Текст книги "Турист"
Автор книги: Олен Стейнхауэр
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Олен Стейнхауэр
Турист
Посвящаю Марго
Конец туризма
Понедельник, 10 сентября – вторник, 11 сентября, 2001 год
1
Через четыре часа после неудавшейся попытки самоубийства его самолет заходил на посадку над аэродромом Любляны. Короткий звуковой сигнал – и над головой загорелась табличка с напоминанием пристегнуться. Сидевший рядом бизнесмен-швейцарец щелкнул пряжкой и уставился в чистое словенское небо – нарвавшись в самом начале полета на глухую стену молчания, он понял, что сосед, американец с дрожащими руками, к разговорам не склонен.
Американец закрыл глаза, вспоминая утренний эпизод в Амстердаме – выстрелы, звон стекла, треск дерева, вой сирен…
Если самоубийство – грех для верующих, то что оно для тех, кто не верит в грех? Что? Попрание принципов природы? Возможно, потому что ее главный, непреложный закон состоит в продлении существования. Доказательство тому – сорняки, тараканы, муравьи и голуби. Все созданные природой твари едины в стремлении к общей цели: остаться в живых. Такова неоспоримая теория бытия.
За последние месяцы он так часто размышлял о самоубийстве, подходил к этому акту со столь разных сторон, что сам термин «совершить самоубийство» звучал теперь не более трагично, чем такие, как «сходить в кино» или «принять душ». А тяга к самоубийству проявлялась зачастую с не меньшей силой, чем потребность в сне.
Иногда она выражалась в пассивном желании – мчаться по шоссе, отстегнув ремень безопасности, закрыть глаза и пересечь вслепую улицу, не обращая внимания на поток машин, – но в последнее время все отчетливее ощущалось стремление взять на себя ответственность за собственную смерть. Мать назвала бы это Большим Голосом: «Вот нож, ты же знаешь, что нужно делать. Распахни окно и попробуй расправить крылья». А еще в половине пятого утра, в Амстердаме, когда он лежал на той женщине, прижимая ее к полу, и через разбитое окно спальни летели пули, Голос предложил встать, выпрямиться и встретить град свинца с гордо поднятой головой, как и подобает мужчине.
Всю прошлую неделю он провел в Голландии, присматривая за пользующейся поддержкой США шестидесятилетней активисткой, чьи комментарии по вопросу иммиграции привели к логическому итогу: ее заказали. В то утро наемный убийца, профессионал, известный в определенных кругах под кличкой Тигр, предпринял уже третью попытку. В случае успеха голосование по предложенному ею консервативному законопроекту в голландском парламенте было бы, скорее всего, сорвано.
Как именно продление существования данного политика, женщины, построившей карьеру на потворстве перепуганным фермерам и оголтелым расистам, играет на руку его стране, он не знал. «Сохранить империю, – не раз говаривал Грейнджер, – в десять раз труднее, чем ее построить».
В его профессии рациональные обоснования не важны – у исполнителя свои мотивы и доводы. И все же…
«Что я здесь делаю?» – подумал он в какой-то момент, прижимая к полу вопящую от страха дамочку, пряча голову от разлетающихся осколков стекла и слушая сухой треск оконной рамы. Он даже оперся ладонью о пол и начал подниматься, чтобы взглянуть смерти в лицо, но тут, посреди всего этого ада, услышал веселый рингтон своего сотового. Он убрал руку, достал телефон, увидел, что звонит Грейнджер, и крикнул, перекрывая шум:
– Что?
– Течет река мимо Евы, – сказал Том Грейнджер.
– И Адама. [1]1
В оригинале Грейнджер цитирует начало романа Дж. Джойса «Поминки по Финнегану» (riverrun, past Eve and Adam's), так и не переведенного на русский язык по причине его сложности. (Здесь и далее прим. перев.)
[Закрыть]
Хитрец Грейнджер брал в качестве паролей первые строчки из романов. В данном случае смысл послания сводился к тому, что его ждет новое задание. Вот только он сам не ждал ничего нового. На протяжении многих лет жизнь его складывалась в неумолимую, отупляющую однообразием череду городов, отелей, подозрительных лиц. Настанет ли когда-нибудь всему этому конец?
Он дал отбой, приказал вопящей старушке оставаться на месте и поднялся. Поднялся, но не умер. Пули больше не свистели, стрельба прекратилась, и ей на смену пришел вой полицейских сирен.
– Словения, – сообщил Грейнджер позднее, когда доставил подопечную в палату представителей. – Портороз, городок на побережье. У нас там кейс с денежками налогоплательщиков и посольский цээрушник, Фрэнк Додл. Оба пропали.
– Мне нужен перерыв, Том.
– Считай, получил отпуск. Твоим контактом будет Энджела Йейтс – она работает в офисе Додла. Ты ее знаешь. Потом можешь задержаться и отдохнуть.
Грейнджер еще что-то говорил, как всегда объясняя задание с минимумом деталей, а у него вдруг ни с того ни с сего разболелся желудок. Боль была острая и не унялась до сих пор.
Если непреложный закон бытия есть продление оного, то не следует ли рассматривать противоположное как своего рода преступление?
Нет. Признание самоубийства преступлением означало бы, что природа различает добро и зло, когда в действительности ее заботит лишь поддержание равновесия.
Может быть, дело именно в этом, в нарушении баланса. Он просто съехал, соскользнул на краешек коромысла. Такое вот до нелепости неуравновешенное создание. И с какой стати Природе одаривать его своими милостями? Разумеется, она тоже желает его смерти.
– Сэр? – Крашеная блондинка стюардесса вежливо улыбнулась. – Ваш ремень.
Он растерянно моргнул.
– А что такое?
– Пристегнитесь, пожалуйста. Мы заходим на посадку. Это ради вашей безопасности.
Он едва не рассмеялся, однако пристегнулся – не спорить же. Потом сунул руку в карман, достал белый конвертик с купленными в Дюссельдорфе таблетками и проглотил две штуки декседрина. Жить или умирать – это одно, но сейчас от него требовалась максимальная собранность.
Швейцарский бизнесмен наблюдал за соседом с откровенной подозрительностью.
Миловидная круглолицая брюнетка за поцарапанным пуленепробиваемым стеклом смотрела так, словно ждала именно его. Он попытался представить себя на ее месте. Что она видит? Наверное, обратила внимание на большие руки. Пальцы уже немного дрожали после декседрина, и если она заметит это, то, может быть, подумает, что он подсознательно исполняет какую-нибудь сонату.
Он протянул потрепанный американский паспорт, пересекший больше границ, чем иные дипломатические. Может, примет его за гастролирующего пианиста. Чуточку бледноват, слегка вспотел после перелета. Покрасневшие глаза. Скорее всего, заподозрит авиафобию, боязнь полетов.
Он выжал из себя улыбку, чем стер с лица брюнетки выражение профессиональной скуки. Вообще-то она и впрямь была мила, и он хотел показать, что рад столь приятному приему.
Паспорт поведал брюнетке немногое: рост – пять футов, одиннадцать дюймов, родился в июне 1970-го – тридцать один год. Пианист? К сожалению, род занятий в американских паспортах не указывается. Брюнетка посмотрела на него внимательно и заговорила с легким, выдававшим неуверенность акцентом.
– Мистер Чарльз Александер?
Он поймал себя на том, что озирается по сторонам – паранойя в чистом виде, – и улыбнулся еще раз.
– Верно.
– Вы по делам или в качестве туриста?
– Я турист.
Брюнетка подержала паспорт под ультрафиолетовой лампой и, взяв штемпель, приготовилась сделать отметку на одной из немногих чистых страничек.
– Надолго в Словению?
Мистер Чарльз Александер улыбнулся ей ясными зелеными глазами.
– На четыре дня.
– Если хотите отдохнуть, стоит задержаться по меньшей мере на неделю. Здесь много достопримечательностей.
Еще раз блеснув улыбкой, он качнул головой.
– Возможно, вы и правы. Посмотрим, как сложится.
Получив ожидаемые ответы, брюнетка приложила штемпель и протянула паспорт.
– Добро пожаловать в Словению.
Он прошел через багажный зал, где пассажиры, прилетевшие тем же рейсом Амстердам – Любляна, еще скучали с пустыми тележками возле пустой карусели. Никто не обращал на него внимания, и он перестал вертеть головой, словно обкурившийся ишак. Причиной нервозности были боль в животе и декседрин. Таможенников на месте не оказалось, и он прошел прямиком к автоматически открывшимся перед ним стеклянным дверям. Небольшая толпа встречающих, колыхнувшаяся было при его появлении, тут же утратила интерес, признав в нем чужого. Он ослабил галстук.
В последний раз Чарльз Александер приезжал в Словению несколько лет назад, и тогда его звали… как-то по-другому, но то имя было таким же фальшивым, как и нынешнее. Тогда страна еще праздновала победу в десятидневной войне, позволившей ей выйти из состава Югославской федерации. Приютившаяся под боком у Австрии, Словения всегда ощущала себя чужой в том сшитом на скорую руку объединении, нацией скорее германской, чем балканской. Остальная Югославия обвиняла словенцев – и не без основания – в снобизме.
Энджелу Йейтс он заметил еще из здания аэропорта – она стояла за дверью, у тротуара, к которому то и дело подкатывали машины. На ней были слаксы и синий венский блейзер, в руке сигарета. Он не стал подходить, а отыскал туалет и посмотрел на себя в зеркале. Бледность и потливость никакого отношения к авиафобии не имели. Он стащил галстук, освежился и вытер покрасневшие уголки глаз – лучше не стало.
– Извини, что заставил так рано подняться, – сказал он, выйдя на улицу.
Энджела вздрогнула, в лавандовых глазах на мгновение отразился страх, но уже в следующий момент губы ее тронула усмешка. Выглядела она усталой, хотя по-другому и быть не могло – чтобы успеть на встречу, бедняжке пришлось провести за баранкой не менее четырех часов и, следовательно, выехать из Вены около пяти. Она отбросила недокуренную сигарету – «Давидофф», – ткнула его кулачком в плечо и обняла. В запахе табака было что-то уютное.
Энджела отстранилась.
– Проголодался.
– Слабо сказано.
– И выглядишь жутко.
Он пожал плечами. Энджела, прикрывшись ладошкой, зевнула.
– Дотянешь? – спросил он.
– Поспать не получилось.
– Примешь что-нибудь?
Энджела тут же посерьезнела.
– Все еще глотаешь амфетамины?
– Только в крайнем случае, – соврал он. Оправдания для последней дозы не было никакого, кроме того, что очень хотелось, и теперь, когда его трясло от возбуждения, он с трудом удерживался, чтобы не проглотить остальное. – Дать одну?
– Ох, оставь.
Они перешли подъездную дорогу, битком забитую спешащими такси и отправляющимися в город автобусами, и спустились по бетонным ступенькам к парковочной площадке.
– Ты все еще Чарльз? – понизив голос, спросила Энджела.
– Да, уже почти два года.
– Дурацкое имя. Слишком аристократическое. Я так тебя называть не буду.
– Постоянно прошу дать другое. В прошлом месяце был в Ницце, так какой-то русский уже слышал о Чарльзе Александере.
– Неужели?
– Чуть меня не убил.
Она улыбнулась, будто услышала шутку, но он не шутил. А вот болтать не следовало. Энджела ничего не знала о его задании, и знать ей не полагалось.
– Расскажи о Додле. Давно с ним работаешь?
– Три года. – Она достала ключи и несколько раз нажала на черную кнопочку – стоявший неподалеку серый «пежо» мигнул в ответ. – Фрэнк – мой босс, но сильно не прижимает. В посольстве нас немного. – Она помолчала. – Одно время даже пытался ко мне подкатиться. Представляешь? Как будто ослеп.
В голосе ее прорезались резкие, почти истеричные нотки. Он даже испугался – как бы не расплакалась, – и все равно спросил:
– И что думаешь? По-твоему, он мог?
Энджела открыла багажник.
– Конечно нет. На подлость Фрэнк Додл никогда бы не пошел. Трусоват был, это да. И одеваться не умел. Но не подличал. Нет, денег он не брал.
Чарльз забросил в багажник сумку.
– Ты говоришь о нем в прошедшем времени.
– Я просто боюсь.
– Чего?
Она раздраженно нахмурилась.
– Того, что его уже нет. А ты что подумал?
2
Машину Энджела водила теперь осторожно, что и неудивительно – ведь она провела в Австрии два года. Живи она в Италии или даже в Словении, вряд ли обращала бы внимание на раздражающе частые ограничительные знаки и мигала бы перед каждым поворотом.
Он попытался ослабить напряжение, вспомнив старых лондонских друзей, знакомых по тем временам, когда они оба числились в тамошнем посольстве в качестве каких-то «атташе». Тогда ему пришлось спешно уехать, и Энджела знала лишь, что его новая работа в некоем неназванном департаменте Компании [2]2
Сотрудники ЦРУ называют свое учреждение Компанией.
[Закрыть]требует постоянной смены имени и что его начальником снова стал их прежний босс, Том Грейнджер. Остальные верили официальной версии, согласно которой его уволили.
– Бываю там иногда, – сказала Энджела. – Когда приглашают на вечеринки. Но знаешь, они все такие скучные, эти дипломаты. В них есть что-то жалкое.
– Неужели? – усмехнулся он, хотя и понял, что она имеет в виду.
– Такое впечатление, что эти ребята живут в своем маленьком поселке, за колючей проволокой. Делают вид, что никого к себе не пускают, а на самом деле это они под замком.
Сказано было хорошо, и ему снова вспомнился Том Грейнджер с бредовыми сравнениями Штатов с Империей, мол, они – римские заставы во враждебном окружении.
Свернув на шоссе А-1, Энджела перешла наконец к делу.
– Том тебя просветил?
– В общих чертах. Закурить можно?
– Только не в машине.
– Эх…
– Расскажи, что знаешь, а я дополню.
За окном мелькали сосны, лес сгущался. Он коротко передал суть разговора с Грейнджером.
– Сказал, что твоего Фрэнка Додла отправили сюда с кейсом, битком набитым деньгами. О какой сумме идет речь, не уточнил.
– О трех миллионах.
– Долларов?
Она кивнула, не отводя глаз от дороги.
– В последний раз его видели в отеле «Метрополь» в Порторозе словенские коллеги. В номере. Потом Фрэнк исчез. – Он замолчал, ожидая, что Энджела заполнит пробелы, однако она ничего не сказала, полностью сосредоточившись на дороге. – Добавить ничего не хочешь? Например, кому предназначались деньги?
Она качнула головой, но вместо ответа включила радио. Станцию выбрала, должно быть, еще по пути из Вены, какой-то словенский поп. Полная жуть.
– И, может быть, объяснишь, почему нам пришлось узнавать о его местонахождении от парней из САРБ, [3]3
САРБ – Словенское агентство разведки и безопасности (Slovenska Obveseevalno-Varnostna Agencija (SOVA)).
[Закрыть]а не от наших.
Энджела добавила звука – салон заполнили музыкальные изыски местных тинейджеров – и лишь затем заговорила. Пришлось наклониться, перегнувшись через рычаг коробки передач, чтобы что-то услышать.
– Не могу сказать точно, откуда исходили инструкции, но нам их передали из Нью-Йорка. Точнее, из офиса Тома. Фрэнка он выбрал по вполне очевидным причинам. Ветеран с безупречным послужным списком. Без честолюбивых устремлений. Никаких проблем с выпивкой, скомпрометировать не на чем. Именно такому и можно доверить три миллиона. Что еще важнее, его здесь знают. Если бы словенцы и заметили Фрэнка на курорте, подозрений бы не возникло. В Порторозе он бывает каждое лето, отдыхает, хорошо говорит по-словенски. – Она усмехнулась. – Иногда даже заводил с ними беседы. Том не рассказывал? Однажды, приехав в очередной раз, увидел в сувенирной лавке знакомого агента САРБ и купил ему в подарок игрушечный парусник. Фрэнк такой.
– Мне нравится его стиль.
Энджела бросила на него выразительный взгляд, давая понять, что ирония в данном случае неуместна.
– Предполагалось, что никаких затруднений возникнуть не должно. В субботу, то есть два дня назад, Фрэнк должен был отнести деньги на пристань, встретить человека, обменяться паролями и передать кейс. Взамен получить адрес. Потом найти платный телефон, позвонить мне в Вену, прочитать адрес и вернуться домой.
Песня закончилась, и юный диджей прокричал что-то насчет «hot hot hot band», которую они только что прослушали, и тут же перескочил на следующий номер, приторную до отвращения балладу.
– Почему его никто не прикрывал?
– Кто-то прикрывал. – Энджела посмотрела в зеркало заднего вида. – Да, Лео Бернард. Ты встречался с ним в Мюнхене, помнишь? Пару лет назад.
Чарльз помнил – плотный парень, кажется, из Пенсильвании. В Мюнхене он прикрывал их во время совместной с БНД [4]4
БНД – Федеральная разведывательная служба Германии (нем. BND – Bundesnachrichtendienst).
[Закрыть]операции по ликвидации египетской наркошайки. Проверить бойцовские способности Лео не получилось, но Чарльз помнил, что в его присутствии чувствовал себя намного увереннее.
– Да, забавный парень.
– Ну, теперь-то он уже мертв. – Энджела снова бросила взгляд в зеркало. – Нашли в собственном номере, над Фрэнком, этажом выше. – Она вздохнула. – Застрелен, похоже, из собственного пистолета, хотя самого оружия мы так и не обнаружили.
– Кто-нибудь что-то слышал?
Энджела покачала головой.
– Нет, у Лео был с глушителем.
Откинувшись на спинку кресла, Чарльз и сам невольно глянул в зеркало. Приглушил звук – певичка с переменным успехом пыталась вытянуть верхнюю «ми», – а потом и вовсе выключил радио. Энджела почему-то старательно умалчивала о главном: зачем кому-то понадобилось платить такие деньги. Ладно, с этим можно подождать. Сейчас важнее представить, как все случилось, выстроить события во временно́й последовательности.
– Когда они прибыли?
– В пятницу, во второй половине дня. Седьмого.
– С какой легендой?
– Никакой новой легенды у Фрэнка не было, его и без того слишком хорошо знали. Лео воспользовался старой. Бенджамин Шнайдер, швейцарец.
– Передача должна была состояться на следующий день, в субботу. В какой части пристани?
– У меня записано.
– Во сколько?
– Вечером. В семь.
– И Фрэнк исчез?..
– В последний раз его видели в четыре утра. В субботу. До этого они пили с Богданом Кризаном, шефом местного отделения САРБ. Они старые знакомые. Около двух часов дня горничная обнаружила тело Лео.
– А что на пристани? Кто-нибудь видел, что происходило на пристани в семь?
Снова взгляд в зеркало.
– Мы опоздали. Словенцы, разумеется, не спрашивали, с чего это Фрэнк покупает им игрушки. А мы узнали про Лео уже после семи. Документы оказались слишком хороши, и швейцарцы целых восемь часов принимали его за своего.
– Три миллиона, и никто не подумал послать еще пару ребят?
Энджела стиснула зубы.
– Может, и проморгали, да только что теперь толку искать виноватых.
Такая вопиющая некомпетентность и удивила Чарльза, и одновременно не стала большим сюрпризом.
– Кто был на связи?
Энджела опять посмотрела в зеркало. Поиграла желваками. На щеках проступил румянец. Значит, вина на ней, подумал Чарльз, но услышал другое.
– Фрэнк решил, что я должна оставаться в Вене.
– То есть идея отправиться на встречу с тремя миллионами и с одним только Лео принадлежала самому Фрэнку Додлу?
– Я знаю его, а ты нет.
Энджела произнесла это, почти не шевеля губами, и Чарльз едва удержался, чтобы не сказать, что и он вполне достаточно знает ее босса. Когда-то, еще в 1996-м, они работали вместе над устранением отошедшего от дел шпиона из одной страны бывшего Восточного блока. Впрочем, Энджеле это знать не полагалось. В знак сочувствия он дотронулся до ее плеча.
– Я не стану докладывать Тому, пока мы не получим кое-какие ответы, ладно?
Она посмотрела на него и наконец-то одарила усталой улыбкой.
– Спасибо, Мило.
– Чарльз, – поправил он.
– Интересно бы знать, у тебя вообще-то есть настоящее имя? – криво усмехнулась Энджела.
3
Еще час ехали вдоль итальянской границы. С приближением к побережью лес понемногу редел, деревья отступали от шоссе, уже блестевшего в лучах утреннего солнца. Миновали Копер и Изолу. За окном мелькали невысокие кусты, домики в средиземноморском стиле и указатели «Циммер фрай» – «Сдается комната» – едва ли не на каждом повороте. Лишь теперь Чарльз вспомнил, как по-настоящему красив этот крохотный уголок побережья, за который на протяжении многих столетий кто только не дрался.
Справа время от времени открывалась синяя гладь Адриатики; ветерок приносил через открытое окно запах соли. Может быть, и он смог бы найти спасение в таком вот благодатном местечке. Исчезнуть, раствориться и провести остаток лет на море, под жарким солнцем, которое высушит и выжжет из тебя все, что нарушает природное равновесие. Впрочем, мысль эта занимала его недолго, потому что он уже знал наверняка: география ничего не решает.
– Мы не сможем ничего сделать, пока ты не расскажешь остальное, – сказал он.
– Остальное? – Она притворилась, что не понимает. – Что остальное?
– Не что, а зачем. Зачем Фрэнка Додла понадобилось отправлять куда-то с тремя миллионами.
Она ответила, поглядывая в боковое зеркало.
– Из-за одного военного преступника, боснийского серба. Он большая шишка.
Слева промелькнул небольшой розовый отель, и почти тут же им открылся залив Портороз, широкий, сияющий, словно наполненный солнцем.
– Как его зовут?
– Это так важно?
Может быть, и не важно. Караджич, Младич, любой другой, объявленный в международный розыск, – история всегда примерно одна. Все они, как и их противники с хорватской стороны, так или иначе приложили руку к творившемуся в Боснии геноциду, из-за которого некогда тихая и приветливая многонациональная страна стала парией в международном сообществе. В 1996-м, когда Международный суд ООН по бывшей Югославии предъявил им обвинения в преступлениях против человечности, жизни и здоровья мирных граждан, грабежах и убийствах, нарушении правил ведения войны и попрании Женевской конвенции, эти люди ушли в подполье, затаились, скрываемые сторонниками и продажными чиновниками.
– ООН предлагает за них пять миллионов, – заметил Чарльз, глядя на море.
– Да, тот парень и хотел пять, – сказала Энджела, пристраиваясь к длинной очереди машин с немецкими, итальянскими и словенскими номерами. – Но у него ничего не было, кроме адреса, и деньги он потребовал вперед, чтобы успеть скрыться. В ООН ему не поверили и на контакт не пошли, и тогда какой-то умник в Лэнгли решил, что мы купим информацию за три. Такой вот пиар-ход. Слава достается нам, а ООН снова демонстрирует свою некомпетентность. – Она пожала плечами. – Пять или три – в любом случае ты миллионер.
– Что известно об информаторе?
– Нам он ничего о себе не сообщил, но в Лэнгли его вычислили. Некий Душан Маскович, сараевский серб, вступил в милицию в первые дни ее образования. Был одним из тех, кто помогал преступникам, скрывающимся в горах Республики Сербии. Две недели назад порвал с ними и вышел на связь с представительством комитета ООН по правам человека в Сараево. Такие к ним, наверное, каждый день приходят. Вот тогда малыш Душан и позвонил в наше посольство.
– А почему сделку не провернули там же, в Сараево?
Машина едва ползла по улочке, мимо цветочных ларьков и газетных киосков.
– Не хотел брать деньги в Боснии. И даже не хотел держать связь через посольство в Сараево. Был категорически против участия во всем этом кого-либо из бывшей Югославии.
– Не дурак.
– Насколько нам известно, в Хорватии он приобрел моторку и собирался ждать в море до семи часов вечера субботы. Потом подойти незаметно к берегу, произвести обмен и сразу же уйти, пока его не заметят и не заставят зарегистрироваться.
– Понятно.
Живот снова заболел, но теперь у Чарльза было достаточно информации, чтобы представить всех игроков во взаимосвязи.
– Хочешь, чтобы я занялась комнатой?
– Давай сначала сходим на пристань.
Главная пристань Портороза находилась на полпути к построенному в шестидесятые отелю «Словения», название которого – голубое на белом бетоне – несло в себе морской мотив. Они припарковались в стороне от главной улицы и направились к пристани мимо лавчонок, продающих модели парусников и футболки с надписями вроде «Я люблю Словению» и «Мои родители приехали в Словению, и все, что мне досталось…» Семейные отдыхающие поглощали мороженое, взрослые вовсю дымили сигаретами. За магазинчиками растянулись небольшие причалы с покачивающимися на воде лодками.
– Который? – спросил Чарльз.
– Сорок седьмой.
Он шел чуть впереди, засунув руки в карманы и всем своим видом показывая, что, мол, они с подругой здесь только для того, чтобы наслаждаться знойным солнцем и чудесными пейзажами. Ни отдыхающие, ни хозяева моторных и парусных лодок не обращали на них внимания. Время приближалось к полудню, наступала пора сиесты и прохладительных напитков. Немцы и словенцы подремывали на раскаленных палубах, и воздух наполняли лишь голоса не сумевших уснуть детей.
Причал под номером сорок семь пустовал, а вот у сорок девятого стояла крохотная яхта под итальянским флагом. На палубе женщина изрядных габаритов возилась с сосиской.
– Bon giorno! [5]5
Добрый день! (ит.)
[Закрыть]– поздоровался Чарльз.
Она вежливо наклонила голову.
Поскольку его итальянский оставлял желать лучшего, Чарльз попросил свою спутницу узнать, когда женщина приехала в Портороз, и Энджела выдала отрывистую очередь, которая постороннему могла бы показаться градом оскорблений. Тем не менее итальянка улыбнулась и, помахав рукой, ответила в том же духе. Обмен репликами завершился благодарным жестом Энджелы.
– Grazie mille. [6]6
Тысяча благодарностей (ит.).
[Закрыть]
Чарльз тоже помахал, а когда они отвернулись, наклонился и спросил:
– Ну что?
– Она приехала сюда в субботу вечером. Рядом с их лодкой стояла другая, по ее словам, грязная, но соседи скоро ушли. Примерно в половине восьмого, около восьми.
Сделав еще пару шагов, Энджела заметила, что Чарльз не последовал за ней, а остановился и, подбоченясь, смотрит на пустой причал с маленькой табличкой «47».
– Как по-твоему, вода здесь чистая?
– Бывает и хуже.
Чарльз протянул ей пиджак, расстегнул рубашку и сбросил туфли.
– Ты ведь не собираешься…
– Если встреча вообще состоялась, то прошла она, скорее всего, не так, как планировалось. Если они схватились, что-то вполне могло упасть в воду.
– Или же, – предложила свою версию Энджела, – если Душан, как ты говоришь, не дурак, он вывез тело Фрэнка в открытое море и там сбросил за борт.
Чарльз хотел ответить, что уже вычеркнул Душана Масковича из списка потенциальных убийц, поскольку убивать человека, собиравшегося дать денег за обычный адрес и при том не задавать лишних вопросов, было совершенно не в его интересах, но в последний момент передумал – бессмысленно тратить время на пустые споры.
Он разделся до трусов и, стараясь не морщиться от боли в животе, наклонился, чтобы стащить носки. Майки на нем не было, и под рубашкой обнаружилась бледная грудь – результат недельного пребывания под серым небом Амстердама.
– Если не всплыву…
– На меня не смотри, – покачала головой Энджела. – Я плавать не умею.
– Тогда позови синьору Сосиску, – проговорил Чарльз и, не дожидаясь ответа, солдатиком прыгнул в море. Шок для взбодренных декседрином нервов оказался настолько сильным, что он едва не хлебнул воды. Вынырнул. Вытер лицо. Сверху улыбалась Энджела.
– Что, уже все?
– Не помни́ мою рубашку.
Чарльз снова нырнул и открыл глаза.
Солнце стояло почти над головой, так что тени под водой были резкими и четкими. Он увидел грязно-белые днища лодок и, перебирая руками по корпусу номера 49, добрался до кормы и прочного каната, надежно удерживавшего яхту у причала. Отпустив канат, Чарльз погрузился в густую темноту под пирсом. Теперь глаза заменяли руки, и они касались живого: шершавых ракушек, тины, рыбьей чешуи. Он уже хотел подниматься, когда нащупал что-то еще. Тяжелый рабочий ботинок с ребристой подошвой. К ботинку прилагалась нога в джинсовой штанине, туловище. Вода снова едва не прорвалась в рот. Он потянул, но холодный, застывший труп не поддавался.
Чарльз вынырнул, вдохнул поглубже и, пропустив мимо ушей шуточки Энджелы, опять ушел под воду. На этот раз он воспользовался для упора сваями причала, а когда вытянул тело на свет под бортом итальянской яхты и вгляделся в поднятое облачко песка, то понял, почему оно шло так тяжело. Раздувшийся труп чернобородого мужчины был обмотан веревкой и привязан к толстой металлической трубе, похоже, какой-то детали двигателя.
Он всплыл, отдуваясь и фыркая. Вода, еще минуту назад выглядевшая такой чистой и прозрачной, замутилась.
Чарльз сплюнул, вытер рот тыльной стороной ладони. На краю пирса стояла, наклонившись, Энджела.
– А я могу дыхание задержать дольше. Смотри.
– Помоги вылезти.
Она сложила его одежду в аккуратную стопку, опустилась на колени и протянула руку. Через несколько секунд он уже сидел на причале. Ветерок холодил кожу.
– Ну? – спросила Энджела.
– Как выглядит Фрэнк?
Она сунула руку во внутренний карман блейзера и достала небольшую фотографию, которую захватила для поисков пропавшего босса. Снимок был сделан анфас, при достаточном, хотя и жутком освещении, так что черты лица были вполне различимы. Чисто выбритый мужчина, с лысиной, седыми волосами на ушах, лет шестидесяти.
– Бороду с тех пор не отпустил?
Энджела покачала головой и тут же обеспокоенно посмотрела на него.
– Но на последней фотографии Масковича…
Чарльз выпрямился.
– Если только Портороз не захлестнула необъяснимая волна убийств, твой серб на дне.
– Я не…
Он оборвал ее нетерпеливым жестом.
– С САРБ мы еще поговорим. Сейчас тебе нужно в первую очередь позвонить в Вену. Пусть проверят кабинет Фрэнка. Не пропало ли что. Нужно выяснить, что было на его компьютере до того, как он уехал.
Чарльз надел рубашку прямо на мокрое тело, и белый хлопок моментально сделался серым. Энджела достала телефон, но никак не могла набрать номер. Он взял ее за руки и посмотрел в глаза.
– Дело серьезное, понимаешь? Держи себя в руках, пока мы не выясним, что случилось. И давай не будем пока сообщать словенцам о трупе. Мы ведь не хотим, чтобы нас задержали как свидетелей?
Энджела молча кивнула.
Он подобрал пиджак, брюки, ботинки и зашагал по причалу к берегу. Сидевшая на палубе итальянка негромко свистнула.
