Текст книги "Любовь как закладная жизни (СИ)"
Автор книги: Ольга Горовая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 51 страниц)
Глава 14
Наши дни
Она открыла глаза и попыталась понять, что ее окружает. Слабый свет из окна еще не резал глаза, но уже позволял рассмотреть все вокруг. И жарко. Уже было жарко. Но Агния даже радовалась. Когда вокруг было тепло и ей становилось легче. Уходил озноб. Уже не тот, реальный, а другой, словно живущий внутри нее.
Она чувствовала себя безумно уставшей. Настолько, что и пошевелить рукой казалось непосильной задачей. Даже голову повернуть было так тяжело. И нельзя сказать, что она продолжала ощущать ту боль, что мучила тело Агнии первые дни. Нет. Но казалось, будто каждой клеточке ее тела не хватает воздуха. И Агния задыхалась.
И чтобы избавиться хоть на секунду от мыслей об этом, она заставила себя все же повернуть голову.
Рядом спал Вячек.
Агния понятия не имела, как выглядит сейчас она сама. Наверное, ужасно. Ее же муж казался очень уставшим. Даже во сне. Все его черты обострились, а под глазами и скулами пролегли темные тени. Губы были плотно и напряженно сжаты, несмотря на то, что он вроде бы отдыхал. А в их углах проступили глубокие складки. Да и морщинки у глаз стали куда заметнее, чем раньше. На щеках виднелась жесткая щетина. Наверное, последнюю пару дней Вячек забывал бриться. А может, ему было не до того, ведь он столько занимался ею.
Агнии было стыдно. Пусть она слышала все его слова, все заверения в том, что нет вины Агнии в своей зависимости. Но мысль о том, что она могла бы быть сильнее, бороться с этим лучше – не позволяли ей успокоиться. Однако и мотивации не добавляли. Скорее изматывали еще больше. И угнетали.
Мелькнула мысль… Нет, даже не мысль, а какое-то не до конца оформившееся стремление или желание – вот, если бы ей достать хоть немного тех таблеток, что давал Виктор… Она бы смогла потом перебороть свою тягу к ним. Но эта слабость бы ушла. Только немного…
Она сжала пальцы так сильно, как только могла, прогоняя это желание, и опять посмотрела на любимого.
Нет, Агния не винила Вячека. Ни в чем. Никогда. Она знала, на что шла, однажды решив быть с ним. Она знала, кто он такой и понимала последствия своего выбора. Увидев его там, во время концерта, она решила, что сошла с ума, что кто-то из людей Виктора переборщил с дозой наркотика… Ее сознание готово было выдвинуть любую идею. И все равно – Агния в тот момент была дико, безумно счастлива его видеть. И ни на секунду в ее разуме не мелькнула мысль обвинить мужа в том, что ей довелось пережить за этот год.
Агния знала, что все в этом мире имеет свою цену. Она когда-то выбрала жизнь с человеком, который мог не задумываясь убить кого-то. Избить человека только потому, что Вячеславу такое действие казалось верным, не учитывая иные, даже самые веские резоны и причины. Вячека заботило только собственное мнение и собственный взгляд на действительность. И все это Агния приняла. И она осознавала, что рано или поздно ей придется заплатить за счастье с таким человеком.
А она была с ним счастлива. Счастлива так, что мир сиял вокруг нее не просто всеми красками, а, казалось, искрился бриллиантовой крошкой. Вячеслав окружил ее такой любовью, такой страстью, что Агния терялась в его чувствах. Тонула с головой. Эта любовь была жадной и требовательной, обособляющей, отграничивающей ее от всего остального мира. Ну и пусть, Агния ни в ком больше не нуждалась, если Вячек был с ней рядом. Все эти годы ей было достаточно только его присутствия.
Что ж, тем дороже оказалась цена.
Агния закрыла на секунду глаза и тяжело сглотнула. А потом снова посмотрела на спящего мужа. Как же сильно она измотала его за эти дни. И Агния даже не знала, сколько именно времени прошло с того момента, как он появился перед ней на концерте. Неделя? Месяц? Двое суток?
Нет, точно больше, чем пару дней. Вот только, сколько именно?
Светлое и темное время суток, дни и ночи – в ее сознании все смешалось, и Агния не могла уже четко разделить, когда она бодрствовала, снедаемая жадной, черной потребностью в наркотике, а когда спала, забывшись тяжелым забытьём под действием препаратов, которые вводил ей Алексей.
Она помнила, как Леша говорил, что первая ночь будет самой тяжелой, как убеждал в этом Вячеслава. Но все оказалось не так. Может быть ему, врачу, с его позиции, все казалось именно таким. Но Агния ощущала иначе.
Перетерпеть боль в теле, мучительное напряжение, когда не удавалось расслабиться и просто закрыть глаза без препаратов – да, это было сложно. Но терпимо, особенно с помощь всех тех лекарств, что ей вводили, и с присутствием Вячеслава рядом.
А вот справится с тем, что нахлынуло, оккупировало ее сознание после – не помогали ни лекарства, ни постоянное бдение любимого около нее. Апатия. Какое-то беспросветное и угнетенное, настолько подавленное состояние, что дышать не хотелось, не то, что двигаться или говорить. Ничего, абсолютно ничего не приносило не то, что радости, а хоть мимолетного ощущения комфорта. Никакое положение тела не давало облегчения, ничего не позволяло отвлечься.
Алексей пытался донести до нее какую-то информацию. Объяснить, что наркотик подавлял ее собственные «гормональные механизмы удовольствия» в мозгу, что тем необходимо теперь восстанавливаться, как, к примеру, конечности после перелома. Агния старалась поверить, старалась убедить себя бороться. Но мотивация не работала. Она дышать не могла. Телом не могла, не легкими. Ей просто было плохо. Все плохо, без уточнения и дифференциации на органы и составляющие. И даже видя, что от такого ее состояния страдает и мучается Вячек, ничего не могла с собой поделать. Она принимала таблетки, которые по его требованию давал ей Алексей, она старалась как-то встряхнуться и напомнить себе о том, что ей есть ради чего стараться и жить. Но пока это все не срабатывало.
Агнии стало безразлично совершенно все. И любая мысль, любое воспоминание лишь угнетало еще больше. Вновь накатила тоска и безумное горе от воспоминаний о потере ребенка. То отчаянье, которое толкнуло ее на попытку самоубийства, грех, который она никогда не считала себя способной совершить. Нет, сейчас Агнии не хотелось наложить на себя руки.
Ей даже этого не хотелось.
Вообще ничего. Она пребывала в каком-то сумеречном состоянии сознания и никак не могла из того вынырнуть.
Ни солнце за окном, ни лето, которое наступило уже в мае, ее не радовало. Единственное, что хоть немного вызывало отклик внутри – было все же присутствие Вячека, хоть и это не пробуждало ее волю к жизни. И, тем не менее, сейчас она лежала и смотрела на спящего мужа, понимая, что совсем измотала его своим собственным состоянием.
Все это время, сколько бы его не минуло, Вячеслав находился при ней неотлучно. Он был с Агнией, когда она открывала глаза и когда проваливалась в тяжелую дрему от лекарств Леши. Он заставлял ее хоть как-то двигаться и вставать, тянул к окну, принуждая смотреть на зелень и старую липу, по какой-то нелепой прихоти уже выкинувшую бутоны цветения совсем не по сезону. Вячеслав купал ее, держа на руках под струями душа, когда у Агнии не было сил стоять от боли, и сидел с ней в ванной, когда она просто не видела смысла что-то для себя делать, пусть и ради чистоплотности и здоровья. Так осторожно и нежно мылил кожу, одной пеной, казалось. Словно бы Агния могла бы раскрошиться, надави он чуть сильнее, или позволь себе прижать мыло к ее телу. И глядя на это, на его руки, куда больше привыкшие бить и ломать, чем так бережно гладить – ей хотелось плакать, особенно, когда глаза Агнии цеплялись за белесо-розовый шрам на месте двух пальцев. Но она не могла. Просто не могла.
А он так старался. Даже пытался растормошить ее, рассмешить, постоянно к чему-то подталкивая и чем-то грозя. После каждого купания, ежедневно он усаживал ее себе на колени и долго расчесывал. Хотя что-там было чесать-то, после ее похода в салон в Киеве? Но Вячеслав упорно водил расческой по коротким прядям, то обещая ей тихим шепотом, что волосы скоро снова станут длинными, то угрожая, что он сам ее выпорет и руки повыдирает, если она еще раз додумается их остричь. А Агния даже улыбнуться не могла. Просто покорно сидела, разрешая ему делать все, что Вячеслав считал нужным.
Он и есть ее заставлял, иногда просто «стоя над душой», а порою и кормил, лично держа у рта вилку или ложку, и не позволяя Агнии прятаться на его плече. Неумолимо игнорируя полное отсутствие у нее и аппетита и интереса к еде.
И самое страшное – она понимала, оценивала разумом, что именно и сколько Вячеслав делает для нее. Но встряхнуться, чтобы помочь ему в этом – не могла. Не могла и все тут, просто отстраненно наблюдала, словно бы рассредоточенное сознание находилось отдельно от тела, погруженное в серую и безэмоциональную, безрадостную реальность, в которой все просто было «плохо».
А вот сейчас при виде усталости на лице Вячека, когда он спал и просто не мог сохранять свой вечно уверенный и непробиваемый вид – ей стало неловко. И стыдно вроде, но не так, как до этого. Не смиренно.
Агнии захотелось что-то изменить. Да, это желание еще было едва ощутимым и слабым. Но оно появилось.
А еще ей захотелось протянуть руку и провести по его щеке пальцами, вспомнить, какова на ощупь эта жесткая щетина. Снова научиться сладко замирать от легкого царапанья его небритых щек, когда дрожь пробегает по коже и внутри что-то сжимается, перехватывая дух. И щекотно. И смеяться хочется, когда он специально дразня ее, проводит щекой по ее шее. Ей очень, очень-очень вдруг захотелось вспомнить все это.
Она подняла руку, вялую и бессильную. Даже не подняла, если честно, просто подтянула ту по простыне. И осторожно, не желая его будить, прижала пальцы к щеке Вячеслава.
И чуть не разрыдалась от обиды и разочарования.
Все было совсем не так, как когда-то. То, что Агния ощутила, показалось лишь бледной тенью прежних эмоций и чувств. И вовсе не потому, что она стала любить его меньше. Нет. Просто тело словно бы исчерпало возможности своих чувств и реакций, истощилось, не в силах реагировать даже на самого дорогого человека.
И все же, это словно что-то переключило в ней. Изменило. Заставило вскинуться в противостоянии. С трудом глубоко вдохнув, она заставила себя тихо сесть и все-таки не заплакала. Вместо этого она подвинулась еще ближе к Вячеку. Близко настолько, что ей стали видны линии вен под кожей у него на плотно сомкнутых веках.
Агнию бы взбесило то, что сделали наркотики с ее телом, если бы она сейчас могла испытывать такие чувства. Но и самого мысленного возмущения и обиды оказалось достаточно, чтобы понять – если она не попытается возродить себя, Вячек сам не справится, несмотря на все свое упрямство, настойчивость и любовь.
Не отрывая пальцев от его щеки, Агния все так же осторожно начала касаться кожи любимого, едва ощутимо поглаживать, легко прижимать. И вместе с тем – смотреть. Стараться вспомнить все то, что завораживало ее всегда в любимом мужчине, снова увидеть это, оживить, пережить.
Вячеслав лежал на спине, закинув одну руку себе за голову, а второй до этого словно обхватывал саму Агнию. Оберегая, укрывая. Как берегут ребенка, опасаясь, что во сне тот может упасть, не ощутив края кровати. И то, что сейчас ее муж даже не шевельнулся от ее легких прикосновений, только подчеркнуло, как же на самом деле он устал, сколько сил отдавал ей. Всего себя.
Обычно легкого шороха было достаточно, чтобы Вячек подскочил с кровати, уже схватившись за пистолет, с которым практически никогда не расставался и держал поблизости. Но сейчас он лишь немного нахмурился во сне, повернув голову к ней. Словно и ощущая ее касания, но и не имея сил открыть глаза.
Агнии захотелось его поцеловать. Наклониться и коснуться своими губами сжатых губ Вячеслава, нежно, мягко. Заставить его расслабиться. Ощутить полный вкус этого рта, а не просто позволить ему сдержанного и легко поцеловать саму себя. И Агния даже немного наклонилась, подалась вперед, собираясь сделать именно это, когда ее пальцы, продолжающие поглаживать кожу Вячека, наткнулись на какую-то неровность и шероховатость в месте перехода шеи в плечи.
Этого раньше не было. Агния могла бы с кем угодно спорить на то, что знает тело своего мужа до последнего миллиметра, все шрамы после ножевых и огнестрельных ранений, даже те, что остались после частично сведенных наколок. Этого рубца она не знала.
Холод от страха, пусть и запоздавшего, отозвался внутри острее, чем любое чувство минутой раньше. Ужас за жизнь Вячека, только вновь обретённого, прошелся по нервам, словно пробуждая ее тело.
Агния потянула простынь вниз и наклонилась, рассматривая странные полукруглые, какие-то рваные полосы и словно ямки, углубления.
Ему стреляли в живот. Это она помнила. Это то, что Агния видела тогда. В живот и куда-то в район груди. Добраться, добежать до мужа, чтобы помочь, чтобы постараться как-то спасти – ей тогда не дали.
Но эти шрамы не были похожи на пулевые раны, которых Агния насмотрелась за годы жизни с Вячеком.
Ощущая, что пальцы стали подрагивать, она стащила вниз простыню, которая укрывала их обоих. Вот. Агния коснулась уже белого шрама от пулевого ранения. Это новое. Наверное, именно сюда тогда и попал Щур, чуть ниже ключицы.
Она посмотрела ниже, на живот. Там не было видно шрама на месте входа пули. Зато там четко прослеживался длинный ровный шрам со следами швов. Видимо, дело рук Леши.
Боже. Боже! В мыслях она испытывала ужас, но тело глушило, делало этот страх за жизнь любимого вязким, не таким острым, как все ощущалось раньше.
Она начала рассматривать дальше.
Кроме этого по всему его телу: на руках, на плечах, даже на боку и на шее, то тут, то там – Агния друг стала замечать такие следы. Где-то они напоминали просто вдавления. Где-то больше сливались, образуя своеобразную полосу. А где-то терялись в рваных линиях небольших шрамов.
Господи! Да, что же это такое? Он же купал ее все эти дни. Лежал обнаженный рядом. Как же Агния не замечала? Не видела? Неужели, она настолько выпала из реальности, погрузившись в свою боль и оглушенность? И что это, вообще, такое?
Рука Вячеслава вдруг перехватила ее ладонь, некрепко сжав и не позволяя опустить простынь ниже, не разрешая дальше искать такие же следы.
– Вячек? – Агния растерянно посмотрела на проснувшегося мужа.
Он лежал, практически не поменяв положения, только руку опустил, которой сейчас держал, поглаживал ее пальцы. И смотрел на нее. Чуть прищурившись. Внимательно. Настороженно. Упрямо. Но и с какой-то надеждой в этих глазах.
Так. Он был рад тому, что она поднялась, что самостоятельно проявила интерес к чему-то. Однако, определенно, не собирался этот интерес удовлетворять.
– Привет, Бусинка. – Хрипло со сна прошептал Вячеслав, продолжая поглаживать уже ее ладошку. Сжал. Поднес к своим губам. Легко поцеловал. – Выспалась?
Он радовался ее самостоятельному пробуждению, каждому ее движению не по его указке.
Но Агния собиралась выяснить то, что не было ей понятно.
– Вячек? Что это за шрамы?
– Хочешь завтракать? – Сделав вид, что он глухой, Вячеслав положил ее ладонь себе на грудь и потянулся.
Агнии вдруг тоже захотелось. Мышцы словно заныли и спину будто закололо. Но она твердо посмотрела мужу в глаза.
– Я у Федота спрошу. Он мне не соврет. – Заметила она.
– Не соврет. – Согласился Вячек, обняв ее за талию. Подтянул к себе. Устроил свою голову на ее коленях. – Только не очень удобно Федоту будет говорить, когда я сломаю ему челюсть.
Довольно прикрыв глаза, муж прижался щекой к ее животу. Скользнул губами по коже.
– Вячек! – Она попыталась возмутиться, а вместо этого поняла, что ей все же приятно. Очень приятно ощущать его касания. Его ласку. Почему она не задумывалась об этом на протяжении последних дней?
– Бусинка. Забудь. – Вячеслав погладил ее спину своей горячей рукой. – Тема закрыта. Это все уже прошло. Уже не важно. Уже ничем не грозит.
Он поднялся и обнял ладонями ее лицо.
– А вот что важно – это завтрак. И я очень надеюсь, что вместе с любопытством в тебе проснулся и аппетит. Для твоей же пользы. – Вячеслав глянул на нее с явным приказом, читающимся во взгляде.
Агния вздохнула. Сказал так, значит и правда лучше челюсть другу сломает, чем позволит ей что-то узнать. Что она Вячека не знала, что ли? В том-то и дело, что знала.
Есть не то, чтоб хотелось. Но она понимала правоту его требования. И, кроме того, воля к жизни стала просыпаться внутри. Может и не такая сильная, как у ее мужа, но уже куда более ощутимая, чем еще вчера. Она кивнула, отвечая на его вопрос о завтраке.
– И лады. Моя умница. – Довольно кивнул Вячеслав.
Откинув простынь, он поднялся с дивана, еще раз потянувшись, чем снова заставил ее вспомнить это приятное ощущение, почти сладкой боли в мышцах. То, что она не могла испытать все это время.
Даже как-то неловко, испытывая некоторое смущение, Агния и сама потянула мышцы, откинувшись затылком и спиной на подушку. Забросила руки за голову, растягиваясь еще больше.
Это было приятно. Очень.
Быстротечно, мимолетно. Но здорово. И вспомнилось много других мелочей. Касание губ Вячека в поезде, жадность его страсти, его нежность и ненасытность на протяжении нескольких часов.
По телу пробежала легкая дрожь и волоски «встали» дыбом. И почему-то показалось, что если она сейчас дотронется до его щек, то уже ощутит сильнее, ярче покалывание щетины.
Способность чувствовать, ощущать, словно просыпалась, становилась сильнее тем больше, чем больше Агния ее стимулировала своим интересом, тем, что продолжала пробовать, а не свернулась в комок. Что не отрешилась от всего, как делала это вчера, и позавчера, и днем раньше.
И это подтолкнуло Агнию к новому действию.
– Я приготовлю. – Агния поднялась и села на диване, собираясь встать.
Вячеслав обернулся и посмотрел на нее в упор. Целую минут, наверное, смотрел. А потом широко улыбнулся.
– Поможешь. – Кивнул он в итоге, что-то для себя решив.
Она не спорила, только наклонилась, чтобы удобней опустить ногу, на которую села. Тут ее взгляд упал на ноги мужа, и все вдруг без слов стало понятно. Вот, будто Федот все-таки косо глянул на нее и прямо сказал, что к чему.
На правой ноге Вячека, в районе икроножной мышцы, тоже были такие шрамы. Да и на левой, собственно. Но на правой один большой, неровный и такой… Ну, словно кусок кожи зубами вырвали, даже немного с мышцами, как казалось из-за углубления на этом месте.
Зубами.
«Посмотрите, Агния Валерьевна, вам знакомы эти пальцы? Или Щур меня просто обманывает, утверждая, что тело именно вашего мужа бросил гнить на свалке?»
Голос Шамалко вдруг так ясно и четко зазвучал в голове, словно бы она снова стояла перед этим мерзавцем.
У Агнии кровь отлила от лица и в ушах зашумело.
Она покачнулась и села назад на диван, едва успев приподняться.
Свалка – шрамы – зубы… Псы.
– Господи! – Она моргнула, подняв распахнувшиеся глаза на мужа, лицо которого выражало недоумение и страх за нее.
Ужас вдруг стал острым и ярким. Таким сильным, как когда-то, до того, как началась эта проклятая ломка. До того, как ей стали давать наркотики. Просто сбивающим с ног. Ужас из-за понимания. Боль из-за того, что он пережил, с чем боролся, чтобы выжить, несмотря ни на что, остаться живым. Ее найти.
– Что такое, моя малышка? Что, Бусинка? – Муж тут же оказался рядом.
Готовый поддержать, помочь.
А она могла только смотреть на него, пытаясь подавить волны страха, которые все еще гнало по телу ее сердце вместе с кровью. Ее замутило.
– Это собаки, да? – Шепотом спросила она, с такой силой ухватив Вячека за руку, что сама себя удивила. – Все эти шрамы…
Лицо мужа стало непроницаемым.
– Мы закрыли тему, Бусинка. – Тоном того Боруцкого, которого боялись все бандиты в городе, отрезал он.
Значит и правда собаки.
Она зажмурилась. Не потому, что испугалась его. Просто Агнии надо было как-то справиться с такой остротой чувств, внезапно обрушившихся на нее после полного эмоционального вакуума.
Он прав. Прав, конечно. Главное, что Вячеслав жив. Что он смог это все пережить. И теперь рядом.
Вслед за это мыслью на нее вдруг нахлынуло счастье. Может и не такое сильное, как раньше. Но уж куда сильнее, чем она испытывала вчера. Или даже двадцать минут назад, только проснувшись.
Он жив. Господи! Он жив!
Она испытала такой восторг, словно только увидела его, впервые за этот год. Хотя нет, еще сильнее. Тогда она просто погрузилась в шок. Сейчас, полностью осознав, через что ее муж прошел, сколько выдержал, чтобы все-таки прийти за ней, вытащить ее из рук Шамалко – она действительно, пусть на секунду, но ощутила эйфорию.
Да, с горечью, да с металлическим и липким привкусом страха и ужаса. Да, это ощущение не смогло удержаться долго, вновь загоняя сознание Агнии в какую-то тупиковую бесчувственность. Но все же, эта вспышка, этот восторг – они были. И она бросилась к нему, изо всех своих сил обняв Вячеслава, прижалась к его телу всем своим, словно впитывая это ощущение, упиваясь им.
– Я так люблю тебя. – Совсем тихо призналась она.
Но не обреченно, как еще недавно, не напоминая себе об этом, ощущая эту любовь. А про себя, в мыслях, прошептала: «Спасибо, Господи». Впервые обратившись так искренно, так открыто к Богу после того, как думала, что все потеряла. После того, как пыталась лишить себя жизни, разуверившись и в Нем, и в Его милости.
– Ты чего, Бусинка? Ты меня до инфаркта довести хочешь, да? – Вячеслав стиснул ее в ответ с такой же силой. Нет, с большей, пожалуй. Так, что у Агнии ребра затрещали.
– Нет. – Она улыбнулась, ощущая, как следом за этим восторгом, телом и душой завладевает усталость. Но не собиралась поддаваться той.
Если Вячеслав приложил столько усилий, и она не имеет права быть слабой и просто поддаваться этим треклятым наркотикам и желанию вернуть себе остроту жизни с их помощью.
– Я помочь тебе с завтраком хочу. – С решительным вздохом заявила она, продолжая обнимать мужа. – И погулять потом. После завтрака. – Кажется, впервые за эти дни, сколько бы их там ни прошло, Агния изъявила желание выйти на улицу.
И пусть на самом деле ей тут же захотелось вновь улечься на диван. Пусть вернулась слабость в руках, а внутри ухнула тупая опустошенность, она знала, что не поддастся больше. Потому что радость в темных глазах Вячека стоила ее усилий, стоила этой борьбы и попыток справиться.
Девять лет назад
– Слушай, а что за человек, этот твой крестный? – Агния подняла голову и с некоторым недоумением посмотрела на Лену.
Они сидели на кухне у соседки, и пили чай. И если говорить откровенно, то Агнию сюда заманило в большей степени угощение, нежели перспектива очередной беседы с Леной.
Соседка стала ее немного утомлять своей навязчивой и открытой дружбой. То ли Агния привыкла за последний год к одиночеству, то ли просто не могла понять такого интереса к жизни другого человека, тем более соседа. В общем, постоянные визиты Лены и ее приглашения в гости – уже порядком надоели. Даже достали, наверное, как сказал бы Вячеслав Генрихович, если не грубее.
– Человек, как человек. – Агния пожала плечами, напоминая себе, что не стоит слишком уж перенимать стиль высказываний Боруцкого.
Все-таки, это было совсем неправильно, как бы ее кто-то ни раздражал или не надоел. Не стоило скатываться до откровенной грубости. И повторять те слова, которые, определенно, не могли быть оправданны никакими обстоятельствами в ее ситуации. Мало ли кто там, что в ее обществе употребляет.
Родители об этом ей всегда напоминали раньше.
– Ну, какой он, расскажи? – С любопытством спросила Лена. – Ты бери еще, чего стесняешься? – Соседка подвинула в ее сторону вазочку с печеньем.
Агния задалась вопросом, заметила ли девушка то, с какой жадностью она смотрит на угощение? И будет ли очень нагло попросить еще чая?
– А зачем тебе? – Не справившись с собой, Агния все же взяла очередное печенье.
Надо было поесть утром. Но она уже смотреть не могла на лапшу, которая составляла основу ее рациона последние три недели. Хорошо, что скоро ей идти на работу, хоть поужинает нормально. Агния, конечно, старалась не наглеть, питаясь там, и брала понемногу, хоть Семен Владимирович и разрешал всем сотрудникам питаться на кухне. Но она все же контролировала себя. Потому что иногда ей казалось, что она готова проглотить целиком бегемота, а не то, что какую-то отбивную или картошку. Деньги, что она отложила себе, подходили к концу. Регулярный проезд до консерватории и домой, до ресторана и обратно, плата за квартиру, и мелкие траты в самой консерватории, где, кажется, постоянно надо было на что-то сдавать взносы, изрядно подточили сбережения Агнии. А еще у нее начали протекать сапоги, и пришлось купить новые, ведь за окном ноябрь, не за горами уже и холода с морозами. Правда, на очень хорошие – денег не хватило, тогда бы пришлось до следующе зарплаты жить совсем впроголодь, и Агния купила «хоть какие-то», чтоб эту зиму пережить. Да и чай подходил к концу, поэтому она его берегла. Оставляла только для приходов Вячеслава Генриховича, тем более что тот любил пить очень крепкий. Сама же Агния все чаще пила просто кипяток, растворяя в том один леденец со вкусом «Дюшеса», которых купила целый килограмм по причине дешевизны. Собственно, она и сейчас сидела тут, у Лены, потому что чая очень захотелось, и печенья, вот и не сумела придумать причин отказаться, когда соседка позвала.
Ну да ничего.
Зато она ни капли не жалела о том, что отнесла все деньги в церковь, с просьбой помолиться о прощении грехов для Боруцкого. Ни на секунду не усомнилась в этом решении. А зарплата уже скоро, она протянет. И снова часть в церковь отнесет.
Агния теперь и сама в два раза больше молилась о Вячеславе Генриховиче, если честно, даже боясь представить, за какие же именно грехи просит Господа того простить. И о себе молилась. О том, что оказалась недостаточно чуткой и сострадательной, так мало заботясь о здоровье парней, по сути, пострадавших из-за того, что она говорила, не подумав. Из-за того, что она не желала смотреть правде в глаза о том, кто же такой Боруцкий. Ей было стыдно из-за своего отношения к Сашке. Тот все еще находился в больнице из-за сложного перелома ноги и, судя по рассказам, выписать его должны были еще нескоро. Агния чувствовала себя виноватой перед ним. Ощущала укоры совести из-за того, что так и не решилась пойти – проведать, извиниться лично. Ведь, наверняка, тот знал из-за кого его так избили. И ведь не за какое-то страшное дело, а из-за глупых и несерьезных, ошибочных действий спьяну.
Но все же она к нему не пошла. И знала, что не пойдет.
Агния просила в молитвах быстрого и легкого выздоровления для Саши. Но это было лишь упоминанием. Едва ли не все ее молитвы, и утренние, и вечерние, были направленны лишь за одного человека. Но даже так, Агния опасалась, что этого будет недостаточно.
Почему она вообще решила за него молиться после всего, что узнала и поняла? Бог знал лучше, наверное, Агния же еще не знала, и думать не хотела. Но и лишаться Боруцкого – не желала. Не могла. Не хотела! И не из-за всех его подарков, не из-за доброты к ней и внимания, даже. А потому, что проводя с ним время, все больше осознавала – он для нее особенный человек. Такой, каким другие никогда не станут. Никогда не займут в ее душе того места, какое уже прочно занял Вячеслав Генрихович, даже если он самый настоящий бандит. И не так уж важно, если он на нее никогда и не посмотрит иначе, чем на подопечную…
– Эй, Агния, ты что, уснула?
Она встрепенулась, оторвав глаза от чашки.
Лена смотрела на нее с веселым любопытством.
– Прости, что-то я устала сегодня. Сама не замечаю, как отвлекаюсь и задумываюсь над всякой всячиной. – Агния смутилась.
– Ничего, я и сама устаю, понимаю, какого это, и работать, и учиться. Ведь и за квартиру платить как-то надо, и на какие-то деньги жить. Так мне хоть родители еще помогают. А как ты справляешься, не представляю. – Лена с сочувствием покачала головой и долила ей еще чая. – Тебе совсем никто не помогает? Или крестный твой все же, что-то дает? Как-то поддерживает? Он кем работает?
– А что? – Агния как-то насторожилась.
Лена собиралась стать судьей, как закончит юридический. А кем был Вячеслав Генрихович у Агнии уже вопросов не осталось. И она вдруг испугалась – а не знает ли Лена что-то о Боруцком? Не пытается ли найти того, чтобы сообщить в милицию.
Наверное, любой законопослушный гражданин рассказал бы все, что знал. Но Агния поступила совсем иначе.
– Ты зачем спрашиваешь?
– Да, так, интересно. – Лена рассмеялась.
Агнию такой ответ не успокоил.
– Ой, да он, кажется, начальником цеха какого-то на металлургическом работает. – Ляпнула она первое, что пришло в голову. – У них, по-моему, уже три месяца зарплату не давали. Но он, конечно, все равно, приходит, старается меня морально поддержать, или там принесет что-то, у него мама в селе, недалеко от города. Он там все лето на огороде проводит, каждые выходные…
Агния чувствовала, что начала краснеть от такой нахальной лжи о Боруцком. Но лучше уж пусть так, чем им представитель закона заинтересуется.
– Да? А мне Алина Дмитриевна как-то говорила, что он солидный, интересный мужчина. – Лена немного смущенно потупилась. – Вот и думаю, дай тебя расспрошу, может, познакомишь? А вдруг – он мне понравится? Я же одна, хочешь-не хочешь, на любого мужчину внимание обращать будешь. Может, познакомишь? А вдруг мы понравимся друг другу…
Агния не то, что покраснела, ее просто в жар кинуло. Причем в такой злой, обиженный и горький. И злость какая-то волной из глубины души поднялась. Нехорошая такая. Она и так до сих пор не могла спокойно думать о мысли, которую осознала несколько недель назад – что у Боруцкого есть женщины. Что он целует их так, как целовал ее, только не спьяну, а по желанию, потому что они ему нравятся. И от этих размышлений ей становилось всегда так горько и грустно, что Агнии плакать хотелось. Ведь сама она такая… такая… и маленькая, и обычная, голос только – это да. Да что толку от голоса, когда внешность ее, ясное дело, проигрывает, вот той же Лене, к примеру.
И на фоне этого всего, такая просьба Лены пробудила у Агнии в душе что-то совсем не хорошее и не праведное.
– Ой, ты что?! Ты его просто не видела. – Она отложила печенье в сторону, ощущая что, несмотря на голод, кусок в горло не полезет. – Он мой крестный, конечно, и так нехорошо говорить, но он – ужасно некрасивый, просто. И курит много. Да и, сама понимаешь, вечные проблемы на заводе – он столько кричит, ужас. – Агния отставила и чай. – В общем, не думаю, что он тебе может понравиться, серьезно. Да и потом, ему же лет пятьдесят, почти.
