Текст книги "Я люблю тебя, Калькутта!"
Автор книги: Олег Торчинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
По стенам и столу пролагают свои трассы маленькие, как мошки, рыжие муравьи. Можно как угодно уничтожать их, сметая сотнями, а через некоторое время трасса неизменно возобновляется без малейших отклонений. Если оставить на столе немного сахарного песка, то через полчаса на его месте будет копошащийся рыжий клубок, а еще через полчаса – полная чистота.
На стенах и стеклах окна живут ящерки-гекконы, очень милые и безобидные создания. Но время от времени они издают жуткий чмокающий звук, наподобие вампиров в «фильмах ужасов».
А еще мы благодарим всех индийских богов, по отдельности и вместе взятых, что в нашем доме нет крыс. Вечерами, когда во дворе торгпредства крутят кино, то и дело живая серая лента перетекает перед стеной двора по своим делам. Крысы ни разу никого не тронули, но все равно страшновато.
В торгпредство и оттуда нам приходится ходить в сопровождении эскорта местной ребятни, чумазой и оборванной. Давать им деньги или еду бесполезно – всем не хватит, причем из-за каждой монетки или конфеты начинается отчаянная драка. Поэтому у нас что-то вроде договора – время от времени мы отдаем им (вернее, их вожаку) накопившиеся у нас газеты – макулатура здесь ценится.
И еще одна деталь: каждый вечер, возвращаясь с ужина, мы тащим с собой целую сумку бутылок с ледяной хлорированной водой из специального бака в торгпредстве, ставим их в холодильник и всю ночь к ним прикладываемся. Чаще всего 5–7 больших, по 0,75 литра, бутылок на ночь недостаточно.
В общем, жизнь налаживается. Но я часто вспоминаю реплику из здешней газеты «Амрита Базар Патрика». ««Как можно жить в этом городе?» – спрашивают нас туристы, настроенные к Калькутте более или менее доброжелательно. Другие формулируют вопрос иначе: «За какое преступление вас сослали в Калькутту?»» Оба эти вопроса то и дело приходят мне на ум.
28 апреля. Сегодняшнее воскресенье мы посвятили музею Виктория-мемориал, давно манившему меня своим огромным белоснежным куполом.
Виктория-мемориал – музей-памятник в честь королевы Англии Виктории (годы жизни: 1819–1901; годы правления: 1837–1901), давшей имя целому периоду английской истории, который так и называется «викторианским». По традиции, памятник считается как бы символом Калькутты, бывшей столицы Британской Индии, «второго города Империи».
Когда затянувшееся на 64 года царствование Виктории закончилось в 1901 году, вице-король Индии лорд Керзон предложил воздвигнуть ей памятник на земле «крупнейшей жемчужины британской короны». Первый камень в фундамент был заложен будущим королем Георгом V лишь в январе 1906 года, а строительство закопчено в основном в 1921 году. Но «доводка» продолжалась еще многие годы, и четыре боковых купола были завершены лишь в 1934–1935 годах. Строительство обошлось Индии в десять с половиной миллионов рупий, сумма по нынешним временам совсем небольшая.
Мемориал окружен небольшим, но тщательно ухоженным парком, с геометрически подстриженными кустами, прудами, каналами, аллейками, посыпанными ярко-красным песком. Парк обнесен невысокой, но крепкой оградой – пестрому городскому люду сюда входа нет. Зато на площадке перед входом – столпотворение: продавцы сладостей и орешков, заклинатели змей, просто нищие, проходишь, как сквозь строй. На полпути к главному входу посетителей встречает сама королева, восседающая на бронзовом троне при всех королевских регалиях, со скипетром в руке. Это одна из немногих статуй колониального периода, сохранившихся после обретения страной независимости. В Дели, например, их не осталось совсем – короли и губернаторы громоздятся на заброшенном пустыре где-то на окраине индийской столицы. Думается, индийцы, как и мы когда-то, поторопились. Была такая страница в индийской истории, никуда от нее не денешься. И Викторию оставили правильно, хорошо, что без оскорбительных надписей, вроде тех, которыми снабжал в 20-е годы петроградские памятники Демьян Бедный.
Виктория-мемориал высится в обрамлении изумрудной зелени лужаек огромной белой глыбой. Символика его по-армейски прямолинейна: чистота мрамора символизирует чистоту помыслов Империи, помпезность и размеры постройки – мощь и незыблемость Империи. Трехтонный ангел, венчающий центральный купол, олицетворяет Победу, т. е. Victory – тезку королевы.
Главное впечатление (оговариваюсь – мое личное) – помпезная тяжеловесность, вычурность и… старомодность, что ли. Подумать только: 1901–1936 годы, великая эпоха, решающий переворот во всех сферах человеческой деятельности – науке, технике, политике, культуре. Промышленно-техническая революция, открытие атома, теория относительности, рождение авиации, телевидения; страшная мировая война, две революции в России, революция в Китае; Корбюзье, Мне ван дер Роэ, Мельников, Гропиус в архитектуре, Эйзенштейн и Чаплин в кино, Пикассо в живописи… А в далекой Индии колониальная администрация с тупым упорством несколько десятилетий продолжает возводить памятник Империи – огромное здание, ставшее архаическим еще в прошлом веке. Может быть, я несправедлив к нему, но меня раздражает эта эклектическая мешанина из псевдоготики, псевдо-Ренессанса, псевдомавританского стиля, соединенная к тому же с тяжеловесными изысками австро-германских архитекторов XIX века, все это нагромождение полукруглых колоннад, портиков, арок.
Приступая к строительству, архитектор В. Эмерсон мечтал, по его словам, построить «Тадж-Махал XX века» и действительно взял за основу проекта Н-образный план, пятиглавие и другие особенности великого творения средневековых индийских зодчих. Более того, чудесный мрамор для строительства был добыт в каменоломнях Макхана недалеко от Джодхпура (штат Раджастхан), давших за 300 лет до этого материал для белоснежного «чуда Агры». Увы, сравнение не в пользу современности.
Путеводитель дает цифры: размеры здания – 103×69,5 метра, высота до подножия статуи ангела – 56, высота ангела – около 5 метров.
Когда-то неподалеку от статуи королевы стояла еще одна – «отца» мемориала, лорда Керзона, – окруженная группами, символизирующими Коммерцию, Борьбу с бедностью, Сельское хозяйство и Мир. Символы злободневны и в наши дни – их оставили, а лорда убрали.
Полуциркульная мраморная лестница ведет к главному входу. Анфилада роскошных залов опоясывает музей по периметру. Их много, и все они так или иначе посвящены веку Виктории. Очень много мраморных статуй и бюстов царствовавших особ и их придворных самой Виктории, Георга V, Эдуарда VII, королевы Александры, королевы Марин, четы Маунтбэттенов (последнего вице-короля Индии и его жены). Среди дворцовой челяди затерялся бронзовый бюстик Флоренс Найтингейл, первой в Англии сестры милосердия, прославившейся в период Крымской воины. Много личных вещей королевы, в Индии, кстати, никогда бывавшей: ее туалеты, стол и кресло, пианино, на котором она играла в молодости, седло и сбруя ее лошади и т. д. Событиям царствования Виктории посвящены стенные росписи под куполом «круглого зала» и целая серия полотен в так называемой Королевской галерее.
Все эти вещи Интересны как образцы материальной культуры минувшего времени, но не более. К концу их осмотра чувствуешь: можно было бы и поменьше Виктории. Полностью убрать всё в запасники было бы несправедливо, все-таки мемориал построен в ее честь, но поскромнее бы, что ли…
В отдельном заде – портретная галерея. Из тяжелых, золоченых рам смотрят на нас правители Британской Индии – генерал-майор С. Лоуренс (портрет работы великого Рейн0лдса), лорды У. Бентинк, Уэлсли, Хейстингс, Далхаузи. Среди них есть и индиец – почетный гражданин Бенгалии Дварканатх Тагор[2], прадед Рабиндраната Тагора. Надо сказать, что в последние годы специальный зал был отведен под экспозицию, посвященную борьбе Индии за свободу и независимость.
Великолепны коллекции произведений искусства. Здесь хранятся картины, рисунки, гравюры английских художников XVIII–XIX веков, работавших в Индии, о которых я, к стыду своему, никогда раньше не слыхал, например Томаса и Уильяма Дэниелов, запечатлевших сотни пейзажей и памятников Индии, Аткинсона, оставившего зарисовки времен Великого национального восстания 1857–1859 годов, которое раньше называли восстанием сипаев, Б. Солвинса, рисовавшего сценки повседневной жизни, Дж. Зоффани и других. А еще есть коллекции индийских миниатюр разных школ, старинного оружия, документов. Здесь же хранится каменный, с инкрустациями из драгоценных и полудрагоценных камней, трон навабов (правителей) Бенгалии, на нем персидская надпись и дата – 1641, а также оружие и записная книжка Типу Султана, носившего прозвище «Лев Майсура», правителя одного из индийских княжеств, страстного борца за независимость, погибшего в кровопролитной битве с английскими войсками во время штурма его столицы – Серингапатама в 1799 году.
В общем, за один раз все осмотреть невозможно, и я еще не раз приду сюда. Но об одном экспонате все-таки напишу в заключение.
Речь идет о хранящемся здесь полотне В. Верещагина «Въезд принца Уэльского в Джайпур в 1876 году». Полное название, данное художником: «Процессия слонов английских и туземных властей в Индии, в городе Джайпуре, провинции Раджпутапа (Будущий император Индии)». Верещагин писал ее в 1875–1879 годах, а музею преподнес в дар махараджа Джайпура. Все путеводители с гордостью сообщают, что это самое большое в Индии полотно, писанное маслом, и вообще самое большое полотно Верещагина. Оно входит в число немногих туристических приманок Калькутты.
Полотно действительно огромно: 7 на 5 метров. Висит оно, к сожалению, в очень узкой галерее, так что его нельзя окинуть взглядом целиком, приходится смотреть сбоку или подойдя вплотную – по кусочкам. В помещениях музея нет кондиционеров, стоит жаркая духота, слабо разгоняемая фенами, и полотно находится не в лучшем состоянии. Боюсь, что, если не будут приняты меры, через несколько лет оно погибнет.
В монографиях о Верещагине я читал не раз об этой картине как образце скрытой сатиры на Британскую империю, на колонизаторов и т. д. Мое сугубо личное мнение: никакой сатирой здесь не пахнет, вещь напыщенная, холодно-репрезентативная, написанная с обычным верещагинским блеском, но не лучшая его работа. Англичане, да и индийцы, впрочем, мнения другого: они от нее в восторге.
Такой была наша первая «культурная» вылазка. Длилась она всего три часа, но этого достаточно. Влажность воздуха – до 98 процентов, дышится тяжело, как на полке в русской бане. Не легче и в непроветриваемых, душных помещениях музея, где обливаешься потом и хватаешь воздух ртом, как рыба на суше.
Музей Виктория-мемориал
Отступление для любителей искусства
Год 1989
Это была первая, торопливая запись о Виктория-мемориал. С тех пор я много раз бывал там, беседовал с сотрудниками, любовался коллекциями, покупал репродукции и каталоги. И постепенно смог более спокойно и объективно оценить значение музея, его замечательных коллекций.
Однажды, будучи уже завсегдатаем, я побывал на небольшой пресс-конференции, которую давал журналистам куратор музея д-р Нисит Р. Рей. Наверное, я чересчур запальчиво выразил свое мнение о коллекциях, касающихся королевы и ее придворных. Он ответил так:
– Есть немало людей, как иностранцев, так и индийцев, которые считают, что наш музей – это учреждение, увековечивающее память Раджа (индийское слово, означающее Империю. – О. Т.), и больше ничего. Я считаю этот взгляд неоправданно узким. Мало кто знает, что лорд Керзон, выдвинувший идею мемориала, провел широкие консультации с крупнейшими деятелями Англии и Индии, и их мнение было единым: это должен быть исторический музей, национальная галерея, и назначение ее – сохранение памяти о том почетном и великом, что было в истории как Англии, так и Индии. И сегодня Виктория – один из богатейших музеев Индии.
Я не во всем согласен с куратором в том, что касается «почетного и великого», хотя сегодня, в атмосфере испытаний и нерешенных проблем, усиливается и Индии странное явление, которое сами индийцы называют «тоска по Раджу»: пишутся ностальгические мемуары о Британской Индии, снимаются совместные фильмы типа «Дальних шатров». Но это дела самих индийцев. А вот что касается богатств музея, то здесь м-р Рей знал, что говорил.
Вот приведенные им цифры. Сейчас музей Виктория-мемориал хранит в фондах 1111 картин, написанных маслом и акварелью, 1237 гравюр, 200 миниатюр разных школ XVIII–XIX веков, 400 редчайших исторических документов, 266 единиц старинного оружия, мраморную и бронзовую скульптуру. Из-за недостатка места экспонируется менее половины коллекций. На вопрос о наиболее ценных экспонатах м-р Рей не задумываясь назвал два полотна: портрет генерал-майора Стринджера Лоуренса работы Джошуа Рейнолдса и картину В. Верещагина «Въезд принца Уэльского в Джайпур в 1876 году», а также самую большею в мире коллекцию работ Томаса и Уильяма Дэниелов: 47 картин маслом и 144 цветные гравюры.
О последних стоит поговорить подробнее.
В последней четверти XVIII века в Индию хлынула волна английских художников, главным образом пейзажистов. Это было время для них несчастливое: на родине, в Англии, богатые любители предпочитали иностранных мастеров – французов, итальянцев. Даже Ричард Уилсон, «отец английского пейзажа», замечательный мастер, умер в бедности на чердаке, а великий Томас Гейнсборо почти не имел покупателей, и непроданные холсты загромождали его мастерскую.
В это время из Индии начали возвращаться первые нувориши – «набобы» с цветистыми россказнями о только что завоеванной стране, о неограниченных возможностях разбогатеть для предприимчивых людей. Среди художников ходили легенды о суммах, заработанных в Индии их коллегами – портретистами Тилли Кеттлом и Джорджем Уиллисоном, пейзажистом Уильямом Ходжесом…
Томас Дэниел (1749–1840) родился в семье трактирщика. С 14 лет он учился у мастера по оформлению карет и достиг больших успехов, изображая фамильные гербы на дверцах богатых экипажей. Он стал так известен, что его взял к себе в помощники сам Чарльз Кеттон, расписывавший кареты короля Георга III, а впоследствии ставший одним из основателей… королевской Академии. Под его руководством Томас в совершенстве овладел искусством гравировки и выставил около трех десятков пейзажей, которые имели успех.
Но, как говорилось выше, время для художников было не лучшее. Не преуспев ни профессионально, ни финансово, он решил уехать искать счастья за рубеж и получил разрешение могущественной хозяйки Индии – Ост-Индской компании посетить эту страну, чтобы «работать там по профессии гравера». Ему было разрешено взять с собой племянника Уильяма (1769–1837).
Они добрались до Калькутты в 1786 году, а в последующие семь лет проехали Индию вдоль и поперек, узнав ее так, как до них ни один европеец, да, пожалуй, и индиец не знал. Они запечатлели множество видов великой реки Ганги[3], по которой проделали многомесячное путешествие – от устья, где стоит Калькутта, до истоков в гималайских ледниках. Одними из первых они зарисовали многочисленные памятники архитектуры и природы, которыми и сегодня любуются сотни тысяч туристов со всего мира: гхаты (места ритуального омовения) Бенареса (ныне – Варанаси); мусульманские памятники Дели – пятничную мечеть Джама-Масджид, мавзолей императора Хума-юна, величественный минарет Кутб-минар; одно из признанных чудес света – мавзолей Тадж-Махал в Агре; виды Кашмира; водопады Южной Индии и величественные надвратные башни – гопурамы ее храмов; форты Пенджаба; пещерные храмы Аджанты и Эллоры…
Сохранились описания дяди и племянника за работой. Они путешествовали по стране с целой командой слуг: гребцов, сторожа, двух человек, отвечающих за сооружение противосолнечного тента, стюарда, носильщика и т. д. С ними плыли два рисовальных столика, шагомер, камера-обскура, а также большой запас бумаги, холстов, карандашей, кистей и красок. С помощью отражателя ландшафт проецировался на бумагу или полотно и быстро обводился карандашом, хотя нередко рисунки делались и без камеры. Затем изображение прорабатывалось акварелью, а позже переводилось на холст или гравировалось.
Из других художников, чьи работы хранятся в музее. следует назвать прежде всего Балтазара Солвинса (1760–1824), прожившего в Индии большую часть жизни и оставившего четыре тома цветных гравюр – жанровых сценок, сделанных удивительно живо, с юмором и наблюдательностью. М-р Рей считает, что если когда-нибудь будет создана «галерея народной жизни», основу ее составят работы Солвинса, названные им почему-то по-французски «Les Hindous» («Индусы»).
Большое удовольствие доставляет рассматривание работ Джона Зоффани, портретиста и автора мифологических сценок; У. Ходжеса, автора первых пейзаж-пых зарисовок Индии; Роберта Хоума, Томаса Хики, Джорджа Чиннери и других. Прелестны акварели мисс Эмили Иден, изображающие птиц и цветы, Сэмюэля Дэвиса.
В коллекциях музея хранятся 200 миниатюр XVIII–XIX веков различных индийских школ – джайпурской, раджпутской, кашмирской, пахари и, конечно, самой знаменитой – могольской. Большей частью они посвящены жизни императоров из династии Великих Моголов – Акбара, Джахангира, Шах-Джахана. Среди них одна выпадает из темы – «Рождество Христово».
Еще одна коллекция – индийских и персидских рукописей, многие из которых иллюстрированы цветными миниатюрами – шедеврами каллиграфии. Среди них – «Анвари-и-Сохейли» 1518 года – персидская версия басен «Панчатантры» и «Хитопадеши». Есть предположения, что она была изготовлена для библиотеки могольских государей в Дели. Другие рукописи: персидский перевод «Наля и Дамаянти» с иллюстрациями мастеров муршидабадской школы миниатюр (XVIII век); чудо каллиграфии – «Дахпунд-и-Хаким Арусту» («Десять советников Аристотеля»), «Диван» Хафиза, книги Руми, Фирдоуси…
Коллекция оружия включает образцы мечей и сабель эпохи Великих Моголов (XVI–XIX вв.), индийских и персидских, богато украшенных золотой насечкой, гравировкой по металлу, эмалью, драгоценными камнями. Отдельно – европейское огнестрельное оружие XVIII века – мушкеты, кремневые ружья, пистолеты: И наконец, исторические документы британского периода индийской истории – архивы Ост-Индской компании, бумаги времен народного восстания 1857–1859 годов – договоры, приказы, воззвания, письма, официальные и частные, и многое другое.
Даже этого беглого перечисления достаточно, чтобы стало ясно: Виктория-мемориал – один из интереснейших музеев Индии.
30 апреля. Сегодня к нам в офис приходила бывшая студентка Тамбовского педагогического института, вышедшая замуж за индийского аспиранта. Назову ее, скажем, Людмилой Дас. Здесь она уже полгода. Ни раззолоченного дворца, ни персональной «тойоты» у мужа не оказалось, к тому же он – профсоюзный активист, да еще из «левых». Каждая рупия на счету, а самое плохое – нет работы. Пытается найти частные уроки русского языка, нужны учебники, пособия – проси; помочь. Много раз ходила в генконсульство, но там от нее отшатываются, как от перебежчицы. До чего же бездушно и жестоко относятся у нас к таким людям, не совершившим, в сущности, ничего плохого! Если бы это произошло с гражданкой любой другой страны, то любое консульство сделало бы все возможное, чтобы поддержать соотечественницу, помочь ей, может быть, даже взять к себе на работу. Ведь так ясна ее история: жила в провинциальном городишке, без особых надежд на будущее, и тут появился красавец из экзотической страны с горящими глазами, обещал взять с собой – и пошла за ним на край света, не зная, что и там свои, причем нелегкие, проблемы. И вместо садов Шехерезады очутилась в страшном чужом городе, где никому до нее нет дела. Кинулась к своим, а там холодное презрение – уходи, ты уже не наша. Почему же не наша?
Мы нашли для нее какие-то пособия, тетради, советские газеты. Пришла она, по местным правилам, не одна, а в сопровождении сестры мужа – тут я за нее порадовался: однолетка, по крайней мере родственная душа. Видел, как понуро шли они в толчее бесконечной улицы и скоро исчезли из виду…
1 мая. Вся советская колония приглашена в кукольный театр на премьеру. Руководит им молодой парень (к сожалению, не запомнил фамилию), настоящий бенгалец – высокий, тощий, усатый. Учился в Москве у Сергея Образцова.
Крохотная коробочка театра расположена в дебрях северной Калькутты, по-видимому, перестроена из какого-то склада. Зал был заполнен детворой из бедных семей – худющей, плохо отмытой, с огромными, сияющими глазами. Показывали «Аладдина и волшебную лампу» – причем в честь 1 Мая бесплатно. Текст шел на бенгали, но все было ясно, играли с воодушевлением. Забавно, что здесь, в Индии, Арабский Восток – экзотика. Перед началом спектакля кукловоды, все очень молодые ребята, спели «Интернационал».
Вечером мы ходили на старый, 1963 года фильм Билли Уайльдера «Ирма ле Дюк» с Ширли Мак-Лайн в главной роли. Ажиотаж вокруг пего страшный. Дело в том, что в индийском коммерческом кино есть странный обычай: кадр. кадр переснимать западные фильмы, но в индийском антураже, – чистейшее пиратство, почему-то не преследуемое. То же они сделали с «Ирмой ле Дюк», перенеся действие в Бомбей, а героя сделав бомбейским полицейским. В главной роли (индийский фильм называется «Манорапджан» – мы смотрели его раньше в Дели) выступила молодая, д1иннопогая, в европейском стиле красавица Зинат Аман, мгновенно ставшая звездой. Сравнивать фильмы нельзя – уж очень различен их уровень, но смотреть интересно и тот, и другой.
Сначала мы смотрели фильм с большим удовольствием, но в середине фильма вырубился свет, и около часа мы сидели в кромешной тьме, обливаясь потом. Часть зала, не выдержав пытки, ушла, но мы мужественно дождались продолжения. Здание кинотеатра «Глоб» помнит еще колониальные времена и построено явно для английской публики – все здесь солидно, респектабельно, сохранились даже обитые плюшем ложи и светильники на стенах.
2 мая. День нерабочий, и мы решили посвятить его поездке в знаменитый на всю страну Ботанический сад.
В очень интересном сборнике 1957 года, где подобраны работы русских писателей и публицистов XVIII – начала XX века, посвященные Индии, я прочел заметки неизвестного русского путешественника, напечатанные когда-то без подписи в журнале «Сын Отечества» (№ 15 за 1844 год). Вот что он писал:
«Калькуттский ботанический сад – самое очаровательное убежище для прогулки. Чтобы насладиться прелестями этой прогулки, надобно сойти с пыльной набережной в прекрасное двухпалубное судно, на котором раскинута просторная беседка с диванами. По мере того как отплываете от берега, вокруг вас распространяется тишина; с одной стороны тонут за горизонтом прекрасные здания города, с другой – выставляются рощицы, омываемые священными водами Ганга. Достигнув железной решетки, выходите на берег. Два пеона в красных тюрбанах встают и приветствуют чужестранца. Раздается пение и щебетание птиц; вы идете под самым правильным готическим сводом, образуемым переплетом древесных ветвей, по чудной пальмовой аллее, где под зеленеющим куполом плоды висят роскошными гроздьями… В парижских теплых оранжереях можно видеть в миниатюре пейзажи острова Бурбона и Новой Голландии. Но. в Калькуттском ботаническом саду, всегда согретом лучами тропического солнца, перед вами развертывается полная картина растительного царства Азии и Африки».
Как тут было не поехать, чтобы увидеть это чудо?
Увы, прекрасное судно с беседкой пришлось заменить почти полуторачасовой поездкой на машине, ибо Ботанический сад находится очень далеко – в местности Сибпур, куда надо добираться через промышленный пригород Калькутты Хоура, по сути дела, ставший уже самостоятельным городом и расположенный на другом берегу реки Хугли.
Хугли – один из рукавов, образующих дельту Ганги. Говорят, что исток великой реки находится далеко на севере, в Гималаях, где она начинается в крохотной пещерке на леднике; там сидит, охраняя ее, отшельник-йог. Я видел этот ледник только на-фото в роскошном альбоме, но даже так можно было представить, как кристально чисты и холодны первые родниковые струи священной Ганги. Пройдя тысячи километров через всю страну, Ганга впадает в Бенгальский залив десятками рукавов, составляющих мощную дельту. Но здесь, в границах огромного города, красавица река, прославленная в мифах, сказках, песнях, неузнаваема. Ибо Хугли – это чудовищная сточная ка-пава грязно-серо-рыжего оттенка. Вода ее настолько загрязнена промышленными и бытовыми отходами, что опасна для употребления. Одна из газет напечатала как-то довольно противный снимок, изображающий труп утопленника на отмели, вытравленный кислотными водами Хугли до белизны.
Путь в Хоуру ведет через знаменитый мост – Хоура-бридж. Он был сооружен англичанами в 1941 году и открыт для движения уже во время войны – в феврале 1943 года. Думаю, имена его творцов заслуживают упоминания, это инженеры лондонской фирмы «Кливленд Бридж энд Инжиниринг К0» – Рендель, Пальмер и Триттон. Интересно, что сталь для моста поставила индийская фирма, принадлежавшая промышленнику Тате (семейство Тата сегодня является одним из богатейших в стране). Длина моста – более (650 метров, вес – 27 тысяч тонн, пропускает в день более полумиллиона человек и 8 рядов транспорта, включая два трамвая. Своими подвесными конструкциями он немного напоминает Крымский мост в Москве. Хоура-бридж и сегодня производит сильное впечатление – этакое стальное кружево над широко раскинувшейся рекой, А в 1943 году он, наверное, казался подлинным чудом.
Ехать через мост – сущее испытание: он запружен транспортом до отказа; машины, автобусы, рикши, пешеходы слиты в чудовищный ком; здешних полисменов можно только пожалеть. Пешеходная часть просто не существует – она давно и прочно занята лоточниками. Двигаться можно лишь с длительными остановками каждые две-три минуты. После переезда через реку еще одно испытание для нервов – площадь перед вокзалом Хоура: она страшновата даже для Калькутты. Это традиционное место проживания бездомных – мешанина людей, собак, коров, избравших своей средой обитания кучи мусора и помойки.
Другой берег – это уже Хоура, промышленный пригород Калькутты, – бесконечно тянущаяся вдоль берега цепочка мукомольных фабрик, кирпичных складов, депо, старых кирпичных стен неизвестного назначения. По пути мы видели странные похороны: шесть человек бодрым, спортивным шагом шли по середине улицы, держа на плечах носилки с покойницей, весело раскрашенной порошковыми красками во все цвета радуги. Никто на них не обращал внимания. А мы все ехали по унылым, пыльным улицам, пока не выросли перед нами ворота сада.
Он был заложен в 1786 году на средства Ост-Индской компании полковником Робертом Кидом, который стал первым директором и хранителем сада и, судя по всему, был подлинным Рыцарем Ботаники. Сад создавался для изучения индийской флоры, но стал со временем любимым местом отдыха здешнего общества.
Двух пеонов в красных тюрбанах у ворот не было, но нас встретил сторож и в виде исключения разрешил нам въехать в сад на машине. Это было немалое благодеяние, так как сад занимает теперь около 300 акров и ходить по нему затруднительно. Считается, что здесь представлено около 40 тысяч видов растений. Но прежде всего мы подъехали по специальной асфальтовой аллейке к главному чуду и гордости сада – Великому Баньяну.
Традиция ведет его начало от 1769 года. Считается, что когда его увидели впервые англичане, это был небольшой росток, возле которого сидел отшельник в состоянии медитации. Сохранилась запись некоего лорда Валентина, посетившего Сибпур в 1803 году, специально чтобы увидеть баньян. Он писал, что увидел «прекраснейший экспонат сада, великолепный экземпляр Ficus Bengalensis». В 1919 году главный ствол-родоначальник, разъеденный грибком, был свален циклоном и в 1925 году удален. Но осталось более 600 его «детей».
Это и вправду чудо природы. Его огромные ветви тянутся параллельно земле, из них вертикально вниз выбегают отростки и, достигая земли, врастают в нее. Получается что-то вроде эстакад, разбегающихся в разных направлениях, сегодня их более 1100. Калькуттский Великий Баньян – это целая роща, площадью около 2 гектаров, и она продолжает расширяться. Под ним можно гулять, забывая, что по сути это одно дерево. Считается, что этот экземпляр – старейший в Бенгалии и один из старейших в Индии.
Мы долго ходили по гигантскому саду, и хотя воздух здесь необычно чист, жара все-таки давала о себе знать, да и понять что-либо неспециалисту в этом растительном изобилии было невозможно. Поэтому мы просто гуляли по рощам, перелескам, наслаждаясь безлюдьем и чистотой, переходили по ажурным мостикам через небольшие речушки и озерца, любовались изумрудной ряской на болотцах, отдыхали в уютных беседках. Изумление вызвали оранжереи, где живут растения из Южной Америки, которым в Калькутте… холодно! Мы смогли пробыть в этом адском месте не более трех минут.
В целом же, лишь с одной оговоркой – насчет климата, – я согласен с мнением епископа Гебера о Ботаническом саде: «Это место более всего походит на Рай, изображенный Мильтоном».
5 мая. Побывали в знаменитом Джайпском храме, О джайнизме в нашей стране известно очень мало – религия эта не вышла за пределы Индии, да и число приверженцев ее на сегодня – чуть более двух миллионов – для почти 800-миллионной Индии – капля в море. А религия эта довольно своеобразная, и хоть немного о ней надо знать.
Впервые я узнал о джайнах во время поездки из Дели в Кхаджурахо по штату Уттар-Прадеш. Нам говорили, что недалеко от городка Джханси, вдали от шоссе, виднеются какие-то таинственные храмы. Но поскольку шоссе это ведет в Кхаджурахо, к всемирно известным своими эротическими скульптурами храмам, то ни на что больше внимания не обращают. Мы сумели выкроить время, встав в 5 утра вместо 9, и, свернув с шоссе, оказались через полчаса перед большими воротами с проходной. Ничему не удивляющийся сторож попросил нас снять обувь, а также оставить в специальном шкафу все кожаные вещи – ремешки от часов, ремни, сумочки. А потом впустил и забыл о нас.
Это было одно из самых удивительных зрелищ в моей жизни! Перед нами вздымался высокий холм, на склонах которого лепились десятки храмов и храмиков всевозможных размеров и форм. Было уже совсем светло, и их белизна (единственный цвет) ярко выделялась на фоне пронзительно-синего неба и сероватых валунов, выглядывавших из красноватой глинистой земли. Мы, как зачарованные, шли от храма к храму, незаметно поднимаясь к вершине. Там стояла крохотная, в рост человека, часовенка, где не было ничего, кроме отпечатка двух человеческих ступней на невысоком постаменте. А вокруг развертывался суровый, пустынный пейзаж – скалы, красная глина, скудные кусты колючки.
