Текст книги "Личный убийца"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Протопопов записал его слова в протокол.

– Скажите, Фрол Игнатьевич, вы обеспеченный человек?

– То есть?

– Деньги у вас есть?

– Есть. Сто семнадцать рублей, – сообщил Фрол и добавил: – Да, вот еще вчера Станислав Хижняк пятьдесят долларов вернул, я их ему перед Восьмым марта одалживал.

– Была аппаратура? Видеомагнитофон, видеокамера, может быть, какая-то другая техника?

– Не было. Зачем аппаратура бесквартирному человеку, – вздохнул Фрол.

– Странно, – задумался следователь. – Странно… Что же в таком случае искали воры в вашей квартире?

– Откуда мне знать!

– Да? А вот они наверняка знали, что вас не будет дома. Может быть, кто-нибудь из редакции навел? Были у вас недруги в редакции? Вас ведь явно выследили и в лицо знали, не стали же они бить первого, кто вошел в подъезд.

Следователь его опередил, предложив версию, которую Фрол приготовил для него.

– Вроде не было таких недругов. По-моему, все просто: выследили… Может быть, на выставке засекли, я дорогой аппаратурой снимаю… Проводили до редакции, вошли за мной туда, увидели, что намечается банкет, поехали ко мне домой…

– А адрес как узнали?

– Ну, не знаю… Значит, раньше засекли.

– Когда?

– Что «когда»?

– Когда, вы предполагаете, за вами стали следить?

– Я ничего не предполагаю…

– Вы же сами только что сказали, что вас выследили, – улыбнувшись, напомнил Протопопов.

– Я так думаю, – смутился Фрол, – но, когда именно – понятия не имею. Может быть, в понедельник, когда я в Нагатине открытие немецкой швейной фабрики снимал.

– Вы там были один?

«Вот он куда ведет, – догадался Фрол. – Крутит, гад такой, нарочно путает…»

– Нет, не один! – отрезал. – Там, кроме меня, еще человек двести было.

Протопопов довольно засмеялся:

– Я не это имею в виду. От редакции «Подробностей» были только вы?

– Почему только я? Еще была корреспондент Рудинская, она готовила репортаж.

– И с выставки вы отправились домой?

– В редакцию. Отвез пленку в лабораторию, во вторник готовился выпуск.

– В редакцию вы вернулись вместе с Рудинской?

– Да.

– А потом? Потом вы поехали домой?

«Да ведь он знает, – промелькнула догадка в голове Фрола, – все он прекрасно знает. Чего тянет, спросил бы напрямую».

– Потом мы поехали к ней на дачу в Белощапово. Это на Оке, неподалеку от Коломны, по Рязанской ветке.

– Зачем?

– Ну… Выпили на фуршете на фабрике, после того как сдали материалы, добавили еще. Она предложила поехать.

– В котором часу?

– В пятом.

– И вы сразу поехали?

– Да.

– Домой не заезжали?

– Нет, не заезжал. Вы что, сомневаетесь в чем-то? При чем здесь эта поездка, избили меня в ночь со среды на четверг, а не в понедельник.

Протопопов невозмутимо записал его слова, перечитал написанное, послюнив пальцы, достал из папки новый листок.

– Значит, вас выследили не после того, как вы фотографировали на выставке медтехники в ВВЦ в среду, и не после того, как вы побывали на фабрике в понедельник. Потому что ни в понедельник, ни в среду вы домой не заезжали. Так?

Фрол не выдержал:

– Да откуда я знаю, черт побери, когда меня выследили и как узнали мой адрес?! Спросили в отделе кадров, в справочном узнали по номеру телефона!..

Протопопов выдержал паузу, дождавшись, пока Фрол выговорится и сникнет.

– Нет, Фрол Игнатьевич, – сказал спокойно, – не получается. Отдел кадров – первое, что мне пришло в голову, и я там побывал. Адреса сотрудников посторонним не дают – проверено. В справочнике Союза журналистов вас нет – вы не член союза. Справочная служба адресов по номерам телефонов тоже не дает.

– Ну не знаю я, не знаю! – горячо заверил Фрол. – Вы что, подозреваете меня в чем-то, что ли?

– Нет, но я должен найти преступников. Кто-нибудь может подтвердить, что с понедельника до среды вы находились на даче Рудинской в Белощапове?

– А почему… почему это нужно подтверждать? Вы что, сомневаетесь, что я говорю правду? Зачем мне врать? – побледнев, заерзал на стуле Фрол. – В конце концов, спросите об этом у Рудинской. Нет здесь никакой тайны – она не замужем, совершеннолетняя, да и я разведен, мне двадцать шесть, я имею право…

Фрол осекся и замолчал, наткнувшись на неожиданно похолодевший взгляд следователя. Протопопов смотрел на него пристально, неподвижно, словно хотел навязать игру в гляделки – если отведет глаза, значит, врет. Фрол «игры» не принял.

– Мы не можем спросить об этом у Рудинской, Фрол Игнатьевич, потому что ее нигде нет. Понимаете?

– Как это нет? Я ушел от нее утром, в начале пятого, после того как позвонили ее родители. Они собирались приехать на дачу с какой-то компанией из Петербурга, и я не хотел, чтобы нас видели вместе.

Протопопов встал, отошел к окну и, повернувшись к Фролу спиной, высморкался в платок.

– Откуда вы об этом знаете? – спросил, закрыв форточку.

– Она сказала. Я проснулся в четыре часа, было еще темно. Услышал, как она говорила с кем-то по телефону. Говорила, что дома ей скучно и она ночует у двоюродной сестры. Потом объяснила мне, что звонили родители, обещали приехать к восьми часам. Ближайший автобус должен был проходить в девять с чем-то, я решил пройтись пешком до трассы и добраться до Коломны попутной машиной.

Протопопов слушал молча. Фролу хотелось, чтобы он задал какой-нибудь наводящий вопрос, потому что опасался наговорить лишнего, но тот молчал, глядя на него снисходительно: ну, ну, давай, говорили его глаза, ври дальше.

– Продолжайте, Фрол Игнатьевич.

– Что… продолжать? – совсем растерялся

Фрол. – Дальше я так и сделал – дошел до Рязанской трассы, сел в «КамАЗ» и доехал до станции Голутвин, там взял билет и двенадцатичасовой электричкой прибыл в Москву на Казанский вокзал. Какое все это имеет отношение ко взлому моей квартиры и нападению на меня, не понимаю!

Следователь вернулся за стол, вздохнул. Дописал что-то в протоколе, придвинул листы к Фролу.

– Имеет, Фрол Игнатьевич, имеет, – сказал негромко. – Я так думаю, хотя толком еще не знаю, какое именно.

– А почему вы так думаете? – совсем уж занервничал Фрол.

– Отнесем это к тайне следствия. На каждом листе, пожалуйста: «С моих слов записано верно» – и распишитесь.

ГЛАВА 11

Едва Богданович успел переехать из Архангельска в Поморск, начальник местного торгового управления принес ему в гостиницу телеграмму, извещавшую о смерти жены Киры. Телеграмма выпала из руки, он побледнел, будто кумачовый лоскут, опущенный в хлорку, обмяк и, несомненно, рухнул бы на пол, если бы его не подхватили и не уложили на кровать. Ничего, что было с ним дальше – как его везли в аэропорт, как провожали до самого трапа, а потом стюардесса в течение полета все подходила и подавала пластмассовый стаканчик с неразбавленными валериановыми каплями, – он не помнил.

В Быкове его встретили прокурор Шорников на машине президента фонда Ленюка и брат Киры Егор, прибывший часом раньше из Воронежа. Тут только, увидев родственника, Богданович дал волю слезам:

– Зачем же она так… за что?! – вопрошал он, глядя в пространство за ветровым стеклом бессмысленными глазами. – Вся жизнь прахом!.. Вся жизнь!.. Ну, чего ей не хватало? Я ведь все для нее, все, что душа…

– Будь мужиком, Лео, – негромко потребовал Егор. – Возьми себя в руки.

Ехать в морг Богданович категорически отказался, к тому же в этом не было надобности – протокол опознания подписали и без него. Дома он немного успокоился, а когда через час приехали Аден с супругой, позвонили Глуховец и Либерман, и на кухонном столе под остановившимися ходиками появилась литровая бутыль хорошей водки, на душе временно полегчало от сознания, что вокруг люди и они не оставят его в одиночестве: этого Леонтий бы не перенес.

– Поможем. Лео, поможем, – похлопал его по плечу Аден. – Крепись. – Он помолчал, выкурил сигарету; дождавшись, когда они остались на кухне вдвоем, вполголоса спросил: – Прости, что в трудную минуту о деле вынужден говорить. Письмо, которое тебе Валуев передавал, с тобой?

– Кто? – не сразу сообразил Богданович.

– Сергей Валуев, человек Домоседова из Поморского УВД? Он мне позвонил и сказал, что передал письмо в аэропорту.

Богданович похлопал себя по карманам, вышел в прихожую, ощупал кожаное пальто. Тщательно заклеенный и опечатанный коричневый конверт из плотной бумаги нашелся в боковом отделении «дипломата».

– Я даже не помню, кто меня провожал.

Получив письмо, Аден вскоре стал прощаться, его супруга обещала принять на себя хлопоты по поминкам. Шорников, похоже, тоже хотел поговорить о делах, но не рискнул, лишь только перед уходом вздохнул и посмотрел на товарища по партии мутными от усталости глазами:

– Что же ты, мать твою, «пушку» не легализовал, Леон? Ну сказал бы мне, если уж она тебе была так необходима, я бы как-нибудь ее оформил.

– Не нужно, – замотал головой Леонтий, – не нужно, Андрей Палыч, об этом беспокоиться. Я во всем виноват, только я, мне и отвечать.

Прокурор недобро усмехнулся, двумя пальцами притянул Богдановича к себе и, обдав его перегаром, прошипел:

– Тебе? Тебе отвечать, дурак?.. Много ты понимаешь! Ну-ну. За хранение огнестрельного оружия срок до пяти лет, к твоему сведению. И отмазать тебя в связи с некоторыми обстоятельствами, о которых я тебе сегодня не стану говорить, будет ох как непросто!

С этими словами Шорников ушел, совершенно бестактно («А может быть, с умыслом?» – думал Леонтий), не договорив, какие такие обстоятельства ему открылись и зачем он вообще появился в аэропорту.

И все-таки Богданович надеялся на его помощь. Особенно после того как в десять часов субботнего дня, то есть назавтра, в его квартире появился следователь Кокорин.

– У вас совесть есть? – разгневался Леонтий в ответ на его просьбу ответить на несколько вопросов. – Совесть, совесть?!. Вы понимаете, о чем я спрашиваю?!. Моя жена там, в морге, я ее единственный… то есть, самый близкий человек! – выкрикивал он, расхаживая по гостиной. – Оставьте меня, хотя бы до похорон оставьте! Я еще не готов, я сам не понимаю, ничего не понимаю!.. Не то я подниму на ноги…

Кого именно он собирался поднять на ноги, он и сам не знал. Кокорин со спокойствием и даже некоторым любопытством во взгляде прозрачно-серых, глубоко посаженных глаз переждал вспышку, выложил из портфеля пистолет «лепаж» в целлофане.

– У меня есть совесть, – сказал как можно мягче. – Я не стану докучать вам вопросами. Они могут подождать до похорон Киры Михайловны. Один-единственный вопрос, который не терпит отлагательства, Леонтий Борисович: это ваш пистолет?

Богданович сел на стул и, даже не взглянув на оружие, ответил:

– Да. Это мой пистолет. Я купил его по случаю у неизвестного мне человека возле магазина «Кольчуга». Он сам мне предложил его за сто долларов, и я купил. Разрешения у меня нет.

– Где вы его хранили?

– В письменном столе.

– Большое спасибо, – убрал пистолет Кокорин и вместо него достал из папки какой-то бланк в половину форматного листа и еще бумагу, которую тут же принялся заполнять, не задавая больше вопросов.

– Больше вас ничего не интересует? – не выдержал долгой паузы Богданович.

– Очень многое, Леонтий Борисович, – мирно улыбнулся Кокорин, – очень многое. Но в доказательство наличия у меня совести я подожду. Распишитесь, пожалуйста, в протоколе.

Богданович расписался, не перечитывая, давая таким образом понять, что он готов с покорством ведомого на заклание агнца признать вину.

– И еще вот здесь, пожалуйста, – придвинул бумажку следователь.

– Это что?

– Обвинение в преступлении, предусмотренном статьей двести восемнадцать УК «Незаконное хранение оружия». Пока.

– Что значит «пока»? – помертвел обвиняемый и, наткнувшись на ледяной взгляд Кокорина, взвился: – Что значит «пока»?! Я вас спрашиваю! Вы что, хотите выдвинуть еще какие-то обвинения?!.

Видавший виды следователь прокуратуры встретил и этот нервный всплеск точно так же.

– Не могу знать, – ответил тихо. – Ждем результатов экспертизы. Возможно, вскроются еще какие-нибудь обстоятельства, указывающие на вашу причастность к смерти жены.

– Что-о?!. – звонким шепотом произнес Богданович. – На мою… мою причастность, вы сказали?!.

И вот тут уже Кокорин поморщился, поискал глазами, куда бы сплюнуть, но не нашел и потому заговорил совершенно другим тоном:

– Распишитесь, Богданович.

– Я ничего не знал, я был в командировке!..

– Послушайте, у вас жена умерла, а вы начинаете оправдываться в том, в чем вас еще никто не обвиняет, – оборвал его следователь. – Мы же договорились: все вопросы потом. Расписывайтесь… Спасибо. А теперь – вот здесь… Это подписка о невыезде.

– Почему?.. Почему… подписка?..

– Потому что вам предстоят похороны супруги. В противном случае я избрал бы другую меру пресечения и заключил бы вас под стражу. Вот повестка в прокуратуру на вторник. К тому времени результаты вскрытия и заключение кримэкспертов будут готовы, я думаю, и мы с вами продолжим разговор.

Выразив соболезнования и извинившись, что выглядело, с точки зрения подавленного Богдановича, весьма цинично, Кокорин ушел. Его проводил Егор, смоливший папиросу за папиросой и не произнесший за все утро ни единого слова, что Богдановича раздражало еще больше, чем визит следователя.

ГЛАВА 12

«Ариничев Анатолий Маркович, 1946 г.р., прожив.: Москва, Щелковское шоссе, 121/51. Возможно, дискета была передана ему через третье лицо или заранее оговоренный тайник. Коренев по-прежнему молчит, в связи с плохим состоянием здоровья дознание временно прекращено. Удалось установить, что с 1979-го по 1986-й он и Ариничев отбывали в Юромской колонии № 7 (Ариничев – 213, ч. 2, осв. по состоянию здоровья, далее до 1988 г. отбывал на поселении в Красноярском крае). Цель поездки в визитной карточке гостиницы «Норд» определена как «частная». С. В.».

Аден дважды перечитал письмо Валуева, передал его Домоседову, прибывшему в офис клуба «Раунд» на Большой Оленьей.

– Займись, Ваня, – сказал хмуро, отбивая пальцами нервную дробь по столешнице. – Кто такой этот Ариничев и какого черта он ввязался в это дело? Выясни все, что можно и чего нельзя. Если нужно – вырви ему яйца, можешь взять в заложники жену или…

– Ну-ну-ну-ну! – отмахнулся Домоседов. – Не будем забывать, Аден, кто мы такие есть. Разошелся! «Жену в заложники»…

– Ладно! Кто ты такой есть, я знаю! – прикрикнул Аден. – И с методами твоими хорошо знаком. Пережрались, сволочи, охотнички, мать вашу!..

– Вот этого – не надо, Коля, – сузив глаза, тяжело произнес Домоседов, и на его бычьей шее вздулась жила. – Утром в среду в «квадрате» оставались люди Сэнсэя, новоиспеченные архаровцы. С него и спрашивай! А мы с Ряхиным и Глуховцом уехали во вторник, сразу после того, как ушла «вертушка». Оставался один вшивый бомж, да и тот подранок. Если звери Сэнсэя не сумели его взять…

– Да они-то сумели, только охрану «квадрата» поспешили снять. А там оказались двое, причем оба из газеты, один фотокор с аппаратом.

– Я знаю, – буркнул обиженно Домоседов. – И Напрасников со своими придурками Бецким и Чердаковым на мотоциклах. Развлекались ребята!

– Развлекались – черт с ними, но как они упустили фотографа? Грэм проснулся в машине, увидел в зеркало, как тот снимает, – крикнул. Все тут же среагировали, но не поймали.

– Накололись кретины! Пусть Сэнсэй расхлебывает.

– Ты еще не все знаешь, – сказал Аден.

Домоседов насторожился.

– Сэнсэй с ребятами нашли пленку, проявили. На картинках была голая краля по фамилии Рудинская. Благо она догадалась сняться на фоне собственной дачи в Белощапове, и по этому снимку ее быстренько вычислили и взяли тепленькой, прямо в постели.

– Что значит… взяли?

– Взяли – это не то, что ты подумал, Иван. Врезали пару раз по морде и выяснили фамилию фотографа. – Аден провел пальцем по листку настольного календаря. – Неледин его фамилия оказалась, она никому ни о чем не говорит, заштатный фоторепортеришко, дерьмо на палочке. Сэнсэй, посоветовавшись с Грэмом, решили этого Неледина прижать. Явились по его адресу, вскрыли квартиру, но его самого не застали, зато перевернули все вверх тормашками, пересмотрели все пленки и места, куда он мог спрятать отснятый материал, потом оставили двоих придурков в подъезде и еще нескольких – в машинах. Собирались увезти куда подальше и поговорить начистоту, и этого не сумели. Совершенно случайно по улице проезжали курсанты, какая-то баба закричала… В общем, они смотались не солоно хлебавши. А теперь вспомни, кто такая Рудинская?

– Кто?

– Нина Рудинская, корреспондент газеты «Подробности»?

Домоседов наморщил лоб.

– Не знаю. И газеты такой никогда не читал.

– Она одна из тех, кто был на нашей презентации. Задавала там какой-то вопрос.

– И что?

– Да как это «что», Иван?! – раздраженно выкрикнул Аден. – Думай! Напрасников там был, понял, нет?.. Если Чердакова с Бецким она могла не заметить, то его, сидевшего в президиуме, несомненно, узнала! И архаровцам ничего не оставалось, кроме как забрать ее с собой. И теперь альтернатива простая: либо ее укокошить, либо… Черт его знает, что делать! А у нее еще предки оказались видными промышленниками, всех купят, всех на уши поставят вплоть до Генеральной прокуратуры. Так-то, голубчик, «поохотились»!..

Домоседов помолчал, переваривая информацию.

– Что он сфотографировал? – спросил сухо.

– Не знаю, может, и ничего! А если сфотографировал, то Шкет, Мамонт, Череп, Валет, Удод, Гюрза и Сэнсэй вместе с ними засвечены. И распределять их к «объектам» в телоохрану нельзя. Холостой выпуск школы!

– А Напрасников?

– Говорит, из кабины не выходил, отсыпался. Но через этих мотоциклистов выйдут и на него. Думай, думай, Ваня, как выйти из положения! Если об этом узнает Костромской, от нас постараются откреститься, сдадут в одночасье.

– Не сдадут, – покачал головой Домоседов. – Не забывай, что в вертолете были Либерман-младший и Ленюк. А Костромскому без фонда и поддержки Либермана не обойтись, к тому же наши люди ему подписи собрали, а Саша Донец в Минюсте партию зарегистрировал. Костромской повязан, и если что…

– Да брось ты! Костромской личность неприкосновенная, как депутат Госдумы, а связи его знакомством с Донцом не ограничиваются.

Зазвонил телефон, Аден молча выслушал абонента и посмотрел на часы.

– Ладно, Иван, – сказал, прикрыв трубку ладонью, – ты поезжай пока, вечером я тебе позвоню. – Пожав протянутую руку, он бросил «Пропустите!» звонившему охраннику и, развалясь в кресле, закрыл глаза.

«Быкам» Сэнсэя платили по пять «штук». Сертификат качества выдавал начальник школы. Пара-тройка «быков» в случае необходимости могла дать отпор охранникам любой конкурирующей фирмы, преступным группировкам при «наездах», задержать подразделение РУОПа на время, необходимое для уничтожения улик, опасных бумаг или отхода босса за кордон. «Быки» поставлялись миллионерам, застрахованным от всех несчастных случаев. Обязанности страховых выплат в случае насильственной смерти возлагались на школу.

Начальником школы был Аден.

«Охоту» придумал не он. Может, подобное практиковалось в ЮАР или Родезии – Адена мало интересовала история. В школе как обязательное испытание перед выпуском «охоту» ввел бывший спецназовец Сэнсэй. Когда-то и его перед заброской «на территорию противника» учили убивать на «куклах». «Куклы» поставлялись тюрьмами – из «смертников». Если кто-то из них оставался в живых, то получал карту местности, сухой паек, оружие с патронами по числу спецназовцев и свободу на час. Через час начиналось преследование с применением «бэтээров» и «вертушек». Искали до тех пор, пока не находили все трупы или не убеждались, что недостающие утонули в трясине.

Учебно-тренировочную базу обеспечили полковники Ряхин и Мукосеев в глухом болотистом лесу под Белощаповом. Несколько пожелтевших строений, полосы препятствий, полигон, вышки для часовых, хорошо освещенный спортзал некогда принадлежали одной из воинских частей подмосковного гарнизона, впоследствии распоряжением министра Устинова были переданы ДОСААФ, по более поздним документам – списаны и «ликвидированы». Ряхин и Мукосеев умудрились провести через Главное управление военторга старый тягач на базе «Татры» и поисковый «Ми-2».

Спрос на «супербыков» Сэнсэя возрастал, появились клиенты из «новых русских». Некоторые платили двойную цену за удовольствие лицезреть будущих «быков» в настоящем деле.

– Кто-нибудь из них отвалит за бугор и решит написать воспоминания, – не соглашался с их допуском на кровавые зрелища Сэнсэй.

– Они берут наших «быков» не затем, чтобы те сопровождали их жен на базар, – спорил с ним Аден. – Каждому, кто готов выложить пять «штук» в месяц, нужен не просто «бык», а личный убийца.

Кровавая охота возникла два года тому назад спонтанно.

– Почему бы нам не поохотиться вместе с вашими «быками»? – предложил как-то молодой банкир Глотов (впоследствии отказавшийся от услуг «быка» и через неделю сложивший голову под пулями киллера).

Поддержка разгоряченных ромом клиентов, блеск охотничьего азарта в глазах сработали на идею.

– Ты сошел с ума! – упорствовал Сэнсэй. – Представляешь, если кого-нибудь из них ухлопают или прирежут? Ты посмотри на их жирные тела, они же через реку не переплывут, в трясине увязнут. Ни на дерево влезть, ни в гору подняться!

Тогда сработали ставки. Кажется, после предложения золотопромышленника Воронова: «По «лимону» за каждую отстрелянную «куклу»!» И тогда сомнения отпали.

– Добро! – сказал Аден Сэнсэю. – Пусть «быки» переправляют их через преграды, вступают в схватки и загоняют «кукол» в сети. Пузачам останется только нажать на курок. И тогда никому не захочется писать воспоминания, и никто не захочет избавляться от своего «быка». Они будут повязаны кровью и страхом.

По оскалу Сэнсэя Аден понял, что попал в точку.

Начиная с девяносто шестого эта «охота» была четвертой по счету. Три предыдущие принесли семьдесят пять миллионов и «повязали» сто шестнадцать самых «крутых» клиентов в различных регионах: теперь их спины прикрывали «быки» Сэнсэя, давшие подписку о готовности принять смерть в случае измены. Еще тридцать один «бык» служили не подозревавшим об «охоте» государственным мужьям, каждый шаг которых, каждая сделка, каждое знакомство с деловыми партнерами Запада или Востока, каждое пополнение старых счетов и открытие новых были теперь известны. Все данные поступали в Инфоцентр, находившийся на объекте под кодовым названием «Рудник» – далеко от Москвы. Данные подвергались тщательному анализу «спецов», создавали подлинную картину экономического и политического положения страны и позволяли упреждать маневры конституционного Президента.

Ответственность за подготовку охранников возлагалась на Адена координатором синдиката. Координатор сам назначал ему встречу и запрашивал «быков» для нужных синдикату людей, но о том, как проходят испытания в школе, и уж тем более о «кровавых играх» на миллионные ставки он ничего не знал – не снисходил до подобных мелочей. Его интересовали цифры, фамилии и факты, обработанные в «Руднике». Проценты от ставок Аден делил между школой и компанией «Раунд», уже подмявшей под себя сотни фирм, занимавшихся охраной бизнеса. С помощью этого бизнеса и верных «быков» ему удалось окрепнуть экономически, подчинив Фонд содействия предпринимательству, и политически, организовав и зарегистрировав партию «Власть и порядок». Ни президент фонда Ленюк, ни председатель партии Костромской не подозревали, что они всего лишь «крыша», видимая надводная часть айсберга, надстройка, нужная до поры до времени.

И вот теперь она могла рухнуть. Рухнуть преждевременно. Сбой был тем более досадным, что произошел по стечению обстоятельств, которые не могли быть предусмотрены никакими расчетами: с «Рудника» ушел проверенный и много знавший «спец» с дискетой, содержавшей, бесспорно, засекреченные сведения; какая-то соплячка опознала Грэма Напрасникова; застрелилась жена казначея партии Богдановича; самоуверенные, опьяненные сознанием всемогущества «быки», оставшиеся добивать последнюю «куклу», попали в объектив невесть как оказавшегося в «квадрате» репортера.

В кабинет смиренно вошли Напрасников, Сэнсэй, Мукосеев. Наученные не только убивать, но и знать свое место, Мамонт и Череп остановились у двери.

– Вы хорошо понимаете, что произошло, или мне вам объяснить? – нарушил тягостную паузу Аден.