Текст книги "Влюбленные антиподы (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава 46 «Лекарня»

– Скоруп торт, запомнила? – спросил Кузьма, комкая чек из ресторана.

– Нет, не запомнила! – я вырвала у него из кулака бумажку и расправила у себя на коленке. – Фоткай!

– Я даже не подумал об этом…

Конечно, ты думал про аптеку… Хотя на секунду тебя все же отвлекала мысль о матери. Она всегда пекла наивкуснейшие торты. Я и сейчас не прочь попробовать в ее исполнении и этот хорватский шедевр. Хотя сделать мне это, конечно, не судьба…

Кузьма сфотографировал название и выбросил чек. Теперь надо протащить его мимо рынка…

– Хочешь красной смородины?

Вот зоркий какой! Да там в малюсеньких контейнерах лежит по одной веточке, но отказалась я даже не от цены. У меня вообще-то на даче три куста!

– Ну куда ты летишь!

Я просто шла. Идти быстро оказалось легче. Но Кузьма явно заинтересовался фруктами и ягодами. Нет, он подошел к лотку с куколками. Деревянные девочки на пружинке, чтобы повесить на гвоздик, отличались только расцветкой шляпок и платюшек, а вернее отличалась материя, из которой те были сшиты, оттенками сиреневого цвета, чтобы соответствовать мешочкам с сухой лавандой, которую девочки держали в руках. А нам чего только не предложили тут, заодно к куклам: от ароматических масел до мыла с различными эссенциями.

– Чего-нибудь хочешь?

Я мотнула головой. Если мне чего и хотелось, так это шляпку, но шляпка с куколки на меня даже при большом желании ну никак не налезет. Хотя особым умом моя недеревянная голова, кажется, уже не отличается. Однако пустоты в ней побольше, чем в кукольной, на целый воздушный шар. Но Кузьма, по всей видимости, решил, что можно и в его кепке весь день отходить. Ему самому, типа, голову не напечет…

– Дайте две куколки, – попросил он по-английски и протянул купюру в двадцать евро, потому что именно в евро была указана цена.

А наш гид еще распинался про то, что хорватская крона является частью хорватского самосознания, поэтому они не хотят менять ее на евро, и на предстоящем референдуме он лично будет голосовать за сохранение "кун".

– Одна для твоей мамы, – сообщил Кузьма, засовывая куколок в обычный, не походный рюкзак, в котором носил документы.

– Зачем? – я что-то снова пошла пятнами.

– Ну, а как? Ты с пустыми руками вернешься?

– Я вообще-то сама могу купить подарки для своих. У меня еще сестра и бабушка имеются.

– Даш, – он тронул меня за плечо. – А тебе не надо говорить, что это от меня. И если еще раз заикнешься про деньги…

– То что? – выплюнула я в его красное от жары лицо. Надо было кепочку все же не снимать.

Ничего не ответив, Кузьма отвернулся и, закинув за плечо рюкзак, пошел вперед. Пришлось идти следом, почти бежать. Куда же мне деться с его подводной лодки! И только на повороте к монастырской аптеке Кузьма обернулся:

– Даш, слушай, – голос такой холодный, будто его носитель решил остудить меня своей речью, точно холодным душем. – Если будем ругаться из-за чертовых денег, то исправим наши двойки на кол с минусом, а нужна хотя бы тройка, чтобы мы не проклинали потом этот отпуск…

Я кивнула. Не знаю, зачем – наверное, потому что в глаза ударило солнце.

– Ну вот и хорошо. Я планирую купить розовый крем, о котором нам рассказали на экскурсии. Я куплю один Таське, один маме, один твоей маме, и не смей мне перечить, а куклу тогда отдашь бабушке. А с твоей сестрой разберемся позже. Сколько ей?

– Скоро шестнадцать.

– Прямо не знаю… Ну, мы не завтра уезжаем… Может, кепку с флагом Хорватии купить?

Я кивнула. Пусть поставит галочки во всем списке, если ему станет от этого легче.

– Даш, – он взял меня за локоть. – Я не сорю деньгами, не пытаюсь рисоваться перед тобой. Пожалуйста, не смотри на цены и не начинай пустых разговоров, договорились?

Я снова кивнула. Теперь уже не из-за солнца, а потому что ругаться с ним мне действительно надоело до чертиков.

В монастыре было хорошо, то есть прохладно. Старая аптека встретила нас в первом же зале и представляла собой музей. По одной стене тянулись полочки с разными аптечными принадлежностями: весами, гирьками и тому подобными колбочками.

– В Таллинне… – начал было Кузьма, но я его перебила:

– Я была в Таллинне. Таллинн не заграница… Правда, была весной, без моря. Но аптека там лучше. Настоящая как бы, а тут музей…

Тут действительно был музей. По содержанию нечто среднее между монастырем в Слано и музеем в Стоне с обломками надгробных плит и прочей редкостной утварью, но Кузьму интересовала современная аптека, а мне хотелось пройтись по тенистому монастырскому садику.

– Даш, я один не пойду, – схватил меня за руку Кузьма. – Мне одному это не нужно.

– Крема не нужны? – голос мой дрогнул.

– Ты же знаешь, о чем я. Ну чего ты как маленькая? – добавил он, толкнув меня в спину в обратном от садика направлении. – Сказала А говори уже Б. Если хочешь сказать Б с другим, скажи прямо, я не обижусь.

Я закусила губу, на мгновение, чувствуя, как вдоль позвоночника заструился предательский стыд.

– Купи сам, ладно? – попросила я совсем тихо, хотя он разговаривал со мной в полный голос.

– Стесняешься, что ли? Кого? Незнакомую тетку? Впрочем, ты и меня стеснялась. Не смогла сказать, что ты девственница…

– Кузя, ты можешь тише? Здесь могут быть русские…

– Твои знакомые, да? – он не понижал голоса. – Хватит уже вести себя, как школьница. Сейчас вообще сама пойдешь покупать, без меня. А то, знаешь, я тоже стесняюсь, я никогда раньше не покупал резинки с девушкой…

Он усмехнулся, и зловещее эхо отскочило от сводчатого потолка.

– Ну вот и иди один! Как привык, – прошипела я змеей. – Чего ты проблему на ровном месте делаешь?

– Это не я делаю проблему, – он все же стал говорить немного тише. Заметил, наверное, что я постоянно оборачиваюсь на пустой проход. – Это ты, Дашенька, сделала из секса проблему. Знаешь, мне тоже страшно. Я никогда не покупал резинки для конкретной девушки.

– Они всегда были в кармане? Даже в первый раз? – продолжала я изображать из себя змею, потому что мне вдруг захотелось разреветься.

"Слано" на хорватском означает "соленый", нельзя было устраивать себе первый секс в деревне с подобным названием!

– В первый раз резинки были у девушки. У специально обученной девушки. Это был подарок от папы моего приятеля на его день рождения. Я не буду говорить, который, чтобы не расстраивать тебя…

Я сжала губы, надкусила даже нижнюю. Сейчас бы врезать ему. И посильнее. И я даже подняла руку, но Кузьма ловко перехватил ее и прижал мою ладонь к своим губам.

– Такой ты мне больше нравишься.

Он переместил мою ладонь с губ на щеку и принялся себя наглаживать. Я попыталась вырвать руку – не получилось.

– Дашуль, я с тобой предельно откровенен. Пожалуйста, говори мне правду хоть иногда. Хотя бы в постели, ладно? Иначе не залезай в нее больше.

Он снова прижал мою ладонь к губам, но на этот раз коснулся ее языком. От легкого прикосновения у меня даже виски замерзли, и я в страхе вырвала руку.

– Даш, опыт дитя ошибок, но у нас нет времени на ошибки. Давай пересдадим экзамен на отлично с первой попытки, а?

Я сжала губы. Его шутливый тон раздражал.

– Тебе-то какая разница, получится у меня или нет…

– Да, знаешь, есть разница… Мне самому интересно, что чувствует со мной девушка. Знаешь, никогда не спрашивал…

Я вскинула голову – придурок какой-то. Угораздило же меня. Никогда не спите с незнакомцами – это название книги, фильма или жизненная аксиома, о которой я забыла?

– Фотографировать нельзя… – ткнул Кузьма пальцем в запрещающую наклейку на двери аптеки и пропустил меня вперед.

Это должно быть смешно? Мне давно с ним не смешно. В аптеке, по-современному стерильной, кроме нас, были еще две покупательницы. Они как раз перебирали крема, рядком расставив их на прилавке, и фармацевт решила обслужить нас первыми. Разговор будет на английском, и я… Я провалюсь сквозь землю от стыда. Почему мне стыдно, ну почему? Я уже вся мокрая, до последней нитки.

– Четыре крема и все из розы? – переспросила женщина по-английски. – Он, конечно, самый знаменитый у нас, с многовековым рецептом, но…

– Это в подарок разным женщинам, – остановил ее Кузьма, и фармацевт тут же отошла за кремами.

Кому четвертый, хотелось мне спросить, но я молчала. Если мне – так подарит, хотя мне крем и не нужен, а если не мне, то тогда точно не надо знать кому. Этот болван как-нибудь еще противно пошутит при этом. Семь дней – и из этих семи дней надо выжать все, что можно. Если из Тихонова вообще можно выжать хоть что-нибудь, кроме денег.

– Что-нибудь еще? – женщина уже вбила в кассу цену крема, и на экране высветилась сумма в триста семьдесят две куны. Совершенно не хотелось делить все на евро. В уме! Дорого, все равно дорого.

И тут я получила локтем в бок: Кузьма играл бровями – что? Типа, сама говори? Издевается, да?! Я открыла рот, но не для того, чтобы обратиться к женщине в униформе, а потому что у меня дыхание перехватило от такой Кузькиной наглости.

– Я не знаю, как сказать это по-английски, – наконец сумела прошептать я.

– Ты даже не знаешь, как это, – он выделил слово "это" громким шепотом, – называется по-русски.

И тихо попросил у фармацевта две упаковки Дюрекса, а потом вдруг исправился:

– Три, пожалуйста, – и шепнул мне: – Про запас. Там всего четыре штуки.

– Там десять в упаковке, – перебила его шепот фармацевт по-английски. Ага, "четыре" и по-хорватски "четыре".

– Тогда четыре, – ответил Кузьма, вспыхнув. Пусть самую малость, но в прилившей к лицу крови явно виновата была не жара.

– Добре, – ответила женщина с улыбкой и положила в большой бумажный мешок с зеленой аптечной эмблемой дополнительную пачку презервативов.

Лекарня, блин…

Глава 47 «Свечка»

– Вэлком бэк, гайз, – гид искренне радовался нашему возвращению.

Надеюсь, не из-за вернувшейся надежды получить с нас плату за экскурсионные услуги. Мы присоединились к группе на главной площади, когда вышли из дворца местного самоуправления, где не нашли ничего интересного, кроме икон: триптихи в золотой обкладке выглядели очень даже ничего так, хотя и не стоили тех денег, которые с нас взяли на входе.

– Цены у них европейские, а содержание, увы, – сказал даже Кузьма, запихивая в камеру хранения заветный аптечный пакет и рюкзак. – Не для жителей Северной Венеции. Я уже почти бросил ходить в музеи, если только там не выставляют чудо света. Вечное дежавю.

Что до меня, то иконы были лучше тех, что выставлены, например, в Поганкиных Палатах во Пскове. Ну это же бред, сравнивать какой-то Дубровник с Петербургом!

– Надо будет проверить их православный собор, – заключил Кузьма, когда мы рассматривали затертые изображения апостолов и сцену на Голгофе.

Я кивнула и отошла от заграждения. Все же у нас в музеях лучше – можно прямо носом уткнуться в доску.

Мы пошли дальше – и увидели нечто похожее на картины эпохи Возрождения. Это и были они, но Кузьма не преминул ляпнуть, что до соседей венецианцев они не дотягивают. Чего ты тогда притащил меня в музей, если тут смотреть нечего? Чего я в Эрмитаже не видела? Прошли дальше, по лестницам. Я – с трудом, он – бодрячком. А потом уселись в камере для заключенных прямо на каменную лежанку. Каменный мешок чуток правда не дотягивал до офисного кабинета с кондиционированием, но дышалось тут легче. Так что мы проверили на себе теорию относительности. На свободе сейчас было в разы хуже.

– Даш… – Кузьма взял меня за руку. Его рука тоже была влажной. – Если я обидел тебя чем-то, скажи… Я… – он сжал мне пальцы и только по странной случайности из наших ладоней не закапала на каменный пол вода. – Пытаюсь как-то перевести все в шутку. Поверь, мне тоже очень сложно… Сложно… Вернее как-то… Нет, наверное, правильнее все же сказать – сложно. Сложно относиться к этому серьезно. Это ведь несерьезно, да?

– Что?

Я подняла на него глаза. Хотя мы и были без очков, но все равно ничего в зеркалах души друг друга не видели.

– Я тебя не понимаю.

– Я тебя тоже. Ждать секса до двадцати одного года и в итоге переспать с… Непонятно с кем. Я не понимаю этого, Даша. Либо ты мне врешь… И я, я очень не хочу, чтобы это оказалось правдой.

– Что именно? – уже злилась я.

– Ну, что ты… Что просто так получилось… Даш, ты… Ты действительно ничего ко мне не чувствуешь?

– Кузя, ё-мое! Да я вижу тебя впервые за последние… Ну, года два так точно. Или даже все три! Думаешь, я сохла по тебе все эти годы? Тебе хочется так думать?

Он вырвал руку и даже потряс ей, точно решил высушить следы моего прикосновения.

– Мне как раз не хочется так думать. Просто я не понимаю, как так получилось, что ты… Раз, не влюбилась до сих пор. И два, ну, никто не охмурил тебя хотя бы для галочки… Ты ведь симпатичная девчонка. Как так вышло?

От ответа меня спасли новые туристы, и мы молча вышли из заключения. Теперь бы избавиться от заключения, выданного куриными мозгами Кузьмы! Петушиными, вернее. И я чуть ли не побежала сквозь музейные залы прочь от страшного вопроса. Но Кузьма оказался настырным. Кто б сомневался! Задели его самолюбие!

– Неужели тебе в шестнадцать секса не хотелось? – продолжил он канючить уже на улице. – Даша, ты врешь! Не может такого быть!

Я схватила его за руку, а то он шагал семимильными шагами, и моим больным ногам приходилось бежать.

– Кузь, я знаю, что у тебя тоже не все хорошо дома, но это только два года, а у меня так всю жизнь. Понимаешь? У меня мать больна. Может быть, на голову она больна больше, чем в действительности… Но это не суть важно. Понимаешь, когда тебе говорят, что можно взять бесплатное лекарство, но не факт, что оно поможет, а вот то, за три тысячи… Ты понимаешь, о чем я?

Он молча опустил глаза. И я продолжила:

– У меня со школы была цель начать помогать бабушке. Возможно, мы воспитали Машку эгоисткой, но я слишком люблю сестру, чтобы она вот так же, как я, пахала. И она не я, – добавила я уже в лицо Кузьмы, когда тот наконец удосужился поднять голову. – Она и так учится через пень колоду, а если заставить ее еще и работать, то она пошлет нафиг учебу, но никак не развлечения…

– Даш, ты должна пойти к моему отцу. Понимаешь?

– Я понимаю, а ты ничего не понимаешь. Я не хочу ни у кого ничего просить. Даже у Таськи.

– Я попрошу за тебя. Я пойду к отцу и попрошу его взять тебя на работу.

В тот момент я точно пошла пятнами.

– Ты же не общаешься с отцом…

– Плевать! – перебил он, теперь полностью остановившись. – Пойду. Это деловой разговор. И ты хороший работник…

– С чего ты взял?! – почти взвизгнула я. – Я хорошо раскладываю товар по полкам, только и всего. Кузь, ты меня не знаешь…

– Я знаю тебя достаточно! – он явно орал, но в этот раз я не обернулась. Было плевать. Да и на улице шум и гам даже без Кузькиных воплей. – Ты со всей своей ответственностью не можешь быть иной. Ты безответственна только… – он взял паузу, короткую. – Только с людьми, которым ты не безразлична. Я изо всех сил пытался сделать для тебя отпуск запоминающимся, а ты… Ты все испортила!

– Не переживай, я запомню этот отпуск, – отчеканила я.

– Я и не сомневаюсь… Блин, Дашка, ты была для меня… – он отвернулся, на мгновение, – идеалом, что ли? Я постоянно тыкал тобой Таське в нос, а ты… Ты такой дурой оказалась…

Он выплюнул последние слова. Или плевался все это время, а я не замечала. Зато сейчас стояла совершенно оплеванная посреди главной площади средневекового города, чувствуя себя ведьмой, приготовленной к сожжению без доказательства вины. Меня просто так закидали камнями.

– Какая есть… – не стала отпираться я.

Он прав – дура. По крайней мере потому, что выбрала его. Да и вообще, что поехала в Хорватию. Но, блин, не я первой полезла целоваться!

Я сделала шаг, вперед, наобум. Только бы уйти: подальше отсюда и стать хоть на один шажок ближе к концу отпуска.

– Ты тоже его заметила?!

Нет, я не заметила гида, я ни на кого не смотрела. Я прятала за очками слезы. Но Кузьма схватил меня за руку и потащил к группе. К счастью, теперь он будет молчать. Слушать. А я уже наслушалась. Спасибо. Хватит!

Буду смотреть вокруг, а не под ноги – оступиться я уже и так оступилась. Только на что смотреть? Кругом серые камни и больше ничего. Величественные, с колоннами и скульптурными фасадами, но по-прежнему унылые. А разношерстные туристы рассыпаны по улочкам точно разноцветные драже из упаковки "Скитлс". А моя серая жизнь ничем не раскрашена. Как же я довела себя до такого?

Свобода не продается ни за какое золото – это мотто Дубровника, но я продала свою за море. Пусть всего на десять дней. Сдалось оно мне, это море! При большом желании можно и дома в Финском заливе купаться!

– Я вам не советую подниматься сейчас на стену, – раздавал советы гид, когда обзорная экскурсия наконец подошла к концу и он получил с нас честно заработанное. – Приезжайте к восьми часам утра, не позже. Там наверху реально жарко. Люди в обморок падают.

Я больше не падала. Меня спасла прохлада музеев и тонкие бретельки на плечах. Белая рубашка хорвата с длинными рукавами на спине сделалась полупрозрачной. У Кузьмы футболку под рюкзаком можно было выжимать.

– В церковь? – спросил он.

– В прохладу, – ответила я.

Впрочем церковь стоила того, чтобы ее посетили не только из-за жары. В ней рядами стояли стулья. Усевшись, я даже сказала, что хорошо бы сделать фотку и отправить ее на сайт РПЦ – может, тогда прихожан станет побольше. Таких вот залетных, как мы с Кузьмой. Впрочем, мы были тут одни, но Дубровник не Питер, в Питере везде есть туристы. Даже в храмах во время крещения и венчания. Мы сидели – я даже вытянула ноги – и смотрели на иконы. То же золото, та же ляпота, как в соборах родного города, но она не давила величием. Сербская церковь сумела соединить в себе светлый простор католического храма и богатство интерьера, но не принижала веру человека в себя и не делала храм нелепым.

– Хочешь свечку поставить?

– За что?

– А об этом разве говорят вслух? – искренне удивился Кузьма и, бросив пару монеток в чашку, взял две тонкие свечи.

Посмотрев друг другу в глаза, мы разошлись в разные стороны. Я снова искала икону Божьей Матери. В православном храме она смотрела на меня менее сурово, чем с картины в музее города Стона, хотя я успела после нашей встречи согрешить и не собиралась каяться, то есть обещать ей, что больше не буду этого делать. С Кузьмой. Я даже поставила свечку за то, чтобы у нас все получилось.

На поликандиле горела всего одна свеча, и я решила зажечь свою не от лампадки, а от нее и… Боже, я затушила ее… Что теперь делать? Я в страхе обернулась. Кто-нибудь заметил, нет? Начнёт ругаться, нет? И заодно ища помощь, а что теперь делать-то? Но в церкви не было ни свечницы, ни священника. Только Кузьма и я.

– Чего случилось?

Он шел ко мне уже без свечки.

– Я случайно затушила чужую свечу, – шепнула я, точно нас могли здесь подслушивать.

Если только святые на иконах!

– И что? – так же шепотом спросил Кузьма.

Я пожала плечами.

– Не знаю, что делать…

– Не надо только из всего делать проблему!

Он взял потухшую свечку, зажег ее и поставил на прежнее место.

– Богу реально пофиг…

– А зачем тогда ты свечки купил? – спросила я зло, чувствуя спиной нехороший холодок.

– Потому что это нужно людям. Ставь свечку и пойдем. Надо еще купить мне футболку и тебе шляпку. А через час нас ждут. Я не люблю опаздывать.

Да ты много чего не любишь. Ты и любить, наверное, не умеешь.

Я зажгла свою свечку теперь уже от лампадки и поставила свечку за здоровье мамы и бабушки. Нервы я им изрядно с этим Тихоновым потрепала. И свечка не потухла.

Глава 48 «Баран»

– Даш, ты не можешь бегать в своих кроссовках! – почти закричал Кузьма, когда я уперлась ногами – рога у меня не было – в булыжники на входе в обувную лавку.

Довольно того, что он купил мне футболку Луки Модрича, чтобы мне легче бегалось, а не для того, чтобы мы с ним стали близнецами, как я подумала! А мне хотелось всего лишь магнит на холодильник с видом Дубровника, который тоже продавался в футбольной лавке. Шляпку мне уже расхотелось.

– Даша, ты согласилась со мной бегать. И я хочу с тобой именно бегать, а не лечить тебе ноги. Можешь не брать кроссы в Питер. Выкинем.

Не брать? Да они явно больше ста евро выйдут!

– Даша, они не просто дешевые, они еще и хорошие. Давай шнуруй и не выступай тут.

Повыступаешь с тобой, ага!

– Теперь ты просто обязана пробежать в сентябре марафон, – усмехнулся довольный Кузьма, когда я с пакетом в руке вышла из обувной лавки на душную улицу.

Помимо жары меня душила злость – он не должен тратить на меня деньги, не должен! Во всяком случае в таком количестве. Мы только что пожертвовали приличную сумму на нужды местной синагоги – иначе я не понимаю, за какой музей мы заплатили: комнатка с обрядовой утварью и сама молельня. И на входе об этом никто не предупреждает. А я ещё вскарабкалась в еврейский квартал по наклонной улице, жуть!

Ладно, там нас облапошили, но сейчас-то Кузьма просто так вышвырнул сотку на ветер. Деньги у него не лишние, а если и лишние, то им легко найдется иное применение. А если он так извиняется передо мной, то мне в десятый раз надо сказать ему, что он не виноват в том, что стал у меня первым. Не виноват!

– Даш, сколько дней осталось до Нового года?

Я открыла было рот для другого, но сейчас его просто закрыла. Кузя, ты это, совсем того стал?

– Сто семьдесят четыре плюс шесть, сколько будет? – не унимался он.

Точно, ку-ку!

– Сто восемьдесят. Ты чего?

– Смотри!

Он указывал пальцем на огромную фигуру Санта-Клауса, с которым фотографировались прохожие. Дед в очках и колпаке держал в руках табличку с цифрой "174".

– Готовь сани летом, зайдем?

Почему бы и не посмотреть на украшенную ёлочку, на разные шарики, кренделя, колокольчики и все это с надписями Дубровника. Я заинтересовалась куколками в народных костюмах, но, конечно же, не в плане покупки.

– У тебя что сегодня, повышенная покупательная способность? – поинтересовалась я, когда Кузьма спросил, хочу ли я этих кукол. – Я хочу, чтобы ты наконец успокоился с покупками. Скажи, чем это лечится?

– Поцелуем!

И я, бросив кукол обратно в корзину, поднялась на носочки и чмокнула его в щеку. От неожиданности Кузьма остолбенел. Ура, после вчерашнего я все еще способна его чем-то удивить!

– Может, все-таки хочешь куклу?

– Я могу и бесплатно тебя поцеловать, – огрызнулась я и направилась к выходу.

– А в подарок купить? Сестре, например?

– Ты ей бейсболку обещал…

Боже, отсюда надо срочно валить! От всех этих лавочек. Не музей под открытым небом, а муравейник какой-то – смотреть не на что, если только на ценники. Непонятно, зачем люди едут в отпуск шопиться? Все ведь можно купить онлайн или в родном городе, ещё и намного дешевле. Тут должны быть не развалы, как на вещевом рынке, а стенды со шляпками и солнцезащитными очками. Вот что нужно туристам в отпуске! А не… полные чемоданы всякого…

– Даш, тебе нравится это платье?

Я просто убью его сейчас!

– Нет! – я заорала так, что бедная продавщица вздрогнула, а новая шапка на моей голове подпрыгнула, как прыгают жокейские котелки в мультфильмах.

Схватила купленную кепку и бежать. Не знаю, что сделал Кузьма – повесил вешалку обратно или сунул платье в руки продавщицы, плевать! Пусть хоть на пол швыряет!

– Даша, платье хорошее. Красивое. Итальянское. И стоит сущие копейки.

Я видела эти сущие копейки на ценниках других платьев: триста-четыреста кун. Ну да, ему – сущие, а мне… Мне достаточно одного сексуального платья. Прозрачные кружавчики мне ни к чему. Быков в деревне очаровывать я не собираюсь. Уже очаровала одного барана! Надо же быть таким упертым!

– Кузьма, мы опаздываем!

Мне захотелось размахнуться пакетом и дать ему кроссовками по башке. Нет, не поможет. И я оставила руку внизу. Хотя, наверное, я изначально подняла не ту руку – в другой у меня как раз был пакет из аптеки. Им и надо было вправлять дебилу мозги!

– Может, пообедаем? – спросил Кузьма.

Я оглянулась на толпу.

– Тебе плевка мало было? Поехали в Слано есть осьминога. Забыл?

– Даш, я все помню, – он, наверное, щурился от смеха за зеркальными стеклами очков, потому что кожа на носу пошла вдруг гармошкой. – Хорошо, что и у тебя не девичья память.

– Да, уже не девичья, – выплюнула я.

– Даш, я не о том…

– Блин, пошли уже!

– Давай по мороженому возьмет? – Вот же неугомонный! – Жрать только через два часа будем.

Недалеко по улице прятался в тенёчке прилавок с мороженым – ванночек столько, что глаза разбегаются. Но пленил меня именно тенек!

– Ты выбирай пока, а я сейчас.

– Ты куда? – не поняла я.

– Ну сейчас…

А, Семен Семеныч… Я-то зашла в дамскую комнату в музее, хотя там была очередь, а мужикам никак, наверное, это дело не сделать, покуда не приспичит.

Ждать его пришлось долго. Наверное, побежал в спортивный магазин – туда должны были пустить, как недавних покупателей. А когда вернулся, мы взяли с ним по мороженому: одинаковому – чизкейк с ананасом.

– Почему не другое? – спросила я, когда он повторил мой заказ.

– А чтобы ты у меня не таскала, – усмехнулся Кузьма.

И я тут же специально потянулась длинной пластиковой ложечкой через столик, чтобы сцапать кусочек ананаса, но Кузьма прижал мою ложку своей, чуть не сломав верхушку пломбирного шарика.

– Я куплю тебе еще, если мало…

– Не, мне хватит, – обиделась я на то, что он не поддержал мою игру.

Хотелось разрядить обстановку. Ну что за олень такой выискался – серьезно относится к глупостям и не может просто расслабиться…

– Купи лучше воды.

Ну раз тебе так надо что-нибудь постоянно покупать!

– Воду можно из фонтана налить!

И то верно, экономика должна быть экономной, я же не просто так циферки учу.

– Я пойду слаш нам возьму.

– Что? – выдала я полным ртом.

Из чего хорваты только делают мороженое или чем кормят коров? Оно ну просто ням…

– Лед замороженный. У них мохито есть.

– Ты за рулем! – наконец проглотила я весь сливочный шарик.

– Безалкогольный… Давай стаканчик выкину.

Я отдала, хотя хотелось оставить такую красоту на память: на картонке были нарисованы такие яркие, такие замечательные, такие вкусные фрукты… И не то, чтобы мне чего-то не хватало в еде, мне просто нравился этот взрыв красок в ужасном сером мешке средневекового Дубровника. Яркие крыши снизу не видать! Но я была несказанно рада выйти из его стен, не залезая на них.

– Фу… – выдохнула я. – В Питере толпа так жутко не смотрится.

– В Питере улочки пошире и погода похолоднее.

О, да! Я прижала ледяной стакан ко лбу. Мне даже пить не хотелось – использовать слаш не совсем по назначению оказалось даже приятнее, чем пить, а вымораживать мне мозг может и сам Тихонов. И… Нет, не знаю, что там с Потемкинской лестницей, восьмое она чудо света или нет, но сейчас передо мной точно было чудо ада – чтобы добраться до нашей машины, предстояло пройти энное количество ступеней – их было явно больше, чем дней до Нового года.

– Кузя!

Я не сразу поняла, зачем он вдруг сунул мне в руки свой ледяной стакан: он подхватил меня на руки, и я вмазала ему сразу двумя пакетами, болтавшимися на сгибе локтя – так получилось, я не хотела, надо предупреждать…

– Ты с ума сошёл!

– Мы просто опаздываем, а сама ты до вечера ковылять будешь…

Я не могла держаться за него: мешали пакеты и стаканы, и я успокаивала себя тем, что с лестниц обычно падают, когда спускаются по ним бегом, а не когда поднимаются с такой ношей! Я чувствовала себя Чебурашкой с чемоданами, но крокодил Кузя стойко донёс меня до самого верха и опустил в тени дерева с небес на землю. Он был весь мокрый. Хороший "воркаут", фитнес-центры отдыхают…

– Пошли!

Теперь мы оба еле шли. И Кузьма даже облокотился о паркометр, пока расплачивался за стоянку. Черт, вышла цена некупленного платья! Какой из меня финансист, если я в ценообразовании ничего не смыслю. Вот красоту чека могу оценить. На оборотной стороне красовался вид главной церкви Дубровника. Конечно, это была реклама ресторана – со столиками, блюдами и яркими коктейлями. Но красиво выполненная. Такая вот своеобразная эстетическая моральная компенсация за опустошение кармана.

– Даш, я переоденусь, – бросил Кузьма, открывая багажник Мерседеса.

Купленные футболки он запихнул в рюкзак, и сейчас, когда открыл его, из-за молнии показался уголок упаковочной бумаги с елочками.

– Что это? – спросила я вслух, хотя хотела про себя.

Кузьма замялся, потом резко вытащил подарочный сверток и бросил его в дальний угол багажника.

– Не трогай! – бросил он строго, будто я и вправду собиралась полезть за ним. – Это подарок тебе на Новый год.

Мой рот как открылся, так и не закрывался.

– Что там? – с трудом выговорила я. – Куклы?

Кузьма уже оторвал от новой футболки ценник и начал стягивать с себя мокрую.

– Через сто восемьдесят дней узнаешь. Раньше не открывай.

Я выпрямилась. Что за чушь?

– Вот и спрячь тогда до Нового года у себя.

Его раскрасневшееся лицо вынырнуло из темного ворота футбольной футболки без намёка на улыбку.

– А мы разве увидимся до Нового Года?

Он так быстро отвернулся, чтобы захлопнуть багажник, что я не стала отвечать. Прощальный подарок, типа. Ну и отлично! Кто ж против!