Текст книги "Любовь как закладная жизни (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)

А потом, кажется, уже засыпая, он ощутил прохладное и нежное, легко-легкое прикосновение ее ладошки к своему затылку. Рука Агнии прошлась по его волосам, кажется, даже не смяв те. Погладила его шею, погнав дрожь по спине Вячеслава. А затем эти пальцы снова поднялись и стали поглаживать его виски, затылок, макушку в такт неслышной музыке, под которую она пела все новые и новые песни уже без его просьб.

Наверное, она решила, что он спит.

А вот сам Вячеслав не знал – спит, бредит или бодрствует. А может это та самая «белка», прихода которой Боруцкий так опасался в начале вечера. Но подниматься, вставать, хоть как-то двигаться – не хотел. Он вдруг понял, что ни за что на свете не помешал бы сейчас ей гладить его голову. Словно эти легкие касания успокаивали и усмиряли то дикое и темное, что вертелось у него в мозгу, подогретое алкоголем. То, что так хотелось, но что нельзя было делать. Что могло бы сломать и растоптать ее. Его Бусинку.

Только его ладони, все-таки дернулись, и пальцы переплелись за ее спиной, когда он обнял ее, так и не подняв лица с колен Агнии.

Не имел Боруцкий понятия и о том, сколько просидел так. Может час. А может и полночи. Мысли спутались, окончательно сдавшись на волю дурмана алкоголя и запаха этой девчонки, которая сводила его с ума. И он, наверное, все-таки уснул в итоге.

И схватился, почти вскочив, сразу, как только понял, что в кабинете – тишина.

Вячеслав покачнулся, ухватившись за край стола. И так вдруг испугался, что она ушла, пока он спал, что не сразу до него дошло – вот она, его Бусинка. Сидит тут же на столе, и удивленно смотрит на его прыжки. И он все это время, похоже, проспал, так и обнимая ее, упершись лбом в ее колени.

– Вячеслав Генрихович? – Совсем тихо и сипло прошептала она. – Все в порядке?

Наверное, и замолчала потому, что уже не могла больше петь.

Он не мог ответить. Смотрел на ее лицо, на чуть сухие губы, которые Агния вдруг, будто издеваясь над ним, легко облизнула. И снова открыла рот, не получив ответа.

Но в этот раз он не дал ей возможности ничего спросить. Вскинув одну руку, Вячеслав сжал ее затылок, загребая, запутываясь пальцами в волосах, и резко дернул на себя, вжимая ее губы, распахнувшиеся от удивления, в свой рот.

Он низко застонал, и еще сильнее надавил на ее затылок.

Она оказалась еще слаще, чем Боров думал. Еще пьянее, чем ему представлялось. Такая мягкая, влажная, дурманящая. Он скользнул своим языком между ее губ. Внутрь. Не так, как ему хотелось. Еще не так. Просто стремясь, нуждаясь в том, чтобы попробовать, и сходя с ума от того, с какой молниеносной скоростью ему тут же захотелось больше. И зная, что еще секунда – и все будет. Он получит, возьмет все, что хочет. Потому что она – его. Никому не отдаст. Никогда.

Сердце, еще не успокоившееся от внезапного пробуждения и растерянности, загрохотало в ушах, когда Боруцкому показалось, что его Бусинка легко шевельнулась. Но, не отталкивая, не пытаясь освободиться. А, подобно ему, словно пробуя на вкус самого Вячеслава.

Бред. Почудилось. И все-таки…

Казалось, все. Черта пройдена, и для него нет возврата. Как и для этой девчонки. И он уже не сможет остановиться.

И все-таки, видно был Бог на свете. И Он берег его Бусинку, даже от самого Вячеслава.

Боруцкий понятия не имел, где нашел силы разжать пальцы и отступить на шаг от нее. Откуда взял выдержку, чтобы даже не глянуть на зарумянившееся лицо и покрасневшие, припухшие губы.

Так ни слова и не сказав ей, он с трудом, пошатываясь, еще пьяный в стельку, обошел стол и кое-как добрался до дивана. Почти рухнул на тот. И, заставив себя даже отвернуться, чтобы не поддаться искушению, и не глянуть на нее, закрыл глаза и почти моментально уснул.

Боров понятия не имел, сколько он проспал. Голова гудела и, почему-то, было холодно. А еще шея затекла. И во рту было так сухо, что губы, казалось, сейчас треснут. С тяжким вздохом он повернулся на спину, едва не застонав от боли, расколовшей голову, и попытался приоткрыть глаза. Вышло только с одним. И то дело.

В комнате было темно, но из окна, открытого, кстати, оттого, видимо, и холод такой, лился сумрачный свет. Похоже, уже утро. Хоть и вряд ли, чтоб перевалило за семь часов. По стеклу барабанили капли. Дождь продолжался.

Кое-как растерев лицо ладонью, Боруцкий попытался сесть. Пришлось сцепить зубы, чтобы не застонать от нового удара боли по голове. Он уперся локтями в колени, свесил тяжелую голову, переживая приступ тошноты, и попытался вспомнить, чего ж тут было вчера, что он с такого бодуна?

Вспомнился Федот, и водка. Причем, сейчас, по здравому размышлению, Боруцкому показалось, что он сам выглушил большую часть «горькой». Тут его взгляд зацепился за красное пятно рядом.

Вячеслав обернулся и с нарастающим ужасом уставился на куртку Агнии.

Точно, Бусина была. Он помнил, как она пришла, и свою злобу помнил. И как орал. И что хотел сделать с ней… Вот песню только собирался дослушать.

– Твою мать!

Забыв о боли и тошноте, Боруцкий вскочил на ноги. И тут же увидел девчонку. Бусинка, поджав ноги и свернувшись клубочком, спала в его кресле. Сжав колючий подбородок ладонью, он осторожно подошел к ней.

«Господи. Только бы он ее не тронул. Господи».

Боруцкий даже не понял, что у него задрожали пальцы, пока не попытался аккуратно отвести с ее лица волосы. Или это с перепою?

Вячеслав сжал кулаки и глубоко вдохнул, пытаясь вернуть самоконтроль. Вместо этого у него проснулось дикое желание закурить.

Боров беззвучно выругался. Еще раз посмотрел на нее. И попытался достать из своей памяти хоть что-то.

Он точно ее целовал, Боруцкий знал, что не придумал это. Что не сумел бы просто выдумать это безумное ощущение эйфории и кайфа, которое ощутил, когда коснулся ее губ, когда почувствовал вкус рта Бусинки.

Он ее целовал. Блин!

Сумел ли он остановиться на этом?

Вячеслав мог бы поклясться, что помнил ощущение ее рук на своей шее, затылке, волосах. Он помнил это, помнил, как она его гладила, словно успокаивала…

Или это он себя успокаивает? И Агния пыталась вырваться, оттолкнуть его?

Одежда, вроде, цела. Да и так, все терпимо выглядит. Только вот все на столе свалено в кучу.

Взгляд зацепился за ее сережки, лежащие между осколками стекла. Боров помнил, слишком хорошо и ясно помнил, для чего он освобождал место, сгребая все в сторону.

Боруцкий опять ругнулся одними губами. Вновь протянул руку, в этот раз удачней контролируя себя, и осторожно отвел волосы с ее лица.

– Бл…! – Прохрипел он уже в голос, с ужасом уставившись на приличных размеров лиловый синяк, темнеющий у нее на щеке.

Нет. Он же не бил ее.

Не мог. Даже настолько пьяным и злым. Он не мог ее ударить. Свою Бусинку. Свою девочку. Или мог?

Боруцкий не мог перестать пялиться на фингал, даже увидев, что Агния дернулась из-за его крика и проснулась.

– Вячеслав Генрихович? – Она несколько раз моргнула, и приподнялась в кресле, стараясь сесть.

Он буквально впился в нее взглядом. Агния смотрела сонно, немного растерянно и, кажется, смущенно. Но без страха. Так же доверчиво, как и всегда. Этого доверия не было бы, ударь он ее, попробуй изнасиловать… правда, ведь?

– Я… – Он прокашлялся, пытаясь заставить говорить сухое, хрипящее горло. Надо было бы хоть чего-то выпить, чтоб рот промочить. Но собственное самочувствие отошло для Боруцкого на второй план. – Бусинка, маленькая. – Он присел на корточки перед креслом, продолжая смотреть девчонке в глаза. – Я тебя обидел вчера?

Глава 12

Наши дни

Соболев постучал в дверь ровно через десять минут. Пунктуальный, ничего не скажешь. Хорошо, хватило ума не трезвонить. Боров не был уверен, что звонок не разбудил бы Агнию, а предупредить Соболя об этом забыл.

– Заходи. – Он распахнул входные двери и, не особо заморачиваясь церемониями, тут же пошел назад, чтобы иметь возможность наблюдать за сном жены, пусть и из кухни.

Константин прошел следом за ним. Ничего не спрашивая, вроде мельком осмотрелся, но Боруцкий не сомневался – увидел и запомнил все мелочи и детали, не того сорта Соболь был человеком, чтобы что-то не заметить или пропустить.

– Насколько все плохо? – Константин глянул на стойку для капельницы, сейчас задвинутую в угол.

Боруцкий сел на свое прежнее место и снова принялся крутить в пальцах пустую рюмку.

– Он ее на наркоту подсадил, – коротко бросил он.

Соболев ругнулся.

– У меня врачи есть. Хорошие. Если надо. – Не ожидая приглашения, Константин сел на стул, стоящий напротив.

– Пока справляемся. Спасибо. Если что – обращусь.

Соболев кивнул.

– Ты же из-за наркоты с ним и поцапался? – Уточнил он. – Сколько ты его, четыре года сюда не пускал? Больше?

Вячеслав сильнее сжал пальцы, вновь ощутив острый укол вины.

– Что ж, логично, что он так решил отомстить, – нейтральным тоном продолжал рассуждать Соболев. – Видимо, поняв, что тебя не убил, и рано или поздно ты все равно за женой придешь, Виктор решил так отомстить, за то, что ты его сюда с наркотой не пускал. У Шамалко же весь восток страны под контролем. Он контролирует поставки и транзит наркотиков и здесь?

– Контролировал здесь. И на юге, – согласился Вячек, понимая, что Соболев не на нервах его играет, а продумывает, как бы больнее Виктора зацепить. – Сейчас, только на юге. Я, как только смог, с Мелешко побазарил, мы с ним туранули людей Виктора отсюда, вернули старые схемы.

– Сам хочешь это держать? – Константин с интересом глянул на него.

Вячеслав мотнул головой.

– Мне не до того. Пусть Мелешко и держит все пути. Лишь бы не эта падла.

Соболев кивнул.

– Так, ладно. Я с Шамалко поговорил еще ночью, как только он с претензиями звонить начал. Объяснил, что нечего было в семью лезть. – Боров хмыкнул, не поднимая глаз от рюмки. – Он поутих. Сам понимаешь, зная характер Виктора – что-то уже задумал. Наш план не меняется. Я почти договорился насчет Картова.

– Так и хочешь руками охранника его убрать? – Боруцкий прервал Константина.

– Да. Есть желание подставить Дмитрия по всем позициям. Ударить тем, на кого он больше всего привык рассчитывать.

– Я тут, пока в столице бродил, кое с кем переговорил, насчет этого. И знаешь, Соболь, у меня человек есть, проверенный, надежный. Он лезть не будет. Так, подстрахует. Сам понимаешь, от непрофессионалов всегда куча мороки.

Константин раздумывал пару секунд.

– Хорошо, – кивнул он в итоге. – Давай своего человека, на подчистку. Тут я с тобой спорить не буду. Значит, как только я все полностью решу, наберу тебя, передашь детали. Потом, я во время всего этого, минимум на месяц, уеду. Сам понимаешь, мне надо кристально чистым выглядеть.

Он даже не спорил, все и правда понятно. Сам напоминал Соболю, что своими руками тот Картова убить – не имеет права. Не тот уровень. А вот Вячику плевать на это было. Он Шамалко пальцами на части раздерет. Сам. Лично.

– И кто у нас теперь Президентом будет? – Поинтересовался он у Кости.

Соболев усмехнулся.

– Знаешь, подумав, я решил, что меня и в нынешнем составе руководство страны устраивает. Да и люди, которым я намекнул на это, со мной согласились. Разумные доводы – лучший способ убеждения.

– Представляю. – Внимательно прислушиваясь к тишине в соседней комнате, согласился Боров. – Да и, Президент, небось, не спешил с тобой спорить.

– А кто ж откажется продлить мандат. – Соболев развел руки. – Теперь по Шамалко. Думаю, в первое время после того, как мы Картова уберем, он расслабится. Я дал ему понять, что конкурентов у него скоро не будет, и что Дмитрий мне за попытку убийства Карины должен. Ему я счетов не выставлял. Да и уверил, что заинтересован, хоть и с тобой дела рвать не собираюсь. Потому, разбираться надо будет в первый месяц после этого. Я могу нанять…

– Нет. – Вячеслав тяжело глянул прямо на Константина. – Я не шутил, Соболь. Он мой. Весь. Со всеми потрохами. От помощи я не отказываюсь, сам понимаю свой уровень. Но я лично его убью.

Давя злобу, Боров поднялся, заканчивая разговор, подошел к шкафу и достал вторую рюмку.

Вернулся. Поставил ту перед Соболем.

Константин молча поднял бровь.

– Я сына поминать собирался. Присоединишься? – Скручивая крышку с бутылки, ровным голосом уточнил Вячек.

Соболев выпрямился на стуле. Кивнул.

– Сына?

– Агния была почти на пятом месяце, когда… – Боруцкий сжал зубы и умолк. Плеснул водки себе. Соболеву. – А я, дурак, с ней об имени спорил. – Глядя на гладкую поверхность прозрачной жидкости, горько усмехнулся он. – Туфта это все, Соболь. Вообще не важно.

Боруцкий выдохнул и одним движением опрокинул стопку в себя.

Соболев промолчал. Поднялся только. И так же молча глотнул содержимое своей рюмки.

Отставил, как-то задумчиво и собранно глянул на Боруцкого.

Но Вячеслав не успел поинтересоваться, в чем дело. Агния проснулась. И ни звука не издала вроде, но Вячеслав это будто кожей почувствовал. Ничего не объясняя, он быстро пошел в спальню, закрыв за собой дверь.

Агния лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку. Свернулась комочком, сжалась, подтянув к себе и руки, и ноги. И глубоко дышала, медленно делая сначала выдох, потом вдох.

Боруцкий тихо подошел и встал на колени у кровати, собрал ее волосы на затылке, нежно поглаживая.

– Бусинка моя. – Наклонился и провел лицом по ее щеке, шее. – Ты как? Позвонить Лехе?

– Вячек, люблю тебя.

Она резко повернулась и обхватила его за плечи, чуть ли не вцепилась. И смотрела так. Боруцкий замер, не зная, как реагировать. В ее глазах снова появился тот же лихорадочный блеск. И дышала она уже тяжело, быстро, словно задыхаясь. И это признание, оно было не таким, как всегда, когда она ему говорила о своих чувствах. Каким-то надсадным, вымученным, тяжелым.

– Я знаю, девочка моя. – Стараясь не подавать виду, что у него мороз пошел по позвоночнику от этих слов и ее взгляда, Вячек наклонился и прижался губами к виску жены.

– Нет, Вячек. Ты не понимаешь. – Она еще сильнее сжала пальцы, чуть ли не надрывая ткань его сорочки. – Я, ведь, больше всего люблю тебя. Я же знаю это. Я же помню. Я же молилась о том, чтоб ты только живым остался. Что угодно за это отдать была готова. Сама умереть… – Она говорила хрипло, облизывая сухие губы, которые начали шелушиться. Он даже с болью увидел, что уголок нижней треснул, и там запеклась капелька крови.

– Не надо, Бусинка. Не надо. Давай, воды попьешь. Я Леху позову. Он сейчас, быстро подъедет. – Попытался он отвлечь ее, успокоить. – Еще капельницу поставит.

Обхватил плечи Агнии рукой, а второй пригладил короткие волосы, растрепавшиеся и слипшиеся прядями от того, что ее кидало то в жар, то в холод последние несколько часов.

– Я же столько хотела этого. – Будто и не слыша его, она продолжала бормотать. – Господи! Я так тебя люблю! Почему же я сейчас могу только об этих таблетках думать, что они мне давали?! ПОЧЕМУ? – Ни с того, ни с сего, закричала она. – Почему не могу сосредоточиться на том, что главное, что важно? Почему, кажется, на что угодно готова, лишь бы получить этот наркотик? Почему, Вячек? – Под конец Агния уже шептала, так тихо, что он прислушивался.

И от каждого ее слова ему становилось только хуже.

– Это пройдет, маленькая моя. Обещаю, Бусинка. Пройдет. Ты сильная. И я рядом. – Он снова принялся целовать ее лицо.

Отстранился на секунду, взял стакан с водой, который стоял на подоконнике, и прижал к ее губам, заставляя пить. Вячеславу самому становилось больно, когда он видел, что ее губы трескаются от растерянных криков жены.

Агния послушно отпила, хоть и с видимым трудом заставляя себя двигаться, глотать. И тяжело упала на подушку, словно все силы растратила на эти несколько движений. Закрыла глаза, на ощупь нашла его руку и потянула, прижав к своей щеке.

Его немного отпустило. Ровно до того момента, пока она снова не заговорила.

– Откуда ты знаешь, Вячек? Откуда? – Тихо прошептала она. – А если это теперь всегда так будет? Что я должна напоминать себе о том, как люблю тебя? Я же с ума сойду…

– Нет. – Он словно рубанул, так резко рыкнул это короткое слово. Заставил себя вдохнуть, чтобы успокоиться. Схватил ее за щеки и заставил на него глянуть. – Не будет всегда. И с ума не сойдешь. Это пройдет. Я тебе обещаю, слышишь, Бусинка?! А ты – просто постарайся минутку продержаться. Эту. Потом еще одну. Не надо о жизни думать. Продержись минуту. И еще одну. А там – разберемся.

Она посмотрела на него с удивлением. Хоть какое-то чувство кроме этой проклятой потребности и усугубляющегося разочарования.

– Это поможет. Я тебе говорю. Честно. – Вячеслав прижался лбом к ее лбу. – Это помогает. Я по себе знаю. – Он не весело усмехнулся.

Агния моргнула. Тяжело сглотнула.

– Ты же никогда наркотики не пробовал, Вячек. – Прошептала она. – Ведь, не пробовал же? – Агния нахмурилась.

Он рассмеялся. Даже в такой гребанной ситуации она переживает о том, что он делает или делал. Неужели, даже силы найдет мораль ему, в случае чего прочитать? У его Бусинки всегда были очень твердые жизненные взгляды и понятия о том, что «хорошо», а что «плохо». Одно непонятно, как ее угораздило при этом полюбить бандита и уголовника? Впрочем, ему ли жаловаться?

– У каждого свои зависимости есть, маленькая. – Он поцеловал ее в уголок рта. Туда, где так и осталась маленькая трещинка. – И своя ломка.

Она, определенно, собралась его допытывать, выясняя, что к чему. А Вячеслав до сих пор не знал, стоит ли его Бусинке знать о том, как близко он был когда-то к тому, чтобы причинить ей боль, подчинить себе. И не казалось ему это время подходящим для таких откровений.

Тут по квартире разнесся резкий звук звонка, спасая Вячеслава.

Он глянул на часы.

– Это Алексей. Он обещал приехать. – Еще раз поцеловав жену, Боруцкий поднялся. – Сейчас станет легче, Бусинка, обещаю. – Он осторожно провел по ее щеке пальцами.

Агния слабо и вымучено улыбнулась. И то прогресс.

Боров пошел открывать врачу. И был крайне удивлен тем, что того уже впустил Соболев. Но еще больше его удивило то, что помимо так же удивленного такой «толпой» Лехи, у порога квартиры стоял Никольский, бывший глава областного управления службы безопасности страны, а ныне – начальник службы безопасности самого Соболя.

– Ей плохо, – с слышимой претензией бросил Вячеслав врачу, наблюдая за тем, как Никольский что-то отдает Соболеву.

– Эта ночь будет самой трудной. – Проворчал в ответ Леха, проходя мимо него в спальню. – Ей надо это перетерпеть, хоть я и постараюсь по максимуму облегчить состояние Агнии. – Алексей остановился и серьезно глянул на Вячеслава. – И тебе, Боров, надо перетерпеть. Не вздумай глупостей наделать. Ее я транквилизаторами накачаю. А вот ты… – Тихо предупредил друг.

– Не дурак. Понимаю. – Проворчал он, не признаваясь, что это не так и легко – просто терпеть, глядя на ее страдания.

Но постарался сам прибегнуть к тому же способу, о котором только что сказал Бусинке. Он вытерпит. Эту минуту. И сильнее его корежило. А тут – здоровье его девочки, ее жизнь на кону.

– Слава.

Боруцкий обернулся, глянув на Соболева, который, уже куда-то отправив Никольского, ждал его в дверях.

– Мне ехать надо. Насчет самого плана – еще встретимся, согласуем. – Тихо сказал Соболев, когда он подошел впритык. – Это тебе. Думаю, хватит ума применить. – Он сунул ему в руку какую-то флэшку. – С этим тебе Шамалко ничего не сделает, даже если попробует тебя прижать в обход меня. Только по-умному действуй. – Соболь хмуро глянул на него. – За то, что здесь, – он махнул головой на флэшку, которую Боруцкий пока сунул в карман. – Мояжена слишком дорого заплатила.

Не имея понятия о том, что же там на этой флэшке, Вячеслав кивнул. Честно говоря, ему сейчас не до того было. Хотелось вернуться к Агнии, дождаться, пока Леха поставит все капельницы и даст все, что там надо. А потом – лечь рядом с ней и обнять. Чтобы ей помочь. И чтоб самому справиться.

Ночь они выдержат. Вместе. Впервой, что ли?

Соболев махнул рукой на прощание и молча вышел, а Вячеслав закрыл замок и пошел в комнату. У Федота ключ есть, сам откроет.

Девять лет назад

– Бусинка, маленькая. – Она с удивлением и недоумением смотрела на Вячеслава Генриховича, который вдруг уселся на корточки перед креслом. – Я тебя обидел вчера?

Боруцкий смотрел на нее как-то непонятно.

И выглядел так… ну…, помято, если корректно. Впрочем, неизвестно еще, как она сама выглядит после ночи, проведенной в кресле. А все равно, даже сейчас, он ей казался очень красивым. И как она только могла когда-то посчитать, что он…

О, Господи! Вячеслав Генрихович, кажется, что-то еще спросил. А она не услышала, сидит, и пялится на него, как дурочка. И внутри столько всего смешалось, что просто жуть!

Он ее поцеловал вчера.

Ох, день у нее вчера, видно, был такой. Целовальный. Вот, до этого ни одного такого дня. А тут всех так и тянуло – напиться и поцеловать Агнию. Хотя, конечно, понятно, что Вячеслав Генрихович не собирался ее целовать. Вон, и сейчас, судя по всему, вообще не помнит, что вчера было. И хорошо, наверное, потому как Агния сама не знала, что чувствует в этот момент, и хочет ли, чтобы он знал.

Она не знала, как ему в глаза посмотреть.

Ей и стыдно было отчего-то, и неловко как-то, и щекотно даже. И только от того, что она вспомнила этот поцелуй – в животе что-то сжалось, так…ох, Агния не знала как. Но аж до пальцев ног дрожь прошла, и по всему телу волоски маленькие на коже «дыбом» встали. И дыхание перехватило так, что пришлось закусить губу и отвести взгляд от Вячеслава Генриховича. Она боялась, что он поймет.

Вот, не знала Агния как, но догадается, что поцеловал ее. И что ей…

Господи! Ей это так понравилось.

Да, она растерялась сразу, да, не знала, что делать и куда руки деть. И язык еще.

Ой, странно так. Агния, вот, всегда думала, что при поцелуях надо будет с носом что-то делать. Ну, не в смысле, что он у нее там выпирает, или что-то в этом роде. Но когда два человека, с носами оба, прижимаются друг к другу губами, те, по логике, должны мешать. И чтоб этого избежать, надо же что-то делать…

А оказалось – нет. Не мешает. Или это потому, что ее Вячеслав Генрихович держал, и уж он-то знает точно, как надо поворачивать голову, чтоб не мешало там ничего.

И вот Сашка ее тоже поцеловал. И тоже, выпивший – так ей противно и гадко было. А Вячеслав Генрихович, вроде, и раз в пять больше пьяный был, а от его поцелуя – у Агнии голова закружилась. И сердце заколотилось тогда так, что казалось, из груди выпрыгнет. И, вообще…

– Бусинка. – До нее, наконец-то, дошло, что Вячеслав Генрихович так и сидит перед ней.

Еще более мрачный и серьезный, чем две минуты назад. И руки у него в кулаки сжаты. И взгляд такой… такой…

– Господи, что же я с тобой сделал, что ты и ответить боишься? – Чуть ли не просипел он.

Агния удивленно вскинула голову.

– Вы? Нет, что вы! Вы – ничего, Вячеслав Генрихович. – Она даже наклонилась, совсем не подумав об этом, и схватила его за руку своими ладошками, с трудом обхватив сжатый кулак. – Ну, то есть. Вы, конечно, покричали, это да. Ну, так я же и не спорю, что была виновата.

Агния попыталась заглянуть ему в глаза. Про поцелуй она говорить не будет. Это ее, точно, не обидело. А Боруцкий забыл и хорошо. Потому что ей бы тогда сил на него смотреть от смущения не хватило бы. Да и ясно, что в трезвом состоянии он и не глянул бы на нее с такими мыслями. И не подумал бы целовать. Наверное, не узнал, перепутал с кем-то.

Он как-то странно глянул на свою руку и ее ладони, которые эту руку держали. Так… ну, будто «завис». Вот какой-то у него отрешенный взгляд стал, словно Вячеслав Генрихович о чем-то подумал и вообще забыл о том, где он сейчас и с кем. Хотя, ей откуда знать, может так всегда на следующее утро у людей, которые много выпили накануне?

– Ничего? – медленно переспросил он, подняв глаза. Внимательно посмотрел на Агнию. Даже прищурился.

И, кажется, его глаза остановились на ее губах.

У Агнии пересохло во рту. Нет, вряд ли. Показалось. Это она просто все время только о поцелуе и думает.

– Ничего, – судорожно дернула она головой, стремясь то ли успокоить его, то ли отвлечь внимание от своего рта. И только тут поняла, что так и держит его за руку.

Агния смутилась еще больше и как-то неловко отдернула руки.

– Извините, – смущенно пробормотала она.

Боруцкий ничего не ответил, продолжая изучать ее лицо. Поднял руку, которую она до этого держала, и прижал кулак к стиснутым губам.

– Я тебя бил? – Вдруг огорошил он ее неожиданным вопросом.

Агния пораженно уставилась на него, совсем забыв о вежливости. И о смущении. Даже не моргала, наверное.

– Вы что? Вячеслав Генрихович? Нет, конечно! – Испытывая почти возмущение, что он такое себе навоображал, она передернула плечами. – Вы, конечно, громко кричали, я этого не отрицаю, ну так и я кричала. – Тут она смутилась и вперила глаза в пол, ухватилась пальцами за край своей кофты. – Извините меня, кстати. Я не хотела на вас кричать. Знаю, что это очень невежливо. Мне просто очень надо было вам объяснить, а вы не слушали. – Она робко глянула на него из-под волос.

Вроде бы, он не стал сердиться после ее признания. Наоборот, ей показалось отчего-то, что Боруцкий пытается теперь скрыть за своим кулаком улыбку.

– Будем считать, что мы квиты, – тихо заметил Вячеслав Генрихович все еще хриплым голосом. А увидев, что она смотрит на него, Боруцкий усмехнулся открыто. – Ты мне, Бусинка, вот что объясни, – он уперся коленями в пол, совсем впритык встав у ее кресла и, протянув руку, провел пальцами по ее щеке, – если это не я тебя обидел, то откуда у тебя такой фингал на щеке?

– Что? – Она так удивилась, что даже сама щупать щеку стала, словно могла так что-то понять. – У меня здесь синяк?

Боруцкий кивнул, сквозь чуть прищуренные глаза, наблюдая за ее действиями. Оглянулся, взял со стола пачку с сигаретами и вытащил одну. Сжал зубами, но не прикурил. И Агния оглянулась, только в поисках зеркал. А тех, как выяснилось, в кабинете у Вячеслава Генриховича не было.

– Я не знаю, – растеряно заметила Агния, потирая щеку, которая действительно болела, когда она касалась. – Ой. Я не помню, чтоб ударялась.

Боруцкий, так и продолжая держать незажжённую сигарету, все это время смотрел на нее. И улыбаться перестал. Наоборот даже, его лицо вдруг показалось ей мрачным.

– А чтоб тебя били, помнишь? – Кажется, он ей не поверил.

Агния даже губы закусила, пытаясь вспомнить.

Только вот, на него глянула и все. И теперь она «зависла». Смотрела на Вячеслава Генриховича, и снова отвернуться не могла. Ей вдруг захотелось сделать то, на что смелости хватило только вчера, когда он спал, да и то, Агния сама толком не поняла, что дернуло ее, что заставило гладить его волосы. Провести рукой по напряженному затылку, коснуться плеч. Он казался таким напряженным, словно даже подрагивал весь. Не по настоящему, а как ощущаешь гудение у огромного высоковольтного столба. Когда видишь – металл неподвижен, а воздух вокруг практически видимо дрожит. Вот и вокруг Боруцкого вчера, казалось, воздух дрожал от напряжения.

Ей и сейчас хотелось это сделать – дотронуться, погладить. И по щеке его провести, проверить, действительно ли щетина у него на подбородке, которую сейчас было видно в утреннем свете, такая жесткая, как кажется. Или…

– Бусинка? Ты чего, маленькая? – Вячеслав Генрихович, кажется, серьезно встревоженный ее периодическими «зависаниями», наклонился, нависнув над ней. – С тобой все в порядке? Что-то случилось? Тебя обидел кто-то вчера? Ну, кроме того, что я кричал. – Как-то невесело хмыкнул он.

– Да, нет, никто.

Она постаралась разобраться в том бардаке, в который сегодняшним утром превратился ее разум. Вчера столько всего было, и ее тоска, и поезд, и Сашка этот, дурной, со своим поцелуем…

– Ой! Это я об столик ударилась! Вспомнила! – Искренне обрадовалась она. – Поезд дернулся, а я как раз Сашку толкнула, чтоб отстал. А он из-за этого упал и меня толкнул, и я об угол стола щекой ударилась. И коленом об пол. – Агния дотронулась до колена, то тоже побаливало.

– Сашку? – Боруцкий распрямился. Щелкнул зажигалкой. Но не поджег сигарету, а затушил огонек. И снова щелкнул, зажигая новый огонек. – И кто такой у нас Сашка?

Агния с некоторым удивлением глянула на него. В голосе Вячеслава Генриховича проскользнуло что-то такое непривычное ей, что аж дрожь по спине прошла.

Или это она теперь на него будет так реагировать все время после поцелуя? Ой, беда, так же сложно общаться будет.

Только что-то другое было в этом.

– Я его не знаю, в общем-то. Он с четвертого курса, вроде. Они с Толей в мое купе сели. Выпить предложили, но я отказалась. – Она глянула на него, и вдруг почему-то умолкла. Спрятала руки в карманы и опустила ноги, собираясь встать с кресла.

– И? – Боруцкий сместился всего на полшага. А она теперь не могла никуда двинуться.

– Да и все, в общем-то, Вячеслав Генрихович. – Она пожала плечами.

Боруцкий снова щелкнул зажигалкой.

– Нет, Бусинка, не все. – Он медленно покачал головой. Нахмурился и провел ладонью по лицу. – У тебя синяк на всю щеку. Это, точно, не все. Я слушаю дальше.

Она отвернулась к спинке кресла. Агнии было стыдно, и опять накатила вина за то, что она с ним тогда поспорила. Как теперь все рассказать? Ведь Вячеслав Генрихович был во всем прав.

– Эй, маленькая. – Боруцкий, кажется, подошел вплотную к креслу.

– Вячеслав Генрихович? – Грустно вздохнула Агния, принявшись выводить какие-то узоры на кожаной обивке сиденья.

– Что? – Как-то напряженно отозвался он.

– А мы помирились, правда же?

Боруцкий молчал секунд двадцать. Она считала про себя.

– Помирились? – Переспросил он каким-то, совсем непонятным ей голосом. – Да, наверное. Если считать, что мы ссорились. – Вячеслав Генрихович опять щелкнул зажигалкой.

– Мне не надо было с вами спорить. – Агния вздохнула еще тяжелее. – Я теперь это понимаю. Правда. Вы правы были. Во всем правы.

Позади нее что-то стукнуло, словно Боруцкий уронил что-то и то треснуло. Но Агния, глянув на пол, вроде ничего не увидела.

– Бусинка, тебя кто-то тронул? – Спросил он голосом, в котором ей вдруг почудилась такая ярость, что Агния обернулась.

Боруцкий, действительно, выглядел злым. Нет, выражение его лица не поменялось. Но глаза. Те самые, которые ее саму так испугали при первой встрече – его глаза стали просто бешенными.

– Ну, не то, чтобы. Нет, наверное. – Она как-то растерялась. Только теперь не смущенно, а потому, что не знала, как на это реагировать. И отчего он злится.

– Наверное? Или тронул?! – Вдруг рявкнул Боруцкий.

Агния даже вздрогнула.

Он увидел это и, ругнувшись сквозь зубы, резко отвернулся.

– Ты мне скажешь, что случилось в этом долбанном поезде, или мне из тебя клещами все тянуть? – Гораздо тише, хоть и с раздражением потребовал Боруцкий, начав постукивать зажигалкой по столу.