Текст книги "Царь нигилистов 6 (СИ)"

Автор книги: Олег Волховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Вскоре почти вся Ковенская и более половины населения Виленской и Гродненской губерний, принадлежали к братству трезвости.

Потом движение распространилось и на православные губернии. Прежде всего Приволжский край.

Это началось в Саратовской губернии, и вслед за тем зароки повторились в Рязанской, Тульской и Калужской. Крестьяне на мирских сходках добровольно отрекались от вина, целыми обществами составляли о своих обетах письменные условия с назначением денежных штрафов и телесных наказаний тем, которые изменят этому соглашению, и торжественно, с молебствиями, приступали к исполнению условий.

В скором времени этим примерам последовали и жители Самарской, Орловской, Владимирской, Московской, Костромской, Харьковской и многих других губерний

Сначала их поддержало и православное духовенство. Было даже решение Священного синода в поддержку обществ трезвости.

– Отлично! – сказал Саша. – А причём здесь шпицрутены?

– О шпицрутенах я тоже не слышал, – заметил граф. – Слышал о розгах. Если крестьянский мир приговаривал не пить, то отступников штрафовали на 10–20 рублей или приговаривали к 25 ударам розгой, если они не могли заплатить.

– Это совсем не то, что имеет в виду корреспондент Герцена, – сказал Саша. – Общества трезвости как-то преследовали?

– Правительство признало необходимым обратить внимание только на самовольные поступки ревнителей трезвости, которые принуждали других к воздержанию штрафами и взысканиями, а потому местным начальствам было предписано не допускать произвольного составления жителями каких-либо обществ и письменных условий, а также самоуправных наказаний.

– Не допускать? Общества трезвости?

– Множество кабаков пришлось закрыть, откупщики теряли доходы и жаловались властям.

– Откупщики? Сергей Григорьевич, а какую часть государственного бюджета составляет питейный сбор?

– Александр Александрович, об этом вам лучше спросить у государя.

– Спрошу, не сомневайтесь!

– Только… политкорректно, – посоветовал Строганов.

– Иногда политкорректность вредна. Вот она инициатива снизу, вот оно гражданское общество, вот совместное действие! И сразу к ногтю?

– Запреты всё равно не помогли. Они и без обществ, просто на крестьянских сходках, клялись и давали зарок не пить. По закону откупщики обязаны были продавать полугар по твёрдой цене: три рубля серебром за ведро. Но отпускали его только по возвышенным ценам и неполною мерою.

Тогда министр финансов сделал распоряжение о внушении откупщикам, чтобы они продавали полугарное вино по надлежащей цене. Крестьяне, узнав об этом, начали требовать из питейных заведений дешевого вина, а получив отказ, стали громить кабаки за дорогую и разбавленную водку. Не очень зло, в основном, били посуду. Но, чтобы утихомирить народ, правительству пришлось ввести военные команды.

– И тогда были шпицрутены?

– Об этом не слышал. Аресты были. Не думаю, Александр Александрович, что вы сочувствуете погромщикам чужой собственности.

– Погромам – нет, зарокам – да.

– Они их не ради стремления к нравственной жизни давали, а, чтобы заставить откупщиков снизить цены.

– Неважно. Может поймут, что денег больше остаётся в карманах, и отвыкнут пьянствовать.

Вопрос про бюджет Саша задал папа́ в тот же день на вечерней прогулке по дворцовой набережной.

Было ещё холодно, явно ниже нуля, и небо сохраняло зимнюю хрустальную прозрачность.

– Порядка сорока процентов, – признался царь.

– Сколько? – обалдел Саша. – Сорок процентов с водки! Но это же бомба под наше будущее!

– К сожалению, у казны нет другого такого источника доходов.

– Крепкий алкоголь – это тяжёлый наркотик, хуже опиума. И подсаживать на него народ – это просто ни в какие ворота! Да мы податей вдесятеро соберём с трезвого и работящего населения!

– Что-то ещё? – оборвал папа́.

– Да. Я хочу подписаться на «Современник».

– «Колокола» тебе мало!

– Мало. Я пропускаю значимую информацию.

– У матери твоей есть, можешь брать у неё.

– Я хочу свой личный журнал, который можно портить пометками и уродовать закладками.

– Посмотрим по твоему поведению. Не сейчас.

– Папа́, были шпицрутены?

Глава 26

– Саша, в мае прошлого года в Пензенской губернии во время базара толпа угрожала разбить питейные дома. Зачинщиков арестовали, но не помогло: в нескольких уездах было разграблено полсотни питейных домов. С оскорблениями и побоями местных начальников и сельских старшин. И угрозами их убить. В селе Исе был ранен офицер, а в городе Троицке толпа с кольями напала на прибывшую воинскую команду.

В Московской губернии в Волоколамском уезде крестьяне, собравшиеся на ярмарку близ Иосифова монастыря, разграбили питейные дома, потом разбили кабаки в соседних селениях.

Беспорядки перекинулись на другие части России.

И не думай, что с пьянством боролись. Просто грабили. В Вятской губернии, после ограбления питейного дома опились до смерти почти 10 человек.

Избивали служителей откупов, сельских старшин, чиновников земской полиции: одного ранили, двух покушались убить. В Самарской губернии староста одного из сел от полученных побоев умер. В городе Волгске крестьяне избили нижних чинов, переломали их оружие и ранили городничего. В Бугуруслане толпа смяла призванную команду казаков.

Только войска и казацкие сотни и смогли справиться с буйством.

В дюжине губерний было разграблено более двухсот питейных заведений; предупреждено почти три десятка покушений. В беспорядках участвовало несколько сотен человек.

Наиболее виновные были заключены под стражу и преданы суду, другие подвергнуты исправительным наказаниям.

Были шпицрутены. Для отпускных нижних чинов. Пять раз сквозь строй из сотни человек. Не из тысячи, Саша. Из сотни. От этого не умирают. В армии столько за пьянство дают.

Мало ещё за все их художества.

– Это единственный аргумент, который мне крыть нечем, – сказал Саша. – Неважно сколько. Главное, что шпицрутены.

Саша оперся на ограду набережной. На другой стороне Невы высился черный, как в театре теней, силуэт Петропавловской крепости.

– Я не знаю, какая у шпицрутенов смертельная доза, – заметил Саша. – Думаю, что и не все читатели «Колокола» знают. Тысяча?

Папа́ закурил сигару.

– Зависит от того, что думают о виновном солдаты. Был случай, когда унтера забили насмерть со 100 ударов. Он украл и пропил всю кассу полка, который остался и без фуража, и без продуктов. В кабаке и взяли. И потом били нещадно.

– А ты говоришь, что пятьсот не смертельно…

– В данном случае не смертельно. Солдаты считают, что пьянство – грех простительный, а откупщики – воры. К тому же цены были завышены, а значит претензии погромщиков справедливы. Никто не будет в полную силу бить. Звучит страшно, а на самом не так серьёзно, как кажется. Бывало, что и по 4000 палок выдерживали в подобных случаях.

– Но это же вообще неправовой подход! Что это за казнь такая с неизвестным результатом?

– Саша, во всех армиях мира телесные наказания есть. Без них сложно поддерживать дисциплину в армии. У англичан – плети-девятихвостки – «кошки», это гораздо хуже шпицрутенов.

– Это нас как-то оправдывает?

– С тобой стало тяжело разговаривать, – заметил папа́.

– Я могу заткнутся. Тебе будет спокойнее, но хорошо ли для России?

– Шпицрутены отменим в скором времени.

– А остальное? Все телесные наказания?

– Посмотрим.

– Я там пишу, что они будут отменены. Это не так?

– Ты написал свой ответ на «Письмо из провинции»?

– Написал, но чувствую слабость аргументов.

Царь приподнял брови.

– Мои аргументы сводятся в общем-то к двум, – продолжил Саша. – Первый: смиритесь с белой и пушистой российской монархией, ибо революционный террор гораздо хуже. Но недостатки монархии у них перед глазами. А революционный террор носит гипотетический характер. Пушкин писал про русский бунт, но он был аристократ, и скептически относился к нашему доброму прекрасному народу, который не французы какие-нибудь, чтобы ставить гильотину на главной площади города.

А если и поставят – угодят на неё те же аристократы, от которых всё равно толку никакого. Немного потеряет любезное Отечество. А тот печальный факт, что для народа какой-нибудь разночинец из попов, но с университетским образованием – это тот же аристократ, им не то, чтобы не известен, они даже видят опасность самим угодить под топор, но как-то у них это на периферии сознания.

– Ты это написал?

– Ну, написал, конечно.

– А второй аргумент?

– Тот факт, что российская монархия всегда желала добрых и прекрасных установлений. А то, что этих установлений до сих пор нет – ну, так сложилось. При либеральном государе Александре Николаевиче – уж точно воплотятся в жизнь! Как только – так сразу! Подожди, дорогой народ, ещё пять-шесть лет. То есть я опять обещаю, а не опираюсь на факты.

– Крестьянская эмансипация раньше, чем через пять лет. Думаю, ждать не больше года.

– Я знаю. Но это одна из самых сложных и противоречивых реформ. Вызовет критику с той или иной стороны в любом случае. Да и она в будущем, хотя и недалёком.

– Сроки службы для рекрутов сократили до 15 лет в сентябре, – заметил папа́.

– Хорошо, но мало. Воспринимается, думаю, как такой малюсенький шажок в правильном направлении. В правильном, но уж очень маленький. А они хотят всё и сразу.

Царь усмехнулся.

– В Великобритании армия вообще добровольческая, – продолжил Саша. – И об этом помню не только я.

– Для нас это дорого, – сказал царь.

– Налоговую систему надо менять, – заметил Саша.

– Княжевич этим занимается.

– Ждём. Может, дождёмся. Подушную подать собирается отменять?

– Собирается. В восемнадцати губерниях подати уже переведены на землю и промыслы ещё со времен министерства Киселёва.

– Это сороковые годы?

– Киселёв покинул министерский пост четыре года назад.

– Министерство Государственных Имуществ?

– Да.

– Сейчас у нас пятьдесят пять губерний, – вспомнил Саша с экзамена по географии.

– Молодец, – прокомментировал папа́.

– Делим 18 на 55. Тридцать процентов с хвостиком. Лучше, чем ничего, но не густо. А пока будет подушная подать, будет передельная община, потому что она выгодна государству, чтобы все налоги могли потянуть. А пока будет передельная община, народ будет нищать, потому что земли будут перераспределять от богатых и работящих в пользу бедных тунеядцев. Пока богатых не останется. Отрицательный отбор, как он есть. Наконец, государству будет не на кого опереться. Будет революция нищих. Передельная община – это ещё одна бомба под наше будущее.

– У Чичерина вычитал?

– Только про то, что община – это фискальный инструмент, а не народная традиция. Остальные выводы может сделать любой, кто хоть немного умеет мыслить логически. К нашим доморощенным социалистам это, правда, не относится. Они не понимают, что проповедуемое ими равенство – это равенство в нищете. И иным быть не может.

– Ты это уже говорил.

– Как будто меня кто-то слушает!

– Я слушаю, – заметил царь, – прямо сейчас.

Он выбросил кончик сигары на лёд Невы и закурил следующую.

Как там у Щербакова: «Что ж ты, кореш, много куришь?»

– Кстати то, что ты предлагаешь, очень близко к реформам Киселёва, – заметил царь. – Только Павел Дмитриевич понимал, что без общины не обойтись.

– Почему, если налог будет поземельный, а не подушный?

– Потому что расплодим сельский пролетариат.

– Лучше путь часть крестьян станут сельским пролетариатом, чем все. Ну, пойдёт кто-то батрачить на более успешного соседа или на помещика. Никакой беды в этом не вижу. Не умеешь вести своё хозяйство – работай на другого. Есть множество людей, которым так комфортнее, меньше ответственности. И должна быть возможность продать надел и переехать в город. Урбанизация всё равно неизбежна.

– Киселёв прекрасно понимал, что община – институт вредный: так как участки постоянно меняют хозяев, у крестьянина нет охоты обрабатывать их с должным рачением. Но он верил, что это детище народа, которое надо уважать.

– Он Чичерина не читал.

– В 1846-м Киселёв добился указа, по которому государственные крестьяне, при переезде на казённые земли, данные им по причине малоземелья, обязаны создавать нераздельные наследственные участки.

– Вау! – сказал Саша. – Он гений. Опередил своё время на 50 лет. А бывшим помещичьим крепостными, у которых мало земли, мы можем такое предложить? Остались в России свободные казённые земли?

– Да, в Пермской губернии, в Сибири, в степных губерниях…

– Только надо будет помочь с переездом. Дорога-то тяжёлая. Кстати, наверняка есть данные в архивах. Как крестьяне сами смотрели на общину?

– Богатым вологодским крестьянам очень не нравился передел, – сказал царь. – Их стали принуждать к этому в начале нашего века при Александре Павловиче.

– Император Александр Первый как стихийный социалист, – хмыкнул Саша. – Союз социалистических Российских губерний. Лагарп ему что ли нашептал? И наша родная уравниловка. Ненавижу!

– Бедные крестьяне были за выравнивание наделов.

– Ну, конечно! Всегда приятно чужое добро получить на халяву!

– «На халяву»? – удивился царь. – «Халява» – это сапожное голенище.

– Да? Не знал. Я имел в виду «задаром». Ладно, не суть. Крестьяне что петиции писали?

– Наказы в Уложенную комиссию по составлению новых законов при Екатерине Великой.

– Она спрашивала у крестьян?

– У государственных крестьян.

– Всё равно обалдеть! Мы от неё сильно отстали. Почему бы и нам не спросить? Был же прецедент. Не прошло и столетия!

– Дело эмансипации и так идёт не быстро. С опросами крестьян затормозим ещё лет на пять. Да и не думаю, что что-то изменилось.

– И что было в наказах?

– Что старательные хозяева участки свои постоянно унаваживают и распахивают новые на месте лесов, гор и болотных мест. А другие пребывают в лености и мотовстве, и участки свои размотали и опустошили, и теперь пришли в скудость и не в состоянии платить подати и просят, чтобы ту распаханную и унавоженную землю поделить по числу душ.

– Вот и я о чём! – усмехнулся Саша.

– И если землю разделить по числу душ, то участки получатся не больше, чем в десятину, с которой кормиться невозможно. И впредь никто такого труда к умножению хлебопашества прилагать не будет, потому что никто не захочет в убытки входить, потому что рачительные распахивают, а ленивые приходят на готовое, проматывают и опустошают, и потом некому будет платить подати.

– Подписываюсь под каждым словом, – сказал Саша и развёл руками. – И много было таких наказов?

– Да! И не только это. Они просят вернуть им право закладывать и продавать земли. Потому что не имеющие детей, слабые здоровьем и старики свою землю обработать не в состоянии, а продавать её запрещено. Отчего деревни их приходят в крайнее запустение.

– Вот что я тут распинаюсь? – поинтересовался Саша. – Народ уже всё сказал, только правительство не прислушалось.

– Народ состоит не только из богатых.

– Не только из работящих. Это точно! А можно эти наказы опубликовать? Это, мне кажется здорово подкосит нашу славянофильскую мифологию о народе-социалисте. Знаешь, я видел во сне, как путешествую по северным губерниям. И в какой-то момент где-то в районе Вологды, бедные серые избы сменяются огромными крашеными домами в шесть окон, с мезонинами, ладными заборами и резными воротами. Я думал потому, что там когда-то проходила северная граница владений помещиков – граница крепостного права. Севернее жили те самые государственные крестьяне, мнением которых интересовалась Екатерина Великая и которые были несколько свободнее. Но видимо и граница общинного земледелия проходила где-то там же. Ведь если крестьяне просят, чтобы их земли не делили, значит, их и не делили до этого.

– Подумаю, – сказал царь.

– Даже ничего делать не надо. Только пустить Чичерина в архив и намекнуть, где искать. Давай, я ему напишу?

– Хорошо, пиши. А там посмотрим.

– От подушной подати надо отказываться одновременно с эмансипаций, – продолжил Саша. – Иначе всё опять ляжет в долгий ящик. Надо переводить налог с людей на земли. Во всех губерниях! Подоходный, конечно, лучше, но сложнее в администрировании.

– Много ты понимаешь!

– Немного. Примерно, как в твоей охране. Но могу, например, Бабста попросить сделать более радикальный проект. Мы с ним это уже обсуждали. После учреждения патентного бюро в твоём письменном столе как раз должен был образоваться совершенно свободный ящик. Что ему пустовать?

– Пока не нужно, – сказал царь. – Что же касается других твоих идей по поводу крестьянской эмансипации, ты не всегда понимаешь суть дела. Без отрезков, например, обойтись невозможно. Потому что в оброчных имениях почти вся земля крестьянская. Ты предлагаешь всё у помещиков отобрать?

– Мои идеи…

– Разумеется я знаю полный перечень пунктов, которые ты выдал Ростовцеву в уплату за его спасение.

– Яков Иванович – предатель со стажем. Я сильно нарушил субординацию?

– Да, ты её очень нарушил.

– Прости. Зато до тебя дошли эти пункты.

– Ты не особенно оригинален. За исключением ненависти к общине, вполне в духе «Современника».

– Определённо, надо почитать. Нет, я не собираюсь отбирать у помещиков всю землю. Просто не знал, что в оброчных имениях такая ситуация. Но половину, наверное, стоит отдать крестьянам.

– Мы собираемся отдать до двух третей.

– Супер! Тогда надо только, чтобы выкупные платежи были посильны. Ну, и Карфаген должен быть разрушен. То бишь передельная община.

– Отказываться от надела позволим вряд ли. Но будут минимальные бесплатные наделы.

– Это имеет смысл только при возможности их продажи, иначе крестьянина такой надел не прокормит, а подъёмные для переселения в город он не сможет получить. Ну, как в наказах.

– Вряд ли. Потому что немедленно продадут и пропьют. Те самые бедняки, которых ты в батраки записал. Всё не так прекрасно, как в наказах сельских богачей. Они не о бедняках заботятся, а о том, как бы расширить свои владения, прикупив земли.

– Я не верю, что можно облагодетельствовать человека, отняв у него свободу. В том числе свободную продажу того, что ему принадлежит.

– Можно, Саша. У нас есть такие люди, которых защищать надо прежде всего от самих себя.

– Я не сомневаюсь, что они есть, но почему мы хотим действовать именно в их интересах? Свобода – это ответственность, увы. Да, это беда для безответственных. Но мы, что безответственных хотим расплодить? Именно в них заинтересовано государство?

– Сашка, ты – демагог. Те, кто пропьют свои наделы, увы, будут проблемой государства. Нам очень нужны нищие и бродяги?

– Это уже другой вопрос. Найдём, куда пристроить. А с усадьбами как? Их можно будет отдать крестьянам бесплатно?

– Скорее всего. Обсуждаем на редакционных комиссиях.

Саша вздохнул.

– Зачем вообще нам дискутировать с людьми вроде автора «Письма из провинции»? – спросил папа́. – Это ставит нас на один уровень с ними.

– Нельзя не дискутировать. Мы утратим инициативу. И наше молчание будет воспринято как доказательство того, что нам сказать нечего.

– Можно это кому-то из литераторов поручить.

– Кто ещё сможет играть на их поле? Я их понимаю. Мне кажется, хорошо. И Герцен меня точно печатает, хотя я с ним спорю. И дело не в словах, а в действиях. Сейчас хорошо бы сделать что-то не такое дорогое и сложное, как крестьянская реформа, но с потенциально большим пропагандистским эффектом: старообрядческие алтари распечатать, шпицрутены отменить.

– Церковные иерархи будут недовольны. Армейское начальство – тоже.

– Что нам церковные иерархи? У нас, слава Петру Великому, не патриарх, а Святейший синод. Или он не тебе подчиняется?

– С ними приходится считаться.

– Кто с ними не считается? Считаться – это не давить конкурентов.

– Саша, тебе вообще всё равно, истинная вера или ложная?

– Истинная вера или ложная, может знать только Бог. А я не Бог, поэтому за свободу вероисповедания. Пусть сами выбирают, во что и как им верить. Всякая религия хороша, если не нарушает уголовный закон и не порабощает своих адептов.

– Ходят слухи, что ты атеист.

– Вопрос о бытие Божием слишком сложен, чтобы ответить на него однозначно. К Рождественскому прислушиваюсь. Закон Божий и в школе Магницкого, и в Воскресных школах теперь есть. Какие ко мне претензии?

– Ты ввел Закон Божий только после того, как на тебя надавили.

– Мне вообще симпатичная американская система образования, когда пять дней дети учатся в государственной школе, которая от церкви отделена, а по воскресеньям ходят в религиозную воскресную школу, кто в какую хочет. И мне кажется, что у них церковь продержится дольше, чем у нас. Потому что связь с государством только вредит искренней вере.

– Ты только что хвалил Святейший синод.

– Для прогресса это удобнее патриаршества, для веры – хуже.

– Сашка! Ты иногда радикальнее Герцена.

– А он вообще умеренный.

Царь хмыкнул.

– А что за проблемы с отменой шпицрутенов? – поинтересовался Саша. Почему армия будет против?

– Телесные наказания в армии отменены только в трёх странах: Франции, Нидерландах и Вюртемберге.

– Две страны победивших революций и отечество нашей принцессы Свободы. На переднем крае прогресса. То есть стоит поучиться.

– Не спешат у них учится. Англичане обсуждали это ещё лет тридцать назад. В палате Общин.

– Не отменили?

– Нет. Сочли неразумным отменять то, что хорошо работает. К тому же во Франции телесные наказания, отменённые официально, по-прежнему практикуются, вплоть до прогона сквозь строй и ударов кнутами. Только тайно и без приговора суда. Англичане считают, что только дисциплине армии они обязаны империей, а дисциплину поддерживают телесные наказания. Отказ от них – это первый шаг к гибели империи.

– Ты тоже так считаешь? По отношению к России? Без шпицрутенов империя распадётся?

– По крайней мере, не стоит торопиться с отменой. О делах всё?

– Почти. Ещё только один небольшой вопрос.

Папа́ вздохнул.

– Спрашивай!

– То, что я тебе сейчас скажу, тебе очень не понравиться. А мне стоило усилий, чтобы решиться, но я обязан.

– Да?