Текст книги "Любовь как закладная жизни (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

Глава 18

Девять – восемь лет назад

Все в этом моменте вызывало в ней ошеломление. И восторг от наблюдения за фейерверками, и радость от того, что Боруцкий был рядом с ней, обнимал ее, укутал в свое пальто и крепко держал руками, пряча от зимнего холода. И какая-то легкость, головокружение от шампанского, после того, как она целый день ничего не ела. И его губы, его запах, его вкус – терпкий, чуть горьковатый – будоражащий, сотрясающий своей непривычностью и необычностью каждую ее клеточку. И чуть колючее прикосновение его щек к ее губам, к ее щекам, когда она прижалась к нему в этом сумасшедшем и довольно сумасбродном поцелуе.

На Агнию обрушилось столько всего, что разум растворился, капитулировав перед незнакомыми и покоряющими чувствами. И так хотелось чего-то большего, чего-то более сильного, глубоко, близкого с ним. Но…

Секунды шли, и восхищенное эйфоричное возбуждение, удовольствие от того, что она решилась прикоснуться к нему, все больше сменялось в Агнии стыдом и отчаянием. Все было совсем не так.

Он не оттолкнул ее. Нет.

Но и не целовал в ответ так, как это было однажды. Вячеслав Генрихович, со всей очевидностью, не торопился ответить на безрассудный поступок Агнии.

О, нет, он не оттолкнул. Но и его реакция ничем не напоминала тот сокрушающий и покоряющий поцелуй, который Агнии довелось испытать однажды. Он просто мягко поддался, похоже, жалея наглую девчонку, сохраняя ей хоть какие-то остатки самоуважения своей сдержанностью.

О, Господи!

Она зажмурилась и отступила, наклонив голову, не имея сил посмотреть ему в лицо.

– Простите, – хрипло и подавлено прошептала она.

Агния попыталась высвободиться из рук Вячеслава Генриховича, но тот, как ни странно, не торопился отскакивать от нее, радуясь своему освобождению от ее приставаний. Господи, как противно-то! И стыдно. До ужаса просто.

Боруцкий почему-то молчал. И даже не дышал, кается. Во всяком случае, она не слышала звуков его вдохов, хотя на крыше сейчас было очень тихо. Даже слишком. Она готова была молиться о прежнем грохоте, лишь бы как-то избавиться от этой катастрофичной ситуации. И своего полного провала.

– Бусинка… – Боруцкий резко выдохнул. Ну, точно, он не дышал. Ему было так противно, что она к нему полезла?

Агния до боли закусила губу. И снова дернулась в сторону.

– Извините, Вячеслав Генрихович! Я… Не думала. Не собиралась… О, Господи! Извините меня! – она прижала ладони к пылающему от стыда лицу.

Он совсем не ослабил захват своих рук. И не позволил ей отступить от него больше, чем на полшага.

– За что? – Его голос почему-то звучал так же хрипло, как и ее. И как-то… озадаченно, что ли.

– Что «за что»? – находясь не в самом лучшем и светлом состоянии разума, переспросила она, так и не решившись поднять на него глаза.

Он откашлялся. И она ощутила, как он коснулся рукой ее макушки, поглаживая. Словно пытался успокоить Агнию. Сверху вниз, от макушки к затылку. Это было очень приятно. Но и так унизительно, учитывая то, что он, вероятно, пытался просто успокоить ее как оплошавшего ребенка.

– За что извинить? – уточнил он свой вопрос, продолжая гладить рукой ее волосы, а второй обнимать Агнию за пояс.

Агния замерла. Не столько от слов, сколько от напряженного тона. Такого… такого… словно он пытался больше утаить, чем сказать. Или она просто напилась и ей чудилось и виделось невесть что во всем вокруг. И стыд все еще довлел над остальными чувствами.

– За это… – она почти выдохнула эти слова, придавленная ощущением собственного унижения. – Я не собиралась… Ну, нападать на… Не думала к вам приставать, Вячеслав Генрихович, – выпалила Агния на одном дыхании и зажмурилась.

Испытывая при этом сильное желание спрятать лицо у него на груди.

Рука Боруцкого, та, что гладила ее по голове, застыла на ее затылке. Он сам весь словно замер. На какую-то секунду стал полностью неподвижен. И вдруг как-то сдавленно выдохнул и… расхохотался, прижав ее голову к своей груди двумя руками. Так, что Агнии передалась вся эта вибрация его смеющегося тела.

Он что, над ней смеется? Ей стало еще хуже, если это только возможно. Агнии захотелось плакать. Очень сильно захотелось.

Но в тот момент, когда она готова была вот-вот разреветься, ладони Боруцкого обхватили ее щеки и он заставил Агнию поднять голову, просто не заметив ее сопротивления и неохоты.

– А это ты, типа, ко мне приставала, малышка? – он смотрел на нее с каким-то весельем, наклонив голову к плечу.

Агния не знала, видно ли ему, что она пунцовая. Однако, непонятно почему, ей стало легче от понимания, что он не сердиться и не испытывает к ней отвращения или пренебрежения. Ничто во взгляде Вячеслава Генриховича не указывало на это. Наоборот, в его глазах было что-то такое, что просто заворожило Агнию. Она даже не поняла, что Боруцкий вздернул бровь и ждет ответа. И с каждой секундой, что она молча пялилась на него, на его лице появлялось все более непонятное ей выражение.

– А… Я… Ой…Я не… – она так ничего и не смогла внятно пролепетать.

– Нет, Бусинка, пристают не так, – ухмыльнувшись, заметил Боруцкий.

И совсем неожиданно для нее, вдруг надавил на ее щеки, потянув ее на себя, заставив Агнию снова привстать на носочки, и буквально обрушился на ее губы своим ртом, выбивая дыхание из легких.

Ох! О-ох!

Вот это было похоже на тот поцелуй, что когда-то случайно «достался» ей. Нет, это было еще сильнее, еще …

Она забыла и о стыде, и о растерянности, и о слезах. Обо всем на свете, вообще, забыла. Его руки держали ее щеки, его губы так ласкали, так давили и втягивали. А она ухватилась за эти ладони своими пальцами, потому что ей казалось, что ей без этого не устоять. И…

Она не успела все-все понять. Агния потерялась в безумном количестве еще совсем непознанных и малопонятных ей ощущений, когда он так же неожиданно отстранился, все еще удерживая ее лицо в своих ладонях.

– Пристают вот так, кроха. А ты меня, как я понимаю, с праздником решила поздравить.

Он легонько провел большим пальцем правой руки по ее щеке, забрав ту жалкую порцию воздуха, которую она успела набрать грудью.

– И тебя с Новым годом, кстати, – он еще раз прижался к ее губам.

Теперь легко и мягко. Да уж, она его целовала где-то так. Теперь у Агни было с чем сравнить. Господи!

– Пошли, у тебя там кофе стынет.

Не ожидая ее ответа, Вячеслав Генрихович обхватил ее плечи рукой и потянул Агнию в сторону двери на черную лестницу.

И она послушно пошла, совершенно сбитая с толку. Зато полностью забывшая о своем стыде.

Она пыталась к нему «приставать»? Его Бусинка, его девочка…

От одной мысли об этом у него в груди становилось тепло и весело. Зато все, что ниже, сжимало тисками все того же настойчивого желания и потребности.

Да, пожалуй, это была самая хорошая новость за последние долбанные месяцы, полные сумасшедшего желания и ненормального, жесткого контроля не то, что над каждым его шагом, а и над взглядами. Очень хорошая. Настолько, что даже сейчас, в семь утра первого января, уже давно отвезя ее домой, Боров не мог перестать смаковать этот момент.

Тот поцелуй на крыше – он однозначно не был родственным или уважительным. Она пыталась завладеть его вниманием. Как женщина. Блин, знала бы Бусинка, как давно все его внимание поглощено только ей – обрадовалась бы? Или ужаснулась?

Устало вздохнув, он провел большим пальцем по брови, прижал к переносице, пытаясь унять давление в висках. Закурил.

Вячеслав так нормально и не отдохнул этой ночью. Да и как тут спать после такого?! У него до сих пор кровь стучала в висках, а пах твердел, стоило Борову припомнить, как ее губы прижимались к его рту. Вся она прижималась к его телу… Его маленькая, хрупкая и такая смелая девочка…

Мать его так!

Как же его допекло. Боров понятия не имел, что именно помогло ему остановиться и как-то суметь разрядить обстановку на той гребанной крыше. По правде сказать, больше всего на свете ему хотелось не просто «показать» ей, как именно надо целоваться, чтобы «приставать» (хотя, кого он обманывает, у нее и без его уроков охренеть, как хорошо вышло завести его). Он в тот же момент был готов ко всему. Ведь, чего больше? Она сама поцеловала его. Без всякого принуждения или давления с его стороны. Казалось бы – бери и пользуй. Наконец-то появился шанс получить все, что в течении мучительно долгих месяцев изводило его мысли и тело.

Только вот то смущение, растерянность и прострация Бусинки, когда она решила, что обидела его своим поцелуем. Ее неуверенность в себе, и явное непонимание всего того, что именно желала и она, и сам Боруцкий – прессовали мозг похлеще любых нотаций, морали или законов.

Она определенно не была готова к чему-то более сильному и близкому.

Е-мое. Поцелуй настолько выбил ее из колеи, что Бусинка за вечер больше ни слова почти и не выговорила. А если и лепетала что-то – все невпопад. Только смотрела на него своими глазищами и кусала губу, доводя его до исступления тем, что он не знал, как это все разрядить. Да еще и себя усмирить.

Бл…! Боров не был фанатом самокопания. Он никому бы не позволил и копаться в своих мозгах, в этом плане ему и Федота с его стихами хватало. И он, точно, слабо сек в мыслях девчонок. Однако, как ни странно, он почти понимал то, что увидел сегодня в глазах своей девочки. Ее тело реагировало на него, на все его поступки и просчитанные, да и не очень, касания и действия. Она… увлеклась им. Она хотела его. Да. Но насколько она понимала, чего именно хочет?

Судя по тому ступору и растерянности на крыше – и приблизительно не осознавала.

Он желал ее так, что у него внутренности узлом сворачивались не то, что в присутствии малышки, а от одной мысли о ней. И Боров серьезно опасался, что если хоть на секунду даст себе послабление – не будет возврата, он не просто позволит себе преступить черту. Он набросится на Бусинку. Набросится как изголодавшаяся по сексу скотина. И он слабо мог аргументировать даже для себя, чем это будет отличаться от изнасилования, даже если первоначально она не будет против. Вячеслав был достаточно честен с собой, чтобы признать, что начав, вероятно, просто не предоставит ей ни единой возможности отказаться. А она, определенно, не была готова к чему-то такому… жадному и потному, не имеющему в себе ни хрена возвышенного или романтичного. Что, он не сомневался, представлялось ей именно так.

Твою ж. Ему стоило сбросить напряжение. Однозначно.

Потому как, хоть его Бусинка и была достаточно смелой девочкой, если опираться, что на прощание коснулась уголка его губ, а не щеки, она вряд ли сходу примет то, что он хочет от нее. С этим еще точно стоит поработать и пораскинуть мозгами над тем, как сделать наверняка. Чтоб она не убежала потом от него. Или не забаррикадировалась в своей квартире. Боров не хотел бы сломать все то, что буквально завораживало его в Бусинке. Ни за какой секс в мире. Офигеть, как иронично, но сейчас он понимал, что не выдержит, если малышка станет его бояться. Сколько он хотел этого? А теперь на все готов, лишь бы и дальше она смотрела на него глазами, полными доверия и восхищения, с радостью улыбалась, едва увидев его. И если он не хочет сорваться, риск чего сильно возрос после ее сегодняшнего «приставания», надо бы с этим хоть как-то разобраться.

Взгляд Борова скользнул по дивану, на котором она дремала ночью. На том, где он спал, после того, как отвез Бусинку домой, все еще посчитав, что подниматься к ней в квартиру – слишком рискованно. И она, кстати, вопреки тому, что в любое время уговаривала Вячеслава зайти, в этот раз даже не заикнулась о подобном.

Это только подтверждало все то, над чем он ломал голову в последний час. Его девочка явно нуждалась в пространстве и большем количестве времени, чем пару минут на осознание того, насколько именно «Вячеслав Генрихович» хотел ее приставаний. А он точно не выдержит больше, если продолжить искушать и себя, и ее.

Не сегодня.

Завтра, возможно. Если хоть немного расслабится.

Поему он не поехал домой? Черт знает. Не захотел так быстро прекращать настолько запоминающуюся ночь, наверное. Не в плане того, чтоб где-то загулять. Он сидел здесь в кабинете, вспоминая каждую секунду проведенного с ней времени и ощущал себя вполне довольным таким вариантом встречи Нового года. Ну, почти. Довольным. Но не удовлетворенным, блин.

Агния не могла сказать, что она выспалась. Часы показывали одиннадцать часов утра, она только проснулась… Но все равно ощущала себя уставшей. Видимо потому, что уснула она только в шесть часов этого же утра.

Вячеслав Генрихович привез ее домой около трех, она легла сразу. Однако не смогла даже задремать. Мысли, эмоции и чувства, совершенно незнакомые и непривычные ей, будоражили и тело, и разум, прогоняя сон. Так непонятно: там, в клубе, ей безумно хотелось спать, а добралась до кровати – и сна не осталось ни в одном глазу. Зато сколько раздумий заполонило голову – ужас просто. И Агния не знала, о чем думать, как развить и осмыслить то, что будоражило все внутри.

Слова Боруцкого, его поступки, ее поцелуй, его веселье и поцелуй в ответ – всего было так много и так непривычно. И очень хотелось понять: значило это что-то или нет? Понял ли он, что она очень, очень-очень заинтересована им? Или просто решил «преподать науку» подопечной, не придав этому факту никакого значения? Мало ли, она же не знает, по каким причинам он мог бы поцеловать женщину? Вон, он сказал, что ее поцелуй – поздравление. И сам потом еще раз ее поцеловал, легко так, но тоже ведь в губы…

Но тот его поцелуй… Боже! Она краснела всякий раз, когда ее мысли возвращались к этому. И стыдно вроде бы становилось, и неловко. И очень хотелось снова это ощутить. И еще больше. Чтобы он не остановился тогда, не перевел все в шутку, а продолжил поцелуй. Она не совсем понимала, чего именно ей хотелось от него дальше. Агния имела представление о сексе. Но почему-то никак не могла представить и связать эти вещи: свое знание и свою тягу к Вячеславу Генриховичу. Их поцелуй. При любой попытке представить, чего же ей хотелось далее, после того, как он закончит ее целовать в первый раз, и во второй, и в десятый тоже, внутри становилось совсем-совсем щекотно и до крику неловко. И сжималось все, и дыхание перехватывало, но ничего конкретного Агния представить не могла. Она даже в какой-то момент пожалела, что в восьмом классе не пошла вместе с подругами в гости к одной из них. Та обнаружила дома кассету, которую прятали ее родители, и позвала девчонок смотреть. Агния уже и не особо помнила, почему ей так срочно надо было домой, но она не пошла. А девчонки на следующий день мало что вразумительно смогли объяснить, только краснели и хихикали. Точнее, объяснить-то они объяснили, но соотнести их рассказ с собой, и тем более с Боруцким – у Агнии не выходило, даже учитывая знание школьного курса анатомии. Вот и понятно все, как-то, и непонятно в тоже время, и в мыслях представить, отчего же все тело горит и ноет – не получается.

А в пять утра ей пришла в голову гениальная идея: у Алины Дмитриевны была обширная коллекция книг. Тех, чтение которых родители Агнии не очень одобряли, а сама соседка не раз предлагала ей взять, отвлечься. Она просто возьмет у Алины Дмитриевны один из этих «любовных романов» и, возможно, быстрее поймет себя и разберется.

Решение показалось ей настолько удачным, что Агния едва не вскочила с дивана, чтобы тут же отправиться к соседке, позабыв и о раннем времени, и о том, что Алины Дмитриевны в принципе в городе сейчас не было. А когда вспомнила, со вздохом разочарования поняла, что это придется отложить. Однако это решение помогло ей успокоиться и Агнии все же удалось уснуть в итоге.

И вот сейчас она проснулась после поверхностного и суматошного сна, полного ее воспоминаний о поцелуях и фейерверке. Сердце колотилось, будто бы она вновь стояла на крыше, в таких горячих и надежных руках Вячеслава Генриховича, укутанная в его пальто, которое пахло им и сигаретами. У нее даже платье этим запахом пропиталось. И Агния, испытывая некоторую неловкость и от этого, повесила то на спинку стула, который стоял рядом с кроватью, заменяя прикроватную тумбочку.

Платье и сейчас находилось именно там. И запах остался. Она специально проверила, прижав рукав к носу и глубоко вдохнув. У нее по коже прокатилась непривычная дрожь, тягучая и сладкая, когда легкие наполнились этим запахом.

На столе лежал подарок, который она вчера забыла подарить. И снести вниз не додумалась, когда Вячеслав Генрихович сказал, что не может зайти, привезя ее. Хотя, по правде, у Агнии в мыслях тогда такой сумбур был, что она даже не вспомнила о подарке. И чай ему забыла предложить. Совсем растерялась. Надо было это исправить.

Только вот почему-то, при мысли, что она сейчас опять может увидеть Боруцкого, ей стало как-то неудобно. Нет, ей хотелось его увидеть. Сильно хотелось, но Агния совершенно не знала, как себя с ним теперь вести и что делать. Изменила ли эта новогодняя ночь что-то между ними, или все осталось по-прежнему? И сейчас она не могла с этим определиться. Но и подарок отдать хотелось.

Она подняла руку и посмотрела на браслет, который уже решила никогда-никогда не снимать. Тот казался ей таким красивым. И все эти подвесочки – такая изящная бабочка, и полумесяц. А мишка, вообще, безумно милый.

Это ведь нечестно – у нее подарок был, а у Вячеслава Генриховича не было. Агния еще раз глянула на часы – начало двенадцатого. Он говорил, что вечером снова будет в клубе, у них там какая-то шоу-программа или что-то в этом духе. Агния в это время конечно будет в ресторане, но кто ей мешает сейчас сходить в клуб и оставить подарок? И его не встретит, хоть и хочется, и может быть определится с тем, как себя дальше вести. Охрана ее знает и в такое время одну пропустит внутрь. А Вячеслав Генрихович вечером приедет – и найдет подарок. Она даже ему открытку еще оставит, чтоб он точно знал, что это от нее!

Воодушевленная своим планом, Агния подскочила на диване и отправилась в душ.

Пожалуй, он не так часто оказывался в подобной ситуации.

Федот смотрел на эту соплячку с некоторой растерянностью. Действительно растерянностью. Он не знал, как поступить.

Во-первых, какого хрена она забыла здесь в начале второго часа дня? Во-вторых, что ей ответить на вопрос, о Борове, если девчонка видела машину того под клубом и теперь, краснея и отводя глаза, интересовалась, здесь ли Вячеслав Генрихович и лопотала что-то про подарок, который вчера забыла отдать.

Дура она. Так и не поняла, что перевязалась бы сама ленточкой – и была бы лучшим подарком Борову. Но нет, друг продолжал валять дурака, да и эта, похоже, по той же теме двинулась.

Федот присматривался к девчонке весь этот месяц. Выискивал, задевал, раздражал, но так и не смог понять, с какой-такой придури, она решила отдавать все свои деньги за грехи Борова? И сколько раз он не пытался достать этим девчонку, сколько не старался ее довести – соплячка упорно выдерживала его нападки и посылала Федота подальше. Не конкретно, конечно, но как он понимал, подразумевалось именно это. Смелая. Хотя, может, понимает, что Боров ее ото всех прикроет, и от него, Федота, тоже. И упрямая, ничего не скажешь.

Смотрел он, смотрел.

А потом Федот решил понаблюдать за девчонкой тогда, когда рядом Боров. И теперь мог бы с кем угодно поспорить, что и девка запала на друга, причем совсем не по-детски. Достаточно было посмотреть на то, какими глазами она глядела на Борова и как слушала каждое его слово. Видно потому и деньгами разбрасывалась. Хотя, тут он был не то, чтоб уверен. Может она просто маньячка, из тех, что уверенны, будто всех вокруг спасать надо.

Куда смотрел сам Боров и почему не видел того, что с девчонкой происходит – фиг знает. Еще и на него срывался, если Федот что-то начинал говорить. Он и послал его подальше. Не его это сдвиг, по ходу. Нравится заморачиваться, на здоровье. Вот прострелят башку, может, очухается.

Это, конечно, он кипятился и злился на Борова. И, ясень пень, поглядывал по сторонам, прикрывая друга. Да и за соплячкой стал приглядывать. Мало ли. Совсем крышанутый Боров ему был не нужен.

Только вот теперь, что ему делать? Боров, по ходу, минут пятнадцать назад двинулся в кабинет с одной из шлюх Гели. Причем Федот от этого был не то, чтоб в восторге, поскольку не заметил, чтоб друга попускало после подобных «сеансов» в последние месяцы. Он уже утратил надежду, что Боров оклемается от этой странной свёрнутости. Опоила его соплячка, что ли?

Сам он приехал насчет вечера уладить и утрясти все по поводу встречи, которая должна была состояться в клубе. И уже уходил. А тут эта девчонка со своим подарком.

Федота так и подмывало прямо сказать, что «Вячеславу Генриховичу» от нее не подарки нужны, а хороший трах, и побольше. А вместо этого он стоял и тупо пялился на открытку, которую эта девчонка ему в руки всучила. С Новым годом, типа, поздравила.

Капец.

Борову похожая бумажечка светила, по тому, что он видел, и еще какой-то коробок в упаковке.

– Так вы знаете, где Вячеслав Генрихович? Я подарок все-таки хочу ему отдать.

Девчонка смотрела на него настороженно, но уже поспокойней, чем в первые дни после того, как он застукал ее в церкви. Расслабилась видно, решила, что он все же промолчит.

Федот переложил открытку из одной руки в другую, отчего-то вспомнив вечер несколько месяцев назад. Глянул на девку. Может он сразу не с того боку взялся за эту проблему? Может девчонке объяснить надо, чего мужик хочет и привык от баб получать. Если она так о душе и грехах Борова печется, то и тут подсобит? Да и запала же на того, должна же она хотеть того же, чай не святая.

Ему даже интересно стало, что будет, если соплячка Борова со шлюхой увидит? И как Боров на это отреагирует. Может до обоих что-то дойдет уже?

А Федот что? Его вообще тут сейчас не будет. Он уже пять минут, как ушел.

– Да, бродит где-то тут. Ты в кабинете глянь, по ходу, хоть я и не знаю точно, куда он пошел…

Еще раз переложив открытку, отмахнулся он вроде бы без всякого интереса и пошел к двери, не обращая на девку больше никакого внимания.

Агния даже не знала, что делать, растерянно глядя в спину уходящему Федоту. Он спокойно кивнул охранникам и вышел из зала, а она так и стояла около пустого сейчас бара. Друг Вячеслава Генриховича был сегодня совсем на себя похож: ни одной цитаты из сказки Филатова, которую она и прочитала только потому, что Федот ее вечно строками оттуда допекал, ни одной придирки. Ничего. Только посмотрел как-то странно и все. И не допытывался, не выяснял ничего.

Может, перегулял вчера и ему плохо? Или это из-за того, что она его поздравила? Да нет, вряд ли, его таким не проймешь, как казалось Агнии. Она просто так купила две открытки, не могла решиться, какую выбрать и купила обе, планируя определиться на месте. А столкнувшись в зале клуба нос к носу с Федотом, вдруг засмущалась – праздник, все-таки, неудобно как-то. Тем более что Вячеславу Генриховичу она настоящий подарок приготовила. Вот и поддалась импульсу, отдала одну ему. Только еще больше растерялась и смутилась, видя, как Федот не знает, что с той делать подозрительно поглядывает на саму Агнию.

«Наверное, он выкинет ту сразу, как только на улицу выйдет», решила она, глядя в закрывшуюся дверь.

Охранник осмотрел ее безучастным взглядом и вышел из зала вслед за Федотом, видно не считал, что за Агнией необходимо наблюдение.

Так, не стоять же ей здесь весь день? Надо идти, пусть Агния и думала, что избежит встречи с Вячеславом Генриховичем, но раз уж так вышло… Вздохнув, чтобы избавиться от последних сомнений, она пошла по коридору к его кабинету. Прислушалась, но ничего не услышала. Вообще, казалось, что во всем клубе никого живого нет. А вчера, какая толпа была, и шума столько, что стены, казалось, подрагивали.

Она аккуратно постучала. Подождала минуту, но ей так никто и не ответил.

Не совсем уверенная, правильно ли поступает, Агния нажала на ручку:

– Вячеслав Генрихович? Это я… – она заглянула внутрь, не слыша никакого ответа.

Кабинет оказался таким же пустым, как и весь клуб.

Фух! Агния поняла, что расслабилась. Все-таки она не знала, как вести себя с Боруцким сегодня, еще не определилась. Он, наверное, куда-то вышел. А она сейчас аккуратненько устроит подарок на столе, открытку поставит, напишет, что это от нее, и быстренько уйдет. А там уже разберется.

Полная решимости воплотить свой план в жизнь, она быстро подошла к столу, схватила какую-то ручку, поставив на открытке свое имя. Устроила коробочку с зажигалкой в центре стола, так что ее нельзя было не заметить. Поверх нее поставила открытку. Отступила на шаг, чтобы осмотреть «композицию»…

Что-то стукнуло. Она даже не поняла, что именно это был за звук. Только вздрогнула, испугавшись тому, что могла не заметить Вячеслава Генриховича, и резко обернулась в сторону дверей, ведущих в кладовки, бильярдные и сауну. Нет, кабинет был все же пуст. Но одна из дверей, та, за которой находился небольшой коридорчик и бильярдные, переходящие в сауны, оказалась неплотно прикрыта и тихонько «хлопала». Видно сквозняком где-то тянуло.

Даже не подумав зачем, она подошла к этой двери, планируя закрыть до конца. Но так и не сделала этого, потому что услышала голос Вячеслава Генриховича. И еще чей-то. Он с кем-то говорил. Ей ни слов не было слышно, ни общего разговора. Но вот то, что собеседником Боруцкого была женщина, Агния услышала совершенно точно.

Что заставило ее аккуратно повернуть ручку и ступить в коридор – она не знала ни в тот момент, ни потом, не раз задаваясь этим вопросом. То ли все то же неразрешенное сомнение по поводу его женщин, то ли врожденное любопытство, о котором она просто раньше не знала ничего. То ли просто, черт попутал, искусив, как было бы проще всего заявить, списав все на кого угодно, даже на потусторонние силы, только не на себя, но Агния очень тихо прошла по коридорчику, контролируя каждый свой шаг. Она даже непроизвольно придумала, что скажет, если вдруг Вячеслав Генрихович выйдет навстречу – она же пришла подарок вручать? Вот и хотела сообщить об этом.

Только что-то очень неприятное и какое-то испуганно-настороженное ощущение, застывшее внутри, сомневалось в том, что Агния идет туда именно для этого. Голос Вячеслава Генриховича раздался снова, более громкий, но Агния все еще не смогла разобрать слов. Но, странно, ей показалось, что Боруцкий чем-то недоволен. Женщина в ответ тоже что-то сказала. До Агнии, еще больше приблизившейся к двери, донеслось только:

– … Упоминали, что не любишь…

Агния уже почти вплотную стояла у двери, которая, как и та, что выходила в кабинет Вячеслава Генриховича, не была полностью закрыта. Небольшая щель позволяла очень тонкой полоске света падать в темный коридор. Уже совсем понимая, что не собирается самостоятельно обнаруживать своего присутствия, Агния осторожно приблизилась к этой щели и заглянула в бильярдную. Ей не было видно никого – ни Вячеслава Генриховича, ни женщины, с которой он разговаривал. Не совсем понимая, зачем это делает, она немного потянула дверь на себя, почти молясь, чтобы та не скрипнула. И ужасаясь от того, что именно делает.

– И какого хрена ты на меня тогда вешаешься?

Боруцкий, точно, был не в очень хорошем настроении. Агния этот его тон знала. И тут она его увидела. Их.

У Агнии ком встал в горле, и в животе все сжалось. А глаза, странно так, словно приклеенные, уцепились за разворачивающуюся перед ней картину.

Вячеслав Генрихович был без рубашки. Она его таким не видела. Никогда. Его вид словно врезался в сознание Агнии. Отпечатался. С теми же мощными плечами, сильными руками, которые всегда угадывались и под рубашками или свитерами. Почему-то сейчас он показался ей даже выше, чем полностью одетым. И да, Вячеслав Генрихович определенно не был толстым или обрюзгшим. Агния не считала себя спецом, но его тело, то, что она видела – его спина, показалась ей очень… впечатляющей. И тут глаза зацепились за татуировки. Их было достаточно много. Ну, по ее мнению. Агния заметила на одном из плеч что-то, кажется похожее на нож, лезвие которого было словно воткнуто в шею Боруцкого.

Продолжая разговор с собеседницей, он полуобернулся, и Агнии показалось, что она видит татуировку в виде распятия на его груди. Странно, никогда не думала, что Боруцкий настолько религиозен, даже наоборот. Что-то еще, более мелкое, что ей не удавалось рассмотреть, она прищурилась, не замечая, что забывает вдохнуть.

И тут поле зрения ей перекрыла женщина. Голая. Совсем.

Ох.

Агния замерла. У нее даже глаза заболели, так сильно она их распахнула. И не заметила, как сильно-сильно сжала ладони, вдавив короткие ногти в кожу. Только и боли не ощутила. Не там. А в груди все замерло, и сердце словно стало, непривычно давя.

Женщина была… красивой, наверное. Агния не видела ее лица. Только длинные темные волосы, рассыпанные по плечам. Но вот то, что оказалось доступно ее обозрению, те… особенности тела…

Ох, Агния обхватила себя руками, ощущая какое-то поглощающее жжение в районе солнечного сплетения. У нее самой не было ни таких бедер, ни такой груди.

– А я решила, попробую, вдруг передумаешь, понравится, как я тебя касаюсь, массаж могу…

Наверное, она продолжала разговор, смысл которого Агния не могла понять пока.

Ничуть не стесняясь своей наготы, женщина прижалась всем телом к Боруцкому со спины и мягко прошлась ладонями по плечам Вячеслава Генриховича, кажется, чуть придавливая ногтями. И привстала на носочки босых ног, потянувшись к его губам и лицу.

Агния все еще не могла вспомнить, как двигаться.

А вот Боруцкий раздраженно и зло рыкнул, перехватив ладонь этой женщины и дернул. Достаточно грубо и сильно, во всяком случае, это выглядело так, заставив ее опуститься и обойти его.

– Ты еще целоваться ко мне полезь, – все с той же злостью в голосе проговорил он. И Агнии почудилась в этом какая-то угроза. – Ты знаешь, что от тебя ждут? – Он сжал ладонью затылок этой женщины, намотав длинные волосы на руку.

Та кивнула. Она не казалась испуганной. Но насторожилась, как показалось Агнии.

– Ну, так прекращай меня лапать, и перейдем к тому, для чего ты здесь и появилась.

Наверное, он надавил, заставив женщину опуститься. Во всяком случае, казалось, она не собиралась становиться на колени. Хотя Агния не могла понять, если честно. Ее мозг пока не был в состоянии анализировать то, что она видела. Просто отслеживал и фиксировал все происходящее, подавляемый нарастающей болью где-то в глубине живота.

И когда эта женщина оказалась на коленях так, что ее лицо было на уровне паха Боруцкого, он, так и стоя к ней боком, второй рукой освободил пряжку своего ремня и расстегнул джинсы, позволяя тем упасть на пол.