Текст книги "Любовь как закладная жизни (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 51 страниц)

Во дворе, судя по гаму, носился Плюх, давно выросший в матерого пса, а продолжающий беситься, как тот щенок, что в первый же день устроил переполох во всем доме, окатив Агнию водой и подняв их с Вовкой на ноги из-за ее визга. Видно, прицепился сейчас к Лысому, заскучав гонять бездомных котов, что часто забредали на их участок. Вячеслав даже встал, собираясь выйти на крыльцо, глянуть, когда двери кабинета открылись без всякого стука, и на пороге замаячила Бусинка. Да еще с таким лицом, что у Боруцкого в голове зашумело и как-то холодно стало, хрен знает с чего.

– Привет, – слабо улыбнувшись, его жена неуверенно дошла до свободного стула и села на тот, не глядя Вячеславу в глаза. Глубоко вздохнула, почему-то нервно потирая ладони.

– Бусинка? Ты чего вскочила, рано ж еще, – ощущая растерянность, он почесал пальцем бровь. – Ты же устала вчера, вроде…

– Вячек…

Прервав его, Агния с какой-то дури вдруг подхватилась со своего стула. Подошла к нему впритык и крепко обняла, будто прячась лицом у него на шее. Крепко сжала его футболку в своих кулачках. И снова как-то прерывисто и нервно вздохнула.

У него в затылке чего-то дергаться начало. И за грудиной сжало. По правде сказать, за эти семь лет Вячеслав так и не избавился от привкуса того дикого и беспомощного страха, который испытал однажды, осознав, что может потерять свою Бусинку по совершенно независимым от него обстоятельствам. Каждый день он засыпал лишь после того, как несколько минут вглядывался в ее лицо, и убеждался, что все хорошо, и малышка не выглядит измученной или усталой. И каждое утро он первым делом присматривался к ней. Два раза в год Вячеслав заставлял ее проходить полное обследование, и каждый раз напряженно ждал результатов, хоть за эти годы больше ни единого раза в ее анализах не было каких-то отклонений. Она ворчала, смеялась и недоумевала, совершенно не понимая, почему он так жмет на это, а Вячеслав ничего не объяснял. Просто таскал ее на анализы и дарил потом подарки, благодаря за то, что жена терпит его «тараканов» довольствуясь невнятным: «лучше провериться».

Вот и сейчас его тряхануло, потому как держа ее в руках, он очень хорошо ощущал, что его Бусинку телепает.

– Эй? – он погладил ее по щеке, безуспешно пытаясь заглянуть жене в глаза. – Малышка, ты что? Тебе нехорошо? Может ты еще все-таки ляжешь, загонял тебя Мишка с этим диском. На ходу в последнее…

– Вячек, я беременная, – прервав его, выдохнула Бусинка ему в шею.

– …время засыпа… Чего? – он оторопело застыл. Даже моргнул пару раз и уставился на ее светлую макушку. По ходу Вячеслав вообще не врубился в то, что она сказала. Вон, чего послышалось. – Ты чего?! – Вячеслав приподнял малышку, чтобы наконец-то глянуть ей в лицо. – Это… Как это? – начал было он.

А она на него так глянула, короче, он сам не понял, то ли смущенно, то ли испуганно. То ли еще чего. И вспомнилось, что врач сказал его Бусинке перерыв в таблетках сделать. А у них резинок не было. А у него крышу от нее и сейчас срывало так же, как и раньше. Если не сильнее, потому что еще роднее, еще ближе Бусинка ему была. Часть его самого. И нет, он не сглупил, и следил, и вышел, несмотря на искус и ее недовольно сморщившуюся мордашку. Хотя сама малышка испытала оргазм, он обеспечил это в первую очередь. В общем, вроде все путем должно было бы быть, а по факту…

– Слушай, ты уверена? – глубоко вдохнув, Вячеслав снова глянул в глаза жене.

Она кивнула с какой-то потерянной улыбкой, притаившейся в уголках рта.

Он выдохнул:

– Блин. Так. Ты, главное, не переживай, Бусинка, – Вячеслав притянул ее к себе, позволив спрятать лицо на груди. – Мы решим, я тебе говорю. Все путем будет…

– Нет, Вячек, – она запрокинула голову и поймала своими ладошками его лицо, заставляя смотреть на нее. А сама глядела с каким-то отчаянием. – Послушай. Я знаю, что ты не думал, и не хотел… Но… Если уж Бог дал… Я хочу ребенка, – зажмурившись, словно прыгая в ледяную воду, выдохнула она.

Вячеслав в некотором отупении уставился на нее, ощущая себя тормозом.

– Чего? – ну точно, как дебил, переспросил он.

– Я люблю тебя, Вячек, правда И знаю, что ты, наверное, не хотел ребенка, и не хочешь… Только я не буду ничего делать, не сердись. Но я хочу…Очень хочу твоего ребенка. Маленького и… и просто, он же твой. Наш, – его девочка вновь прижалась лицом к его груди.

Как раз там, где сейчас лихорадочно бухало его сердце.

Вячеслав не то, что не хотел, он даже не думал о таком никогда. Ну, серьезно, у него была Бусинка. Его девочка, его жена, его любимая. Она была для него всем. Все мысли Вячеслава были о ней. О ее здоровье, благополучии. Он бы что угодно сделал и положил на то, чтоб с Бусинкой все нормально было. Дать готов был ей все на свете. А это… Блин, да она слабая у него такая. Он же постоянно следит за тем, нормально ли она питается и на воздух вытягивает. И просто, кутает, чтоб не простыла, не дай Бог.

А тут беременность. Да Бусинка же хрупкая такая. А это, небось, просто так для здоровья не пройдет. И вообще, ну нафига им еще кто-то? Еще и орущий, мокрый и внимания надо будет куча…

Но глядя на ее напряженное личико, Боруцкий просто не мог высказать это все вслух. Не мог даже попытаться настоять на чем-то. Блин, да он вообще ничего сказать не мог.

Еще раз резко выдохнув, он отпустил свою жену и уселся на край стола. Растер лицо руками, кожей ощущая, что она стоит и глядит на него в напряженном ожидании, и крестик свой теребит. Блин. Да. Навряд ли, чтоб Бусинка согласилась на то-то иное, кроме как на «родить». Хоть он, ну хоть стреляйте его, не мог пока представить, чего и как тут выйдет. И все же, Вячеслав нашел в себе силы поднять голову и глянуть на свою жену:

– Мы сначала посмотрим, чего врачи скажут, – наконец, как-то без особой уверенности, прохрипел он.

А Бусинка его чуть на стол не завалила, налетев с такой радостной мордашкой, что в кабинете посветлело, кажись. И так крепко обняла… М-да, и как тут откажешь?

Верный своему решению, Вячеслав потянул малышку в больницу чуть ли не сразу же. Возможно, лелея в душе надежду на то, что Леха или кто-нибудь из консультантов однозначно заявят, что им даже думать о ребенке нечего. Тогда это не было бы его решением. Потому что сам Вячеслав просто не мог отказать своей Бусинке ни в чем, хотя его конкретно нервировала мысль о вероятном появлении ребенка. Ну не так просто было с этим что-то, и все. Он не мог себе этого представить, при том, что вроде бы не страдал нехваткой мозгов или воображения.

Но всем его ожиданиям не суждено было сбыться. Врачи не то, что не запретили, а всеми руками поддержали готовность Бусинки рожать. И не видели причин запрещать ей вынашивать эту беременность. Единственное, сомневались, что она сама окажется в состоянии родить при своем изящном строении, но даже тут не торопились с окончательным заключением.

А Вячеслав, почему-то ощущая себя каким-то дебилом, никак не мог понять, когда же потерял контроль над происходящими событиями и почему сейчас не может ни во что «въехать»? Однако даже не пытался об этом заикнуться или во что-то вмешаться, потому что его Бусинка просто-таки светилась, отвечая на все вопросы врачей и сама выслушивая их советы и рекомендации. Вряд ли и у слепого остались бы сомнения в том, насколько она хотела этого ребенка. А он никак не мог сопоставить все: и это ее желание, и сам свершившийся факт. Смотрел на жену, которой сейчас на какой-то ляд делали УЗИ, в чем-то там удостоверяясь, а Бусинка то и дело пыталась приподняться и заглянуть на экран монитора, словно надеялась чего-то разобрать в этих черно-бело-серых пятнах. Чего, спрашивается? Вячеслав, вон, как идиот, во все глаза на этот монитор пялился, а все равно ничего различить не мог. Но смотрел. А видел малышку свою, как она к нему первый раз пришла: девчонка, которой «почти шестнадцать» исполнилось. И ту, немногим старше девочку, которая его на крыше целовала, а потом научить всему просила. Господи, да разве сейчас его Бусинка старше? Девчонка еще, ну куда ей ребенок?! Да что она видела? Что успела? Еще и половины того, о чем его малышка мечтала, они не успели сделать. И с карьерой этой ее – только три диска выпустили. И показать ей Вячеслав еще столько хотел.

А теперь что? Куда? Каким боком?!

И все-таки он молчал, потому что зародилось у него внутри стойкое подозрение, что, несмотря на то, что не заговаривала Бусинка об этом ни разу, даже не заикалась – но хотела его девочка дитенка. Капец, как хотела, судя по всему. Отчего ему не говорила? Фиг знает. Но кто, не желая ребенка, будет вот так в монитор непонятный заглядывать и улыбаться до ушей?

Видно и врач думал так же, и с благожелательной улыбкой чего-то там пытался объяснить, а малышка жадно слушала.

– Единственное, пол ребенка пока смотреть не будем. Лучше уже, чтоб не ошибиться, мы позже, на двадцатой-двадцать второй неделе глянем… – попытался было заикнуться врач.

Но Бусинка только отмахнулась:

– Ой, и не надо. Я точно знаю – это мальчик, – заявила она с той же непробиваемой уверенностью, с которой когда-то требовала место в его ресторане. – Даже имя придумала – Леня.

Вячеслав аж откашлялся, заставив малышку оглянуться на него.

Не то, чтоб он опешил. Нет. Офигел просто. Ну, то есть, он вроде и не думал, да и ребенка не хотел. Но «Леня»? Это че за имя такое? Ну, серьезно? Он че, Иванов какой-то? Или Шевченко? Ну кто, с фамилией «Боруцкий», будет сына «Леней» называть? Ну, не серьезно это как-то, совсем. И по фигу, что вырос Вячеслав тут, в этой стране, корни то польские у него из крови никуда не делись. А у него родители поляками были. Вячеслав даже последний год пытался найти какие-то концы и края в польских архивах, в слабой надежде на то, что может, отыщет каких-то родных. Не для себя, даже. Просто подспудно грызла его мысль о будущем. О том, где его малышка совсем одинокой оказаться может. У нее точно никого не осталось, даже из самой дальней родни, это он в первую очередь перепроверил.

Короче, не в том сейчас дело. Вроде и не отличался он национализмом, но блин, «Леня» … это как-то… ну, совсем ему не нравилось. И об этом им точно стоило поговорить, однозначно.

Бусинка закусила губу, видно заметив эту решимость в его взгляде. И Вячеслав бы развил тему, не зазвони у него мобильный. По монитору тут же пошли помехи, как по старому черно-белому телевизору.

– Здесь нельзя пользоваться телефоном, – с укором глянул на него врач. – На двери висит предупреждение.

Да плевать он хотел на эти предупреждения.

Вячеслав и отвечать не хотел, только от Федота ж не отвяжешься игнором. Потому тяжело глянув на умничающего доктора, он показал Бусинке, что будет в коридоре, и поднял трубку:

– Ну?

– Ну что, эти опять обнаглели. Шамалко прет, Мелешко прав был, он своих людей пхает, ни на что не глядя, ни границы, ни договоренности не уважает, – друг говорил отрывисто и раздраженно.

Вячеслав хрустнул пальцами, ругнулся:

– Ладно, ты знаешь, что делать. Мне сейчас, реально, не до этого, – раздосадовано отмахнулся Вячеслав, чуть толкнув двери. И зачем-то пялился через щель в двери все на тот же дурной монитор.

– А вы где, кстати? – Федот казался несколько раздраженно. – А то я приехал, а Лысый че-то мнется и ни фига мне толково сказать не может…

– В больнице. Я тебя потом наберу, – попытался отвязаться Вячеслав от назойливого интереса Федота, видя, что Бусинка начинает подниматься.

Федот молчал секунд тридцать. А потом напряженно откашлялся:

– Ты же ее только полтора месяца назад тягал на обследование, Слав. Что-то опять нашли?

О-па, он и не думал, что Андрюха такое решит. Вячеславу даже смешно стало, хоть сейчас, в принципе, юморного мало виделось в ситуации.

– Она беременна, – решив не юлить, с ходу бахнул он Федота «новостью».

В этот раз друг молчал минуты полторы. Прочистил горло. Даже выругался. А потом аккуратненько так спросил:

– И как малышка к этому относится? – явно намекая на то, о чем и Боруцкий в первый момент подумал, уточнил Федот.

– А она имя сыну выбирает, Андрюх, – прояснил он ситуацию.

– Ага… – Федот вновь помолчал. – Слушай, может, ты ей объяснишь… – начал было он. – А, блин, ты же все равно упрешься рогом, – сам себя прервал друг, видно поняв, что убеждать Вячеслава в том, насколько это и сейчас «не умно» – бесполезно.

– Бусинка хочет…

– Я понял, – оборвал его Федот. – Я все понял, – со смиренным вздохом признал он. – Ну, типа, поздравляю. И малышке передай от меня привет, – добавил друг. – Ну, вы, блин, и даете! Головой подумать не могли?! – вдруг возмутился Федот, напоследок видно, и разорвал звонок.

«Ага, дают».

Вячеслав спрятал телефон и растер переносицу ладонью.

В висках как-то подозрительно стучало. И вообще, все было не так. Особенно это имя. Леня. Не, ну никак оно ему не звучало. Однозначно надо это еще с малышкой обсудить и объяснить ей, что и как.

Глава 40

– Малышка, а ты думала, что с концертами твоими, с песнями всеми делать будешь? Ну, это ж, наверное, не так просто. И журналюги опять пристанут, они ж и так все еще крутятся, пытаются узнать, что у тебя в жизни и как. А тут такой повод…

Вячеслав искоса глянул на Бусинку, которая примостилась на пассажирском сидении.

Интерес к личности и жизни молодой певицы возник почти сразу, как только Агния начала выступать. Конечно, видно благодаря тому, что она не преследовала цель эпатировать народ и не особо прислушивалась к советам Михаила, чтоб резко повысить свой рейтинг, этот интерес пишущей братии был не особо выражен. И все же, чем больше проходило времени, чем больше песен Агнии звучало в эфире, тем более любопытными становилась пресса. Это доставляло массу неудобств и самой малышке, и Вячеславу с Федотом, которые прилагали все возможные усилия, чтобы сохранить в тайне то, чего ну никак нельзя было открывать. Пришлось даже потихоньку прижать кое-кого из старых контактов, пригрозить отдельным личностям, но, в конце концов, большая часть журналистов вроде бы смирилась с версией о том, что Агния Сотенко не желает выносить свою жизнь на публичное обсуждение. Да и существовало достаточно иных объектов интереса, которые куда чаще радовали прессу скандалами. Агния же не давала никакой пищи для журналистов, кроме как того, что полностью скрывала свою жизнь. Впрочем, может еще и потому, что его малышка изначально выбрала не попсовый формат своего творчества, ей это удавалось. Однако беременность могла всколыхнуть новую волну интереса к Агнии и ее личной жизни. И удастся ли в этот раз все замять, Вячеслав еще не знал.

Но он не говорил об этом раньше, с утра. Он молчал. Молчал, пока они шли по коридорам больницы, и она просто лучилась эйфорией. Молчал, когда Агния опять говорила с врачом. И даже когда они сели в машину, собираясь ехать домой, он ничего не говорил. А вот сейчас, проехав почти половину дороги, решил-таки выяснить. И не пытался переубедить, вроде. Просто интересовался.

Бусинка перестала вертеть в руках бумажки, которые ей дали в больнице, со всеми этими рекомендациями и заключениями, и посмотрела прямо на него. Прикусила губу, а потом так как-то улыбнулась, совсем непривычно для Вячеслава, будто бы она знала что-то об этом всем больше него самого. Протянула руку и обхватила его ладонь, удерживающую руль:

– Я думала об этом, Вячек, – малышка чуть подвинулась и прижалась лбом к его плечу. – Ты только не сердись на меня, пожалуйста, – она повернулась, заглядывая ему в лицо снизу вверх. – Хорошо? Я думала и…

Вячеслав поджал губы и хмыкнул. Юмористка, блин. Да когда он, вообще, мог на нее сердиться? Бусинка как придумает. Протянув одну руку, он погладил ее щеку. Малышка тут же вцепилась в его ладонь своими пальцами.

– Я больше не буду петь, Вячек, – вдруг огорошила его Агния.

– Чего?! – он не заорал. Нет. Просто немного повысил голос. Но что опешил – это точно. – Это как это?! Петь не будешь? Да ты же только это всегда и хотела?

– Неправда, – Бусинка улыбнулась, по ходу совсем не испугавшись его ора. – Только петь я хотела, пока тебя не знала, – лукаво улыбнулась его жена. А потом вздохнула и стала серьезной. – Правда, Вячек. Я думала об этом, и поняла, что вот этого: тебя, нашего ребенка, нас вместе – я хочу больше, чем даже петь. Это важнее, понимаешь? – она снова попыталась заглянуть ему в глаза. – Ты не сердись, я помню, сколько денег в это вложили, и сколько сил, работы, но…

– Блин, вот это меня меньше всего сейчас колышит! – ругнулся Вячеслав глядя на дорогу.

Нет, он косил взгляд на нее, ясное дело. Он всегда на свою Бусинку смотрел. Просто сейчас не мог сделать это прямо. Не был уверен, что малышка не разгадает его мысли.

Ребенок был чертовски большой проблемой. Капец, насколько большой. Вячеслав до сих пор девочку свою ото всех таил и прятал, хоть уже больше шести лет был типа «законопослушным и уважаемым» гражданином. Депутатом горсовета. Только сильно много хвостов из прошлого за ним тянулось. Дела, которые он не хотел и не видел толка бросать, пусть и свел свою роль к функции контроля. Потому и продолжал прятать ото всех жену. А тут дите… У него и Бусинка за себя не шибко постоять может, а ребенок, это полный абзац. Если кто-то узнает, кто именно ее муж и отец этого…

– Леня? – откашлявшись, хрипло поинтересовался Вячеслав, так и не глянув прямо малышке в глаза.

Все знал, все понимал. И то, что Федот имел в виду – сек. А все равно – не мог ей отказать. Если она и от пения своего отказаться готова была…

– Тебе не нравится? – Бусинка снова улыбнулась и попыталась спрятать эту улыбку.

– Как посмотреть, – издалека так начал Вячеслав. – Может, стоит еще подумать, малышка? Ну, чтоб варианты были. И девчачья имена, врач же сказал, что сейчас…

– Нет, Вячек, у нас мальчик, честно, я не знаю почему, но уверена в этом. – Ее ладошки накрыли живот Бусинки, пока она сама смотрела ему в глаза все с тем же знанием и весельем. – Просто, я когда поняла, что беременна – поняла и то, что мальчик. И что Леня. Я и не выбирала имя, если честно, оно само выбралось как-то.

Само выбралось. М-да, хрен редьки не слаще.

– Ну так, может, стоит поглядеть, книги там полистать, или по интернету пробить имена всякие? – осторожно «забросил» он пробный камень. – Это ж на всю жизнь, Бусинка…

– Тебе точно не понравилось, – рассмеялась она.

Он передернул плечами, не вдаваясь в подробности. Не хотелось ее расстраивать.

– Вячек, я смотрела значение, оно хорошее. Сильное. Подходит твоему сыну. Нашему, – малышка опять погладила его по руке на руле, будто решила, что он кипишует и его надо успокоить.

Ну, не то, чтоб Вячеслав был в совсем адекватном настроении, но и не настолько же выпал в осадок, чтоб его надо было успокаивать.

Или настолько? Как-то он не брался утверждать.

– Ну, не знаю, Бусинка, как-то оно так звучит, – все же не сдавал он своих позиций. – Нельзя в таком деле вот так сразу решать, надо еще подумать, – решительно, как он надеялся, заявил Вячеслав, свернув к их поселку.

Наше время (2011)

Она не сразу вспомнила, что они «переехали». Проснулась, села, неуверенно оглядываясь и моргая, чтобы прояснить расплывающееся зрение. И все-таки, уже не испугалась так, как пару недель назад: на кровати было знакомое ей постельное белье, которое она сама купила, когда немного пришла в себя и с каким-то отчаянием и горечью осознала, что Вячеслав вообще не задумывался о подобном. Все это время он спал так, не заботясь для себя даже о такой малости.

На краю кровати висела рубашка ее мужа, что так же позволяло Агнии сохранять покой.

И все-таки, сам Вячеслав был не здесь. Учитывая то, что он отчаянно старался перевезти все их вещи именно сегодня, организовав для этого все и всех. Возможно, он и сейчас что-то расставляет или разбирает, не доверяя тем, кого можно было бы нанять для этого. Проблема состояла в том, что как и раньше, Агния и во сне ощущала отсутствие любимого рядом.

Поднявшись, она взяла с постели легкий халат и, не завязывая, сжала полы рукой. Здесь, в отличие от их старой квартиры, имелись кондиционеры. И они работали, потому Агния чувствовала зябкость.

Осторожно, придерживаясь за стены, еще не ориентируясь в этом доме, она вышла из спальни. И легко улыбнулась, почему-то подумав, что это похоже на какой-то ритуал. Сколько раз она вот так бродила ночами по их старому дому, когда дела, в которые Вячеслав не желал ее посвящать, не давали мужу спокойно отдыхать около нее? Там она чуть ли не на ощупь знала каждую половицу. Видно, пора и тут все так изучать.

Свет горел в одной из комнат на первом этаже, видно, именно там Вячеслав и сидел. Однако, толкнув приоткрытую дверь, Агния с удивлением увидела, что мужа здесь нет. Впервые за это время в ее душе возникло беспокойство, но она очень постаралась не поддаться. И зашла в комнату, заметив, что стеклянная дверь прикрыта не до конца. Вероятно, Вячек вышел на улицу. Во всяком случае, она пыталась успокоить себя этими мыслями. Но на середине комнаты, так и не дойдя до двери, остановилась, увидев фотографии, разложенные на всей поверхности стола. И на диване. И на стульях. Все те фото, которыми были обвешаны стены ее спальни. Все те, что Вячек забрал из их старого дома.

Не уверенная, что знает, зачем это делает, Агния подошла к столу, рассматривая эти снимки. Казалось бы, все эти дни их видела, а как и с теми шрамами на теле Вячеслава – не разбирала, на что именно смотрит. Потому что не хотелось вспоминать. Слишком больно было. Слишком много того, что она не в состоянии была снова ощутить.

А сейчас – посмотрела. Так, что увидела все, даже то, чего на снимках не было, но она помнила, как лаял Плюх, догоняя ее на берегу этого ставка, куда Вячеслав и Федот выезжали, когда хотели поохотиться. И как они сидели на раскладных стульях на веранде небольшого деревянного дома, наблюдая за ее весельем, и сами улыбались. Уставшие, потому что весь предыдущий вечер, да и ночь, практически, бродили по лесу, выслеживая своего кабана. И ведь выследили. Правда, Агния не решилась посмотреть на их добычу. Она и когда они на уток охотились, нервничала, а уж тут. Зато теперь, была весела и счастлива, что они вернулись целыми и невредимыми. И сами – довольные до чертиков. Один Вова немного грустил оттого, что пропустил самое интересное, охраняя Агнию, пока остальные выслеживали дичь. На что Вячеслав пообещал парню, что сегодня вечером он сможет пойти с Федотом. Сам Вячеслав наохотился, лучше с Бусинкой посидит вечер. А в тот момент она так веселилась, носясь по самой кромке теплой воды, отпрыгивая и уклоняясь от заливающегося веселым лаем Плюха.

Или, вот, как кружили снежинки вот в этот день, в начале декабря, когда ей было девятнадцать. Настоящая метель. За несколько часов весь двор засыпало так, что ноги Агнии грузли по колено. Но это не помешало ей выскочить на улицу: почему-то дико, по-детски хотелось сделать снеговика. Да и Вячека дома не было, он еще утром уехал куда-то с Федотом, а Агния устала наблюдать за таким великолепием из окна. Вот и выбежала. И три часа провела на улице под добрые подшучивания Вовы, сделав не одного, а целый клан снеговиков, даже совсем крохотных. А потом она рухнула в снег, раскинув руки и ноги. Тут ее Вова и сфотографировал.

Только на снимке не было видно того, что случилось дальше: как навис над ней Вячеслав, почему-то оставивший машину снаружи. И как он орал на нее за то, что в снегу валяется, и что без перчаток, и что столько в снегу возилась, что пальцы заледенели и побелели совсем. И как он ее из этого сугроба вытащил и в дом отнес, как матерился, крутя ручку термостата. И как потом, когда ее руки начали отогреваться, когда пальцы отекли и так безумно болели, и их кололо, чуть ли не жгло с такой силой, что она губы закусывала, Вячек держал ее ладони под холодной водой. И целовал щеки, собирая слезинки с ресниц. И пальцы эти целовал. И какао варил, потому что ей приспичило: Агния сидела на табурете, так и закутанная в одеяло, и рассказывала Вячеку, что и как делать. А он готовил. Никогда, наверное, какао не приправляли таким количеством мата. И шоколада. И никогда, как сейчас казалось Агнии, она не пила ничего вкуснее этого напитка.

Смаргивая слезы, она смотрела на другие снимки. Их было так много: десятки, а может и сотни. И везде она, одна она. Столько счастья, воспоминаний…

Тогда, пять, семь, десять лет назад все было проще. Да, и тогда она бывало, боялась. И тогда плакала и мучилась. И не знала, как завоевать любимого. Однако, все равно, было проще. Потому что груз последнего года давил, отравлял все то, что было между ними, всю их любовь. И Агния отчаянно захотела убрать эту горечь, вытравить, переступить через боль и жить дальше. Вздохнуть и отпустить то, что изменить уже ни один из них был не в силах.

На краю стола стояла какая-то коробка. Агния сняла крышку, подозревая, что и там снимки, а ей сейчас хотелось все вспомнить. Все-все. Как тот снег, который она только вспоминала. Как снежные комья, из которых она лепила снеговиков – каждый новый снимок рождал столько ассоциаций, впечатлений, даже запах и вкус. И хотелось еще больше, чтобы заполнить пустоту, прогнать все то горе и апатию, которого было так много.

В коробке и правда оказались снимки, Агния вытащила стопку и посмотрела на первый. Почему-то вначале она даже растерялась – этих снимков не было в квартире. И все-таки Агния их помнила. И все то, что было с этим связано – наверное, никогда не сможет забыть. Совсем недавние фото среди всех остальных. И немного, но…

Она перебирала их одно за другим. Здесь была не только Агния. На этих снимках ее обнимал Вячеслав. Осторожно так, безумно нежно. А его руки, может, даже без осознания самого мужчины, накрывали ее живот, который только-только начал проступать под легким платьем. На одном из снимков даже Вова на заднем плане стоял. И сознание Агнии, словно стремясь убежать от слишком невыносимой боли, рождаемой этими воспоминаниями, с радостью ухватилось за мысль, что у них осталось хоть одно фото друга. Он заслуживал большего за свою преданность и то время, что отдал ей, всем им.

Но все равно она не могла выдержать всего, что несли в себе эти снимки.

Глотая слезы и закусывая губу, Агния отложила их назад, в коробку, и чуть ли не выбежала на двор через стеклянные двери. И тут же увидела мужа – Вячеслав стоял, запрокинув лицо к темному небу, усыпанному звездами. Без рубашки, в одних брюках, босой. И курил. Стоило ей оказаться на улице, как он тут же повернулся:

– Агния? – Вячеслав выдернул изо рта сигарету, тлеющую красным огоньком в темноте и, бросив ту в пепельницу, стоящую на перилах веранды, быстро кинулся к ней. – Что такое, Бусинка? Ты почему вскочила? Не спится на новом месте?

Он обхватил ее руками, крепко прижав к себе. Попытался повернуть к свету, падающему через двери. Наверное, чтобы заглянуть в глаза. Но она уткнулась ему лицом в грудь, душа слезы. Обняла его так же сильно, как муж обнимал ее. И тайком глубоко вдохнула, чтобы голос звучал ровно:

– Все хорошо, Вячек, правда. Хотя, ты прав, на новом месте спится неспокойно, – она выдавила из себя улыбку. А потом еще раз вздохнула и подняла голову, прямо посмотрев на любимого. – Вячек, я очень люблю тебя. Безумно. И все то, что ты делаешь – это…, – Агния сглотнула. – Это так безумно много…

Он собрался прервать ее. Нахмурился. Насупил свои брови. Но Агния прижала пальцы к его губам, мешая Вячеславу.

– Я стараюсь, любимый. Господи! Я очень стараюсь. Больше всего я хочу, чтобы у меня вышло оправдать все ожидания, чтобы опять все стало так, как было. Но думаю, что у меня одной не выйдет. – Она на секунду зажмурилась.

– Ты не одна, Бусинка, – хрипло зашептал Вячеслав, держа ее слишком крепко. – Не одна. Я…

– Вячек, – она сильнее прижала свои пальцы. – Мне нужна помощь. Профессионала. Того, кто действительно знает, как помочь мне пройти это все. Как перестать мучить тебя, и себя, и нас.

Психолога нашел Федот. Причем, как обычно, когда его никто не просил и не спрашивал. Друг решил в обычной своей манере помочь им с Агнией, для чего, видимо, и явился на следующее утро ни свет, ни заря.

Вячеслава разбудила звонком охрана. Ребята позвонили, чтобы уточнить, действительно ли внешняя охрана на въезде поселка может пропустить этого посетителя? Тут все обстояло гораздо серьезней с контролем. И хоть Федот вчера несколько раз приезжал и уезжал вместе с Вячеславом, необходимо было сформировать список посетителей, которым разрешен беспрепятственный въезд к чете Боруцких.

Никольский натренировал пацанов, ничего не скажешь. Охрану поселка обеспечивали ребята из агентства, которое он организовал для Соболева. Да и себе, личную охрану, чтобы обеспечить безопасность Агнии, Боруцкий нанял у них же, больше никому не доверяя. Подтвердив личность визитера, он отбросил трубку и опустил глаза, глядя на Бусинку, еще дремавшую на его плече, несмотря на звонок телефона и его разговор. Ее волосы, уже немного отросшие за это время, совсем чуть-чуть, растрепались вокруг личика и так забавно торчали, видно щекоча малышку, потому что иногда она морщила нос и пыталась стряхнуть, не просыпаясь при этом. Вячеслав пригладил ладонью эти непокорные и упрямые пряди, точно, как их хозяйка, когда что-то себе вобьет в голову. Провел тыльной стороной пальцев по щеке, наслаждаясь теплом своей девочки. Она же только вздохнула и сильнее вжалась в его плечо, словно пыталась зарыться в его кожу. Усмехнувшись, Вячеслав крепче обнял ее, прижавшись губами ко лбу Бусинки. Она каждую ночь спала так, часто еще и складывала на Вячеслава руки и ноги, порой почти полностью забираясь сверху. Точно, как раньше. А ему все равно было мало этого ощущения, он еще не насытился, не напитался тем чувством, как она прижата к нему крепко-крепко. И если честно, иногда сомневался, что после этого кошмарного года, ему хоть когда-то будет достаточно.

Но все-таки сейчас, с неохотой оторвав губы от ее лба, он попытался осторожно отодвинуться. Бусинка тут же нахмурилась и сонно глянула на него сквозь ресницы.

– Федот приперся. – Голос со сна хрипел, а может, виной тому были полпачки сигарет, выкуренных ночью, пока к нему не спустилась малышка. – Пойду, выясню, чего ему надо. Ты еще спи.

Агния, видно совсем не выспавшись, только согласно вздохнула и не особо охотно освободила его плечо. Но тут же устроилась щекой на его подушке, стоило Вячеславу сесть.

– Вам ничего не надо? – сонно поинтересовалась его малышка, зарываясь глубже в простыню.

Он усмехнулся:

– Мы взрослые мальчики, малышка, как-то разберемся, – еще раз поцеловав ее, теперь в щеку, он укрыл ее плечи, помня, как Бусинка мерзнет теперь, хоть кондиционеры были выставлены вовсе не на холод.