Текст книги "Эхо войны."

Автор книги: Ольга Шумилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Он не ответил, пустыми глазами глядя в окно. На пол упала карта–ключ, сломанная пополам.

Вот так… Я ведь тоже болванчик с холодной рассудочной душой, поэтому спасать того, кто этого страстно не хочет… В Бездну это все. Гордому противятся сами боги, куда уж мне.

– Прощайте, – я пересекла комнату в два шага, потянулась к двери и замерла от одного слова:

– Почему?…

Я обернулась и приподняла брови.

– Мне показалось, или здесь не нуждаются в моих услугах?… Что еще мне здесь делать? – слова срывались с губ, резкие до грубости, и именно это заставило остановиться. Я склонила голову в полупоклоне: – Прошу прощения. Мои слова и действия недопустимы для ватара, – я подняла глаза. – Поэтому мое нахождение на этой должности и не имеет смысла.

– Идите сюда, – комендант требовательно протянул ко мне руку, опустив голову, прикрыв тусклые глаза. Волосы длинными встрепанными прядями закрыли лицо.

Видимо, я шла медленно. Видимо, он боялся передумать. Потому что сам шагнул мне навстречу, стремительно, как делает бросок змея. На лоб неожиданной тяжестью опустилась чужая рука.

– Да, я трус, – с нажимом процедил мужчина. – Я действительно боюсь, что вы будите сниться мне всю оставшуюся жизнь.

Мир покачнулся, и пол стремительно ринулся навстречу.

Первая мысль была о том, что комендант уже дошел и до попытки умышленного убийства. Вторая – о том, что лучше бы он довел ее до конца.

Тело казалось стеклянной игрушкой в сетке трещин. Движение – и оно рассыплется в колкую труху.

Невыносимо зудела кожа, у затылка пульсировала практически незаметной на фоне остального болью шишка. Я открыла глаза и осторожно повернула голову, автоматически пытаясь почесать руки сквозь бинты.

Я сидела в кресле в приемной. Секретарши не было, поэтому вставать я не спешила, боясь, что со мной действительно что–то по–крупному не в порядке – слишком странно вел себя организм.

Пытаясь почесать попеременно шею, лоб и подбородок, я окончательно сбила бинты. Наматывать их обратно было делом муторным и нудным, которое я охотно передоверяла Ремо, но и хождение в «естественном» виде по коридорам нельзя считать гуманным по отношению к окружающим.

Я вытащила из нагрудного кармана зеркальце и увидела свое отражение.

Зеркальный кружок выскользнул из пальцев и с жалобным звоном упал на пол, расколовшись пополам.

Я осторожно наклонилась и посмотрела в разлетевшиеся половинки. Нет, не галлюцинация. Это действительно мое лицо, то, что было у меня раньше… С тонкими, почти неразличимыми ниточками шрамов. Единственное доказательство, что это действительно было…

Я принялась остервенело сдирать бинты с шеи, с рук… Даже закатала штанину – просто чтобы убедиться, на сколько хватило моего счастья.

Дальше все очень просто. И очень сложно. Поэтому я поднялась и пошла в амбулаторию.

Как выяснилось, я тоже трусиха.

На лице Ремо был написан шок. На немой вопрос я лишь развела руками: я действительно не знала, как это объяснить. Правда, скорее с моральной, чем с физической точки зрения.

Впрочем, все это уже не имеет значения. Я с улыбкой выслушала поздравления и заглянула к тем, кому повезло явно меньше.

У кровати Зимы, сжав тонкие руки на коленях, сидел Отшельник и что–то тихо говорил. Связист покорно слушал, ни разу не вставив ядовитый комментарий, хотя по лицу можно было подумать, что его призывают не иначе как пойти нянечкой в детский сад. В дверях в шоке застыла Тисса, с изумленно вскинутыми бровями созерцая эту противоестественную картину.

Я хмыкнула и тихо дала задний ход, пока мое присутствие не стало очевидным. В соседней палате, впрочем, тоже было людно, но я осталась.

Лаппо, похоже, вместо адаптации нашего колониста последний час травил ему какие–то сомнительные байки – при виде меня чувство вины явно проступило на улыбчивой мордашке.

– Расслабьтесь, рядовой, мы не на фронте, – я с притворным вздохом уселась на соседний стул. – Да и я тебе больше не начальник. Отнес рапорт?

– Да. А… – тут он, наконец, понял, что именно во мне было не так. На меня пролился очередной дождик из поздравительных словес. Недоуменно разводить руки и благословлять небеса пришлось вторично.

– Как вы? – спросила я у того, к кому, собственно, пришла.

– Ничего, – тихо ответил ремен. Говорил он на сильно устаревшем всеобщем, который, видимо, и сам знал не слишком хорошо, поэтому понимала я его с ощутимым трудом. – Всего лишь анабиоз. Мне сказали, что на корабле больше… не выжил никто? – мужчина внимательно посмотрел на меня.

– К сожалению, по всей видимости это так. Проверить, не находится ли там кто–нибудь в таком же состоянии, что и вы, мы не могли, а больше… Если бы после нападения остались выжившие, думаю, корабли Солярики в свое время здесь бы встретила ременская колония.

– Эта планета… Деррин… Разве она не была уже колонизирована? Уже… – он запнулся. – При нас?

– По официальным реестрам колонизации – нет, – удивленно ответила я. – Да и по временным рамкам тоже. Почему вы так решили?

– Мне показалось… Не обращайте внимания, – он опустил голову и о чем–то задумался. Я пожала плечами и вдруг вспомнила о том, что стоило сделать в первую очередь.

– Извините, что забыла сделать это раньше, но… Как вас зовут?

– Шеско. Шеско Тауче. – ремен нахмурил белесые брови и спустя несколько секунд сказал: – Ведь это военный форт? Вы… собираетесь вернуться?…

Я не спросила, куда.

– Если бы решала я, то вернулась бы, с ротой солдат. Но такие вопросы вне моей компетенции.

– Не возвращайтесь, – он подался вперед, привстав с постели. – Он убьет вас. Даже с ротой солдат.

Я не спросила, кто.

– Шеско… Прошла почти тысяча лет. И солдаты, и оружие теперь другие.

– Вы не знаете, о чем говорите, – он покачал головой.

– Я–то как раз знаю, – вздохнула я. – Но если я что–то упустила при личном общении с упомянутой вами личностью, восполните этот пробел.

– Вы… видели его?… – голос ремена замер. Он смотрел на меня расширившимися глазами, в которых вдруг мелькнуло… сочувствие? – Он ведь обращался? И…

– И. В том–то и дело, – я забарабанила пальцами по колену. – Он немного неверно выбрал образ. Я так понимаю, это был вожак стаи?

– Нет. Не знаю… – Шеско медленно покачал головой. – Но больше мужчин…самцов на охоту не выходило. Мы думали, что он защищает их матку, королеву, но сейчас, когда вы сказали… Мне еще тогда показалось, что он управляет остальными самками, но…

– Но вы ремен. И на тот момент у вас был матриархат и соответственное мышление. Я знаю.

Он изумленно вскинул брови. Ясно, еще не сказали. Я улыбнулась, посоветовала получить всеобъемлющую культурологическую и историческую справку у собственного врача, и, степенно раскланявшись, удалилась.

На этот раз я дошла до казармы. И даже легла спать, как и советовал Ремо, вот только сделать это стоило до похода в амбулаторию, а не после.

Вожак, значит… Вот как…

Всего десятка минут мне не хватило, маленького запаса прочности, чтобы оставить этот рой без головы. Рой без матки распадается и погибает, и есть шанс, что он выполнял ее роль.

Перед глазами проносятся застывшие кадры, и я со скрытым мазохизмом смотрю на знакомое лицо, внезапно оказавшееся так недостижимо близко. Недостижимо для оригинала… Поднялась бы у меня рука? Да, но достаточно ли быстро?…

Я проваливаюсь в сон быстрее, чем ожидала, может быть, поэтому и вижу то, чего видеть не хотела.

Молодой военный в щеголевато наглаженном лазурном мундире многообещающе улыбается, отвешивая изящный поклон дочери посла. Глазами он говорит лучше, чем словами, редкими для сола темными, почти черными глазами.

По мне взгляд этих глаз скользит равнодушно.

– Моя жена. Орие.

Я молча киваю роскошной, ухоженной красавице. Опять. Опять… Боги мои, ну сколько же можно!

Попытка увести мужа в другой конец банкетного зала неожиданно легко удается. Он оборачивается всего раз, но этого хватает, чтобы все стало ясно.

Наверное, меня уже не грызет ревность. Наверное, я устала. И то, каким взглядом он провожает работницу ресторана, уже, пожалуй, не имеет особого значения.

Я смотрела на него так же, как и добрая половина женщин в этом зале – со смесью восхищения и черной зависти к той, что сможет назвать его своим. Он был высок и строен, но не был ослепительно красив, вовсе нет. У него были редкостные глаза и самые обычные, черные, волосы, остриженные слишком коротко, чтобы это казалось красивым нашему народу.

Он весь состоял из контрастов, но женщины готовы были упасть, нет, не в его объятья – к его ногам. Как готова была я.

– Советник… – я кланяюсь согласно своему статусу внезапно появившемуся из толпы мужчине.

– А, Орие!… – он добродушно улыбается и сцепляет пальцы на намечающемся животе. – Сколько времени прошло, подумать страшно… А наш сорванец вырос в весьма симпатичную барышню. Старик Морровер еще не гоняет с ружьем твоих кавалеров?

– В этом уже нет необходимости, фарр, – я улыбаюсь в ответ. Улыбка выходит печальной. – Познакомьтесь, это Рой, мой муж.

Советник раскланивается с ним с искренним удовольствием.

– Военный, да? – хитро щурится он.

– Так точно. Капитан силовых войск, фарр советник.

– Ну что ж, капитан, всегда буду рад помочь семейству папочки вот этой красотки. Как–никак–родственники, – советник рассмеялся и добродушно подмигнул. – Тем более, что путь военного тернист и труден.

Рой рассыпается в благодарностях, зарабатывая отеческую улыбку и покровительственное похлопывание по плечу. Советник отходит, и на лице моего мужа блуждает хищная улыбка предвкушения.

Прием тянется, как тоскливый, бесцветный сон. Звезда, как же надоело…

– Рой, давай поедем домой. Я устала. Такая тоска…

– Кто ходит в такие места развлекаться? Не маленькая, должна бы знать, – он раздраженно цедит сквозь зубы, вынужденный обратить на меня внимание. Его взгляд скользит поверх голов, выискивая нужные лица. – Мне нужно еще кое с кем поговорить. Если хочешь – можешь ехать одна. Бери гравилет.

– А ты?…

Он отмахивается: «Возьму такси», и почти сразу же исчезает в толпе. Я смотрю ему вслед, чувствуя, как дрожат губы.

В Бездну.

Я еду домой, прижавшись лбом к окну и думаю, что делать со своей жизнью дальше.

Я выходила замуж потому, что того требовала политика высокопоставленных семей. А еще я любила без памяти. Он женился, потому что я была дочерью своего отца.

О том, что он изменяет мне, я узнала через неделю после свадьбы. О том, что не любит – через год. Когда решилась спросить.

Я открыла глаза злая и не выспавшаяся, надо полагать, потому, что надо мной стояли две мужские фигуры, одна из которых дергала меня почему–то за ногу. Оной же ногой она и отгребла, ибо сегодня я была мрачна и не склонна к сантиментам.

Фигура впечаталась в пол пятой точкой, выругавшись голосом Ди. Вторая фигура подняла первую за шкирку и обматерила уже меня голосом сержанта. Я обозлилась.

– Ди, какого хрена ты в казарму приперся?!

– Цыц, Морровер, – цыкнул сержант. – Поднимай свой зад, и к счетоводу в кабинет – шагом марш!

– О моя Звезда! – пробормотала я, нашаривая сапоги и куртку. – С вами, что ли?

– С нами, с нами. Устроят тебе прилюдную порку, всесторонне освещенную прессой, – Ди потирал одной рукой грудь, другой – зад, и выглядел крайне недовольным. – Ты все–таки больная, Морровер. Кстати, говорят, ты в кислоту на Корке влезла. Правда, что ли?

– А ты, как всегда, сама деликатность!

– Киска, я журналист. Так да или нет?

– Да. Но последствия устранили, как что не пытайся заглянуть мне под рубашку, извращенец. Ничего интересного ты там не увидишь.

– В таком месте можно увидеть массу интересного даже при отсутствии «последствий», – он хмыкнул и демонстративно облизнулся. Я сложила не менее демонстративную комбинацию пальцев.

– Морровер, не будь ты условно ранена, – скучающе заметил сержант, заметно побалансировав на слове «условно», – сидела бы уже на гауптвахте. На хлебе и воде.

– Вместо пиявок? Вы слишком добры, сержант, – пробормотала я. Он сделал вид, что не услышал, ухмыляясь в воротник, и вытолкал нас из казармы. Остаток дороги Ди, включив диктофон, докапывался, с какой радости меня потянуло на пиявок.

В кабинете счетовода не было никого, кроме него самого, и я даже не знала, радоваться этому или нет. Впрочем, в том, что комендант в курсе моей ночной побудки, сомневаться не приходилось – Бес выглядел если не так же потрепанно, то, по крайней мере, так же недовольно, как и я.

Мягко говоря.

– Фарра Морровер, я потрясен вашей глупостью, – с места в карьер начал он, расцвечивая простую фразу пафосными тонами.

– И в чем же состояла моя так называемая глупость: в том, что я привезла то, что от меня требовалось, или в том, что вернулась вообще? – агрессивно процедила я, глядя на счетовода в упор. Да, меня тоже подняли среди ночи, и я заслуживаю нормального отношения, провались ты в Бездну, аристократ недоделанный!

– Не дурите, – он недовольно посмотрел на меня и неожиданно угрюмо заметил: – Класть жизнь на алтарь правого дела, тем более, чужого, вас никто не просил.

– О боги! – я воздела руки к потолку, не в силах больше выносить этот цирк. – Знаете, фарр Бэйсеррон, этот вопрос мы уже обсуждали. Честно. Лично с комендантом, если вам это интересно. Поэтому, ради всех демонов Бездны, избавьте меня от продолжения банкета.

– Я заметил, – сухо ответил он на мою тираду. – Беседа с комендантом, несомненно, пошла вам на пользу.

– Мне – да.

Многозначительная фраза повисла в воздухе. Сержант и Ди недоуменно переглядывались: мое поведение не лезло ни в какие рамки, как и реакция на него, а точнее, ее отсутствие, со стороны нашего великого и ужасного интригана. На выходе отсюда мне припишут еще одного любовника и однозначное пристрастие к невысоким мужчинам.

– Что, собственно, из того художественного бреда, что вы мне прислали, является правдой? – прервал счетовод затянувшуюся паузу.

– Я полагала, что все. Вы думаете иначе?

– Я, – с нажимом начал он, – надеялся, что вы приврали. Потому что иначе я, как государственный служащий и в каком–то смысле военный, обязан на это все среагировать, хотя бы из чувства гражданского долга… И сядьте вы, наконец!

– Рада слышать, – я села на жесткий, как подошва десантного ботинка, стул для посетителей, и криво улыбнулась: – Поверьте, мне, как пообщавшейся с «этим всем» лично, кажется именно так. Это потенциально разумная раса… Либо полуразумная с чрезвычайно высокоразвитыми инстинктами, что мало что меняет.

– Были бы они разумными, боюсь, я бы не имел удовольствия видеть вас в своем кабинете больше когда–либо.

– Может быть, – легко согласилась я. – Но вы забываете, что это рой. И коллективный разум еще никто не отменял. Но, думаю, что это просто дифференцировка по физическим и умственным характеристикам. В составе этого сообщества – как минимум две формы существ, может – больше.

– А вот я думаю, – задумчиво протянул Бэйсеррон, – откуда солдат вообще знает такие слова?

– Я училась в столичной Академии. Начальный курс биологии, медицины и генной инженерии прошла, – огрызнулась я.

– Что с вами сегодня такое? – неожиданно спросил он с искренним интересом естествоиспытателя. – Из вас просто–таки… фонтанируют эмоции.

Я молча пожала плечами. Редкое явление для вампира, понимаю. Но это абсолютно не его дело.

– Так что же вы собираете…

Завыл на одной тревожной ноте переговорник за ухом. Нужно сменить наконец звонок…

Я нажала на кнопку сброса.

– Извините.

– Я собираюсь, – сухо начал счетовод, – если вы это хотели спросить, дать делу ход. Именно поэтому помимо вас в моем кабинете находятся эти два фарра, – он посмотрел на сержанта и Ди. Перевел взгляд на меня и сжал губы в нитку. – Фарр Диметро, я бы попросил вас ознакомиться с этими документами, а так же выслушать соображения по этому поводу фарры Морровер. И донести эту информацию до своего начальства. Если руководство Лидры сочтет возможным предоставить нам военную помощь, мы будем крайне благодарны.

Ди сузил глаза и кивнул, протягивая руку за считывателем, изучением которого и занялся, не сходя с места. Пепельные брови, подскочив к волосам после первых же абзацев, там, похоже, и остались.

– Вас, фарр сержант, как командира элитного отряда, я бы попросил произвести инструктаж своих солдат также в соответствии с этим документом, – Бэйсеррон протянул считыватель и сержанту. – И начать подготовку отряда к возможному участию в уничтожении этой… Гм… формы жизни. Вашему командованию об этом сообщат.

– Так точно, – сержант с непроницаемым лицом вскинул руку в салюте. Но кажется мне, что кое–кому он это еще припомнит со своим фирменным садизмом.

– Я же, в свою очередь, – невыразительным тоном продолжил счетовод, глядя почему–то на меня, – собираюсь послать запрос в столичную Академию, о которой вы, фарра, с такой страстью уже упоминали. Очень жаль, что нет генетического материала для анализа, но надеюсь, что факультет ксенологии в курсе, с чем вы имели дело.

– Запрос в Академию я уже отправила.

– В таком случае, я потороплю их с вердиктом, – спокойно отозвался он. – И подам прошение на помощь регулярных войск Мерры. А вас, фарра Морровер, я бы попросил об одном: обдумать возможность вмешательства в эту проблему Корпуса, если никакой другой помощи нам не предоставит ни наша колония, ни Лидра.

– Вы не боитесь Корпуса?

– Идет война, – он принялся вертеть в пальцах световое перо, поджав губы. – Для уничтожения настолько расплывчатой угрозы Центр не пошлет ни одного солдата. Если нам не помогут ближайшие соседи – все это так и останется лежать на Корке. И, думаю, вы вполне осознаете, какой бомбой замедленного действия оно может оказаться. Корпуса я опасаюсь, пожалуй, меньше.

– Зря. Но вы сами сказали – идет война. Война, которую ведет Корпус. Я гарантирую вам отказ, – безжалостно отрезала я.

– И все же… Попробуйте.

– Как хотите.

– В таком случае все свободны. Обо всем, что касается этого дела, докладывать лично мне.

Мужчины прощально поклонились и потянулись к выходу, я же чуть задержалась на пороге, обернувшись:

– Почему это говорите нам вы? Почему не комендант?

– Он не в состоянии. Думаю, вы знаете, почему, – безжалостно припечатал счетовод. – Но если вы хотели узнать, чья это была идея, то – его. Впрочем, я поддерживаю ее.

– Как всегда, – пробормотала я и вышла, коротко поклонившись.

«Знаете, почему»… Знаю. Или догадываюсь. Но я никого ничего делать не принуждала.

Плохо только, что эта фраза почему–то кажется мне знакомой… Как и совесть, говорящая отнюдь не абстрактным голосом.

Мы снова в одной лодке, и это вовсе не кажется мне хорошим знаком, Торрили.

Я медленно пошла по коридору, набирая номер Ремо – звонил мне он. Врач ответил сразу же, будто дежурил с рукой у уха.

– Орие? Подойди в амбулаторию.

– Что случилось? Что–нибудь срочное?

– Вскрытие – вещь не слишком срочная, – нарочито легкомысленный тон разбили нервные нотки. Я встревожилась.

– Ремо, кто умер?…

– Шеско.

Глава семнадцатая.

Эх, господа, надо принимать во внимание все случайности! Жизнь – это четки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их.

Александр Дюма

За окном сияла безмятежная Дионара, последняя неделя лета. Неделя без засухи, ливней и ненастоящих снегов, первая за сезон. Мир оправился от катастроф, вздохнул и расправил крылья – звенящие от прощальных птичьих песен, изумрудно–лазурные, в прорехах пронзительных небес и отмытой дочиста листвы, с каймой из золота клонящихся к земле хлебов и закатного солнца.

Мир встречал осень тихой безмятежностью, я – недоумением, тихим тем менее, чем больше проходило дней.

На прозекторском столе лежало тело мужчины, после вскрытия ставшее уже даже не телом – сложносочиненным конструктором от органики.

Я стояла у окна и пыталась ответить всего на один вопрос: «Что ты думаешь?…»

Мой мозг отказывался думать. То, что называют иронией судьбы, выходило за пределы всего, во что я верила.

В Кайдолин, день середины лета, мы получили живого, похожего на мертвеца. Дионара принесла нам мертвеца, похожего на живого.

Невозможно пролежать в естественном анабиозе тысячу лет без органических изменений в структуре мозга. Фатальных изменений – теперь мы знаем это.

Шеско Тауче мог пролежать в коме еще тысячу лет, но он не мог очнуться.

ТАК ЧТО ЭТО, БЕЗДНА МЕНЯ ПОБЕРИ, БЫЛО?!

– Ты уверен?…

Ремо потер переносицу и глухо проговорил:

– Да. Овощ, который дышит, у которого бьется сердце, но всего лишь овощ. И ничем другим он быть уже не смог бы физически, – он помолчал и вслед за мной посмотрел в окно. – Как судмедэксперт, я, может быть, плохо лечу живых, зато хорошо разбираюсь в мертвых.

– Я не в твой диагноз не верю, а в свой. Массовая галлюцинация – единственное, что приходит на ум.

– У четверти форта?… Боюсь, придется все–таки признать, что это было на самом деле.

Было. Не есть. Он умер от остановки сердца, к которой не было никаких оснований.

Вскрытие не выявило никаких сердечных патологий, которые могли бы к этому привести. Вскрытие не выявило вообще никаких патологий, кроме нежизнеспособного мозга.

– Орие, я не знаю, что с этим делать. Я подготовлю отчет коменданту, но что дальше…

– Пусть решает. Но, думаю, ни город, ни тем более Центр, не станут заниматься такой ерундой. Нет никаких доказательств, что он приходил в сознание. Триста лет, Ремо. Триста, а не тысяча, – я забарабанила пальцами по считывателю с ответом ременского медицинского университета на мой запрос. – Максимальный срок, после которого выходят из естественного анабиоза без последствий, и это слишком мало, чтобы нам вообще поверили. Так что Мертвяк просто опять засунет нас в карантин. В профилактических целях.

Ремо молчал, глядя на труп. Через минуту он заговорил, напряженно и тихо:

– Орие, поговори с комендантом. Пожалуйста. Если можно, сейчас. У меня есть одна глупая мысль, очень глупая и мерзкая. Но если я прав, тебе лучше об этом не знать. По крайней мере, пока я не буду абсолютно уверен.

– Как хочешь… – я растерянно пожала плечами. – Но… Почему?

– Можешь наделать глупостей, только и всего. К некоторым… вещам ты склонна относиться не слишком объективно.

– Хорошо, раз так… Пойду отравлять жизнь коменданту. Удачи.

Я сделала именно то, что сказала, с той лишь поправкой, что пошла к Бесу. А с комендантом я предпочла бы не встречаться ближайшую тысячу лет. А точнее, не знала, как смотреть ему в глаза.

Те, кто может разговаривать со Смертью, не умеют лечить. Они умеют другое – умеют и не делают этого никогда. Потому что холодны, заморожены Смертью и ее знаниями вернее самого лютого мороза. И только совесть у нас, бесчувственных кукол, нормальная, и на фоне молчания других чувств ее голос иногда звучит невыносимо.

И я не хочу, чтобы заговорила моя.

Счетовода не было на месте. Не было его там и через час, и через два. На мой раздраженный вопрос, в какую Бездну он провалился, Тисса лишь лениво повела плечами и посоветовала спросить в соседней приемной.

Спрашивать я не стала, а просто позвонила, поправ тем самым все нормы этикета и субординации.

– А, фарра Морровер, – равнодушно отозвался счетовод. – Я уже хотел за вами посылать. Четыре дня прошло, а вы все никак не можете предоставить внятный отчет по этому вашему трупу.

– Фарр Бэйсеррон, вам не кажется, что отчеты подобного рода должен присылать врач? – сухо поинтересовалась я. – Причем здесь я?

– Вы в этом форте, фарра, судя по всему, при всем. В любом случае, такие разговоры не ведутся по переговорнику, – оборвал он мои возражения. – Подходите в жилой корпус. Блок 4–А.

Он отключился. Я возвела очи горе, досчитала до десяти и начала спускаться на первый этаж.

Слишком часто и не по делу я стала выходить из себя. Размораживаюсь, что ли?…

Блок 4–А отчего–то показался смутно знакомым. Открывший дверь Бес с порога бросил:

– Ну?

Я шагнула внутрь, и всю дорогу до, судя по всему, кабинета не закрывала рта, постаравшись переложить как можно больше проблем на того, кто и должен этим заниматься.

Мне вовсе не улыбалось и дальше выступать в роли универсальной затычки для дыр в чужих планах.

– Что ж, если все так, как вы говорите, нам остается одно, – скучным тоном констатировал счетовод.

– А именно?…

– Молчать, естественно, что же еще? Как вы справедливо заметили, вам навряд ли поверят, поскольку доказательств нет. Кстати, вы не думали, что все это может быть связано с местом, где вы его нашли? Какие–нибудь занимательные бактерии, вирусы? Посторонние воздействия?

– Фарр издевается?… Посторонних паразитических организмов и посторонней же вживленной аппаратуры не выявлено, если вы об этом. И какие воздействия предполагаются через пол–планеты? – холодно отрезала я. – И, сделайте любезность, не упоминайте при мне о бактериях и вирусах. Из–за этих милых зверюшек я провела в карантине месяц, и вовсе не жажду продолжения.

– А вот мне все больше хочется его вам устроить, – раздалось из–за приоткрытой двери. – Птар, выйди, пожалуйста.

Дверь открылась. В проходе возник комендант, и я наконец вспомнила, с чем у меня ассоциировался этот блок. Он в нем жил, только и всего.

– Здравствуйте, комендант.

– Морровер, неужели вы все еще здесь? Не верю своим глазам, – ядовито сказал он. – Признаться, думал, что вы умнее – и находитесь на полпути к Солярике.

– Вы правы. Ко всем своим недостаткам я еще и глупа, – бесцветным голосом отозвалась я и посмотрела на него в упор. – Вы, к слову, тоже.

– Этан, ты точно хочешь, чтобы я ушел? – осторожно поинтересовался Бэйсеррон, с непонятной мне тревогой глядя на коменданта. – Мне это не кажется хорошей идеей.

– Иди. Трупов не будет, – неожиданно устало сказал он. – Но с вами двоими я не справлюсь.

Бес кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я проводила его взглядом и спросила:

– Могу я узнать, зачем меня вызвали?

– Почему вы спрашиваете об этом у меня?

– Потому что вызвали вы. Кто бы этот вызов не озвучил. Не так ли?… – я посмотрела коменданту в глаза. И не отвела их, когда он вышел из тени дверного проема и сел за стол, скрестив руки на груди. Ну и что ты ожидала увидеть?…

Те, кто может разговаривать со Смертью, не умеют лечить. Они умеют другое – умеют, и не делают этого никогда. Потому что кто в своем уме возьмет чужую болезнь или увечье на себя? С теми же шансами на излечение – становясь смертниками, потому как кто же просит богиню о пустяках…

– Ну, говорите, я же вижу, что вас просто распирает от желания сказать мне что–нибудь мудрое и вечное, – резко и зло сказал он наконец. – Даю вам ровно десять минут, можете болтать, что хотите. Читайте нотации, душеспасительные проповеди, или чем вы там обычно занимаетесь, сколько угодно. Но потом говорить буду я. А вы – молчать, хоть раз в жизни.

– Как вы верно заметили, я слишком глупа. Мне следовало сесть на ближайший рейс до Солярики на следующий же день после прибытия, – деревянным голосом отозвалась я и замолчала.

Прошла минута. Три. Пять…

За окном отцветало лето. Туда я и смотрела. За окно.

– Не слышу ваших аргументов, – оборвал тишину комендант. – Поторопитесь, ваше время истекает.

– Скажите, какие аргументы вы хотите услышать, я их озвучу, – я пожала плечами.

– Неужели не хотите спасти лишнюю душу от подвалов Бездны?

– Вы превосходно спасете себя сами. А то, что я способна сказать – или спросить, боюсь, только затолкает вас еще глубже, – я перевела взгляд на пустую стену. – Я понимаю все, даже почему вы с таким трудом переносите меня лично. Но неужели ради заталкивания в Бездну ближнего своего, пусть даже и меня, вы готовы на все?

– Неужели в вас заговорила совесть?… Успокойтесь, и успокойте заодно и ее. Вы ничего мне не должны, – отрезал он.

– Я говорила вам то же самое. Так что вы не следуете своим собственным советам.

– Ну хорошо, видимо, придется прояснить этот вопрос, пока вы не додумались до какой–нибудь благоглупости самостоятельно – ритуального самоубийства или попытки вернуть все на круги своя, – он закусил губу и забарабанил перетянутыми бинтами пальцами по столу. – У меня это сойдет в течение месяца–двух, максимум полугода. И оставит шрамы не намного более заметные, чем у вас сейчас. Так что можете считать, что мне это ничего не стоило, и закроем на этом данную тему.

– Вы вообще сол?…

– Насколько можете видеть, даже чистокровный, – он раздраженно предъявил мне поднявшийся над столешницей кончик хвоста. – И обстоятельства моего появления на свет я с вами обсуждать не собираюсь.

– Вы говорите, что это не стоило вам ничего… – я подняла на него глаза. – Тогда скажите, что впервые за всю историю Короны нашелся тот, кто смог сделать это сам. И тогда, воистину, я приравняю вас к богу, – я отвернулась. – Это делает Смерть, мы лишь просим ее об этом. Не думайте, что я этого не знаю, – я понимала, что хожу по тонкому льду, но останавливаться уже не было смысла. – С ней ведь как минимум необходимо было заговорить. Снова, верно?…

Барабанящие по столу пальцы застыли в воздухе.

– Ее ведь по–прежнему нужно уговаривать? И она до сих пор берет плату за услуги?

– Не вижу признаков того, что это ваше дело, – деревянный голос звучит будто из подземелья. Глухо и не по–настоящему.

– Выполнить ее желание, так ведь?… Не слышала, чтобы в этих желаниях она была милосердной.

– Ваши десять минут истекли, – руки опустились на столешницу. Невидящий взгляд уперся в стену. – Уходите.

– Если не ошибаюсь, вы вызывали меня, чтобы что–то сказать.

– Уходите! – если бы слова имели вес, меня бы раздавило одним этим словом.

– Но…

– Да уберетесь вы когда–нибудь, проглоти вас Бездна?! – считыватель просвистел в локте от моей головы, от удара о стену разлетевшись на куски.

– Как пожелаете, фарр, – я отвесила прощальный поклон, по–придворному низкий и церемонный, развернулась и вышла, чтобы, бродя по ломанным и путанным коридорам первого этажа, думать ни о чем и во всем сомневаться.

Смертью я наделена талантом видеть больные места, и бью в них безо всякой жалости – тогда, когда это принесет пользу.

Впервые я сомневаюсь, что поняла богиню правильно.

За свою жизнь я видела подобных себе только мельком. Чьей теперь меркой мерить его – той же, что и саму себя, или – всех прочих?…

Правильный ответ – никакой, поскольку это действительно не мое дело.

А еще я начала всерьез сомневаться, что между ним и его богиней стала женщина. Бывают куда более надежные вещи…

– Фарра! – Бес окликнул меня посреди коридора. – Не спешите так.

Я остановилась.

– Вы решили все же объяснить, что он от меня хотел? – угрюмо поинтересовалась я.

В ответ на простой вопрос он замялся.

– Фарра… Мне не хотелось бы выражаться словами «по вашу душу пришли», но фактически это так. Час назад приехал представитель СБ Центра. На этот раз – с беседой к вам лично.