Текст книги "Букет полыни (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

– Сейчас ещё рано. Я замужем, у меня ребёнок от другого, а вы не получили отцовского благословения. Обдумайте всё, милорд, чтобы не пожалеть и не винить меня после во всех своих бедах.

– Как я могу? – с укором пробормотал он, уткнувшись лицом в её руки. Потом поднял голову и потребовал: – Скажите, что выйдите за меня, скажите, что любите!

Любит… Стефания задумалась. Что же она испытывает к Ивару, это ли называется любовью? Ответила так, как учили, в духе двора:

– Вам мало шарфа, который я подарила милорду? Это ли не знак, что вы занимаете место в моём сердце?

Просиявший маркиз заключил её в объятья, позабыв о беременности возлюбленной, и пылко расцеловал. Стефания же поморщилась от боли и попросила отодвинуться: он слишком сильно надавил на живот.

Окрылённый надеждой Ивар ушёл, поклявшись, что разведёт её с Мишелем Дартуа через пару месяцев после рождения ребёнка.

– Ему достанется дитя, а мне вы, – на прощание бросил он. – И мне плевать на тех, кто считает, что вы мне не пара.

Эти слова резанули Стефанию. То есть её ребёнка собирались отдать чужому человеку? Но она не намерена отдавать его – не кукушка! Ни в приют, ни приёмным родителям – никому. А Ивар, похоже, давно решил его судьбу. Что ж, маркиза можно понять: зачем ему бастарда? Но только Стефания желала, чтобы супруг усыновил дитя, а не делал вид, будто его не существует. А для Ивара так и было. Ни разу он не поинтересовался, ворочается ли ребёнок, не пожелал взглянуть на отпечатавшуюся вдруг на мамином животе ручку или ножку, даже не коснулся его.

И грудь, уже сочившаяся молоком, не прельщала, а даже отталкивала. Как иначе объяснить то, что Ивар брезговал касаться сосков?

Решив отложить неприятный разговор до рождения ребёнка, Стефания постаралась успокоиться и не думать ни о супруге, ни о судьбе малыша.

Дни тянулись за днями, принеся с собой первый снег начала ненастного декабря. Он быстро растаял, но оставил ледяной привкус зимы.

Через неделю сильнейшие ветра обрушат на Лагиш шторма, сделают море не судоходным. Сначала небеса будут поливать дождём, а потом, ближе к Светлому празднику, засыплют снегом, скуют водоёмы льдом.

Осень сменялась зимой быстро, чуть ли не за пару дней.

Живот Стефании вырос так, что она с трудом могла устроиться на кровати так, чтобы не мешал. Спина ныла, сидеть госпожа Дартуа тоже не могла, только полулежала. Как выглядят собственные ноги, успела давно забыть, а уж ходить и не пробовала.

Комнату затемнили, немного отодвинули ширму, заранее готовя всё для родов. Стефания мечтала, чтобы они скорее наступили, чтобы живот опал: лекарь сказал, что это верный признак скорого разрешения от бремени. Но, глядя на вместилище ребёнка, госпожа Дартуа никак не могла понять, опустился он ниже или нет. Живот и так давно притягивал тело к земле, а не гордо выпячивался.

Дитя всё чаще ворочалось, но выходить не желало. Стефания же, устав от недосыпаний, ломоты и лежачего образа жизни, пыталась молитвой ускорить его рождение. Она чувствовала, что лекарь ошибся в расчётах, и ребёнок родится чуть раньше, нежели люди отпразднуют День божественного всепрощения и любви, в которой он открыл Истину первому пророку.

Устав читать, госпожа Дартуа полулежала-полусидела на подушках и со скуки жевала орехи: Ивар позаботился, чтобы они и другие вкусности не переводились.

В спальне было жарко натоплено, поэтому Стефания попросила откинуть одеяло.

Служанка куда-то вышла, поэтому приход герцога Лагиша остался незамеченным. Остановившись у ширмы, он хмыкнул, рассматривая госпожу Дартуа, одетую в одну ночную рубашку. Разглядеть удалось многое.

Стефания не могла перевернуться, так и продолжала лежать в не слишком приличной позе. Хотела прикрыть грудь, но не стала, вместо этого, не отрываясь, не мигая, глядела в глаза герцогу.

Внутри шевельнулось что-то, вроде гордости: даже в таком положении она способна привлечь мужчину. Её тело способно привлечь мужчину! Расплывшееся, с необъятным животом. А ведь с неё мысленно сняли рубашку. Впору бы возмутиться, укорить – а она радовалась, даже улыбнулась – как комплименту.

– Да, отсюда ваше 'интересное положение' как на ладони, – усмехнулся Лагиш, наконец перестав смущать её. – Ивар передал, что этот Мишель чего-то требовал… На вашем месте, я бы выделил ему небольшую долю в доходе от Кавардийского баронства. Но язык он так и так не распустит: я позабочусь.

– Благодарю, Ваша светлость. Вы отнеслись ко мне с таким сочувствием…

– Пустое! – он подошёл вплотную к Стефании, задал пару вопросов о её здоровье.

Госпожа Дартуа с улыбкой ответила, что всё в порядке, только устала лежать и ждать.

– Такова уж женская доля, – пожал плечами Лагиш.

Он уже собирался уходить, потянулся к руке, когда вдруг передумал и потянулся к её животу. Стефания не выразила ни малейшего недовольства, когда его пальцы коснулись ткани рубашки. Наоборот, она глубоко вздохнула, всем своим видом показывая, что не возражает. Да и зачем возражать, если это так приятно, тепло, то, чего ей хотелось все эти месяцы.

Ладонь Лагиша легла на живот целиком, скользнула дальше, на вершину вздымавшегося холма, и ниже, вплоть до придела приличий. В первый раз легко, потом с лёгким нажимом, поглаживая.

Решившись, Стефания на миг коснулась пальцами его ладони, сделав вид, что оправляет рубашку. Будто огнём обожгло. Дыхание вмиг участилось; внутри поселилась сладостная истома.

А герцог руку не убрал, продолжив гладить живот, наблюдая за реакцией госпожи Дартуа. Постепенно его действия вышли за грани морали: он позволил себе коснуться обнажённой кожи.

Стефания сама не понимала, что с ней происходит, поймала себя на том, что развязала завязки рубашки, практически полностью обнажив грудь. Покраснела и поспешила прикрыться. Совсем стыд потеряла: не мужчина, а она сама раздеться спешит. Беременная, которая рожать должна!

А внутри бесновались греховные желания, жажда новых прикосновений, того, чтобы его рука, которая замерла там, на её животе, под рубашкой, оказалась чуть ниже. Но герцог не собирался ни задирать подола, ни хотя бы дотронуться до бёдер. Предельно аккуратно, убрал руку, не задев ничего, кроме ткани, пожелал лёгких родов и удалился.

Госпожа Дартуа осталась же лежать и думать о случившемся. Прикрыв глаза, млела, стараясь удержать внутри тепло чужих пальцев. Она поняла, что только что испытала, но решила, что такого больше не повториться, потому что это противно морали и скатит её на дно.

Представила Ивара, вспомнила его поцелуи, обещания – вроде, отпустило. Спустя две недели Стефания произвела на свет девочку. Вопреки опасениям, роды выдались лёгкими, немало удивив повитуху. Госпожа Дартуа же не считала проведённые в потугах шесть часов малым сроком. Всё это время она пребывала в сознании, молилась и жаловалась суровой помощнице на то, что устала и больше не может. Но повитуха не обращала внимания на её стенания, отдавала короткие указания и попивала тёплый эль.

Подвергшись пристальному осмотру, дитя было признано здоровым и без следов сглаза. Наблюдавшей за процедурой Стефании, взмокшей, вымотанной родами, мерещилось, будто повитуха желала найти в младенце хоть какую-то червоточину. Госпожа Дартуа понимала, что всем известно, что ребёнок зачат во грехе, а у простого люда к этому особое отношение – как к бесовой печати.

Малышка уродилась крикливой, но симпатичной. Стефания же и вовсе считала её красивой. По всему видно, что пойдёт в мать – короткие волосики уже тёмные.

Показав ребёнка, повитуха передала его на руке кормилице. Госпожа Дартуа не возражала: таковы порядки. Утомлённая, она быстро заснула.

На следующий день с поздравлениями зашёл Мишель Дартуа. Подошёл, неуклюже поцеловал руку, пожелал поскорее встать на ноги и поинтересовался именем дочери для метрики.

– Августа.

Звонкое, красивое старинное имя казалось ей подходящим для внебрачного ребёнка принца.

Мишель кивнул, а потом завёл разговор на тему: когда Стефания переедет в Каварду. По всему было видно, что ему не терпится забрать бразды правления. Госпожа Дартуа тут же дала ему понять, что баронство принадлежит Августе.

– Мило, однако! – хмыкнул муж. – Как отец – так я, а как денежки – то врозь. Нет, если жёнка, то и от баронства мне барыши положены.

Стефания приподнялась на подушках и потянулась за колокольчиком. Когда вошла горничная, приказала:

– Не пускай его ко мне. И принеси девочку.

Мишель шумно втянул в себя воздух, а потом злобно взвизгнул:

– Не вам мне указывать! Я хотя бы честный божий человек, а вот от кого вы живот нагуляли, мне не ведомо.

Подавив в себе желание ответить, Стефания отвернулась.

Началось! Несмотря на все заверения, юнец ощущал себя хозяином, твердил о своих правах и не уставал напоминать о том, что она по гроб жизни ему обязана за сокрытие позора. Оставалось надеяться, что брак в скорейшем времени аннулируют; Стефания планировала уже на следующей неделе написать прошение королю.

Трусливый мальчишка наглел на глазах, демонстрируя недюжую хватку. Не прошло и пары месяцев, как сбежал со свадьбы, а теперь уже метил на баронство. Но отдавать его Стефания не собиралась. Она понимала, что сама виновата: во время беременности показала слабость, то, что опасается его – и всё, все внушения и различия в происхождении испарились. Теперь он знает её слабое место и постарается извлечь как можно больше выгоды.

Через три дня, убедившись, что молодой матери ничего не грозит, и она хорошо себя чувствует, спальню расшторили и убрали, окропив святой водой. Простыни, на которых рожала Стефания, сожгли.

Госпожа Дартуа радовалась скупому зимнему солнцу, тому, что снова различает день и ночь. Ей не терпелось встать, но лекарь прописал лежать целых две недели, 'дабы не отворилась кровь'. С трудом удалось уговорить его разрешить полусидеть на подушках.

Августу она видела дважды в день, уже сытую, накормленную. Собственная грудь ныла, но Стефания понимала, что ей кормить нельзя – не простолюдинка. Да и если собралась замуж, должна быть красивой, поберечь тело для супруга и законных детей. Грудь и так увеличилась, грозила обвиснуть, не стать прежней, если не предпринимать мер. Госпожа Дартуа, следуя указаниям ухаживавших за ней женщин, подобные меры принимала, смирившись с тем, что ей надлежит лишь рожать, а кормить будет другая.

Она всё ждала, когда придёт Ивар и наконец дождалась. Он переступил порог спальни, когда Стефания занималась Августой. Малышка лежала на постели, шевелила ручками и смотрела на мать тёмными глазками. Госпожа Дартуа склонилась над ней, пытаясь заинтересовать игрушкой – самодельной погремушкой.

– Его выслали из Амарены, – с порога заявил он.

– Кого? – не поняла Стефания.

Притянула девочку к себе, наблюдая за реакцией Ивара. Тот бегло скользнул по ней глазами, пробормотал что-то вроде: 'Милая' и присел в изножье кровати.

– Вашего формального мужа. До нас дошли сведения, что он вас расстроил… Больше не будет. Вы не увидите его вплоть до суда.

Стефания поблагодарила его. В ответ маркиз отмахнулся – пустое, давно собирались. Мельком упомянул, что Мишель Дартуа теперь военный. Что ж, не самое плохое решение – за выслугу лет давали землю, да и с глаз долой, а уму – наука.

– Рад, что у вас девочка, – Ивар всё так же не касался ни Стефании, ни ребёнка. Руки лежали на коленях. – Меньше хлопот. Надеюсь, всё прошло легко?

Госпожа Дартуа кивнула. Она ощущала некоторую отстранённость маркиза и никак не могла понять, в чём дело. Да, Стефания ещё не побывала в церкви, но святой водой всё уже окропили. Рубашку, простыни сожгли, саму её тщательно вымыли. Был священник, прочёл молитву. Безусловно, сама она ещё не чиста, как прежде, но ведь не заразна. Ни бог, ни лекарь не запрещал общение и простые, не плотские прикосновения.

– Вы уже решили, куда определите младенца?

– Её зовут Августа, и я не намерена никуда её определять, – твёрдо заявила Стефания. – Она моя дочь и будет жить со мной.

– Она бастард принца Эдгара, – возразил Ивар и тут же, видя реакцию собеседницы, поспешил замять неприятную тему. – Хорошо, мы поговорим об этом после. Сейчас вы устали и не должны волноваться. К слову, отец настроен к вам гораздо лучше, чем прежде. Возможно, мне даже удастся получить его благословение.

– Стефания, – он наконец отмер, всем телом потянулся к ней, сжал ладонь, – вы станете моей женой?

Госпожа Дартуа опешила, не зная, что сказать. А ведь он уже требовал обещания связать себя с ним узами брака. Тогда она не дала прямого ответа, лишь подтвердила, что привечает его, но теперь надлежало ответить либо 'да', либо 'нет'.

– Дайте мне подумать, – Стефания нервно облизала губы. – И идти против воли Его светлости…

– Он благословит! Не сейчас – так через год.

– Ивар, – покачала головой госпожа Дартуа, – я не стану причиной раздора.

– Он благословит, только скажите 'да'! – с жаром повторил маркиз, встав перед ней на одно колено.

Напуганная его страстным выкриком, заплакала Августа. Стефания принялась её успокаивать, кое-как убаюкала на руках. Поцеловала в темечко и позвала кормилицу: пусть уложит. После протянула руку Ивару и улыбнулась. Тот мгновенно оказался рядом, приник к ладони, несколько раз поцеловал, а затем прижал к щеке.

– Ивар, зачем?

– Что? – не понял он.

– Вы так страстно хотите на мне жениться. Если вас интересует тело, то, безусловно, благородно с вашей стороны, взять его только после уз брака…

Маркиз вздрогнул, резко выпрямился и с чувством оскорблённого достоинства глянул на неё.

– Да, я желаю нашего единения, но это не похоть, миледи, – холодно ответил он. – Дартуа никогда не женятся ради похоти. Прискорбно было слышать от вас столь горькие слова. Той, ради которой я готов бросить вызов всему миру.

Не прощаясь, Ивар направился к двери. Разворот плеч, посадка головы – всё как на процессе против его отца. Оскорбление нанесено, но она не враг, он не станет бросать перчатку, просто удалится.

Стефания кое-как села, крикнула ему вслед:

– Ивар!

Маркиз не остановился.

Тогда она, понимая, что ошиблась, стала умолять простить. На душе было гадко, внутри белкой крутился страх, что он уйдёт навсегда, навсегда унесёт в сердце обиду.

Стефанию мучило чувство вины, ей хотелось его вернуть. Она нуждалась в Иваре, и с просящей улыбкой протянула к нему руки.

– Пожалуйста, простите глупую женщину. Я не знаю, что мне сделать… Милорд!

Маркиз остановился, развернулся, стремительным шагом преодолел разделявшее их расстояние и потребовал:

– Скажи: 'да'!

Она кивнула и тихо повторила:

– Я выйду за вас, Ивар Дартуа.

И сразу стало легче, кончились метания, устроилась её жизнь. Маркиза Дартуа – и верный благородный Ивар у её ног. Снова целует руки, клянётся, что любит, что она осчастливила его.

Стефания прижала к коленям голову маркиза, задумчиво провела по волосам…

Вроде, всё правильно, вроде, сбылось желание, но чего-то будто не хватает. Хотя вот оно, счастье: и спокойствие, и тепло, и уверенность, что ничего дурного больше не произойдёт. И жених ей мил, и целует она его искренне…

– Ты берёшь меня с Августой?

Кажется, вот оно, что тревожило, – дочь.

– Будет жить с нами. Унеси бесы мою душу, я хочу, чтобы весь мир знал, что ты согласилась!

Маркиз вскочил и бросился к окну.

Стефания рассмеялась: как мальчишка! Боже, что он делает!

– Ивар, не надо! Лучше переговори с отцом. И потом, – она лукаво улыбнулась, – я замужем.

– Пусть катится к чёрту, твой Мишель Дартуа! Ты моя, Стефания Сибелг, и больше ничья!

Он заключил её в объятия, приник к губам в поцелуе. Стефания ответила, но поймала себя на том, что не парит на крыльях счастья – как ей представлялось в мечтах. Да, никакого отторжения, приятно, не хочется его отпускать, нравится держать за руку, обнимать, но на постоялом дворе в столице было иначе. Наверное, просто она изменилась – столько всего произошло!

Подумала: отдалась бы ему, если б было можно? Ответила утвердительно. Значит, и первый ответ был верен, и Ивар Дартуа её наречённый.

Насытившись поцелуями, маркиз вкратце пересказал последние новости. Стефания внимательно слушала, тепло глядя на него, то сжимая, то разжимая его пальцы. Потом расспросила о Каварде и обрадовалась, что на землях есть господский дом.

– Его как раз подновят к нашей свадьбе.

– На какие деньги? – Стефании не хотелось, чтобы Ивар из-за неё влез в долги.

– Неважно, милая, это мои заботы.

Решили, что прошение о разводе подадут в самый короткий возможный срок – в апреле. Госпожа Дартуа планировала присовокупить к нему письмо к королеве и Хлое: хоть одна из женщин поможет.

Помолвку Ивар наметил на июнь, а свадьбу – на сентябрь. Стефания не возражала. Она соскучилась по сестре, желала её увидеть – а для этого нужен любимый муж, то есть маркиз. А так, глядишь, Светлый праздник встретит в кругу семьи.

Отец, к слову, не разочаруется её выбором: не за фермера вышла, только вот в опале ли род Дартуа? Не должен, если король герцогство отцу Ивара вернул, а самого хоть немного, но облагодетельствовал. Да и все эти дворцовые почести – кому они нужны? Свиток 20

Стефания долго, пристально рассматривала себя: немного пополнела, но самую малость, легко уйдёт. Живот наконец-то вернулся к обычному размеру, даже не скажешь, что рожала. Всё ещё хороша, и совсем не похожа на то существо, которое не влезало в корсет.

Грудь, конечно, иногда немного побаливала, но кормить нельзя: мигом вновь молоком наполнится, отвиснет. А так всё красиво. И неудобств с каждым днём всё меньше.

Убедившись, что не превратилась в деревенскую бабу, Стефания обернулась подогретым полотенцем и велела подать одеваться. Ей предстоял трудный разговор: герцог Дартуа-Лагиш передал приглашение зайти после обеда. Госпожа Дартуа не сомневалась, что предстоит вовсе не любовное свидание, а обсуждение матримониальных планов Ивара. Реакцию герцога предугадать было несложно: он ясно дал понять, что не желает этого брака.

Стефания долго колебалась и выбрала не скромное дорожное платье, а одно из тех, что подарил принц. Украшений надевать не стала, волосы тщательно зачесала под чепец. Помолившись, направилась в зал, обедать.

Несмотря на то, что отец и сын сидели рядом, за всю трапезу они не перемолвились ни словом. Герцог был мрачен, Ивар тоже хмурил брови.

Стефания пробовала завести необременительную беседу, но потерпела неудачу. Пришлось есть и пить в полной тишине.

Лагиш поднялся первым, оставив не тронутым бокал пряного вина, и напомнил, что ждёт госпожу Дартуа в своём кабинете.

Проводив отца взглядом, Ивар подсел к Стефании, обнял за плечи и прошептал, что всё обойдётся.

– Только прояви твёрдость. Ему некуда деться, я единственный наследник.

– Ивар, – она заглянула ему в глаза, – вам не кажется, что это подло? Подло шантажировать собственного отца. И на что вы нас обрекаете? Жить в вечной ссоре с герцогом, одним, в Каварде моей малютки Августы? Я не хочу.

Маркиз промолчал, из чего Стефания сделала вывод, что он так и собирался поступить.

– Ивар, тайного брака не будет, – поднявшись, решительно заявила госпожа Дартуа.

– Да какая разница, как пожениться, лишь бы рядом! Я люблю вас, вы любите меня – и этого вполне достаточно.

Стефания кисло усмехнулась: он сам не понимает, что говорит. Ведёт себя, как маленький ребёнок, а не наследник Лагиша. А ведь на процессе был столь убедителен… Храбрый, благородный молодой человек – и вдруг полнейшее нежелание обратиться к здравому смыслу. Невольно вспоминались Генрих, Сигмурт Сибелг – они вели себя не в пример осмотрительнее, хотя всего на пару лет старше.

Может, это просто любовь? Говорят же, что она делает людей глупыми и слепыми? А Ивар… Нет, он же собрал деньги, верных дворян, защитил отца. И придумал с письмом. Ни в столице, ни на постоялом дворе юнцом маркиз не был. Какими же губительными могут оказаться женские чары!

Ивар обнял Стефанию, крепко прижал к себе, нашёптывая нежные слова. Она слушала и улыбалась, расцветая, словно цветок по весне. А ведь за окном уже стояла весна – робкий март, кутавшийся в накидку ветров, снежную вуаль, пронизанную прогалинами чёрной влажной земли, и примеривший корону солнца. Первые весенние денёчки, громогласно возвестившие о конце засилья зимы.

Море постепенно освобождалось ото льда, неохотно, медленно, не давая открыть судоходство.

Пассаты хлестали по окнам, принося влажный, пропитанный запахом других стран, воздух. Последнее буйство природы перед взрывом красок, ароматов, ощущений.

Уже кричали в небе первые птичьи караваны, уже оживали после спячки сосны и пинии. Жизнь победила и вновь поднимала свой флаг над утёсами.

Маркиз говорил, что остался всего месяц, интересовался, подготовила ли Стефания прошение. Она ответила утвердительно и попросила не щекотать дыханием шею:

– Вы сбиваете меня с мыслей, милорд. Хороша же я буду, хохочущая, перед вашим отцом?

– Зато он сразу увидит, что мы счастливы.

Ивар поцеловал её и вызвался проводить до кабинета герцога. Он порывался остаться у двери, но госпожа Дартуа отказалась, обещав всё подробно пересказать.

В последний месяц они проводили много времени вместе, но на ночь Стефания у Ивара не оставалась. Он, безусловно, хотел, но понимал, что пока нельзя, с нетерпением ожидая конца вынужденного воздержания. Госпожа Дартуа надеялась вскоре его обрадовать, предчувствуя, что знаменательное событие произойдёт со дня на день.

Мишеля Дартуа Стефания не видела с декабря: его услали в дальний гарнизон.

Августа подрастала, набиралась сил. Не обходилось без детских болезней, но, к счастью, они не угрожали жизни ребёнка. Девочка росла бойкой и шумной, и действительно походила на мать. Глазки постепенно темнели, обещая потом стать карими.

Стефания постучалась и, получив отклик, вошла, плотно притворив за собой дверь. Присев перед герцогом в низком реверансе, госпожа Дартуа ожидала дальнейших указаний.

– Садитесь, – Лагиш махнул рукой на свободное кресло. – Можете к огню: у молодых матерей слабое здоровье. Я так и не поздравил вас с рождением дочери. Мне её показали – славный ребёнок. Полагаю, вы должны быть довольны.

Голос звучал сухо и официально, подчёркивая дистанцию между ними. Либо в чём-то обвиняя. Это чувство вины непроизвольно сжимало сердце, заставляя Стефанию корить себя за ведомые и неведомые преступления.

Она радовалась, что низкий бархатистый тембр уже не отзывался дрожью в теле, не скручивал жаром живот, но ловила себя на мысли, что желала его слушать. Просто слушать, не вникая в слова.

– Благодарю, Ваша светлость.

Стефания не знала, что ещё сказать, и вновь присела в реверансе. Затем беспомощно оглянулась по сторонам, не зная, какое кресло предпочесть. Стояла и никак не могла решиться, чувствуя на себе взгляд Лагиша. Смешно: даже перед королём она не ощущала такого трепета.

– Метрика на девочку выписана. Дартуа подписал бумагу, что не состоял с вами в… отношениях личного характера. Она лежит у меня, заверенная десятью свидетелями. Доказательства крепкие, брак расторгнут. Метрику заберёте у моего секретаря.

– Да садитесь же, наконец! – не выдержав, повысил голос герцог.

Стефания вздрогнула и, кивнув, практически плюхнулась в первое попавшееся кресло.

Чувство вины усилилось (знать бы ещё, в чём она себя винила), а щёки покраснели.

В разговоре повисла пауза.

Герцог подбросил дров в камин, поворошил угли кочергой. Он был всего в шаге от Стефании, практически касался сапогами подола её платья.

Госпожа Дартуа невольно напряглась, замерла. Самой стало смешно – она его стеснялась! Преодолев странное замешательство, украдкой рассмотрела профиль, сравнила телосложение с Иваром. Пожалуй, отец чуть выше. И действительно не поседел. Выглядит сильным, крепким мужчиной. Руки тоже мужские, не старческие. Не изнеженные, но ухоженные.

Взгляд невольно скользил от фамильных перстней к кистям, далее к плечам, спине, бёдрам, оценивая, не упуская малейших деталей.

Осознав, насколько неприлично себя ведёт, Стефания отвернулась от соблазна.

Красивый мужчина. Действительно высоких кровей. Понравился ей. Но это-то неудивительно – Ивар пошёл в него.

– Полагаю, вы в курсе, зачем я вас пригласил?

Герцог не сел, а остался стоять, облокотившись о каминную полку. Глаза неотрывно следовали за её глазами. Подбородок слегка опущен, прядь волос падала на лоб.

Стефания кивнула.

– Ивар сделал вам официальное предложение?

– Он просил моей руки, Ваша светлость, но без свидетелей.

Ей показалось, или герцог облегчённо вздохнул?

– Напоминаю, что пока вы ещё замужем, миледи, и ваше обручение не имеет силы.

– Ивар не дарил мне кольца, – она вытянула руку, демонстрируя, что на пальце по-прежнему лишь простенькая полоска металла.

– И, надеюсь, не подарит. Он не может на вас жениться.

– Почему? – обиженно поинтересовалась Стефания. Тон, которыми были произнесены слова герцога, больно резанул по сердцу. Он ведь переменил своё отношение – а теперь снова толкает в грязь? Жестоко!

– Потому что. Как вы себе это видите? Наследники Лагиша от… Потому что у каждого свой долг.

– Потому что Ивар Дартуа не может жениться на шлюхе, – обречённо пробормотала госпожа Дартуа. На глазах навернулись слёзы.

Закрыв лицо руками, Стефания отвернулась, потом, преодолев слабость, резко выпрямилась и, сделав реверанс, как можно спокойнее произнесла:

– Благодарю, Ваша светлость, я всё поняла. Но вам не о чём тревожиться: вы же сами сказали, что обещание не имеет силы.

Чувства душили её. Хотелось выбежать из кабинета, затеряться в замковых залах, забиться в уголок и спрятаться там ото всех. А завтра… Завтра же она уезжает в Каварду. И напишет Ивару, чтобы он забыл её.

– Ничего вы не поняли, – герцог преградил ей дорогу и протянул носовой платок. – Ну-ка, посмотрите на меня.

Стефания не желала. Платок не приложила к глазам, а просто скомкала в руке.

– О, женщины, воистину, бог порой лишает вас разума! – тяжело вздохнул Лагиш и, позвонив в колокольчик, велел принести вина. – Вы всерьёз решили, что я считаю вас шлюхой? А, миледи? Живёте под одной крышей со мной, едите за одним столом, пользуетесь услугами моего лекаря… Неплохо для презираемой женщины!

Осознав смысл сказанного, госпожа Дартуа кивнула и присела на любезно пододвинутое кресло.

Когда принесли вино, герцог налил и протянул ей бокал:

– Мелкими глотками, миледи.

Она пила, а Лагиш объяснил причины своего отказа. О связи с принцем упомянул лишь мельком, но подтвердил, что наличие ребёнка бросает на неё тень.

– Хотя у вас девочка… Допустим, – он задумался, – я найду способ успокоить молву. В законность ребёнка, увы, никто здесь не поверит: вся Амарена знает, что Мишель Дартуа нужен лишь для фамилии. Но, повторюсь, то, что не мальчик, немного меняет дело. Однако препятствий множество. Ваше происхождение, например.

– Да-да, я не ровня Ивару, – обречённо кивнула Стефания. Вино пришлось как нельзя кстати, немного успокоив.

– Вот вы и сами поняли, – сочувственно улыбнулся Лагиш. – Верните ему слово, миледи. Или… Скажите, вы любите его? Я как-то задавал вам этот вопрос, но вы уклонились от прямого ответа.

– Полагаю, что люблю. Я никогда ещё не была так счастлива…

Герцог промолчал. Сел за стол, некоторое время пристально смотрел на Стефанию, а потом попросил:

– Уезжайте в Каварду. Даже истина подлежит проверке. Ивара к вам до расторжения брака не пущу: мне хватает слухов. А после пусть приезжает. Если блажь Ивара не пройдёт, обещаю ещё раз подумать. Но поклянитесь, что не обручитесь с ним тайно.

– Клянусь. Я и сама не желаю стать причиной раздора.

– Письма ему можете писать. Но не взыщите, если я их прочту.

Госпожа Дартуа кивнула и поставила бокал на край стола.

Решение Лагиша вселяло надежду: оно предусматривало возможность согласия. И ещё – герцог не считал её падшей, не обвинял в совращении сына, не выгнал в ночь из замка. Его мнение было важно, в его глазах хотелось выглядеть достойной уважения.

– Так будет лучше, миледи, – со вздохом повторил герцог, – для всех. Ступайте. С отъездом я не тороплю, только воздержитесь от открытого проявления чувств на людях.

Стефания сделала реверанс и заверила, что не позволит себе ничего, выходящего за рамки приличий.

– Ой ли? – качая головой, усмехнулся Лагиш и поднялся, чтобы отворить гостье дверь. – При пылкости моего сына и вашей юности и красоте трудно удержаться.

Госпожа Дартуа покраснела, но промолчала.

Дороги в Лагише просохли быстро, вскоре ничего уже не напоминало о зиме.

Зелень гордо красовалась то здесь, то там, споря в свежести и яркости с новыми иголками деревьев и острыми листочками кустарника.

Сады укутала дымка цветов, привлекая проснувшихся пчёл.

Солнце припекало по-летнему, даря мнимое ощущение июльского тепла.

Госпожа Дартуа решила не задерживаться в Амарене и поспешила уехать в Каварду. Дочь немного подросла, окрепла и, по мнению матери и кормилицы, должна была спокойно перенести поездку.

Герцог отрядил несколько человек сопровождения, дабы показать дорогу и защитить от возможных нападок, и посоветовал до времени ничего не писать королеве: 'В законах вы понимаете меньше моего секретаря'.

Ивара Лагиш отослал по делам в Ородонию. Стефания слышала, как они ссорились, но герцог настоял на своём, не допустил того, чтобы он провожал возлюбленную.

Зайдя попрощаться, маркиз сетовал на упрямство отца, обвинял его в чёрствости, и заверял, что самодурство герцога им не преграда.

– Он смирится, я заставлю его смириться. Я на другой не женюсь – и точка! Не проклянёт же он нас, в самом деле!

Стефания покачала головой, но не стало его разубеждать, хотя втайне надеялась, что Лагиш передумает. Ей хотелось остаться в семье Дартуа, где она впервые почувствовала себя нужной и ничего не боялась. Да и Ивар… Он, как никто другой, по её представлениям подходил на роль супруга.

Маркиз, воспользовавшись тем, что его посылают посланником в Ородонию, обещал наречённой переговорить с королевой насчёт брака с Мишелем Дартуа.

Каварда оказалась краем виноградников.

Крестьяне втыкали во влажную чёрную землю колышки, высаживали и подвязывали новые саженцы и старые многолетние побеги, тщательно укрывая их соломой на случай заморозков.

Виноградные почки уже лопнули, взорвавшись хрупкими мягкими листочками-звёздочками, которые через неделю затвердеют, достигнут привычных размеров.

Посреди зеленой сетки виноградников диковинными пышными клумбами красовались плодовые деревья. Белый, розовый, фиолетовый, золотистый цвет радовал глаз и осыпался на землю под прикосновениями влажного морского ветра.

Зажглись свечки каштанов, завершая многообразие цвета и света.

Дорогу, спиралью взбирающуюся на холм, обступили заросли шиповника. Колючие кусты отбивали охоту у бродяг лакомиться чужим виноградом.