Текст книги "Любовь как закладная жизни (СИ)"

Автор книги: Ольга Горовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 51 страниц)

Глава 6

Наше время

Она смотрела на него так, будто все еще продолжала считать своей галлюцинацией. А Вячеслав не был уверен, что знает, как начать разговор. И как объяснить то, что не сумел вытащить ее раньше, что по его вине она прожила этот кошмарный год в аду.

Впрочем, тупо стоять у двери купе он тоже не собирался. Если Боруцкий во что-то и верил, так это в эффективность действия. Любое движение для него было предпочтительней вязкой и бессмысленной осторожной буксовки.

Потому он решительно шагнул к полке, на которой сидела Агния. Однако ни сказать, ни сделать ничего не успел, двери отъехали в сторону, и на входе появилась проводница.

– Ваш чай. – Объявила сонная женщина и, протиснувшись мимо него, поставила два стакана в подстаканниках на скатерть, укрывающую столик.

Бросила рядом комплекты постельного белья в пакетах.

Агния даже не вздрогнула, и взгляд не перевела. Он не стал бы закладываться и на то, что она дышит.

Развернувшись, проводница уже собралась уйти.

– Стойте. – Боров глянул на ту через плечо. – Принесите водки.

– Мы не продаем крепкие алкогольные напитки. – Заученными словами забубнила женщина. – Есть вагон-ресторан…

– Да, ладно. – Он бросил на стол деньги. – Я никому не расскажу. Только нормальной, не паленной.

Женщина воровато глянула на открытые двери купе, и взяла купюры.

А Агния вдруг фыркнула. Весело так. И рассмеялась. Не так, как всегда. Не так, как он помнил. Хрипло, будто «надтреснуто». И все же, это был смех. Вячеслав резко обернулся, пожирая взглядом лицо жены.

– Не надо водки, Вячек, серьезно. – Агния поднялась с топчана, и в купе стало совсем тесно.

Видимо потому проводница решила быстро ретироваться, даже двери за собой закрыла. Впрочем, ни он, ни Бусинка не обратили на это особого внимания.

Оба замерли на расстоянии одного шага, пожирая друг друга взглядами.

Ему хотелось схватить ее, обнять так крепко, чтобы каким-то образом заслонить собой все мысли и воспоминания о случившемся. Но вместо этого Вячеслав наблюдал, пытаясь оценить ее состояние.

– Ты всегда считал водку лучшим антистрессовым препаратом, да? – Усмехнувшись, она на полшага приблизилась к нему, немного пошатываясь в такт движения вагона.

Но ее усмешка была такой пронзительно-грустной, настолько нелегкой, что у него руки сжались в кулаки, от дикого, глупого и нереального желания вернуть ее былую улыбку.

– И это всегда работало, насколько мне помнится. – Голос сипел, ну и черт с этим. Она и так знает, что с ним творится. Не может по глазам не видеть.

Вячеслав подался вперед, собираясь преодолеть оставшееся между ними расстояние, но Агния опередила его, чуть ли не упав вперед, так, что он обхватил ее, поддерживая. Прижал к себе. А она уперлась макушкой в его грудь.

– Я уже пила сегодня. Утром. – Срывающимся шепотом призналась его Бусинка.

Не поднимая головы, она пошевелилась, и Вячеслав ощутил, как ее ладошка легла на его руку. Правую. Как ее пальчики обхватили и потянули его ладонь. Он не хотел. Не считал необходимым для нее смотреть на это. Но и отказать, запретить – не мог, и не посмел.

– За упокой. Не хочу больше. Еще сопьюсь. Мне только этого и не хватало для полного комплекта. – Продолжала шептать она.

Он зажмурился, ощущая горячие, сухие губы, прижавшиеся к шрамам на его руке. И такие же горячие слезы, капающие на его ладонь.

– Он хотел, чтобы я подтвердила. – Тихо и невнятно прошептала она, отрываясь от его кожи, и тут же снова бросалась ту целовать. – Чтобы сказала, действительно ли это твои пальцы… И кольцо…так сложно было его снять … О, Вячек, Господи! Бедный мой! – Ее тело затряслось.

А у него перед глазами потемнело от ярости, от боли. И в животе плеснулась кислотой ненависть. Скрутило все внутри от ужаса, пришедшего с осознанием, что именно приходилось выдерживать его любимой.

Боруцкий не был дураком, и оптимистом тоже. Он реально знал, как поступают с женами и любимыми врагов такие, как Шамалко. Счастье, что Агния еще жива.

И, казалось, подготовил себя ко всему. Однако оказалось, что знать об этом, и слышать от нее – разные вещи. Проклятье, эти отрывочные, разорванные слова, что она бормотала шепотом, будто бы сдирали с него живьем кожу.

– Не плачь, Бусинка. Не стоит оно того. Только бы ты была целая. – Прохрипел он, не имея понятия как, но очень сильно желая успокоить, заставить забыть, стереть все это из ее памяти.

Оперся лбом о ее голову.

Ее губы продолжали касаться обрубков его пальцев короткими, обжигающими поцелуями.

– Ты сказал, что потом будет можно. – Возразила Агния голосом, срывающимся от рыданий.

– Я соврал! – Рыкнул он, заставив ее рассмеяться, пусть и сквозь слезы. – Не выношу, когда ты плачешь, ты же знаешь, малыш. – Вячеслав сжал зубы. – Мне убить кого-то хочется, лишь бы ты перестала. – Честно признался он, обхватив ее затылок свободной рукой, загреб волосы полной пригоршнею.

Те были теперь такими короткими.

Но ему не помешало это зарыться в светлые пряди лицом. И он, наконец-то, обнял ее. Не так крепко, как хотелось. Но все же. У Вячеслава перехватило дыхание, и он, действительно, пристрелил бы сейчас того, кто попробовал бы встать между ним и женой. Но так и не придумал, как хоть немного облегчить это все для нее, как успокоить.

– Может, все-таки, хлопнешь водки, а? – Без особой надежды предложил он.

– Вячек! – Агния и плакала, и смеялась одновременно.

Казалось, что и она задыхается. Бусинка вскинула голову, и принялась жадно целовать его лицо, коротко касаясь уже мокрыми от слез губами его щек, подбородка, шеи.

– Что? – Хрипло и немного виновато огрызнулся он, стараясь контролировать себя. – Это же, и правда, всегда действовало.

– Не хочу. Не хочу. – Замотала головой Агния, и потерлась щекой об его шею. – Господи, я же тогда не поверю, что это правда, решу, что напилась, просто.

– Можно подумать, ты хоть раз напивалась. – Хмыкнул Вячеслав. – Я всегда силой в тебя пытался влить хоть рюмку…

Он не выдержал, подхватил ее на руки, сильно сжав талию жены. Приподнял, притиснул к своему телу, игнорируя раскачивание вагона. Оперся о двери для надежности. Бусинка тут же обняла его шею руками, принялась скользить ладонями по коротким волосам. Обхватила ногами его пояс, путаясь в складках длинного платья.

Движения обоих были порывистыми, горячечными, жадными. Словно только теперь оба в полной мере осознали, что действительно обнимают друг друга, и не могли насытиться. Оба хотели еще больше, еще полнее ощутить близкого человека.

– Напивалась. – Вдруг призналась Агния, спрятав лицо у него в шее.

Ее ладони скользили по его щекам, как будто жена не верила, и на ощупь пыталась узнать его черты, убедиться, проверить. Пальцы добрались до жесткого ворота рубашки. Скользнули, потянули пуговицу.

– После того, как… Вячек, он…изнасиловал.

Она задохнулась. Закусила губы и мельком глянула ему в лицо взглядом, в котором было столько боли, что у него затылок заломило. И ужас изморозью прошел по его спине, когда он заметил в этих глазах стыд.

– Я потеряла ребенка. – Агния говорила тяжело, принуждая, выталкивая из себя слова. – Виктор, он бил и… Я боролось, но… А он смеялся. Прости…

Видимо, не выдержав, она умолкла и отвернулась. Прижалась лицом к его голой коже в распахнутом вороте сорочке, которую уже наполовину расстегнула.

Он словно взбесился.

Легко встряхнул ее. Так и не спустив со своих рук, встряхнул, заставляя обратить на него внимания.

– Какого хера?! За что тебя прощать, Бусинка?! – Вячеслав сорвался на крик, и тут же оборвал себя. Рыкнул от беспомощности и отчаяния, стукнулся затылком о дверь купе, на которую опирался. – За то, что меня выбрала? Что со мной жила?! Ты не виновата! – Ухватив ее за подбородок, Вячеслав надавил, не позволяя опять отвести от него глаза. – Ни в чем ты не виновата, слышишь?! – Сипло настаивал он, пытаясь поймать ее взгляд. – Только я.

Она зажмурилась.

Щеки Агнии уже были сухими, но ее тело, которое он держал, сотрясали беззвучные рыдания. Опустошенные и измученные.

Стоило ему разжать пальцы, как Агния снова спрятала лицо на его груди. Расстегнула оставшиеся пуговицы, обхватила его своими горячими, дрожащими руками, будто только так, от самого тесного контакта с его телом, его кожей, ощущала хоть какую-то уверенность и покой.

Она словно отпустила все, позволила самому страшному в себе выйти наружу. Тому, что так старательно прятала, а теперь, опустошенная и сбитая с толку его появлением, не могла удержать, обнажила свою боль и слабость.

Он понял все, что она сказала, и о чем Агнии не хватило сил рассказать. Да и, собственно, то, что он не позволял себе об этом думать в течение этого года, не меняло, и не могло изменить жестокую реальность его жизни, его мира, куда он, Вячеслав, сволочь, и ее затащил.

– Бусинка, – его голос надорвался, когда Боруцкий прижался губами к плотно зажмуренным векам. – Маленькая моя.

Вячеслав пытался заставить ее поднять голову. Целовал волосы, виски, лоб, все, до чего мог дотянуться. Так отчаянно желая облегчить это все, дать свою силу, забрать эту боль.

– Я потом напилась. «В хлам», помнишь, Вовка так все время говорил. – Она усмехнулась, но отвернулась, не позволяя ему посмотреть себе в глаза. И неожиданно закричала. – Только это ни хрена не помогло, Вячек! Без тебя ничего не работает и не помогает! Только хуже становится…

Агния зарыдала, серьезно так, что вдохнуть не могла, и начала хватать воздух открытым ртом.

Он обхватил ее лицо ладонью и заставил повернуться к нему, несмотря на сопротивление. Посмотрел в глаза, полные боли, и впился в распахнутый рот, целуя. Жадно, требовательно, даже не лаская, а удерживая, вытягивая ее из этой истерики, заставляя переключиться на него.

– Прекрати ругаться! Сама же меня всегда одергивала! – Отстранившись, тяжело дыша, потребовал он. Прижался своим лбом к ее лбу.

Она замотала головой, растирая слезы по его шее.

– Что ж, теперь я знаю, что иногда, действительно, ничего другое не подходит. Только так это высказать можно.

– Выпорю. – Пригрозил он своей давней угрозой, которую, впрочем, ни разу так и не привел в исполнение.

Наклонился, и снова прижался губами к ее рту.

Его Бусинка попыталась улыбнуться. Но хоть больше не отворачивалась.

Он начал оставшимися пальцами правой руки вытирать мокрые дорожки на ее щеках. Погладил скулы.

А она скосила глаза на безобразные бело-розовые шрамы и глухо застонала, в который раз за эти минуты, попытавшись прижаться к тем губами.

– Не надо, Бусинка, не надо. Серьезно, оно того не стоит. Ни одной твоей слезинки или боли. – Вячеслав хотел отнять у нее ладонь.

– Люблю тебя. – Вцепившись в его руку пальцами, и не отпуская, прошептала она. – Люблю.

И уже сама прижалась к его рту своим, целуя ничуть не слабее, с такой же жадностью, с такой же нуждой, как и он полминуты назад.

Боруцкий хрипло застонал от этого признания. От ее поцелуя, от тепла ее ладоней, скользящих по его плечам под рубашкой, от того, что она прижималась к нему всем своим телом.

– Господи, спасибо…

Кажется, они синхронно прошептали это.

Оттолкнувшись спиной от двери, продолжая удерживать ее на весу, он шагнул по купе, и опустился на топчан. И все это, не прекращая поцелуя, в котором уже вновь завладел инициативой.

Еще девчонкой его Бусинка вила из него веревки, наплевав на то, кто он такой, и сколько грязи за его плечами. Она смотрела на него, и словно бы не видела, что он – Боров, тот, кто заправляет криминалом всего города. Нет, она видела только «Вячека», мужчину, которого вздумала полюбить. А на прочее – ей было плевать. А он был готов на что угодно, лишь бы и дальше Агния смотрела на него таким взглядом, если бы видела только это. Потому что благоговел перед ней десять лет назад, не говоря уже о том, как обожал и боготворил свою жену сейчас.

Он понимал, что ей не стало легче и проще после этого надрывного и разорванного разговора. Отдавал себе отчет, сколько еще скрыто и спрятано у Бусинки внутри. Наверняка, в разы больше того, что она сейчас успела ему открыть, показав лишь верхушку айсберга. И будут еще десятки, сотни таких ночей, полных болезненных слов, рвущих внутренности на куски.

Но сейчас…

Господи! Он год ее не видел! Только на фотографиях, которые стояли в комнате везде, куда ни глянь. Столько, что Федот, единожды увидев это, несколько раз потом намекал, что знает неплохого «спеца по мозгам». Наверное, в Вячеславе за это время, и правда, появилось что-то маньячное, если даже друг, знавший его столько лет, все понимающий – забеспокоился о состоянии разума Борова. Но с другой стороны, а кто остался бы в своем уме, зная, где его любимая женщина, что с ней делают?!

Но и эти фото его не спасали от тоски, и жажды по Агнии, настолько сильной, иссушающей просто. Такой, что порой казалось, эта тоска не гложет, а изгладывает его плоть, сдирая ту с костей. Ведь он не мог обнять, поцеловать, не мог дотронуться, не мог ощутит ее…

Оттого, сейчас, все отчаяние, боль, ярость, и радость от встречи, облегчение от того, что забрал ее – вдруг, в одно мгновение, трансформировались в Вячеславе в немыслимую потребность. В такую нужду и желание, что воздух, казалось, горел внутри легких.

В голове стало горячо и пусто, а вся кровь, он почти ощутил это, рванула вниз, заставляя его сжать ее крепче, плотно притиснув к своему возбужденному телу.

Дыхание Агнии сбилось, и она застонала, похоже, испытывая то же самое.

Он же знал ее, как себя, каждый вздох, каждое выражение глаз и губ понимал не хуже, чем свои собственные.

Их обоих накрыло так, что ни о чем думать не выходило. Никакие доводы, неуместности и неудобства не могли перевесить жажды, которая, вдруг, стала главенствующей в этих объятиях. Да и какие, собственно, неудобства? Он, она – они вместе. Когда им еще что-то надо было для счастья?

Хотя то, что происходило сейчас между ними, сложно было назвать светлым или легким удовольствием.

Агния давно расстегнула на нем рубашку, и теперь, доводя Вячеслава до белого каления, покрывала его плечи, шею, грудь и живот все теми же короткими, горячечными поцелуями. Ее пальцы порхали по его телу, гладя, царапая, словно требуя чего-то большего, такого, чтобы вытеснить из ее разума этот год.

Его собственные руки сжимали ее тело с такой силой, что Вячеслав испытывал опасения, боясь что-то ей сломать. А отпустить, обнять мягче – не получалось. Вот не выходило, и все.

Он сдернул с ее плеч бретельки платья, со стоном впился губами в нежную кожу на груди, понимая, что не целует уже даже, втягивает в себя, прикусывает, наверняка, оставляя засосы.

А она еще сильнее прижимала к себе его голову, и ее рыдания (слава тебе, Господи!), сменились стонами удовольствия.

Освободив одну руку, он собрал пригоршней шелковую ткань, «расплескавшуюся» по его бедрам. Сдвинул белье, уже ставшее влажным, едва не порвал собственные брюки, расстегивая, и с грудным стоном вошел в ее тело одним движение.

Это не было красиво, медленно или приятно. Они даже не гнались за удовольствием, не ждали его. Это была потребность, на грани жизненной. Как необходимость сделать следующий вздох. Так же сильно он сейчас нуждался в том, чтоб войти в нее, а она – чтобы Вячеслав наполнил ее тело собой.

Чем-то это напомнило ему их первый раз, такой же бешенный и безумный. Такой же жадный, когда непонятно было, просто хотели ли они друг друга, или не могли иначе. Это было выше простого желания.

Словно взрыв – нечто такое же мощное, мимолетное, оглушающее. И оставляющее после себя выжженное опустошение.

У него не было сил сдерживаться и растягивать. Тело горело, вот-вот грозясь сорваться. И больше чем годичное воздержание не добавляло контроля над собой. Он даже не смог бы сказать, испытал ли удовольствие, поняв, что кончил. Куда важнее этого было осознание того, что они – снова единое целое. И, совсем как в первый раз, Вячеслав знал, что его Бусинка, точно, не получила в полной мере того, что он мог бы ей дать.

Задыхающийся, опустошенный, потный настолько, что долбанная мокрая рубашка и пиджак, которые он так и не снял, липли к спине, Вячеслав прижался головой к ее груди, ощущая, как внутри его Бусинки бешено колотится сердце.

Его тарахтело так же часто. И в ушах отдавалась эта дробь. Твою налево! Так, сто пудов, можно получить инфаркт. Тем более в его возрасте.

Но все-таки, кажется, немного отпустило. Хоть в глазах посветлело, и разум, не весь, правда, но частично вернулся в пустую, как казалось пару минут назад, черепную коробку. Чуть приподнявшись, продолжая поддерживать ее под спину ладонями, Боруцкий повернулся. Одной рукой взял валяющиеся на столике пакеты с постельными комплектами. Зубами надорвав один, он вытряхнул простыню, и кое-как, криво, конечно, расстелил ту на полке. Осторожно опустил Бусинку на нее.

Его жена казалась такой же опустошенной, каким он ощущал себя. Ее кожа словно светилась, просвечивая темными полосками вен, и под глазами проступили тени, на которые до этого он просто не обращал внимания. И все же, несмотря ни на что, она улыбнулась ему. Улыбнулась так, что у Вячеслава Боруцкого, человека, не признававшего ни мораль, ни закон, ценящего очень мало на этом свете, сердце сжалось, замерев, а потом опять забилось, как бешеное, только теперь от счастья. Уложив ее, он вытянулся на полке рядом, нежно целуя бьющуюся жилку на шее Агнии, лаская ее губы, щеки, спустился на грудь.

Этот поезд, с его сонной тишиной полупустого спального вагона и мерным стуком колес, словно выпал из времени и пространства. Подарил им временную передышку от проблем, уже оставленных сзади, и тех, что только предстоят впереди, когда они сойдут на перрон родного города. Это все еще будет. Неотвратимость наступления утра понимали оба.

Но сейчас они просто лежали рядом. Были вместе. И наслаждались этим.

У них было в запасе еще несколько часов, которые Вячеслав, совершенно точно, знал, на что потратит. И, определенно, он собирался сделать так, чтобы она сейчас получила максимум удовольствия.

Десять лет назад

Он заметил, что малявки нет, едва пришел на всеобщее сборище. Семен, конечно, называл это иначе, «корпоративом», общим праздником в честь наступившего неделю назад Нового года, призванным объединить и сплотить коллектив. Боров слабо разбирался в модных веяниях и терминах, но в сплоченность команды в любом деле – верил. Потому, поддавшись на аргументы администратора, согласился заглянуть, типа «поздравить» подчиненных.

Так вот, все были в сборе, даже какие-то помощники по кухне, которых Вячеслав видел впервые в жизни, а Бусины – не было.

Он послал себя далеко-далеко в уме за то, что зацепился за это. И решил, что просто рано еще, в школе же, наверное, каникулы, и она из дому придет. И не торчать же ей здесь целыми днями. А может, вообще, одумалась девка, и перестала приходить, хотя Семен, вроде, ничего такого не докладывал. И все же, спустя двадцать минут, «отстрелявшись» и решив тихо смыться, пробежав по следующим объектам, пока люди заслуженно отдыхают, не выдержал.

– Здесь все? – Так вот, «не паливно», поинтересовался он, подозвав администратора к себе кивком головы.

– Все, вроде, Вячеслав Генрихович. – Без эмоций отрапортовал тот. Помолчал минуту. Даже губы сжал. И все же заметил. – Только Агния не пришла. Ну, девчонка, певица. – Уточнил Семен, когда Вячеслав сделал вид, что не понимает о ком речь.

– А чего с ней? – Отстраненно уточнил Боров, ну очень внимательно оглядывая зал ресторана. И по фигу, что тот сейчас был совсем пустой, потому как все толпились в бильярдной.

– Не знаю. Просто не пришла. Может, не захотела. Хотя вчера, как будто бы, собиралась быть, радовалась, что и ее позвали. А сегодня даже не позвонила. – Семен пожал плечами.

– Так, а ты чего не отзвонился, не выяснил? – Боров взял сигарету и чиркнул спичкой.

– У нее телефона нет, отключили, или что-то такое, она не уточняла. А сама Агния от соседки какой-то, если что, звонила.

– Ясно. – Боров затянулся. – А Лысый что? Приходил? Или отлынивает?

– Да, нет, вроде, он ваше поручение выполняет. А сегодня только заглядывал, сказал, что и в консерватории Агнии не было. Но там тоже, вроде, каникулы.

– Ладно. – Боруцкий кивнул, выдохнув дым. – Если че узнаешь – позвонишь. Пошел я, Федот еще в клубе решил чего-то сегодня устроить, заеду, гляну.

Он вышел из ресторана и, затянувшись так, что сигарета истлела наполовину, ругнулся, посмотрев по сторонам.

Не пришла, и не пришла, его, какое дело? Вот, серьезно? Но внутри что-то засело, как пуля, ей-Богу. И так гадко тянуло.

В кармане запиликала мобилка. Выплюнув недокуренную сигарету в снег, Боров глянул, кто звонит.

– Я буду через двадцать минут, Федот, не гони коней! – Рыкнул он в трубку, садясь в машину.

– «То ли леший нынче рьян, то ли воздух нынче пьян». Ты чего бесишься, Боров? – Задумчиво протянул друг.

– Отвали, а.

– Да, я, собственно, не ради лафы побазарить с тобой звоню. – Хмыкнул Федот. – У меня тут Лысый нарисовался. – Друг замолчал.

– И что? – Бруцкий ощутил какое-то пакостное жжение в желудке, будто самогонку вместо нормальной водки тяпнул. А ведь, вообще, еще не пил.

– Он про гроб интересуется. Не поможем ли мы организовать. – Федот замолчал.

Молчал и Вячеслав, не уверенный, что правильно понял.

– «Что молчишь, мил друг Федот, Как воды набрамши в рот?..»

– Заткнись, бл…! Про какой-такой гроб? – Он даже растерялся на секунду. – Если этот урод с ней что-то сделал… – С накатившим бешенством зарычал он.

– Уймись, Боров. Я, ведь, ни слова о твоей девке не сказал. – То ли Федот успел набраться, то ли здорово забавлялся над его реакцией.

– Она на меня работает! Я тебе уже объяснял! – Проорал он так, что будь на улице, в окрестных домах бы услышали.

– Ага, я понял. Потому и позвонил, что она… работает. И ты пристрелишь ее лучше. – Федот хмыкнул. – Я помню.

– Я тебя щас пристрелю! Приеду, и пристрелю. Ты мне внятно объяснить можешь? – Боруцкий понимал, что закипает. И что зря, понимал. А утихомирить себя не мог.

– Да, я сам не понял. – Наконец, определенно довольный собой, вздохнул Федот. – Проблемы какие-то у девчонки этой дома. Лысый тут ураганом пронесся, и обратно к ней пожал.

Еще раз выругавшись, Вячеслав нажал на отбой, ничего уже не объясняя Федоту, тот и так напридумывал себе невесть чего. И выехал с парковки. Правда, двинулся он совсем не к ночному клубу.

Когда он поднялся на ее этаж, двери квартиры Бусины были приоткрыты, а на лестничной площадке, определенно, только выйдя из этих самых дверей, стояла пожилая женщина в стареньком халате. Бабка утирала со щек слезы.

Борову что-то, стало совсем хреново.

И от того, что он не понимал, что делает здесь. И от того, что внутри притаился страх и беспокойство, которого там не должно было быть. Точно Семен его паленой водкой траванул, не иначе.

– Вы к кому? – Несмотря на слезы, бабка тут же осмотрела его подозрительным взглядом.

И замерла на пороге, не давая ему проходу.

Хотелось рыкнуть, что не ее собачье дело. Но он сдержался.

– Сюда. – С угрозой произнес он, кивнув на двери за ее спиной.

– А вы кто такой? – И даже плечи расправила, словно собой собралась от него двери прикрывать. – Я вас здесь, что-то не видела? Вы покойной кем приходитесь?

– Я к… Агнии. – Ему потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить ее настоящее имя. И Вячеслав очень надеялся, что он, как раз, не к покойной.

– Что вам от девочки надо? Вы кто? – Не отступалась тетка.

Смелая, зараза. Глупая. Но смелая. Он же ее одной рукой удавить может. И удавит ведь, если она не отступит. А она, наверняка, видит это в его лице, а все равно на дверях стоит.

– Я… – Он хрустнул пальцами. – Я знакомый ее родителей. Типа, присматриваю за ней.

Бабка вытянула губы. Он, похоже, не тянул на тех, с кем корешались родные Бусины. Ну и хер с ними всеми. Достало его. Он уже двинулся вперед, нависнув над бабкой, когда дверь открылась, и на пороге возник Лысый.

Ну, слава тебе Господи.

– Вячеслав Генрихович! – Заголосил пацан с явным облегчением, написанным на лице. – Хорошо, что вы пришли. Я не знаю, чегой мне делать-то!

И тут бабка, отчего-то, расслабилась.

– Так вы – Вячеслав Генрихович? – Даже обрадовалась она. – Крестный Агнии? Она рассказывала, и мне, и людям из соц. службы про вас, и что вы деньгами им с Марьей Ивановной помогаете. Я соседка их, Алина Дмитриевна, из сорок первой. – Бабка махнула в сторону двери, располагающейся слева.

Крестный. Инте-р-р-р-есно, мать его так! Ну и, ладно, в принципе, сейчас, не суть важно.

– Да. Крестный. – Кивнул он, так поняв, что упомянутая Марья Ивановна и была той покойницей, про которую его спрашивали вначале. Теперь бы определиться, кем она малявке приходится.

– Хорошо. Девочке сейчас так помощь нужна. Я позвонила в ритуальную службу. Но вы же сами знаете, это теперь таких денег стоит. – Бабка со вздохом покачала головой. – Бедная девочка. Какой кошмар. Только родителей потеряла. А теперь вот… – Она снова начала плакать и утирать слезы.

Оттеснив бабку, он прошел в коридор, заметив удивление на морде Лысого. Ну, елки-палки!

– А вы, это. Вячеслав Генрихович, – прикрыв двери за бабкой, но, не запирая те на замок, как и велела традиция, пацан поплелся за ним хвостом. – Чего ж сразу мне не сказали, что она крестница ваша? Я б ее ни в жисть не тронул! И глаз бы с нее не спускал, ни днем, ни ночью. Вот, зуб даю, Вячеслав Генрихович. Падлой буду!

Очень хотелось врезать Лысому.

Вот он, просто, можно сказать, об этом и мечтал, крестным Бусины стать. Особенно по ночам, когда со стояком просыпался. Но сейчас, так, даже лучше, наверное. Меньше будут думать, с какой-такой радости, он к какой-то шмакодявке примчался.

Потому, вместо того, чтоб ударить Лысого, Боруцкий осмотрелся. В квартире было темно. Свет горел только за одной дверью, где, похоже, находилась кухня.

– Лысый, а ты мне кто, чтоб я тебе, как на чистосердечном, во всем признавался? – Боруцкий зыркнул на пацана через плечо.

Тот стушевался.

– Кто помер-то? – Поинтересовался он.

– Бабка ее, ну эта, чокнутая. – Лысый шмыгнул носом. – Там она. – Он кивнул головой в сторону какой-то двери в темном коридоре.

– А Бусина где? – Продолжая осматриваться, уточнил Вячеслав.

– На кухне, Вячеслав Генрихович. Она, того, приторможенная какая-то. – Понизив голос, прошипел парень.

Если ее бабка померла, то это и неудивительно. Кто угодно с катушек слетит, потеряв за полгода всех родных. Тем более пятнадцатилетняя девчонка.

Как был, в туфлях и пальто, Боруцкий пошел в сторону кухни. Хорошо, хоть ковров на полу не наблюдалось.

Девчонка даже не удивилась его приходу. Подняла голову, глянула пустыми глазами, и снова уронила лицо на ладони, как сидела до этого. Будто и не узнала. И огонька того, с которым она всегда ему в глаза смотрела, упертого и любопытного – не было.

Во рту, почему-то, стало противно горько и кисло.

– Видите? – Снова зашипел рядом Лысый.

Он видел.

– Эй, Бусина. – Боруцкий подошел и наклонился, потормошив ее за плечо. – Давай, не кисни. Я понимаю, что, капец, как тяжело, но сейчас разберемся. Организуем все. Слышишь?

Она не отреагировала.

– Так. – Боруцкий выпрямился.

Можно было, конечно, дать девчонке пару оплеух, чтоб в чувство привести. Но как-то, не хотелось пока. Оглянувшись, он подошел к шкафчикам, висевшим на стене, похлопал дверцами, рассматривая содержимое. Разочарованно цокнул языком.

– Слышь, Лысый. – Кликнул он пацана, так и мнущегося в дверях. – Сгоняй за водкой. Тут магазин недалеко, за поворотом. Только нормальной, какой-то возьми.

Пацан кивнул и мигом исчез.

А Боруцкий, еще раз глянул на светлую макушку девчонки и достал мобилку.

– Федот? Слушай, у нас же гробовщики есть свои, вроде?

– Че, все-таки гроб кому-то нужен? – Хмыкнул друг.

– Бабка у нее того. Сам понимаешь. – Тихо ответил Боров, продолжая буравить взглядом склоненную на стол голову Бусины.

– Я сейчас позвоню, подгоню кого-то, адрес дашь?

Боруцкий продиктовал.

– Тебе там помощь не нужна? – После некоторой паузы поинтересовался Федот, к счастью, без своих любимых цитат.

– Разгребусь, думаю.

– Ну, смотри. – Друг отключился.

«Смотри». Так он это и делает – стоит и смотрит. Только толку от этого, что-то, никакого нет. И где это Лысого носит, спрашивается? Тут до магазина три минут бегом.

Боруцкий вздохнул, снял пальто, бросив на ближайшую табуретку. Вытянул пистолет. Подумал, и отложил тот подальше от Бусины. Мало ли, чего ей в таком состоянии может в голову стукнуть? Скрестил руки на груди и принялся ждать Лысого.