Текст книги "Влюбленные антиподы (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Глава 43 «Тост»
– Даша, ну пожалуйста… Даша, ну нельзя так… Даш, я сейчас зареву вместе с тобой!
Я уже почти не плакала, только всхлипывала, просто не отстранилась – все никак не отстранялась – от его груди, где сердце бежало марафон. Бой своего я не слышала, к ушам кто-то будто приложил морскую ракушку.
– Даша, все… Отпусти меня, я принесу тебе воды.
Мои руки упали на простыню и сжали ее. Матрас скрипнул, пол тоже. Кузьма вернулся быстро, притащил стакан и целую бутылку воды. Зажал стакан коленями и зубами отвернул крышку.
– Пей!
И я пила. Из стакана, а сам он пил прямо из горлышка. Жадно, так жадно, что выдул больше половины бутылки.
– Теперь вина? – спросил он, пытаясь не опуститься взглядом с моего лица на грудь. Или ниже, на сведенные вместе колени.
Я замотала головой.
– Таблетку?
Я снова мотнула головой.
– Спать?
Я кивнула.
– Отнести тебя в душ?
Я уставилась ему в лицо. Молча. Ляжки слиплись. Приклеились друг к другу намертво размазанной по ним кровью. Кузьма забрал у меня стакан и поднялся. Мой взгляд поднялся вместе с ним, чтобы не уткнуться в пах.
– В душ и ко мне в кровать. А здесь завтра приберем. Когда вернемся из Дубровника. Идет?
Я кивнула и чуть скосила глаза – пятно небольшое, но могло просочиться на матрас.
– Надо сейчас… постирать, – буркнула я.
– Надо было раньше, – перебил Кузьма так же тихо, – полотенце подложить.
Я закрыла глаза и опустила голову.
– Вставай и иди в душ. Я тебе сейчас воду настрою. Можешь с головой. Там фен есть.
Я закивала и дождалась, когда он уйдет, чтобы встать. На всякий случай взялась рукой за стену, но меня не качало. И коленки больше не тряслись. Я сделала шаг и случайно поддала ногой забытую Кузьмой бутылку. Та оказалась не до конца закрытой, и по полу растеклась лужа. Пришлось бросить на пол простыню.
– Даш, что ты делаешь? Иди в душ, я сам…
– Я воду пролила…
И теперь восседала с бутылкой на куче белого белья, точно флагоносец какой-то.
– Даша, Даша…
Он просунул мне руки под мышки и поднял с пола, но не отпустил – так мы и простояли друг против друга, голые и… Честно, не знаю, что было в его глазах. Вернее, не хотела знать. Но вот в поцелуе, с которым он вдруг вжался мне в губы, была боль… Она пришла от него ко мне, прокатилась по всему телу и осталась лежать раскаленным камнем между ног. Точно сгусток лавы, и вот лава потекла по ногам и парой красных пятен осталась на горе поверженных простыней.
– Даша, Даша…
Кузьма подхватил меня на руки вместе с бутылкой и аккуратно донес до ванной комнаты. Я снова вся сжалась, но не от близости его тела, а от близости стен. Для любовных игр дом нужен еще больше. Дворец или, на крайний случай, чистое поле. А сейчас мне нужно хотя бы чистое тело. И не только мне. Но Кузьма, сунув меня под теплый душ, схватил тряпку, пару каких-то спреев и ушел, не заботясь о том, что совсем не одет.
Я усердно намылила все тело и голову, потом встала надолго под теплые струи, а затем все так же долго проверяла воду на кристальность, прежде чем вытереться белым полотенцем. К счастью, оно так и осталось белым. Фу…
Кузьма вытащил из стиральной машины рюкзаки, как-то странно взглянул на меня, жавшуюся с феном к раковине, и сунул постельное белье в барабан.
– Напомни завтра достать.
Голос сухой, даже злой. Видимо, матрас не особо поддался чистке. Но я не стала это проверять. В кухне уже работала посудомоечная машина, и я прошла к Кузьме. Кровать идеально застелена. Я сложила полотенце на тумбочку и осторожно откинула край одеяла. Можно было не спешить. За стенкой вовсю лилась вода. Потом включился фен. Я запустила руки в спутанные волосы и решила не вставать за расческой. Подождут до завтра. Просто лежала и смотрела в потолок, прислушиваясь к телу – внизу все горело и ныло. Если до завтра не пройдет, то какая к черту пешеходная экскурсия…
– Ты в порядке?
Я кивнула. В кухне продолжал гореть свет. Значит, Кузьма еще уйдет. Он пришел одеться. Бросил на край кровати мокрое полотенце, голым полез в шкаф за трусами, одетый вышел, захватив с собой и мое полотенце. Зашаркал сандалиями, хлопнул дверью – видимо, пошел повесить полотенца на улицу. Вернулся, выключил свет, лег в кровать. Молча. Потом также молча из нее вылез. Вернулся в кухню, в темноте открыл холодильник, потом уже зажег свет, звякнул бокалами, вернулся в спальню.
– Отмечать будем? – спросил он, присев на самый край.
Я тоже села, но в подушках. Тогда он дополз до меня, помогая себе согнутой в локте рукой. Я поспешила забрать бокал, но не пригубила. Ждала тоста? Нет, боялась захлебнуться под взглядом Кузьмы. Такого взгляда у него на моей памяти еще не было – не насмешливого, не злого, а убитого какого-то.
– И пробьют равнодушно часы первый час твоей женской судьбы… – пропел он, вернее прошептал, уткнувшись в бокал, а потом отпил из него, так и не чокнувшись, точно за покойника.
– Ты знаешь песни Петлюры? Странно…
Да нет, ничего странного не было. Там была другая строчка: "И когда ты, глупышка, поймешь, что была мне совсем не нужна…" Нет, я не заплачу, я специально за этим ехала. Я этого хотела.
– Вообще-то вы с Таськой это слушали, нет? На старом кассетнике, у мамы нашли…
– Да, было… – выдала я упавшим голосом. Как же давно это было. – Ну и память у тебя, Кузя. Обзавидуешься.
– Что тебе еще во мне нравится? – он смотрел с вызовом. С неприкрытым.
– Ничего, – едва слышно прошептала я.
– А что, больше не с кем было?
Кузьма выплюнул это с такой злостью, что у него задрожала рука, державшая бокал, и еще чуть-чуть и пришлось бы менять и эту постель.
Я вцепилась зубами в бокал. Вино едва касалось зубов и не попадало в горло.
– Ты можешь уже ответить в конце-то концов?!
И он вырвал у меня бокал. И снова только чудом вино не вышло из берегов. А вот Кузьма вышел. Из себя. Он поставил наши бокалы на пол и коленями забрался на кровать, схватил меня за плечи и так их сжал, что я с трудом не пискнула.
– Потому что я хотела сделать это с тобой! – вышел не крик, не писк, но и нормального голоса от себя я не дождалась.
– Почему? – точно выплюнул мне в лицо Кузьма. – Если я тебе не нравлюсь.
– А если мне никто не нравится! – теперь я, увы, пищала, но надо было говорить дальше. Только бы руками не начать махать! – Сколько можно ждать принца, а? Ты ведь даже на секунду не предположил, что я могу быть девственницей. У меня сестре всего пятнадцать, а она с парнем давно замутила. А я все ждала чего-то…
– Чего?
– Да ничего… – я опустила глаза. – Просто некогда было. Учеба, работа… А кто рядом крутился, от того тошнило.
И сейчас мне точно было тошно…
– Сосед? – не унимался Кузьма.
Я кивнула.
– Но почему не сказала, что у тебя в первый раз?
Я не поднимала глаз.
– Ты бы отказался.
– Значит, все-таки я не такой уж и козел в твоих глазах…
Я наконец подняла голову. Почему у Кузьмы глаза вдруг сделались черными?
– Ты никогда козлом и не был. Я не осуждала тебя. Ну не хочешь ты ни с кем встречаться, твое право…
– И что мне теперь делать?
Я затрясла головой, до звона в ушах.
– Ничего! Мы никому ничего не скажем. Ну… или скажем, что расстались. Мои думают, что мы встречались. Но десять дней тет-а-тет могут перевернуть все… Кузя! – почти закричала я, когда он так ничего и не сказал. – Ну в чем дело? Ну почему… Почему ты не можешь относиться ко мне, как к любой другой девчонке?
– Потому что я тебя слишком долго знаю.
– Три дня, – буркнула я, хотя хотелось – и требовалось – сказать это с улыбкой. – Кузя, мы не друзья детства. Мы даже совсем не друзья. Ну, забудь, что это я… Ну, представь, что ты просто девчонку с улицы с собой в отпуск притащил, и вы расстанетесь с ней в аэропорту.
– А мы расстанемся? – с неприкрытой надеждой спросил он.
Бедный, как же он испугался…
– Да, расстанемся. Не бойся.
– А я не боюсь, – фыркнул он и нервно передернул плечами. – Я даже не кончил с тобой. И, кажется, не кончу никогда…
Он отвернулся. Я хотела протянуть к нему руку, но не смогла. Сердце сжалось от боли сильнее, чем живот. И причиной боли был стыд.
– Кузя… – голос мой дрогнул. – Прости меня. Я не хотела…
– Да кто на дур обижается… – он нагнулся и поднял с пола бокалы. – Только дураки.
Он всучил мне мой, полный.
– За твой правильный выбор, – ударил он по моему бокалу своим и пояснил для особо умных: – Чтоб ты в следующий раз сделала правильный выбор. Принцы давно вымерли. Но нормальные мужики живут и здравствуют. Не такие, как твой Андрей.
– Ты даже имя помнишь?
Я так и не пригубила вина, просто расплющила по стеклу губы.
– Помню. Ты же сказала, что завидуешь моей памяти.
А вот я не помню, чтобы называла этого козла по имени… Но, может, забыла…
– Давай пей. Я все равно подниму тебя завтра в восемь. Хотя… – он вдруг замялся. – Могу один на тур пойти и мамин подарок отдать тоже могу один.
Кузьма осушил свой бокал и уставился на меня своим ужасным взглядом. Я начала пить, без остановки, глотая каплю за каплей самое ужасное вино, которое я когда-либо пила.
Кузьма вырвал у меня бокал, когда я протянула ему пустой. Ушел на кухню, вымыл посуду, выключил свет и вернулся в кровать. Лег на самый край и отвернулся. Я тоже отвернулась. Подтянула ноги к животу, обняла подушку и уснула, как ни странно, очень быстро.
Глава 44 «Кофе»
– Даша…
Я подскочила с подушки с криком:
– Уже восемь? – и тут же уставилась на бумажный стаканчик, маячивший прямо перед моим носом. – Что это?
Понятно, что – по запаху понятно!
– Кофе! – Стаканчик качнулся. Это Кузьма поднялся с колен. – Все ещё кофе. Твой.
– Откуда? – спросила я, сгребая с лица волосы, которые нечесаными паклями топорщились в разные стороны.
– От верблюда! – Но Кузьма точно улыбался. – Сбегал к нашим хорватам.
– Сбегал? – переспрашивала я, как полная дура.
– Сбегал. Попросил налить не до краев.
– Зачем? – волосы ни в какую не желали оставаться за ушами.
– Чтобы не расплескать. Не знал же, что ты решишь на самом финише вышибить стакан у меня из рук.
Я села, даже ноги спустила и, плюнув на волосы, протянула руку за стаканчиком. Горячий. Кузя быстро бегает. Но…
– Который час? Они открываются в восемь.
– Приходят на работу они раньше. Упросил сварить кофе, чтобы я мог подать его в постель студентке, некомсомолке, спортсменке и просто красавице… Ну… – он провёл рукой по моим волосам. Так нежно… – когда она причешется. И парни меня поняли. А теперь хочешь правду?
В шортах и майке он выглядел как обычно, но ведь теперь он не мог быть обычным…
– Я не спал всю ночь и теперь не знаю, как сесть за руль. Пей давай… А лучше перебирайся за стол. Можешь голой. На столе остатки былой роскоши. Кусочки кексов и пирога. Ну и фрукты. Что-то я вчера не додумался купить нам по йогурту.
Он развернулся и почти вышел, когда я позвала его назад:
– Кузя, почему ты не спал?
Он медленно повернулся и так же медленно просканировал меня взглядом.
– Догадайся с трёх раз.
Я сжала губы, потом все же раскрыла их, но не для того, чтобы высказать глупое предположение, а для того, чтобы сделать обжигающий глоток капучино. Когда же я наконец проглотила кофе, Кузьмы в комнате уже не было. Тогда, отставив стакан на тумбочку, я замоталась в простыню и вместе с кофе выползла на кухню. По телевизору шли новости на хорватском, но я не вслушивалась, хотя ухом улавливались знакомые слова, особенно в рекламе шампуня. Моя "коса" оставалась непричесанной и местные новости из уст Кузьмы меня интересовали в это утро куда больше мировых.
– Ты действительно не можешь ехать?
Он смотрел исподлобья и не отвечал. Тогда я добавила:
– Может, не поедешь? Потом встретишься с маминой подругой… На неделе…
Я говорила медленно, хотя думала, что говорю быстро. Кузя не выдержал и перебил:
– Даш, я окей. Если ты не можешь ехать, я пойму.
Я вся сжалась. Даже, кажется, втянула голову в плечи.
– А ты хочешь, чтобы я с тобой поехала? – спросила я с большой опаской.
– Очень хочу! – не дал даже договорить мне Кузьма и протянул кусочек пирога прямо к моему рту. – Кусай уже, акула. Ты очень больно кусаешься.
Не став разбираться, о чем он говорит, я просто стала жевать. Кузьма только кофе пил. Слишком долго. Что у него там в стаканчике осталось? Да ничего. Он просто составляет мне за столом компанию. Я задвигала челюстями ещё быстрее.
– Могу идти! – подскочила я и юркнула в ванную чистить зубы.
Идти я действительно могла. Живот малость тянуло, но не сильнее, чем при месячных. Ноги ныли в основном в икрах, от бега и совсем чуть-чуть в ляжках. Может, опять же от бега.
Я спустила тогу из простыни к поясу, чтобы дать просохнуть дезодоранту, и спокойно драила щеткой зубы, когда Кузьма открыл дверь, без стука, и не вошёл.
– Что? – спросила я скорее взглядом, чем ртом, полным пеной.
– Просто смотрю на тебя. Нельзя?
Можно, конечно. И я пожала плечами. Скорее для себя – удивительное дело, я не чувствовала перед ним никакого стеснения. Ну, кроме стыда, за неудачный секс, но своего обнаженного тела я совершенно не стеснялась. И даже не вспомнила про отсутствующий в замке ключ.
– Пойду брошу в машину воду…
И никуда не пошёл.
– Нет, сначала зубы почищу…
Я подвинулась. Нет, сначала он… Сначала он все же вытащил из стаканчика зубную щетку, но тут же бросил и схватился… За меня. Он стиснул меня так, словно я была тюбиком, в котором пасты осталось совсем чуть-чуть и совсем на дне.
– Кузя…
– Молчи, дура…
Он приклеил мои уши к затылку, затем стянул волосы в пучок, и все это – не отрываясь от губ.
– Ну почему ты вчера промолчала? Почему?
Я думала, он снова начнёт вытрясать из меня душу, но нет, на этот раз он просто гладил меня по плечам. Как кошку. Да, как кошку, которую гладят, чтобы успокоиться самому.
– Дашка, Дашка…
И больше ничего не сказал. Только толкнул в сторону.
– Пошла вон. Не мешайся. Так никогда не выйдем.
Простыня волочилась по полу, но я так и доволокла ее до его кровати, не подобрав, а потом пошла к себе. Матрас оставался мокрым, но без пятна. Надо же было так… Я стащила с вешалки полосатый сарафан. Посаженное случайно пятно я замыла в тот же вечер, а так он нормальный, потом не пахнет, я проверила. Теперь надо было привести в порядок волосы. Они, увы, не желали приводиться в порядок ни с помощью расчески, ни с помощью пальцев. Как и мысли. В итоге я заколола их наверх и схватила очки. Мысли я оставила при себе в полном хаосе.
– Надо будет тебе шляпу купить, – заявил Кузьма, кидая бутылку с водой на заднее сиденье Мерседеса.
Я кивнула. Ага… Зачем? Чтобы хоть немного соответствовать его вкусу, что ли? Пожалуй, что так…
Машину трясло на камнях. Все, как обычно. Только Кузьма не был обычным: развязным и насмешливым. Он был зажатым и серьезным.
– Станет плохо, скажи, – буркнул он, не повернув ко мне головы.
– Почему мне должно стать плохо?
Он пожал плечами, все так же глядя строго перед собой.
– Откуда мне знать…
И вовсе замолчал.
– Голова немного болит, – призналась я тихо. – Из-за вина или жары.
Он снова кивнул, даже промычал что-то для большей убедительности, намертво приклеившись взглядом к дороге. Так мы и ехали молча минут пять, десять, пятнадцать. "Водителя во время движения не отвлекать… разговорами", да какие у нас разговоры, мы – антиподы, ничего общего, кроме первого поцелуя. И то, разве же это был поцелуй! Так, промахнулись щекой…
Глаза защипало… От солнца, ага… За темными стёклами! Пусть очки скроют слезы. Да что же это такое?! С чего это я опять реву?!
– Даш…
Он позвал тихо, а я чуть не подпрыгнула, точно мое собственное имя хлыстом прошлось по спине, вжатой в мягкое кожаное кресло Мерседеса.
– Что хочешь делать в отпуске?
Я чуть солеными слюнями не подавилась.
– В плане?
– В прямом! – и Кузьма тут же понизил голос до нормального: – Культурную программу мы сегодня закончим. И я, честно, не знаю, что тут еще есть. Ну, кроме туров на виноградники… Но у нас виноград висит над крышей и холодильник забит вином… Можем поехать в пещеры, если хочешь. В Боснию… Потому что в аэропорту Дубровника пещера закрыта, я уже проверил…
– Кузь, – он замолчал, точно его из сети выдернули. Так же резко, как приемник. И я продолжила тихо: – Здесь есть море, чего еще в отпуске надо…
Я побоялась повысить голос в знак вопроса из страха, что Тихонов со зла брякнет – секса. Но он промолчал. И, может быть, вообще об этом не подумал. Но он о чем-то думал и очень-очень сосредоточенно. Не о вине же… Вернее, о вине, но не из винограда. Но какая у него вина-то… Я ведь сама этого хотела и получила. Ну, может, не совсем нормальным образом, но…
– Кузь, – он снова дернулся. Прямо как я, когда он позвал меня после длительного молчания. – Не надо меня развлекать. Ты приехал бегать, вот и бегай. Ты собирался вдоль соляных разработок в Стоне пробежать, забыл?
– А ты? Ты побежишь со мной? – он бросил на меня быстрый взгляд. – Сможешь? Или вернее – захочешь?
– Захочу! – ответила я тут же, почти выкрикнул. И он снова вздрогнул. – А вот смогу ли… Ну… – я потерла коленки. – Ноги же пройдут, ты сам сказал дня через три… Но я могу ходить, могу…
С этим обещанием я погорячилась. Когда мы вышли из машины, и я сделала пару шагов к лестнице, ведущей из подземного гаража в город, ощущения были не из особо приятных, но я ничего не сказала Кузьме. Он и так запарковался на самой дорогой парковке у самых городских стен, чтобы мне было недалеко идти. Да еще и втиснулся в единственно-свободное место, куда поместиться могла только игрушечная машинка.
На улице было жарко – никто небесный кондиционер не включил, и я позавидовала тетке, идущей по тротуару с китайским бумажным веером в руке. А потом ужаснулась предстоящему маршруту – пешеходная улочка превратилась в пешеходную лестницу. Дорожка, чуть шире той, что вела нас от дома к пляжу, сплошь состояла из каменных ступеней. И пусть сейчас надо было всего лишь спуститься – о возвращении к машине я даже думать боялась – каждая ступенька все равно всаживала мне в живот по игле, хуже морского ежа! Даже свешивающаяся с крыш двухэтажных домиков бугенвиллия своей алой красотой не отвлекала меня от платы за прелести взрослой жизни. Раз прыжок, два подскок. А ведь надо стараться идти ровно – я как-никак в платье, пусть и пока без шляпки.
Глава 45 «Цукаты»
– Надеюсь, у всех есть вода? – поинтересовался наш гид.
Высокий, обалденно презентабельный хорват, которому не туристов водить, а честь страны на баскетбольном корте отстаивать. Вода была, но я успела выдуть половину бутылки. От жары и сдуру. Навряд ли полтора часа экскурсии предусматривают посещение мест довольно отдаленных, а мне уже туда безумно хотелось. Вот мало мне острых ощущений – добавила еще! Надо было оставаться дома, ведь если я умираю от жары в зеленом садике, что же со мной будет, когда мы организованной толпой выйдем в город?
– Даш, мы в любой момент можем уйти, – шепнул мне на ухо Кузьма, хотя мог спокойно кричать в рупор, потому что больше русских в группе не было.
Да и вообще мое состояние не нуждалось в переводе – по всей видимости, я слишком плохо скрывала эмоции даже от Кузьмы, перед которым уж точно хотелось выглядеть стойким оловянным солдатиком. Возможно, преуспеть в этом деле мне поможет шляпка. Где, где ты, заветная лавка редкостей первой необходимости?! Я впервые очень хотела, чтобы некоторые личности купили мне, что хотели купить…
В таком состоянии на этой экскурсии я чувствовала себя ежиком в тумане – плыла по течению, не особо слушая, что самозабвенно вещал гид, знакомя нас с краткой историей мест, в которых вырос – от иллирийцев до современных соотечественников. Я чуть не закричала "ура", когда поняла, что нас наконец стройной толпой поведут по каменному мосту. Три шага через откидной мостик, как в самых настоящих рыцарских романах, в другой день привели бы меня в неописуемый восторг. В другой час я бы смотрела на серую крепость глазами любопытной девочки. Сейчас же уставилась в древнюю стену, не видя в ней ничего, кроме груды камней.
Гид предложил поискать тенек там, где не было и намека на тень. Моя личная тень нашлась под козырьком белой бейсболки, которую Кузьма снял с себя и надел на меня – временно, до первого магазина. Его реально заинтересовала история югославского народа, желание хорватов стать поближе к Европе и обстрел сербами беззащитного средневекового города, но в сферу моих интересов попадали сейчас лишь туалет и покупка шляпы, но наша экскурсия ни того, ни другого пока не предполагала.
– Дубровник является памятником старины мирового значения, именно поэтому за нас в этой войне вступилась Европа. Город сохранился в первозданном виде, потому что его никто и никогда не осаждал и соответственно не разрушал. Здесь не было и до сих пор нет армии. Здесь жили одни торговцы. Они защищали себя от врагов силой денег. Сербы, грубо говоря, расстреляли средневековый город. И когда вы залезете на стены…
После этих слов мне окончательно поплохело, хотя я уже и так лежала головой на Кузькином плече – мне хватило стен Стона…
– … вы увидите красные крыши. Это следы той самой войны. Такие же, как следы от пуль на вот этой стене, – и он погладил выбоины в каменной кладке. – Французы подарили городу черепицу, чтобы залатать дыры, но промахнулись цветом. В том плачевном состоянии, в котором находилась на тот момент страна, нельзя было крутить носом, но сейчас, можно смело сказать, эти крыши стали своеобразным военным монументом.
– Даш, ты еще жива? – шепнул мне на ухо Кузьма, и я кивнула.
Жива, в отличие о тех, о ком начал говорить наш гид, позабыв, что летом в его родном городе тень отсутствует напрочь. Он указал на памятную доску, которая оказалась совсем не радостной памятью, а черной страницей их истории. Хорваты решились после долгих лет замалчивания в открытую заговорить о нацистских лагерях, и эта тема интересовала всех поголовно, кроме меня. Гид говорил хорошо, даже очень – и я бы слушала и слушала его в лекционном зале, а сейчас мои ноги немного могли ходить, но стоять они напрочь отказывались.
– Даш, у него второй тур в двенадцать, – снова шепнул мне на ухо Кузьма, когда мы наконец прошли на площадь с фонтаном и к самому фонтану.
Я подставила руки под струю, чтобы умыться: кран, как в колонке на даче. Кузьма же, пошептавшись с гидом, выпил оставшуюся в бутылке воду, попробовал немного воды из фонтана и наполнил бутылку до краев.
– Он сказал, что это старый, но проверенный акведук.
Я поблагодарила, но пить отказалась, а пока все смотрели на статую собаки, примостившуюся на крыше рядом с фонтаном и гадали про ее породу, я гадала, сколько минут еще вытерплю без туалета и без шляпки, а Кузьму заинтересовал выступ на стене дома: камень в виде лица – кота? Чеширского, если только… Или все же человека с усами и раскрытым ртом. Я уже тоже не могла держать рот закрытым – так было легче дышать. Оказалось, что его использовали местные мальчишки для игры – надо залезть на него и, не упав, стащить с себя футболку.
– Кто-нибудь хочет попробовать?
Зачем хорват это спросил!
– Я!
И я закрыла лицо руками – ну да, мальчики поздно взрослеют, но не настолько же поздно, не до двадцати четырех лет! Кузьме двадцать пять скоро! Да у него и ноги слишком большие, чтобы уместиться на камне. Раз и пришлось спрыгнуть, но Кузьма залез снова – уже под дружный хохот и под такое же дружное одобрение, но результат оказался таким же плачевным. Я даже отвернулась, но через секунду мне по голове постучали. Успокоился, да? И я обернулась и…
Хорошо, я ждала Кузьму, потому не вскрикнула и осталась в сухих трусах. Это было нечто на ходулях – в Питере они хотя бы не подходят к туристам со спины – в образе то ли рыцаря – хламида с капюшоном была сшита из блестящей ткани – то ли звенящего золотом монаха. Я подняла руку и вложила ее в белую перчатку. Кто-нибудь вот так бы поднял меня, а то ходить на полусогнутых надоело.
– Даш, видела?
Ничего я не видела, но раз Кузьма подбежал ко мне без футболки, у него все же получилось выиграть в этом мальчишеском состязании.
– Поздравляю, – буркнула я, чтобы не расстраивать беднягу своим безразличием к его дури. – А где…
Гида уже не было. Кузьма вероятнее всего променял экскурсию на покорение еще одного камня.
– Его в толпе не потерять! – Кузьма ткнул пальцем в переулок. Да, баскетбольная сетка качалась над толпой лилипутов. – Побежали!
– Блин! – мне пришлось заорать. – Я иду-то с трудом…
– Даш, извини, забыл…
Мне б такую короткую память на чужие проблемы!
– Кузь, мне надо в туалет. Я больше не могу.
– Сейчас какое-нибудь кафе найдем, а пока давай попытаемся дошагать до группы.
Мы пошли. Тихим шагом. Навстречу попадалась уйма народа с сэндвичами, завернутыми в бумагу. Нет, нам нужно не окошко, нам нужен нормальный ресторан с местами общего пользования. Но отыскать такой в узком переулке, куда свернула наша группа, не представлялось возможным.
– Понимаете, это извечная проблема богатства и бедности, – вещал гид. – У него есть деньги, богач может взять любую девушку и не заботиться о последствиях. Но последствия будут и вот, – он постучал по заложенной камнями двери и указал на выбитые над ней слова, которые издалека нам не были видны. – Женщинам можно было принести сюда незаконнорожденного ребенка. Это не совсем приют. Детей здесь растили до того возраста, когда они могли начать работать, и тогда их пристраивали куда-нибудь: девочек горничными, кухарками, а мальчиков в основном трубочистами… Хорошая жизнь была у этих детей? Кто знает… Но они были хотя бы живы. Пойдемте дальше…
Дальше я идти уже не могла. И не особо хотела – жители Дубровника оказались настолько предприимчивыми, что когда на фоне одного из домов велись съемки "Игры престолов", жители просили съемочную группу платить им за то, чтобы они во время дубля не открыли бы свои окна. И им платили… Я не была настолько предприимчивой, чтобы напомнить Кузьме про шляпку и про… ресторан. Ну сколько раз надо сказать одно и то же, чтобы он наконец понял, что я уже на пределе?
Группа между тем остановилась перед очередным классическим зданием с портиком и колоннами. Для меня это стало возможностью ухватиться за решетку, а оказалось – это единственный в Дубровнике православный собор. Все круто, только не надо на полчаса лекцию о том, как трудно ужиться вместе православным сербам, католикам-хорватам и мусульманам-боснийцам… С некоторыми невозможно даже десять дней прожить под одной крышей.
– Даш, вон там шум. Там должно быть что-нибудь…
Кузя вспомнил обо мне. Неужели! Хорват обернулся на нас, но ничего не сказал – даже "идите с богом, горемычные", но я успела, кажется, помолиться Пресвятой Деве, чтобы та даровала мне еще хоть немного терпения.
– Даша, я пока нам кофе возьму…
О как… Где-то увидел табличку "Туалет только для клиентов"? Я – нет, но мне плевать сейчас и на кофе в общем, и на Кузю в частности. О нем я подумаю минут через пять…
– Я взял макиато и торт, – сообщил Кузьма, когда я присоединилась к нему за столиком. – Написано было, что какой-то эксклюзивный…
– Обычный взять не мог? – брякнула я, не понимая, чего завожусь на ровном месте.
Да, я сидела на попе ровно, и другого счастья мне сейчас не было нужно. Правда, зонтик над столиком не давал особо много тени, но хоть что-то. К тому же, я умылась и не вытерла лицо.
– Зачем брать обычный? Еда – это неотъемлемая часть туризма.
Угу, угу, угу… Я просто кивнула, чтобы не сказать ему какую-нибудь гадость просто так. Гадость сказал он, когда нам принесли кофе.
– Это что за плевок?
Ответить на его вопрос было некому. Официант успел откланяться. Плевок из кофейной машины. Ну, или плевок великана, изрыгающего изо рта кофе. Так я ему и сказала…
– А великана побольше у них не нашлось?
А вот торт оказался огромным даже на двоих, даже с учетом того, что мы не особо и завтракали. Даже тая во рту, торт требовал к себе кофе, но мы загрызали его палочками апельсиновых цукатов, которыми украсили залитый нежнейшими сливками еще более нежный бисквит.
– Ты будешь? – я протянула Кузьме полную ложку, и он аккуратно снял с нее кусочек торта и зачем-то брякнул:
– Мы калории не считаем, верно? Ешь, очень вкусно.
– Хочешь еще?
– Даша, ешь, это на одного. Если бы я хотел торта, я бы взял второй кусок. Я хотел кофе, – Кузьма принялся крутить в руках пустую чашку, которая собственно никогда и не была полной, будучи при этом ужасно крохотной. – Представляю, что бы было, закажи я эспрессо.
– Возьми еще.
– У них? Иди нафиг… Двадцать четыре куны за плевок. Дороговато будет…
Я опустила глаза, ругая себя за горящие уши. Он не подсчитывает убытки, которые понес со мной, он просто расстроен купленным кофе. Но почему тогда мне стыдно?
– Даш…
Я подняла глаза: Кузьма крутил в руках деревянную подставку с номером стола.
– Что это?
Ох, наверное, он спрашивает про растение, торчащее из крохотной вазочки, какое-то кактусообразное.
– Не знаю…
– Номер стола!
– А… Я думала, ты про это, – и я ткнула пальцем в украшение стола.
– А я про это, – он чуть выше поднял карточку, чтобы та оказалась ровно на уровне моих глаз.
– Номер нашего стола, – ответила я просто, не особо понимая, какой иной ответ ждет от меня Кузьма.
– Двадцать два. Что это?
Я пожала плечами – уследить за ходом мыслей Кузьмы у меня и раньше не особо получалось, а сегодня я могла быть лишь молчаливым собеседником.
– Это, Даша, две двойки, – в голос объявил Кузьма, но спохватившись перешел на громкий шепот: – Тебе и мне – за вчерашнее. Теперь…
Кузьма перевернул держатель вверх тормашками и закончил фразу:
– Теперь мы обязаны исправить наши двойки за пятерки.
Я сглотнула приторные слюни и сунула в рот последний цукат, чтобы стало горько, как прежде. Как вчера…
– Как? – спросила я, прожевав.
– Молча, – буркнул Кузьма, кажется, зло. И тут же усмехнулся. Не очень зло, но и не по-доброму. – Вернее, наоборот: наконец начав говорить, что хорошо, а что плохо… Пойдем в самую старую аптеку Дубровника, которая работала аж целых семьсот лет, не закрываясь… Или ты пропустила эту часть экскурсии?
Меня бросило в жар.
– Она при монастыре, – буркнула я, чувствуя, что становлюсь помидором.
– Так это еще лучше… Монахи должны знать толк в любви…
Кузьма если и знает толк, то такт у него явно отсутствует.
