Текст книги "Небо в зеленой воде (СИ)"

Автор книги: Ольга Скубицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Лицо напротив прояснилось, вернулось знакомое отстраненно-равнодушное выражение, и это, к моему удивлению, принесло облегчение.

– Нет, не было. Кроме бликов, ты же тоже видишь их?

– Да.

– Почему ты двигаешься?

– Не знаю, это словно неотделимая часть настоящего положения, как ритуал, мне просто хочется. – Чем больше мы кружились, тем сильнее его лицо снова возвращалось к глупой умиротворенности, как у грудного дитя или умалишенного взрослого. Это настолько не сочеталось с образом Даниэля, что, несмотря на органичность полета, я попыталась сбросить наваждение и насторожилась. А затем постаралась замедлить движения, впрочем, не желая их окончательно прекращать, что принесло свои плоды.

– Пора, прекратить, пора возвращаться, – наконец опомнился мой спутник, начиная с трудом разворачивать энергию в обратную сторону.

– Нет, подожди, – заупрямилась я, – еще немного.

Я чувствовала, что это все со мной точно уже происходило, более того, не только со мной, с нами обоими. Опыт подсказывал, что такое затуманенное состояние разума в сочетании с ощущением дежавю ведут к неминуемому погружению, но вот что странно: текли секунды, накапливаясь в минуты, а оно все не начиналось. Иногда, как перед погружением, реальность смывалась в темные цветовые пятна, но потом снова обретала привычную резкость. Душа будто билась о невидимую преграду, словно преодолев одни глубины, не могла прорваться в более низкие слои. Если бы я была дайвером, а память бескрайним океаном, то можно было бы сказать, что там, куда я пыталась нырнуть, слишком высокое давление или же я исчерпала весь запас кислорода.

– Арина, что? – Даниэль непонимающе взирал на меня, стараясь не взмахивать больше руками, но ему не всегда это удавалось.

Я тщетно силилась протиснуться пузырьками в прошлое, но, поняв бесполезность попыток, прекратила и сдалась.

– Давай спускаться, я продрогла до костей. – Только теперь по-настоящему почувствовала, какой обжигающий холод охватывал нас там, куда мы умудрились забраться.

Объединив усилия, мы остановили танец, телу это трудно далось, сила убеждала продолжать. Поглядев вниз, я ужаснулась и одновременно почувствовала, что с усилием втягиваю разряженный воздух.

Он потянул меня за собой вниз. Спускались мы, будучи уже в своем уме, и значительно быстрее подъема. Ветер свистел в ушах, кожу омывало студеными потоками. Поравнявшись с моим окном, я развернулась к англичанину.

– Такое с нами уже было. От всего этого мельтешения я стала вспоминать вторую из своих жизней.

– Глупости. Ничего подобного ранее не происходило, ведь я помню о нас все. Летать мы можем только разбуженные оба, ни в пятнадцатом веке, ни в предыдущей жизни этого не происходило, в остальных мы даже не встречались, а значит, и говорить не о чем.

– Нет, было. Кстати, что же это было? – спрашивая скорее себя, чем его, упорствовала я.

– Не в прошлой жизни, и не с Тео и Элизой, но это точно уже случалось.

Хотела пригласить англичанина внутрь, беседовать, паря в воздухе, было, конечно, удобно, только в отсыревшей одежде очень уж неприятно, но затем передумала. На горизонте просвечивались сквозь темноту розоватые пятна, указывая на приближающийся рассвет, и я запоздало решила следовать рамкам приличия, для этого пришлось разговаривать прямо перед окном.

– Почему ты так уверен в моей неправоте? – допытывалась я. – Сила в нас подчиняется своим законам, о которых мы знаем еще так мало.

– Потому что я, в отличие от тебя, помню все свое прошлое полностью, – зависнув напротив и сложив руки на груди, ответил Даниэль.

– Раз ты считаешь, что все давно постиг, мистер большая энциклопедия, может, выдвинешь свою версию? Чужие крушить гораздо легче. – Я снова начинала закипать и пениться, как сбегающее вишневое варенье.

Он отвернулся и, глядя на проступающие на горизонте светлые мазки восхода, стал задумчиво цедить слова.

– Возможно, своего рода процесс восстановления. Сила таким образом соединяется или аккумулирует энергию, например.

– Половины силы в нас все время стремятся соединиться, и в удобные моменты это удается, но для чего? Вот в чем вопрос. Ну, допустим, ты прав, но я испытывала стойкое ощущение погружения, словно душа пыталась проникнуть в прошлое, к тому же, присутствовала внутренняя уверенность в том, что все эти манипуляции в воздухе уже случались со мной, точнее, с нами.

– Еще раз повторяю для непонятливых – да, ты не вспомнила еще одну из своих жизней, но первое погружение в неизведанное прошлое получается, только если в настоящем происходит нечто, напоминающее события из прошлой жизни. Каждую из жизней впервые я вспоминал, только если в реальности испытывал что-то схожее с моментом прошлого, в который стремилась погрузиться душа. Впервые я увяз в прошлом, когда задыхался, и попал в тот момент восемнадцатого века, где меня душили, об этом я тебе рассказывал. А бег на дистанцию в три километра закончился для меня пробуждением в теле охотящегося кочевника.

Ну, если конечно предположить, что ты умела летать в существовании между Древним Египтом и Швейцарией средних веков ... – он немного помедлил. – Но ты не умела, черт подери, потому, что я в том временном промежутке тебя не встречал и, соответственно, не был разбужен. А просто так люди не летают. – Он тоже начинал заводиться.

Увидев его в музее, я и подумать не могла, что во мне когда-нибудь найдется достаточно смелости препираться с этим холодящим кровь мужчиной, тем более в воздухе на высоте второго этажа. На это просто не хватило бы воображения.

– Люди и в прошлое проваливаться не способны, а ты сам находишься, если мне не изменяет память, в твердой уверенности, что мы не люди. Как ты вообще можешь нас укладывать в какие-то правила, если и близко не представляешь, что это, и с чем это едят. Говорю тебе, это уже было, помнит не тело, помнит внутренняя сущность. – От нетерпения я топнула ногой в воздухе.

– Ты упертая, как не знаю что. Откуда в одном человеке столько раздражающих качеств сразу. – Он хлестнул меня своим коронным ужасающим взглядом, и по спине побежали мурашки. 'Моментально придавать лицу налет высокомерной дьявольщины – его конек'. – Глаза в темноте казались бездонными и опасными, как черные дыры в бесконечном космосе. Пожалуй, на этот раз он переполнил чашу моего терпения. – 'Ну почему ни одна из наших встреч не может закончиться миром'.

– Все! Хватит! Предлагаю вечер экспериментов считать закрытым, – высокомерно произнесла я, стараясь не сорваться на крик. Влетела в окно и хлопнула створкой перед лицом господина Вильсона. Жесткие губы скривились, а я еще несколько минут наблюдала за тем, как он опускается вдоль стены гостиницы, а затем удаляется уже пешком неспешным прогулочным шагом, словно не парил несколько минут назад под облаками, а совершал вечерний моцион.

Закрыв жалюзи, я стянула с себя мерзко липкую сырую одежду. Комната окоченела из-за оставленного открытым на всю ночь окна, в ней было немногим теплее, чем на улице. Отправившись в ванну, я встала под горячие душевые струи, и только основательно прогревшись, окончила водные процедуры и юркнула под одеяло. Количество вопросов опять превалировало над ответами. С одной стороны, меня распирало любопытство. Я точно идентифицировала попытку души проникнуть в прошлое, но почему же в этот раз ничего не вышло? С другой стороны, вспомнилась омерзительная сцена ярости, рвущейся наружу и крушащей все на своем пути, и мне захотелось тут же сбежать куда-нибудь подальше, вскочить и немедленно собрать вещи. Остановило лишь чистое, не затуманенное эмоциями, знание – убежать от себя невозможно, а, значит, отдаюсь в руки мудрого жизненного потока.

Иногда просто не имеет смысла бороться с течением, жизнь умнее, она лучше знает, как преодолеть очередной крутой поворот или порог. После долгих метаний я научилась доверять ей, и когда чувствовала, что силы на исходе и сопротивление бесполезно, просто позволяла жизненному течению вынести меня туда, куда ему заблагорассудится.

Слишком устала я за этот длинный день, и еще более длинные вечер и ночь, но, засыпая, думала лишь о незабываемом парении в бездонной пучине неба, и боюсь, что при этом безумно улыбалась.

Там, где Я

У каждого есть шкала самых неприятных ощущений, способных в дальнейшем испортить любой даже очень радостный, безмятежный и позитивный день. Вам может, присниться кошмар, и утро омрачится впечатлениями от криков и ужаса, к тому же дополнится влажными простынями, пропитанными холодным потом. Вы можете открыть глаза и увидеть за окном плотно сгустившиеся тучи и мерзко моросящий дождь, при том, что машина в ремонте, а на работу все равно нужно идти. И самое неприятное, по шкале моих личных ощущений, это если за час или полтора до самостоятельного пробуждения или пробуждения при помощи приятных звуков будильника – птичьего щебета или журчащего морского прилива, вас будит звонок телефона, с мелодией, не предвещающей ничего хорошего. Звонок с 'любимой' работы. У одного из моих знакомых на такой звонок установлен гимн Российской Федерации. Где он работает, признаваться не буду, могу лишь констатировать, что, по его словам, при звучании этой мелодии он никак не может отучить себя вскакивать и вытягиваться по стойке смирно, застань она его даже в постели в позднее время суток. При этом менять мотивчик он не желает, ссылаясь на стойкую его ассоциацию с работой. Ничего не поделаешь, в наше время люди самовыражаются всеми возможными способами, в том числе, излюбленными рингтонами в телефонах.

Моя трубка с утра разрывалась более безобидными звуками, но на курорте услышать этот аккомпанемент я надеялась меньше всего. Звонить мог только Олег, и только в самом крайнем из крайних случаев. Мозги закопошились сгустками неприятных и тревожных подозрений, пока я не открывая глаз, шарила рукой по кровати, ища источник раздражения. Притвориться, что меня нет, я сплю, ушла на фронт или попросту умерла, не позволяла врожденная преданность делу.

– Быстро, коротко, не рассусоливая! – скомандовала я, нажав на кнопку ответа, готовая услышать, о крушении системы безопасности, кознях хакеров и просто злоумышленников, сокращении отдела, истерике директора, извержении вулкана, атомной бомбе, заложенной прямо в одном из серверов сети.

– С Днем рождения! – гаркнул торжественный, хотя и немного сбитый недружелюбным приветствием баритон Олега, поддерживаемый на фоне еще несколькими нестройными голосами сотрудников. Спросонья доходило до меня медленно.

– Ты что, так пошутил? – ничего не соображая, пробурчала я.

– Насчет чего? – смутился мой зам.

– Насчет только что сказанного. Я родилась весной, когда солнце уже на половину опустилось за кромку Нила.

Олег поперхнулся, и в трубке послышался сдержанный кашель.

– Это не я пошутил, а природа, – приходя в себя, промямлил он и продолжил более твердым голосом. – Ты родилась девятнадцатого октября. И либо в твое личное дело закралась грубая, я бы даже сказал, политическая ошибка и, следовательно, год назад, когда мы отмечали в 'Профите' твое двадцатисемилетние, ты нагло обманула весь дружный коллектив, либо вчера ты курила нечто неидентифицируемое и противозаконное.

Публика на фоне испуганно притихла.

Я осмотрелась, переваривая сказанное. За окнами уже вовсю бушевал солнечный осенний день, даже сквозь жалюзи просачивался его мягкий медовый свет, я отчетливо услышала, как порывы шквального ветра срывают с деревьев живописную листву и, наконец, поняла, где нахожусь. Судя по всему, для меня прошлое, мягко говоря, перепуталось с настоящим, что немудрено, исходя из скорости, с которой я в последнее время то проваливалась в первое, то выныривала во втором.

Олег все еще сопел в трубку.

– Это была шутка, – поспешила я исправить оплошность, впрочем, не особо удачно.

– Да ну? А я уж решил, что ты со вчерашнего дня отмечаешь сегодняшний, – хохотнул заместитель. Голоса на фоне выдохнули и слегка оживились.

– Спасибо за поздравление. Как там у вас? Все нормально? Без эксцессов?

– Все спокойно, шеф! Стабильность – признак мастерства, – отрапортовал мой заместитель. – Ладно, отдыхай, а то, похоже, я невовремя. Хорошо тебе отметить. Арин, только так сильно не увлекайся, – добавил он, снизив голос до шепота.

Уронив телефон на соседнюю подушку, я укрылась с головой, очень хотелось еще поспать, ведь ночка выдалась сумасшедшая. Но сон не шел. Промаявшись, некоторое время, сдернула с взлохмаченной головы одеяло и отправилась в ванную. День пошел своим чередом. Я даже задумалась о том, насколько легко переношу не свойственное мне состояние безделья, но, с другой стороны, событий и так хватало.

Позвонила как всегда радостная Алиска в своем незабвенном стремлении нажелать мне всего, и побольше, причем в кратчайшие сроки. На мое справедливое замечание о том, что за год я вряд ли успею и влюбиться, и выйти замуж, и завести пару крошек мальчика и девочку, она как всегда невозмутимо ответила, что было бы желание. И даже мальчик с девочкой могут родиться через девять месяцев разом, а, следовательно, на все остальное у меня уйма времени, три месяца это вам не халам-балам.

Недавние открытия так закружили меня, что о собственном дне рождения память напрочь отшибло, я даже перепутала дату, сместив ее во времена до нашей эры, спросонья подумала, что нахожусь в Древнем Египте. Олег наверняка решил, что заотдыхавшаяся начальница сбрендила.

– Двадцать восемь, – произнесла я вслух.

Никогда не относилась к женщинам, панически боящимся каждого следующего дня рожденья, а может, эта болезнь заразительна лишь за пределом тридцатилетия, но что-то очередная дата настигла меня слишком уж быстро, хотя отражение в зеркале пока радовало, а значит, беспокоится не о чем.

И, конечно, было в этом дне нечто особенное, кардинально отличающее его от двадцати семи предыдущих. Самый неоценимый подарок осень вручила мне заранее, к нему прилагалось множество страхов и негатива, но главным было то, что гулкая пустота внутри больше не накатывала тошнотворными волнами, сейчас я себе ощущала более настоящей, чем за всю прожитую жизнь. А еще знала наверняка, что не грозит мне одиночество, не то одиночество, от которого могли спасти окружающие люди, им то я, как раз, никогда не страдала, а то внутреннее щемящее ощущение, от которого становилось дурно, будто даже среди толпы я накрыта стеклянным куполом, невидимой преградой отделяющей меня от остального мира. Даже если никогда не заведу столь нужный и модный во все времена предмет мебели – мужа, навязанный социумом и, тем не менее, не способный спасти от внутренней пустоты, и входящий к нему в комплект пакет крикливых отпрысков, теперь я не одна, не одна навсегда, хочу я этого или нет, хочет он этого или нет, но мы под этим куполом вдвоем. Мы можем совсем не видеться, главное, чтобы моя половина энергии чувствовала вторую половину.

В связи с этим я испытывала странные эмоции, словно когда-то давно, возможно даже, при рождении, мне вырезали один из жизненно важных органов, внешне не заметно, но внутри я была калекой, не подозревала об этом, а теперь орган вшили заново или он материализовался сам по себе. Все не важно, все меркнет пред тем, что я нашла недостающую часть самой себя. И пусть эта часть находится вне меня, и ее физическое воплощение далеко не идеально и безумно бесит и пугает одновременно, главное, я нашла, то без чего я – не я, а лишь вялая тень себя настоящей.

Кстати, о половине себя. Я уловила, что англичанин находится далеко, возможно за пределами города. Для проверки попробовала подняться выше в воздухе, ничего не вышло, больше, чем два сантиметра тело не желало преодолевать, энергия ослабела из-за отдалившейся второй части силы.

'Интересно, он рванул выполнять мое высмеянное им же вчерашнее предложение?' – задалась я вопросом. Впрочем, даже это не могло испортить приподнятого настроения.

Я решила выйти, как говорится, в люди. Перспектива того, что я могу погибнуть, пока Даниэль удаляется в неизвестном направлении, серьезно пугала, но нельзя же из-за этого вечно сидеть в номере и ждать его как жена декабриста. К тому же, что мой выход может изменить? Господин Вильсон в любом случае далеко и если сегодня мне уготована смерть, затаившись в номере, я ее точно не предотвращу, ну хотя бы потому, что в прошлый раз она настигла меня именно здесь.

Я собралась во чтобы это ни стало провести день насыщенно и весело, пусть даже никто вокруг не знает о моем празднике. Для начала долго шурудила в недрах шкафа. Выбрала лавандовую юбку, серебристый жакет с кокетливыми металлическими вставками, вдела в уши объемные серебряные серьги и закрутила волосы в слегка замысловатую строгую прическу, добавившую к сегодняшнему слишком легкомысленному образу малую толику сдержанности. Очень хотелось быть обольстительной, желанной и недосягаемой.

Расширившиеся глаза Димы, почти выпрыгнувшие из орбит при моем появлении в обеденном зале, подтвердили, что задуманное удалось на славу. К тому же, пока я двигалась к столику, заинтересованные взгляды и других мужчин блуждали по моей фигуре.

– Арина, где же вы пропадали? Я так без вас скучал. – Дима махал мне рукой из-за пустого столика, жестом приглашая присоединиться. Все посетители с любопытством воззрились на нас. Бизнесмен из России сегодня необычайно осмелел, что ж, не удивительно, жены не наблюдалось в зоне видимости.

– Где же ваша постоянная спутница? – вопросом на вопрос ответила я, присаживаясь напротив.

– Она сегодня посвящает день только себе и, соответственно, только моим деньгам. 'Ах, Дима, Дима, чего же еще ты ожидал. При таком неописуемом кобелизме, толстый кошелек это чуть ли не единственная радость в ее жизни', – сделала я свой вывод, обкусывая тост и запивая его обжигающим чаем.

– Так где же вы были несколько последних дней? – продолжал он допытываться.

Задумалась я лишь на секунду. Самый правдивый ответ звучал бы так: 'Посетила Швейцарию пятнадцатого века и Древний Египет, общалась с интригующим англичанином и, в довершение, парила с ним под облаками. Тьфу, похоже на слащавые впечатления романтично настроенной девушки, хотя по факту, романтикой в эти дни и не пахло'.

– Ну, я тоже занималась собой, самопознанием, скажем так.

– Вы как всегда сплошная загадка, – улыбнулся мужчина и попытался накрыть мою руку своей ладонью с аккуратно обработанными ногтями, на ней виднелись следы давних мозолей, даже дорогой маникюр не смог полностью скрыть прошлое.

'М-да, судя по руке, твой путь к обеспеченной жизни пролегал тернистыми тропами', – подумала я, предупредив его жест за секунду и плавно опуская руку со стола на колени. Его рука упала на пустую скатерть, и он расстроено отвел взгляд.

– Хотите прогуляться? – с сомнением в голосе предложил Дима.

Я минутку помедлила, он, конечно, не был самой желанной компанией, но в его обществе было легко, не то что в присутствии некоего индивида. Пришлось тут же отогнать от себя ненужную мысль. 'Почему бы и нет, отдохну от причин и следствий. C бизнесменом не надо поддерживать разговор и бояться колких взглядов'. – Да и вообще проводить день рождения в одиночестве попахивает замашками старой девы, к коим я себя не относила.

Кивнула, заключив, что это наилучший вариант. Он радостно приободрился.

– Куда бы вы хотели сходить? Ресторан, казино?

– Хочу именно погулять. Природа здесь во истину редкой красоты. Я не поднималась еще на южный склон, говорят, что с плато открывается впечатляющий вид. Предлагаю присоединиться к пешему подъему с экскурсоводом .

Диму не особо вдохновило мое предложение, но он, очевидно, решил за неимением лучшего, согласится на то, что есть. Я же не собиралась оставаться с ним наедине и давать лишний повод для его фантазий и лишние волнения его жене, хотя подозревала, что ей глубоко безразличны похождения муженька, и одергивала она его машинально, скорее из чувства собственничества, чем по причине большой любви.

– Узнаю, во сколько и откуда начинается экскурсия и вернусь, не уходите. Он поднялся и, направившись к выходу, потом остановился и обернулся:

– Вы точно дождетесь меня?

– Сегодня вкусный обед, и спешить некуда, – уверила его я.

Он вернулся через двадцать минут, когда мне уже поднадоело ждать, а не слишком приятный мужчина, сидящий с двумя спутниками за соседним столиком, как раз решился подойти ко мне и даже начал приподыматься из-за стола. Я почти не смотрела в его сторону, но заранее придумала отговорку для любого озвученного им приветствия.

Дима вошел и, смерив мужчину недовольным красноречивым взглядом, стал горячо извиняться за ненамеренную задержку. Он объяснил, что подъем начнется через полтора часа с центральной развилки туристических троп, но тут зазвонил мой мобильный.

– Встретимся там через полтора часа, хорошо? – Я достала телефон и вставала из-за стола.

– Хорошо, только... – Он хотел что-то еще добавить, но я уже проследовала к выходу и, нажимая кнопку вызова, помахала ему рукой, прошептав: 'До встречи!'

– Здравствуй, с Днем рождения! – прозвучал из динамика мягкий знакомый голос. Я не сообразила посмотреть на дисплей, прежде чем ответить, иначе, скорее всего, проигнорировала бы входящий вызов. Звонил Алексей, а я не хотела слышать его голос, его поздравления. Мы расстались очень мирно, без скандалов, разборок и деления любимого питомца, которого у нас, к счастью не было. Я не испытывала боль или отторжение, но ощущение неловкости сопровождало каждый наш случайный разговор, и именно поэтому я не желала слышать этот голос. После разрыва мы однажды встретились на улице и еще один раз в кафе, к пончикам которого оба неровно дышали, теперь я обходила эту улицу и это кафе, стараясь избежать ощущения неловкости, а пончики сменились круассанами с сыром.

– Спасибо. Как ты?

– Нормально, закончил проект, через неделю еду на семинар в Дрезден.

– Поздравляю, этническая родина ждет с распростертыми объятьями, – искренне порадовалась я. Мой бывший обожал Германию и собирался уехать туда на постоянное место жительства, а каждая командировка приносила ему массу положительных эмоций, его вечно сомневающейся и меланхоличной натуре это всегда шло на пользу. Впечатлений от поездки хватало обычно надолго, в такие моменты наше с ним сосуществование напитывалось жизнью. Так что сейчас сработал рефлекс, мы уже давно не вместе, а радость за него никуда не делась.

– Да, собираюсь в следующем году самодепортироваться отсюда. – Голос прозвучал с редкими для него нотками восторга. – А как ты? Как работа? – Он как обычно задавал правильные вопросы, слишком уж хорошо меня знал.

– Все как всегда – моя жизнь.

– Ну хорошо, не буду отвлекать, у тебя там наверняка намечается шумное веселье.

– Что-то типа того, – выдавила я, пытаясь сложить в слова то, что давно хотела сказать, то, в чем нуждалась. – У меня есть к тебе небольшая просьба.

– Да, слушаю, – с поспешной готовностью ответил он. – Алексей был всегда безукоризненно вежлив – плоды прекрасного воспитания, и именно поэтому я испытывала такие трудности с озвучивание того, что уже вертелось на кончике языка.

– Не звони мне, пожалуйста, больше.

Воцарилось тягостное молчание. Впервые я поняла, что горечь на губах может быть следствием произнесенных слов. Я ждала его реакции, представляя, что возможно хотя бы раз в жизни он даст волю эмоциям, напрасно – он никогда не изменял себе.

– Прощай...

На ходу запихивая телефон в сумку, я снова терзалась угрызениями совести и неловкостью. Алексей всегда выделялся среди моих знакомых острым умом и проницательностью, и естественно все сразу понял. Как и я, он осознавал, что остаться друзьями нам не под силу. Иногда так бывает, с людьми, которые не стали друг для друга родными – не нужно ни ссор, ни скандалов, достаточно просто признаться в том, что как ни крути, а некоторые навсегда остаются чужими, пусть их связывают отношения, секс или даже дети.

Все окончательно было обрезано, стерто, выжжено, и я тряхнула головой, пытаясь позабыть этот разговор и часть жизни, ему предшествовавшую.

В номере, выбирая что-нибудь более подходящее для пешей прогулки, выслушала пожелания и наставления бабушки и констатировала, что больше мне никто сегодня не позвонит. Только пять человек знали этот мой номер, и четверо уже отрапортовали поздравления. Оставался еще пятый, но ждать его звонка даже в голову не приходило. О радостной дате он не имеет ни малейшего представления, и позвонить мог, только если ему понадобится удаление на очень большое расстояние, но я твердо решила, что пока не закончится отпуск, я отсюда ни ногой, и ему придется подождать. Губы растянулись в злорадной ухмылке. Думать о нем совсем не хотелось, но назойливые мысли все равно умудрялись конденсироваться в голове. Его глаза не выпускали меня из плена даже сквозь воспоминания. Удивительное состояние двойственности царило внутри меня – внутренняя сущность стремилась находиться поближе, притягиваемая, как магнитом, второй частью энергии, но в тоже время тело реагировало на англичанина как на скрытую, но неоспоримую опасность, дыхание сбивалось, по спине пробегали мурашки, а ноги, будь их воля, уносили бы меня подальше. Очевидно, слишком большой отпечаток оставил на душе инквизиционный костер, будто выжженная каленым железом отметина.

Времени до намеченного подъема на плато еще оставалось достаточно. Я залезла с ногами в кресло и, не забывая поглядывать на часы, предалась раздумьям о прошедшей ночи. Ее пропитывала мистика и разноуровневый страх, как и почти каждую минуту с тех пор, как я впервые увидела колкие изумрудные глаза. Мне казалось странным, что я все еще существую в этом пограничном состоянии между настоящим и какими-то мистическими дрейфующими реальностями прошлого и не схожу с ума от разнообразия собственных воплощений, накладывающихся временами друг на друга. Девушка на скале, Элиза, Этха ...

'Кстати, как ее, то есть меня звали в восемнадцатом веке? – всплыл не возникавший ранее вопрос. – Самое время проверить объяснения англичанина относительно повторного погружения в прошлую инкарнацию. Раз к детству самой первой жизни придется добираться с некоторыми сложностями, оставлю ее на потом, а свои способности к погружению испытаю на чем-нибудь более простом'.

Устроилась поудобнее в кресле, радуясь, что на этот раз не окажусь на полу, как раньше. Отмела все ненужные мысли и желания, отыскала тут же всплывшие на поверхности сознания податливые пузырьки, затем собрала их по всем частям тела и просто сосредоточилась на том, что хочу оказаться в том моменте своего прошлого существования, который всплывал в памяти восемнадцатого века. Я помнила, откуда и при каких обстоятельствах оказалась на скале. Для надежности визуализировала тонкие пальцы с коротко обрезанными ногтями и край атласной туфельки. Мысли о пропасти и бушующем внизу море, как могла, отгоняла от себя, хотелось попасть в более ранний временной промежуток. Боль это не то ощущение, к которому стремишься, даже зная, что жизнь, в сущности, вечна, инстинкт самосохранения вопреки всему упрямо твердит о необходимости обходить боль любыми возможными способами, и кем бы я ни была, боялась боли ничуть не меньше, чем люди.

Даниэль оказался прав, все получилось проще, чем выглядело на словах. Пузырьки забились, запульсировали внутри меня, сила выталкивалась на волю из пленившего ее тела. Очертания стены и телевизора прямо перед глазами стали смазываться, как акварель, на которую плеснули водой, замельтешили вокруг предметы, сила закрутилась спиралью, давая возможность видеть расплывчатые очертания того, что еще секунду назад находилось за спиной вне поля зрения. На крошечном вдохе, инстинктивном, но не являвшемся необходимостью, промелькнула целая вечность быстрой, струящейся хрустальной жидкости, отражающей пронзительную зелень неведомого, и окруженной безмолвной пустотой. Сложно было уговорить себя и не задержатся в этом естественном состоянии, более естественном, чем любая физическая оболочка любой из уже прожитых жизней.

На выдохе меня удивило, что предметы перед полуопущенными глазами снова размыты, и поза, в которой я сижу, не изменилась – ноги, подогнутые под себя, мостились в удобном мягком кресле. Закралось подозрение, что из-за неопытности я вернулась в реальность, так и не достигнув восемнадцатого века, но солоноватый вкус на губах и ударившие как в гонг посторонние слова в голове переубедили меня.

Слезы текли по щекам, не давая зрению сфокусироваться, и оставляли щекочущие следы на коже, хотелось вытереть их тыльной стороной ладони, но, как обычно, в подобных ситуациях приходилось прятать свои хотения подальше. К тому же руки были заняты, они импульсивно сжимали резные подлокотники кресла.

Кровь стучала в висках, голова болела, я вообще не понимала, как она до сих пор не лопнула от мрачной безысходности, в которой находилась Я – Прошлая. Мысли звали любимого человека, игнорируя имя, взамен ласкали его различными нежно-приторными эпитетами. Точнее, такими они являлись для Я – Арины, но Я из восемнадцатого века, захлебываясь от переполнявших чувств, никак не могла подобрать нечто, словесно подходящее к мужчине, образ которого, как рябь на воде, сопровождал нерадостные раздумья. Я – Арина могла видеть его почти четко в мыслях девушки – самоубийцы.

Он был очень привлекателен. Выразительные зеленые глаза, легкая улыбка, будто случайно коснувшаяся лица. Верхнюю губу скрывали светлые усы, а подбородок обрамляла короткая, аккуратно подстриженная борода того же светлого оттенка спелой пшеницы, что и волосы на голове. Вроде бы все лицо выражало благодушие, но в глубоком взгляде скрывалась колкая насмешка. Кто бы ни стал объектом этой его реакции, ему, или скорее ей, можно было только посочувствовать. Я – Арина уже неплохо изучила выражение этих глаз и снова пожалела бедную глупую девочку, которой была два века назад. Похоже, Даниэль говорил правду – его прошлая инкарнация откровенно не выносила меня.

'Хотя чему удивляться, он, во все времена меня откровенно не выносит, множество веков подряд', – признала как должное Я – Арина, проталкиваясь сквозь образ красивого мужчины, неотступно маячившего в воображении Я – Прошлой.

Размышлять о чем-либо в этом теле было сложнее, чем при погружении в другие жизни, часто мысли на полпути обрывались встречным движением трагичных мыслей Я – Прошлой. Невольно Я – Арина поддавалась этой черной безысходности, накладывая на изображение светловолосого мужчины черты Даниэля, тем более что глаза за два столетия так и не изменились. Тоска взвыла внутри больным волком, ее было трудно остановить. Боль Я – Прошлой не вызывала вопросов, но почему на мгновение нестерпимая горечь захлестнула и Я – Арину? Хотелось увидеть в нейтральном взгляде мужчины что-то другое, что-то, совершенно ему не свойственное, что-то на что, Я – Арина подозревала, он не способен.