполезно разговаривать, я уже «пропал», увяз в виртуале по кончики волос, – он обхватил пальцами отрастающие пряди. – Бросил бы кто ветку или спасательный круг, не пошевелился бы, чтобы поймать его. С отцом тоже говорить было бесполезно, он поддерживал. Бизнес, огромные деньги с продаж. Мы были рекламой «ДантеМира». Если бы я мог вернуться в прошлое, то пошел бы сразу к деду».

– И что бы ты ему сказал? – дрожащим голосом.

Костя рассмеялся и подмигнул:

«Вырубите этому пацану интернет! Свяжите его. Увезите в лес, пусть собирает грибы-ягоды и гоняет белок. Что такое, Элен? – берет меня за плечи, встряхивает. – Ты не доверяешь мне? Все еще собираешь информацию?» – видно, как он от этого напрягается.

– Прости, Костя, но я хочу… я должна убедиться, что ты не сделаешь ейхуже. Не улыбайся так, все очень серьезно. Ты сам увидишь.

«Увижу. Не проблема. Я же пообещал вчера, что помогу. Пусть это отвлечет меня».

Кажется, он чуть расслабился и посмеивается надо мной. Костя не верит, что у кого-то еще, кроме него, могут быть серьезные проблемы.

Мы засыпали на одной кровати буквой Л: максимально возможно отстранившись друг от друга, при этом соприкасаясь лбами, каждый под своим одеялом.

«Идем отогревать замерзшие пальцы и задницы? Еще немного – и я превращусь в немого инвалида без конечностей».

Совершенно спокойно и будто пританцовывая под слышимую только ему музыку, Костя заходит на кухню. Вырывает из ежедневника лист бумаги, пишет на нем пару слов и направляется к шкафу в прихожей. Достает с нижней полки биту, ловко крутит в руках, закидывает, как нечто тяжелое, на плечо, и направляется сначала ко мне, затем прямо по коридору.

«Я не буду обижать тебя больше, не бойся», – говорит мне, обернувшись. И я мгновенно вспоминаю:

Как в бреду… объятия, поглаживания по волосам и лицу, его шишечка на зажившей мочке уха под моими пальцами, по спине царапины острого напульсника через майку и… скользящий по грани сознания шепот: «Тебя всегда все обижали. Но я не стану больше».

Это было по-настоящему или приснилось мне?

– А кого будешь? – кричу, но он уже повернулся спиной.

Толкает дверь комнаты, в которой я должна была ночевать, а сейчас почему-то спит все еще пьяный Рок. Пару секунд Костя стоит над похрапывающим другом, рассматривая его с головы до ног. Вздыхает. И размахивается.

– Нет! – кричу я, что есть мочи. Рок подрывается с места, а бита ударяет по деревянному подголовнику в полуметре от его головы, оставив вмятину. От вибрации одеяло соскальзывает, и совершенно голый Рок падает на него сверху.

– Раза, ты охренел?! – орет он хрипло, пытаясь разлепить глаза. Костя кидает ему бумагу, размахивается, и, ловя сползающие, по-прежнему не застегнутые джинсы, повторяет удар по подголовнику. Запрыгивает на матрас, наконец приводит в порядок ремень и, обхватив битудвумя руками, разносит кровать на доски. Прикрываясь простыней и вытаращив глаза, бледный Рок отползает в угол, я пячусь в другой.

– Ч-черт, – шепчем мы с Роком одновременно, переглядываясь.

«Больше чтоб такого не было», – говорит Костя, и я перевожу, едва слыша собственный голос.

«Доброе, мать его, утро!» – выплевывает беззвучно Raza, и, схватив меня за руку, уводит за собой, шевеля губами короткие ругательства.

Отмыкает ключом комнату, в которой должен был ночевать Рок, оттуда тут же выбегает хорошенькая рыженькая девица, с которой мы Рока в баре, в общем-то, и оставили, целующимися взасос.

– Одевайся и жди у машины, – перевожу я Костю.

А когда мы устраиваемся в «Ровере», я – впереди рядом с Костей, рыжая – сзади, я спрашиваю у девушки:

– Тебя куда?

– К школе. Тут недалеко, я покажу, – сообщает она с вызовом, обиженно скрестив на груди руки. Прочитав ее слова по губам, Костя снова беззвучно матерится, качая головой и потирая лицо.

– Кость, а Рок знал, что она школьница? – осторожно спрашиваю.

«Она не только школьница, но еще и воровка. Ночью пыталась свалить с моим ноутом, хорошо Акцио контролировал ситуацию. Найди в навигаторе эту гребаную школу. Надо было полицию вызвать, пусть бы посадили дебила».

– Кость, а что было-то, пока я спала? Почему девица оказалась заперта, а Рок спал в моей кровати?

Он лишь выразительно глянул на меня. «Потом», так потом. Не отвлекаю.

«Ровер» останавливается в соседнем от школы квартале. Костя разворачивается к подружке Рока, я следую его примеру.

– А родители твои знают, что ты по барам ходишь и дома не ночуешь? – спрашиваю с интонациями бабушки, когда та отчитывала нас с Кристиной.

Рыжая отрывается от зеркальца, с помощью которого наводила макияж, весело улыбается. И машет рукой:

– Да ладно. Весело же было. Денег-то хоть дайте, я голодная. Иначе в полицию пойду, у меня бармен знакомый, там камеры везде, видно, кто ко мне приставал. А Рок правда из Лондона?

И пока Костя отсчитывает ей «на завтрак», я снова начинаю читать нотации:

– Это очень опасно. Нельзя ездить с незнакомыми людьми неизвестно куда.

– Ага, мамочка, как скажешь, – забирает она деньги, выбирается из машины и показывает нам напоследок средний палец. Подружки рыжую уже поджидают, они обнимаются, смеются и, периодически сгибаясь пополам от хохота, предполагаю, что пересказывают друг другу ночные приключения.

– А где Алексей?

«Должен уже подъезжать к даче. Мы сбежали, – подмигивает. – Тебя куда сейчас? В общагу?»

– Сразу в больницу. Это ближе. Ну, или высади у метро, доберусь.

Мы долго едем в машине, я переписываюсь с Ирой, которая должна встретить меня после процедуры на глазах и проводить домой. Также неожиданно приятно получить сообщение от Миланки, девушка спрашивает, как у меня дела, все ли хорошо. Не хочу ли я выпить с ней чашку кофе как-нибудь. Хочу, конечно! Столько всего случилось с моего последнего драматического визита в «Без имени».

«О чем думаешь?» – спрашивает Костя.

– Много о чем. О своей жизни, о твоей. О том, что насколько ты неуравновешен.

Он улыбается, видимо тоже вспомнив, как не так давно назвал меня истеричкой. Вот и подружились. О, нет, кажется, у нас начинают появляться собственные дурацкие шуточки.

«Рок признает только силу, – жестикулирует Костя. – Иногда мне приходится напоминать ему, что «моё» – неприкосновенно. Будь-то дом, проект… переводчик», – разводит руками, потом, опомнившись, хватается за руль.

– Ты обо мне сейчас? – улыбаюсь во весь рот. Костя тоже улыбается, краем глаза поглядывая в мою сторону. Я и вовсе сижу, развернувшись к нему максимально возможно.

«Как ты думаешь, почему он спал у тебя в комнате? В туалет ходил и перепутал двери?».

– Понятия не имею. А ты как думаешь?

«Меня провоцирует. Или проверяет».

– Но зачем?

Костя заворачивает на парковку у магазина, глушит двигатель и, отстегнув ремень безопасности, поворачивается ко мне. Кажется, настроен на долгий разговор, а я готова жадно ловить каждое слово.

«Давай сделаем так. Ты будешь откровенна со мной, я в ответ – сделаю все, что в моих силах, для тебя. Не проблема. Ты меня заинтриговала, если честно. Упорная. Абсурдно смелая. Мне, конечно, удобно с таким смышленым переводчиком, но жутко надоело пугать тебя. А будет страшно. И с каждым днем, пока ублюдков, следящих за мной, не поймают, будет становиться все страшнее».

– Хочешь сказать, ты мне поможешь и все, на этом разойдемся?

«Нас было двадцать в «попаданцах», но ты, должно быть, знаешь, искала информацию. Двадцать, собранных по всему миру фанатиков, играющих в «Данте» сутками. Я был старшим. Не по возрасту. Просто в нашем отряде, которым мы рубились в мире «Данте», меня назначили командиром. Сейчас это кажется смешно и гордиться как бы нечем, а когда тебе двенадцать – пипец, как важно. Жизнь удалась. Игра совершенствовалась, отряд менялся: кто-то уходил, кто-то приходил, пока не сложился основной костяк, живущих большую часть дня в виртуальном мире.

Мы прям жили там, понимаешь? В реальной жизни коротали время, пока не настанет возможность окунуться в игру. В ней было все: возможность проявить себя, друзья, враги, верность, предательство. Разговоры обо всем на свете. Мы росли вместе с игрой, становились старше, менялись. Начали влюбляться. Появился даже виртуальный секс. В реале, конечно, ни у кого ничего подобного не было. Для этого нужно было бы хотя бы иногда отрываться от монитора. Мы говорили на языке, который не всегда понимали даже создатели игры, а обычные люди и вовсе таращили глаза и держались подальше. Но при этом на соревнованиях, которые устраивал отец, мы зарабатывали огромные деньги. Мы чувствовали себя крутыми, особенными, избранными. Потом один человек выдвинул теорию, что наши тела – всего лишь оболочки, которые ничего не значат. Намного важнее – персонаж в игре. Нужно только, чтобы душа переселилась в него… Но ладно, сейчас о другом.

У Рока в «Данте» случилась большая любовь. Они с ума друг по другу сходили, всегда работали в команде, неважно, что делать, лишь бы вместе. Что интересно, на наших редких сборах в реальном мире они делали вид, что не знакомы. Могли сидеть рядом на диване, отвернувшись, не касаясь, между тем «снимая» друг с друга трусы в аське. Извращение, скажешь, да? Мы по-другому не умели общаться. Он ее очень любил».

– А где она сейчас? – спрашиваю, когда Костя кладет руки на колени. Вздыхает.

«В «Данте», – слова без звука, но прогремели они, дезориентировав. Костя говорил, что «Данте» – это не шутки, и сейчас я окончательно в этом убедилась. Костя продолжил:

«Мы все охренели, когда появилась команда «четыре ноль четыре», за столько лет впервые. Зачем ее вообще придумали? Почему никто не возмутился?

Ничто к этому не шло, был обычный день, такой же, как всегда. Обычный план, – он приложил руку к напульснику, который не снимал даже в бассейне. – Осень, пасмурно, школа, тренировки. Команду дали в пол четвертого утра. Я сидел за компом и видел, как статусы переходят в «оффлайн», краснеют иконки в аське. Ребята отключались один за другим, уходили готовиться. Кинулся их обзванивать, но никто не брал трубку. Затем набирал их родителей. Но у кого-то была глубокая ночь, кто-то был занят на работе. Кто все же ответил – не воспринял мои слова всерьез».

– И что потом?

Он вдруг меняется в лице. И я понимаю, что минута откровения закончилась:

«К чему я это говорю. – Мой вопрос остался без внимания. – Со мной Рок смог связаться только через несколько суток. Он также ничего не смог сделать, понимаешь? Его девочка наглоталась таблеток и ушла в «ДантеМир», оставив ему напоследок сообщение, что будет ждать его там вечно. Он звонил ей, ее родителям, пытаясь предотвратить, но не смог. Его никто не захотел слушать. Сейчас он работает библиотекарем, и строит из себя мачо только когда прилетает в Россию, таскает КО МНЕ домой непонятных баб, требует состязаний. Но он повязан с прошлым. Онеевсе еще любит. И когда он называет секту семьей, он имеет в виду ее, – показывает пальцем в небо, отчего становится особенно жутко. – Он очень скучает. И я не буду утверждать, что он не хочет мне отомстить».