Текст книги "Царь нигилистов 6 (СИ)"

Автор книги: Олег Волховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Глава 27

– Папа́, тебе всё-таки стоит бросить курить.

– Ничего, потерпишь.

– Я-то потерплю. Чего нельзя сказать о туберкулёзе, раке и обструктивной болезни лёгких. Никаких террористов не понадобится.

– Много ты понимаешь!

– Кое-что понимаю, судя по состоянию Ростовцева. Встал со смертного одра?

– Сашка! Тебе бы мои заботы!

– Галеры, понимаю. Но, если, например, созвать парламент, часть работ можно переложить на них.

– Вряд ли. Скорее, они добавят.

– Хорошо. И без парламента полно людей, которые готовы тебя разгрузить, подставить плечо, поддержать, закрыть собой и так далее.

– Например, ты, – усмехнулся царь.

– Например, я, – кивнул Саша.

– Ладно, пойдём домой, – сказал папа́.

И утопил в невском снегу очередной сигарный окурок.

– Странно, что ты не вспоминаешь о деньгах, – заметил царь по дороге к Зимнему.

– Упражняюсь в смирении, – объяснил Саша. – Но вообще-то деньги мои, заработанные. Даже не великокняжеская зарплата.

– Зарплата?

– Заработная плата. Плата за работу. Не уверен, что я отрабатываю мои миллионы. Но изобретение радио я точно отработал. И пенициллин. И телефон. И всякую ерунду, вроде монгольфьеров, шампуня, серпантина, конфетти и открыток. Это мои деньги.

– Будешь думать прежде, чем мотать.

– Уверяю тебя, я очень крепко об этом думаю. Да, иногда ошибаюсь. Но не фатально. Я же не миллион размотал.

– Даже странно, что не миллион.

– А как поживает золото Вачи?

– Там ещё снега по колено.

После прогулки и ужина Саша сел за письмо к Чичерину:

"Любезнейший Борис Николаевич!

Ещё в декабре мне попалась в руки ваша великолепная работа о передельной общине: «Опыты по истории русского права». Я думал писать к вам, чтобы выразить своё восхищение, но, к несчастью меня отвлекли другие дела. Тем не менее, я был безмерно рад найти единомышленника.

Мы с вами расходимся в вопросе об избирательных цензах, но это сейчас весьма умозрительно. В отличие от общины. До освобождения крестьян, насколько я знаю, осталось около года, так решать с ней надо сейчас, пока не все правила утверждены.

Как принципиальный противник черного передела в частности и всякого уравнительного социализма вообще, я пытаюсь по мере сил и моих скромных возможностей проводить идею демонтажа общины и прекращения переделов. Как минимум, я считаю необходимым право свободного выхода из общины с землёй.

Пару месяцев назад я обсуждал это с Ростовцевым и подарил ему книгу с вашей замечательной статьёй.

То, что община – это фискальный инструмент, который правительство насаждало сверху, явилось для меня открытием. Я, как все считал её пережитком первобытно-общинного строя. Правда, вредным пережитком, а не зародышем будущего счастливого социалистического общества.

И меня поражает, что ваша статья не произвела эффекта разорвавшейся бомбы, что она прошла почти незаметно, и её не цитируют все подряд.

Неужели социалистические идеи в их худшем понимании столь популярны в обществе, что оно правды видеть не хочет и закрывает глаза на исторические свидетельства?

Сегодня мы с отцом гуляли вечером по Дворцовой набережной, разговор зашёл о крестьянской эмансипации, и папа́ практически подтвердил то, что написано в вашей статье.

Во время работы Уложенной комиссии при Екатерине Великой крестьяне писали наказы правительству, где умоляли не заставлять их отдавать земли в передел.

На переделах настаивало правительство.

Это всё есть в архивах.

Что вы думаете о том, чтобы поработать в них и подготовить публикацию?

Если возможно, я был бы рад составить вам компанию.

Предварительное разрешение от папа́ есть.

Ваш Великий князь Александр Александрович".

В среду 9 марта Саша отпросился с последних уроков на лекцию Костомарова. Заехал в Пажеский корпус за Кропоткиным, с которым условился накануне. Гогель, увы, увязался следом.

Погода была ещё морозная, но солнце уже грело по-весеннему и небо сияло бездонной голубизной.

– Слышал о новом романе Тургенева? – спросил Петя по дороге. – У нас в корпусе только о нём и говорят.

– Нет. А что за роман?

– «Накануне».

В будущем Саше его не читал. Ибо в школьную программу он не входил, а фанатом Тургенева Саша не был.

– В «Современнике» вышел?

– Нет! Что ты! «Современник» для Тургенева слишком революционный. В «Русском вестнике», у Каткова.

– «Ты»? – переспросил Гогель. – Князь, как вы смеете?

– Я ему разрешил, – объяснил Саша.

– Не в моём присутствии! – возразил гувернёр.

– Григорий Фёдорович! Ну, свои же люди! В университете Петя будет говорить мне «вы».

Гогель насупился.

– Все эти китайские церемонии совершенно разрушают дружескую атмосферу, – добавил Саша. – Меньшиков Александр Данилович, как известно говорил Петру Великому «Мин херц». И на «ты». А расстояние в социальной иерархии между денщиком, бывшим торговцем пирожками, и императором, куда больше, чем между князем из Рюриковичей и мною грешным, не царём и даже не цесаревичем.

– Меньшиков был из литовских дворян, – заметил гувернёр.

– А я читал, что он купил себе литовское дворянство, – заметил Саша.

– Ладно, – вздохнул Гогель. – Но, чтобы в присутствии посторонних я этого не слышал!

– Надо на «Современник» подписаться, – проговорил Саша. – Да, на всё надо подписаться. Я пока получаю только «Отечественные записки».

– За чем же дело стало?

– За тем, что после того, как я купил восемь пудов еды для студентов, заключённых в Петропавловку, отец отобрал у меня наличные.

– Про продукты для узников меня слухи доходили, – сказал Кропоткин.

– А что говорят?

– Что ты скупил добрую половину товаров Круглого рынка для арестантов Петропавловской крепости.

– Болтуны! Где мне там скупить половину!

– А что за студенты?

– Помещик Гаршин не поделил жену с гувернёром своих детей Завадским. Красавица взяла в охапку пятилетнего сына, бросила двух старших детей и сбежала с их учителем. Гаршин такого издевательства не стерпел и настрочил донос в полицию, что гувернёр сей – ужасный заговорщик и отъявленный революционер. Учинили обыск, нашли устав тайного общества. И, видимо, ещё какие-то документы. Подробностей не знаю. Отец мне дело не даёт.

Потом то ли студент Завадский разговорился на допросах, то ли архив у него был интересный, то ли переписка чем-то занимательная, но закрыли ещё человек двадцать. Дело началось в Харькове и Киеве, но, учитывая особую важность следствия, теперь всех привезли в Петербург и засадили в Петропавловку.

– И ты им купил восемь пудов еды? – поинтересовался Кропоткин.

– Ну, да. Во-первых, я сильно подозреваю, что дело высосано из пальца. Во-вторых, даже если это наши доморощенные Орсини, к голодной смерти их никто не приговаривал.

– Вы же говорили, что их нормально кормят, Александр Александрович, – заметил Гогель.

– Так я сначала купил те восемь пудов, а потом познакомился с комендантом, – улыбнулся Саша. – Добрейшей души человеком.

– Ты был в казематах Петропавловской крепости? – спросил Кропоткин.

– Да, – кивнул Саша. – Я туда напросился после того, как узнал об арестах.

– Можешь рассказать?

– Да, конечно.

И Саша изложил примерно то же, что в адаптированной версии для печати.

Тем временем, они подъехали к зданию университета.

Оно было построено в стиле петровского барокко, как комендантский дом Петропавловки, то есть было красным с белой рустикой, белыми пилястрами и белыми наличниками на высоких окнах.

Внутри был длинный коридор с наборным паркетом, деревянные книжные шкафы вдоль стены, арочные романские окна напротив и портреты профессоров в проёмах.

Вот и лекционная аудитория.

Двери распахнулись, и они вошли внутрь.

Для Саши со свитой были оставлены места в первом ряду.

Раздался грохот отодвигаемых лавок. Студенты вставали со своих мест. Раздались аплодисменты.

Саша оперся на стол и обернулся к аудитории.

Поднял руку.

– Спасибо, я очень тронут, – сказал он. – Честно говоря, побаивался сюда идти, думал, освищите за то, что я использовал мой королевский дар не по адресу. Не совсем наложением рук, но тем не менее. Я считаю, что в данном случае всем нам известный издатель неправ. Яков Иванович Ростовцев никакой не ретроград, и я жду от него приемлемого для нас варианта решения крестьянского вопроса.

Вошёл профессор Костомаров. И его тоже встретили аплодисментами, несмотря на запрет.

Профессор был гладко выбрит, ни броды, ни усов. Зачёсанные назад волосы, выдающийся нос. Маленькие круглые очки на носу. Одет в сюртук, белую сорочку с накрахмаленным воротничком, под которым красовался не привычный «хорват», а шёлковый галстук: короткий и широкий.

– Николай Иванович, – обратился к нему Саша. – Я прошу меня простить, но с вашего позволения я отниму от вашей лекции буквально пять минут.

– Хорошо, Ваше Императорское Высочество, – кивнул Костомаров.

– Господа студенты! – начал Саша. – Мне нужна ваша помощь. Думаю, вы слышали о том, что в субботу я был в Петропавловской крепости. Там сейчас находятся в заключении студенты из Харькова и Киева. Я купил для них немного еды, но это оказалось не самым главным. Кормят там вполне нормально. Но в казематах холодно и сыро, и они мёрзнут под хлипкими байковыми одеялами. Я им обещал купить шерстяные, но по независящим от меня обстоятельствам не могу этого сделать сейчас на мои деньги.

Но совместное действие гораздо лучше любой личной благотворительности.

Потому что вместе мы сможем сделать то, что ни одному миллионщику, ни одному купцу первый гильдии, ни одному принцу не под силу.

Я объявляю сбор на одеяла. По моим расчётам, если взять сразу на всех, можно уложиться рублей в пять за штуку. То есть нужно порядка ста рублей.

Но ещё узникам не хватает книг. Библиотека там маленькая и состоит из разрозненных томов. Комендант Мандерштерн обещал мне собрать их пожелания и прислать мне списки книг, которые они хотели бы видеть в тюремной библиотеке, но пока не прислал. Так что я не знаю, сколько нужно на книги. Поэтому я прошу у вас позволения потратить на книги то, что останется (если останется) после покупки одеял.

– Ура! – крикнул кто-то из студентов.

Подхватили несколько голосов.

– А что они натворили? – спросил кто-то.

Но на него зашикали.

– По-моему, неважно, – заметил Саша. – Мерзнуть без приговора не должен никто.

Студенты зашумели.

Тут же нашлась фуражка и пошла по кругу.

Зазвенела мелочь, кто-то положил несколько банкнот.

Фуражка дошла до Саши, и он вынул из кармана свои золотые часы, которые были с ним с лета 1858-го. И опустил в фуражку.

– Часы ведь мои, Григорий Фёдорович? – поинтересовался он у Гогеля.

– Да-а…

– Теперь у вас буду время спрашивать, – пообещал Саша.

Часы, судя по габаритам, стоили рублей четыреста.

– Поучаствуете? – спросил он у Гогеля.

Гувернёр замешкался. Вряд ли потому, что не имел денег или жалел на сбор. Скорее прикидывал будущую реакцию государя.

– Можно мне, Ваше Императорское Высочество? – спросил Костомаров.

И фуражка слиняла от растерянного Гогеля и оказалась на преподавательском столе профессора.

Костомаров вынул кожаный кошелёк и выгрузил в ёмкость пару бумажек, кажется, пятирублёвых.

– Сколько там? – спросил Саша.

Костомаров пересчитал.

Несколько кучек банкнот и стопочек мелочи.

– Сто сорок три рубля пятьдесят копеек, – подытожил профессор.

– Отлично! – сказал Саша.

– Плюс ваши часы, – добавил Костомаров.

– Одеяла сегодня же купим в крепость отвезём, – пообещал Саша. – Часы можно потом продать, и деньги пойдут на книги. Николай Иванович, вы согласны хранить кассу помощи заключённым студентам?

– Да, хорошо.

– Господа студенты! – продолжил Саша. – Поднимите, пожалуйста руки, кто за то, чтобы доверить кассу Николаю Ивановичу?

Студенты подняли руки. Много.

– Петя, посчитай, пожалуйста! – попросил Саша Кропоткина.

Юный князь важно обошёл аудиторию и честно посчитал.

– Кто против? – спросил Саша.

Таковых не оказалось.

– Честно говоря, не доверяю единогласным решениям, – заметил Саша. – Мне всегда кажется, что что-то тут не то. Но быть по сему.

– Сегодняшняя лекция посвящена истории царевича Алексея Петровича, – начал Костомаров.

– О! – с места сказал Саша. – Актуально! Как раз после сбора узникам Петропавловки. Мандерштерн просветил меня, что царевич был в Трубецком бастионе. И даже показал конкретный каземат.

Костомаров строго посмотрел на Сашу.

– Извините ради Бога, Николай Иванович! – сказал Саша и сел на место.

– Да, – сказал Костомаров, – Александр Александрович совершенно прав, царевич Алексей содержался в Трубецком бастионе. Но начнём мы не с этого, а с первой женитьбы Петра Великого и рождения его сына…

После лекции Саша с Кропоткиным подошли к профессору. Их тут же обступили студенты.

Костомаров отсчитал 140 рублей на одеяла (с запасом).

– Я там был 12 лет назад, – тихо сказал профессор.

– В Петропавловской крепости? – спросил Саша.

– Да.

– В Алексеевском равелине?

– Да-а…

– По делу Кирилло-Мефодиевского братства?

– Вы знаете.

– Конечно, – кивнул Саша. – Всеславянская федерация со столицей в Киеве и двухпалатным сеймом.

– Это в прошлом, – заметил профессор.

– Мне тоже кажется, что объединить славянские народы в одну федерацию – это совершенно нереалистично, – заметил Саша. – «Домашние старые споры» с грабежами и резнёй будут сменять друг друга с изрядной регулярностью.

– Ну, почему вы так думаете?

– Потому что славянские народы разные. Есть католики, вроде хорватов. Есть с многовековой политической культурой, как поляки. Есть европейцы, помнящие Магдебургское право, вроде чехов и даже белорусов. Есть украинцы с их культом казацкой вольницы и есть русские с многовековым рабством. Не уживутся в одной федерации. Даже в империи – вряд ли. Даже если верховная власть будет в зародыше душить все ростки междоусобиц. И рад бы поверить, да не верится.

– Я слышал, что вы предрекали объединение Италии…

– Италия будет единой, – кивнул Саша. – Германия – тоже. Славяне – нет.

– Но в Италии и Германии тоже есть разнородные части. В Германии даже языки отличаются в различных землях.

– Не настолько, как, например, русский от польского, или от сербского, – возразил Саша. – Немцы из разных земель вполне способны понять друг друга. Я же ни польского, ни сербского, ни чешского не пойму. Даже болгарский на слух непонятен.

О едином президенте все эти замечательные братья-славяне не договорятся никогда. Потому что чехи захотят чеха, болгары – болгарина, поляки – поляка и так далее. Подерутся ещё на этапе выборов.

Мне кажется для гипотетической всеславянской федерации конституционная монархия даже реалистичнее, поскольку члены королевских домов Европы по сути не имеют национальности и принадлежат к нации под названием «европейцы». Я, например, скажем так, имею дерзновение называть себя русским, но можно долго считать, сколько во мне не русской крови.

– А я бы за вас проголосовал, – тихо сказал Костомаров.

– Лестно, конечно, – улыбнулся Саша, – но я бы не взялся. За всеславянскую федерацию – нет. Ибо с ужасом думаю, сколько подданных мне придется вырезать, чтобы не дать им вырезать друг друга. Пусть живут, как хотят, по отдельности.

– В Кирилло-Мефодиевском обществе мы принадлежали к разным частям славянского мира, но совсем не склонны были друг друга резать.

– Образованные люди легче друг с другом договариваются. Но во всеславянской федерации средний уровень образования будет ниже плинтуса, особенно учитывая 70 миллионов русских, из которых большая часть крестьяне, увы, неграмотные.

– Славяне – очень мирные и незлобивые люди, – заметил Костомаров.

Саша вздохнул.

– Ладно, спор все равно беспредметен. Кстати, в равелине сделали ремонт. Выглядит прилично, но сырость никуда не делась. Вы там долго пробыли?

– Ровно год.

– На что мне там следовало обратить внимание? Может быть, чего-то не заметил?

– Насчёт одеял вы правы, насчёт книг – тоже. С сыростью, видимо, ничего не сделаешь, если уже ремонт не помог. Кормили в моё время не очень.

– Ну, гороховый суп, конечно, не ресторанный, – заметил Саша, – мог бы быть и получше или его могло не быть. Остальное терпимо.

– Вы что пробовали?

– Конечно. Как бы иначе я мог судить об этом? Объел одного из арестантов, чтобы мне из отдельного котла не налили. Но, он, вроде, был не в обиде. Я не пустой к ним пришёл.

– Это правда про восемь пудов продуктов? – спросил кто-то из студентов.

– Да, примерно столько. Но это на месяц на два десятка человек.

После лекции Саша с Кропоткины поехал в Гостиный двор за одеялами.

Было бы неплохо прихватить с собой какую-нибудь даму, но не сложилось. С другой стороны, Гогель, как военный человек тоже должен был разбираться.

Гувернёр явно не понимал, ругать подопечного или хвалить. На Руси всегда «несчастным» арестантам помогали. Но с другой, они политические. И ребенок устроил явную студенческую сходку. Даже с голосованием.

– Нужны одеяла, – сказал Саша торговцу. – Шерстяные. Потолще и потеплее. Двадцать штук.

Хозяин встречал, само собой, лично. Был он вида вполне старообрядческого, толст и бородат. И напоминал Савву Васильевича Морозова.

– Одеяла для арестантов, в крепость, Ваше Высочество?

– Да, – кивнул Саша.

В быстром распространении слухов есть свои преимущества: меньше объяснять.

Приказчик побежал за товаром и принёс штук пять на выбор.

Саша несколько растерялся.

– Григорий Фёдорович, вы что думаете? – спросил он.

– Мне кажется, это.

И Гогель показал на весьма толстый вариант коричневого окраса.

– Хороший выбор, – сказал хозяин лавки.

– А сколько стоит? – спросил Саша.

– Девять рублей, – доложил приказчик.

– А остальные? – спросил Саша.

Выбранное одеяло оказалось ожидаемо самым дорогим. В общем-то и в пять рублей можно было уложиться. Но к пятирублевому варианту как-то не лежала душа.

– Может, не для всех сразу возьмём? – предложил Кропоткин.

– Оптовая скидка будет? – спросил Саша.

– И не только оптовая, – сказал хозяин. – Я же знаю, что для арестантов. Уж, простите не могу бесплатно-то отдать.

– И сколько за все?

– Сто.

– Супер! – сказал Саша. – Берём! Хоть не себе в убыток?

Хозяин скромно улыбнулся.

– Не обеднею.

Одеяла при помощи приказчиков погрузили в экипаж и поехали в Петропавловку.

Солнце село, и силуэт крепости казался провалом во тьму на фоне тёмно-синего неба.

Остановились у дверей комендантского дома. Гогель позвонил в колокольчик и велел доложить. Мандерштерн спустился сам и приказал разгрузить одеяла.

Пригласил на чай.

– У меня есть списки книг от арестантов, – сказал он. – Заодно отдам.

– Хорошо, – кивнул Саша. – Уговорили.

За чаем комендант действительно вручил список. Он был довольно солидным, наименований этак в двести. На четырёх языках: русском, немецком, французском и латыни. Много книг по юриспруденции, философии, современной русской литературы. И французской. В основном, Гюго.

– Сорока рублей не хватит, – резюмировал Саша. – Ждём продажи часов.

Карл Егорович посмотрел вопросительно.

– Сейчас был сбор в университете, а у меня не было наличных, – объяснил Саша. – Так что я пожертвовал часы. Интересно Костомаров в состоянии продать их за нормальную цену? От мечтателя о всеславянской федерации трудно ждать практичности в делах.

– В крайнем случае, ещё соберём, – заметил Кропоткин.

– Это верно.

Саша ещё раз просмотрел список.

– Всё-таки людям с такими интересами в тюрьме делать нечего, – заметил он.

– Всякое бывает, – возразил комендант.

– Да, – кивнул Саша. – Бывают и убийцы-интеллектуалы. Но явно не тот случай. Я бы знал.

– Без серьёзных причин их бы в Петербург не повезли, – заметил Гогель.

– У нас из всего могут раздуть серьёзную причину, – усмехнулся Саша. – Князь, как ты думаешь, мне потом срыть это место и написать «Здесь танцуют» или устроить музей?

– Почему тебе? – удивился Кропоткин.

И покосился сначала на коменданта, а потом на Гогеля.

– То есть вам…

– Я оговорился, – сказал Саша. – Никсе, конечно. Моё дело убедить.

– «Здесь танцуют!» – сказал Кропоткин.

– А я всё-таки за музей, – возразил Саша. – Слишком много здесь интересных людей побывало: Радищев, декабристы, Петрашевцы.

Когда они садились в экипаж, небо совсем угасло, и на улице зажглись фонари.

– Залетишь ко мне ещё на полчасика? – спросил Саша Кропоткина.

– Хорошо.

Гогель не сразу, но всё-таки оставил их наедине, поскольку вышел курить.

– Читал последний «Колокол»? – спросил Саша друга.

– Да-а. Там про тебя.

– Про меня там не самое интересное, – заметил Саша. – Читал ли ты «Письмо из провинции»?

– Да, – кивнул Кропоткин. – Читал. Но нисколько не разделяю.

– Это радует, что не разделяешь, – сказал Саша. – Я написал на него ответ. Можешь прочитать и потом мне рассказать о впечатлении?

– Конечно. Но то, что думаю.

– Я не обидчивый.

И Саша сложил вчетверо напечатанный на машинке ответ и отдал другу.

– Можно мне будет его пажам показать? – спросил Кропоткин.

– Безусловно, – кивнул Саша. – И показать, и обсудить. Их мнение мне тоже интересно.

Реакцию отца на студенческую сходку Саша с некоторым трепетом ожидал уже в четверг. Но её почему-то не было. То ли Гогель не успел написать отчёт, то ли царь прочитать его. То ли гувернёр был достаточно скромен и о деталях умалчивал.

В пятницу 11 марта была первая весенняя оттепель. На улице звенела капель, и солнце сияло на сосульках, свисающих с деревьев и крыш, и на лужах на мостовой, отражающих лазурное небо.

Вечером царь зашёл к нему сам.

И выложил на стол кошелёк, конфискованный у Саши несколькими днями раньше.

* * *

Любезные мои, бесценные читатели!

Это была заключительная прода шестой части «Царя нигилистов».

Продолжение ориентировочно на третьей-четвертой неделе июня. Подпишитесь, чтобы не пропустить.

В ночь с субботы на воскресенье книга подорожает.

Премного благодарен за ваши подписки, награды, лайки и комментарии. Обнимаю вас всех мысленно.

Если вы ждете седьмой том «Царя», его все нет, и вы не являетесь упертым антилибералом, вам также может понравиться другой мой роман «Список обреченных», который из киберпанка стремительно превращается в альтернативную историю: /reader/111262

Если вдруг «Список» вы тоже уже прочитали, еще можно вот сюда заглянуть: https://bookriver.ru/author/oleg-volkhovskii

Ваш преданный автор,

Олег Волховский.