Текст книги "Турист"

Автор книги: Олен Стейнхауэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

27

Самолет «Сингапур эрлайнс» отправлялся в десять часов. Мило коротал время в заново открытом Первом терминале аэропорта Кеннеди, борясь с отчаянным желанием улететь во Флориду за семьей и пополняя багаж предметами первой необходимости: одной футболкой, комплектом нижнего белья, наручными цифровыми часами и рулоном клейкой ленты.

Пройдя затем паспортный контроль и оказавшись на ничейной территории международного терминала, Мило присоединился к пассажирам в «Бруклинской пивоварне». На глаза ему попался одинокий голландский бизнесмен, опрометчиво положивший сотовый рядом с тарелкой на столике. Голландец рассказал, что занимается фармацевтическим бизнесом и летит в Стамбул. Мило угостил нового знакомого пивом и поведал, что продает рекламное время для компании Эн-би-си. Импровизация удалась настолько, что голландец решился на ответный жест. Пока он ходил в бар, Мило умудрился поменять его сим-карту на свою и вернуть телефон на место.

Перед посадкой он включил телефон и набрал номер Тины. Она ответила после третьего гудка.

– Да? – Голос прозвучал настороженно.

– Это я, милая.

– О… Привет.

Молчание давило, и Мило нарушил его первым.

– Послушай, мне жаль…

– Что ты говоришь! – перебила Тина. – «Жаль». Нет, после того, что случилось, этого слишком мало. Я хочу услышать…

И звонкий детский голосок.

– Папочка?

В голове зашумело. Он уже давно не ел, а тут еще пиво.

– Я не смогу всего объяснить. Сам многого не знаю. Меня ищут за то, чего я не делал.

– За убийство Энджелы.

– Дай мне поговорить с папочкой! – потребовала Стефани.

Теперь Мило понял – Симмонс считает, что он убил Энджелу.

– Мне нужно в этом разобраться.

Снова молчание, только теперь его прервала Стефани.

– Я хочу поговорить с папочкой!

Тина требовала объяснений, и он попытался.

– Послушай, что бы ни говорили тебе эти люди из МНБ, это неправда. Я не убивал Энджелу. Я вообще никого не убивал. Но больше мне сказать нечего.

– Понятно, – чужим, бесчувственным голосом произнесла она. – А вот специальный агент Джанет Симмонс считает, что у нее есть все основания для подозрений.

– Да, Симмонс так думает. Только никаких доказательств у нее нет. Она не говорила…

– Нет.

Жаль. Он надеялся на другое.

– Могу только предположить, что меня кто-то подставил.

– Но почему? – взорвалась Тина. – Зачем кому-то тебя подставлять?

– Не знаю, – повторил Мило. – Если бы знал почему, то знал бы кто. Понимаешь? А пока МНБ считает меня то ли убийцей, то ли предателем.

И снова молчание.

Мило повторил попытку.

– Не знаю, что наговорила тебе Симмонс, но мне абсолютно нечего стыдиться.

– И как ты собираешься это доказать?

Он хотел спросить, кому нужны доказательства, ей или им, но сдержался.

– Ты едешь в Остин?

– Возможно, завтра. А ты где сейчас?

– Хорошо. Буду на связи. Я вас люблю и…

– Папочка?

Он даже вздрогнул – Тина передала телефон без предупреждения.

– Привет. Ты как?

– Устала. Твои друзья меня разбудили.

– Извини. Они просто придурки.

– Когда ты вернешься?

– Как только закончу работу.

– Ладно.

Стефани произнесла это таким тоном, как будто нарочно копировала мать, и у Мило все сжалось внутри. Они поговорили еще немного, а когда закончили, Стефани сказала, что не знает, где мама, и положила трубку.

Несколько секунд Мило тупо смотрел перед собой – на расставленные рядами кресла, на группки пассажиров, взволнованных, с нетерпением ожидающих полета, и скучающих, уставших от долгого ожидания, – а потом вдруг почувствовал приближение рвотного спазма. Он поднялся, неловко, сдерживая позыв, проковылял по застланному ковровым покрытием залу и почти вбежал в туалет. Едва успел запереть дверцу кабинки, как его вырвало, словно организм торопился избавиться от всего еще не усвоенного пива. Он прополоскал рот, вытер губы и вернулся в коридор. Приступ не только прочистил желудок – в голове прояснилось, словно вместе с блевотой ушло что-то, блокировавшее мысли, что-то, мешавшее понять, как быть дальше.

Мило не хотел пользоваться чужой сим-картой после посадки – номер уже засекли со звонком Тине, – а потому решил воспользоваться ею сейчас и набрал + 33112. Женский голос сообщил, что он дозвонился до справочной «Франс Телеком». Мило спросил номер Дианы Морель в Париже. В списке нашелся только один, и он попросил соединить. В Париже было пять утра, и звонок, похоже, немного испугал снявшую трубку женщину. Ее действительно звали Диана Морель, но ей, судя по голосу, было не меньше шестидесяти, и Мило дал отбой.

Теперь он, по крайней мере, знал, что не сможет просто позвонить Диане Морель и потолковать об Энджеле Йейтс и полковнике И Лене. Если же выйти на ГУВР и попросить соединить с кабинетом или домом, его местонахождение вычислят за считаные минуты, информацию передадут Компании, и обстоятельного разговора не получится. А ему нужно именно это.

Мило вытряхнул из телефона аккумулятор и бросил сим-карту в мусорную корзину.

Восемь часов спустя плотный, солидный немец за плексигласовой перегородкой сравнивал фото на паспорте с усталым лицом стоявшего перед ним бизнесмена.

– Мистер Лайонел Долан?

– Да? – Мило широко улыбнулся.

– Вы по делам?

– К счастью, нет. Я – турист.

Одно лишь слово – и наплыв нежелательных воспоминаний. Сколько их было, аэропортов, пограничников, таможенников, дорожных сумок. А еще переодетых в штатское полицейских и агентов, мнущих давно прочитанные газеты. Сколько раз он сам так же мял газеты, просиживая часами в залах прибытия, дожидаясь связных, которые иногда и не появлялись. И Франкфуртский аэропорт, один из самых крупных и уродливых в Европе, принимал его не однажды.

Пограничник протягивал паспорт, и Мило ничего не оставалось, как взять его.

– Желаю хорошо отдохнуть.

«Спокойно, не торопись. Держись уверенно».

Он пронес рюкзак мимо таможенников, которые, как и большинство их европейских коллег, не были настроены беспокоить человека в костюме и галстуке. Дальше – мимо толпящихся у багажной карусели пассажиров, к выходу. Ступив на тротуар, Мило достал сигарету, закурил. Вкус оказался не столь хорош, как должен был быть после долгого полета, но он все же докурил до конца, потом отошел к телефону у стоянки такси. Набрал номер, который заучил еще над Атлантикой.

Три гудка.

– Ja?

– Последний верблюд.

Пауза. Затем…

– Издох в полдень?

– Это я, Джеймс.

– Мило?

– Можем встретиться?

Большой радости в голосе Эйннера не чувствовалось.

– Ну… Прямо сейчас? Я сейчас немного занят.

– Да.

У Мило перехватило горло – где-то на заднем фоне прозвучал и оборвался приглушенный, попытавшийся перейти на крик голос. Он знал, что это значит. Кому-то заткнули рот.

– Когда освободишься?

– Дай мне… не знаю… минут сорок?

– Где?

– Я сейчас в «Дойчебанке», так что…

– Башни-близнецы?

– Ага.

Мило представил офис на одном из верхних этажей знаменитых на весь мир зеркальных башен в центре финансового квартала, какого-нибудь несчастного управляющего, связанного и с кляпом во рту, под столом, и Эйннера, преспокойно беседующего по телефону. А он ведь успел забыть, чем приходится заниматься Туристу.

– Послушай, ты знаешь Франкфуртскую оперу? Встретимся перед ней около двух. По крайней мере, у меня будет шанс показать, что мы не какие-то тупые головорезы.

– Стоит ли говорить такое вслух?

Эйннер усмехнулся.

– Ты имеешь в виду этого парня? Не беспокойся, через десять минут он уже ничего никому не скажет.

Тот, о ком шла речь, глухо взвыл.

28

Чистенький полупустой поезд доставил его к центральному железнодорожному вокзалу Франкфурта. Повесив на плечо рюкзак, Мило отправился пешком в направлении Фриденс-брюкке, но, вместо того чтобы идти по мосту, повернул налево, к набережной Майна. Прилично одетые бизнесмены, тинейджеры, пенсионеры – все напоминало Париж. Лишь неделю назад…

Он купил сэндвич со шницелем у уличного торговца и повернул в сторону от реки, к парку на Вилли-Брандт-плац, где нашел свободную скамейку с видом на модерновый стеклянный фасад здания Франкфуртской оперы. Несмотря на уверения Эйннера в том, что опасаться нечего и что свидетель их разговора уже ничего никому не скажет, Мило присматривался к каждому прохожему. За последние шесть лет он утратил эту привычку, и теперь, чтобы остаться на свободе, ее требовалось как можно скорее вернуть.

Все Туристы знают, насколько важны концентрация внимания и бдительность. Входя в парк или в помещение, ты сразу же просчитываешь отходные пути. Берешь на заметку все, что можно использовать при необходимости в качестве оружия, – стул, шариковую ручку, нож для разрезания бумаги или просто низкую ветку на дереве, вроде той, что висела сейчас позади скамейки. Одновременно присматриваешься к окружающим. Обращают ли они внимание на тебя или делают вид, что ничего не замечают. Кстати, показную безучастность можно считать чуть ли не фирменной чертой всех Туристов. Туристы очень редко проявляют опережающую активность, самые выдающиеся притягивают тебя к себе.

Сидя на скамеечке в солнечном парке, Мило приметил у тротуара женщину, которая никак не могла завести машину. Типичная подстава. Сыграть раздражение, отчаяние, вызвать к себе сочувствие, сделать так, чтобы объект сам решил подойти и помочь. И взять тепленького.

У подножия доминировавшего над парком громадного, подсвеченного снизу символа общеевропейской валюты играли двое мальчишек лет двенадцати-тринадцати. Еще одна потенциальная ловушка – Туристы вовсе не брезгуют использовать для своих целей детей. Ребенок падает, корчится от боли, ты приходишь на помощь, и тут появляется «родитель». Все просто.

Еще дальше, у восточного края парка, студент фотографировал взиравшее на все сверху здание Европейского центрального банка. Фотографов-любителей в таком городе всегда предостаточно, и щелкнуть тебя могут откуда угодно.

– Руки вверх, ковбой!

Мило вздрогнул, неловко повернулся и едва не свалился со скамейки – Эйннер стоял за спиной, выставив пистолетом палец и довольно ухмыляясь.

– Господи!

– Да, подзаржавел, – Эйннер покачал головой и спрятал «пистолет» в карман. – С такой реакцией, старичок, ты и до заката не дотянешь.

Мило постарался перевести дыхание. Глухо колотилось сердце. Они поздоровались.

– Рассказывай, что знаешь.

Эйннер кивнул в сторону оперы.

– Пройдемся.

Они неторопливо зашагали по дорожке.

– Все не так страшно. Туристов не вызывали – ты не настолько важен. Том сказал ждать тебя.

Хорошо бы, если так, подумал Мило, потому что в противном случае повисший на хвосте Эйннер мог стать серьезной проблемой.

– А Том объяснил, почему ты должен меня ждать?

– Это я и сам понял. Завтракал с одной подругой в консульстве. Болтушкой ее не назовешь, но и святой тоже. Рассказала, что все посольства и консульства получили ориентировку на Мило Уивера.

– Ориентировка из Компании?

– Из госдепартамента.

– И что, ищут?

– Ну, такие уведомления не каждый день приходят. Да, ищут. Последний сигнал был из Стамбула.

Переходя улицу, Мило посочувствовал голландцу, чей телефон стал маяком для агентов Компании в Турции. Но доброе чувство к невинно пострадавшему мгновенно рассеялось, когда он понял, что, отследив маршрут голландца, те же самые агенты наверняка уже вычислили, откуда и когда он вылетел.

– А как насчет Франкфурта? Ты здесь закончил?

Турист взглянул на часы.

– Восемнадцать минут назад. Теперь я весь твой.

Мило открыл и придержал дверь.

– Машина есть?

– Машину я всегда могу достать.

– Хорошо.

Они вошли в широкий современный вестибюль, и, когда Эйннер повернул к кафе, Мило взял его за локоть и потянул за собой в боковой коридорчик, мимо туалетных комнат.

– Знаешь место получше?

– Я знаю другой выход. Идем.

– Господи, Мило. Ты и впрямь параноик.

Если Мило умел вскрывать только старые машины, то Эйннер справлялся и с современными моделями, поскольку имел в своем распоряжении удивительное устройство – компактный, размером с четвертак, пульт ДУ. Направив его на «Мерседес-С», он нажал красную кнопку и стал ждать, когда устройство переберет возможные кодовые комбинации. Секунд через сорок пискнула и отключилась сигнализация, а потом с негромким щелчком открылась дверь. На то, чтобы завести машину, Эйннеру потребовалось чуть больше минуты, а еще через несколько минут они выехали из города.

– Куда теперь?

– В Париж.

Эйннер встретил известие спокойно.

– Самые опасные – первые два часа, пока не доберемся до Франции. Проблемы могут быть, если владелец заявит о пропаже.

– Так поезжай быстрее.

Эйннер внял совету и добавил газу. Вырвавшись из города, они свернули на шоссе A3, по которому домчались до Висбадена, перескочили на другую трассу и еще через час выбрались на ведущую во Францию широкую и ровную автостраду А6.

– Будешь молчать или расскажешь? – спросил Эйннер.

Глядя в окно, Мило видел знакомый придорожный пейзаж – почти никакой разницы, например, с северной частью штата Нью-Йорк.

– Хочу поговорить с Дианой Морель, она же Рене Бернье.

– С той писательницей-социалисткой?

– С ней самой.

– И чего ты от нее ждешь?

– Ясности. Мы взялись за Энджелу только из-за китайского полковника.

Эйннер помолчал, но продолжения не последовало.

– И? – не выдержал он.

– И что?

– Хочу знать, тебе действительно нужна моя помощь? Нет, правда, Мило. Думаешь, люди будут принимать все на веру. – Не дождавшись от спутника реакции, он спросил: – Знаешь, почему я хорош в своем деле?

– Потому что красавчик?

– Потому что я стараюсь как можно меньше думать. Не притворяюсь, будто разбираюсь в чем-то или понимаю что-то. Мне достаточно того, что говорит Том. Когда Том на линии, он для меня Бог. Но ты, друг мой, ты не Том.

Он был прав, и Мило изложил ему урезанную версию последних событий, включая визит во Флориду Джанет Симмонс и секретное распоряжение Грейнджера выйти на контакт с ним.

– Здесь, в Европе, все началось, по сути, с полковника и Рене Бернье. Вот почему, прежде чем решать, что делать дальше, нужно четко расставить факты.

– Пусть так, – согласился Эйннер. – А что потом, когда Диана тебя просветит?

– Там будет видно.

Хотя Том Грейнджер и приказал Эйннеру помочь коллеге, Мило знал: приказ действует до того момента, пока не поступит новый. Если утром Туристу позвонят и скажут убить его пассажира, он сделает это, не моргнув глазом. Впрочем, пока Эйннера, похоже, устраивала сложившаяся ситуация.

Хозяин «мерседеса» установил на панели адаптер для плеера, и, когда Мило, порывшись в рюкзаке, подключил свой айпод, салон заполнил голос Франс Галль.

– Что это? – с оттенком раздражения полюбопытствовал Эйннер.

– Лучшая в мире музыка.

В половине пятого пересекли практически не существующую границу. Из трех повстречавшихся до этого полицейских машин ни одна интереса к ним не проявила. Ползущее вниз по ветровому стеклу солнце время от времени пряталось за серые, размытые кляксы облаков, появлявшиеся все чаще по мере приближения к Парижу.

– Машину оставим у себя до завтра, – сказал Эйннер. – Найдем какое-нибудь «рено». Стараюсь протестировать все главные европейские бренды, пока себе ничего не купил.

– Том не позволяет? Придется ведь проходить регистрацию?

Эйннер пожал плечами, словно желая сказать, что такого рода проблемы могут волновать лишь зеленых новичков.

– У меня есть легенда на черный день. Кое-какие покупки в ней лишними не будут.

Мило подумал, что выстраивал свою несколько лет.

– Квартира?

– Есть кое-что. На юге.

Наверное, так делают все Туристы, решил он. По крайней мере, те, что попредусмотрительней.

– Что за дело у тебя было во Франкфурте? Подрядился учить манерам банкиров?

Эйннер пожевал шелушащуюся нижнюю губу, решая, очевидно, какую степень откровенности можно позволить.

– Банковское дело – занятие грязное. Но задание было достаточно простое. Получить ответы, а потом избавиться от улик.

– И как, успешно?

– У меня по-другому не бывает.

– Я и не сомневаюсь.

– Не веришь!

Немного помолчав, Мило сказал:

– Успех и неудача раздаются Туристам равной мерой. И означают всегда одно и то же – завершение работы.

– Господи, уж не цитируешь ли ты книгу?

– Тебе бы не помешало ее почитать. Тогда и жизнь воспринимается легче.

Эйннер нахмурился, что дало Мило повод для тайного удовлетворения. Он еще помнил те, не столь давние, времена, когда сумасшедший, рваный, не совпадающий с биологическим ритм жизни бросал из одной крайности в другую – от желания покончить с собой к ощущению собственной непогрешимости и неуязвимости. Последнее явно проступало в словах и поведении Эйннера, а чрезмерная самоуверенность для Туриста – прямой путь к скорой смерти. Если для того, чтобы заставить его услышать предостережение, нужно солгать, что ж, так тому и быть.

– Где ты ее нашел? – поинтересовался Эйннер, напряженно всматриваясь в темнеющую дорогу.

– В Болонье. – Для пущей убедительности Мило хмыкнул и качнул головой. – Не поверишь, в книжной лавке.

– Шутишь.

– Пыльное такое заведение, со стеллажами до потолка.

– И как ты туда добрался?

– Шел по ключам, не хочу утомлять тебя деталями, но последняя подсказка попалась мне в одной испанской мечети. Была спрятана под корешком переплета Корана. Представляешь?

– Ну и ну. И что это была за подсказка?

– Адрес книжной лавки и указание, на каком стеллаже искать. Понятно, что держали ее на верхней, чтобы посторонний случайно не прихватил.

– Она большая?

Мило покачал головой.

– Не больше брошюры.

– И сколько времени у тебя на это ушло?

– Чтобы найти книгу?

– Да, с самого начала.

Ответить нужно было так, чтобы дать Эйннеру понять, что поиски – дело нелегкое, но при этом и не погасить надежду.

– Месяцев шесть или семь. Нужно только выйти на след, а потом тебя уже несет инерция. Тот, кто оставлял ключи, знал, что делает.

– Оставлял? По-твоему, это был он? А почему не она?

– Найди книгу, и сам поймешь.

29

За полчаса до Парижа низкое солнце окончательно скрылось за облачной пеленой. Пошел дождь. Эйннер, проклиная погоду, включил «дворники».

– Куда теперь?

Мило посмотрел на часы – около семи вечера. Вообще-то он надеялся отыскать Диану Морель, но рассчитывать на то, что она допоздна задержится на работе в пятницу вечером, не приходилось.

– К Энджеле. Переночую у нее.

– А я?

– У тебя здесь вроде бы какая-то знакомая.

Эйннер покачал головой.

– Не думаю, что сегодня что-то получится.

Скорее всего, решил Мило, никакой подружки и не было.

К дому Энджелы подъезжали медленно, опасаясь людей из ГУВР, но ни подозрительных личностей, ни фургончиков, служащих обычно мобильными пунктами наблюдения, не обнаружилось. Остановились в паре кварталов от дома, так что Мило пришлось пробежаться до подъезда под успевшим набрать силу дождем. Отдышавшись под козырьком, он вытер ладонью лицо и окинул взглядом панель. Во второй колонке его внимание привлекло помеченное звездочкой имя – «М. Гань». Он позвонил.

Прошло не меньше двух минут, прежде чем М. Гань – как оказалось, женщина – добралась до домофона.

– Oui? – Голос прозвучал настороженно.

– Прошу извинить, – громко, по-английски произнес он. – Я по поводу Энджелы Йейтс. Она моя сестра.

Женщина шумно вздохнула, и уже в следующее мгновение замок звякнул. Мило потянул дверь.

Мадам Гань было около семидесяти, и жила она одна. Ее муж, бывший смотритель дома, умер в 2000-м, и работа свалилась на ее плечи. Об этом она рассказала Мило в своей тесной комнатушке после того, как удостоверилась, что гость и впрямь брат Энджелы, хотя та за все время ни разу о нем не упомянула.

– Она ведь была такая тихая, – словно ища у него подтверждения, сказала мадам Гань по-английски.

Мило согласился – да, Энджела действительно не отличалась болтливостью.

Он уже сказал, что хотел бы забрать кое-какие семейные фамильные ценности, прежде чем все будет передано в L'Armée du Salut – парижское отделение Армии спасения. Он назвался Лайонелом – на случай, если хозяйка спросит документы, – но обошлось без этого, а когда мадам Гань пригласила его на стаканчик вина, стало ясно – живется ей одиноко.

– Знаете, как я научилась английскому?

– Как?

– В конце войны я была еще ребенком. Отца убили немцы, и мать – ее звали Мари – осталась одна со мной и моим братом Жаном. Он уже умер. И она нашла американского солдата, черного, понимаете? Большого негра из Алабамы. Он остался. Мать мою очень любил и к нам с Жаном хороню относился. Долго это не продлилось – сами знаете, хорошее быстро кончается, – но он жил с нами, пока мне не исполнилось десять. Научил меня английскому и джазу. – Мадам Гань рассмеялась. – Гулял с нами, когда у него были деньги. Знаете, я видела Билли Холлидей, – похвастала хозяйка.

– Неужели? – улыбнулся Мило.

Она махнула рукой, умеряя его энтузиазм.

– Конечно, я была еще маленькой девочкой и ничего не понимала. Билли показалась мне слишком печальной. Другое дело – Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи. Да. – Мадам Гань закивала. – Их музыка нравилась мне куда больше. «Соленые орешки, соленые орешки», – пропела она. – Знаете эту песню?

– Чудесная вещь.

Разговор растянулся уже почти на футбольный тайм, и ему едва удавалось скрывать растущее беспокойство. Что, если они не заметили наблюдателя? Что, если их засекла полицейская камера? Сидя как на иголках, он ждал, что дверь вот-вот распахнется и Диана Морель со своим симпатичным напарником наденут на него наручники. С другой стороны, все его страхи, как сказал Эйннер, могли быть обычной паранойей. Энджела мертва уже целую неделю, и бюджет ГУВР вряд ли позволяет бросать деньги на слежку за пустой квартирой.

К тому же мадам Гань очаровала его своими историями. То были рассказы о послевоенной, перестраивавшейся, начинавшей заново Европе, и времени, которое отзывалось в нем особой ностальгией. То был франко-американский медовый месяц. Французам нравились американские джазмены, голливудские фильмы, пересекавшие океан на кораблях, и английская поп-музыка, которой они старались подражать. Достав айпод, Мило включил Франс Галль, и мадам Гань тут же подхватила припев «Poupée de cire, poupée de son». Глаза у нее заблестели, по разрумянившимся щекам поползли слезы.

Подавшись вперед, она сжала старушечьими пальцами его руку.

– Вспоминаете сестру? Кто бы мог подумать… я про самоубийство. Но вы ведь ничего не могли сделать. Жизнь, она продолжается. Должна продолжаться.

Она произнесла это твердо, как человек, глубоко уверенный в том, что говорит. Он хотел спросить, как умер ее муж, но не решился.

– Послушайте, я не заказал номер в отеле. Может быть…

Мадам Гань не дала ему договорить.

– Конечно. – Она еще раз сжала его руку. – Квартира оплачена до конца месяца. Оставайтесь, если хотите.

Она поднялась вместе с ним, открыла дверь длинным ключом, который передала потом гостю, и подивилась беспорядку, царившему в комнатах.

– Это все полиция, – с горечью и злобой пробормотала хозяйка и, вспомнив английский, добавила: – Свиньи. Если что-то пропало, скажите – я подам жалобу.

– Полагаю, в этом не будет необходимости, – сказал Мило и поблагодарил старушку за помощь, а потом, словно что-то вспомнив, спросил: – Скажите, в последние дни у нее не было каких-либо странных гостей? Людей, которых вы не видели раньше?

Мадам Гань погладила его по руке.

– Вы живете надеждой. Понимаю. Не хотите верить, что сестра покончила с собой.

– Дело в другом, – начал Мило, но она остановила его.

– Полицейские, эти свиньи, они тоже меня спрашивали. Понимаете, днем я работаю с сестрой в ее цветочном магазине и никого не вижу.

Как только за ней закрылась дверь, он достал из холодильника бутылку шардоне, налил в стакан, выпил и тут же налил еще. Потом сел на диван и стал прикидывать, как осуществить план.

«Только не спи. Не думай о Тине и Стефани».

Квартира была обычная, с одной спальней, но в отличие от большинства французских апартаментов комнаты оказались попросторней. Люди Дианы Морель тупо перерыли ее сверху донизу и даже не потрудились прибраться. Впрочем, такой обязанности не признает за собой ни одна полиция в мире. Мило знал, что должен сосредоточиться прежде всего на тех местах, которые агенты обошли своим вниманием.

Охота на Тигра была любимым проектом Энджелы. Она не просила дополнительного финансирования и не представляла отчетов в посольство, а раз так, то, скорее всего, и не держала там свои материалы. Они должны находиться здесь, если только, конечно, Энджела не хранила архив в голове. Мило надеялся на ее скромность.

Он начал с кухни, самого подходящего места с точки зрения разнообразия вариантов: тут вам и трубы, водопроводные и газовые, и утварь, и посуда, и шкафчики, и техника. Для маскировки Мило включил музыку, настроив приемник на станцию классического рока, вкусы которой колебались в диапазоне от шансона шестидесятых до прогрессива семидесятых. Он убрал из шкафчиков все стаканы и тарелки, снял с полок кастрюльки, развернул все пакеты. Проверил трубы – нет ли слабых соединений. Ощупал нижние поверхности столов и ящиков, просмотрел содержимое холодильника – баночки с мармеладом, мягкий сыр, рубленое мясо – последнее уже испортилось. Потом выдвинул холодильник и снял заднюю решетку. Нашел в столе отвертку – разобрал микроволновку, телефон и кухонный комбайн. Через два часа под звуки «Героина» в исполнении «Велвет андеграунд» Мило признал свое поражение.

Делать это его никто бы не заставил, но он вспомнил, какой чистенькой выглядела кухня на экране монитора в фургоне Эйннера. Оставить ее грязной не позволяла совесть. Немного отдохнув – впереди была вся ночь, – Мило взялся за уборку.

Он уже перешел в ванную, когда снизу позвонил Эйннер. Мило впустил его. Эйннер принес замасленный пакет с жареной картошкой и шаурмой. Сам он уже перекусил у соседнего подъезда, успев удостовериться, что за квартирой Энджелы никто не присматривает.

– Ни души. Так что, по крайней мере, до утра можно спать спокойно.

Находиться слишком долго в комнате, где умерла Энджела, не хотелось, и Мило отдал спальню коллеге. Усталость валила с ног, слипались глаза, но он все же дотащился до ванной и, сев на крышку унитаза, сначала легонько потряс идущие к водонагревателю трубы, а потом провел по ним ладонью. Есть. Палец наткнулся на маленькую алюминиевую коробочку в два пальца длиной, которая крепилась к трубе с помощью магнита.

Сбоку коробку украшал рисунок, воспроизводивший старую рекламу французского вина; туристы покупали постеры с этим рисунком, чтобы вешать в своих гостиных. Брюнетка с короткой стрижкой и в красном платье, сжав в волнении руки, вожделенно смотрела на поднос с бокалами и бутылкой «Мари Бризар». Подпись гласила: «Plaisir d'été». [21]21
  Услада лета (фр.).


[Закрыть]

Коробочка была магнитной ключницей, и в данном случае Энджела использовала ее по прямому назначению: в ней лежал дверной ключ. Больше ничего. Мило опустил ключ в карман, а коробочку вернул на место.

Сообщать о находке Эйннеру он не стал. Другое дело, если бы они нашли еще одну деталь мозаики, но больше ничего не подвернулось. Апартаменты им достались чистые.