Текст книги "Эхо войны."

Автор книги: Ольга Шумилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Глава шестая.

– Мы сошлись в доме нашего друга и собрата по заговору, превосходного, дерзновенного хоббита – да не выпадет никогда шерсть на его ногах! – воздадим должное его вину и элю!

Джон Рональд Руэл Толкиен

У оврага, во дворе, в поле до самых гор, везде – отцветала лициния. Золотисто–желтые соцветия выцветали и разлетались белым пухом, по щиколотку устилая мощеный двор.

И снова светило солнце.

Лициния была везде – белые волоски цеплялись за рукава рубашек, подошвы сапог, шерстку мышовок, за выбоины и зазубрины чехлов роботов–уборщиков, в угаре сезона не справляющихся ни с мусором, ни с лицинией, ни с чисткой себя самих.

Белые хлопья сыпались нам на головы без конца и края, и малейший ветер поднимал метель.

Снег среди лета.

Каблуки моих сапог глухо цокают по камням во дворе. Месяц прошел…

Сегодня у нас с Тайлом Годовщина Ухода. У Ремо, конечно, тоже. Но то, что оттягивает карман моей куртки и при каждом неловком повороте покалывает сквозь подкладку, я несу только Тайлу.

Солнце разливается над замком, почти как до войны. Солдаты до сих пор, не отдавая себе отчета, иногда застывают посреди двора и поднимают лица к небу.

Дождь успел всем опротиветь гораздо сильнее войны, которая все еще не добралась до нашего захолустья.

Я пересекла двор и спустилась в мастерскую. Тайл, стоящий на коленях рядом с полуразобранным дайром, обернулся на звук. За месяц без солнца его смуглое лицо как–то странно побледнело, из золотых волос выцвела перламутровая синева.

– А, Орие…

Он стряхнул с рук замасленные перчатки и медленно встал с колен.

– Есть предложение, – Тайл отряхнул рабочие штаны и посмотрел на меня, – от Ремо.

– Неужели руки и сердца? – я сунула руку в карман и провела пальцами по холодному металлу.

– Смеешься? Атка выйдет замуж быстрее. Нет, он предлагал собраться после смены в мастерской. Потому как, цитирую, «от медпункта тошнит, думаю, уже всех».

– Ясно, вариант казармы не рассматривался, – я присела на верстак. Качей, в наше отсутствие нисколько не похудевший, вспрыгнул мне на колени и начал тыкаться носом в ладони.

– Брось, Орие, никто тебя пороть за нарушение режима не будет. Особенно после… всего этого, – Тайл выразительно поднял глаза к потолку. – Я проветрю, даже смазкой разить не будет.

– После «всего этого» меня попросту уволят, – я отпихнула усатую морду, лезущую в лицо и проворчала: – Ладно, бесы с вами. После смены, так после смены.

– Хорошо, я скажу, что все в силе, – Тайл рассеяно пригладил волосы. – Думаю, через недельку твоя развалюха встанет на крыло.

Он обернулся, разыскивая взглядом перчатки.

– Тайл… Погоди… – мои пальцы в кармане медленно обводили острые грани. – У меня тут для тебя кое–что есть. Не знаю, понравится или нет, но, по крайней мере, будет с чем ходить на подводную охоту, если вдруг решишь переехать на родину.

Тайл заинтересованно приподнял брови и вопросительно посмотрел на меня.

Я достала руку из кармана. Раскрыла ладонь.

– Вот, нашла когда–то в горах. Я ее почистила и покрыла антикоррозийкой, не заржавеет даже под водой, – я хмыкнула и добавила: – Думаю, она счастливая. По крайней мере, рядом с ней я нашла один лучших моих камней.

Ремен взял с моей ладони хрупкую на вид конструкцию из колец и шипов.

– Это то, что я думаю?

– Карайта, да. На редкость хороший сплав – она, похоже, давно там пролежала, и почти целая. Дай, покажу, – я продела в кольца средний и безымянный палец, так что плоская пластина, к которой они крепились, легла поперек ладони. – А теперь делаем оп!

Я сжала руку в кулак. Кулак ощетинился тремя длинными, чуть короче пальца, загнутыми внутрь шипами. Карайта. Соланские «когти». Из леса мы вышли давно, на две ноги встали еще раньше, а вот когтями как дрались, так и продолжаем драться. Теперь, правда, только в уличных потасовках.

Я разжала кулак, и шипы скрылись, заслоненные от стороннего взгляда пальцами. Стащила кольца с руки и передала Тайлу. Он проверил остроту наточенных шипов подушечкой пальца, надел карайту на руку, медленно сжал кулак, рассматривая его со всех сторон. Улыбнулся:

– Спасибо. Буду иметь ее в виду, когда в следующий раз соберусь в город.

– Именно, – я спустила с колен Качея и спрыгнула с верстака. У Тайла характер потяжелее, чем у Ремо, и неизменные «фразочки» от городских парней, не желающих пропустить такое редкое зрелище, как ремен, просто так, не умеет пропускать мимо ушей. Даже учитывая очевидную разницу в росте и весе. Поэтому он почти и не ездит в город.

– Ладно, пойду.

– Не забудь. После вахты.

– Ты не забудь. Проветрить.

Тайл ухмыльнулся и натянул перчатки.

Я вышла на улицу, прошлась по двору и уселась на скамейку под башней коммуникационного центра. С некоторых пор у меня развилась аллергия на закрытые помещения. Хватит, посидели в четырех стенах.

Все утро я убила на прием посетителей, интересовавшихся больше результатами нашего пребывания в амбулатории и личностью Лаппо, чем чем–либо еще. И следующего, кто задаст мне вопрос…

– Ну, так ничем и не заразились, а, Морровер?

… я просто пошлю на консультацию со Звездой.

Я смерила взглядом тяжелые офицерские ботинки и жизнерадостно помахивающий белесый хвост, возникшие возле скамейки, и кисло посмотрела в лицо их обладателю. Сержант довольно жмурился, усмехаясь с фирменным ехидством.

– А вы, видимо, в глубоком трауре по этому поводу. Даже не стриглись, – я кивнула на его непривычно отросшие волосы.

– Ага. Денно и нощно думал о том, как тебя, Морровер, не сглазить, – сощурился сержант. – А знаешь, о чем я сейчас думаю?

– Амулет снимите, тогда скажу.

– Ответ неверный, – сержант бесцеремонно плюхнулся рядом и развалился на сидении, закинув ногу за ногу. Внимательно посмотрел на меня и вдруг спросил: – Ну и что по поводу всего этого думает твоя контора, а, Морровер?

– Не знаю, – честно ответила я. Помедлила и добавила: – Но если… Если надумает что–нибудь положительное, я ведь не смогу возразить. Как бы не возмущалась моя совесть.

– То есть, у тебя она есть? – сержант комично приподнял брови и не вязавшимся с выражением лица тоскливым тоном добавил: – Уехала бы ты, от греха подальше…

Несколько минут мы просидели молча. Сержант хмурился, глядя перед собой. Я сбивала носком сапога лопухи.

– А… Твой… – с несвойственной ему неуверенностью в голосе протянул наконец собеседник.

– Мой что? – я пристально посмотрела ему в глаза.

– Ничего, – сержант резко поднялся со скамейки и снова нахмурился. – Чтобы с этой минуты не смела пропускать ни единых учений. И никаких идиотских оправданий слушать не буду – посажу в кутузку на хлеб и воду. Ясно?

– Так точно, – я жизнерадостно отсалютовала сержанту лопухом.

Но, как только он скрылся за углом башни, нахмурилась точно так же. Последний его почти вопрос мне совсем не понравился. О том, что мой почти бывший супруг занимает в Корпусе какую–то неизвестную, но явно высокую должность, в свое время в форте не рассуждал только ленивый. Со временем тема потеряла актуальность, да и не было в ней ничего по–настоящему интересного для наших штатных сплетников, и забылась. Теперь, кажется, снова начала всплывать.

И то, что вспомнил о ней именно сержант, на дух не переносивший сплетен, не к добру.

Совсем не к добру.

Я поднялась со скамейки и пошла в связную. Настойчивое молчание Корпуса в ответ на мои отчеты наводило на однозначный вывод: там явно не до меня. Координатор подотдела разведки, куда по умолчанию приписывали всех агентов «на вольных хлебах», был сильным провидцем, и знаковые события от шелухи мог отделить без помощи и более компетентных агентов, чем я, но… Как–то тяжело и неправильно мне становилось от всего происходящего.

Главный информационный зал за время моего отсутствия отполировал ремонт, но не прошло и недели, как лениво–беспорядочная деятельность служащих свела его последствия на нет.

Хотя трещины по потолку змеиться перестали.

Я прошла через центр зала между заваленных канцелярией столов, обошла огромный пульт дальней связи и неожиданно наткнулась на Ровин и Ди. Правая рука сержанта и моя личная головная боль соответственно синхронно посмотрели на меня.

– Если за новостями, то ты опоздала, – Ровин невозмутимо поправила считыватель, куда наверняка эти новости конспектировала, – Выпуск прокрутили десять минут назад.

С той же невозмутимостью она прошла мимо, направляясь к выходу.

– Ревнует, – прокомментировал Ди, оставшийся на месте.

– К кому? – заинтересовалась я.

– К безнаказанности… – с какой–то мечтательностью промурлыкал Ди и улыбнулся.

– Только я подумала, что случилось что–нибудь интересное… Ты–то что не явился утром, или совесть чиста?

Ди хмыкнул и почесал в затылке. Инисто–пепельные пряди, собранные в низкий хвост, пришли в движение, открывая правое ухо. В ухе, уже на самом кончике, покачивалось новое колечко в виде песчаной змейки. Его собратья весело позвякивали при малейшем движении их владельца, навевая мне не самые приятные воспоминания.

Я бросила на свежеприобретенное украшение скептический взгляд и серьезно уточнила:

– Надеюсь, несчастная девушка через неделю не попытается сигануть с соседней башни? – и, не дождавшись реакции, вздохнула: – Не буду говорить, как я жду, что у тебя проснется совесть. Или кончатся уши. Может, укоротить?

– Совесть? Я подумаю, – Ди равнодушно взмахнул ушами. Колечки снова звякнули. Любое из них я помнила, будто дарила их сама. Каждая дарительница потом высиживала долгие часы в моей будочке или в кабинете фарра Лиро – психотерапевта форта. Сколько я кормилась с нашего рассадника несчастных любовей – да все без толку. И что они все в нем находят? Не особенно статен, не слишком красив, и сила, и мозги – как у всех… Магией любовной промышляет, что ли?…

– Честное слово, это уже не смешно. Ты знаешь, сколько времени я убила, приводя в порядок твою предыдущую пассию?

– Да ладно тебе, Морровер. Все мы взрослые люди, – он небрежно взмахнул пепельным хвостом. – И она тоже.

– Только это меня и останавливает, – отрезала я. – Любовные амулеты по карманам распихиваешь, что ли, что они на тебе так виснут?

– Вот именно – они на мне, а не я на них.

– Это–то меня и удивляет… Летел бы уже домой, сахарный ты мой.

– А меня ваш комендант прикармливает, – парировал он, ухмыляясь. – И жертвы приносит.

– Надеюсь, не девственницами, дракон ты недоделанный?

– Мимо, фарра. Информацией.

– Может, поделишься? И – может быть – я закрою глаза на твои выходки и не пойду жаловаться по инстанции.

Ди неторопливо размышлял, заинтересованно разглядывая стайку весело щебечущих девиц–операторов.

– Ладушки. Значит, слушай…

Работал Ди, смешно сказать, журналистом. Что забыл журналист в военном форте – отдельный вопрос, который до сих пор был выше моего понимания. Зарабатывал кредиты он на соседней Лидре, где числился в штате внутреннего военного новостного канала, на Деррин же прилетал в командировки и останавливался только у нас, шастая при этом на казенном транспорте по всей планете. Командировки, сперва длящиеся по месяцу, с течением времени начали увеличиваться в арифметической прогрессии, и на настоящий момент он сам толком не знал, где проводит больше времени – дома или в Развалинах.

Вполуха я прослушала ничего не значащие военные сводки, заинтересовавшись только раз, когда Ди гораздо более развернуто, чем сержант, осветил истоки конфликта. Наместника Центра подсидел собственный Совет. Первый, заподозрив неладное, бросился искать помощи у Корпуса, но родная контора, которую как раз трясла ревизия, среагировать не успела, хотя ходили слухи, что главного инициатора всего действа все–таки изловили и расстреляли. Тем не менее, переворот свершился. Итого: Наместник прячется в Корпусе, Корпус воюет с Центром, поскольку в случае победы приобретет могущество по–настоящему безграничное.

Соланских территорий в Центре мало, да и те автономные. Так что война хоть и стоит у порога, но в дверь стучать пока не спешит. Что ж…

– Ладно, пойду. Еще репортаж домой готовить, – Ди едва заметно кивнул, небрежно изобразив прощальный поклон, и направился к выходу, на прощанье добавив: – Запись последних новостей – в сегодняшней базе, номер 23В.

Я кивнула и уселась на диванчик перед настенным экраном. Порылась в базе, извлекая из электронных недр запись. Внимательно просмотрела. На всякий случай посмотрела записи, датированные прошлой неделей.

В одном передачи от СБ Центра сходились: война против Корпуса пока не объявлена. Что же до остального… Если спецслужбы Солярики и знали что–либо о маневрах воюющей стороны, то предпочитали держать эти сведения про себя, не докладываясь на периферию.

Поэтому я ограничилась только запросом относительно уголовного дела некоего заключенного Калирийских Шахт, уповая на то, что мой статус сочтут достаточным для проволакивания оного через канцелярию Корпуса. Иначе придется обращаться напрямую, а отсутствие веских причин на данный запрос дает девяностопроцентный отказ на выдачу сведений. А предоставлять эти «веские» сведения я пока не хотела – хвост даю на отсечение, что на этой каторге не все чисто.

От тяжелых мыслей разболелась голова.

Я вышла во двор и побрела через задний двор к оврагу, медленно, будто во сне. Обошла пересохший беленый колодец, тылы мастерских, перелезла через полуразрушенную стену второго периметра, с этой стороны сходящую почти на нет.

Пух лицинии кружился в воздухе, украшая мою и без того белесую голову. Ветер подхватывал его, трепал волосы, рябью пробегал по высоким луговым травам, сухим ломким стеблям – сыновьям и дочерям засушливого лета, согнутым, потрепанным и побитым долгими дождями последних недель. Теперь они отрывались от земли, поднимали над ней свои воздушные колоски и едва слышно шелестели в сонной летней тишине.

Серебристые волны бежали вслед за мной, пока я шла по кромке оврага, заглядывала в его размытую дождями пасть, по дну которой все еще тонкой ниточкой струился ручеек.

Это был странный день. Суетливо–сонный – с солнцем, с летним снегом, с чередой людей и глупыми вопросами. С войной у порога и тоненькими колосками–ниточками, серебристой паутиной опутывающей ноги. С горами над головой, от чьих снежных шапок больно глазам, а от пылающих на солнце алым траурных эклирисов, которыми заросло кладбище на западном склоне, – сердцу. С кудрявыми белоснежными облаками на хрустальном небе и темной фиолетовой будочкой в бывшем бальном зале. С долгими разговорами. Со старой крепостью в окружении невспаханных полей.

Это мой мир. Я в нем живу. И иногда думаю, что если бы мне пришлось выбирать, то я хотела бы быть тем, кто я есть. И там, где я есть.

Хрупкая и неверная, горная тропка вилась бумажным серпантином, горным муфтаром вскакивала на уступы. Я брела мимо золотисто–красных скал, отыскивая светлые зеленые прожилки. Они тянулись из–под земли, ветвясь, переплетаясь ломкой угловатой росписью по красноватому грубому камню.

Солнце садилось, щедро расплескивая оранжевый свет, и прожилки мерцали, вспыхивая золотыми искрами.

У очередного поворота я сошла с тропы, наклоняясь к россыпи камней. Опустилась на колени, долго, вдумчиво перебирала маленькие ломкие кристаллы, два все же опустив в карман. И побрела дальше, по узкому проходу между скал.

Шаг, другой… Вот уже и скалы расступились, давая место неширокой террасе, а я все иду вперед, к самому краю, чтобы, чуть склонив голову, посмотреть вниз с захватывающей дух высоты.

И услышать за спиной тихий голос:

– Хорошо, что вы пришли. Я нашел для вас кристаллы…

Россыпь сияющих самоцветов на протянутой ладони, словно стайка бабочек, еще не успевших подняться на крыло. Миг – и они вспорхнут от едва заметного ветра. Задержи дыхание и любуйся, пока это еще возможно…

Я поворачиваюсь, отводя от лица взвившиеся на ветру пряди.

– И где ты их находишь? Мне никогда так не везет.

Стайка бабочек меняет своего владельца.

– Спасибо.

– Не за что, фарра, – говорит Коэни, Отшельник, и кротко улыбается. В больших, еще по–детски наивных глазах проскальзывает все та же улыбка. Он сидит на большом плоском камне в глубине террасы, подобрав одну ногу под себя. Широкая свободная накидка без рукавов расстегнута, накрывая полой лобастую голову, примостившуюся у сапога юноши. Из–под желтой ткани с одной стороны выглядывают настороженные янтарные глаза и усатая белая морда с большим носом, а с другой – ветвистые рога, покрытые коротким пушком. К голове прилагалось длинное четырехлапое тело в мягкой спинной чешуе и с густым подшерстком на брюхе.

– Зачем ты?… Это же опасно.

– Для меня нет, фарра, – Коэни смотрит на меня и качает головой. – Честное слово.

Он опускает руку и треплет скального оборотня по короткой мохнатой гривке.

– Мы очень неплохо уживаемся вместе, правда, Быстрый?

Широкий влажный нос осторожно принюхивается к чужому. Оборотень недовольно фыркает и трется носом о лапу.

От меня пахнет железом.

– В форте скоро ужин. Пошли? – предлагаю я, впрочем, скорее из вежливости, потому что заранее знаю ответ.

– Нет, спасибо. Я… Фарра Жиена кое–что мне собрала, – он указывает на небольшой сверток и почти беспомощно добавляет: – Вы же знаете, я не слишком… то есть, я очень люблю быть здесь.

Да, я знаю. Я смотрю на юное лицо мальчика–подростка, хотя… наверное, уже юноши, и понимаю, что чего–то недоглядела пять… десять…пятнадцать лет назад. Иначе почему мальчик, у которого ни в чем не было недостатка, вырос в отшельника, которому почти больно находиться среди нас? Даже того, из–за чего многие его сверстники замыкаются и уходят в себя – дара – у него в избытке. Сильного дара, более сильного, чем у кого бы то ни было в форте. И хорошо направленного – не в Смерть, не в Огонь. Его магия – Жизни, а она приносит только радость от общения с себе подобными. Должна приносить.

– Ну, тогда расскажи, кого ты здесь еще дрессируешь, – я сажусь рядом с Коэни, соблюдая со скальником вежливый нейтралитет. Впрочем, он считает своим долгом продемонстрировать мне верхние клыки.

– Я их не дрессирую, – Коэни пожимает плечами. Распущенные белокурые волосы, которые иногда делают его похожим на девушку, рассыпаются по широкому воротнику. – Я с ними просто дружу. Здесь их целая семья.

Его дед был ременом, но это ровным счетом ничего не значит. От него магу достался лишь цвет волос, а вовсе не отношение окружающих. Коэни любят в форте, любили с детства. Он здесь родился, вырос, и слишком любит эти горы, чтобы когда–нибудь отсюда уехать.

– Коэни, тебя ничего не беспокоит?

– Нет… Разве что… – он замирает и вдруг тихо произносит: – Как же красиво, верно?

Мальчик поворачивает голову к обрыву. Ветер, резкий и порывистый, рядом с ним затихает до легкого шепота, едва касающегося волос. Ни один камень на обрывистой горной тропе не выскользнет у него из–под ног, ни одна ветка не оцарапает лица, ни один зверь не бросится из засады. Это его мир. Он в нем живет. И, так же, как и я, не хочет быть никем и ничем другим.

Я поворачиваюсь вслед за ним, я вижу солнце… Рыжевато–золотое, с поволокой, море в половину неба. Оно отступает, уходит на запад, дождем осыпается позолота – на квадратики полей, на хрустальные горные реки, на наши лица.

Редкие деревья предгорий, тонкие полевые злаки, крыло случайной птицы, – мир пылал украденным золотом. Юркие пылинки с неба, на миг опустившиеся на наши волосы, зажегшие искры в глазах, чтобы через минуту вспорхнуть обратно на небеса – лишь потому, что солнце уходит на запад.

Мир тухнет, ветер поднимает позолоту в воздух и уносит вслед за солнцем. Не тухнут лишь глаза мальчишки напротив, янтарно–золотые, яркие, как солнечный свет. Эти глаза смотрят на мир, и видят гораздо больше, чем закат. Гораздо больше, чем старые горы.

Для него оранжевое море рассыпается позолотой по земле, в скалах зацветают прихотливо изломанные лозы, принося цветы удивительной красоты, а осторожные хищники отращивают белый мех, любопытный нос и ветвящиеся рожки.

Мир живет в нем, рядом с ним, водит его за руку. Это и есть магия Жизни.

Я смотрю на него, на хрупкие, почти детские руки, прижимающие колено к груди, на аккуратно расправленные складки накидки, падающие с недостаточно широких для нее плеч, красивое лицо с нежными чертами, на яркие глаза под ровной челкой. Я смотрю, как эти зачарованные глаза ловят каждый миг уходящего дня, как встречают наступающую темноту и бледный лунный свет.

Я смотрю на него, и вижу солнце.

– Коэни… Что все–таки случилось?

Он отворачивается от заката и сдвигает брови в искреннем огорчении:

– Извините, фарра. Просто сорвалось с языка. Ваше время не стоит моих проблем, они слишком незначительны. Извините, что заставил вас беспокоиться за меня.

– Я слишком редко беспокоюсь о ком–то, чтобы это действительно доставило мне неудобство. И… если ты называешь это проблемой, значит, она действительно есть?

Коэни беспомощно посмотрел на меня.

– Боюсь, это будет очень невежливо, если я скажу. И может затронуть чужие чувства.

– Ватар решает такие вопросы за тех, кто сомневается. Ты ведь сомневаешься? – тихо сказала я, подняв лицо к небу. – Что–то в форте?… Кто–то, кого ты… любишь?…

– Нет!

Неожиданный вскрик заставил меня вздрогнуть. Коэни вспыхнул и отвел глаза.

– Нет? Тогда… – я начинала беспокоиться. И мягко, очень мягко повторила: – Что случилось?…

– Фарра Морровер… Не надо, не заставляйте меня. Фарра Тисса…

– Фарра Тисса?… – прошептала я, не веря своим ушам. – Чувства?! Она что, к тебе приставала?!!

Коэни мучительно краснел, не в состоянии сказать хоть слово. Наконец он прошептал:

– Я попытался объяснить фарре, что я не… но, к несчастью, был не очень убедителен.

– Я отверну голову этой чертовой шлюхе! – рявкнула я, слишком шокированная, чтобы помнить, с кем говорю. – Это же надо было додуматься…

– Я боялся, что вы так и скажете, – несчастным голосом отозвался Коэни. – Пожалуйста, не надо с ней ничего делать. Она не причинила мне никакого вреда. Честно.

– Помилуй меня Звезда, – простонала я, закатывая глаза. – И ты ее еще защищаешь.

Мальчик не ответил, зарывшись лицом в скрещенные на колене руки. Несколько минут прошли в молчании, во время которого я переваривала тот факт, что некая фарра Тисса, в придачу к клинической склонности к потаскушеству, если и не страдает педофилией, то очень близко к этому подошла. Коэни – красивый мальчик, выглядящий даже младше своих лет, привлекательный для девчонок вроде Атки или чуть постарше, но не для взрослой же женщины, старшей его вдвое, а то и втрое.

– Ладно, я обещаю тебе ограничиться устным обсуждением проблемы с этой… фаррой, – сказала я наконец и повернулась к нему. – Если ты, в свою очередь, кое–что мне пообещаешь. Никогда не скрывать своих проблем от меня. Как бы невежливо это не было. Согласен?

Сквозь встрепанные белокурые волосы все еще розовели щеки, глаза грустно смотрели на меня. Ему действительно было жаль, что из–за него у кого–то будут неприятности, если этот кто–то не причинил ему явного вреда.

– Хорошо. Как скажете, фарра…

– Спасибо, – я тепло улыбнулась. – Мне так будет гораздо легче. И спокойней.

На душе действительно стало спокойно. Коэни держал слово и был по–настоящему честен. Гораздо более честен, чем я.

Я начинаю думать, что только поэтому он большую часть своей жизни проводит за стенами форта – живя среди нас, нельзя остаться верным тем принципам, которые он для себя создал. Таково общество и мы. Такова жизнь.

Отшельник медленно встал, отряхивая штаны и аккуратно расправляя накидку. Потрепал между ушами вскочившего вслед за ним оборотня и крепко ухватил за один рог:

– Мы еще погуляем с Быстрым. А вы идите – вас ищут в форте.

– Зачем? – недоуменно спросила я.

– Не знаю, – Коэни пожал плечами. И вдруг уголок его губ резко пошел вверх. – Но судя по тому, что ищут вас старший мастер и доктор, дело личного характера.

Я выругалась про себя и резко встала.

Тайл меня убьет. И будет прав.

Очевидно, это отразилось на моем лице, поскольку Коэни, не дожидаясь просьбы, обхватил меня за талию и попросил подпрыгнуть. Я поджала ноги и опустила их уже на пол темной мастерской. Маг прощально кивнул и растворился в дымке обратной телепортации.

– Я тебя убью, – философски отреагировал сидящий на верстаке Тайл, на что я с полным правом ответила:

– Я так и подумала.

– А серьезно? – подошедший сзади Ремо с Качеем на руках вопросительно приподнял брови. – У Отшельника что–то стряслось или подвезти попросила?

– Или – или, – я начала стягивать куртку. – Надеюсь, мы собрались не обсуждать мою работу?

– Я тоже тебя люблю, – вздохнул Ремо. – А ты берешь работу даже в постель.

– Неправда, с жалобным листом она не спит, я видел, – хмыкнул Тайл, с шумом вытаскивая из–под верстака коробку с самодельными маленькими ночниками. – И с Мертвяком тоже.

Я швырнула в него курткой.

– Ого, у нас сегодня в программе стриптиз? – восхитился ремен, вешая куртку на гвоздь.

– Только если мужской, – отрезала я, запустив руку в коробку. – А это еще откуда? Школу ограбил?

– Атка грабила. Результаты лабораторной работы их класса по практической электронике. Подарила любимому дяде на день рожденья.

– Хорош подарочек. Нет, в самом деле.

Я принялась извлекать результаты детского труда из коробки. Декоративно–оформительские работы неожиданно легли на мои плечи, поскольку парни стихийно принялись стаскивать в «банкетный угол» ящики, призванные изображать стол и стулья.

Недолго думая, я расставила круглые шарики на подставках на верстаке, угловых полках с инструментом, на полу вокруг ящиков.

Выдающийся день хотелось обставить выдающимся образом. Строго говоря, выдающимся он был только для трех разумных существ на этой планете, а один мой знакомый начальник полицейского управления на замечательной во всех отношениях Солярике до сих пор в этот день кроет меня изощреннейшим высокохудожественным матом. Аристократическое воспитание сего достойного сына почтенного рода в шестьдесят восьмом колене в этот день выдает только марка и дороговизна пойла, поглощаемого оным в собственном кабинете.

Я, беспутная дочь, уведшая у фарра начальника двух отличных сотрудников и смывшаяся с ними сама, довольствовалась гораздо менее дорогостоящими напитками. «Сотрудники» – и того меньше, если случалось отмечать без меня.

И если о том, что, появившись в Развалинах, я приволокла на буксире судмедэксперта, комендант еще знал (благо на тот момент врача в форте не было вообще никакого), то о том, что в комплекте к нему шел полицейский следователь, я даже не заикалась – Тайл реагировал на такие вещи весьма нервно. Что там такое было, заставившее ремена уволиться с перспективной должности и почти сбежать бесам на рога, переквалифицировавшись в техника, я не выяснила до сих пор, но в работе полицейского масса подводных камней, а Тайл никогда не обладал особо сговорчивым характером.

Что до Ремо, смены места работы он почти не заметил. Зато заметила его дочь.

Звезда, бывает же такая любовь. До гроба, хотя это и абсолютно не смешно. Меня, например, никто никогда так не любил и навряд ли полюбит – чтобы больше двадцати лет фактически носить траур по жене и за все эти двадцать лет не взглянуть заинтересованно ни на одно женское лицо, кроме того, что смотрит со старых голографий.

Бывает же…

А, ладно. И я любила. И меня любили – взять хотя бы того же Латбера, который все слагал под моими окнами баллады, пока сержант не впечатал его дурной башкой в стену казармы.

Я откинулась назад, облокотившись на обогреватель, и склонила голову набок, оценивая декоративный эффект от светильников. Обогреватель неожиданно ушел из–под локтя, а Ремо сдержанно хмыкнул.

Я оглянулась и наткнулась взглядом на тайлов тыл, плотно обтянутый рабочими штанами. Тыл снова пришел в движение, и недовольный голос из–под верстака заключил:

– Только я, как галантный кавалер, решаю не заставлять даму таскать бутылки, как меня сразу же начинают лапать. Ты бы хоть подождала, пока вылезу, Морровер, а то под верстаком неудобно как–то…

– Нормальные герои всегда идут в обход, – брякнула я, но руку отдернула.

– Ну вот, только я решил, что меня хоть кто–то любит… – Тайл задом выбрался из–под верстака, таща за собой коробку со съестным и звякающими бутылками. – Я же не отказываюсь, я только предлагаю найти более удобное место, если тебе не терпится. Без этого вот, – протянул он, тыкая пальцем в хмыкающего брата. Я взрыкнула и в отместку шлепнула его по заду. Недолюбили его, поганца…

– Я знал, что вы всегда очень занимательно развлекаетесь, фарра Морровер. И что многие слухи о вас имеют под собой почву. Но чтобы такие… – вкрадчивый мужской голос заставил меня замереть с поднятой рукой, Ремо – подавиться смешком. Тайл попросту уронил ящик и начал медленно подниматься с колен, пристально и крайне недобро глядя на подкравшегося сзади счетовода.

Назревал скандал.

– А я вообще люблю невысоких мужчин, – небрежно парировала я и саркастически приподняла одну бровь: – Вы правда не знали?

– Пожалуй, нет, – Бес спокойно мерил взглядом ремена, недвусмысленно сжимавшего кулаки. – У вас оригинальные предпочтения.

Я стремительно поднялась на ноги, с трудом втиснувшись между Тайлом и счетоводом. Обворожительно улыбнулась:

– Неужели?

– Я бы сказал, да, – он посмотрел на меня исподлобья, чуть сморщив лоб. – Я учту это на будущее.

– Не волнуйтесь за свою нравственность – я торжественно обещаю к вам не приставать, – еще одна обворожительная улыбка, в ответ на которую Бес несколько скуксился – мой намек на рост вполне достиг своей цели.

– Предпочитаете блондинов?

– Нет, мужчин постарше.

Удовольствие от моего компрометирующего положения увяло на корню – Бес неожиданно стал хмур и серьезен. Бросил:

– Зайдите ко мне в кабинет, когда освободитесь. Объяснитесь по некоторым вопросам.

– Отчего же не сейчас? – вежливо осведомилась я. – Я вся в вашем распоряжении.

– Навряд ли. Я полагаю, вы отключили переговорник?

Я пожала плечами.

– В таком случае, я не ошибся, предположив, что от учений вас не освобождали. По крайней мере, мне так показалось полчаса назад, когда я видел вашего сержанта в крайне дурном расположении духа. Поэтому в мое распоряжение вы поступите не раньше утра, – счетовод смерил меня нарочито безразличным взглядом. – Счастливо оставаться, фарры.

Он резко развернулся и исчез в дверях, оставив меня в совершеннейшем нокауте.

– Ублюдок! – рыкнул наконец опомнившийся Тайл.

– Гребаный переговорник! – взвыла я на ходу, бросаясь к лестнице, ведущей наверх.

Сержант меня распнет. С особой жестокостью.

До отрядной я долетела в рекордные сроки, утешаясь только тем, что все–таки уела Этого Гада, хотя и несколько сомнительным образом. То, что Бес младше Тайла лет на двадцать пять – факт. Правда, то, что ремены живут по четыреста–пятьсот лет против наших натянутых медициной трехсот пятидесяти и соответственно медленнее взрослеют – факт гораздо более весомый.