Текст книги "Царь нигилистов 6 (СИ)"

Автор книги: Олег Волховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Даже корь смертельна? – удивился Саша.

– Да, и часто. Свинка не так опасна, Краснуха – тоже. В основном для дитя в утробе. Скарлатина гораздо хуже, умирает примерно каждый пятый.

Саша записал.

– Дифтерия, наверное, ещё смертоноснее, – предположил Саша.

– Умирает больше половины заболевших. От коклюша – четвёртая часть.

– Николай Иванович, если я чем-то таким заболею, сразу ставьте в подвале Зимнего сотню плошек с плесенью, – попросил Саша.

– От всего поможет?

– Нет. От скарлатины и коклюша должно помочь.

– Проверим, – улыбнулся Пирогов.

– На сколько доз у нас осталось киевского пенициллина? – поинтересовался Саша.

– Примерно на две.

– Понятно, – вздохнул Саша. – Придётся залезать в Петергофский запас, подвал Первого кадетского корпуса и коллекцию дяди Кости.

– Ростовцеву лучше.

– Надо довести до конца. Иначе болезнь вернётся, а мы останемся на бобах. Я за Николу-то волнуюсь.

– Там всё хорошо, – возразил Пирогов. – Ваш кузен выздоравливает.

– Значит, юный здоровый организм. Николе девять, а Ростовцеву под шестьдесят. Я бы ни рисковал. Думаю, мы всё изведём. Главное, чтобы хватило.

– Можно поставить плесень в клинике Первого сухопутоного госпиталя, – предложил профессор.

– В подвалах всех клиник. Я попытаюсь получить поддержку от папа́.

В среду Пирогов сказал, что Ростовцеву ещё немного лучше. И вечером прочитал Саше лекцию про тиф.

– Заболеваемость растет во время войн, – заметил Пирогов, описав симптомы и тот факт, что «тифус» бывает сыпной, брюшной и возвратный. – И часто является решающим фактором в победе: число жертв может превысить потери в сражениях. Так было в Тридцатилетней войне, Отечественной войне 1812 года, и в Крымской.

– Я знаю, – кивнул Саша, – тифозная вошь – известный ветеран всех войн на свете.

– Вошь? – переспросил Пирогов. – При чём тут вши?

– То есть тот факт, что тиф переносят вши, медицине неизвестен?

– Не-ет, – протянул академик.

И записал про вши в блокнот.

– И каковы современные представления о причине болезни? – спросил Саша.

– Миазмы. Тем более, что тиф возникает не только в периоды войн, но и среди беднейшего населения и рабочих бараках.

– Понятно, – хмыкнул Саша.

– Я употребил запрещённое вами слово «миазмы», – признался Пирогов. – Но вы спросили о современных представлениях.

– Всё абсолютно правильно. Я и хочу знать степень современного идиотизма.

Академик усмехнулся.

– Какая от него смертность? – спросил Саша.

– Примерно каждый пятый. Но были эпидемии. Примерно десять лет назад в Ирландии был неурожай картошки, что привело к голоду и эпидемии тифа. Ирландцы бежали в эмиграцию и везли с собой тиф. Первой жертвой стала Англия, где его стали называть «ирландской лихорадкой». Оттуда болезнь распространилась на Северную Америку, где унесла множество жизней. В Канаде тогда умерло около 20 тысяч человек.

Саша записал.

– Это не очень тяжело для вас, Ваше Высочество? – спросил лектор.

– Нисколько улыбнулся Саша. От тифа плесень тоже должна помочь.

В четверг Ростовцеву сделали последний укол из Киевской партии. Пирогов отчитался, что рана, оставшаяся от карбункула выглядит гораздо лучше, а пациента больше не тошнит и не лихорадит.

И прочитал лекцию о холере. Не забыв, конечно, про знаменитое исследование Джона Сноу.

Да, пожалуй, лекционный материал был тяжеловат. Саша начал понимать, в какой страшный мир попал. Риск умереть от банальной простуды он осознавал и раньше, но изложение академика добавляло красок и подробностей.

В тот же вечер Сашу позвали на семейный обед. Как выяснилось в Совете министров утром обсуждали статью Безобразова про аристократию и дворянство.

Это было даже обидно. Саша целую конституцию написал, и до неё не снизошёл ни Госсовет, ни Совет министров. Не воспринимают, гады, всерьёз!

Потом на Крестьянском комитете обсуждали запрещение обсуждать крестьянский вопрос на дворянских съездах, точнее адреса дворянства, просившего запрещение отменить.

Никто не отменил, конечно.

Саша и хотел бы возразить, но только вздохнул. Сколько можно говорить одно и то же!

– Я их не тронул, – сказал папа́. – Ни Безобразова, ни Унковского. В первом случае только уволили цензора, который это пропустил. Костя очень просил за сего сторонника гражданских свобод. Но твой дядя хоть понимает всю глупость статьи. В отличие от тебя. А Унковского только отрешили от должности Предводителя тверского дворянства.

– Отлично! – усмехнулся Саша. – У нас был один радикальный оппозиционер, а теперь вся Тверская губерния.

– Преувеличиваешь, – заметил папа́.

– Нисколько. Он же выборный был. Посмотрим, согласятся ли они его сменить.

– Ты в этом ничего не понимаешь!

– Возможно, – пожал плечами Саша. – Как дела у Якова Ивановича?

– Он сегодня впервые встал с постели.

– Второй Никола! – возмутился Саша. – Пусть лежит! Мог бы быть посерьёзнее в его возрасте! Впрочем, я же ничего не понимаю в медицине…

Царь вздохнул и, видимо, посчитал про себя до десяти.

– Ты просил прочитать тебе обзорные лекции, – сказал царь. – Я не возражаю.

– Хорошо, – кивнул Саша. – Только есть одна проблема.

Глава 5

– Да? – спросил царь.

– Пирогов отказывается брать с меня деньги.

– Ты с ним уже договорился?

– Предварительно. Если Ростовцев выздоровеет я бы хотел для Николая Ивановича какой-нибудь серьезной награды, а то меня совесть зажрёт.

– Да, конечно, – кивнул папа́. – Я же обещал!

Ростовцева Саша навестил в пятницу вечером. К этому времени выросла плесень в Петергофской лаборатории, из неё сделали одну дозу и осталось ещё на две.

Яков Иванович уже сидел в кресле за чайным столиком и выглядел вполне живым.

– Не хотите ли чаю, Ваше Императорское Высочество?

– Да, с удовольствием.

Было 18 декабря. Солнце село, и небо отливало красным, окрашивая розовым снег на Неве.

Слуга не без труда водрузил на стол медный самовар и поставил наверх заварочный чайник с пейзанками на боку. Разлил чай. Расставил вазочки с малиновым вареньем.

Аромат крепкого чая смешался с запахом малины и горящих углей.

– Я не знаю, как вас благодарить, Ваше Императорское Высочество! – сказал Ростовцев. – Вы спасли мне жизнь.

– Ещё не совсем, – сказал Саша. – Будьте осторожнее. Не простудитесь. И не я один. Я бы ничего не сделал без моей команды.

– Николай Иванович говорит, что пенициллин придумали вы.

– Да, идея моя, – кивнул Саша. – А отблагодарить меня просто. Яков Иванович, вы, когда собираетесь вернуться к работе в Редакционных комиссиях?

– Когда Николай Иванович позволит, но, видимо, уже после Рождества.

Да, до Рождества осталась неделя. Саша мысленно упрекнул себя за то, что не поставил производство стеклянных ёлочных шаров. Рождественские открытки от Крамского были готовы. Производство конфетти, серпантина, хлопушек и китайских фонариков начали ещё с начала декабря. И Солдатенков подключился в Москве. Так что Саша ожидал неплохой доход, несмотря на «банковый» кризис.

– Нужно отстоять там несколько положений, – сказал Саша. – Во-первых, крестьяне должны получить всю землю, которой пользовались до реформы. Никаких отрезков и отселения на худшие участки!

– Я тоже за это, – сказал Яков Иванович и отпил чаю. – Но отстоять будет трудно.

– Что поделаешь! Второе: свободный выход из общины с землёй. Просто по заявлению. Устному! Они же неграмотны все.

– Будет большое сопротивление. И мало поддержки. Большинство за сохранение общины.

– Я не обещал, что будет легко, – сказал Саша. – Пенициллин – это тоже непросто. В медицине большинство за миазмы. И значительная часть – за гомеопатию.

Ростовцев усмехнулся.

– Третье, – продолжил Саша, – отмена выкупных платежей за крестьянские избы и землю, на которой они стоят.

Генерал только вздохнул.

– У них совесть есть? – вопросил Саша. – Крепостников я имею в виду. «Плантаторов», как пишет Герцен. Разве они эти избы строили?

– Не обещаю, – сказал Ростовцев.

– Мне дело нужно, а не обещания. Четвёртое: никаких переходных состояний. Свобода – так свобода!

– Проект Унковского, – заметил Ростовцев. – И он больше не Предводитель дворянства.

– К моему большому сожалению. Он умный человек. Хотя не всегда реалистичный.

– Всегда не реалистичный, – возразил Ростовцев.

– В его проекте помещики должны были сразу получить выкуп. Я понимаю, что так не получится. Но наличие долга перед бывшим барином и обязанность работать на барщине – разные вещи. Так что я реалистичнее. И пятое: возможность для крестьян свободно отказаться от надела и вообще ничего не платить.

– Расплодим нищих, – поморщился Ростовцев.

– В промышленности нужны рабочие руки. Да и в сельском хозяйстве. На помещичьих землях должен будет кто-то работать. И наконец, нужен закон о свободной купле-продаже земли без ограничений по признакам происхождения, сословия, веры, пола и национальности.

– Это уже из вашей конституции, – заметил генерал.

– Читали?

– Конечно, – не стал отпираться Яков Иванович. – Дело в том, что выкупные платежи рассчитываются не из стоимости земли, а из финансовых потерь помещиков от крестьянской эмансипации. И при расчёте исходят из того оброка, которые недополучит землевладелец.

– Именно, – кивнул Саша. – Крестьянам насильственно собираются продать землю по завышенной цене.

– Если пустить земли в свободный оборот, крестьяне просто будут отказываться от наделов и покупать землю дешевле.

– Не все, – возразил Саша. – Только самые активные. Что, думаю, очень оживит экономику. По оптимистическим оценкам. Но кто-то обязательно захочет оставить свой привычный надел рядом с наследственной избой. А не ехать к черту на кулички поднимать целину. А кто-то просто не сообразит. Я бы даже бесплатно раздавал земли в неосвоенных губерниях.

– Похоже жизнь мне дорого обойдётся, – заметил Ростовцев, наливая чай.

– Дёшево, – возразил Саша. – Учитывая, что она бесценна.

– Последнее слово всё равно за государем, – сказал Ростовцев.

– Конечно, – кивнул Саша. – Но папа́… поддаётся влиянию. И будет хорошо, если это влияние будет исходить от человека не только для него авторитетного, но и с разумными взглядами на предмет обсуждения.

– Вы ничего не просите для себя? – спросил Ростовцев.

– Я прошу именно для себя. Поскольку надеюсь, что мы грешные (я имею в виду династию Романовых) будем у власти несколько дольше, чем я вижу в будущем, если не будем создавать лишнего социального напряжения и оснований для недовольства.

– Дворянство будет недовольно, – возразил Ростовцев.

– Консервативное дворянство, – уточнил Саша. – Но это не те люди, которые делают революции. Недовольство радикальной молодёжи гораздо опаснее. Даже если истинная причина этого недовольства не жалость к несчастным поселянам, а потеря доходов с не самых обширных имений.

– Потеря доходов… – усмехнулся Яков Иванович.

– Этого всё равно не избежать. Но у них хотя бы не будет морального оправдания. А занятия я для них найду.

– Постараюсь помочь, – пообещал Ростовцев. – Что смогу.

Мундиры были готовы к Рождественским балам. Саша решил убить на портных понедельник 21 декабря. Тютчева взялась сопровождать.

Когда они подъехали к мастерской Каплуна, уже стемнело, фонарщик переносил лестницу вдоль улицы и зажигал фонари один за другим, и снег вокруг вспыхивал вместе с ними.

Хозяин встретил с распростертыми объятиями.

– Ваше Императорское Высочество! Как я счастлив снова видеть вас в моей скромной мастерской.

С последнего Сашиного визита мастерская успела стать менее скромной. Собственно, добавилась пара гамбсовских стульев и трюмо. Последнее поскромнее, чем у Норденштрема, но вполне приличное.

Каплун помог облачиться в мундир и даже собственноручно застегнул пуговицы. Отошёл на пару шагов и поцокал языком, изображая восхищение.

Саша посмотрел на себя в зеркало и в общем остался доволен. Хотя не исключал, что для оценки качества изделия ему не хватает компетентности и он чего-то не видит.

Тютчева попросила его повернуться. Потом ещё раз.

– Ну-у… – проговорила она.

Из чего Саша сделал вывод, что Анне Фёдоровне тоже не хватает компетентности.

– Если что-то не так – говорите, – улыбнулся портной. – Тут же всё поправим!

Тютчева поставила локоть на колено и оперла на руку подбородок. Посмотрела внимательно ещё раз.

– Кажется у Норденштрема всё-таки шикарнее, – наконец, выдала она.

– Потому что вы знаете, что я не Норденштрем, – объяснил Каплун. – Тот, кто не знает, никогда не отличит.

– Да, вроде нормально, – сказал Саша.

– Не нормально, Ваше Высочество! – воскликнул Каплун. – А в высшей степени великолепно! Я не могу представить себе принцессу, которая бы осталась равнодушной. А о герцогинях и говорить нечего!

– Тут фрейлина высочайшего двора присутствует, – заметил Саша и обернулся к Тютчевой.

– Ладно, – сказала она. – Явных недостатков я не вижу. По крайней мере, по фигуре.

– Берём, – обрадовался Саша, уже начавший жалеть о потере времени.

И расплатился.

Абрам Енохович упаковал обнову, вручил Митьке, отодвинул лакея в сторону, собственноручно помог гостю надеть ментик и проводил до экипажа.

Вывеска над подвальчиком цехового мастера Степана Доронина была украшена разноцветными склянками со свечками внутри и припорошенными снегом еловыми ветками.

Портной встретил не менее обходительно, чем конкурент.

Синий гусарский мундир смотрелся вполне прилично, но Степан заметил некий недостаток, вонзил булавку, прищипнув ткань на рукаве, снял с Саши обнову и пошёл исправлять никому незаметный огрех. Вернулся минут через пятнадцать и доложил, что теперь всё в лучшем виде. Саша остался доволен, хотя скорее дизайном (который был, как известно, от папа́), чем исполнением. Но и к последнему не было осмысленных претензий.

И Тютчева их тоже не нашла.

Накануне Рождества в гости пришёл Никса.

– Саш, у меня для тебя подарок, – сказал он.

И выложил на стол толстый том на английском языке.

«Чарльз Дарвин. Происхождение видов путём естественного отбора», – гласило название.

– Мне Мадам Мишель дала почитать, – объяснил брат. – А ей прислал один из учеников Жоржа Кювье. В прошлом месяце вышел в Лондоне. Помнишь, ты мне о нём рассказывал полтора года назад?

– Ещё бы! – улыбнулся Саша. – Историческая книга.

– Даже название совпадает. Правда чуть длиннее.

– А с чего бы ему не совпадать?

– Всё никак привыкнуть не могу, – признался Никса.

– Ты сказал Елене Павловне, что слышал от меня об этой книге?

– Да, не сдержался.

– И она?

– Даже не очень удивилась. Все же знают, что ты ясновидящий.

– Прочитал?

– Частично. У меня не так хорошо с английским, как у тебя. Можешь прочитать? Потом мне перескажешь.

– Я в общем знаю содержание. Но ладно. Освежу в памяти. Надо же собрать аргументы на случай, если его начнут запрещать.

– Не если, а когда, – усмехнулся Никса. – Автор спорит с Библией.

– Понимаю. Неприятно считать своим предком обезьяну.

– Обезьяну? Он говорит только, что анатомия человека похожа на анатомию других животных. Похожий набор костей в руке человека, крыле летучей мыши и плавнике дельфина.

– Да-а? Может быть, ты не заметил?

– Может, – сказал Никса. – Но там и без обезьяны довольно. Он пишет, что все растения и животные произошли от одного общего прототипа. Если бы только обезьяны! Получается, что мы родственники берёзы под окном.

– Более того! – усмехнулся Саша. – И бактерий тоже.

– И получается, – продолжил Никса, – что виды животных сотворил не Бог, а условия жизни. Точнее естественный отбор.

– Почему бы Творению не осуществляться в этом мире с помощью эволюции? – поинтересовался Саша.

– Не знаю, – засомневался Никса. – У Рождественского спрошу. В будущем эта книга популярна, да?

– Не то, чтобы популярна, но саму теорию проходят в школе. Хотя по-прежнему пытаются запретить. Но это смотрится вроде отрицания вращения Земли. Люди, сколько-нибудь образованные, крутят пальцем у виска.

24 декабря в Зимнем дворце была Рождественская ёлка. Точнее ёлки. По дереву на каждого великого князя и княжну Машеньку. Только бабинька на этот раз не командовала исконно немецким мероприятием, поскольку уехала на лечение в Европу. Так что справлялись отечественными силами.

Под Сашиной елью ожидаемо оказалась коллекция оружия: и холодного, и огнестрельного. Среди первого, кроме многочисленной кавказской продукции, катана от Никсы (за что отдельное спасибо). Среди второго: охотничье ружьё от Рихтера.

А также модель пароходофрегата и офицерский кортик от дяди Кости.

И куча всяких картин классического стиля.

Саша, было принялся, рассматривать оружие, но под ёлкой имелась отдельная коробка от папа́. Царь стоял рядом и наблюдал за процессом. Так что не ознакомиться с содержимым было совершенно невозможно.

Саша развязал синюю ленточку, развернул упаковку и открыл коробку. Она была заполнена бумагами. А поверх них лежала сафьяновая коробочка, шириной в ладонь. Саша нажал на замочек, и крышка открылась. Внутри на красной бархатной подложке лежал золотой крест, покрытый малиновой эмалью, а рядом: восьмиконечная звезда с чередующимися серебряными и четырьмя золотыми лучами, а в центре на чёрном поле – маленький золотой крест, а по кругу надпись: «Польза, честь и слава».

А под эмалевым крестом и звездой: трёхцветная орденская лента, шириной сантиметров в пять. На ней две крайние полосы чёрные, а средняя – красная.

Папа́ взял знаки ордена. Под ним обнаружился царский указ о награждении.

«Божиею милостию, Мы, Александр Вторый», – успел прочитал Саша.

Царь взял бумагу и небрежно отдал стоящему рядом Гогелю.

– Читай!

– «Император и Самодержец Всероссийский, царь Польский, Великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, – продолжил Григорий Фёдорович, – Нашему штабс-капитану и возлюбленному сыну Великому князю Александру Александровичу в воздаяние гражданских заслуг по изобретению лекарства от воспаления лёгких и других смертельных болезней и спасению возлюбленного племянника Нашего Николая Константиновича и Нашего генерала от инфантерии Якова Ивановича Ростовцева, а также труды по учреждению воскресных школ и прочие заслуги перед Российской Империей, Всемилостивейше пожаловали Мы вас Указом 25 декабря 1859 года, Капитулу данным, Кавалером Императорского Ордена Нашего Святого Равноапостольного Князя Владимира второй степени».

Саша отметил про себя строку про воскресные школы. Отлично! Будет, чем размахивать, ежели что. Орден же дали!

Никса стоял рядом и смотрел с явной завистью, хотя орденов у него было раза в два больше, чем у Саши. Но все династические, данные при рождении, или подаренные европейскими монархами. И ни одного за заслуги. А Владимира просто так не дают.

Папа́ обнял. Мама́ обняла и поцеловала в щёку.

– А почему не первой? – поинтересовался Саша.

Царь хмыкнул.

– Сашка! Первой был у Суворова, – заметил Никса.

– А второй?

– Ну, например, у Державина, – вспомнил брат.

– Голову наклони, – сказал царь.

И надел ему на шею владимирский крест на орденской ленте. А потом приладил на грудь звезду.

– Спасибо! – с чувством сказал Саша. – Моя команда тоже не будет забыта?

– Не беспокойся, – кивнул царь. – Не забуду.

– Пирогов и Склифосовский – дворяне, – сказал Саша. – Но у меня есть Андреев из Вологодских мещан. Ему бы какой-нибудь орден, который даёт дворянство.

– Обдумаю, – пообещал папа́.

– И Заварыкин из крепостных, – добавил Саша. – И Баландин из купцов.

Царь вздохнул и перевёл разговор на другую тему.

– Яков Иванович рвался тебя поздравить, но я ему запретил.

– Правильно, – одобрил Саша. – Рано ему выезжать.

И отметил про себя, что про план крестьянской реформы из шести пунктов, который ему выкатил Саша на последней встрече, Яков Иванович, видимо, умолчал.

Под указом о награждении, лежала привилегия на печатную машинку, а под ней – привилегия на велосипед, а под ней – привилегия на проходной вагон, а под ней – привилегия на маркер, который получился из шариковой ручки.

И подо всем этим – указ об учреждении патентного ведомства. Точнее «Российского научно-технического общества» с правами патентного бюро.

– Вот это здорово! – сказал Саша. – Просто супер! На донаты?

– Будут деньги, – пообещал папа́. – Как только справимся с банковым кризисом.

Главой общества указ назначал Якоби, а в президиум: Ленца, Пирогова и Остроградского.

Саша сразу подумал о конфликте интересов, но решил не портить праздник.

Наконец гостей пригласили к Рождественскому столу. «Ну, первая звезда уже есть», – подумал Саша.

– Обмыть бы надо, – шепнул Саша Никсе, когда они сели за стол.

Папа́ тем не менее услышал.

– Сашка! Рано тебе ещё пьянки устраивать!

– Папа́! Ну, почему пьянка? Я бы просто пригласил друзей, мою команду, без которой я бы ничего не смог, поставил им Шампанское… они же все взрослые, все старше 16-ти лет. А я чисто символически полбокала.

Про водку он даже не решился заикаться.

Покосился на свою звезду. В диаметре сантиметров восемь. Ни в один гранёный стакан не влезет.

Как же они тут обходятся?