Текст книги "Я люблю тебя, Калькутта!"
Автор книги: Олег Торчинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Был, правда, один момент, когда нервы дрогнули. Мы пробивались к какому-то невероятных размеров шатру, когда путь преградила полиция. Взмыленный полицейский закричал нам: «Туда нельзя с детьми! Оставьте ребенка здесь, а сами идите!» Но, увидев наши перепуганные лица, махнул рукой – назад пути все равно не было – и пропустил нас.
Возле кинотеатра «Элита» мы нашли самые красивые статуи. Их делал большой художник. На светло-голубом керамическом фоне большие фигуры богов из серой необожженной и неокрашенной глины смотрелись удивительно. Кругом стояла густая толпа, в восторге цокавшая языками и ие желавшая расходиться.
Уже у самого дома нас затащила в какой-то двор толпа ребятишек. Судя по всему, это был склад бумажной макулатуры. Они сотворили из нее бумажные волны, захлестнувшие весь двор. В центре стояла грошовая пластмассовая куколка богини. Ребята были явно горды своей изобретательностью. Мы не устояли и, собрав несколько рупий, вручили их ребячьей команде. Бакшиш был принят с достоинством.
Был еще и третий вечер, когда по просьбе генконсула я как «бывалый» повез по Калькутте последнюю экскурсию – для должностных лиц. Калькутта, умытая дождем, спрятавшая в ночи свое дневное убожество, напоминала сказочные сады Черномора: тысячи разноцветных огней перемигивались в лужах, пандалы, подсвеченные изнутри, сияли, как волшебные дворцы.
А утром 25-го наступил странный финал, шокировавший нас, добропорядочных европейцев. Всю красоту вытащили из шатров, доставили в грузовиках на берег Хугли, вывезли на лодках на середину реки и… безжалостно утопили. Через полчаса от былого великолепия остались груды размокших бумажных украшений на воде да комки серой глины.
Индийцы разъяснили мне суть этого обряда. Статуи Дурги и других богов делаются из глины, взятой 76 взаймы у священной Ганги, чтобы оогиня могла сойти на землю и свершить свое дело: уничтожить накопившееся за год зло. Затем она должна вернуться на небо. По легенде, великая река течет не только по земле, но и под землей и по небу. Возвращая глину в реку, мы даем возможность богине высвободиться из временной оболочки и вернуться к другим небожителям. И не надо вздыхать о загубленной красоте, через год будут сделаны новые статуи, еще красивее!
27 октября. По просьбе женсовета собрал ребятню и повез ее в Музей кукол, благо, он находится в семи минутах езды от нас, прямо на Чоуринги.
В отличие от музея в Дели, где собраны куклы из разных стран мира, в здешнем музее сооружены большие и очень сложные диорамы, иллюстрирующие великие эпосы древности – «Махабхарату» и «Рамаяну». Их несколько десятков, все многофигурные, с великолепно прорисованным фоном. Куклы сделаны мастерски, а ведь в некоторых экспозициях, скажем великой битвы на поле Курукшетры, насчитываются десятки персонажей, больших и малых, но одинаково тщательно сделанных. Ребятня визжит от восторга, особенно при виде всевозможных причудливых монстров, с которыми без конца сражались герои эпоса: великанов, ракшасов (чудищ-людоедов) и прочих страшилищ, воплощенных с необузданной фантазией.
Другая часть музея – куклы разных стран, в основном подарки. Выделяется огромный плюшевый медведь – подарок генконсула СССР.
31 октября. Из Дели приехала моя бывшая сослуживица, секретарь редакции Сунанда С., милая скромная девушка, привезла приветы от друзей. Мы пригласили ее в гости, а так как, по индийской этике, девушке идти одной в чужой дом неприлично, то она захватила с собой калькуттскую кузину. Мы повели их в Дом советской культуры, где выступала самодеятельность с дальневосточного учебного судна «Меридиан». Молоденькие морячки выступали весело и непринужденно – пели шуточные песенки Высоцкого, откаблучивали «Яблочко», выполняли незамысловатые фокусы – и очаровали индийскую аудиторию. Были довольны и наши гостьи, особенно кузина, живущая, судя по всему, достаточно скромно. Дома мы устроили «русский обед»: борщ, всякие салаты, колбаса, шпроты и т. д. А также здешние пирожные. Не помню, упоминал ли я уже об одной забавной детали. Дело в том, что из-за жары все сливочное масло в Калькутте выпускается соленым. На нем делают и кондитерские изделия, поэтому пирожные и красивые торты тут имеют странный, солено-сладкий вкус.
Больше всего наши гостьи боялись съесть ненароком свинину или говядину. Кузина, кроме пирожных, вообще ни к чему не прикоснулась. Сунанда вела себя смелее – ела шпроты, борщ (постный, конечно, мы это предусмотрели) и даже попробовала на язык капельку коньяку. И это было отважно с ее стороны, без всякой иронии. Индийцы очень настороженно относятся к чужой еде, боясь ритуально оскверниться. Правда, у молодежи любопытство часто пересиливает все запреты.
Что касается нас, то к индийской кухне мы давно уже привыкли и нас не пугает даже наперченный арбуз или подобная этому экзотика. Бенгальская кухня в целом похожа на общеиндийскую – обилие овощей и фруктов, острота и т. д. Но есть и особенности, например в ней много «даров моря» – рыбы и креветок. Рыбой завалены рынки, дешевой и дорогой, всякой. Самая вкусная (и самая дорогая) – это, конечно, хилса, напоминающая севрюжину. Креветки, лангусты, омары – большие и усатые. Единственное условие: никогда не думать и не пытаться узнать, где выловили рыбу и креветок, чем они питались, ибо навсегда отобьешь у себя желание есть их и лишишься одного из деликатесов Бенгалии.
Рыбу здесь готовят не только вкусно, но и красиво. Ее обрабатывают специями, горчичным семенем, перцем и жарят в кипящем масле, после чего она покрывается зелено-золотистой корочкой, под которой сверкает белое мясо, и, кроме того, у нее удивительный аромат. Эта красота водружается на гору серебристо-белого рассыпчатого риса. Очень любят здесь дал, из которого готовят бесконечно разнообразные соусы, подливки, каши.
Но самую большую славу бенгальской кухне создали сладости. В отличие от известных нам восточных сладостей, принадлежащих в основном к арабской кухне, – тяжелых, жирных, содержащих массу муки, орехов, сахара, меда, пряностей, – бенгальские сладости очень легки, так как их основной компонент – творог.
Кондитерские лавки выглядят нарядно. Сласти высятся под стеклами витрин живописными горками – красными, зелеными, шоколадными, золотистыми – в зависимости от добавки красящего вещества (свекольного сока, какао, кокосового экстракта). Это «сандеш» – плотные квадратики из творога, уваренного с сахаром и пряностями. Они покрыты сверху тончайшими серебристыми листами, напоминающими фольгу, которая облепляет сласти и никак не хочет отчищаться. Когда мы впервые купили эти сладости и растерянно обсуждали, что делать с «фольгой», продавцы рассмеялись и объяснили, что это – съедобное, «пищевое» серебро, имеющее к тому же и дезинфицирующие свойства.
Другой тип бенгальских сладостей – расгулла, шарики из творога с небольшим добавлением манки, сваренные в сиропе. На ощупь языком они упругие, пористые и полны холодного сиропа. Особенно приятно есть их после острых блюд.
Бывший посол Индии в СССР, многолетний президент Индо-Советского культурного общества (ИСКО) К. П. Ш. Менон в одной из своих ранних книг («Дели-Чунцин», 1947 г., издана и у нас, на русском языке) приводит эпизод, связанный с бенгальскими сладостями и характерный для накаленной политической атмосферы Калькутты 30-х годов. Его тесть, сэр Санкаран Наир, очень важное лицо – член Исполнительного совета вице-короля, тогдашний председатель Индийского национального конгресса, решил пригласить на обед вице-короля и просил прислать ему из Калькутты расгуллы. Его просьба была исполнена, а для верности дана телеграмма: «Бенгальские сладости отправлены». Телеграмма заинтересовала полицию, ибо в те времена «бенгальскими сладостями» среди террористов-революционеров Бенгалии назывались бомбы. Началось секретное расследование. Сладостей вице-король так и не попробовал; они, да и сама телеграмма, были доставлены сэру Санкарану после того, как обед благополучно прошел…
Из необычных фруктов нам нравится «памблу» (в Дели его называют «чакотра», но его там мало) – цитрусовый плод, что-то вроде огромного, в два-три раза крупнее обычного грейпфрута, с красной мякотью. На вкус он кисло-горько-сладкий, но едят его не с сахаром, а с солью и перцем. Мы его кладем во все салаты вместо кислой капусты. Удивительно разнообразие сортов манго – их здесь, говорят, до девяноста – всех цветов, размеров и ароматов. Его справедливо называют «королем фруктов», с ним, по-моему, не сравнится ни один другой, настолько нежна и ароматна его мякоть. Сок его необычайно крепок – говорят, были случаи, когда спелый плод падал на спину или руку сборщика, и если сок не был вовремя смыт, то вызывал настоящий ожог на коже.
2 ноября. Используя субботнее утро, побывали в парке Национальной библиотеки в Алипуре, очень чистом и уютном районе в южной части города, где живет весьма состоятельная публика.
В библиотеке я бывал несколько раз – привозил наши издания для русского и советского раздела. Он достаточно большой, но подборка книг довольно случайна. Всего в фондах библиотеки сейчас около двух миллионов томов. Залы ее невелики, и на массовое посещение она не рассчитана. Основал ее в 1835 году редактор газеты «Инглишмен» Дж. Стокуэллер, первым же ее попечителем был Дварканатх Тагор, дед Рабиндраната Тагора.
Библиотека располагается в бывшем дворце Уоррена Хейстингса, первого генерал-губернатора Индии (1774–1785), одного из творцов колониальной администрации, исправно функционировавшей более 200 лет. Это так называемый Бельведер, и он оправдывает свое изысканное название. Он и сегодня красив, этот великолепный дворец в стиле итальянского Ренессанса, с колоннадой, прекрасным трехарочным входом и статуей бенгальского королевского тигра на страже у входа. Здание было передано библиотеке в 1953 году правительством Республики, и на торжественной церемонии тогдашний министр образования Индии Маулана Калам Азад сказал: «Цитадель власти становится твердыней знаний».
А мы приехали погулять по настоящему английскому парку» где ухожена лишь часть его, а основная территория представляет специально сохраненные дикие заросли. Есть здесь таинственные, затянутые зеленой ряской пруды, рощи, заросли кактусов, огромные, мясистые листья которых изрезаны надписями, увековечившими имена вездесущих дураков. Есть, даже баньяновое дерево, под которым так хорошо отдыхать.
4 ноября. Академия изящных искусств и ее музеи расположены в десяти минутах ходьбы от нашего дома, поэтому я часто туда наведываюсь.
Основана Академия в 1933 году с целью поддержки молодых художников и скульпторов, организации их выставок и продажи работ. До завоевания независимости Академия ютилась на задворках Индийского музея на Чоуринги и влачила довольно жалкое существование. В 1959 году, благодаря неустанным хлопотам ее президента, энергичный леди Рану Мукерджи, Академии был выделен <золотой» участок – в самом центре исторической части города, между Виктория-мемориал и собором св. Павла. Там и были выстроены наконец для нее здания. Сегодня у Академии семь выставочных залов: пять – для постоянной экспозиции и два – для современников. Тут есть картины и рукописи Р. Тагора, старинные миниатюры, ковры, работы художников 30 —40-х годов, считающихся классиками. Постоянно организуются персональные и групповые выставки молодых, лекции, семинары, публикуются альбомы, буклеты, каталоги. По просьбе леди Мукерджи и мне выпала честь несколько раз выступать с сообщениями о русском и советском искусстве.
Сегодня я в очередной раз заглянул в Академию. Гам были две выставки. Одна – некоего Алуна Лич-Джонса, абстракциониста из Австралии. Вторая – Всеиндийская выставка детских рисунков (одиннадцатая). Рисунки как рисунки – яркие, нарядные – зверюшки, птицы, праздники и фестивали, цветы и дети. Неприятно удивил меня лишь один рисунок —12-летнего Сундара Субраманиама из Мадраса, получивший 2-ю премию. Он изображал взвод тяжелых танков с немецкими крестами на броне и на знаменах, танкистов в немецкой форме. Под рисунком аккуратные подписи по-немецки: Панцерин № 1, Панцерин № 2.
Это германофильство – не случайность, а традиция, идущая от простейшей выкладки:, враг моего врага – мой Друг. Немцы – враги англичан, следовательно, друзья Индии. Эту. идею вынашивали еще во время первой мировой войны. индийские революционные эмигранты, обосновавшиеся в Берлине: договаривал нсь с кайзером о борьбе против Антанты в обмен на поддержку освободительного движения в Индии. Во время второй мировой войны этой идеей руководствовался Субхас Чандра Бос.
Пора рассказать о нем подробнее.
В нашей стране это имя попросту неизвестно: о нем не принято было долгие годы говорить или писать из-за сложных перипетий его судьбы. В Индии же оно окружено величайшим почетом и вписано золотыми буквами в историю национально-освободительного движения. А в Бенгалии, особенно в Калькутте, поклонение ему носит почти религиозный характер: я своими глазами видел пандалы – молитвенные шатры, – воздвигнутые над его статуями.
Субхас Чандра Бос (1897–1945) родился в городе Каттак (штат Орисса) в семье бенгальского адвоката. Он получил широкое, но беспорядочное образование – учился в школе баптистов, изучал философию в калькуттском Президентском колледже, откуда был исключен за участие в обструкции преподавателю-англичанину, оскорблявшему национальное достоинство студентов-индийцев. Позже он учился в Англии, в Кембридже, а вернувшись домой, немедленно включился в освободительное движение.
Бос завоевал большую популярность среди радикалов; в накаленной, готовой в любой момент взорваться атмосфере Калькутты он чувствовал себя как рыба в воде. Он сразу же вступил в противоречие с политикой Индийского национального конгресса (ИНК), направлявшейся М. К. Ганди – медлительной, склонной к соглашательству. Его раздражал провозглашенный Ганди принцип ненасильственного гражданского неповиновения, требовавший огромной выдержки, дисциплины, мучительного лавирования. Молодой, честолюбивый, самоуверенный революционер, блестящий оратор, он жаждал открытой схватки с угнетателями; примером для подражания он выбрал Ататюрка, сумевшего вытащить униженную, побежденную в первой мировой войне Турцию из бездны позора, заставить ее сделать решительный шаг из средневековья в XX век. Впрочем, подражал он не только Ататюрку. Он придумал себе особый, полувоенный костюм и приветствовал отряды своих сторонников (у них тоже была собственная форма), выбрасывая руку вперед и вверх. Сторонники звали его «Петаджи» («Вождь») – термин, точно соответствующий немецкому «фюрер».
Боса неоднократно арестовывали власти за участие в демонстрациях, за яростные речи, звавшие на борьбу с колонизаторами, даже по подозрению в терроризме. Он много раз сидел в тюрьмах и концентрационных лагерях. И тем не менее в 30-е годы он стал мэром Калькутты и в этом качестве совершил поездку по Европе, где встретился со всеми крупными политическими деятелями того времени. В 1938 году он занял пост президента ИНК, но из-за противоречий с другими руководителями партии, и прежде всего с Махатмой Ганди, вышел из Конгресса и создал собственную партию левого толка – Форвард Блок. Ее эмблема – тигр в прыжке – и сегодня то и дело встречается на стенах калькуттских домов. Форвард Блок – непременный участник блоков левых сил в Западной Бенгалии.
Разразилась война, и Бос решил использовать ее как возможность сбросить британское иго. В июне 1940 года он в очередной раз был арестован, но после шестидневной голодовки помещен под домашний арест. За девять дней до суда, в январе 1941 года, он бежал из Калькутты, загримированный и переодетый учителем-мусульманином. Достигнув через Пешавар Кабула, Бос связался с посольством Италии и с поддельным паспортом на имя Орландо Маротти «вынырнул» в Москве, а оттуда в марте 1941 года прибыл в Берлин.
Самым страшным врагом Индии он считал Англию и ради ее поражения готов был вступить в союз е самим дьяволом. Не разделяя нацистских взглядов, он задумал использовать гитлеровскую Германию как орудие против Англии. Он встречался с Гитлером, Герингом, Риббентропом, обсуждая возможности союза против англичан. Эта страница его деятельности изрядно коробит нас, советских людей. Но нам трудно сегодня понять мотивы, им двигавшие. И надо честно сказать себе: ведь и наша страна была тогда связана с Германией пактом; Молотов встречался с Гитлером, а Сталин с удовольствием фотографировался с Риббентропом… Есть немало данных, что Бос проявлял большой интерес и к нашей стране, к истории нашей революции. Есть также предположения, что, будучи в Москве, он пытался заручиться поддержкой Советского Союза, но потерпел неудачу. Никаких документов на этот счет пока не опубликовано.
Теории индийского националиста не заинтересовали немцев. В феврале 1943 года из Киля вышла в направлении Тихого океана германская подводная лодка. Где-то в морской пучине ее ждала другая – японская. С борта на борт был передан человек. Это был С. Ч. Бос. Его доставили в Токио, где оп встретился с высшими чинами Японии и был пожалован самурайским мечом. Так он вновь вступил в сделку с дьяволом.
На территории завоеванной японцами Бирмы содержались в концлагерях многочисленные военнопленные – индийцы, служившие в англо-индийской армии Все они были переданы в распоряжение Боса, из них была создана Индийская национальная армия – ИНА.
Казалось, сбываются давнишние мечты Нетаджи. Он становится президентом Индийской лиги независимости, возглавляет Временное правительство Индии. Японцы передают под его юрисдикцию Андаманские и Никобарские острова. Вся Индия, затаив дыхание, слушает по ночам передачи радио «Азад Хинд» («Свободная Индия»).
1943 год был годом страшного голода в Бенгалин. Бос и его товарищи по оружию закупают сто тысяч тонн риса и от имени Индийской лиги независимости предлагают в дар голодающей Бенгалии. Английская администрация дар отвергает, а Боса объявляет ренегатом и врагом Империи.
23 октября 1943 года Временное правительство Индии объявляет войну союзникам. Под знаменем, созданным по эскизу самого Боса – трехцветное полотнище с распростертым в прыжке тигром, – 25-тысячная ИНА вместе с японскими войсками пересекает индийскую границу с территории Бирмы, мечтая освободить свою землю от чужеземного ига с помощью других чужеземцев. «Дели чалё!» («Даешь Дели!»), «Джай, Хинд!» («Да здравствует Индия!») – повторяют солдаты лозунги своего руководителя.
Поход ИНА закончился трагически: она была разбита англичанами под Импалом, жалкие ее остатки пытались уйти с японцами, но были брошены ими на произвол судьбы.
Японский самолет доставил Боса в Токио, затем и.) Формозу (Тайвань). 18 августа 1945 года одинокий самолет взял старт с острова, но через несколько минут врезался в гору.
С тех пор С. Ч. Боса, по преданию, никто не видел. Говорили, что он хотел улететь в Москву, так я с как много лет спустя говорили о Линь Бяо…
Многие люди считают, что если бы С. Ч. Бос остался жив, то именно он стал бы первым премьер-министром независимой Индии, настолько велика была его слава, слава человека, впервые выступившего с оружием в руках против угнетателей.
С течением лет возникли легенды: Бос жив. Они циркулируют и сегодня, самые невероятные: Бос находится в английской тюрьме; в американской тюрьме: в одной из стран Восточной Европы; в иркутской тюрьме и т. д. Когда в 1973 году в Индии с визитом был Л. И. Брежнев, группа ветеранов национально-освободительного движения всерьез собиралась встретиться с ним и потребовать: выпустите нашего Нетаджи из Сибири!
Более того, почти ежегодно по Калькутте проносится слух, что Нетаджи вернулся и хочет встретиться с народом. Обычно это бывает в день рождения С. Ч. Боса – 23 января. Говорят, что один из таких самозванцев рискнул как-то даже появиться перед толпой. В несколько минут его забросали сандалиями, а потом изрядно поколотили. Спасла его полиция.
В Калькутте Босу воздвигнуто два памятника. Один – на Майдане, на пьедестале от снятого английского памятника: он изображен в форме ИНА, со вскинутой рукой. Второй – на небольшой площади в северной части Калькутты, конный, хотя известно, что он никогда верхом не ездил. Но студенты настояли на конном варианте.
На днях я встретился с П. Г., прогрессивным журналистом, человеком интеллигентным, топко и независимо мыслящим. Говорили мы о разных разностях. Но угораздило меня спросить о Нетаджи, и мой знакомый немедленно впал в раж. Дело в том, что специальная правительственная комиссия недавно опубликовала заключение: С. Ч. Бос действительно погиб в 1945 году в авиакатастрофе. Что тут поднялось! «Это клевета!», «Он еще вернется!» И П. Г., как большинство бенгальских патриотов, стоит упрямо на своем: конечно, жив! Он еще не так стар, какие-то 77 лет. Он еще может стать премьер-министром, выпустите его только из вашего Иркутска. Вот увидите, он вернется!
В один из тихих воскресных дней я побывал в музее-квартире Субхас Чандра Боса, откуда он совершил свой драматичный побег в 1941 году. Оказалось, что всего в 10 минутах ходьбы от нашего дома в небольшом переулке стоит старый дом семьи Босов, построенный отцом Субхаса – Джанаки Натхом в 1909 году. 23 января 1947 года старший брат Боса передал дом в дар народу.
В мемориальной комнате все сохранено так, как было до 1.35 утра 17 января 1941 года, когда владелец ее спустился в машину и навсегда покинул Индию. На полу белой краской помечен его путь. В гараже стоят две машины – на одной он совершил побег, вторая принадлежала ему как главе Временного правительства.
А в комнате находится скудное имущество профессионального революционера: дешевое шерстяное одеяло, старенький чемодан с пожитками, пузырьки с лекарствами. На стене – большие часы и фотография, изображающая храм Кали в Дакшинешваре.
В других комнатах выставлены документы, рукописи, письма, военная форма Боса, в отдельной витрине – самурайский меч. На стендах много фотографий: детские, юношеские, 20—30-х годов, передающие накаленную атмосферу «второго города Империи». Фото, сделанные в Бирме: Бос, верховный командующий ИНА, обходит строй, рассматривает карты. А вот Германия: Бос пожимает руку Гитлеру (эпизод, с почтением воспроизведенный в детском комиксе, посвященном жизни национального героя), у самолета – с Герингом, рядом с Риббентропом… Смотреть на них неприятно, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. И наше тотальное игнорирование имени Боса вместо вдумчивого анализа его деятельности, ее светлых и темных сторон, унижает прежде всего нас самих.
Странно, при всем обожании Боса музей его был совершенно пуст…
Вот как далеко завел меня скромный детский рисунок с немецкими танками…
6 ноября. На днях босоногий мальчишка принес письмо, напечатанное на слепой английской машинке. Там говорилось, что жители деревни Данкуни приглашают советских друзей на мероприятие под названием: «Ленин-пуджа». Ехать вызвался только я.
Данкуни оказалась небольшим поселком, уже не похожим на деревню, в округе Хугли, в 60 километрах к северо-западу от Калькутты, с населением около двух тысяч человек. Местная молодежная организация «Данкуни Нетаджи Сангха», где верховодят коммунисты (обе партии), решила устроить к 57-й годовщине Октябрьской революции праздник, посвященный Ленину. Для простого бенгальца любой праздник – пуджа.
Я впервые ехал по этой дороге и увидел наконец знаменитые болота Бенгалии – они Километрами тянулись с обеих сторон шоссе. Вода в них была стоячая, черная, жирно блестела (как у Багрицкого: «А под кувшинками, в жидком сале черные сомы луну сосали»). Кувшинок, правда, не было, только какой-то страшный, высохший тростник, а кто жил там, в глубине, не хотелось и думать. Зато стало ясно, откуда летят в Калькутту легионы злющих москитов, отравляющих нам жизнь.
На большой поляне стоял пандал со статуей Дурги, поражавшей почему-то не буйвола, как обычно, а слона. Оказалось, что здесь идет какая-то своя, очень местная пуджа. А по периметру лужайки были натянуты некие веревочки, и на них нацеплены самодельные картины. В углу лужайки – деревянный помост для президиума, а вокруг разместилось все население Данкуни. Конечно, никаких стульев не было, все сидели на циновках, бесчисленная детвора – в первых рядах. На крестьян публика не была похожа, потом я узнал, что в основном здесь живут рабочие калькуттских фабрик, ездящие по утрам в город на работу. Все – в национальной бенгальской одежде – дхоти и белоснежных длинных рубахах. Подойдет такой дядя, поклонится богине, прошепчет краткую молитву и – к нам.
Темнело очень быстро. Я попросил натянуть между столбами простыню и дать ток для слайд-проектора, который таскаю с собой в портфеле на все митинги. Пока тянули провода, стало совсем темно, а потом оказалось, что света-то и нет – и здесь лоуд-шеддинг!
Выставку, в качестве главного гостя, я открывал в кромешной тьме, при свете «летучих мышей» – разрезал ленточку, говорил о Ленине. Потом мне вручили большой фонарь, и начался осмотр выставки. Местный художник грубовато, но старательно скопировал черной тушью популярные картины и фотографии из наших издании. Странно и трогательно было видеть здесь, в бенгальской деревушке, под южными синими звездами знакомые с детства сюжеты: Ленин и Крупская в Шушенском, V съезд, партии, Ленин у пути-ловцев, Ленни в Разливе, Смольный в ночь Революции, провозглашение Советской власти, Ленин в Горках, Колонный зал в январе 1924 года… Портрет Ленина на трибуне, украшенный гирляндой цветов, стоял около помоста, где размещался президиум.
Была в рисунках одна особенность: местный художник постарался максимально приблизить к Индии события, происходившие более полувека назад в далекой стране. И с наивной простотой он одел Дзержинского вместо кителя в сюртук калькуттского клерка, Калинина – в соломенную шляпу индийского крестьянина. Но серп и молот были те же, что и сегодня на знаменах компартии (параллельной).
При переходе от картины к картине два музыканта, неотступно следовавшие за нами, дули пронзительно в трубы, а еще один бил в барабан. Дали наконец свет, и я смог показать слайды «Мавзолей и Красная площадь», «Ульяновск», «Ленин в искусстве». Накал был слабый, но смотрели увлеченно. Потом подали бедное трогательное угощение – с а моем (пирожки со жгучей начинкой) на банановых листах. В заключение был концерт, пели песни революционные, народные и, конечно, Тагора. В небольшом ларьке продавали коммунистические издания. Я купил на память несколько тоненьких, карманного формата брошюрок на дешевой бумаге на бенгали и ория. Мне перевели названия. Это оказались работы Ленина и Сталина периода русской революции 1905–1907 годов, и подбор был знаменательный: о крестьянском вопросе, о земле, о национальном вопросе, о союзниках в революции…
Не забуду этот митинг: бенгальская деревушка в теплой. ночи, тускло освещенный пандал с многорукой Зогиней и глухо вздыхающая в темноте толпа, слушающая про Ленина.
Для нас события 1917 года – история, а здесь, в Калькутте, в Бенгалии, тема революции постоянно на слуху» – о ней говорят, пишут стихи, поют песни, снимают фильмы и спектакли. Годовщину нашей революции Калькутта отметила спектаклем «Джатра о Ленине», поставленным труппой «Тарун-опера», которой руководит Амар Гхош.
Это типично бенгальский народный театр, специализирующийся на «джатрах» – народных представлениях с музыкой, танцами, куплетами, иногда весьма «солеными», вроде наших частушек. Название труппы «опера» чисто условное – «так оригинальнее». «Джатру о Ленине» написал провинциальный учитель Шамбху Баг по мотивам «10 дней, которые потрясли мир» Джона Рида. Постановка во многом перекликается с Театром на Таганке, хотя, естественно, сделана значительно более условно. Спектакль идет в парке, под открытым небом, публика сидит вокруг сцены кольцом. Декораций нет, кроме нескольких условных геометрических форм: лесенки, круглого барабана и куба, которые становятся то трибуной, то пеньком, на котором сидит Ленин в Разливе, то сундуком, из которого Керенский достает костюм медсестры. Так же как на Таганке, матросы и рабочие ходят по «залу», а в конце спектакля с винтовками и красными флагами выходят из публики и идут на штурм Зимнего, зрители же подхватывают революционную песню.
Ленина играет Шанти Гопал, играет талантливо, с большой силой, грим сделан очень удачно, и толпа кричит ему «Зиндабад!». Трудно избавиться от впечатления, что здешний зритель все время как бы примеряет происходящее на сцене к своему сегодняшнему дню: «А как это будет у нас?»
13 ноября. Началась еще одна пуджа, снова закрытые учреждения, толпы на улицах, пандалы на углах, грохот барабанов. Только вместо белолицей прекрасной Дурги молитвы воздаются чернолицей, оскаленной Кали с ожерельем из черепов. В Дели в эти дни бушует Дивали – «праздник огней», здесь он лишь дополнение к гигантскому карнавалу в честь Великой Матери.
В один из вечеров городские власти организовали специальный выезд в Калигхат для работников иностранных консульств. В обычное время иностранцам в места, связанные с погребальными ритуалами, вход запрещен, и вполне справедливо: грустные обряды – не зрелище для туристов, нечего глазеть, да еще и фотографировать. Но это была Великая Ночь, что-то вроде приема у Богини, даже имена дипломатов выкрикивали по радио. Давка была безумная, и все женщины, боясь за детей, остались в автобусе. Но ради того, что мы увидели в этот вечер, стоило поработать локтями.
На большой площадке возле реки багровели погребальные костры. На них надлежало сгореть тем, кто был счастлив умереть в день пуджи или накануне. Слово «счастлив» употребляю без иронии: сожженный в день Кали освобождается от бесконечной цепи перерождений и воссоединяется с божеством – высочайшее счастье, о котором мечтает любой индуист. Поэтому к каждому месту сожжения тянулась безмолвная цепочка погребальных носилок. А посреди двора, озаренный мерцающим светом костров, высился огромный, 5–6 метров высотой, истукан богини, какой-то особенно страшный – черный; секира в ее руке, сверкающая в свете костров, была покрыта запекшейся кровью. Кали окружала жуткая свита разъяренных демониц, отвратительных обитательниц кладбищ, терзающих трупы; растерзанные человеческие тела изображались с тошнотворной точностью. И я понял, что чувствовали первые христианские миссионеры, впервые увидевшие это зрелище.
Не сомневаюсь, что все это чрезмерно устрашающее «шоу» несло в себе сильный элемент «клюквы» – требовалось произвести впечатление на иностранцев. Но ведь есть люди, которым не страшно и которые всю эту жуть воспримут по-своему. Вот так, например:
