Текст книги "Эхо войны."

Автор книги: Ольга Шумилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Рутта посмотрела на меня, закатила глаза и, выругавшись напоследок, отключилась. Взялась за считыватель, близоруко прищурилась:

– Увольняется кто? – считыватель, небрежно отпихнутый, поехал к краю стола. – А ты что при параде? В город едешь? Слушай, можешь мне кое–что при…

– Рутта, я увольняюсь, я, – перебила я ее. – Оформи.

– Зачем?! – вырвалось у секретарши. – С ума сошла, что ли? Комендант же не подпишет!

– О, комендант как раз подпишет, можешь мне поверить.

– Он тебя уволил?! – Рутта с горящими глазами подалась вперед, и недоумевающе выпалила: – Но почему?!

– Слушай, ты меня удивляешь. Неужели мало его ко мне страстной любви? – я насмешливо приподняла бровь.

– За это не увольняют. За это на работу не берут, – Рутта философски взмахнула ухом. – Нет, серьезно. Что стряслось? И где он вообще собирается искать другого ватара в военный форт?… В деревенском храме? Не понимаю.

– И не нужно. Есть вещи, не поддающиеся логике. Так что ты все же оформи, и желательно, – я посмотрела на таймер, – минут за двадцать. Иначе меня обещали спустить с главной башни.

Рутта изумленно вскинула брови:

– Даже так?

– А ты думала, – я широко ей улыбнулась и подмигнула. – Мертвяк, как оказалось, очень темпераментный мужик!

– И вы готовы сообщить эту новость всем и каждому, не так ли, фарра? – от холода этой фразы можно было бы покрыться инеем, а от нажима последних слов – смяться в лепешку.

И то, и другое фарр комендант, полагаю, проделал бы со мной с удовольствием, но ни в холодильник, ни под пресс я не собиралась. Тем более, что уже сорок минут была свободна, как птица. От того, чтобы считать его начальником – в том числе.

Я обернулась, посмотрела прямо в его неживые глаза, что делала очень, очень редко. Раскрыла рот для ядовитого ответа. И – закрыла.

Я никогда не смогу дать точный ответ: а смогла ли бы я так – сознательно пойти на каторгу ради даже не спасения своего маленького мира, а просто попытки к тому. И если так, хотя бы уважения он достоин. Не переломлюсь.

– Извините, фарр комендант. Это было недопустимо с моей стороны.

Кажется, он тоже понял, что извинилась я слишком искренне. Наклонился и едва слышно, так, чтобы не слышала Рутта, процедил:

– Я не нуждаюсь в вашей жалости и ваших молитвах. Забирайте документы и убирайтесь.

– Я бы с радостью, – доверительно прошептала я, – Но они еще не оформлены.

– Так оформляйте, – рявкнул он во весь голос, заставив Рутту подпрыгнуть вместе со стулом.

– С–сейчас, – пролепетала она и суетливо потянулась к заявлению. Комендант круто развернулся и вышел так же внезапно, как и появился.

– Так что там, говоришь, у вас вышло? – пальцы секретарши забегали по сенсорной панели.

– «У нас» не вышло ничего.

– А почему у него ссадина на скуле и губа рассечена?… А, «не вышло» это ты в этом смысле? Он к тебе приставал, что ли? А ты по морде дала?

– Рутта! – я шокировано посмотрела на нее. – Ты что?!

– А что? – девушка ответила непонимающим взглядом. – Он что, не мужик, что ли?

– По–моему, так думаешь только ты. Ну и, может быть, парочка–другая практиканток, которые его никогда не видели.

– Именно потому, что я его вижу слишком часто, могу тебе определенно сказать то же самое. Правда, насчет ориентации хвост на отсечение дать не могу – Бес у него торчит все время, но в целом…

– О боги, Рутта, по–моему, ты чем–то заразилась от Тиссы. Пойду–ка я отсюда, а ты документы оформляй.

Я оставила в приемной рюкзак и «байку», а сама направилась в подвальные камеры за своим ящичком.

Если я оставляю здесь живых друзей, это двойной повод не расставаться с мертвыми.

Нет, на самом деле я не владела втайне магией Земли, как думала добрая половина форта, глядя на мое коллекционирование. Я просто собирала камни и записывала на них свою жизнь.

Кусочками, такими же маленькими, как крошечные осколки горных пород. Это я умела. Камни, с их выверено–геометричной до последнего атома природой, очень хорошо подходят для того, чтобы хранить воспоминания. Деревья – они тоже это могут, но деревья умирают, рано или поздно, а камни не умирают никогда.

В тяжелом прямоугольном ящичке было два отделения – за прошлое и за будущее. В настоящем жила я сама и для него места не нашлось.

Стоя по колено в сене, я ежилась от тюремного сквозняка и обеими руками держала ящик за резные бока. И – не удержалась, откинула крышку.

В будущем моем были зеленые волноцветы с западного склона Призрачных гор, темно–синий, почти черный необработанный слайтит с далекой Либры, россыпь колких самоцветов с бритвенно–острыми краями, за которыми я летала на другой континент… стайка камней–бабочек, которые нашел Отшельник.

За верхним отделением следовало нижнее. Там лежало много камней со многих планет – не полгалактики, но были и в моей жизни командировки. Был там даже «усик» с обшивки «Полюса» – головной базы родной конторы. Это так, на память. Все равно он стальной.

Еще там были сто восемь лет жизни, и, в общем–то, жизни неплохой в достаточной степени. Был там и муж – в достаточной степени бывший – и в такой же степени бывшие сослуживцы. Некоторых из них уже нельзя назвать живыми, так что да – призраки там были тоже.

Настоящее… В настоящем нас – меня и ящик – ждут новые камни. Не на этом континенте. Быть может, даже не на этой планете.

И это, к сожалению, очень конкретное настоящее.

– Фарра Орие, – внезапно раздалось за спиной. – Вы уезжаете…

– Да, – я аккуратно сложила отделения и закрыла крышку. Щелкнул замочек. – Да, Коэни, я уезжаю.

– В этом нет необходимости. Разве вы сами не видите?

– Разве? – я обернулась и неожиданно для самой себя улыбнулась. Искренне. – Знаешь, на кого ты похож? На мышовка, у которого шерсть стала дыбом.

– Фарра, ну какая разница, на кого я похож! – встрепанный Коэни, чуть не плача, стукнул кулаком по каменной стене. – Это все из–за меня. Вы–то здесь причем?

– О–о, я здесь очень даже причем, – я хулигански заиграла бровями. – Попытка покушения на Очень Важную Особу, чуть не окончившаяся полнейшим успехом!

– Фарра, ну я же серьезно! А вы мне про коменданта…

– Мальчик мой, только считанные служащие форта знают, что меня вообще уволили. Откуда ты знаешь, за что?

– Да не за это вас уволили, как будто не знаете… Это я виноват! Ну зачем, зачем… – он рухнул на кучу сена и обхватил колени руками, уткнувшись в них лицом. Я опустилась рядом.

– Коэни, зачем ты утром приходил к счетоводу?

Он не отвечал, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону.

– Коэни…

– Я сказал, что на Ледяной Корке лежит колонист первого поколения. Один.

Пауза.

Я медленно, очень медленно проговорила:

– Повтори, пожалуйста, еще раз. По слогам.

– Колонист. Первого поколения, – повторил он, хмурясь. – И он действительно там лежит, если скальников не обманули глаза.

– Коэни–и–и… – выдохнула я, шокировано опустив уши.

– Вот именно, – грустно заключил он.

Кредиты. Очень, очень много – моря и океаны кредитов заплескались перед моими глазами. Первые колонисты и их мифические утраченные знания мало интересовали простых обывателей, но Корона в них верила. И отваливала фантастические, сказочные суммы удачливым следопытам, наткнувшиеся на правильные корабли.

И. Вот. Такое. Здесь.

Может быть.

…

…

Я закрыла глаза.

Мысленно сверилась с книгой Мира. Все–таки я служу Звезде. А еще – Корпусу. И – себе. Я Звезде служу, а не…

Нет. Не…

Я пишу и стираю строчки в собственном сознании, снова и снова, а правильные слова приходят не больше, чем десять минут назад.

Я служу Звезде и Миру. Маленькому и очень конкретному Миру.

Я сверилась с Миром.

И быстро – чтобы не успеть опомниться и подумать – побежала наверх. Поступать как должно, полагаю.

Обереги меня, Звезда…

Он смотрел на меня почти с недоумением, я на него – тоже. Без линз у Этана Торрили оказались красные, как у альбиноса, глаза.

Через секунду он опомнился и процедил:

– К прочим недостатком ваши боги наградили вас еще и беспримерной наглостью?… Ваш час истекает, – рука, сжимающая световое перо, вздрагивала от плохо сдерживаемой ярости. – Подите вон!

– Боюсь, я сильнее вас. И спустить меня с лестницы вы не сможете при всем желании, – я скрестила руки на груди и с непроницаемым лицом повернулась к окну. Хуже всего, что я в полной мере сознаю, что, где и как делаю, и каковы будут последствия для меня лично.

И это, к сожалению, моя работа.

– По–вашему, я буду делать это руками? – он сузил глаза и рявкнул: – Вон, я сказал!!

– Естественно, вы правы. И естественно, я никуда не пойду, – я все так же смотрела в окно. Пух лицинии забился в выемки рамы, и она казалась присыпанной снегом.

– Вы пришли, чтобы отравлять мне жизнь? Проповедовать? Стоять столбом? – ядовито бросил он, отшвыривая перо и вставая.

– Ну почему же столбом? – я вздохнула, наблюдая, как комендант обходит стол, явно собираясь исполнить свою угрозу. – Я пришла вас жалеть.

– Делать – что? – раздельно спросил он, замерев рядом с поднятой рукой. Через мгновение эта рука вцепилась мне в плечо и толкнула в сторону двери. – Я знал, что рано или поздно вы закончите сумасшедшим домом. Советую туда и направиться.

Угроза в его голосе была явной и не допускала иных трактовок.

Я внимательно посмотрела на него. Сощурилась:

– Назовите мне проблему, которую не может решить крупная сумма на счету.

Пауза.

– Что? – тихо выдохнул он, явно не веря своим ушам. – Вы предлагаете мне взятку?…

Пауза.

– У вас… диагностичный ход мыслей, но вынуждена огорчить. Я не миллионерша.

– Тогда какого дьявола вам нужно?! – взорвался комендант. Кажется, ход моих мыслей отразился у меня на лице, потому что он схватил меня за локти, развернул лицом к себе и как следует тряхнул: – Убирайтесь отсюда! У–би–рай–тесь!

Я смотрела ему в лицо, беспомощно приподняв брови.

– Вас собираются посадить за взятки, – наконец произнесла я. – О, моя Звезда…

Вцепившиеся в мои руки пальцы разжались. На его лице на миг промелькнуло беспомощное выражение. Да, от меня крайне трудно избавиться, если я того не хочу. А я не хочу.

– Вы сумасшедшая! – рявкнул Мертвяк, нервно хлеща хвостом по ногам. – И если эти ваши домыслы выйдут за пределы этой комнаты, я…

– Я больше не работаю у вас, фарр, – с удивившим меня саму оттенком сожаления перебила я. – И, боюсь, вы абсолютно ничего не сможете со мной сделать. Я… не слишком нуждаюсь в официальной работе – Корпус платит мне жалованье. В крайнем случае я могу вернуться домой и безбедно прожить остаток жизни на Солярике, не занимаясь вообще ничем – как вам, возможно, известно, моя семья для этого достаточно зажиточна. Поэтому, боюсь… я не пойду на сделки с совестью.

Я ожидала взрыва.

Чего я не ожидала – что он скрестит руки на груди, поднимет на меня усталый взгляд и почти безнадежно спросит:

– Чего вы хотите?…

Видимо, глубина ямы, в которой он находился, много больше, чем мне казалось. Много, много больше.

Я опустила веки, потерла переносицу. И посмотрела ему в глаза.

В очень усталые глаза с тщательно загнанной вглубь тоской.

– Фарр… Объясните мне – только понятными и простыми словами, чтобы я поняла… Почему вы допускаете, что служитель Звезды может вас шантажировать? Это, строго говоря, вообще против морали.

– А кто же трактует мораль, если не вы? В любую удобную для вас сторону, – его губы скривились. – Хорошо. Говорите, чего вы хотите, и покончим с этим.

– Хорошо. Я хочу, – встав на цыпочки, я приблизила свое лицо к его и отчеканила: – Сказать, что вы дурак!

Он не реагировал, все так же глядя на меня.

Ладно.

– Знаете, я открою вам огромный секрет. Я тоже люблю этот форт. И хочу, чтобы он стоял на этой земле еще тысячу лет, пусть и без меня. Я даже готова чем–нибудь пожертвовать, чтобы так и было. Например, своим психическим здоровьем, потому что разговора с вами, дражайший фарр, оно не выдержит.

Молчание. И ни тени улыбки на лице. Он отвернулся и безучастно смотрит в окно, скрестив руки на груди.

Не верит? Не слушает? Ничего, мне–то терять нечего. А Развалинам – им определенно есть что терять.

– И поэтому мне непонятны вы, готовый пожертвовать ради этого гораздо большим… Жизнью, например? Я посещала каторжные рудники – похороны в этих заведениях гораздо более частое явление, чем освобождение.

– Вы утешаете, как всегда, профессионально, – бесстрастно произнес комендант, не поворачивая головы. – Пролейте бальзам на мою душу, скажите, что вы там сидели, а не отпускали грехи.

– Увы, я была в охране инспекторов, – я помолчала, но все же спросила: – Сколько вам могут дать?

– А сколько вам хотелось бы отмерить в наказание за мои грехи? – он повернулся ко мне, меряя невыразительным взглядом. – С вашей точки зрения, я заслужил не меньше чем пожизненное заключение.

– За что, по–вашему?

– За пренебрежение к вере. Разве мало? – его тон отдавал злым сарказмом.

– Вера бывает разная, – я небрежно пожала плечами и присела на край стола. – И, как ни банально это звучит, от того, верим мы или нет, боги никуда не денутся. От отсутствия веры плохо не им, а нам. Им – открою вам еще один большой секрет – все равно, цитируют смертные книгу Мира или предаются злостному атеизму. Или…

– Избавьте меня наконец от ваших проповедей! – внезапно рявкнул Торрили. – Я полагал, вашего увольнения хватит, чтобы этого избежать.

Как же мало нужно, чтобы выудить коменданта из крайне неприятных волн. Но…

– Вы не дослушали. И, к тому же, заговорили на эту тему сами, – безжалостно припечатала я. – Я просто хотела донести до вашего сознания тот простой факт, что за пренебрежение к вере вы не заслуживаете никакого наказания. На каторгу я бы вас отправила исключительно за дурной характер и дурной же глаз. Вы, кстати, в курсе, почему от вас прячут маленьких детей и молоко?…

Комендант внимательно посмотрел на меня, очевидно, пытаясь понять, зачем я валяю дурака, потому как при всех своих недостатках умом обделен не был. Наконец он сухо поинтересовался:

– Морровер, вы что, считаете, что теперь вам море по колено?

– Вы потрясающе верно ухватили самую суть. У вас есть другие предположения?

– Да. Я вызову охрану.

А я–то надеялась, что слишком его разозлю, и он не вспомнит о таком варианте. Ну что ж…

– Не надо, – совершенно серьезно попросила я. – Я отниму еще каких–нибудь пять минут вашего времени. А вот сплетни о нас будут ходить еще не один месяц.

– Не будут. Не будет никаких «месяцев», – жестко отрезал Торрили.

– Все… Так плохо?

– Это не ваше дело, – он наконец обрел почву под ногами и замкнулся. Снова. Мы снова вернулись туда же… Только время не стоит на месте, в отличие от нас.

– Нет, это мое дело. И мое тоже. Я слишком уважаю вас за то, что вы делали – или пытались делать, дабы эти месяцы были, чтобы отхлестать вас по щекам, как мальчишку… Хотя мне этого хочется как никогда в жизни. Скажите мне, в конце концов, разве проблемы форта нельзя решить деньгами?! – я подошла к нему вплотную и рычала, максимально доходчиво излагая свою точку зрения. Навряд ли я стала бы это делать, не будь так ограничена во времени до вызова охраны – рискованнее этого приемов в моем арсенале не было.

– С помощью денег даже вас можно поставить на службу мракобесам, – Торрили поднял руку к переговорнику, недвусмысленно намекая на конец разговора. Я мысленно попросила у Огня убедительности и удачи. Побольше.

И одним молниеносным движением выдернула переговорник из–за уха коменданта.

– Вы соображаете, что делаете? Отдайте сейчас же!

– Отдам. Обязательно. Но чуть позже, – я зажала переговорник в кулаке: – Мне дорого это место больше, чем какое–либо еще, больше, чем то, где я родилась! Я не прожила в нем всю жизнь, но, знаете, еще сегодня мне действительно хотелось это сделать. Это мой мир, и я не дам вам профукать его последний шанс остаться таким, каким он был десятки лет, даже если для этого мне придется действительно надавать вам оплеух! В нескольких днях пути отсюда лежит шанс на огромное состояние, а вы не хотите даже попробовать! Дурак! – я сощурилась и прошипела: – Или – трус?!

– Да что вы вообще понимаете?! – заорал взбешенный комендант, рванувшись ко мне. Рука почти поднялась для удара, глаза с откровенной ненавистью сверлили из–под растрепавшихся волос.

– Все я понимаю! – орала я в ответ, сжимая кулаки. – Что ты трус!!!

– Сучка!!!

– Урод!!!

– Ах ты… – он рыкнул и схватил меня за руку, выворачивая ее за спину. Я не осталась в долгу и с размаху ударила его по щеке, в последний момент усилием воли разжав кулак.

Звук пощечины эхом отразился от мелко дрожавшего от ора оконного стекла, хлесткий и слишком громкий.

Мир замер.

На щеке коменданта пламенело большое, в пол–лица, ярко–красное пятно.

Тишина была хрупкой, почти стеклянной.

– Иногда бывает полезно посмотреть в глаза своим демонам, – мне хотелось услышать чей–нибудь голос посреди этой тишины. Даже всего лишь свой собственный. – Для разнообразия я вытащила на свет ваших – навряд ли это сделает еще кто–нибудь. Вы боитесь, только и всего. Боитесь неудачи, если корабль окажется пустышкой. За разочарованием следует отчаяние, и его иногда по–настоящему тяжело выдержать. Все оно достанется вам, и… И стоит ли эта земля отчаяния, если уже стоила свободы, решать только… вам.

Я повернулась и тихо вышла, оставляя за спиной такую хрупкую, почти стеклянную, тишину.

Глава восьмая

– Проблемы, сэр? – спросил референт.

– Где вас носит? – взревел шеф.

Роберт Асприн

Рут ждала почти под дверью, глядя на меня огромными испуганными глазами.

– Готовы документы? – я подошла к столу, сунула под мышку свой ящик, брошенный впопыхах. Подобрала вещи. Обернулась, вопросительно посмотрев на секретаршу. – Рутта, ты меня слышала?

– Орие… Что там было? – прошептала она, пропустив вопрос мимо ушей. – Вы так орали…

Орали… А что мне было делать?… Не ждать же, пока он вспомнит про охрану.

– Всего–то минуту… – я поморщилась и устало добавила: – Не вздумай кому–нибудь об этом сказать. Достаточно того, что меня уволили, потому что я напоминаю коменданту о не самых лучших мгновениях его жизни. Не хватало еще, чтобы по той же причине уволили и тебя.

– Да, – Рутта слабо улыбнулась, – ты заноза.

– Верно, дочь моя, это входит в мои должностные обязанности… – я распихала по карманам заверенные документы и кивнула: – Ну все, бывай. Дадут боги, еще увидимся.

– Лучше бы ты осталась. Я буду скучать.

– Не сентиментальничай, Рутта, – я вздохнула, расправила плечи и направилась на выход. – Незаменимых у нас нет. Найдется кто–нибудь и мне на замену.

Страшно подумать, что будет, когда она увидит Мертвяка и его щеку. Как минимум ему припишут пылкую страсть к своему главному предмету раздражения – это ведь так романтично! Пусть, пусть… Моя маленькая месть за то, чего мне делать не хотелось – уходить, оставляя за собой всякое отсутствие надежды. Пусть это и жестоко.

Кстати, о надежде.

Я завернула за угол, открыла уже мелькавшую сегодня перед глазами дверь. Уронила Тиссе на стол свой ящик, в гостевое кресло – рюкзак и «байку», и, не останавливаясь, шагнула в проем следующей двери, провожаемая недоуменным:

– Эй, куда?…

Хозяин кабинета был на месте – он стоял возле открытого окна и смотрел вниз, заложив руки за спину. Я аккуратно закрыла за собой дверь и подошла к столу. Бэйсеррон обернулся, приподнял одну бровь в деланном удивлении и бесстрастно поинтересовался:

– Ну как, уговорили?

– Нет, – хладнокровно отрезала я.

– Как – нет? – в его голосе мелькнула растерянность.

– А почему вы были так уверены, что да? Я похожа на Смерть, вбивающую в неразумные головы истинные знания, или Жизнь, озаряющую души уверенностью в свои силы?

– Вы похожи на достаточно квалифицированного специалиста.

– Из–за вас меня уволили, так что вам стоит придумать что–нибудь получше «квалифицированного специалиста».

– Так значит… вы догадались?

– Между нами, от переживаний вы потеряли тонкость интриги, – я сердито посмотрела на него. – Я не настолько тупа, чтобы не понять, кто мог намекнуть Коэни на положение дел, даже если он об этом не сказал. И не сообразить, что меня позвали в овраг затем, чтобы я услышала именно то, что услышала, не смог бы только полный идиот. Вы ведь для этого попались Атке на глаза?

– Возможно, вы и правы, – медленно проговорил Бес и поднял на меня серьезный взгляд: – Но вы ведь все равно пошли?…

– Пошла. И вы прекрасно знаете, почему.

– Знаю. Безрассудство – не воспользоваться таким шансом, не правда ли?… – он неопределенно взмахнул ушами и закрыл окно. – Наверное, я должен извиниться. На всю эту историю с увольнением я не рассчитывал. Боюсь, Этан… слишком вас недолюбливает.

– Мягко сказано. И вы еще рассчитывали, что я смогу что–нибудь сделать? – саркастически усмехнулась я.

Бэйсеррон слегка поморщился и бросил на меня недовольный взгляд:

– Вы были, образно выражаясь, моей последней надеждой. Или, точнее, предпоследней.

– Предпоследней?

– У меня всегда остаюсь я сам, – угрюмо пояснил он. – И, боюсь, это единственное, что мне осталось.

– Это правда, что вы братья?

– А, вы все–таки это расслышали, – Бес пожал плечами. – В некотором роде. Впрочем, к делу это не относиться.

– Между прочим, я заслужила компенсацию за моральный ущерб.

– И эта женщина наставляет нас в добродетели… Было так плохо?

– По крайней мере, стекла звенели. И мне чуть было не вывихнули плечо.

– Даже так? – брови Бэйсеррона поползли вверх. – Поймите меня правильно, я верю, что вы способны довести его до белого каления, но что вы сделали, если он поднял на вас руку?

– То есть, вы считаете, что во вменяемом состоянии он на это не способен? – уточнила я. – Хочу вас огорчить, весь период нашего знакомства «поднять на меня руку» он пытается постоянно.

– Фарра, вы когда–нибудь слышали, чтобы аристократическое воспитание позволяло бить женщину?

– Очевидно, я недостаточно на нее похожа, – отрезала я. – К слову, говорят, будто вы таскали Тиссу за косы – не далее, как на прошлой неделе. Как это согласуется с аристократическим воспитанием?

– Это от безысходности – кому знать, как не вам, что такое Тисса. К тому же я говорил не про свое воспитание, если помните.

– Значит, вы все–таки не братья?

Пауза. Счетовод сверкнул глазами:

– Фарра, вы – заноза. Вам говорили?

– Буквально пятнадцать минут назад. Не отвлекайтесь, фарр.

– Вы ведь не уйдете просто так? – Бэйсеррон внимательно посмотрел на меня.

– Нет. Я жажду крови.

– Как хотите. Тем более, что это действительно ничем не примечательная история. Брат я ему не родной, а двоюродный по матери. Удовлетворены?

– Нет. Если все так просто, почему об этом никто не знает?

– Фарра, ну какое вам до этого дело? – возмутился счетовод.

– Считайте это местью. А вообще, как последовательница Смерти, я стремлюсь к знаниям. Хотите, натравлю ее и на вас?

– Знаете, теперь я понимаю брата, – Бес вздохнул и раздраженно дернул ухом. – Не знает об этом никто главным образом потому, что моя матушка умудрилась прижить меня неизвестно от кого и подкинула сестре, а сама на данный момент обитает в психиатрической клинике. Надеюсь только, что вашей совести хватит не трепать об этом примечательном факте моей биографии на каждом углу.

– Обо мне всякое говорят, но, насколько я знаю, о том, что я нарушаю тайну исповеди – нет. Хотя, строго говоря, вы это заслужили. Все мои неприятности последних дней происходят исключительно с вашим участием – от увольнения до возникновения вот этой премилой вещицы, – я ткнула пальцем в изрядно облинявший под действием мази, но все еще хорошо видный синяк. Не заметив следов раскаяния, я сухо поинтересовалась: – Так что вы собираетесь делать? Развалины ведь пойдут с молотка? Или отойдут короне?

– Милая моя, может, мне выдать вам заодно с ответами на ваши весьма неуместные вопросы личные дела всех сотрудников и номера всех счетов форта?

– А они у вас есть?

– Не смешно, – Бэйсеррон раздраженно хлопнул приоткрывшейся от ветра рамой. – Все эти неприятные дела касаются исключительно руководства форта, и мой вам совет – не лезьте в них, если не хотите утопить нас еще глубже. И утонуть сами. Знаю, знаю, – махнул он рукой на мои попытки вставить слово. – Вы работаете в Корпусе и уже не работаете здесь. Но, поверьте мне, это мало кого заинтересует. Тот факт, что ни я, ни комендант уже не можем сделать вам ни одной существенной пакости в ответ на ваши выходки, не значит, что этого не сможет сделать кто–нибудь другой, – он опустился на стул, сложил пальцы домиком и поднял на меня глаза. – Это не угроза, просто примите к сведению.

– Чудесно. Теперь я понимаю, что кое–кого следует забрать с собой.

– Сказать Рутте готовить документы на увольнение и вашего кавалера с братом?… Огромное спасибо, фарра, в такое время вы оставляете форт без врача и старшего мастера.

– Если все так пойдет и дальше, они ему очень скоро не понадобятся, – индифферентно заметила я, поворачиваясь к двери. – Всего хорошего, фарр. Возникнет желание пообщаться со Звездой, обращайтесь в город. Там есть пара храмов.

– А вы?

– А я буду там же – или где–то поблизости. Хочу наблюдать извержение вулкана из первых рядов, – я остановилась в дверях, обернулась: – И, фарр, откуда у вас этот нездоровый интерес к моей личной жизни? Похоже, вам действительно нужно в храм.

И, не дожидаясь ответа, вышла.

Снова подхватила ящик, рюкзак и «байку», закинула лямки на плечо и вышла в коридор, столкнувшись в дверях с Зимой.

Завидев меня, парень попятился, злобно зашипел, прижал уши, и, демонстративно развернувшись, пошел обратно. Я посмотрела на часы и хмыкнула: до конца смены действительно оставался еще час.

Кстати, о часе.

Коменданту сейчас явно не до меня, поэтому можно не слишком спешить.

– Фарра!

Я обернулась. Навстречу мне по коридору шла вездесущая Атка, задумчиво выдергивая из косички соломины.

– Там вам… то есть к вам что–то пришло. Из связной просили передать. А фигова контора – это Корпус, да? – бесхитростно вопросил ребенок.

Я развела руками и бодро зашагала к связной башне. «Фигова контора» в кой–то веки не зажала ответ. Поразительно. И главное – на редкость вовремя.

Мое неверие вполне оправдалось при взгляде на означенный документ, или, точнее, писульку. Скушав код доступа, файл открыл моему взгляду полторы страницы текста, треть из которых занимала шапка. Ни имени, ни фамилии, никаких личных данных, кроме голографии. Звезда моя, да он что – матерый рецидивист или особо опасный для Короны политический преступник, что его данные зашифрованы в такой степени?…

Я внимательно вгляделась в голографию.

Совсем мальчишка, ровесник Зимы. Наверное, поступил в Академию сразу после школы. Южанин, самый обыкновенный, черноволосый и желтоглазый, с золотистой смуглой кожей. Если не считать его теперешнего цвета и худобы, лицо то же, хотя теперь, естественно, и выглядит взрослее… Но неужели настолько?…

Я нахмурилась и поискала в тексте дату поступления на Калирийские Шахты.

…Двадцать два года. Двадцать два года назад.

Мой взгляд по инерции заскользил до конца страницы, пока не наткнулся на дату выбытия. Девятилетней давности.

Я лихорадочно пробежала глазами текст. «Переведен в спецраспределитель Центра». И все. Ни причины, ни источника запроса. И уж тем более это – не освобождение.

Я прокрутила документ до конца. Да, никаких отчетов из Центра, никаких следов действительного перевода в другую колонию. ГДЕ он был девять лет, если сбежал (пусть меня пристрелят, если это не так) из этого «где» только несколько месяцев назад? Даже если допустить, что и в этом он соврал, то в любом случае на свободе парень не больше года. За более долгий срок он уже успел бы где–нибудь осесть и более–менее устроить свою жизнь, либо затерявшись в большом городе, либо добравшись до какого–нибудь дремучего захолустья.

Что, собственно, он и сделал…

Засекреченные документы, уходящие в воду концы… Я наконец посмотрела на строку приговора, надеясь найти ответ хотя бы в ней, и нашла только нелепость. Естественно, пожизненный. А вот за что… Я ругнулась сквозь зубы.

В результате халатности одного из студентов, подрабатывавших лаборантами в испытательной биологической лаборатории Академии, случилась утечка опасного вируса, проредившего трущобы Солярики так, как это не смогла сделать ни одна полицейская облава.

Я еще помнила заголовки в новостных лентах тех лет и выражения отца по этому поводу. Чего не помнила – так это того, что в тот вечер в лаборатории оставались два лаборанта – и один из них был девушкой.

И пусть я никогда больше не услышу голоса богини, если эту пробирку упустил ты, Лаппо.

Я спустилась на первый этаж, вышла во двор. Ничто не карается в цивилизованном мире так, как благородство.

Горизонт за замковыми стенами уже наливался оранжевым, и я всерьез задумалась, как попаду в город. Вывод напрашивался неутешительный: надо брать дайр у Тайла. А это означало не самый приятный разговор и массу осложнений.

Просидев во дворе на скамейке около часа, перебрав в уме все возможные (кроме ограбления) варианты и не дождавшись никакого внятного волеизъявления небес по этому поводу, я встала и неторопливо побрела в подвал.

В тюрьме было свежо, темно и сухо. Я открыла дверь любимой камеры и сгрузила вещи у входа.

На душе было муторно, и сознание того, что ничего не получилось, никоим образом не прибавляло душевного равновесия. Сколько бы объективный разум не утверждал, что в таких условиях добиться чего–либо было бы чудом.

Я проснулась резко, как от толчка. Знакомый голос негромко позвал из коридора:

– Орие…

– Что? – отозвалась я, резко садясь на куче сена.

– Ну вот, здесь она. Зря вы беспокоились, фарр.

Сверкнул в дверях желтым глазом фонарь. Я отвела взгляд, чтобы не слепило глаза.

– Тикки, кто там еще?

– Это и была ваша месть, фарра – заставить меня обегать все окрестности?

– О Боги, это вы, Бэйсеррон, – простонала я, съезжая с кучи сена на пол. – Я полагала, только комендант будет против, если я здесь переночую. Но раз это такая проблема…

– Да, это проблема, – сердито отрезал счетовод, заходя в камеру. Тикки дипломатично испарилась. – Я чуть не поехал искать вас в город – думал, вы уже там.

– Подождите… Что–то я вас не понимаю. И, думаю, это не от солдатской тупости, – я потрясла головой, вытряхивая из волос соломинки. – Зачем вы вообще меня искали?

– Всего лишь хотел сообщить, что вам все–таки это удалось. Не знаю, как, но час назад он дал свое согласие.

– Поздравляю, – вяло отозвалась я, мельком глянув на таймер. Три часа ночи, разгар второй ночной вахты. Потрясающе. – Я безумно рада, что вы приложили бальзам к моей раненой профессиональной гордости, но, провались все в Бездну, зачем? И, кстати… – я вторично посмотрела на таймер, а на языке вертелся ядовитый вопрос о том, что же делали вместе комендант и счетовод в два часа ночи, особенно если учесть домыслы Рутты на эту тему.