Текст книги "Бумеранги (СИ)"
Автор книги: Ольга Вечная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Ольга Вечная
Бумеранги
Пролог
…Когда-нибудь ты оставишь меня. Узнаешь всю гадскую правду до конца, и, не найдя мне оправдания, уйдешь, демонстративно цокая каблучками. Попытаешься забыть. Будешь жить, как прежде, ненавидя наши общие воспоминания, а ведь их накопилось так много, милая. За каких-то пару месяцев, да?
Меня зовут Константин, но чаще при обращении используют псевдоним RAZA, мне двадцать три, я сижу за столом, смотрю в мобильный и надеюсь, что она передумает уходить. Скоро она поймет, что на самом деле я из себя представляю. В прошлом сектант, непредсказуемый подросток; один из четырех выживших в настоящем. Нас готовили к смерти умело, годами промывая мозги. Мы велись, надеялись и мечтали. Жаждали того, что с нами делали. Господи, в каком же дерьме мы увязали, радуясь.
А теперь, спустя семь лет, кто-то вспомнил о том, что я не должен был спастись, и перезапустил механизм. Все бы ничего, но ситуация вылетела из-под контроля, когда моральное давление переросло в угрозу жизни. И мне действительно страшно.
Когда-нибудь ты поймешь, почему я не оттолкнул тебя сразу. Я бы хотел, чтобы однажды ты взглянула в мои глаза и осознала, кем я стал. Такая уж задача у подростков – вырастать и становиться кем-то.
Эта история о нас с ней, о поиске себя и жажде жизни, которая, оказывается, бывает заразной. О любви, потребности и доверии. Мы часто прикасаемся друг к другу, так нам легче справляться. Но пришли к этому не сразу. Поначалу я едва не уничтожил ее…
Глава 1
«Вранье».
Одно лишь слово. И столько смысла. Да, новенькая?
Девчонка читает брошенную ей на стол записку, испуганно озирается по сторонам, краснеет. Ее совести хватает на то, чтобы опустить глаза и вздохнуть. Давай, поднимай свой тощий зад и беги отсюда. Тебе здесь не место. Ненавижу лгунов. Нутром их чую, и, как десятки раз до этого, снова оказываюсь прав. Зачем ты пришла? На вид лет двадцать или около того, симпатичная блондиночка, впрочем, ничего особенного. Сидит за первой партой, как и положено отличнице, вытирает лживые слезы, рассказывая душещипательную историю своей несчастной несправедливой жизни. Слова-то какие подобрала. Сказочница.
Она смотрит на меня, часто моргает. Боится. Правильно боишься. Сминает мою записку с единственным обличающим словом, прячет якобы незаметно в кулак, стискивая его до белых костяшек. Сомневается, что делать дальше.
Начинает вертеться на месте, ловя взгляды остальных восьми девушек и юношей, пришедших сегодня на заседание группы психологической поддержки. Мы собираемся дважды в месяц, иногда чаще, если кому-то срочно нужно высказаться.
Комната, в которой сидим за столиками, небольшая, с претензией на домашний уют, но слишком темная. Наверное, выбранная организаторами атмосфера должна помогать расслабиться и настроиться на волну откровенности, но по мне так – зря они. Хочется видеть лица делящихся проблемами, смотреть им в глаза во время тяжелых монологов, пытаясь прочувствовать всю ту неподъемную гамму эмоций, которые пострадавшие приволокли сюда, чтобы высыпать на остальных, словно крупу из горшочка в общий котел, пусть поварится, да разделим на всех. Съедим.
– Элен, что было дальше? – ласково говорит ей Татьяна Петровна, наш куратор. Женщина средних лет в круглых очках и с добродушным выражением лица, не меняющимся ни на секунду в течение всего занятия. А оно длится, на минуточку, два часа! Татьяна Петровна кутается в бирюзовый кардиган, ерзает на месте, словно замерзла. Она верит подозрительной блондинке, что вовсе не показатель. Потому что за деньги, какие ей платят – любая бы верила каждому слову подопечных.
Новенькая по имени Элен продолжает шоу. Еще как продолжает, но теперь смотрит не только перед собой на сцепленные дрожащие пальцы, она поглядывает на меня. Ждет, что я скажу вслух, какая она лицемерная дрянь.
Она рассказывает, что ни разу не взглянула на своего мучителя. Забилась в угол и дрожала, зажмурившись, только бы не увидеть глаза этого чудовища, ее язык не поворачивается сказать «человека».
– Понимаете, я не хотела запоминать его. Смерти уже не боялась, было плевать. А вот будущего… я знала, что если выживу, то смогу справиться. И забыть. Я хочу это забыть. А если бы я его увидела и запомнила, то он бы приходил ко мне каждую ночь во сне. А я хочу закрывать глаза и не бояться! – она переходит на крик. Татьяна Петровна кидается к ней, начинает успокаивать, жалеть, уговаривать, что девчонка все сделала правильно. Новенькая отрывается от плеча наставницы и смотрит на меня, спорю, затаив дыхание. Я усмехаюсь, беззвучно хлопаю в ладоши и затем медленно показываю ряд символов пальцами:
оттопыренные указательный и средний пальцы вниз;
большой палец соединен с указательным, остальные слегка оттопырены, как принято показывать «окей»;
большой прижат к остальным, так обычно изображают голову вороны в известной пантомиме;
пальцы в кулак, указательный и большой оттопырен, четкое движение указательным.
Это значит: «ложь». Ее глаза округляются. Пусть погуглит, как придет домой, специально показываю медленно и несколько раз, чтобы запомнила.
Рассматриваю Элен еще некоторое время, затем, потеряв к девушке интерес, утыкаюсь в мобильный. Наверное, очередная студентка-журналистка пытается докопаться до какой-нибудь правды. Сколько таких было? Не счесть. Самые разные – молодые и старые, красивые и не очень, пытающиеся соблазнить или напугать – все они ушли ни с чем. И эта последует примеру коллег, якобы жертва изнасилования. Почему девушки всегда выбирают именно эту легенду? Такое чувство, что каждая тайно мечтает о подобном опыте, и при любой возможности за ним прячется.
А что же дальше? Дальше все жалеют Элен, повторяя, что время лечит. Я не фанатик подобных групп поддержки, но именно эту посещаю. Во-первых, потому, что дед мне за это платит, во-вторых, – здесь не говорят о Боге. Отчаявшихся легче всего убедить уверовать, обещая новую, чистенькую жизнь после смерти. Но прятаться за спиной одного бога от другого – спасибо, увольте.
Наконец, занятие подходит к концу, а это значит, что как только Татьяна Петровна отметит в электронном журнале галочку «был» напротив моей фамилии, дед ее увидит – на мой счет упадет кругленькая сумма. Зарабатывать я умею и другими способами, но об этом позже.
Поднимаюсь, накидываю рюкзак на плечо, киваю куратору, дескать, рад был видеть, ухожу – дела, но дорогу мне перегораживает новенькая. Неожиданно.
– Привет, – говорит и протягивает руку. Быстро мимоходом ее пожимаю. – Меня зовут Элен. Такой вот псевдоним. Тебе он не нравится?
Да мне плевать.
– Как тебя зовут?
Молчу, вглядываясь в ее глаза, по привычке склонив голову на бок. Сколько же ей лет? Вроде не бестолковая, взгляд глубокий, говорящий об опыте за плечами, но личико совсем юное. Фанатка ботокса? Улыбнись, ну же, интересно, как у тебя это получится.
– Ты давно посещаешь занятия? Тебе помогает? – она открывает рот, чтобы спросить еще что-то, но я поднимаю вверх палец, призывая замолчать. Качаю головой, затем направляюсь к двери. Настырная тащится следом.
– Подожди, я хочу поговорить.
А я вот не очень.
– Я знаю, что ты прячешь под напульсником.
Замираю, с трудом удерживаясь, чтобы не обернуться. Не рассчитав скорость, она врезается в мою спину, ойкает и отлетает назад. Против воли бросаю взгляд на запястье своей левой руки, на котором шипованый напульсник – на месте, как обычно.
– Прости, не следовало говорить об этом вслух, но мне нужно поговорить с тобой. Это очень важно.
Журналистка, значит. Да нет же! Быть не может! По мою опять душу пришли! Сколько, пожалуйста, скажи, сколько можно? Да оставьте уже в покое! Самолеты падают, корабли тонут, воры обчищают квартиры, куча бездомных животных на улице… Почему вы вечно охотитесь за мной?!
Вздыхаю. Как жаль, они и сюда пролезли. Целый год организация «Без имени» внушала доверие, они даже вывеску на здание не вешают, дескать, чтобы не привлекать внимание. Закрытый клуб с кожаными диванами и привезенными со всего мира экзотическими цветами в горшках, расставленными то тут, то там. Интересно, много фотографий Элен успела сделать?
– Скажи, что не против, пожалуйста, – она смотрит на меня снизу вверх, неуверенно переминается с ноги на ногу. Ошибка подходить так близко, сейчас разница между нами особенно разительна: Элен меньше, слабее физически. И ей страшно. Мне – нет. Журналисты пугают лишь поначалу, когда выкрикивают в спину вопросы, выворачивающие душу на ту, другую сторону, да так часто, что уже не знаешь, где у нее, души, изнанка, а где лицо. И смотрят при этом голодно, жадно, питаясь неуверенностью пойманной жертвы. Самое главное, не показать, что мешкаешь или в чем-то сомневаешься.
Элен тоже голодна, от нетерпения трясется девчонка. Чтобы попасть в эти искусно расписанные репродукциями известных художников стены, нужно проделать огромное количество работы, и все впустую. Даже жаль ее.
Поворачиваюсь спиной, решительно иду в сторону выхода. Она, увы, не отстает.
– Я их знаю, – доносится от нее. – Два тринадцать, – она говорит громко, отчего я сильнее сжимаю зубы и всего лишь на миг, но прикрываю глаза, оставаясь в темноте. Сволочи, понимают, чем привлечь внимание, гребаные психологи самоучки, бьют по больному. И почему-то внутри что-то, еще трепещущееся, болезненно сжимается и откликается.
– Три сорок, – чеканит она слова уверенным, хорошо поставленным голосом. От пищащих интонаций жертвы изнасилования не осталось и следа. Идет шаг в шаг и зачитывает цифры наизусть, ни разу не ошиблась. – Четыре ноль четыре. Пять шестнадцать. Семь ноль ноль.
Слова бьют по голове, словно тяжелой палкой огребают. У Элен глубокий, низкий, обволакивающий голос, что кажется – она мантру распевает. И это ужасно. Это действительно хуже, чем можно придумать.
Да, мне следует вызвать охрану. Схватить журналистку за запястье и притащить к стойке регистрации. Или просто подойти, сунуть записку под нос Олесе, дальше бы она разобралась без меня. Но я не буду тратить время на скандалы сегодня. Разберусь с этим позже. Я бегу.
Трофимов подогнал машину к входу, держит двигатель заведенным. Черная «Ауди Q7» блестит на солнце отполированным бампером, смотри в него, как в зеркало. Трофимов работает на нашу семью уже много лет, он человек верный, абсолютно предсказуемый, молчаливый и исполнительный. Каждый год ему повышают зарплату ровно на столько, чтобы обрисовать радужные перспективы и воодушевить.
Журналистка скачет по пятам. Если она схватит меня за руку – а они и на это способны, то дам сдачи, честное слово. Устал. Прошло шесть лет, а они продолжают жужжать, как осы, вроде бы Элен одна – а ощущение, что целый рой крыльями машет, ищет, куда б ужалить побольнее. Мир уже забыл о «Попаданцах новой эпохи», но нет же, нужно обязательно напомнить, поднять общественность на уши.
Она хватает меня за руку. Остолбенев от такой наглости, я оборачиваюсь, вырываюсь сильнее, чем следовало бы. Не удержавшись, она падает на колени.
– Извини, но это очень важно… я хотела…
Сажусь на заднее сиденье машины и прикрываю глаза, чувствуя, как приятно окутывает согретый печкой воздух. Затем достаю сотовый.
«Новенькая Элен – проверьте. Задает вопросы», – отправляю на почту Татьяне Петровне. Разумеется, скоро об Элен будут знать все от и до, иначе клиника понесет колоссальные убытки. Они дают смелые обещания полной секретности и впечатляющие гарантии анонимности, чтобы позволять подобные проколы.
На самом деле – никак не ожидал атаки, а оттого опять накрыло. Пакостно, тяжело на душе. Она у меня давно как мешок, набитый камнями. Спасибо, Элен, за пару новых булыжников. Нужно избавиться от этого чувства, и на данный момент я знаю лишь один для этого способ.
Глава 2
2:13
3:40
4:04
5:16
7:00
Цифры, цифры, цифры. Они повсюду. С ними обязательно считаться, привязываться к расписанию в голове или в электронном ежедневнике, числу на весах, хорошо, если двузначному, годам в паспорте, которых всегда мало или много, но только не столько, сколько действительно нужно. Просто в моей жизни важных циферок чуть больше, чем в жизнях остальных людей. Было когда-то. И острее всего я реагирую, когда кто-то напоминает о том другом времени, когда они значили практически все. Шел обратный отсчет, права выбора будто и не существовало.
ЧуднОе было время, мы только и делали, что готовились жить. Подростки ведь… могут все. Не спать ночи напролет, жрать исключительную дрянь, при этом получать удовольствие от каждого дня, запоминать тонны бесполезной информации, фильтруя по какому-то известному только им принципу.Они верят в интуицию, оттого способны удивлять самих себя и окружающих. Да, подростки могут абсолютно все. Даже придумать мир, которого не существует, и найти способ туда отправиться.
Трофимов останавливает машину напротив «Банка крови». Здесь все, как обычно – побеленное двухэтажное здание, увешенное частенько меняющимися баннерами в стиле «Мир во всем мире», «Мы сильны, когда едины». Сегодня это выполненный в зелено-красных тонах: «Подари жизнь. Ты сможешь». Удивляет только природа. Каждый раз она украшает аллейку перед строением сезонными красками, внося толику новизны в привычные будни.
– Я буду вас ожидать на парковке, как обычно. Как освободитесь, просто позвоните, пожалуйста, подъеду к воротам.
Киваю водителю и иду в здание. Вообще-то сдавать кровь рекомендуется до двенадцати дня, но постоянным донорам делают исключение. Регистратура, обязательный анализ крови, короткий стандартный разговор с врачом и, наконец, медсестра Алёна Михайловна кивает мне и указывает на удобное кресло в специальном кабинете, прокалывает предплечье, просит поработать кулаком.
– Опять этот парень с неуловимыми венами, – подмигивает мне она. Затем вдруг спохватывается: – Это уже который раз, говоришь, за последние полгода?
Пожимаю плечами. Она смотрит в карту.
– Четвертый! Господи Боже мой! Как тебя врач допустил-то вообще? Совсем совесть потеряли, не люди, а роботы в белых халатах! Да тебя ж выжмут такими темпами до капельки! Послушай, – смотрит в мою карту, – Константин Игоревич, мужчинам разрешается становиться донорами не чаще пяти раз в год. Пяти!
Показываю ей большой палец. Она добрая тетка, хоть и попадает в мою вену обычно с третьего раза. И прекрасно знает, что, будучи обладателем самой редкой группы – четвертая отрицательная, я смогу заявляться сюда столько раз, сколько потребует моя совесть. Хоть каждые полтора месяца, пока ноги носят. И никто не осмелится отказать. Может, после донации я пару ночей хорошо сплю? Может, это важнее для меня, чем головокружение и слабость?
Пятнадцать минут – и свободен. Предплечье аккуратно забинтовывают и вручают талон на питание, который уступаю первому попавшемуся человеку в коридоре. Во мне меньше крови, а вместе с тем и вины.
Что ж, Элен, можешь порадоваться, воспользовавшийся моей сегодняшней кровью человек своим спасением обязан именно тебе. Ну до чего же наглая девица! Скорее бы ее вышибли из клиники.
Пунктуальный Трофимов уже ждет у ворот, он выключает музыку, когда я сажусь в машину, оборачивается в ожидании указаний. В салоне пахнет мятой и детской жвачкой, я откидываюсь на сиденье, зажигаю сигарету – теперь можно – отпиваю пепси из банки.
– Будете где-то обедать? Или домой?
Протягиваю ему сотовый с адресом, Трофимов кивает, как и обычно не задает вопросов, держа свое мнение при себе. Сквозь открытое окно в «Q7» проникает сырой воздух, ветер щекочет лицо, кусает уголки глаз, слезящихся от сигаретного дыма, летящего, несмотря на все попытки выпихнуть его на улицу, прямо на меня. Курю вторую подряд, после чего чувствую легкую тошноту и, наконец, голод. Он зарождается где-то под ребрами, мелкими бритвами режет желудок, отчего мысли в голове становятся каким-то ошалелыми. Эльза привыкла ко мне такому, слегка бешеному. В обычном состоянии я к ней не езжу, дабы не испортить имидж.
Когда я в обычном состоянии, то сам себя не выношу. Куда уж Эльзе.
Пишу ей: «К тебе можно сейчас?».
Отвечает тут же: «Жду».
Иногда кажется, что она только этим и занимается – ждет меня каждую минуту. Всегда готова, начеку, весела и красива.
Такая уж жизнь сейчас, кругом Элены да Эльзы, попробуй докопайся до настоящего имени. А есть ли они вообще, девчонки, называющие при знакомстве настоящие имена? Наверное, где-то есть, не зря ж ежемесячно выходит новая мелодрама о великой и всепобеждающей любви, собирающая толпы в кинотеатрах. Наверное, их кто-то смотрит, раз продолжают снимать. Может быть, однажды я просто свернул не туда, раз тошно от всего этого показушного счастья.
Эльза рада мне, но выдает это тем, что вздергивает левую бровь. У нее потрясающие, брови, живущие собственно жизнью на смазливом свежем личике. За этим я к ней и езжу, полюбоваться тем, как она ими играет. Запредельная мимика. Ну и за лаской, конечно.
– Хочешь выпить? – спрашивает она, обнимая меня, пробегая кончиками пальцев по затылку. Привстает на цыпочки, прижимаясь своей грудью к моей. Скучала. Тянется ко мне каждой клеточкой.
Кладу ладони на ее бедра, поглаживаю, склоняюсь и целую в лоб. Она красивая, большое удовольствие просто смотреть на нее, а мне уже несколько лет разрешается еще и трогать.
Посреди спальни расположена громадная кровать, половина которой завалена книжками с изображением перекачанных мужиков, голых по пояс или… вообще голых. Как бы это развидеть теперь… перед процессом. Названия тоже под стать, в основном на английском. Эльза не любит смотреть порно, но читает его, кажется, без остановки.
Кидаю на свободную половину кровати презервативы.
Показываю, чтобы раздевалась – Эльза понимает язык жестов. Я столько плачу ей, что она даже не поскупилась на специальные курсы. Такие, как она – умеют расставлять приоритеты. Они берут от жизни все. И прогибаются там, где нужно прогнуться, потерпеть, ради высшей цели.
После действия она подкуривает для меня сигарету, протягивает, сжимая тонкими наманикюренными пальчиками с длинными острыми ноготками. Она никогда не курит, вообще не выносит запах табака, а мне разрешает делать это прямо в спальне. Она вообще мне разрешает все, называет ласково «слабостью», думая, что я не слышу.
– Опять сдавал кровь? – указывает на забинтованное предплечье.
«Отвали», – отмахиваюсь.
– Странные ощущения, когда мужчина на тебе бледный, еще немного, и свалится в обморок.
«Не свалился же. Или есть на что пожаловаться?»
Она легонько шлепает меня по щекам, затем наклоняется и целует в висок.
– Не на что. Но… приезжай не только после «Банка крови», хорошо? В любое время. Тебе здесь всегда рады, ангел мой.
Поднимается и накидывает полупрозрачный халатик на хрупкие плечи, завязывает волосы в высокий хвост и идет в кухню. У Эльзы шикарная квартира, которую оплачивает ее постоянный любовник. Понятия не имею, почему она со мной спит, причем всегда приглашает к себе. Возможно, она настолько хороша, что ее любовник согласен терпеть в своей постели еще одного мужчину? Мне, честно говоря, похрену.
Мысли навязчиво возвращаются к новенькой. Интересно, откуда ей известны кодовые шифры «Попаданцев новой эпохи»? На первых страницах поисковика они не отображаются. Чтобы отрыть такого рода инфу, необходимо провести нехилое расследование. Зачем она придумала историю с изнасилованием? Что ей вообще от меня нужно?
– Ты как, в порядке? Может, тебе обед разогреть?
Показываю, что не надо. Быстро одеваюсь, салютую Эльзе «до встречи», и выхожу на улицу, ищу взглядом Трофимова. Голова кружится с каждой минутой сильнее, теперь точно нужно пообедать.
Делаю знак – домой. Его Трофимов знает, хотя на языке глухонемых, разумеется, не общается.
– К вам, или к Антону Игоревичу?
Дважды быстро ударяю ладонью по груди. Пора домой, спать. Через телефон заказываю в ближайшей пиццерии пару пицц со скорейшей доставкой на дом.
Напоследок Эльза сказала, что мне нужно лучше беречь себя, и я знаю, что именно она имела в виду. Обладателей четвертой отрицательной группы крови всего пять процентов от шести миллиардов живущих на планете. Нас мало, но мы не перестаем попадать в передряги, а без пары литров донорского материала не из всех из них можно выбраться. Теперь, когда переливают кровь группа в группу, особенно остро встала проблема с поиском доноров.
С Эльзой мы познакомились как раз в том самом «Банке крови», где меня сегодня в очередной раз трижды продырявили. Она тоже почетный донор. Чаще всего ими становятся те, кто научился ценить. А жизнь… она ведь как учит? Больно. Когда двадцать лет назад младшая сестра Эльзы попала в беду, нужной крови не оказалось. Искали – не нашли. Эльза стабильно четыре раза в год сдает плазму. Жаль, что двадцать лет назад мне было всего два года, и я не мог помочь ее сестре.
Быть заводиком для производства жизни, – отличный повод чувствовать себя полезным. Обронили где-то смысл жизни и не можете найти? Смело хватайте мой! На всех хватит.
Отпускаю Трофимова у третьего подъезда двадцатиэтажного дома, в котором живу почти год. Продавец в магазинчике подвального типа по привычке, завидев меня, кладет на прилавок сигареты, хлеб, молоко. Паспорт не спрашивает, хотя первые полгода ежедневно требовал предъявить, вероятно, считая меня уникумом, который с годами лишь молодеет. Со временем он привык ко мне, а я к нему – чем не зона комфорта? Никогда не съеду с этой квартиры.
В лифте сегодня убирались, даже зеркало почистили. И выгляжу я действительно паршиво, нужно завязывать с экспериментами и лучше питаться. Тру покрасневшие глаза, пока двери не расходятся на последнем этаже. Посплю немного и за работу, дедлайн опасно поджимает.
Странно, но входная дверь закрыта на два оборота, хотя обычно я всегда ленюсь, и проворачиваю ключ единожды. Замираю на мгновение – может, сразу вызвать полицию?
А, к черту. Открываю, захожу, включаю свет и застываю на пороге. В квартире адский погром. Шкаф-купе вырван из стены, упал поперек коридора, перегородив его, одежда валяется в полном беспорядке в куче с проводами, обувью, чашками, разбитой техникой. Кругом стекло, оно противно хрустит под ногами, аж зубы сводит. Для верности все это безобразие щедро полили красной и зеленой красками – приходится зажать нос, чтобы вытерпеть.
Вот теперь точно пора вызвать полицию, но я медлю. Вместо этого, как завороженный, делаю несколько шагов вперед. Берусь за косяк, потому что ноги слегка подкашиваются. Закуриваю и, наконец, захожу в комнату. Картина здесь такая же – даже люстра на полу валяется сорванная, не поленились же, и натяжной потолок порезан и ободран, свисает унылыми лохмотьями почти до пола. А на стене крупными буквами красной краской выведено: «Четыре ноль четыре».
Траханая реальность вновь закатывает под асфальт.
О чем я там говорил раньше? О зоне комфорта? Сегодняшний день ее полностью уничтожил.
Просто стою и смотрю. Проедь мимо поезд – не замечу, клянусь.
Короткий смешок вырывается изо рта, и я глушу его ладонями, зажимая губы, обрывая поток нецензурщины, которая так и норовит политься.
Остальные стены изрисованы теми же цифрами, только в зеленом цвете. Поворачиваюсь на месте, вижу их снова и снова, машинально начинаю считать. Четыреста четыре четверки, вполовину меньше нулей.
Начинается. Снова.
С психу ударяю кулаками по стене. Тру рукавом одну из надписей – краска размазывается, но скорее пачкает, чем стирается. Что за хрень опять происходит?! Да сколько можно уже?! В голове бахает, перед глазами белые вспышки и изогнутые линии, плывут следом за взглядом, которым скольжу по стенам снова и снова. Входная дверь теряется, знаю, где она, но добраться не могу. Тушу выпавшую изо рта сигарету ногой, достаю новую. Надо умыться.
Ванная изрисована в том же стиле больного на голову уличного художника, обрываю себя, так как машинально снова начинаю считать цифры. Без того знаю, сколько их. И на зеркале, разумеется, словно кровью, красной краской выведено пресловутое: четыре ноль четыре. А ниже надпись: «Что же это означает? Кто подскажет? Секрет откроет? Кто за несколько часов себя к боли подготовит?». И ниже приписочка: «Верный ответ: ТЫ».
Смотрю на свое отражение, изрисованное чужой рукой. Дышу. Дышу. Умываюсь. Конца не будет. Либо я их отымею, либо они меня.
Ждать нельзя, этой девчонке – кто она там такая: журналистка, фанатка, детектив – с псевдонимом Элен – конец. Раз не захотел с ней разговаривать, они решили припугнуть? Что ж, я покажу им, на какие поступки способен запуганный звереныш. Тушу сигарету о собственное отражение в зеркале, в груди болит по-прежнему сильно, режет, тянет. Валить отсюда надо. И как можно скорее.
В шкафу не осталось ни одной вешалки, одежда на полу, вымазана, испорчена. Даже не знаю, что прихватить с собой. Фотография стены с надписью уходит адресату, и через секунду брат перезванивает.
– Костя? Я все понял, – его голос натянут, звенит. – Высылаю машину. Жди у подъезда. Никуда не уходи. Квартиру не запирай, сейчас направлю к тебе полицейских.
Отключаюсь, оглядывая помещение еще раз. Пишу Антону: «Я поеду на дачу. Слишком опасно, сам знаешь, не за чем волновать твоих. Не обсуждается».
***
Глоток свежего воздуха проясняет мысли. День близится к вечеру, темнеет. Фонари зажигаются, их тусклые лампы освещают спешащих с работы соседей, волочащих неподъемные пакеты с логотипом ближайшего супермаркета. Здороваюсь кивком головы, пытаюсь изобразить вялую улыбку. Старушка с клюкой и резким нравом, как обычно, проходя мимо, сетует, какая невоспитанная нынче молодежь – ни поздоровается, ни про здоровье не спросит.
Знали бы они все, что сегодня в подъезде орудовал… кто? Маньяк? Подражатель? Уничтожил обстановку в квартире, исписав ее дьявольскими надписями, значащими так много для тех, кто в курсе.
За подобные шутки следует отрывать головы, и на этот раз я настроен решительнее, чем когда-либо.
***
Сурдопереводчика у полиции, разумеется, нет и не было никогда, поэтому сажусь за сочинение, я ведь вроде как глухонемой. Вывожу на листе дату, время, подробно расписываю, где был, что делал (минуя Эльзу, конечно), момент возвращения домой и то, что обнаружил. Про Элен пока ни слова, хочу лично добраться до змеи, а полиция может спугнуть девку. Видел ее работу в клинике, слезы лились – успевай ведро подставлять. У полиции, конечно, есть свои методы, но у девчонки, судя по всему, хорошая крыша, раз она пошла напролом.
Кто стоит за новой волной травли? Зря они подсунули мне девчонку, с нее и начнем раскручивать клубочек, авось, внутри что-то ценное обнаружится.
О чем она там рассказывала на собрании? О нападении? Что ж, я ей устрою повод приходить в клинику снова и снова. Завтра ее слезы будут искренними.
