Текст книги "Я люблю тебя, Калькутта!"
Автор книги: Олег Торчинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
«Чуть мигают фонари, пустыня и безлюдье; только на нескольких перекрестках словно вихрь проносит пьяное веселье, хохот, красные юбки; сквозь непроглядную ночную вьюгу женщины в красном пронесли шумную радость, не знавшую, где найти приют. Но больная, увечная их радость скалит зубы и машет красным тряпьем; улыбаются румяные лица с подмалеванными опрокинутыми глазами, в которых отразился пьяный приплясывающий мертвец – город…» (Александр Блок).
1975
2 января. Продолжаю записи, сделанные в прошлом году.
Калькутта интересна еще и тем, что здесь сохранились остатки викторианской эпохи, которых не найдешь в самой Англии. Но… в Англии я не был, а в Ленинграде жил, люблю его во всех ипостасях и могу сравнивать.
Князь А. Салтыков пишет:
«Мы бросили якорь перед Калькуттой. С первого взгляда город похож на Петербург: река, широкая, как Нева, ряды европейских зданий с большими промежутками, низменная местность и целый лес мачт. Ma che colora, che sudata (Но какая жара, какая духота)».
Схожи эти города не только во внешних деталях, схожа их судьба. Петр I основал свою столицу в 1703 году фортом на Заячьем острове; форт, с которого началась Калькутта, возник в 1690-м – раньше на 13 лет. И пусть Петербург был основан «своим» царем на «своей» земле, а Калькутта – чужими солдатами на чужой земле, в обоих случаях – и через «окно в Европу» и через «ворота в Индию» лез один и тот же нахрапистый гость – европейский капитализм. У нас к новым порядкам приобщали «родной» царской дубинкой, плахами и топорами, у индийцев – «чужими» мушкетами и виселицами. Оба крупнейших в своих странах порта были одновременно и столицами, и оба потеряли свой статус. И Петербург, и Калькутта славились своими радикальными традициями, были центрами рабочего и революционного движения. В Петербурге взлетали в воздух от бомб народовольцев кареты царей и высших сановников, в Калькутте бомбы националистов рвали в клочья английских губернаторов и полицейских. И шли на виселицы революционеры в английской Калькутте и русском Петербурге. Нигде не следили за русской революцией 1905–1907 годов так внимательно, как здесь, в Бенгалии, беря на заметку все ее достижения и просчеты. Никто еще не занимался вопросом: а не смыкалась ли каким-то образом деятельность русских борцов против самодержавия и индийских борцов за независимость?[11] Вспоминаю слова молодого поэта: «Если в Индии будет революция, она начнется в Калькутте».
4 января. Скопилась уже целая папка вырезок и выписок по истории Калькутты. Чтобы оживить эту груду бумаги, я решил сегодняшний день, первую субботу нового года, посвятить поискам могилы основателя города Джоба Чарнока[12].
Впрочем, оказалось, что никаких особых изысканий не требуется. В первом же путеводителе был найден точный адрес: двор церкви св. Джона на площади Дальхаузи.
И вот я на самой знаменитой, самой красивой и фешенебельной площади Калькутты. Какие великолепные здания формируют ee! С севера – огромное красно-белое, в псевдоклассическом, вроде Моссовета, стиле здание «Дома писцов», одно из старейших в городе. Оно было построено в конце 70-х годов XVIII века как офис для писцов и младших служащих Ост-Индской компании и прославилось как место пьяных оргий и скандалов, которые устраивали каждую ночь его обитатели. По свидетельству современников, каждый писец употреблял в те времена не менее четырех бутылок вина в день (для дам был установлен предел – одна бутылка). Начальство «гуляло», конечно, несравненно масштабнее. Теперь здесь размещается секретариат правительства штата Западная Бенгалия. Это здание и берут в осаду рабочие и студенты во время своих многотысячных маршей. Пьяных оргий здесь не бывает, зато вовсю бушуют оргии бумажно-бюрократические. Бумаг скопляются тонны, они теряются, гибнут от влаги, их жрут крысы. В «Амрита Базар Патрика» я прочел забавную цифру: здание секретариата обслуживают около сотни котов, но, увы, не могут справиться с нахальными грызунами.
Ныне правительству штата стало тесно в старинном здании, украшенном ионической колоннадой и статуями Науки, Сельского хозяйства, Коммерции и Правосудия, и оно возвело для себя «Новый секретариат» в квартале отсюда, на углу Хейстингс-стрит, – 14-этажный, из стекла и металла.
На северо-западном углу высится экстравагантное здание с ребристым куполом серебристого цвета; фасад его, выходящий на площадь, – полукруглый и украшен коринфской колоннадой, наверху – огромные часы. Внутрь ведут большие полукруглые ступени. Это Главпочтамт, построенный Уолтером Гранвиллем в 1864–1868 годы.
С юга – еще одна современная постройка – Телефон-Бхаван – центральная телефонная станция Калькутты, обеспечивающая около 90 тысяч абонентов – для города-гиганта очень мало.
И наконец, на юго-западном и северо-восточном углах площади стоят две старинные церкви – св. Андрея и св. Джона.
Но самое главное заключается в том, что я стою на том месте, где в 1690 году Джоб Чарнок с группой солдат и служащих Ост-Индской компании положил начало Калькутте.
Кем он был? Родился в 1631 году в семье небогатого помещика из Восточной Англии. Как тысячи других, отправился в далекую страну в поисках богатства. Прибыл в Индию в 1655 году. Впервые упоминается в книгах Ост-Индской компании как мелкий служащий с жалованьем 20 фунтов в год. Потом становится начальником фактории в Патне (Бихар). По воспоминаниям современников, он был ревностным и инициативным служащим Компании, а в жизни – человеком тяжелого, неуживчивого характера. Но все-таки оп был не такой уж плохой человек, этот Джоб Чарнок. Однажды во время своих поездок он увидел погребальный костер, на котором собирались сжечь девочку-вдову вместе с телом ее покойного мужа. Оп спас ее от смерти и женился на ней, очень ее любил и впоследствии тяжело переживал ее смерть.
После долгих скитаний по Бенгалии, Ориссе, Бихару, после хитросплетений политики, когда местный наваб то разрешал англичанам строительство факторий, то изгонял их, судьба привела агента Компании на берег реки Хугли, где среди зловонных болот стояли три убогие деревушки – Сутанати, Каликотта и Говиндапур. Джоб Чарнок с 30 солдатами высадился на болотистом берегу возле Сутанати и водрузил британский флаг. В своем дневнике он оставил меланхолическую запись: «24 августа 1690. Приказал капиталу Бруку идти с его судном в Чаттанати [Сутанати], куда мы прибыли около полудня, но нашли место в ужасающем состоянии… от наших строений ничего не осталось, дожди идут день и ночь».
Дело в том, что несколькими годами ранее настырный Чарнок уже дважды пытался закрепиться здесь, выстроил даже укрепления, хижины, землянки, но был взят в осаду войсками наваба и вынужден ретироваться, оставив после себя целое кладбище; из тех бедолаг, кто остался здесь навсегда, лишь немногие погибли от пуль наваба, большинство уложили ужасная лихорадка, шедшая из болотных недр, и желудочные болезни. Хижины и укрепления индийцы разрушили.
На этот раз Чарнок пришел уже на законных основаниях – с разрешением наваба на строительство фактории и гарантией на торговлю без пошлин в обмен на ежегодно выплачиваемые три тысячи рупий. Все объяснялось просто: империя Великих Моголов нуждалась в деньгах.
Решено было строить глинобитные хижины с соломенными крышами на манер местных. Но агент Компании мечтал о большем и воздвиг все-таки первый каменный дом канцелярии. Вокруг него началось строительство форта. Сам Чарнок его уже не увидел: истерзанный болезнями, он умер здесь в 1693 году, прожив в Индии около 40 лет. А вокруг форта начал расти город – с дворцами и лачугами, с героизмом и подлостью, с неслыханной роскошью и неслыханной нищетой. Через столетие Р. Киплинг посвятил ему знаменитое стихотворение, которое и сегодня любят цитировать в Калькутте. Насколько я знаю, никто еще не пытался адекватно перевести его. Вот мой слабый подстрочный перевод:
Как полуденный кошмар Чарнока —
Вот досада —
Возник Город.
И расползся хаотически,
Как поганый плесневый гриб.
Сам себя воздвигнувший, сам себя спроектировавший
На болотной почве.
Дворец, хлев, лачуга – бедность и гордыня
Бок о бок.
И над переполненным, тлетворным Городом
Реет Смерть.
Кстати, почему-то в Калькутте к «барду империализма» отношение иное, чем в Дели. Там его поминать не любят, а в книжных магазинах найти можно лишь «Маугли» в диснеевских изданиях. В Калькутте широко продаются и тома стихов, и «Ким», и иллюстрированная биография Киплинга, хотя родился и учился он в Бомбее, а Калькутту не любил. Я иногда думаю, что дело вовсе не в пресловутом «империализме» Киплинга, а в том, что он непозволительно глубоко вник в национальный характер индийцев и знал их «как облупленных», со всеми достоинствами и недостатками, и не только знал, но и любил по-своему. Он перешел границу, которая на Востоке лежит перед любым европейцем (мы чувствуем ее ежечасно даже с лучшими нашими друзьями-индийцами). А этого Восток не прощает.
…И вот стою я на прекрасной площади Дальхаузи, названной в честь маркиза Дальхаузи, генерал-губернатора Индии в 1848–1856 годы, а ранее называвшейся «Зеленой», «Парковой», «Бассейновой». Тщетно стараюсь представить себе, что здесь когда-то были джунгли с тиграми, шакалами и ядовитыми змеями, что вот там, где сейчас Главпочтамт, был болотистый берег реки Хугли (она за два с половиной века изменила русло и сильно отступила), стоял первый Форт Уильям (теперешний – уже другой, более поздний). На стене почтамта прикреплены памятные доски, на одной из них схема старого форта – неправильного четырехугольника из кирпича – первого бастиона Империи на земле Индии, откуда расползлось Горе и утвердилось в Индии на долгие двести лет. А на месте «Дома писцов» стояла первая калькуттская церковь – св. Анны.
Посреди площади находится небольшой водоем, питаемый родником. Считается, что этот родник – тот самый, что располагался у ворот старого форта и снабжал водой первых поселенцев – Чарнока и его соплеменников.
А вот и церковь св. Джона, трехъярусная, с остроконечным шпилем, врезающаяся в небо черным крестом, сухой и аскетической, как все англиканские церкви, архитектуры. Во дворе ее сохранилось самое старое христианское кладбище, где англичане хоронили своих усопших с первых дней Калькутты – с 1690 по 1767 год; после этого было открыто второе – на Парк-стрит. В углу кладбища, почти вплотную к стене, стоит небольшой мавзолей: два шестиугольника, нижний – больше, верхний – меньше, над ним небольшой купол. Внутри несколько старинных надгробий, на одном имя Джоба Чарнока и длинная неразборчивая надпись, где упоминается имя его жены. Она тоже похоронена здесь. Фоном мавзолею служит серый, с подтеками доходный дом. Из-за стены слышен шум огромного города, звонки трамваев, крики торговцев. Особого почтения к своему основателю Калькутта не испытывает, хотя могилу и сохранила. Впрочем, и сам скромный чиновник Ост-Индской компании вряд ли мог представить, какой каменный Вавилон вырастет из убогих землянок, выкопанных в душный августовский полдень 1690 года.
Насчет названия «Калькутта». Прежде всего надо отметить, что по-английски оно звучит «Калкатта». Фактория была заложена на месте деревушки Сутанати, но имя ей дала почему-то другая – Каликотта (по другому варианту – Калигхат). Есть еще одно забавное объяснение, из тех, что называют «народно-этимологическими». Будто бы англичане, высадившиеся на берег, встретили крестьян с возом сена, у которых и спросили, как называется деревня (по-английски, естественно). А те, полагая, что речь идет о сене, ответили: «Каль катта» («вчера скосили»).
Сама церковь св. Джона тоже оказалась достаточно интересной. Построили ее в 1784 году по проекту военного инженера лейтенанта Эгга, и когда она была завершена, то оказалась обладательницей единственного каменного шпиля, возвышавшегося над молодым городом. Поэтому индийцы называли ее не иначе, как «Патар сирджа» – «Каменная церковь».
Характерна сама история строительства церкви. Участок под нее подарил англичанам местный махараджа. Затем был создан строительный комитет во главе с генерал-губернатором, обнаруживший, что средств на строительство нет. Великая и богатая, лопающаяся от денег Ост-Индская компания дала на церковь какие-то жалкие крохи, поэтому средства пришлось добывать с помощью лотереи, пожертвований по подписке, а в конце концов генерал-губернатор, превысив свои полномочия, самовольно выдал крупную сумму из муниципальных средств. И один из современников, некий сэр Шор, писал другу с иронией:
«Землю под этот храм дал язычник, средства на нее были использованы самые противозаконные – лотереи, пожертвования, конфискации. И только Компания не дала ничего».
Наверное, когда-то здесь кипела жизнь, особенно по воскресеньям: дефилировали разноцветные кареты и паланкины, суетились слуги с огромными пестрыми зонтами (ведь считалось престижным появляться на публике в сопровождении не менее семи слуг и четырех носильщиков), джентльмены в буклях и париках, в расшитых серебром камзолах спешили на помощь дамам, выходящим из карет и соперничающим между собой в роскоши туалетов.
…Сейчас здесь пусто и тихо, редко-редко зайдет какой-нибудь чудак-турист, вроде меня. Пусто и внутри, пылью подернуты вмурованные в стены мемориальные таблицы с именами знатных прихожан, жертвовавших деньги на храм (здесь венчались дед и отец Теккерея).
Интерьер, в отличие от католических храмов, аскетичен, стены облицованы черным мрамором; очень скромен и прост по оформлению алтарь, но зато там я увидел наконец «Тайную вечерю» – знаменитое творение Джона Зоффани (1733–1810). У нас этого художника знают мало, большинство его работ хранится в Англии и Индии, это типичный мастер XVIII века – автор портретов царствующей фамилии, полотен на религиозные и мифологические сюжеты, известен также портретом великого Гаррика в одной из ролей. Несколько портретов я уже видел в Виктория-мемориал, но «Тайная вечеря» интересовала меня из-за своей необычной истории. Внешне в ней ничего особенного нет – типичная церковная живопись XVIII века, реалистическая по манере, слащавая по подаче, технически выполнена на хорошем уровне.
А история ее такова. Еще будучи в Англии, Зоффани написал картину на ту же тему (есть сведения, что она находится в Брентфорде, в церкви св. Георгия), причем изобразил в виде св. Петра себя самого, а в виде женственного Иоанна – свою жену. Ничего в этом криминального не было – все в духе эпохи. Но художника угораздило в виде Иуды изобразить брата царствующего короля Георга III. Королю это почему-то не понравилось, и Зоффани вынужден был покинуть Англию. В 1783 году он объявился в Индии, где прожил до 1790 года и создал свои лучшие произведения.
Здесь, в Калькутте, он написал второй вариант «Тайной вечери» и в 1787 году преподнес его в дар церкви св. Джона, где она заняла почетное место в алтаре. И снова он не удержался от «хулиганства»: уговорил главу калькуттского аукциона, некоего Талло, позировать для Иоанна, но когда картина была выставлена, бедняга с ужасом узнал себя в Иуде! Оскорбленный аукционер обратился в Верховный суд, который заставил художника уплатить изрядный штраф за оскорбление личности.
В церкви хранится еще одна, в высшей степени загадочная реликвия: осколок бомбы (одной из двух), упавшей на церковный двор 24 декабря 1942 года. Японской, что ли?
С другой стороны площади – храм св. Андрея, принадлежащий пресвитерианской церкви Шотландии. Он малоинтересен как снаружи, так и внутри, но я вычитал в старой книге два интересных исторических анекдота, связанных с ним.
Первый – о том, что пресвитер этой церкви, д-р Джеймс Брейс повздорил с англиканским епископом, утверждавшим, что шотландской церкви не положен шпиль, это прерогатива англиканской церкви. В ответ пресвитер поклялся, что возведет шпиль с петушком, который будет выше шпиля церкви св. Джона. И выполнил обещание. Оскорбленный епископ обратился к властям, и те приняли поистине соломоново решение: церковь св. Андрея оставить как есть, но департаменту общественных работ «во веки вечные» не ремонтировать шпиль. Однако этот шпиль благополучно дожил до наших дней, и петух продолжает гордо красоваться над Калькуттой, не требуя до сих пор ремонта.
Во втором анекдоте рассказывается о том, что на месте храма св. Андрея когда-то стояло здание Старого суда, за ветхостью разобранное в 1792 году. Здесь проходил в 1779 году скандальный процесс над неким Филиппом Френсисом, обвиненным в предосудительных отношениях с юной женой мелкого писца Ост-Индской компании Гранда, ради которой означенный Фрепсис забыл жену и пятерых детей, оставленных в Англии. Миссис Гранд, урожденная Ноэль Катрин Вирли, миниатюрная блондинка с мечтательными голубыми глазами, считалась первой красавицей Калькутты. Френсис был признан виновным и приговорен к штрафу в 50 тысяч рупий. Оскорбленный муж, взяв деньги, уехал в Бихар, где основал на них фабрику по производству очень дорогой краски индиго, и, несмотря на слезные мольбы красавицы, дал ей развод лишь через много лет, когда она достигла сорокалетнего возраста. Я бы не стал записывать эту длинную историю, если бы не одна деталь: уже сорокалетней она отплыла наконец в Европу, где стала женой знаменитого наполеоновского министра – Талейрана.
5 января. Боюсь, что, пораженный возможностью напрямую соприкоснуться с историей, сконцентрированной на крохотном участке старого города, почувствовать атмосферу давно минувших времен, я чересчур увлекся в предыдущих записях деяниями джентльменов в шитых серебром камзолах, которые, что ни говори, пришли на чужую землю грабить чужие богатства. Поэтому я продолжу рассказ о них записью еще об одном памятнике, что находится во дворе церкви св. Джона; мрачная и загадочная история его не прояснена до сих пор.
Этот невысокий мраморный обелиск с 56 английскими именами посвящен памяти жертв так называемой «черной ямы» (или «черной дыры») Калькутты. История эта до сих пор вызывает споры.
«Черная яма» Калькутты
В 1756 году навабом (правителем Бенгалии, Бихара и Ориссы) стал молодой Сирадж-уд-Даула. Английские историки рисуют его жестоким, мстительным, распутным тираном, но воспринимать их писания следует осторожно, так как пишут они о враге. Возможно, он и был таким на самом деле, но большинство правителей тогдашней Индии, да и всего Востока были не лучше. Так или иначе, англичане оказались замешанными в один из дворцовых заговоров против молодого наваба и дали в Калькутте приют бежавшим от его гнева заговорщикам. В ответ на требование выдать беглецов, а также прекратить строительство военных укреплений вокруг Калькутты, что было нарушением договорных обязательств, англичане ответили наглым, оскорбительным письмом. После ряда драматических событий, длительной осады, многочисленных атак, трусливого бегства калькуттской верхушки во главе с губернатором Дрейком на корабли, последняя цитадель Калькутты – Форт – пала и весь город оказался в руках войск наваба. Принявший на себя командование гарнизоном после бегства начальства некто Джон Холуэлл сдал шпагу офицеру наваба. Холуэллу суждено было сыграть важную роль в дальнейших событиях, поэтому немного о нем.
Джон Холуэлл был типичным служащим Ост-Индской компании – жестоким, беспринципным, корыстолюбивым. Он носил звание главного мирового судьи, а также осуществлял контроль над землями Компании в окрестностях Калькутты. За ним числились такие «подвиги», как вымогательство денег, заключение невинных людей в тюрьму с целью получения выкупа, грабеж баржей под предлогом неуплаты «пошлины» за проезд через «его» владения, организация публичных домов и т. д. Но надо отметить, что человек этот обладал огромной личной храбростью, неуемной энергией и ясной головой. Вот почему именно оп возглавил оборону уже обреченной Калькутты и держался до конца.
Холуэлла и других пленных привели к навабу, но тот говорил с ними милостиво и дал обещание, что не сделает им зла. Когда конвойный офицер обратился к уже ушедшему на отдых навабу с вопросом, что делать с пленными, тот раздраженно ответил, что такие мелочи можно решить и без его участия, но потом осведомился, где англичане держали провинившихся солдат. Ему ответили, что в форту есть гауптвахта. «Вот там и разместите их», – решил наваб.
Гауптвахта представляла собой крохотную комнатку с двумя небольшими окнами. Естественно, наваб не обязан был знать, что это за помещение, и, отдавая распоряжение, исходил из здравого смысла подчиненных.
Увы, то, что случилось дальше, иллюстрирует старую истину: нет ничего страшнее нерассуждающего служаки, в чем мы не раз убеждались и на нашей российской шкуре. Сколько бед пережило человечество от того, что, боясь лишний раз потревожить государя, приказ его выполняли буквально, не желая думать!
Единственным свидетельством происшедшего являются мемуары Холуэлла. Он пишет, что в ночь с 20 на 21 июня 1756 года 146 пленных англичан, среди них 12 раненых офицеров и одна женщина, Мэри Кейри, были заключены в помещение гауптвахты размерами 6 на 4,5 метра. Сам Холуэлл был брошен в камеру первым и успел пробраться к окну и ухватиться за решетку. Остальные ввалились все вместе, топча упавших. Снаружи бушевал пожар – горели подожженные по приказу наваба укрепления и другие постройки. Даже снаружи температура воздуха доходила до 40 градусов. А внутри люди задыхались от смрада и духоты, от ран и жажды, пытались пить собственную мочу, сходили с ума, умирали в мучениях. Они умоляли солдата снаружи открыть дверь, но он заявил, что нужен приказ наваба, а господин спит. Лишь на рассвете кто-то доложил навабу о трагедии. В гневе тот приказал немедленно открыть гауптвахту. Было 6 часов утра. Когда разобрали трупы, оказалось, что в живых остались лишь 22 мужчины и женщина. Среди них был и Холуэлл, описавший трагедию.
Его свидетельство уже давно поставлено под сомнение историками Индии. Оперируя данными геометрии и физики, они доказали, что даже если бы люди были втиспуты вплотную друг к другу, как мешки в трюм, туда вошли бы в стоячем положении всего 89 человек. По-видимому, под влиянием перенесенного ужаса Холуэлл всячески преувеличивал трагедию, чтобы показать жестокость и бесчеловечность индийцев. И когда стали выяснять имена 146 человек, побывавших в «черной яме», установить удалось лишь 56. Их и выбили на обелиске, возведенном стараниями Холуэлла в память о той страшной ночи. Он стоял в самом центре площади Дальхаузи до 30-х годов, когда индийские патриоты потребовали убрать этот оскорбительный для национального достоинства Индии памятник. Власти вынуждены были перенести его во двор церкви св. Джона. Тем более что они успели вписать в историю своего господства в Индии немало «подвигов», жестокостью превосходящих «черную яму» Калькутты.
Через некоторое время после описанных событий Калькутта была вновь отвоевана англичанами. А 23 нюня 1757 года у деревни Плесси английские войска под предводительством Роберта Клайва разгромили армию Сирадж-уд-Даула. Эта дата стала одной из самых черных в индийской истории, началом колониального владычества Англии в Индии, растянувшегося на 190 лет. Лишь в августе 1947 года последний английский солдат покинул землю Индии…
7 января. В Асутош-музеум (этнографическом музее Калькуттского университета) открылась выставка. организованная Итальянским культурным центром, – «Древние связи Италии и Индии».
Выставка сделана добротно, хорошо смотрятся изящные, ярко освещенные витрины, масса фотографий и цитат из древних авторов.
Из них я узнал, что еще в 50 году и. э. порт Арика меду (в двух милях на юг от сегодняшнего Пондишери, анклава на территории Тамилнада, долго принадлежавшего Франции) был важнейшим центром торговли с Римской империей. Туда отправлялись специи, парфюмерия, слоновая кость, шелка, ценные сорта дерева. Плиний Старший, упрекая патрициев за страсть к роскоши, писал, что «нет года, когда бы Индия не выкачивала из Римской империи сотни миллионов сестерциев». «Гвоздем» выставки является небольшая статуэтка Лакшми из слоновой кости, найденная при раскопках в Италии.
Да и сам музей оказался удивительно интересным и «до краев» наполненным произведениями народных мастеров. У входа вас встречает каменная статуя, в главном холле высится резная каменная колонна из уже не существующего храма X века в Сундербале. В вестибюле – копии фресок, индийских и цейлонских. А в залах – творения народных мастеров с древности до наших дней. Некоторые из экспонатов можно и сегодня купить на уличных лотках, и я с гордостью отмечал: это у меня есть, и это тоже есть…
Этнографический музей университета
(Для любителей искусства)
Асутош-музеум, первый в Индии университетский музей, был открыт в 1937 году и назвал в честь сэра Асутоша (в бенгальском произношении – Ашутоша) Мукерджи, замечательного просветителя и вице-канцлера (соответствует нашему «ректор») Калькуттского университета.
Целью создания музея было представить все фазы развития искусства Прачьи (так называлась в древности территория, объединявшая нынешние Западную Бенгалию, Бангладеш, Ориссу и Бихар) – от I тысячелетия до н. э. до настоящего времени.
В 10 галереях музея размещены: каменные скульптуры древнейшего, древнего (классического) и средневекового периодов из Бенгалии, Ориссы и Бихара – индуистские, буддийские и джайнские; бронза востока и запада Индии, Непала, Тибета; редкие монеты и печати; иллюстрированные рукописи из Непала; уникальные картины на пальмовых листьях; рукописи из Ориссы; старые и современные предметы из дерева и слоновой кости; коллекция миниатюр – могольских, раджастханских; непальские и тибетские танки (иконы на шелку); изделия народного творчества Бенгалии, Ориссы, Бихара – из глины, дерева, папье-маше, калигхатский и орисский лубок и, наконец, коллекция бенгальской терракоты.
В 1937 году, в день открытия, новый музей насчитывал всего пять экспонатов. К концу года их был» уже 1228. А в конце 70-х годов одна из последних ревизий фондов дала цифру: 24200 экспонатов, в том числе 1440 каменных статуй, 3500 терракотовых плиток и статуэток, 1125 пата[13] и картин, 950 металлических предметов, 550 деревянных, 70 из слоновой и другой кости, 240 рукописей, 3370 монет и 2300 изделий народных промыслов. Из всего этого богатства выставлено лишь около трети. Причина обычная – не хватает площади.
Денег, разумеется, не хватает тоже, по фонды продолжают пополняться первоклассными памятниками культуры. Разгадка проста: их дают раскопки, осуществляемые силами университетских археологов. В 50-е годы тогдашний помощник куратора музея И. К. Дас Гупта раскопал со студентами в пределах 50 миль от Калькутты три древних города-порта: Тамралипти (Тамлук), Чандракетугарх и Харинараянпур, располагавшихся на Ганге, а также ряд других мелких городов. Особенно много находок дал Чандракетугарх (около 40 км к северо-востоку от Калькутты): тысячи монет серебряных и медных VI–V веков до н. э., терракотовых печатей, кувшинов для вина (римских). А в районе Миднапура была найдена изумительной красоты терракотовая женская голова (эпоха Гуптов), ставшая гордостью музея.
Кстати, в районе Хугли, а также в Ориссе, в развалинах города Сисупалгарха, найдено немалое число глиняных медальонов местного происхождения с изображением головы цезаря Августа, явно скопированным с римских монет. Так что выставка, посвященная древним связям Италии и Индии, в стенах Асутош-музеума была неслучайной.
Земля Индии открыла еще не все свои тайны – ежегодно раскопки приносят все новые чудесные открытия. А фонды музея продолжают пополняться.
11 января. Однодневная поездка в Вишнупур. 145 километров к западу от Калькутты, чтобы хоть краем глаза взглянуть на бенгальскую «глубинку».
С XVI по XVIII век Вишнупур был столицей небольшого княжества, которым правила династия Малла, центром вишнуитского культа, а также искусств, архитектуры и торговли. Судя по путеводителям, он и сегодня славится своей музыкальной школой, шелками и глиняными изделиями. Но главное его богатство – уникальные храмы, облицованные терракотовыми плитками, не известные нигде за пределами Бенгалии. Недалеко от Вишнупура находится одна из деревень, где делают знаменитых на всю Индию «банкурских лошадок» (по названию округа Банкура, куда входит и Вишнупур).
Бенгальский зимний пейзаж довольно уныл: пустые, залитые водой поля – до горизонта, дальше – леса, редкие, хилые, напоминающие подмосковные посадки в конце октября, когда облетела листва. А Вишнупур (бенгальцы произносят «Бишнупур») оказался крохотным, сильно запущенным городком. Достаточно солидно смотрелись лишь несколько домов прошлого столетия на центральной площади, в одном из которых размещались музыкальная школа и новый отель. Никаких магазинов с шелками и сувенирами не было, только выжженные солнцем пустые улочки да скудный базарчик, где продавали бананы и какие-то коренья. И всюду запустение, облезлые, заплесневелые стены, убожество и нищета… Вот уж, поистине, недолговечна мирская слава!
Зато храмы оказались превыше всяких похвал! Все они «сгрудились» за городской чертой, где когда-то, по-видимому, и был религиозно-культурный центр города. Они стоят поодиночке и группами, красно-коричневые на изумрудно-зеленых полянках. Все на платформах: говорят, что когда-то здесь текла река, которая часто разливалась. Формы храмов самые разнообразные: четырехсторонняя аркада на высокой платформе, окружающая куб с пирамидальной крышей; храмы с «щипцовой» кровлей, странно напоминающей храмики Новгорода; одинокие башенки с характерными для Бенгалии полукруглыми кровлями, явно имитирующими бамбуковые хижины. Все храмы носят экзотические, но мало что говорящие имена: Шамвай, Колачандлалджи, Джорбангла и т. д. Все-таки о некоторых я кое-что узнал. Так, самый большой и знаменитый из храмов называется «Панчаратна» – «Пять сокровищ» и посвящен Кришне – «Черному господину» (Шьяма-Раи). У него соответственно пять святилищ, которые завершаются пятью главами, расположенными, как в русском православном соборе: центральная глава и четыре по бокам. Трехпролетный вход разделен колонками; завершения арок килевидные, как у мусульман. Год строительства – 1643. Храм Джорбангла – 1655 год.
Но главное во всех этих храмах – терракотовые плитки, сплошным ковром покрывающие их стены, колонны, иногда только снаружи, иногда и внутри (в Джорбангла плитками выложены не только внутренние стены, но и потолки!). И каждая плитка – произведение искусства, не повторяющееся дважды. В основном это сюжеты из легенд о Вишну и его аватарах – Кришне и Раме: богатство неисчерпаемое – тысячи сюжетов. А еще орнаменты! Цветы! Звери и рыбы! Жанровые сценки! Я носился, как сумасшедший, с фотоаппаратом, да много ли снимешь на жалкие 36 кадров! Залезал на один из храмов, сверху отличный вид: стоят со всех сторон храмики, как подосиновики. А в одном месте натолкнулся на непонятные развалины, долго по ним бродил, пока не понял: остатки христианского храма. Какого века – неизвестно, и вряд ли кто знает.
