Текст книги "Эхо войны."

Автор книги: Ольга Шумилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– По поводу Колониста?… – я встревожено посмотрела на него. – В таком случае, скажите сразу, что мне нужно говорить, и…

– Нет, – перебил он. – И, учитывая ваш уже вполне адекватный внешний вид, этот вопрос вообще всплыть не должен. Но наш черный друг все еще нам аукается… Помните, что по официальной версии он лежит в коме в изолированном боксе. Он об этом предупрежден, – счетовод посмотрел на меня и внезапно улыбнулся. – Но волноваться вам не стоит. Думаю, Этан именно это хотел вам сказать. Пойдемте, – он развернулся и направился в библиотеку.

У сэбэшника был профессионально–невыразительное лицо и цепкий взгляд. Этот взгляд впился в меня, едва я показалась в дверях, и не отпускал до конца разговора.

Невнятно представившись, он начал задавать вопросы, так же, как стреляет «мать» – коротко, быстро и зло. Вопросы ходили по кругу, почти в точности повторяли допрос двухмесячной давности и не оставляли времени подумать, рассчитанные исключительно на запутывание собеседника.

Другое дело, что умение быстро реагировать и правдоподобно лгать – моя профессия. Думаю, этим фактом сэбэшник был неприятно удивлен.

Впрочем, меня не оставляло ощущение, что вопросы здесь выполняли одну роль – отвлечения внимания. Он, без всяких сомнений, знал больше, чем я. И был псионом.

Псионом, который весь разговор пытался что–то во мне разглядеть. Что–то, чего не находил, хотя был уверен, что это «что–то» там быть должно. Возможно, я слишком слаба, чтобы прочитать это в его сознании, но читать по лицу и голосу, и видеть то, что не увидят в них остальные – тоже моя профессия.

Это и значило – «волноваться вам не стоит»?…

Спустя полтора часа, так ничего от меня и не добившись, он откланялся. Я искренне надеялась, что у Беса хватит совести и здравомыслия проследить, чтобы ушлый сэбэшник не имел возможности изъять тело парня под каким–нибудь официальным предлогом. Или подчистить хвосты – уже неофициально, но навсегда.

В казарму я шла со смешанными чувствами, главным из которых было ощущение, что меня пытаются втянуть в какое–то дерьмо.

– Тетя! Тетя Орие! Да постойте вы, подождите меня!… – Атка несется по коридору растрепанным, стремительным и безоблачно–счастливым вихрем, перепрыгивая через груды строительного мусора. Хоть кому–то хорошо в этом бардаке.

– Что, моя хорошая?

– Римс приехал! Нет, вы представляете?! – она наконец догнала меня, вцепилась в рукав куртки от избытка чувств: – Что мне делать, а? Скажите, ну пожалуйста–а–а!!!

– О Звезда моя!… – я остановилась посреди коридора, совершенно сбитая с толку. – Атка, ради всех богов, прекрати меня трясти. И скажи толком, чего ты от меня хочешь?

– Ну… – она смущенно отпустила мой рукав и покраснела. – Он, наверное, забыл меня совсем… Это же город. Там девчонок много… Ну, вы понимаете, – от волнения она снова начала теребить рукав. – А вы… Вы ведь знаете, как сделать, чтобы мужчина…парень… ну, обратил внимание…

– Откуда такие выводы? – я недоуменно посмотрела на девочку. – С каких это пор я стала специалистом такого рода?

– Но как же!… – Атка изумленно посмотрела на меня из–под встрепанной челки и бесхитростно выдала: – У вас же столько… – она едва не сказала «мужчин», но в последний момент исправилась: – Поклонников. И дядя, и этот, как его… Латбер. А еще говорят, что комендант со счетоводом из–за вас поругались. Сильно.

Я впала в ступор. Только спросила слабым голосом:

– Где, говоришь, такое… говорят? Про последних двоих?…

– Да везде, – отмахнулась Атка. – Так что мне делать, чтобы наверняка, а?

– О боги мои, – я провела рукой по лбу. – Давай–ка мы займемся этим всем чуть позже. Приходи вечером в казарму, хорошо?… И, кстати, почему Римса так внезапно отправили назад? За примерное поведение?

– Ну вы скажете! Там у них эпидемия какая–то… Или еще что–то… Ну, его тетка и отправила обратно.

– Эпидемия?… – знакомое слово неприятно резануло слух. – Где он сейчас? У отца?

– Нет, наверное. Может, в мастерской? – Атка пожала плечами и убежала, вся в предвкушении вечернего разговора.

Вечером не было никакого разговора. И Римса я тоже не успела найти. Спустя полчаса из динамиков прогремело печально знакомое:

– Внимание! Общий сбор силовых войск!

Кажется, война все–таки постучала и в нашу дверь.

В отрядной было не протолкнуться – сослуживцы возбужденно сновали по крошечной клетушке, переговариваясь и размахивая руками. Отдавив несколько хвостов, я пробилась к сержанту и закричала, перекрикивая стоящий гам:

– Нас перебрасывают на фронт?!

Возвышаясь над всем этим хаосом, как последний оплот спокойствия, сержант, тем не менее, не делал ни малейших попыток навести порядок. Только посмотрел на меня:

– Похоже, наверху считают, что это не наше дело.

Слабо тренькнул переговорник. Сержант вскинул руку к уху и отошел.

Если у него такой звонок, не удивительно, что до него невозможно дозвониться.

– Заткнулись все! – громовым раскатом прокатилось по отрядной – сержант возник так же внезапно, как и исчез. Отрядная замерла на полувздохе, ожидая продолжения. – Нас перебрасывают в город, фарры. Полчаса на решение личных вопросов, – сержант бросил косой взгляд на таймер и рыкнул: – Опоздавших закопаю в городском сортире после месяца штрафных работ. Все, пошли вон.

Отрядная опустела меньше, чем за минуту. Я рванулась было вместе со всеми, заколебавшись только у самого порога.

– Полчаса на решение личных вопросов, Морровер, – с нажимом напомнил сержант. Махнул рукой: – Иди уже, потом поговорим. А то, того гляди, разорвешься.

Я торопливо кивнула и побежала – по подземной галерее, срезая углы и сбивая прохожих. Скатилась по лестнице, распахнула дверь в мастерскую:

– Тайл! Та–а–айл!

– Отпустили? – он стоял у верстака, перебирая сваленные грудой безделушки. У меня упало сердце.

– Уезжаешь все–таки?

– Да.

– Комендант тебя не отпустит. Смены нет.

– Отпустит. Уже отпустил, – Тайл посмотрел мне в глаза: – Он же у нас тоже не любит ящериц. Или… Избавляется от соперника?

– Спаси меня Звезда! Уже и ты слышал эту чушь! – я передернула плечами и начала мерить шагами площадку у верстака. Тайл следил за мной глазами:

– Мне это не показалось такой уж чушью.

– Да что за бред, Тайл! Ну на самом деле? – я бросила на него раздраженный взгляд.

– Бред? Говоришь, это – бред? А теперь сама подумай – сколько времени ты провела у него с тех пор, как приехала? Он не разговаривал с тобой месяцами, а после того, как началась вся эта свистопляска, ты не вылезаешь из его кабинета! Мало того, что он ходит к тебе в казарму, и об этом чешет языками весь отряд, так еще и ты ходишь к нему домой – а вот это с удовольствием пережевывает весь форт! – он говорил все громче и громче, последнюю фразу почти прокричав.

– Форт с удовольствием пережевывает четыре десятка идиотских сплетен, помимо этой! Какого дьявола, Тайл! – я начинала заводиться. – Можно подумать, ты не знаешь, зачем мы летали на Корку, и кто нас туда отправил! И после этого ты спрашиваешь, о чем я могу говорить с комендантом!

– Так скажи мне, что говорила с ним об этом чертовом Колонисте, и больше ни о чем! Скажи, что так и есть! – он смотрел мне в лицо, и в его глазах плескалась злость. Руки сжимали край верстака, трещал под пальцами пластик. – Скажи, что не из–за него у тебя так внезапно все зажило?! И так внезапно исчез он сам?! – Тайл отвернулся. Сжались конвульсивно руки, по столешнице зазмеилась трещина. Он заговорил снова, глухо и почти безнадежно: – Значит, он все–таки говорит с богами?… И просил… за тебя? И если это все – бред, тогда – почему?!

– Да ты что – ревнуешь?!…

– Я просто хочу открыть тебе глаза, потому что для этой скотины нет вообще ничего святого! Он тебя использует и выкинет на помойку!

– Неужели ты думаешь, что я не разберусь с этим сама, даже окажись этот бред правдой хоть наполовину?! Мне не двадцать лет, в конце–то концов!

– А вот мне сейчас кажется именно так!

– Когда кажется, знаешь что надо делать?!

– Ну и что?!

– Молиться! – рявкнула я и вышла из мастерской, хлопнув дверью. Не попрощавшись, так и не сказав того, ради чего пришла, зло впечатывая подошвы ботинок в пол, я бежала по коридору второго этажа – к тому единственному, к кому еще успевала забежать за эти полчаса.

Я пронеслась по приемной, и, едва постучав, ввалилась в кабинет счетовода.

– Фарра Морровер?… – он удивленно приподнял брови, но от комментариев воздержался. – Вы что, бежали от самых отрядных? Или все же с СБ все прошло не так гладко, как…

– Все в порядке, – я мотнула головой, отметая эту тему. Потерла виски, вспоминая, что же, разбери всех Бездна, собиралась сказать…

– Фарра, вы меня пугаете. Я, конечно, не отношусь к числу ваших ближайших друзей, но, по–моему, смотреть на меня, как на очередную жертву вашего пистолета – уже слишком.

– Что?… А, извините. Вы здесь ни при чем.

– Даже не буду спрашивать, с кем вы умудрились поругаться – надеюсь только, что не с моим братом, иначе нас всех ждет более чем веселая жизнь, – Бэйсеррон выразительно пошевелил ушами.

Я качнула головой:

– Нет, не с вашим. Но веселая жизнь нас ждет и без этого.

– Я в курсе, – он скрестил руки на груди и почти обиженно проговорил: – Вы сманили из форта главного мастера. У вас вообще есть совесть?

– Я сманила? О боги! – я закатила глаза. – Он ушел сам. И ваш брат, к слову, его отпустил без малейшего сопротивления. И если ему хочется во время войны разбазаривать специалистов – это исключительно его проблемы.

– Боюсь, это по большей части мои проблемы, – он покачал головой. – И вы об этом знаете.

– Вы ведь не бросите его?… – я внимательно смотрела на этого мужчину, с рано поседевшими волосами и глазами слишком серьезными для молодого лица. – Он сейчас совсем расклеился. Помощи от меня он не примет… Поэтому не оставляйте его.

– Конечно, нет, – он улыбнулся, неожиданно мягко и печально. – Может, мы и не родные братья по крови, но разве это имеет значение?… Он не хочет тащить меня за собой на дно, только как же он выплывет, один?… У тех, кого Звезда тянет в небеса, всегда проблемы с тем, чтобы прочно стать на землю обеими ногами. Куда уж таким ходить по жизни в одиночку, верно, фарра?

Я улыбнулась.

– А вы ведь любите его гораздо сильнее, чем он того заслуживает. Но раз любите… Запомните, что еще большие бывают проблемы у тех из них, кто пытается в эти небеса не смотреть. Он искалечит себе душу, если будет продолжать в том же духе.

– Вы не правы, фарра, заслуживает. Он хороший человек, вы просто не сошлись характерами. Но я запомню. Вы ведь ради этого и пришли?… Почему, если не секрет?

– Я ухожу на войну. С войн не всегда возвращаются, фарр. Просто… Считайте, что мне будет обидно, если вся та каторга, которую прошел мой отряд, окажется зря просто оттого, что кого–то не оказалось рядом с ним.

– Хорошо. Я буду считать именно так, – он посмотрел на меня и улыбнулся: – Может, дадите еще какое–нибудь божественное напутствие?

– Труп, – я вдруг вспомнила, что хотела сказать Тайлу. – У Ремо появилась идея, но он хотел ее проверить. Мне не нравится вся эта история, как–то это все не вовремя… Не бросайте это дело на самотек, иначе мы дождемся в один прекрасный момент грандиозного сюрприза.

– Как скажете.

– Выполняете все желания, как у умирающей? – я хмыкнула. – Больше оптимизма, фарр. Я еще вернусь и проверю, в каком состоянии здешние души. Даже если придется делать это в виде призрака.

– Во плоти вы мне нравитесь больше. Но, фарра, вы рискуете опоздать…

– Откуда вы… – я машинально глянула на таймер и с ужасом рванулась к двери, прощально кивая на ходу. Я не рисковала опоздать, я опаздывала катастрофически.

Переговорник завопил на полпути в отрядную. Я рванулась вперед, пробежав остаток дороги за рекордное для всех мыслимых соревнований время.

К моему изумлению, по отрядной бродило хорошо если две трети солдат, да и пришла я даже на несколько минут раньше крайнего срока.

Переговорник продолжал верещать.

Я посмотрела на сержанта. Естественно, он и не думал мне звонить.

– Да? – я нажала кнопку приема и отошла за шкафчик.

– Орие? Какого дьявола у вас там происходит?! – рявкнул раздраженный мужской голос. – Тебя направляют куда–нибудь?

– …

Сказать, что у меня отнялся язык – значило не сказать ничего. От шока у меня напрочь пропал голос.

– Орие! Ты меня слышишь или нет?

– Извините, я сейчас не могу говорить, – пробормотала я, не совсем соображая, что делаю, и отключилась.

Прозвучал свисток. Сержант, стоя на скамейке посреди отрядной, злорадно смотрел на таймер.

– Ну что, фарры, время вышло, – обманчиво сонный взгляд бесцветных глаз отметил каждую макушку, пересчитал и сопоставил со списком за несколько секунд. – Неужели все настолько не желают на штрафные работы, что явились вовремя?… Сейчас мы исправим этот прискорбный факт. Готовность номер один, фарры. Время пошло!

Сослуживцы автоматически рванулись к шкафчикам. Полетели на пол форменные куртки, рубашки, брюки… Те два месяца, что я сначала валялась в карантине, а потом – бродила по полярным пустыням и болотам, проявляя сноровку паралитика, они тренировались как проклятые. И разницу я сейчас ощущала более чем четко.

Пальцы привычно пробегали по сенсорным кольцам, застежкам, кобурам и ножнам. Привычно, машинально, но недостаточно быстро. То, что на настоящей войне, в числе прочего, может стоить жизни.

– Морровер, кто звонил? – протянула Тикки, протирая лицевой щиток шлема рукавом. – У тебя глаза до сих пор квадратные.

– Муж, – я закинула «мать» за спину и сдернула шлем с полки. – Всего лишь муж.

Глава восемнадцатая

Отношения между жрецами разных божеств отличаются большей сложностью, чем взаимодействия глюонных частиц.

Дмитрий Казаков

Бесконечную колонну матово–черных войск не провожали, да и не принято было провожать. В форте оставалось меньше четверти гарнизона. По военным временам казалось – много, для места, до которого никогда не докатится линия фронта. В форте оставался врач, который все–таки провожал нас. И, хотя на его лице слишком явно читался укор, с которым я не могла согласиться до конца, я сочла это добрым знаком.

Сейчас подо мной вздрагивала палуба старого грузового дайра, и с обеих сторон сжимали плечи сослуживцев – тот, кто руководил переделкой дайра, забыл уточнить габариты силовиков в тяжелой броне.

Впрочем… Я бросила короткий взгляд на сержанта. Поговорить нам так и не удалось, но я многое бы отдала, чтобы выяснить, почему понадобилась переброска войск в полной боевой выкладке, хотя до мест боевых действий – не меньше недели лета на межзвездном корабле.

Рой больше не звонил. Наверное, не смог пробиться сквозь помехи – у гражданских аппаратов слабая сеть покрытия, тем более – в воздухе. Но вот где он, если звонит мне по планетарной связи?… Эта мысль почти пугала.

Меня вообще многое пугало в последнее время. Могильник на Корке. Беспокойный труп. Живой, похожий на мертвого. Молчание Корпуса. Молчание Академии. Спецслужбы. Война. Тайл. Комендант. Я сама.

Но что делал на планете мой муж?… До меня доходили слухи о его последнем повышении, и сейчас Деррин – последнее место, где он мог оказаться.

– Выгружаемся! – внезапно прозвучало над самой головой. Я подняла глаза: сержант был уже на ногах, и во всю недюжинную мощь своих легких командовал высадкой. Вот и город…

В форте царило безмятежное лето. В городе царила война.

Мы шли, чеканя шаг, по улице, черной от гари, и понимали, что были не первой и не последней колонной, проходящей тот же путь.

У правой стороны дороги горел огромный промышленный склад. Суетились рабочие, оседали на опущенные лицевые щитки хлопья пепла, стлался по земле ядовитый черный дым. Мы шли с закрытыми лицами, в строгом боевом построении, но все же не могли удержаться – и оглядывались. На горящий склад, на пожарный расчет, на солдат в форме внутренних войск.

Они были повсюду – серо–зеленый камуфляж наводнил провинциальный город. На их фоне мы смотрелись мрачной чернильной кляксой на древесном листе. Но мы улетали, а они оставались – стоять с винтовками наперевес у каждого муниципального здания, бродить по улицам, тщетно пытаясь слиться с жидкой, почти несуществующей толпой – или создавать ее самим; чеканя шаг, сопровождать тех, у кого хватало на это статуса, и – ждать, ждать в почти материально разлившемся по городу напряжении.

Мы шли по обочине одной из главных дорог города, на которой почти не было видно ни дайров, ни гравилетов. Мы шли мимо жилых домов и магазинов, окна которых были закрыты бронированными ставнями, способными выдержать не то что камень – разрывной снаряд. Это был город, в котором жили простые обыватели – но навстречу нам, в космопорт, шли только такие же матово–черные колонны.

Город не просто ждал войну – она уже пришла сюда, пришла давно и надолго.

Городская военная база находилась в десяти кварталах от аэропорта – слишком близко, чтобы посылать машину, но вполне достаточно, чтобы продемонстрировать обстановку в городе всем, кто хотел это знать.

Комендантский час.

В общей казарме, где нам выделили угол, чтобы свалить походные рюкзаки с вещами в ожидании распределения, толклось еще четыре подразделения из четырех разных фортов. Шептались, что город сделали перевалочным пунктом для всего материка.

Неудивительно, что на улицах не продохнуть от военных, и эпидемия вспыхнула именно сейчас.

О ней я вспомнила случайно, и только потому, что о ней тоже шептались. Странная это была эпидемия, от которой горели дома. Говорили, что поджигали их сами зараженные, внезапно сходившие с ума.

Я пропускала разговоры мимо ушей, хотя теперь и поняла, почему по улицам мы ходили в полной выкладке и закрытых шлемах – ничем, кроме мозговой инфекции, это быть не могло.

– Форт Иней! – прогремело из динамиков. – Командирам отрядов немедленно явиться в штаб!

Сержант вскочил с рюкзака, на котором сидел, и быстро зашагал к выходу вместе с офицерами, которым (формально) не являлся.

Маэст, с некоторых пор по привычке отиравшийся рядом, задумчиво прогудел:

– С кем вообще воюем, парни?

– На фронте узнаешь, – Артей сидел на полу, прислонившись к рюкзаку спиной, и жевал зубочистку. – Там мы все–е–е узнаем. И с кем, и как, и почему.

Ждать было откровенно тоскливо, поэтому дискуссия потекла живо и образно. Приход сержанта оборвал ее на стадии откровенного увядания, когда ругать действующий политический режим надоело самой закоренелой оппозиции.

Я никогда не видела у него такого растерянного лица. Те, кто знал сержанта больше года, попросту испугались.

В двадцати парах глаз застыл один и тот же вопрос.

– Сержант, так это с вами мы теперь в одной лодке с дерьмом? – резкий голос поинтересовался совсем другим, и весь отряд в упор уставился на подошедшего мужчину. Молодой офицер–северянин с нашивками Карелла, ближайшего к Северному морю форта. Штабной.

– Да, фарр майор.

– Тогда переводите отряд в четвертую казарму – половину отдали в наше распоряжение. И приходите после в офицерский блок. Если хотим поскорее отсюда убраться, нужна тщательная координация действий.

– Да, фарр, – сержант коротко кивнул, не утруждаясь салютом. Штабной сделал того меньше – резко развернулся и вышел, только хлопнула по спине длинная, ниже лопаток, коса.

Солдаты загалдели.

– Цыц, – сержант медленно опустился на свой рюкзак. – Цыц. Дайте подумать.

В углу казармы повисла тяжелая, нетерпеливая тишина. Сержант жевал стебелек лицинии – нашей, с полей форта, непонятно как попавшей за лямку рюкзака. Мы ждали.

– Ну вот что, – наконец начал он, привычно щурясь. – Нас с вами, фарры, а точнее, все Развалины, мобилизовывали последней волной. Так что отправка войск закончится уже через неделю. Возможно, из города отзовут даже часть внутренних войск. А возможно, и все. Так что очень скоро все эти молодчики погрузятся на звездолеты и отчалят по направлению к Бездне, в отличие от нас с вами. И взвода из Карелла под временным начальством фарра, которого вы уже имели счастье наблюдать, – голос сержанта истекал ядом. Очевидно, это «временное начальство» распространяется не только на безымянный взвод, но и на него самого. – А теперь самое занимательное, фарры. Мы остаемся в городе до тех пор, пока… Морровер, не смотри на меня такими жалостливыми глазами, ты не угадала. К Корпусу нас не приставляют, тем более, что его здесь нет. Нас сделали всего лишь чумной бригадой.

На секунду стало тихо. Но всего лишь на секунду.

– Что за …?!

– А ну цыц, кому я сказал! – рявкнул сержант. – Слушать сюда всем! – он обвел наши дышащие праведным возмущением лица тяжелым взглядом и нахмурился. – Что эпидемия здесь ходит, слышали все?… Слышали, благо, болтают на каждом перекрестке. Так вот это, фарры, еще не все. На окраине видели бешеных зверей, стаями. Сумасшедшие местные не только дома поджигать горазды – они этих зверей и собирают. Собирают, а потом идут в жилые кварталы… Ясна суть?

– Они что, все были псионами, если смогли управлять животными? – я приподняла брови.

– Не были. Есть, – сержант посмотрел на свои руки. – Их приказано брать живыми и доставлять в ставку представительства Центра. У внутренних войск слишком большие потери. На открытые места они не выходят, перемещаются быстро и хаотично – снять снотворным с воздуха пока получилось только одного. А тут мы с вами подвернулись, все из себя такие элитные… И этот… фарр майор, – процедил он сквозь зубы. – Все ясно? Тогда в четвертую казарму шагом марш! И язык за зубами держать!

– Есть! – двадцать рук взметнулось в салюте. Мы похватали рюкзаки и походным построением, машинально печатая шаг, двинулись вслед за сержантом.

Территория городской базы была большой, куда больше, чем представлялось в нашей деревне. Четвертая казарма оказалась в дальнем закоулке двора, настолько отдаленном и извилистом, что добирались до него не меньше десяти минут.

На ходу я все–таки успела переброситься с сержантом парой слов. И вовремя – молча махнув рукой на условно «наши» койки, он исчез по направлению к офицерскому блоку. В тот день я ложилась спать последней, но так больше и не увидела его.

«… – Центр? Ему–то какое до этого дело?

– Ну, разработка вакцин и все такое…

– Не будет Центр такой ерундой заниматься, тем более, у них там военные действия в разгаре.

– Морровер, Морровер… Не по чину ты такая умная, как бы тебя за это… Может, и сами они чего напортачили в своих лабораториях, а теперь справиться не могут. Служи и не спрашивай. Не касается это солдата. И офицера тоже.»

Совет принял ее. Странно, странно и волшебно стоять в главном зале замка, перед теми, о ком в детстве слышала от матери в сказках, а позже – в легендах и сплетнях на городском рынке. Великие маги со всего материка и она, оборванная посланница, вся ценность которой в грузе, что она привезла.

Тогда дрожали руки и голос, сейчас – сердце пело песню крови. Ей поверили. Ей дали отряд, который сейчас она ведет за собой по следу убийцы. Нет, нет, по следу свитка, ценнее которого не может быть глупая месть.

В отряде есть два мага и воины из стражи замка. Они загонят его. Ведь не может быть, что он, раненый, в метель, ушел далеко? Не может, верно?…

Наутро в казарме они были оба – сержант и майор. Спорили у самого порога – неужели не наговорились за ночь?…

Со своей койки я не различала слов, а больше, похоже, различать было некому – отряд спал, до побудки еще два часа. Мне же снова снился этот дурацкий сон о бесконечной погоне, о котором я никак не могла понять, то ли он каждый раз снится мне заново, то ли, чем не шутят боги, действительно продолжается каждый раз.

Все служители Звезды – немного сновидцы, ведь боги являются нам только во снах. Но чем нельзя меня назвать – так это предсказателем. Ни разу не видела вещего сна, да и не может быть предсказанием эта бытовая картинка в средневековых тонах. Тогда – что? Аллегория? Если и так, не понимаю ее. Освети знание, Первая из Звезды. Потому как дочь твоя разучилась понимать хоть что–то в этой жизни.

А Рой так и не перезвонил. Все как всегда – взбаламутил, растревожил с таким трудом успокоившееся сердце, и исчез. И убить не может, и жить толком не дает.

– Подъем! Минутная готовность! – вдруг проревело над головой. Эхо еще металось под гулкими казарменными потолками, а ставшие за годы безусловными рефлексы уже вышвырнули солдат из коек, скользнули вмести с ними в форму и сами застегнули пряжки и ремни, не подключая к процессу сознание.

Сама я осознала, что делаю, только закидывая за спину «мать». По широко раскрытым, бездумным глазам еще десятка сослуживцев было ясно, что те еще спят.

По команде «бегом» мы выстроились снаружи. Только там я увидела наконец пресловутый взвод из Карелла. И не только я. За зеркальными лицевыми щитками не видно неприязненно скошенных в сторону чужаков глаз – даже в свете мощных фонарей, до ненаступившего рассвета заливающих светом голый плац. Не видно ехидных ухмылок, как и не слышно тихих перешептываний по внутренней связи при виде штабного с косой.

Он мерил чеканными шагами плац перед стоящей навытяжку шеренгой, мерил нас нетерпеливым, откровенно небрежным взглядом. Он вообще привык измерять все и вся, судя по всему.

Первый раз вижу, чтобы все мы, вроде бы профессионалы, так невзлюбили офицера, который даже не дал толком к этому повода. Я невзлюбила его, пожалуй, даже больше и быстрее, чем прочие. Не знаю, почему.

– На западной окраине видели зараженных, – безымянный майор дождался, когда подойдет сержант. Заговорил размеренным тоном, таким же бесцветным, как его странные белесые глаза. – Животных собрать, судя по всему, они еще не успели. Примитивная операция, подойдет в качестве тренировки, – он достал из кармана мини–проектор и утопил в корпус кнопку. Над его рукой возникла голография – худощавый мужчина средних лет в коричневом костюме и чем–то похожий на него юноша. Судя по всему, еще здоровые. – Их вы должны задержать, пока болезнь не вошла в следующую стадию. Задержать мягко, без применения оружия. Повторяю, стрелять только в самом крайнем случае. И не на поражение, – в ровном голосе появились угрожающие нотки. – Вы делитесь на два отряда, под моим командованием и командованием сержанта. Подробные инструкции на месте.

Делил солдат сержант: майор, не зная ни нас, ни приставленный к нему взвод, махнул на это рукой, бурно переговариваясь в это время с кем–то по рации.

– Гляди во все глаза, Морровер, – шепнул сержант, и с гадкой ухмылкой определил меня в самый непопулярный сегодня отряд. Впрочем, был бы выбор – пошла бы туда сама, и именно за этим. Я верила инстинктам, своим – тем более.

Мы грузились в машины с полным неверием в собственного командира. И это страшно.

Через полчаса грузовые гравилеты подлетали к заводским окраинам, за которыми начинались трущобы. Здесь обитали городские отбросы – в прямом и переносном смысле этого слова.

Солдаты высыпали из гравилетов и рассредоточились на исходные позиции. В наушнике послышался все тот же бесцветный голос, проговаривающий координаты и траекторию движения цели, секундой позже – распределяющий солдат для перехвата. Краем глаза я видела его источник: скользила по затянутой в грязно–бурый камуфляж спине серебристая коса штабного. Нас, чужаков, он предпочел держать перед глазами.

И зачем он пошел на операцию вместе с силовиками, а не остался у экранов в гравилете, вопрос не праздный.

Я бросила взгляд на пристегнутый к предплечью навигатор – на нем появилась мигающая точка цели. Операция началась. Мы бежали по узким переулкам, сжимая кольцо, сначала – открыто, распугивая редких гражданских, ближе к объекту – короткими перебежками, чтобы не спугнуть.

Точка на экране навигатора застыла, за все это время не сдвинувшись ни на волос. Подбегая к площадке у полуразрушенных ангаров, я была почти уверена, что не увижу там никого. Но увидела. Стоящего посреди площадки, одного и без заметного оружия.

Под прикрытием штабеля пустых контейнеров я опустилась на колено, выдергивая из кобуры парализатор. В эфире раздавались голоса – солдаты один за другим докладывали о визуальном обнаружении цели. Я покосилась на навигатор – мерцающие зеленым точки стянулись вокруг неподвижной синей в петлю, и добавила свой голос к общему хору.

Эфир затих – ждали команды на захват, а услышали резкий вскрик координирующего оператора:

– Звери! Северо–восток, готовьтесь, у вас семь минут!

– Захват цели, немедленно! – два голоса почти слились в один, и мы бросились вперед.

Парализатор коварен и неверен больше, чем продажная девка – малая дальность, большая погрешность при стрельбе, а хуже того – частичный иммунитет к параличу может развить в себе любой псион. Мы шли в бой с парализаторами – против чего?…

Северо–восток. Наш сектор. Я бросила бесполезный ствол обратно в кобуру и дернула из–за спины приклад «матери», разворачиваясь на ходу – я слышала тяжелое дыхание даже сквозь шлем – дыхание тех, что находятся еще где–то там, за ангарами. Наверное, только после Корки могло появиться это чувство невидимой лавины, всей тяжестью летящей на тебя.

– Что вы делаете, солдат?! – одергивает штабной. В бесцветных глазах плещется злость.

– Животные! Идут, – я выбросила руку вперед, туда, откуда на меня давила невидимая лавина.

– Вы что, не слышали оператора?! Шесть минут! Исполнять приказ!

Я оглянулась: объект держали втроем, четвертый вкалывал снотворное. Мужчина уже не сопротивлялся. Да и сопротивлялся ли он вообще?…

– У нас нет шести минут, на экранах обманка, – я услышала собственный голос, неестественно ровный, уже давая залп по щели между ангарами.

И лавина хлынула, уже не надеясь застать нас врасплох.

Закричал подмятый первой волной солдат, взорвался приказами эфир, загрохотали ботинки солдат, которые бегом, на руках уносили захваченный объект, застрекотали «матери» тех, кто их прикрывал, заревели звери, бросаясь под пули.

Через минуту стало ясно, отчего несли потери внутренние войска и отчего понесли бы их мы сами, будь дело в узком переулке, или, того хуже – в подвальных переходах под домами.

Животные не чувствовали боли, не имели инстинкта самосохранения, и, пока могли идти – тянулись к глоткам врагов. Мараи, степные антилопы, одним ударом копыта дробящие головы в кашу, подняв на рога, могли покалечить даже силовика в полной броне. А их собственную броню брали только разрывные пули. Шенай и стихо – хищники, которых держали на фермах и на окраине города для охраны. Их было больше, много больше мараев, и, набрасываясь стаей, они валили солдат на землю, выбивая оружие. Мараи вставали на дыбы, молотя копытами по упавшим.

Нас спасала только тяжелая броня. Броня и площадь, на которой хватало места для маневра.