Текст книги "Эхо войны."

Автор книги: Ольга Шумилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Глава двадцать третья

Несколько эльфов сузили глаза, один шмыгнул носом. По человеческим меркам это означало, что на полководца обрушился вал гневных воплей.

Дмитрий Казаков

– Там, смотри. Нет, правее!…

Лай оторвался от цифрового бинокля:

– Морровер, по–моему, ты со своими больными мозгами как минимум месяц в постели не долежала. Где – правее? Нет там ничего!

– Да вон же, я и отсюда вижу! – я выдернула бинокль у парня из пальцев. – Дай сюда, раззява слепая!

Я сдвинула прибор ночного видения на затылок и приложилась к биноклю. Третий периметр выглядел все так же: две с половиной полуразрушенные стены и россыпь каменных глыб на месте еще полутора. Но сам воздух над ними будто отливал зеленым перламутром, а по земле прокатывались потоки зеленых искр, хорошо различимых в темноте. Барьер.

Из–за стенного зубца высунулся сержант со своим биноклем:

– Ты знаешь, Морровер, я вообще–то тоже ни хрена не вижу.

– Зато я вижу, – донеслось снизу. Оракул безмятежно рассматривал тихо шелестящие степными злаками поля, опасно высунувшись из бойницы.

– Но явно не то, что я… – сунув бинокль Лаю, я спрыгнула вниз, к майору. Поднятый по тревоге форт лихорадочно готовился к обороне, надеясь только на Лидру. А передовой разведывательный отряд, один из десятка – на меня, больную и с явными галлюцинациями.

– Смотрите, – северянин вытянул уцелевшую руку, указывая на большую дыру с неровными краями, уходящую под землю у внешнего основания стены. – Куда это ведет?

– По–моему, ответвление туннеля ко взлетной. Форт стоит на холме, так что она под землей, как и ангар с мастерскими, выходит на южный склон… А что?

Не отвечая, он схватился за переговорник. А я внезапно увидела, как ожила, заклубилась чернотой земля, а изломанная тень сложилась в угловатую фигуру. Блеснуло тусклой зеленью в белесом лунном свете крыло, длинное рыло на мгновение задралось вверх – к зубцам стен второго периметра, за которыми стояли мы, и нырнуло обратно в дыру.

Началось.

Северянин орал в переговорник, чтобы перекрыли проходы от взлетной. Первый раз я видела, чтобы он скрежетал зубами от злости – в ответ на приказ оставаться на месте и вести наблюдение. Да, майор, не все вам в начальниках ходить…

– Ждите. Четыре минуты, – прозвучал за спиной неожиданно спокойный голос.

Я вытащила «мать», сняла предохранитель и высунулась из бойницы по пояс.

– Как далеко вы видите?…

– По–разному, – он неслышной тенью стоял у меня за спиной, тревожно вглядываясь в темноту. – И далеко не всегда то, что нужно.

Они взвились в воздух одновременно, куда раньше обещанных четырех минут. Закрыли половину неба огромным, сотенным косяком. Затявкали «матери», выпуская распадающиеся жидким огнем заряды.

– Уходим! – цепкая рука схватила за плечо, выдернула из бойницы. Северянин сорвал с пояса разрывной снаряд и швырнул в темноту, безупречно точно попав в черный провал лаза. Сверху упали несколько световых – у самой стены.

Глухо и утробно грохнуло, взметнулся фонтан земли и дробленого камня, и неровная дыра обвалилась. Мы бросились вниз, скатываясь по крутым лестницам, надеясь успеть до того, как твари опомнятся. Тяжело дыша в спину сержанта, я думала о том, что успела увидеть прежде, чем вдоль стены прошлась очередь тихих хлопков и двор потонул в слепящих вспышках: на стене третьего периметра стоял мужчина в темной одежде, и смотрел на нас.

Я все–таки не убила его.

Дьявол!

Четырех световых снарядов нам хватило, чтобы добежать до башни и захлопнуть за собой бронированную, как и все внешние в форте, дверь. Дверь вздрогнула и пошла мелкими вмятинами, но держалась.

– Сойдет! К мастерской двигайте, там сейчас такая каша… – сержант отнял руку от переговорника и побежал к лестнице. Загрохотали где–то над головой автоматические охранные установки, посаженные на крыше каждой башни, заходил ходуном каменный пол.

Я развернулась и, перекинув «мать» через руку, побежала следом за сержантом, окунаясь в рев огня и грохот очередей.

Палить начинали уже у основания башни, на первом подземном этаже – вдоль стен, а то и поперек дороги валялись редкие обугленные туши. Я пристроилась сержанту в тыл, на ходу натягивая шлем и включая жесткую фильтрацию шумов – двумястами шагами впереди, там, где технические коридоры открывались в громадный зал мастерской–ангара, этих тварей уже не успевали затыкать вовремя, и от пронзительных воплей солдаты вздрагивали даже здесь.

Я начинаю думать, что практичнее было бы остаться глухой до конца войны, чем лататься после каждой атаки.

Визг стал громче – его источник явно приближался. Сержант поднял руку и махнул вперед, побежав быстрее. Мы бросились следом, с разбегу выскочив из коридорных переплетений.

Интуиция опытных военных сродни телепатии, а то и превосходит ее. Прорвав строй из двух третей солдат форта, с десяток т'хоров залетели в тыл, вспрыгивая солдатам на спины и сдирая шлемы. В воздухе висела знакомая едкая пелена: лишившиеся защиты лица разъедало до кости, сжигало легкие, вдохнувшие пары. К визгу тварей добавились почти не слышные за грохотом вопли солдат, извивающихся на полу.

Так же, как и бежали, мы врезались в сухощавых тварей, прикладами проламывая твердокаменные щитки, пинками отшвыривая их от солдат. Тяжелые перчатки скользили на крови, криптоновые пластины темнели и покрывались жухлой коркой от кислоты, плавился пластик на прикладе. Я отодрала вцепившегося молодому парню в плечо т'хора за шею, швырнула к стене и припечатала короткой плазменной струей, боясь задеть своих. Подбежала и для надежности с размаху опустила приклад на скалящуюся морду, дробя череп.

Оглянулась – и бросилась на землю, подныривая под ядром летящую на меня пылающую тушу. Перекатилась, вскакивая с «матерью» в руках, пальнула «веером» прямо в потолок, откуда пикировало еще три твари, и бросилась в сторону, уходя с линии попадания плазмы. Пол подпрыгнул под ногами от веса врезавшихся в него на всем ходу т'хоров. Я вскинула голову и быстро огляделась: последнего из тех, кто пробились, добивал сержант, но на и без того не слишком густой строй военных снова лезла гнилостно–зеленая, вопящая и глухо стрекочущая крыльями волна.

Звезда моя, да откуда же столько?! И этот чертов ангар, с этими чертовыми высокими потолками, с этими чертовыми широкими стенами, позволяющий этой самой волне пройти!

– Быстрее, баррикада! Уберите раненых! – внезапно пробилась в эфире сквозь взрывы и свербящие визгливые вопли на грани ультразвука. – Отходим!

Мимо пробежал Лай, вскинув на плечи по раненому, вместе с еще полудюжиной солдат, вытаскивающих сослуживцев из–под ног отступающей шеренги. Отстреливаясь, она пятилась к узкому проходу в коридор. Какой–то офицер схватил меня за плечо:

– Баррикада! – с трудом разобрала я сквозь вопли.

Я кивнула и побежала в тот угол мастерской, где стояли контейнеры с ломом. Схватила с кем–то вместе верхний контейнер за ручки и бросилась в коридор, потом – обратно, вместе с дюжиной таких же, выпавших из шеренги. Еще один. Еще. И еще…

Шеренга, наконец, дошла до коридора. Грохотали ботинки бегущих по тесной кишке солдат, грохотали «матери» прикрывающего их арьергарда. Мы лихорадочно громоздили контейнеры один на другой, оставляя только узкую щель для тех, кто еще не вышел.

Рявкнул последний заряд, последнего солдата в четыре руки выдернули из ангара, рванулась в пазы и намертво заклинила в режиме экстренной блокировки дверь ангара, я навалилась всем телом на последний ящик, закрывая брешь, бросил сверху еще один возникший рядом сержант. Дверь под слоем контейнеров и металла вздрогнула, пошла вмятинами и узкими длинными разрезами. Мелькнул черный длинный коготь, с размаху обрубленный ножом. Засуетились солдаты, подтаскивая из глубины коридоров все новые и новые контейнеры, камни, лом, заваливая ходящую ходуном дверь. Через несколько секунд начали подскакивать и контейнеры, будто были набиты не железом и камнями, а деревом и птичьим пухом. Мы навалились на них всем телом, упираясь ногами в скользкий каменный пол – два солдата, восемь, двенадцать, двадцать, – пока хватало места, пока тех, кого подпирали в спину в два, в три ряда, не перестало отбрасывать назад.

Десять секунд. Тридцать. Минута. Пять… Дверь затихла, или, вернее, затихла баррикада, поскольку двери под ней уже наверняка не было, целой уж точно. Солдаты начали выпрямляться, с опаской отрывая руки и тела от контейнеров.

Мне не повезло – я оказалась в первом, ближайшем к контейнерам, ряду, и теперь, несмотря на «чешую», судорожно пыталась отдышаться.

Уже несколько минут было тихо. Старший офицер кричал в переговорник, выясняя, не напали ли с другой стороны, оттягивая все наши силы сюда, – моими стараниями в форте каждая мышовка теперь знала о глубине познаний этих тварей в тактике и стратегии, как и в нас, двуногих.

В конце коридора послышался скрежет – тащили полуторатонный универсальный станок из соседней подсобной мастерской. Совместными усилиями его навалили на баррикаду и сняли колеса.

И только тогда вздохнули свободно.

Оставив у баррикады в карауле отряд наименее помятых солдат во главе с сержантом, который вызвался сам, солдаты начали расходиться – кто в лазарет, кто на исходные посты, а большинство – на стену, добивать то, что осталось после работы охранных установок.

Но, распахнув помятую дверь, мы увидели только ясное ночное небо и пустой двор. Т'хоры исчезли.

Обыск и наблюдение не дали ничего, что позволяло хоть самую малость расслабиться. Мы продержались уже не меньше половины суток, и это внушало некоторый оптимизм.

Но… Я прикрыла глаза. Наши корабли. Все до единого.

Они ведь остались там, за баррикадой. И трейдеры, и грузовик, и дайры… Все. Абсолютно все. Они знали, куда бить.

Легкость, с которой их вожак читает в наших головах, уже не пугает.

Она приводит в ужас.

Это была последняя ночь, когда мы смогли ходить под открытым небом.

С первыми лучами солнца из обваленного хода высунулась пара когтистых лап, проталкивая тощее тело. За первым т'хором последовало еще три сотни, сметя патрули, раскурочив и сбросив с крыш автоматические установки, и так и оставшись там, снаружи, разгуливая по двору и пытаясь вырвать двери.

В форте оставалось меньше трехсот солдат, из которых три четверти по амуниции и подготовке приближались к внутренним войскам. Без «чешуи», «пузыря» и герметичного десантного шлема это было пушечное мясо, рискующее погибнуть раньше первого выстрела – теперь т'хоры вешали ядовитое облако везде, где бы не находились.

Нам же было приказано – держаться, держаться любой ценой до прихода кораблей Лидры. И мы держались. Изолировали башни и жилые корпуса, где было слишком много окон, которые не успели заварить, и перебрались на подземные этажи. На нашей стороне были малые размеры и толщина стен изначально укрепленного замка, но…

Мы оказались партизанами, запертыми в каменном мешке.

А через двенадцать часов солдаты начали сходить с ума.

Ломались те, кто стоял на вахте у баррикады перед ангаром. Слушая, как сержант скручивает кидающегося на сослуживцев парня, я забралась на станок и долго искала подходящую щель между контейнерами, пока не нашла – у самого пола. Прищурилась и всматривалась в темноту до рези в глазах, пока не заметила пробежавший мимо тонкий поток зеленых искр. Вот оно как…

Я пролежала еще полчаса, но ничего больше так и не увидела. Мне не мешали – по привычке не анализировать иррациональные действия ватара, неожиданно превратившегося в единственного наличного эксперта по монстрам.

Я ощущала себя розыскной животиной, и, строго говоря, ей и была. А здесь… Где–то посреди взлетной находится точка выхода с Изнанки, иначе не появлялись бы они здесь из ниоткуда в таком диком количестве, иначе не раскапывали бы полночи рухнувший тоннель… Иначе бы не было здесь этих зеленых искр, которых, похоже, кроме меня никто не видит. Скорее всего, из–за того, что они каким–то образом увязаны на стихии Смерти, – я ведь видела их и до того, как влезла на Изнанку. Надо бы коменданта привести, проверить, увидит ли он. Авось всплывет что интересное…

Вахтенных у баррикады начали менять каждые два часа, изымая из их числа всех хоть в малой степени ментально одаренных.

Плечи ныли, ныла голова – попросту хотелось спать. Я зевнула в кулак и заставила себя пойти в лазарет. Меня временно освободили от дежурств – мои нынешние обязанности весьма образно назывались «анализом текущей ситуации», и сон по двенадцать часов в сутки в них не входил.

В лазарете под стыдливым диагнозом «тяжелый психоз» лежало уже трое. Лежало в буквальном смысле – с прикованными к бортикам кровати руками и ногами. До этого никто из городских военных не наблюдал за сумасшедшими больше десяти минут, которые требовались, чтобы передать их СБ. Но ведь зачем–то они ей были нужны?…

Я села на табуретку у изголовья одной из кроватей. Спящий, судя по всему, мужчина никак не отреагировал, зато его сосед бросил на меня злобный взгляд и зашипел сквозь зубы. А меня осенило.

– Понимаете меня?

– Тварь–ь–ь!…

– Ремо! – крикнула я через весь лазарет. Врач подошел удивительно быстро, будто прятался за шторой. – Слушай, вы разве не колете им снотворное? – тихий шелест открывшейся двери заставил меня обернуться. На пороге стоял северянин. – Фарр майор, вы не знаете, им завязывали глаза, пока тащили в лазарет?

– Да. Мы же все в курсе, что их общая нервная система может сказываться и на…

– Мы – да, – перебила я раздраженно. – Но почему вы не сказали врачам, чтобы держали их в бессознательном состоянии?

– Я не уверен, что это будет безвредным с наличными медикаментами, – вмешался Ремо.

– А я уверена, что это будет совсем не безвредными для нас. Видишь ли, Ремо, никто не знает точно, обратимо ли это сумасшествие в принципе. Но, исходя из того, что наблюдается, матки т'хоров с вероятностью девяноста процентов видят и слышат все то же, что и они. Так что – повязки им на глаза и в безсознанку.

– Она права, доктор Точе, – майор кивнул. – От себя добавлю просьбу не подпускать к ним сколько–нибудь сильных псионов – по тем же причинам.

– Ну хорошо, – Ремо вздохнул и покачал головой – врачебная этика такого отношения к пациентам явно не приветствовала. – Пойдемте, фарр, вам нужно сделать перевязку.

Тот кивнул. Я проводила их глазами и шепотом подозвала Коэни, обрабатывавшего ожоги у пациента двумя койками дальше. Он удивленно вскинул светлые брови, но подошел.

– Коэни, просканируй для меня мозг этих молодцов. Тщательно.

– Но фарр майор же сказал… – брови подскочили еще выше, скрывшись за челкой.

– Не важно, что майор сказал, – я понизила голос. – Я ему не слишком доверяю, и даже имею на это кое–какие причины. А еще я очень хочу знать, с чем мы имеем дело. Только осторожно. Почувствуешь, что твои щиты ломают – и быстро назад.

Он кивнул. И на десять – нет, больше, – на целых двадцать минут застыл, безвольно опустив занавешенное белокурыми волосами лицо. Я наблюдала – за ним, а еще больше – за ними. Наконец Коэни поднял голову.

– Они борются, – юноша нервно сплетал и расплетал пальцы. – Тот, который справа, уже почти нет – думаю, его разум захватили полностью. Там какие–то органические изменения пошли, личность стерта почти полностью… А вот остальные… Этот, – он махнул рукой в сторону одной из коек, – наоборот. Он, думаю, осознает, что происходит, и пытается вытолкнуть чужое сознание. Но… органические изменения все равно идут, почти в той же степени. И… да, вы правы были. По поводу общей нервной системы. Может, даже те изменения в тканях мозга с этим связаны, у солов–то подходящих органов для этого нет.

– Спасибо, Коэни, – я кивнула, отпуская мальчика. – Проконтролируй, чтобы они не… натворили чего–нибудь – например, не залезли в чью–нибудь голову, хорошо?

Маг кивнул и отошел. Я осталась, рассматривая спящих мужчин и судорожно размышляя над тем, что это все может значить. Тот, что сопротивлялся сильнее других, заболел вторым. Тот, что уже не сопротивлялся – последним. Уровень псионов был примерно равным, значит, на способность сопротивляться влияет не время и не ментальная сила. Тогда что?…

Кажется, теперь я начинаю понимать, что именно изучала в своих лабораториях СБ Центра. Или, по крайней мере, это было одним из аспектов исследования. Судя по всему, ничего ценного за время до захвата они нарыть не успели, хотя… Бездна, иметь бы эти исследовательские лаборатории и кучу сильных магов под рукой, может, удалось бы как–нибудь обратить эту связь и достать маток даже на Изнанке!

– О чем так задумалась? – Ремо возник передо мной настолько бесшумно, что я вздрогнула.

– Скажи… ты сейчас очень занят?

– Хочешь поговорить?… Нет, я только полчаса назад закончил обход, так что еще как минимум столько же могу посвятить общению с богами.

– Если бы с богами, – пробормотала я, выходя с ним на лестницу. Мы поднялись на полпролета вверх, там, где упирающаяся в глухую стену площадка была захламлена списанными койками и контейнерами с краской, оставшейся после ремонта. – Может, конечно, это все и не имеет значения, но я уже не понимаю, куда кидаться. Наше руководство так выразительно ждет, что на меня вот–вот снизойдет озарение божье. А меня все не осеняет и не осеняет, – я криво улыбнулась.

– Спрашивай, – Ремо опустился на пыльный контейнер и поднял на меня глаза. – Хотя я мало чем могу тебе помочь в таком деле.

– Помнишь наш любимый труп, который мы притащили с Корки?… Мне и тогда он не нравился, а теперь – еще больше. Бес говорил, что ты с ним разобрался… Что это было?

– А, ты подумала, что это т'хоры могли?… Да нет, ты вспомни, он вполне адекватный был, сама же с ним разговаривала, совсем не то, что теперь. Так что – нет, – он грустно улыбнулся. – Все гораздо проще и противнее. На самом деле, я так до конца и не разобрался, отчего он очнулся… Зато знаю, отчего умер.

– И?… – спросила я, когда пауза затянулась.

– Зима. Фактически, это он его убил.

– Что?! – я шокировано уставилась на врача, оседая на соседний контейнер. – Он, конечно, порядочная дрянь, но какого дьявола?!

– Ну, – Ремо опустил голову. – Он просто… насколько я понял этот процесс, тянул из него энергию. Чем–то она отличалась от нашей, обычной, и, судя по всему, как–то помогала восстанавливать области мозга, которые у вас, солов, отвечают за дар. Может, этот Шеско и был тем высокоуровневым псионом, который сопровождал наши «кубики» – без него их ведь даже не прочитаешь… Поэтому и энергетика была другой, поэтому и очнуться смог, несмотря ни на что… Сама знаешь, для нас псионы – большая редкость, может, у Академии по ним просто не было данных. А что до смерти… У больных энергии мало, а после такой спячки… Он умер от того, что эту энергию вытянули почти полностью, – Ремо замолчал, барабаня пальцами по колену. – Я одного не понимаю – почему энергия ремена так действовала на сола. Но я, в конце концов, не специалист…

Я молчала, машинально потирая лоб. Мыслей не было. Только вязкая, пакостливая тишина.

– Вот как… Теперь, по крайней мере, понятно, почему ты не хотел говорить мне сразу.

– Да. Ты бы его придушила на месте, а я отнюдь не был уверен… Я и сейчас, честно говоря, не совсем…

– Брось. Я говорила с ним – он чувствует свою вину, это видно, значит, ты прав. Мелкий эгоистичный твареныш!

Ремо поднялся.

– Отшельник жалеет его – понимает, или думает, что понимает. Поэтому, я тебя прошу, не предпринимай ничего радикального. По крайней мере, пока.

– Я постараюсь… не принимать поспешных решений, если ты об этом.

Ремо кивнул. Бросил на меня проницательный взгляд и начал спускаться в палату. Я же осталась, минута за минутой просиживая на пыльном ящике и пытаясь понять… Пытаясь сделать то, что обязывала делать работа, и не могла.

Мы живем в мире, который не обращает на нас особого внимания. Катаклизмы, войны и эпидемии случаются вне зависимости от того, счастливы ли мы или сердце рвется от боли. И это правильно. Но ни один катаклизм, ни одна эпидемия не отменят мелкой возни смертных, даже посреди войны, на линии фронта продолжающих играть в любовь или кидаться друг на друга с кулаками.

Я тяжело поднялась и начала спускаться по лестнице. Ремо прав – слишком сейчас все сложно и слишком мало времени на все. Звезда тебе судья, мальчик, возможно, ты и не доживешь до конца осады. Но если доживешь…

Возможно, я слишком много думала о том, о чем не стоит думать на ходу. В результате – проскочила нужный этаж и уперлась в стенку, спустившись на нижний уровень подвалов. А упершись, услышала чей–то приглушенный голос, доносящийся из–за перегородки.

Шла я на самом деле за комендантом, поскольку идея протестировать на нем зеленые искры действительно стоила проверки, и уже собиралась вернуться назад… Но тут в анонимном голосе я узнала майора.

Он явно разговаривал по переговорнику. В подвале?… И я, в полной мере осознавая, что делаю, подкралась к тонкой пластиковой перегородке и приложила к ней ухо.

– …делать. Да, я видел их, – пауза. – Нет, фарр, по этому поводу можете не беспокоиться – их будут держать без сознания. Вероятность утечки несущественна.

Голос затих надолго. Я плотоядно осклабилась. «Они» – явно наши сумасшедшие. И, хотя не совсем понятно, что тут от нас хотят скрыть, факты – вещь упрямая. И эти факты говорят, что в наших рядах завелась крыса.

– Да, я направлял отчет, когда это было еще возможно… – пауза. Сухой тон приблизился по температуре к полярному леднику. – Нет, я не считаю сеанс излишеством. Здесь находится объект 678–СN, и он жив, хотя, если мне не изменяет память, научный отдел утверждал… – пауза. – Нет, я не пытаюсь лезть в дела руководства. Но именно поэтому моей группе было приказано прекратить поиски… Нет, обсуждать приказы я тоже не смею. Но никто не обращал внимания на эту проблему именно потому, что научный отдел утверждал, что дольше десяти дней он не проживет, а блок не даст ему ничего разболтать в любом случае… – пауза. – Нет, я не думаю, что это кто–то сделал. Это глухая провинция, здесь нет нужного оборудования, – пауза. – Нет, кроме того, что он выжил, прогнозы подтвердились. Дефектный образец, остановился на второй стадии, судя по всему… Нет. Ничего дополнительно не проявилось, – пауза. – Есть, фарр координатор.

Он замолчал. Я прижалась к стене, и, сощурившись, заглянула в узкую щель между пластиком и неровными камнями. И застыла в ступоре – никакого переговорника не было. Северянин стоял, подняв лицо с закрытыми глазами к потолку, и обращался со своими «да» и «нет» к нему же. Коротко, официально попрощался и открыл глаза. Я отпрянула от щели и на всякий случай усилила блокировку сознания, поэтому как он ушел, уже не слышала.

А потом, уже в который за сегодняшний день раз опустилась на ближайший ящик и обхватила голову руками. Да, когда я думала, что дело в переговорнике, то надеялась поймать вторую крысу в Развалинах, ибо никуда больше наша техника из–за барьера пробиться не могла. Да, теоретически очень сильный оператор дальней связи мог пробить барьер, а не заработать инсульт от одной попытки… Но вот так, без усиливающей аппаратуры, без обязательного иферена… Как это вообще возможно?

Я все чаще и чаще задаю себе этот вопрос за последние дни и недели, а ответы приходят все реже и реже… Объект 678–СN. Лаппо.

То, что он сбежал из какой–то лаборатории, и раньше было очевидным, а этот разговор только подтвердил давние подозрения. Но теперь, по крайней мере, стало понятно, почему его не искали. Дефектный образец, не дошедший до конца… И я даже знаю, почему. У вампиров все–таки другая биология, совсем немного, но – другая. И почему–то я сомневаюсь, что мальчик распространялся об этой особенности своего организма. Или, может, в этом и состоял эксперимент – посмотреть, получиться ли? А что должно было получиться?… Зачем? И у кого?

Кому же ты служишь, северянин? Неужели СБ Центра, раз интересны тебе наши сумасшедшие?…

Резкий звук ударил по рефлексам, подбрасывая на ноги и выбивая мысли из головы – ревела тревожная сирена. Я бросилась вверх по лестнице, выскочила в центральный коридор и, растолкав солдат у единственного не заваренного наглухо окна первого этажа, прилипла к бронированному стеклу сама.

Два универсальных боевых крейсера снижались медленно и величаво, неторопливо разрастаясь из едва заметных точек в узкие вытянутые тени на ночном ясном небе. Лидра.

Сердце радостно подскочило. Хватит. Должно хватить двух крейсеров, даже с избытком, особенно если узконаправленной бомбардировкой обрушить второй периметр вместе с мастерской и взлетной, перекрыв т'хорам точку выхода с Изнанки.

По толпе солдат прокатилась волна радостного гула. Вдруг мимо стекла промелькнула болотно–зеленая фигура – т'хоры, забившиеся от ледяного по–зимнему ветра под скаты крыш и в стенные ниши, поднялись в воздух, где и повисли перекрывающим обзор маревом трепещущих крыльев.

Минут десять неба не было видно. А потом я увидела…

Сердце оборвалось и провалилось в Бездну. Они заходили на посадку. На посадку рядом с фортом!

– Звезда, да им разве не сказали?! – мой голос летит над собравшейся толпой отчаянным и совершенно бесполезным криком. Следом летят корабли – вниз, стремительно заваливаясь на корму.

По металлу тусклыми вспышками бегут зеленые искры, оплетая двигатели густой сетью. Т'хоры взмывают в затянутое осенними тучами небо. Полторы сотни. Две. Три. Четыре…

Я тяжело оперлась локтями на подоконник и закрыла лицо руками. Скажите, что я сплю. Скажите, что так не может быть, потому что жизнь не может быть настолько несправедлива. Скажите…

От удара подпрыгивает пол под ногами, вздрагивают стены. Мелко дрожит, но выдерживает бронированный стеклопластик. А за вторым периметром расцветает вспышками и грохотом огненный шар выше крепостной стены – один за другим взрываются двигатели, топливные емкости и арсенал. Корму крейсера разносит в клочья, а то, что осталось, с остервенением смертников облепляют толстой коркой шипастые зеленые тела.

Слышна ли на самом деле стрельба, или это просто бред измученного надеждой сознания?…

Второй крейсер падает далеко – кажется, даже за границей барьера, а я с отрешенностью медика, наблюдающего за агонией неизлечимого пациента, отмечаю, с какой высоты. Видимо, для свидетельства о смерти.

И снова – алым вспыхивает небо, от удара рушится ветхая стена третьего периметра, которую так и не успели закрыть на реконструкцию… Это конец Развалин, конец форта Иней, конец…наверное, нам, его солдатам. Несмотря на то, что под двойным ударом не выдерживает и проседает дальняя часть мастерской. Несмотря на то, что действительно все еще слышна стрельба…

Я подалась назад, расталкивая замерших с перекошенными лицами солдат и побежала наверх, под крышу единственной оставшейся за нами башни.

Не переставая, на одной ноте, надрывно выла тревожная серена. Я сидела, скорчившись, у крошечного слухового окошка, которое не стали даже заваривать, и сквозь пол–ладони стеклопластика наблюдала, как гибнет то, без чего можно жить – надежда.

Надрывно кашляющие от ядовитого дыма, шатающиеся от недостатка кислорода, с залитыми кровью лицами и растрескавшимися шлемами солдаты пробивались сквозь огонь и раскаленный металл наружу, чтобы умереть от когтей и зубов под начинающимся дождем. Вялые выстрелы захлебывались в бесконечном зеленом потоке, камни плавились от жара полыхающих кораблей.

У Жизни нет жалости, зато есть клыки, когти и кровавые реки. Но как же иногда хочется совершить чудо, подобно богам, совершить невозможное… Сделать так, чтобы мерзавцы получали по заслугам в Бездне, а святых никогда не касалось зло. Чтобы в конце пути нас ждал счастливый конец, и все мы дошли до этого конца живыми.

Сделать так… чтобы не гибла надежда, без которой можно жить, но выиграть – никогда.

Внизу, за вторым периметром, крылатые твари разрывали в клочья выживших солдат, разрывали нашу надежду, и мне как никогда хотелось совершить чудо.

Вместо чуда богиня снова посмеялась надо мной, осветив своим фонарем то, что никак нельзя было назвать спасением. Я снова посмотрела вниз, на копошащуюся крылатую массу, прокрутила в голове события последних дней и бросилась к лестнице.

В то, что теперь заменяло кабинет коменданта, я ворвалась одновременно с майором. В затылок нам дышало полдесятка старших офицеров. Торрили молча посмотрел на нас, оторвавшись от экрана трех чудом уцелевших камер слежения.

– Морровер, что вы хотели?

– Комендант… – от неожиданности я замолкла, оглянувшись на старших офицеров. Но потом вспомнила, что хотела сказать, и мой голос окреп. – Комендант, если мы не уходим сейчас, мы уходим на тот свет. Не позже, чем через два–шесть часов нас вырежут в ноль.

– Откуда у вас информация? – он резко встал с кресла. – Приступ ясновидения? То, что произошло с кораблями Лидры, не ставит автоматически на нас крест, так что прекратите сеять панику!

– А почему это произошло с кораблями Лидры? – резко поинтересовалась я. – Я ведь говорила вам…

– Никто не знал, что в итоге они прилетят на поле боя!

– Я говорила вам! Говорила, и вы знали, что эти твари могут оказаться здесь! – цедила я сквозь зубы. В горле клокотала злость. – И не кормите меня этими сказочками про незнание – вы решили перестраховаться, чтобы Лидра, перепугавшись, не завернула корабли! А потом просто надеялись, что пронесет!

Лицо Мертвяка осталось непроницаемым, но офицеры явно утратили уверенность.

– Не отвлекайтесь, Морровер. Тем более, что обсуждать приказы руководства полномочий у вас нет. Повторяю: откуда вы взяли такие прогнозы?

– Вы бы тоже взяли, если бы подумали, – огрызнулась я. – Сколько их сейчас здесь? Триста? Четыреста?… Одна хорошо продуманная атака – и мы не удержим ни одну баррикаду, ни одну дверь. Так почему это не было сделано до сих пор? – я неприятно улыбнулась. – К нам летит больше полутора тысяч солдат на мощных больших кораблях. И уже то, что т'хоры об этом знали, говорит о том, что наши сумасшедшие спали недостаточно крепко – либо они могут читать мысли на расстоянии гораздо большем, чем мы. Но любая атака – потери, в нашем случае – большие. Чтобы суметь погасить двигатели такого объема, а потом и добить уцелевших, им нужен был крупный рой. Теперь задача выполнена – или практически выполнена. Мне продолжать дальше?…

– Морровер, вы никогда не приносите добрых вестей, – Мертвяк тяжело опустился обратно в кресло. Бросил короткий взгляд на майора. Тот не слишком уверенно, но коротко кивнул. – Можете быть свободны. Оба.

Я коротко, безо всякого уважения, поклонилась и вышла. Северянин вышел следом, и почти бегом скрылся за поворотом коридора. Я же осталась сидеть под дверью, мучительно размышляя о том, что меня не касалось.