Текст книги "Эхо войны."

Автор книги: Ольга Шумилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Когда–то кто–то сказал мне, что выход есть всегда. Мысли лихорадочно метались под сводами черепной коробки, и не находили его. Разве что на тот свет.

Через десять минут умолкшая было сирена взвыла вновь. Из динамиков грохотал приказ об общей экстренной эвакуации.

Еще за пять нижние этажи и подвалы форта превратились в кипящий котел. Солдаты спешно бросали в рюкзаки одежду, пайки и оружие, техники лихорадочно паковали портативную аппаратуру, медики бились в истерике, не зная, что делать с тяжелыми ранеными.

Я же ходила, как во сне, и искала, искала, искала… Выход, только его. В замке, да, тогда еще замке, был путь отступления, последняя линия обороны – в горы, узкий неприметный ход в лабиринт глубоких подгорных пещер, на которых стоял Призрачный хребет. Но это – что угодно, только не выход. До сих пор не установлено, имеют ли они еще один доступный выход наружу, и до какого предела проходимы.

Отсрочка неизбежного.

Я прикусила губу. Без помощи нам не выжить, но кто может справиться с этой лавиной? Ответ был несложен, сложно было дать о себе знать – сложно, но не невозможно. Невозможно было в одиночку, или даже целым фортом, целой планетой перебороть войну… Не победить – стать значимее, чем она.

Чудо, которому нет места в жизни.

Но если не сможет совершить чудо избранница божья, кто сможет?…

Экстренная эвакуация предполагает час, из которого прошла половина. Я развернулась и побежала в подвал под первым корпусом, служивший теперь казармой. Там, в рюкзаке, в потайном кармане хранились вещи, всего лишь мимолетно напоминавшие о прошлом. Когда–то. А теперь…

Вокруг в организованном хаосе метались солдаты. Я села на пол, вытащила на свет божий два старых считывателя и обрывок писчего пластика. Глаза пробегали по полузабытым строчкам, значение которых вспоминалось с ощутимым трудом. Но ведь я должна совершить чудо, верно?…

Световое перо зависло над гладкой поверхностью. Опустилось и стремительно набросало три предложения, которые должны были совершить невозможное. Несколько минут я молча смотрела на написанное. Потом заткнула уши, отключилась от мира и принялась переводить слова в набор штрихов.

Проверила. Перепроверила. Перепроверила еще раз. И только тогда начала с неестественной педантичностью выбивать полученный результат на крошечной пластинке.

Только когда стала на место последняя черточка, я подняла голову и поразилась тишине.

Чья–то ручища схватила за локоть, дернула вверх.

– Эй, Морровер, ты что, совсем крышей поехала? Чего сидишь? Бегом давай, тебя уже обыскались! – Оглобля угрожающе потряс у меня под носом рюкзаком. – На, я и на тебя собрал, блаженная ты наша.

Я закинула лямки на плечо и, прижав считыватели к груди, молча потрусила за пофыркивающим солдатом.

Час истек, но мы не успевали. Вливаясь в толпу солдат в коридорах под северо–западной стеной, я понимала, что пройти успели не больше трети, и эта треть – гарантированно гражданские, раненые и их охрана. Ремо, Тайл и Атка уже где–то там, в относительно безопасных каменных мешках…

Я надеюсь на это.

Посреди медленно продвигающейся толпы мелькнула белесая голова сержанта. Маэст махнул ему рукой. Сержант огладил тяжелым взглядом мою макушку и кивнул. Я запихивала на ходу в рюкзак уже ненужные считыватели, смотрела на таймер, вспоминала метраж всех одиннадцати целых башен, и считала, считала, считала…

Самая высокая – западная башня второго периметра; время эвакуации вышло десять минут назад; до ближайшей базы тринадцать парсеков; в форте не меньше трех с половиной сотен т'хоров; для поддержания барьера нужно не меньше ста; шансы на чудо равны нулю.

Я вытащила из потайного кармана плоский сверток, сунула рюкзак в руки Оглобле, крикнула: «Не дожидайся!», и побежала обратно по коридору, натягивая на ходу шлем. Рванувшегося следом гиганта не пустила толпа, соскользнула с жесткого рукава выброшенная в захвате рука.

– Куда?! – рявкнул эфир голосом сержанта.

– Совершать чудо! – я засмеялась. От бега захватывало дух, у меня не было шансов, но еще никогда мне так не хотелось смеяться. Вперед, блаженные слуги божьи, со знаменем в руках и безнадежностью в глазах, и да совершим мы чудо!…

На седьмой минуте каменные стены, стоявшие тысячу лет, вздрогнули и покачнулись. Я побежала быстрее, чувствуя, как под ногами дрожат ступени.

У основания западной башни я не могла ничего слышать, но знала – с кораблями Лидры покончено.

Я приостановилась и обернулась, напряженно вслушиваясь. Тишина.

Дальше была баррикада и заблокированная намертво дверь – уже разодранная на ленты с той стороны. Я забралась на самый верх монолитной конструкции из ящиков, уперлась плечом и с натугой принялась сдвигать верхние контейнеры. Мышцы гудели, под плотной броней стало жарко, как в Бездне, но я должна была попасть наверх. Любой ценой.

В ту щель, что получилась, удалось протиснуться, только скинув куртку с криптоновой броней и заспинную кобуру, отправив «мать» вперед себя.

За баррикадой было темно и тихо – ночь заглядывала в разбитые окна полной яркой луной, лампы покореженными трубками усыпали коридор. Я шла вдоль стены, тихо, почти крадучись, оглаживая пальцем курок и напрягая глаза до боли.

Четыреста ступеней. Подьемник не работал, как и все в этой башне, а мне нужно было под самую крышу. У основания лестницы я выдохнула, сняла палец с курка и побежала вверх.

Это меня и спасло.

Мы встретились у четвертого этажа, там, где в неряшливом переплетении тросов завис подъемник. Тварь сидела на крыше кабины и внимательно рассматривала мою тень. Я подняла глаза и увидела еще полтора десятка, повисших на тросах вниз головой. Если снимутся все вместе… а еще сенсорные кольца и блок управления на груди голые, без брони…

Палец медленно тянулся к курку, тело застыло статуей, боявшейся шелохнуться. Т'хор спрыгнул с кабины, подошел, вяло покачиваясь, обнюхал границу тени, зевнул, клацнув челюстями, и улегся поперек ступеней.

В этот момент я поняла, что, падая с баррикады, плохо сгруппировалась, приложившись головой. И теперь нахожусь в состоянии острого галлюцинаторного бреда.

Тело явно справлялось с ситуацией лучше головы, перешагнув препятствие и продолжая мерное движение вверх. Кобуры не было, и я просто несла «мать» в руках, прижимая к груди и поставив на предохранитель. В голове шумело, хотелось выброситься из ближайшего окна.

Кто я? Еще я?…

У триста двадцатой ступени висело еще полдесятка тварей. Я прошла мимо сомнамбулой, даже не заметив черных изломанных теней. Губы кривили истерические смешки.

Чудо, боги мои, это и есть чудо…

На чердаке под крышей была хлипкая дверь и пахло кровью пополам с краской. Я тяжело опустилась на колени у ската, немигающе уставилась прямо перед собой.

Минута. Три. Пять… Тихо, как в могиле. Я медленно сняла упаковочный пластик с передатчика. Пальцы машинально двигались, собирая хрупкий полупрозрачный скелет, задвигая на места пластины и блоки питания.

Под скат крыши к наружной стене можно просунуть руку. Я примагнитила передатчик к кровле, установив таймер на шесть часов.

Через шесть – восемь часов должен упасть барьер, иначе надежды нет.

Я поднялась и начала медленно спускаться по лестнице. Через шесть часов, а может, и раньше, солдат либо вырежут, или они уйдут настолько далеко, что в нем не будет смысла. И по сверхдальней связи с интервалом в два часа четверо суток начнет передаваться одно и то же сообщение.

Я надеюсь. Надеюсь на чудо. Чудо, которое переборет одну войну во славу другой.

На обратном пути меня не провожали безразличные взгляды глазок–пуговок. На лестнице было пусто. А, спустившись до первого этажа, я уловила отдаленное эхо выстрелов. И бросилась вниз.

Переходы у северо–западной стены полыхали плазмой, мелко вибрировали стены от утробного не визга – рявканья, висела в воздухе болотно–зеленая муть. Я побежала быстрее, на ходу переключая режимы «матери», притормозив только у последнего поворота, и заглянула за угол.

Больше полутора сотен солдат оказались заперты в тесном коротком зале с – к сожалению – высоким потолком. И теперь истреблялись с неторопливой планомерностью.

Из–за скученности брызги плазмы, выпущенной по пикирующим из–под потолка тварям, лились на головы стоящим внизу, туда же падали пылающие туши, поэтому плазмой палили только по наступающим по земле. От визга т'хоров вибрировали стены и пол, тряслись руки у стрелков, но пока их не было критически много.

Зеленая полоса продвигались вперед под канонаду выстрелов и вопли упавших – слишком быстро. Да, задние ряды уходили по узкому отнорку в пещеры, но я видела этот проход – иначе как в колонну по одному и согнувшись в три погибели, там было не пройти. Значит, слишком быстро уничтожают нас.

Я неожиданно обнаружила, что забыла подобрать у баррикады броню, зло сплюнула, завернула за угол и рванулась вперед, разгоняясь. Подпрыгнула – и по головам, по спинам, давя лапы и крылья, как и четыре дня назад, перелетела сквозь рыхлый зеленый строй.

Палец дернул курок, толкнула в плечо отдача – и четыре квадратных метра наступающего фронта накрыло огненным «веером». Заорал эфир восхищенным голосом Маэста:

– Не, я тоже хочу быть больным на всю голову, чтобы и мне так везло!

– Морровер, отходите назад немедленно!!! – рявкнул комендант. Я вздрогнула от неожиданности – он был последним, кого я ожидала увидеть в радиусе действия передатчиков: руководство имело привычку эвакуироваться первым. Тем более, что он вообще гражданский.

Рядом заматерился бешено извивающийся солдат, выдернутый из строя сверху. Рука автоматически дернулась, хватая его за ноги, другая от души вломила прикладом по тощим и на поверку не слишком прочным лапам. Хрустнуло, и солдат упал обратно.

Я лихорадочно перезарядилась и вернулась, закрывая брешь от упавшего под ноги наступающей шеренге стрелка.

«Веер», «веер», четыре сдвоенных потока. В голове на секунду мешается от выпущенной прицельно по лицевому щитку звуковой волны, переходящей на ультразвук, и клацнувшая у локтя челюсть срывает сенсорное кольцо, а вскинутый коготь пропахивает наискось блок управления.

Бесшумно и мгновенно сворачивается «чешуя» на двух третях тела. Я выпустила прощальный залп, крикнула: «Дыру закройте!» и начала пятиться в полтора раза быстрее, чем отступал наш строй, смещаясь к стене. Плавая по щиколотку в плазме и когтях тверже алмазных, на переднем краю без «чешуи» солдат не тянет даже на пушечное мясо, хорошо хоть «пузырь» спасает от яда.

Твари по–прежнему бросались и сверху, поэтому, отступая, я продолжала хватать взлетающих за ноги, проламывала черепа зверью, приноровившемуся вскакивать на спину и полосовать шею. Минут через пять их объявился почти десяток, и, в запале размахивая прикладом на пару с неизвестным солдатом, я не заметила, как линия фронта сдвинулась к самому проходу в пещеры. Здесь не висела мутная зеленая занавесь, и уже от одного этого почти физически легче дышалось. Наверное, это нас и расслабило слишком сильно. Это – и близость спасительного выхода, уже маячащего черной дырой над бесконечной колонной в камуфляже.

Меня пропущенный удар лапой наотмашь всего лишь приложил о стену лопатками и распахал вскинутое предплечье, судя по хлещущей крови – до кости. Неизвестному солдату повезло меньше, да еще и досталось по голове, настолько основательно, что я, не всматриваясь, вскинула его на плечо целой рукой и поволокла прямо к дыре, проседая и тяжело дыша под отнюдь не малым весом.

Очередь на секунду раздалась, пропуская меня, и сомкнулась снова.

Рявкали редкие залпы за спиной, там, где еще горел свет – не от походных фонарей, а от ламп. Форт покидали последние солдаты, арьергард куцей армии, оставляя твердыню, за свою историю бывшую осажденной не раз, но ни разу не бывшую захваченной.

В кои–то веки мы не могли себе позволить умереть с гордо поднятой головой.

Узкий отнорок кончился шагов через шестьсот, и я отошла в сторону, туда, где уже ждали наготове с заготовленным валом для баррикады, долженствующей намертво замуровать вход. Взрывать побоялись, да и не было бы тогда шансов вернуться обратно.

Я опустила солдата на каменный пол, медленно разогнулась. С секунду постояла и присела на корточки над раненым. Лицевой щиток, по которому треснул со всей дури хвост с кинжальными костяными наростами, разлетелся вдребезги. За ним была кровавая каша – один из щитков явно прошелся поперек глаз, которых, собственно, уже и не было. Я осторожно стянула с солдата змеящийся трещинами, но целый шлем. На пол упали длинные черные волосы, собранные в неряшливый пучок. Боги мои…

Я смотрела в безглазое лицо безымянного солдата, рыдала и первый раз в жизни крыла небеса трехэтажным матом.

Это был комендант.

Глава двадцать четвертая

Мужа, рассуждая здраво, можно убить в любой удобный момент, он всегда под рукой, да и вообще – от него никакого вреда, кроме пользы.

Юлия Галанина

– Это не она больная, это ты больной! – глаза Беса сверкали, всегда аккуратно причесанные волосы стояли чуть ли не дыбом. – За каким … ты туда полез?! Молодость вспомнить захотелось, солдат хренов?!

– Какую молодость? – заинтересовалась я, стягивая кривыми черными стежками разорванный рукав.

– Раннюю! – отрезал Бэйсеррон. – А вы тоже хороши! За каким…

– Да отцепитесь вы от меня оба! – прохрипел комендант. – И не пошли бы вы, фарра!…

– Вот именно, оба вы больные! – нелогично прорычал счетовод. – И что теперь делать собираешься?! Глаза не казенные – обратно не отрастут, идиот ты ненормальный!

– Я сказал – пошли вон отсюда! И ты тоже! – приподнявшись, рявкнул комендант, свободной рукой попытавшись на слух запустить в брата ботинком. – И оставьте вы в покое мой рукав, мне и так хорошо!!!

Я откусила нитку, со вздохом поднялась и ушла. Сначала – в третью справа пещерку, где начинался госпиталь, на перевязку собственной наспех и гораздо более криво, чем комендантский рукав, зашитой руки. Потом – в самый конец главной, центральной пещеры, на полевую кухню.

«Чешуя» настраивалась строго индивидуально, до нескольких недель. Запасных комплектов у нас не было, нескольких недель – тоже. Едва поджившая рука действовала отнюдь не идеально, и я оказалась на положении того самого пушечного мяса, скорее всего – уже пожизненно (потому как, скажем честно, перспектив у нас не было никаких), ввиду своей ценности переквалифицированного в санитарку.

Радовало одно – вот уже несколько дней было тихо. Да, накрыть барьером все горы невозможно, но и ни одна аппаратура не пробьется сквозь многометровый каменный потолок. Да, нас было не достать, но зачем нас отсюда доставать? Через месяц–другой мы перемрем вполне самостоятельно – от голода.

А пропитание они смогут найти и с гораздо меньшими затратами сил.

На кухне я прихватила паек и болтушку для тех, кому похуже, и отправилась раздавать ужин. Коменданта оставила напоследок – пусть наговорятся. А точнее, пусть выговорится счетовод. Потому что Торрили с того самого момента, как очнулся, играет в обычную свою злобную молчанку, не подпуская к себе даже брата.

И – нет, я не могла его понять. И что на него тогда нашло – тоже.

Я замерла у последнего на сегодня лежака, потерла нывшую от бесконечных наклонов поясницу.

Бес пробежал мимо с сердитым лицом. Заметил меня, остановился, коснулся локтя:

– Сделайте вы с ним что–нибудь, он же на самом деле себя угробит.

– Знала бы я, что… – я качнула головой. – Глаза у него действительно… навсегда?

– А вы как думаете? – он нервно дергает себя за бородку. Бросает на меня раздраженный взгляд и тут же смягчается: – Извините. Регенерация у него действительно хорошая, особенно если его заставлять лечиться, но всему же есть предел… Он же не божество, чтобы отращивать отсутствующие органы. Да и медицина наша как–то до этого не дошла, а жаль…

– Ясно, – я кивнула. – Как бы цинично это ни звучало, но совершить какую–нибудь фатальную глупость ему сейчас куда тяжелее. Так что идите, и – пока – не волнуйтесь.

– Умеете вы обнадежить, – счетовод криво, невесело улыбнулся, кивнул на прощанье и ушел.

Я мысленно испросила у Звезды терпения и направилась к очередному лежаку. Присела в изголовье, звеня кружкой. Комендант по привычке повернул голову в мою сторону.

– Наверное, я самый большой грешник на этой планете. Иначе не понимаю, зачем Звезда покарала меня вами.

– Вы же атеист, – напомнила я. И с искренним интересом добавила: – Как вы меня узнаете?

– …А вас она покарала отсутствием интеллекта. Еду в последние двое суток разносите только вы.

– Да бросьте вы. Я же серьезно, – я, не торопясь, разложила на куске мягкого пластика весь свой арсенал, благо «клиент» на сегодня был последним. Поддержала за плечи вяло отмахивающегося мужчину, неловко пытающегося сесть, оперевшись спиной о каменную стену, а не угодить в нее же затылком.

– Чувствую родственную душу, – съязвил он, наконец обретя равновесие. Я закатила глаза и сунула ему в руки кружку. Комендант задержал ее в руках, отогревая ладони от промозглого пещерного холода. В его голосе прорезался металл: – Может, хоть сегодня я все же услышу от вас, что такое жизненно необходимое вы искали на захваченной территории?…

Я молчала, старательно прожевывая сухой хлебец. Не хочу вселять лишнюю надежду на чудо, чудо, у которого не было практически никаких шансов стать реальностью. О чем честно и сказала.

– И все–таки? – Торрили донес–таки кружку до рта, и на его тоне это сказалось не лучшим образом. – Говорите уже, Морровер, хуже быть все равно не может.

– Я установила на крыше башни передатчик конторы, – помедлив, наконец сказала я. – Четверо суток будет действовать не хуже оператора сверхдальней связи – такой технологии ни у кого больше нет, даже у СБ. Когда мы ушли, барьер должны были снять – лишние энергозатраты т'хорам, думаю, не нужны. Так что, если передатчик не найдут, до Корпуса сообщение дойдет. Другой вопрос, что там с ним будут делать. Честно говоря, я думаю – ничего. У Корпуса сейчас своя война, там не до нас.

– А…

– А моему мужу, – угрюмо подсказала я, – на меня глубоко плевать. Не виделись пятнадцать лет, и, дадут боги, не увидимся еще столько же. Так что закроем эту тему.

– И эта женщина еще суется другим в душу.

– И этот мужчина еще суется в бой.

– Вы тоже.

– Мне за это платят!

– А мне – нет? – он повернулся ко мне всем телом. Кружка с изумительной точностью вписалась в середину «скатерти». До странности спокойно поинтересовался: – Орие, а почему вы решили, что я вообще гражданский? Только потому, что я никогда не ношу форму?… Я майор войск внутреннего охранения, хоть и в отставке.

– Спасите меня боги… – шокировано пробормотала я, тщетно пытаясь устранить полнейшую дезориентацию в пространстве. Он военный. И он помнит, как меня зовут.

– Я же говорил, боги забыли выдать вам интеллект. Могли бы и сами понять – как иначе я могу руководить военным фортом?

Я смутилась. И без того ясно, что имелось в виду – наша всеобщая уверенность, что должность ему обломилась за фамильный замок.

– И все равно… Ну какого дьявола вы туда полезли?

– Позволю себе процитировать: «Закроем эту тему», – ядовито отрезал комендант.

Я молча сунула ему в руки тарелку и принялась разворачивать собственный лежак. Боги, как мне надоело ощущать себя идиоткой.

Колким вьюжным ветром свистят мимо лица короткие стрелы. Руки цепляются за ранящий пальцы нож, отводя от горла, лопатки иглами колют два наконечника, вошедшие в чужую спину до оперенья. Маг оседает, по свежему снегу растекаются кровавые ручейки, тут же укрытые поземкой.

Посланница недоуменно смотрит на прошитого стрелами насквозь, но все еще живого убийцу, упавшего на колени у края обрыва. По узким губам ядовитой змеей скользит презрительная ухмылка. Он откидывается назад и летит в пропасть.

Не сдаваться никогда. Даже если это всего лишь значит выбрать способ собственной смерти.

В отряде хороший маг–лекарь, и через несколько часов посланница уже идет следом за плывущей прямо по воздуху клеткой, в которой, согнувшись в три погибели, сидит скованный по рукам и ногам риатиновыми цепями пленный и все еще живой маг. Она качает головой и дивится мастерству замковых чародеев: Нитерра – край крестьян, там редки даже сельские знахари.

За спиной поземкой ползет шепоток: «Отступник». Посланница поднимает голову и с детским наивным любопытством едва ли не глазеет на мужчину в красном балахоне. Отступники, пошедшие против всех магических Советов, были известны даже у нее на родине. Не признающие над собой власти, они не гнушались службой у разбойничьих атаманов, а то и сами принимали заказы на порчи и убийства.

Посланница качает головой в такт шагам и раздумывает над тем, насколько пухлый свиток запасен у управителя замка на этого отступника – все–таки, маг Смерти, да еще такой приметный. Альбиносы встречаются и в Нитерре, но до того редко, что беловолосых и белокожих северян с красными глазами можно было пересчитать по пальцам.

Спустя много дней, уже проходя замковые ворота, посланница дергает десятника за рукав и, кивая на клетку с полуживым магом, спрашивает:

– И куда его теперь, мертвяка этого?

Десятник смеется:

– И впрямь, как есть Мертвяк. Слыхали? – в ответ слышатся одобрительные выкрики солдат. Его голос скучнеет. – Ну куда… В темницу, понятно. А там – как суд решит. Ох, много на Мертвяке этом, наверное, висит… Магик от Смерти, как–никак.

В главном зале Совета посланница кланяется до земли, уже второй раз стоя перед могущественнейшими магами нескольких стран. От волнения подкашиваются ноги и дрожат колени, только с третьей попытки деревянные пальцы разворачивают свиток. До самого восхода луны она читает историю прихода чумы на плодородные северные земли родного клана, чумы, принявшее звериное обличье. Не зверей – крылатых демонов, убивающих одним криком все живое на своем пути. Боги даровали единственному на весь край клану магов чудо – и помогли изловить одного из демонов, верховодящих всеми.

Посланница преклоняет колени и передает свиток, в котором запечатана сущность демона, Верховному.

Маги не расходятся три дня. На утро четвертого ей дают кожаный мешочек с тремя камнями, каждый – артефакт – «лед», и свиток, уже другой. Свиток и охрану, которая сопроводит ее до самого замка правителя Нитерры.

Спасение. И пусть маги говорят, что времени мало, чтобы создать артефакт, вырывающий заразу с корнем. Сейчас она просто уснет, замерзнет. Но они обещали подумать дольше и сделать его.

Замок скрывается из виду, и – вдруг – воздух начинает петь от стрел и заклинаний. Воины не успевают даже вытащить мечи, и только с рук магов успевает сорваться несколько молний и огненных лучей. Посланница бросается под прикрытие скалы, прижимая к себе мешочек на шейном ремешке.

Дорогу заступает отступник в красном изорванном балахоне и хватает за плечо.

В плечо вцепилась чья–то жесткая рука и трясет так, будто хочет вытряхнуть душу. Я вскидываюсь и открываю глаза. Комендант разжимает пальцы. Раздраженно говорит в полголоса:

– Вас что, убивали там, что вы так орали?

Я молча смотрю на него в упор. В голове проносятся фразы и фразочки, совпадения и случайности, цветные линзы и то, что не имеет никакого значения. Пальцы сами собой хватают порванный воротник и тянут на себя, пока удивленное лицо не оказывается совсем рядом.

– Какого дьявола вы творите?

– В каком подразделении вы служили? – деревянным голосом, с нажимом, от которого прогнется и сталь, спросила я.

Молчание. Он помедлил, но все же ответил:

– Ментальной поддержки.

– Вы маг, маг Смерти! – шипела я ему в лицо. – Какого дьявола об этом никто не знает? Какого дьявола у южанина глаза альбиноса?! Какого дьявола вы думаете, что кличку дала вам я?! И откуда, провались вы в Бездну, вы знаете этого майора из Карелла?!

Напрягшиеся было плечи мужчины неожиданно расслабились. Он отцепил мои сведенные судорогой пальцы от своего воротника и откинулся обратно на лежак. И молчал долго, бесконечно долго. А потом спросил с непонятной грустью:

– Вспомнила, значит?… Надо же, думал, это невозможно…

– Так это действительно было?… Было на самом деле?! – я резко приподнялась и схватила его за плечи. – Отвечайте!

Комендант снова неловко сел, долго обшаривая ладонью стену под спиной. Устало проговорил:

– Что вы хотите от меня услышать?… Не знаю, о чем вы конкретно, но да, это было, судя по набору ваших вопросов. Очень давно.

– Но почему это снится мне?!

– Потому что вы там были, – ядовито ответил он. – Вас звали Талери, вы были посланницей старейшин Нитерры. Полуграмотной, на редкость глупой крестьянкой, и, надо сказать, это единственное, в чем вы не изменились.

– Очень давно? – саркастически процедила я.

– Очень, – в голосе скользнула злая ирония. – Три жизни назад.

– Прекратите пудрить мне мозги, фарр! Никто не может помнить свои прошлые жизни.

– И благодарите богов, что так! – с неожиданной яростью обрубил Торрили. – Скажите спасибо, что не знаете, что это такое!

– Вы, значит, помните? – с насквозь фальшивой улыбочкой поинтересовалась я.

– Помню, – буркнул он и отвернулся. Глухо бросил через плечо: – Вы умудрились испоганить мне все три.

– Так вы что – серьезно?…

Неужели?…

– Абсолютно.

Он поддернул одеяло выше, недвусмысленно намекая на окончание разговора. Я уронила лицо в ладони. Боги мои, ну что мы такое творим? Что я творю? Не то я хотела узнать, совсем не то…

– Знаете, фарр… Откуда–то не оттуда мы с вами начали, – глухо проговорила я в пространство. – Да, наверное, вы не отвечаете за свои прошлые жизни, так же, как я за свои… Хотя вы хотя бы… можете сделать выводы, если не смеетесь надо мной. И потому я не понимаю, почему вы постоянно на меня злы, хотя по уму должно быть наоборот.

– О да, столько выводов еще не делал никто, – сухо обронил мужчина, не оборачиваясь. – На мне грехов висит столько, что впору замуроваться в глубочайшем подвале Бездны на десяток тысячелетий, а не перерождаться уже в который раз, – он замолчал. И вдруг, с неожиданной даже для себя искренностью, добавил: – Наказания бывают разные, а это – самое жестокое. Жить. И все помнить… Не приведи вам боги такого, фарра, – в глуховатом голосе внезапно послышалась улыбка, – хоть вы и убиваете меня с завидным постоянством.

– А, – боги, я схожу с ума? Он сходит с ума? Или это делаем мы вместе?… – Тогда понятно…

– Ни черта тебе… вам не понятно, – он перекатился головой по камню, снова повернувшись ко мне. – Та жизнь, которая, судя по всему, вам снится, первая, что я помню. И начиная с нее, вы так или иначе причастны к моей смерти. Два из трех раз убивали сами. Третий… по–моему, нанимали убийц.

– Давайте уж на «ты», раз мы так давно и продуктивно знакомы… – я сжала пальцами виски. – Могу я хотя бы узнать, почему?

– Первый раз… – смешок, – ты была моим «заказом». Второй – ученицей. Третий – женой. Теперь – подчиненной. Сколько ни клялся я себе не приближаться к тебе и на выстрел, сколько ни надеялся, что все будет по–другому, ты все равно влезаешь в мою жизнь и превращаешь ее в руины!… – он замолчал. – Тебе лучше знать, почему…

Молчание. Тишина такая же острая и хрупкая, как горный хрусталь.

Вот как. Вот как…

Над горами кружится в бесконечном танце снег, белые, хрупкие комочки. Они ложатся на жесткий камень, падают в расселины и тают, чтобы тонким ручейком сбежать вниз, в подземный город, мелкими каплями упасть на каменный пол у моего плеча.

И разбиться. Вдребезги.

Я закрыла глаза. Вот возьму и откушу себе язык. Тогда после мне не придётся смотреть тебе в глаза.

Хотя и смотреть уже некуда…

И хорошо, что мы не помним прошлых жизней. Плохо, когда помним, и умножаем свои ошибки…

Я взяла себя в руки и преувеличено бодро сказала:

– Жену не обещаю, в конце концов, я замужем, но ученицу – почему нет?… Чему вы там меня учили?

– Орие, прекрати меня жалеть, – тихо проговорил он. – Это мне уж точно ни к чему.

– Почему это вы решили…

– У тебя на лице все написано. Через столько лет совместного проживания мне вовсе не обязательно его видеть, чтобы знать, что так и есть.

– А сколько, кстати?… – я потерла виски. Когда–то, миллион лет назад, когда проснулась, я хотела поговорить именно об этом. – Когда все это… началось?

– Сколько лет лежал на Корке этот колонист?… Тысячу? Значит, примерно столько.

– Но ведь этого не может быть. Деррин колонизирована лет пятьсот назад.

– Деррин официально колонизирована пятьсот лет назад. А в те времена даже замку Иней было больше трехсот.

– Итого – не меньше полутора тысяч, а то и две… – подытожила я, изумленно качая головой. – Должно быть, случайный корабль, потомки экипажа которого постепенно скатились к средневековью… О боги, так вот о чем говорил тот ремен! – я досадливо взмахнула ушами. – Тот, которого мы привезли с Корки. Он говорил что–то о том, что уже при них там кто–то жил, а я подумала, что он заговаривается… Подождите, но тогда получается… – я посмотрела на коменданта. – Получается, т'хоры вылезли именно тогда, тысячу лет назад, и тогда же их упаковали этим самым артефактом, который выдумали местные маги… Тогда достаточно его найти и…

– Не успели, – мужчина опустил голову и отвернулся. – Я же предупреждал, что у меня на совести…

Я не выдержала:

– Торрили, поглоти вас Бездна, что бы вы не натворили, это было тысячу лет назад! Прекратите себя изводить, иначе я убью вас в четвертый раз и прекращу этот цирк! У меня на совести как минимум три предумышленных убийства в прошлых жизнях и уже не помню сколько – в этой. Зря вы, кстати, это мне рассказали – что–то я уже не ощущаю никакой почтительности к начальству. Поэтому могу и приложить в терапевтических целях – исключительно по–семейному.

Он поднял голову. На губах блуждала странная улыбка.

– Только помни, что сама этого хотела, – он оперся спиной о стену и скрестил руки на груди. – Т'хоры вырезали единственный заселенный тогда континент за год. Именно поэтому прилетевшая спустя пятьсот лет экспедиция считалась первой. А Иней мои теперешние предки просто заняли… Тогда более мощный артефакт не был сделан, потому что в Асатоле совершился переворот, во многом удавшийся благодаря магам–отступникам вообще, и вашему покорному слуге в частности. Мало того, что я маг Смерти, я могу говорить с богиней – по тем временам это была огромная сила. Но когда я увидел, к чему это привело, то поклялся… Никогда… Больше… – его голос скатился до хриплого шепота. – Не приведи вам боги увидеть конец своего мира… Их тогда даже не усыпили на время, потому что тот камень–артефакт мы перехватили и передали заказчику через посредника. Я пытался его искать… после, но не успел… К тому же заказчика я не знал в лицо.