Текст книги "Небо в зеленой воде (СИ)"

Автор книги: Ольга Скубицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Слезы текли по щекам, заканчивая свой путь мокрыми пятнами на персиковом платье. Я – Прошлая задыхалась в тяжелом одиноком безмолвии этого помещения, изнывая от тоски и безнадежности. Казалось, что с каждым вздохом потолок опускается все ниже, а стены смыкаются, норовя сойтись в одной точке и раздавить.

Я – Арина знала, куда пойдет, и не желала еще раз переживать ужасный момент самоубийства. Хотелось просто вспомнить еще одно из своих имен и заодно попробовать поискать в этой жизни ключики к ответу на вопрос кто же мы с Даниэлем. Ведь теоретически зацепки могли найтись в любой из инкарнаций. Приходилось ломать зубы о ребус прошлого в надежде получить разгадку как приз. Надежда странная, из разряда: 'Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что'. К тому же, было не известно, сколько продлится пребывание здесь, и от полутора часов осталось, наверняка, не так много. Я – Прошлая не спешила поведать интересующую информацию, а Я – Арина с каким-то мазохистским упорством внедрялась в такие чужеродные, передуманные когда-то размышления, ожидая, что Я – Прошлая, наконец, упомянет собственное имя или хотя бы обронит вскользь, в контексте очередной несбывшейся мечты о желанном мужчине рядом. И без того тяжелое положение еще и осложнялось содержанием каждой новой самоуничижающей мысли, они наносили душевные травмы так же легко, как запретные удары под дых наносят физические.

'Я безобразна, наружность противной жабы. Если бы он только мог заглянуть за завесу внешности, может, и нашел бы приятные качества. Я могла бы стать самой преданной, верной и хорошей женой на свете. Но как можно за этим уродством разглядеть хоть толику прекрасного?! Разве возможно в черном найти белое?!'

Находиться в этой жизни оказалось даже труднее, чем гореть на инквизиторском костре в теле Я – Элизы. Там убивали предательство и огонь, здесь – моральное измельчение себя самой в порошок. Самолюбивая самоуверенная натура Я – Арины, вслушивающаяся во внутренний монолог с заднего плана, сопротивлялась столь неприятному мнению о себе. Обвинения в свой адрес клубились в голове почти как богохульство.

В средневековой Швейцарии я сочетала в себе практически все возможные внешние и внутренние достоинства. В Древнем Египте была чрезвычайно умной и обольстительной наложницей, и пусть под атласной оливковой кожей текла отравленная кровь маньяка и убийцы, я обожала саму себя там. Двадцать первый век обнажил во мне массу недостатков, но при этом они заглушались большим количеством, как мне казалось, достоинств, пусть ложных, но я, опять же, любила себя. Здесь же я себя ненавидела, и это испытание выматывало и высушивало хуже песчаной бури в пустыне.

Глаза на мгновение оторвались от складок платья и терзавших кружевной платок рук и напряженно уставились на женщину, сидевшую напротив. Странно, она отсутствовала в мыслях Я – Прошлой.

'Как просто я реву в чьем-то присутствии, а женщина так бесшумна и незаметна, словно неодушевленный предмет мебели, – с трудом прорвалась Я – Арина. – Еще и очень некрасива, бедняжка, ей можно только посочувствовать'. – Я – Арина невольно прониклась жалостью.

Широкое круглое лицо, грузный картофелеобразный нос, тонкие, почти незаметные губы, большой рот с оттянутыми вниз уголками, как на карикатурных картинках, изображающих грустных человечков. Кустистые суровые брови смотрелись бы отвратно даже на мужском лице, не говоря уже о таком бледном женском. В довершение ко всему это 'великолепие' словно приперчили коричневато – оранжевыми конопушками, при этом волосы не были рыжими, как можно было бы ожидать, а имели неуместный мышиный оттенок. И только, когда Я – Арина обратила внимание на заплаканные глаза, мысли скомкались, как лист бумаги в кулаке покинутого музой писателя, пока мысли Я – Прошлой безостановочно твердили одно и тоже слово: 'Урод, урод, урод, урод. УРОД...'

Лишь глаза были прекрасны, цвета сочной весенней зелени, и если бы Я – Арина могла кричать, то заорала бы. Оказывается, Я – Прошлая не разглядывала постороннюю женщину напротив – это оживший кошмар любой самолюбивой натуры сейчас отражался в овальном зеркале с черной кованой рамой, которое висело на противоположной стене. Слезы хлынули с новой силой, голова дернулась в сторону от отражения как от грубой пощечины. Я – Арина безмолвно поблагодарила за это своевременное действие, психика вряд ли смогла бы долго выносить такое зрелище.

'Господи, а я еще критически оценивала якобы несовершенство своего лица и фигуры', – шепнула внутри Я – Арина, до смерти желая пожалеть себя из прошлого, погладить, словно воющего щеночка.

Одно и тоже оскорбительное слово заполняло голову. Впервые в жизни Я – Арина точно, даже буквально поняла фразу 'побывать в чужой шкуре'.

'М-да, до этого шкурки попадались попривлекательнее. Здесь бы пригодились хорошая стрижка, прикрывающая уши, качественный продуманный макияж и тогда возможно..., хотя нет, скорее ринопластика, тонна грима и аккуратный парик'.

Тело легко вспорхнуло с кресла и направилось к распахнутому в обширный сад окну, из которого долетало божественное благоухание. Аромат цветущих плодовых деревьев опьянял и успокаивал одновременно. Я – Прошлая, присев в проеме окна, всхлипывала и вытирала зареванные щеки тонкими нежными пальчиками, совершенно не сочетавшимися с грубым лицом. Я – Арина подивилась, насколько тело не гармонирует с лицом, хрупкая, даже субтильная фигура, тонкие запястья и пальцы, выпирающие ключицы, бледная полупрозрачная кожа, изящные движения трепетного создания и лицо Бабы – Яги из сказок. Трудно было поверить, что все это возможно соединить воедино, но природа иногда умеет оригинальничать.

В мыслях Я – Прошлой снова появился желанный образ, он развернулся как победоносный флаг, как святая икона для верующих душ, и Я – Арина вновь залюбовалась его неподдельным совершенством, невольно сравнивая с другим лицом, менее идеальным, но более притягательным и таинственным, с жесткостью черт и холодом глаз. Первое словно лепили из податливой глины талантливые руки, тщательно обводя все необходимые округлости и изгибы, педантично сохраняя пропорции, а второе будто вырезали из неподдающегося несгибаемого металла, даже при тщательной обработке оставляющего острые края и резкие, чуждые гармонии линии. И все же я чувствовала, что истинной сущности Даниэля больше соответствует второе. Опомнившись, Я – Арина тут же попыталась укротить разыгравшееся воображение, это оказалось несложно, поскольку губы приоткрылись, и первые нежно-легкие звуки вырвались в цветущий сад, заставляя любые раздумья испариться.

Песня вспорхнула легкой птицей в бездонную синь неба. Звуки были невесомы, как пушистые перышки, мелодия гармоничной и струящейся, как кристальный молодой родник, сияющий под солнечными лучами, а вот слова убивали обезумевшей тоской и грустью, от них щемило сердце, и на ресницах зависали очередной порцией слезы.

Песня плакала о судьбе, роке, фатуме и несбывшихся мечтах, она затягивала в безысходность как в мрачный глубокий колодец. Я – Прошлая, еще об этом не подозревая, уже сейчас совершала первые шаги к обрыву, который в итоге окончательно прервет эту жизнь. Сад затих, как бы безмолвно внимая божественному голосу, чистому и сильному, с широким диапазоном. Иногда голос воспарял высокими нотами, а порою снижался до крайности.

Мысленное пространство очистилось, даруя временную свободу Я – Арине, лишь утонченно прекрасное лицо мужчины плыло по краю сознания. Освободившееся место не преминуло наполниться очередной очень контрастной и неожиданной порцией мыслей Я – Арины. Голос пел на английском языке, и оскорбления, которые не посчастливилось застать Я – Арине в теле Я – Прошлой, соответственно, тоже выражались английскими словами, что не удивляло, но улавливалась во всем этом одна странная, не замечаемая ранее особенность. Я – Этха говорила и думала на древнеегипетском языке, Я – Элиза на итальянском, а в этой жизни Я – Прошлая на английском. Я – Арина после экскурсий в прошлое вспомнила каждый из этих языков, но воспринимала их, подслушивая на задворках сознания, одинаково, словно это один и тот же родной язык.

'Тогда на каком же языке я думаю, посещая прошлые жизни? – задалась вопросом Я – Арина. – На каком языке я думаю в данный момент?'

То, что это не русский и не английский, что было бы логично предположить, стало понятно сразу. И вот, что интересно, название данного языка Я – Арина не знала, да и, прислушавшись к себе, поняла, что само звучание мыслей, если можно так выразиться, было не похоже ни на один из уже известных памяти языков. Слова обычные и понятные, но всплывали они каким-то чуждым сочетанием световых вспышек. Я – Арина попыталась представить, как бы они звучали, произнесенные вслух и отчетливо поняла, что язык, на котором Я – Арина думала, путешествуя по волнам памяти, не приспособлен для выражения речевым аппаратом. Это было совершенное сплетение мерцающего света, гармоничное и прекрасное. Стало ясно, что этот, так называемый мысленный язык объединяет все мои жизни, но при этом не принадлежит ни одной из них, оставаясь обособленной деталью, свойственной только внутренней сущности.

Между тем песня отыгрывала последние аккорды, голос встрепенулся витиеватой музыкальной фразой и постепенно затих, сойдя на нет. Мрачные и прожигающие как кислота размышления Я – Прошлой снова заполнили голову, ограничивая Я – Арину. Они стремились отыскать выход из сложившейся ситуации, но находили его лишь у подножья скалистого обрыва, лишь в скорой и освободительной смерти. Страшно было вслушиваться в их черную глухую обреченность. Молоденькая девушка с каждым мигом все сильнее убеждала себя пожертвовать жизнью ради счастья любимого человека, наивно считая, что другого выхода нет. Всеобъемлющее чувство настолько поглощало, что Я – Прошлая спокойно думала о своем жертвоприношении, сожалея и оплакивая лишь не способную сбыться мечту просыпаться и засыпать рядом с обожаемым мужчиной.

Слушая, Я – Арина уже вторично подверглась силе настоящего чувства, ведь Я – Элиза знала о нем все. Преклонение и служение одному единственному человеку приобретало ужасающие масштабы, пронизывая все тело непередаваемой бескрайней нежностью. Любовь так плотно заполняла сердце, вытесняя остальное, что для себя там просто не оставалось места, она была огромна и несоразмерна с хрупким тонким телом, казалось странным, как весь этот объем эмоций умещается внутри. Чувство наполняло каждую крохотную частичку Я – Прошлой, стремясь вылиться наружу и прикоснуться к желанному объекту, к тому же, ощущалось в нем нечто исключительное, непознанное, святое. Его не загрязняло эгоистичное желанием обладать, напротив, оно было настолько искренне и светло, что удивительно, как еще не просвечивалось сиянием сквозь тонкую кожу невзрачной девушки.

Я – Арине хотелось кричать, переубеждать, уговаривать. Как жаль, что прошлое не могло услышать будущее. Хотелось вопить о том, что Я – Прошлая исключительно индивидуально прекрасна в своем умении испытывать чувства, в своей доброте и искренности, растолковать, что только за это уже стоит себя любить, ну хотя бы чуточку, что можно найти другой, не фатальный выход. Но куда там...

На краткие минуты наступила передышка, пауза заполнялась лишь все тем же незабвенным образом, на этот раз дополненным воспоминанием о приятном обволакивающем мужском голосе. В Я – Арине больше не осталось и доли насмешки и скептицизма, как бывало в гостях у Я – Элизы.

'Как жестока порою жизнь, мои воплощения были такими разными, в чем-то счастливыми, а в чем-то несчастными одновременно. Если бы появилась возможность соединить в одном человеке целеустремленность, твердость и царственность Я – Этхи, гармоничность и всепрощение Я – Элизы, божественный голос, доброту и бескрайнее умение любить Я – Прошлой, несгибаемую уверенность в себе и в реализации любой, даже самой несбыточной цели Я – Арины, то получился бы идеал, незыблемый, совершенный, недостижимый, и, наконец-таки, счастливый', – думала Я – Арина, а слезы все бороздили проторенные дорожки по нежным щекам. Но пришлось тут же опротестовать свою же глупую идею, представив в одном человеке все эти качества и поняв, что их невозможно связать воедино. Например, исключительной красоте гордыня мешает соединиться с умением бескорыстно любить. Зачем любить кого-то еще, если объект любви уже существует так близко, ослепительно отражаясь в зеркале, только рукой подать. Абсолютную целеустремленность редко можно повстречать под руку с добротой, поскольку первая в большинстве своем означает умение переступать через все, а порой идти даже по трупам. Твердость же, приняв благородный порыв за неуместную жалость, непременно вступит в конфликт с желанием простить даже самое страшное предательство. Конечно, из всего этого существуют исключения, но они слишком редки и сомнительны.

Похоже, зря люди винят судьбу в своих досадных несовершенствах, возможно, на самом деле, каждый из нас представляет собой правильно подобранный набор черт, способных бесконфликтно сосуществовать.

За окном в саду контрастно зеленели деревья на фоне глубокого неба, чирикали пичуги, но на душе Я – Прошлой не становилось легче, глаза взирали на мир словно сквозь просвечивающуюся черную кисею неизбежности принятого страшного решения. С каждой крохотной секундой бремя давило все сильнее. Я – Арина все чаще чувствовала себя так, будто грязно подсматривала в замочную скважину за чужой бедой, это носило оттенок какого-то жестокого безмолвного извращения. Забылись причины и следствия погружения, хотелось только вырваться из мазохистского плена таких непривычных несвойственных Я – Арине мыслей.

Даниэль не посвятил меня в то, как трудно всплывать из прошлой жизни, если ты-настоящий кардинально отличаешься от себя же прошлого. Очень сложно было заставить себя раствориться в этом существовании, признать, что искренняя обреченная девушка, приговорившая себя к гибели, действительно я. Сознание Я – Арины жаждало борьбы, не желая принимать смирение. Титанических моральных усилий стоило вынудить себя безропотно тонуть в омуте этого существования. Как раненый солдат, сжав зубы, терпит боль, лишь слегка сглаженную выпитым спиртом, когда из него вынимаю пули, зная, что потом будет легче; как сильный человек выдирает с кровью из сердца недостойный любви объект, испытывая неимоверные страдания, надеясь, что впоследствии будет лучше; как заботливая мать шлепает за провинность возлюбленное дитя и испытывает жесточайшие моральные терзания, уверенная, что это правильно, так и Я – Арина сходила с ума от мыслей Я – Прошлой, принимая прошлое как неизбежную реальность, погружаясь в отвратительную топь самобичевания лишь для того, чтобы вынырнуть.

Постепенно негромкие звуки сада стихли, ощущение слез на щеках перестало раздражать, и едва сила начала вырываться из тела, размазывая комнату, на самой грани возможностей слуха извне прорвался окрик, воспринятый скорее как шепот: 'Амела!'

Сознание узнало имя, внутренне откликаясь. Кто-то позвал меня там, в покидаемом восемнадцатом веке.

– Амела, – выдохнули мои губы, когда, вскакивая с кресла, я встала перед зеркалом. Голова кружилась, тело пошатывалось как пьяное, сказывались последствия погружения, но меня это не могло остановить.

'Я, это снова я! – ликовали разум, пока руки аккуратно прикасались к ровному маленькому носу, тонким бровям, медовым локонам, выбившимся из прически. – Как хорошо, что в настоящем я такая, а прошлое словно пережитый кошмар, к сожалению, не подвластный забывчивости.' Но следом за облегчением пришло другое – ощущение странной колющей неполноценности, Я – Амела была способна на силу чувств, мне недоступную. Такая сокрушительная полнота чистейших эмоций просто не ужилась бы с моей не столь искренней и чистой в настоящем натурой. Я слишком любила себя, и в моем сердце оставалось мало места для постороннего. – 'Может я просто пустышка, или же это разумный защитный барьер'.

Обратив внимание на часы, я стала, как ошпаренная, собираться и натягивать верхнюю одежду, понимая, что все равно уже опоздала. 'Надо не забыть спросить у англичанина как рассчитывать время, проведенное в прошлом, как именно оно разниться с течением времени в настоящем'.

Я как обычно искала на полках подходящую одежду, расчесывала волосы, и только заметив летящий навстречу флакончик с духами, поняла, что некоторые вещи двигаю щупальцем силы, причем проделываю это очень естественно, будто отрастила еще одну руку.

'Необходимо научиться контролировать это при свидетелях'.

Разочарование в Диминых глазах сменилось энтузиазмом, когда я, немного запыхавшись, подошла к развилке туристических троп. Вверх убегала облагороженная дорожка терренкура, поодаль между деревьев виднелась группа людей, от которых мы уже безнадежно отстали.

– Извините за опоздание.

– Ничего, я уже и не надеялся вас увидеть, – улыбнулся бизнесмен.

– Если поспешим, то догоним, – глядя на яркие пятна курток, с каждым шагом все больше исчезающие в деревьях, предложила я.

– Я не в том возрасте и статусе, чтобы бегать за экскурсоводом, – высокомерно отреагировал Дима. – Тем более что могу слово в слово пересказать вам все то, что сейчас слышат они, я сюда приезжаю уже в третий раз.

– Вашей жене не наскучил один и тот же курорт? – удивилась я, когда мы медленно, прогулочным шагом начали подниматься, не теряя из поля зрения идущих далеко впереди людей. В тропах легко можно было запутаться, свернув не туда на очередном повороте.

– Мне здесь нравится, а жен каждый раз брал разных. Так уж вышло, браки и разводы вошли у меня в привычку, – засмеялся мой спутник.

Почему-то я удивилась, хотя сейчас подобные вещи встречались сплошь и рядом.

– Осуждаете? – спросил Дима, уловив мою реакцию.

– Восхищаюсь!

Он удивленно приподнял брови, явно не оценив сарказма.

– Ну а вы? Расскажите мне о своей жизни.

– О чем конкретно? – притворилась я непонимающей.

– Все о том же.

Я красноречиво покрутила в воздухе правой рукой, с пустым безымянным пальцем.

– Ну кто же одевает на курорте обручальное кольцо, – посмеялся надо мной Дима.

– Вы, – ткнула я пальцев в увесистый перстень на его правой руке, буквально орущий о финансовом благополучии и полном отсутствии вкуса.

– Хм, ну на этот раз она слишком ревнивая, – нахмурился он.

– Метит территорию? – в ответ последовал смущенный кивок.

Я глядела по сторонам, впитывая обнаженную природу как губка, пока бизнесмен тяжело вышагивая рядом, бездарно ныл о своей жизни, об очередной нелюбимой жене, спиногрызах детях, порой перемежая жалобы хвастовством о деянии рук своих – бизнесе, вышедшем, по его словам, на мировой уровень.

Деревья смыкались над головой тяжелой прохудившейся крышей, сквозь дыры в ней просачивались озябшие лучи осеннего солнца, вспыхивая росой в листьях и обращая их в голографические картинки. Незаметно для себя я влюбилась по уши в эти места, а, скорее всего, любила их уже несколько веков и намеревалась возвращаться сюда еще не раз. Бизнесмен увлеченно болтал. С ним было легко изредка кивать головой, не вслушиваясь в слова, и думать о своем. Слишком красиво и спокойно было вокруг, слишком величественно и нарядно держался осенний лес для того, чтобы помимо всего этого великолепия я могла воспринимать неинтересный информационный поток о чужой биографии.

Тщательно игнорируя вспышки памяти о прошедшей ночи, я как назло постоянно возвращалась к ней мысленно. Не давала мне покоя неудавшаяся попытка погружения. Побывав сегодня еще раз в восемнадцатом веке, я окончательно убедилась, что вчера на высоте в компании англичанина душа пыталась окунуться в водоем памяти, так же скручивались внутри пузырьки, желая покинуть тело, так же расплывалось все вокруг. 'Но почему же вчера ничего не получилось? Возможно, что-то помешало. Страшно даже пытаться представить, какой я родилась в последней, не посещенной еще жизни, возможно чудовищем похлеще, чем в Древнем Египте или святошей, как в восемнадцатом'. – Обе крайности выглядели раздражающе неправдоподобными, но все же когда-то существовали, причем более неправдоподобной казалась вторая. Чем больше я думала о существовании, посвященном лишь желанному человеку, тем сильнее сочувствовала бедняжке Я – Амеле. Видеть только его, чувствовать только его и жить только им. В данный момент трезвым рассудком, не затуманенным вторым потоком мыслей, я осознала, что такие сильные чувства больше похожи на рабство, чем на дар судьбы, даже если они взаимны, ну а если уж нет...

Приблизительно через полчаса что-то изменилось – это Даниэль теперь не увеличивал, а сокращал расстояние между нами, выводя меня из глубокой задумчивости. Под кожей быстрее заскользили пузырьки, внутрь просочилось облегчение, чем ближе ко мне находилась вторая половина энергии, тем комфортней я себя чувствовала. Это было сродни зависимости, но я старалась убедить себя в том, что могу спокойно жить и без второй половины силы поблизости, просто с ней мне лучше и безопаснее.

Диму расстроила моя невнимательность, и когда мы настигли экскурсовода, он замолчал и со скучающим выражением лица стал слушать лекцию о местных достопримечательностях. Люди из группы тихо переговаривались, некоторые уже знакомые, некоторых я видела впервые, впрочем, мне было не до них, как и не до Диминой насупленности, я внимательно прислушивалась только к себе, с каждым шагом привыкая к новому пониманию себя. Порою мне становилось неуютно, если я ловила себя на мысли или случайном движении, не соответствующем привычкам и характеру Я – Арины, например я, легко, извиняющимся жестом, дотронулась до Диминой руки, когда увидела, что он погрустнел от моей молчаливости. 'Черт подери, зачем я это сделала?' – тут же впился в мозг вопрос, когда я, смутившись, отдернула руку. И тут снизошло озарение, что это не Я, это добрая и милосердная Я – Амела, не имеющая представления о гордости и чувстве собственного достоинства современной девушки из двадцать первого века.

Себя приходилось все время держать в руках и контролировать, отфильтровывать каждое слово, каждое действие, я боялась выпустить на обозрение публики то, чем в двадцать первом веке не являлась, в противном случае это могло закончиться совершенно не нужными в настоящем событиями. 'Если так и дальше пойдет, я могу не сдержаться и кинуться на шею Даниэлю, ведь Элиза внутри меня в первые моменты возвращения твердила, что он мой Тео. Даже страшно подумать, что вытворит Амела, прорвавшись сквозь меня, когда его увидит'.

Я относилась к разряду гордых, высокомерных, а иногда даже жестоких людей, чистосердечие и альтруизм, пытавшиеся пробиться сейчас через меня, протягиваясь как скользкие ростки прямо из восемнадцатого века, настолько не соответствовали моей натуре, что мозг отторгал любое их проявление. Я подозревала, что уже ничего не вернуть обратно, и я никогда больше не буду прежней, одной лишь гранью, одним отражением, одной жизнью, одной я. Теперь я будто кристалл с пятью отполированными гранями, все они равнозначны, кроме одной, главенствующей, она имеет большую власть надо мной, так как располагается поверх других, она мое теперешнее я – Я – Арина, но, в тоже время, и остальные исключить уже нельзя. Раньше я видела только верхнюю грань, теперь, узнав о наличии остальных, не могла их игнорировать. Они накладывались на мою сущность каждую следующую жизнь, срастаясь с ней навсегда.

Дыхание слегка сбилось от ускоряющегося шага, но я едва ли замечала это.

Пока мы шумной стайкой продолжали путь наверх, я училась отделять Себя – Настоящую от Себя – Прошлых. Какая трудная наука, во всей этой мешанине жизней, образов, любимых мужчин, чувств, эмоций, характеров отыскивать именно ту, которой являешься сейчас, и отделять стеной все остальное, не связанное с этой жизнью. Но стена, как не крути, стеклянная, и каждое воплощение похоже на большую комнату, отгороженную от других прозрачными перегородками, прозрачными потому, что совсем нейтрализовать прошлое не в моих силах. Я смотрела на прошлые жизни как на последовательность отдельных помещений, видных друг сквозь друга и строила эти прозрачные преграды внутри себя, понимая, что без них все превратится в хаос несовместимого в одном человеке.

Из задумчивости меня вырвал внезапно открывшийся вид. Мы вышли на ровную поверхность плато, тяжелые вековые деревья расступились, давая возможность насладиться видом обледенелых вершин. Вниз и вперед простиралась обширная пропасть, край которой огораживали невысокие металлические перила, недостаточные для полного предотвращения несчастных случаев, но вполне подходящие для воздержания туристов от случайных шагов. За пропастью, насколько хватало глаз, царили заснеженные горы. Я знала, что их пики остры и издалека смотрятся как клыки изголодавшихся хищников, но в данный момент вершины впивались в тяжелые тучи, нависшие на небосклоне, и казалось, что зубы подточила дрожащая рука стоматолога – недоучки.

В этом месте существовало два времени года, а границей служила пропасть за металлическим поручнем. Мы все находились в окружении кричащих ярких красок полуоблетевшей с деревьев осени, она была везде: дрожала от ветерка на деревьях, парила в воздухе листвой, как огромными раскрашенными краской снежинками, устилала землю ровным покрытием с абстрактным рисунком. А там, за глубокой границей провала, жила другая реальность, пугающая и восхищающая одновременно – прекрасная жестокая и непреклонная зима, способная поглотить даже мою осень. Она напоминало сказку о Снежной королеве, от нее веяло арктическим холодом и почему-то мятной свежестью, вероятно образ навязанный рекламой.

Древние горы, припорошенные снегом, как убеленные сединами мудрые старики, слепили какой-то нереальной волшебной белизной, в некоторых местах с сероватым отливом, в других синеющей от надвинувшихся туч, а иногда даже имеющей ярко желтые отблески, если лучи солнца чудом проникали в просветы смыкавшихся туч.

– Грустите?

Бизнесмен оказался рядом, и я даже немного растерялась, поскольку несколько мгновений назад видела его в отдалении. Хотя чему удивляться, я ничего не замечала пока шла, а уж представшая картина вообще заняла все внимание. Только когда он напрямую обратился ко мне, я услышала, что все галдят, обсуждая уведенное, а поверх продолжает равнодушно повествовать монотонный голос экскурсовода. Странно, пять секунд назад мне еще казалось, что вокруг все звенит от чистейшей тишины, и лишь люди движутся рядом как в немом кино.

– Нет, прикидываю, что если мы пойдем обратно в том же темпе, то дождь успеет залить тропу, и она станет грязной и скользкой как лед.

Я еще раз оглядела контрастный пейзаж и повернулась в обратную сторону, хотя глаза с трудом оторвались от притягательной красоты. И тут началось... Снова... То, что меньше всего соответствовало ситуации, абсолютно не вовремя...

Димино лицо стало смазываться на глазах, звуки затихать и уходить на задний фон пониженной слышимости. Пузырьки сотрясали меня изнутри, но внешне это было незаметно. Я знала, что еще несколько секунд, и я упаду на пестрый ковер из листвы, поднимется переполох, меня не смогут заставить очнуться, и не известно сколько здесь пройдет времени прежде чем я, очутившись в прошлом, смогу вернуться в настоящее. 'Меня могут отправить в больницу или еще хуже..., – жуткая мысль завладела воображением и приобрела вполне четкие очертания. – Ведь я, даже не знаю, дышит ли тело, пока меня в нем нет, а что если нет, что если пока буду пытаться выкарабкаться из прошлого, в настоящем меня похоронят?' – Приступ паники вгрызся в мозг так сильно, что слезы отчаянья приготовились брызнуть из глаз. Но годами натренированная привычка не поддаваться слабостям оказалась как никогда полезной, я постаралась взять себя в руки, резко отгоняя назойливые черные мысли.

В отчаянии я попыталась зацепиться за реальность, остановить бешеную скачку пузырьков внутри, но они едва ли подчинялись, их влекло нечто более сильное – воспоминания, их выталкивало из настоящего – меня выталкивало. Дима обеспокоено задавал вопросы, но я могла только догадываться об их содержании, губы бизнесмена шевелились, не издавая для меня не единого звука, к тому же, он, да и остальные выглядели уже расплывающейся карикатурой на реальность. 'Остаться здесь, остаться здесь, остаться здесь', – твердила я про себя, сжимая руки в кулаки, пока еще их чувствовала. В следующие секунды я увидела как бизнесмен и деревья за его спиной, теперь мало напоминающие деревья, тягуче медленно заваливаются набок, но затем сообразила, что это не они, а я падаю. Сдерживать сущность в теле становилось все труднее и труднее, энергия уже начала закручиваться, и я попеременно видела то проносящиеся как в круговороте пятна лиц сбегающихся ко мне людей, то поблекшие краски леса, то величественные горы, искаженные, но различимые. Остановить процесс уже было нельзя, и я это прекрасно понимала.

Опираясь только на интуицию, рефлекторно вырвался наружу быстрый поток целеустремленного щупальца, пронзив насквозь ничего не подозревающего Диму, щупальце не нуждалось в координации действий или корректировке направления, оно само по себе стремилось только в одно место, туда, где находился англичанин. Я осознавала, что энергетический близнец далеко, что мне не дотянуться, нас разделяли, судя по ощущениям, километры, но какая уже, в сущности, разница, если я все равно больше ничего, кроме этого действия предпринять не могу, к тому же, будучи Я – Элизой, покрыла расстояние гораздо большее.

Перестали чувствоваться вдохи и выдохи, и все вокруг смазалось окончательно, в данный момент я могла выделить лица людей среди леса лишь исходя из того, что мазки, видимые мной, различались цветами, и принадлежащие людям имели бледно бежевые оттенки. Звуки полностью пропали, собственное тело перестало сдерживать, остался лишь вихрь сущности и тянувшийся от него поток пузырьков, устремленный к Даниэлю. Упала ли я на землю или нет, определить не получалось.

Весь процесс занял считанные минуты. Я даже не представляла, с какой скоростью мое щупальце преодолевает пространство, но ощущение второй половины силы через короткий промежуток времени стало реальным и четким. Испуганным тараном я ворвалась в нее, как всегда, испытывая неимоверное облегчение и удовлетворение, затем смешалась с ней, стараясь оставаться в этом состоянии объединения, желая зацепиться за англичанина как за спасательный круг, не уверенная в том, сработает ли это. Направленное движение пузырьков тут же превратилось в хаотичное, постепенно успокаивая и смешивая меня со второй половиной в суспензию. Я знала, где в этой смеси я, мои частички, а где основной пропорцией сконцентрирован весь Даниэль.