Текст книги "Личный убийца"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 32

В половине двенадцатого, оставив машину у порога облезлого здания с вывеской «Фотография» на маленькой рыночной площади в Солотче, Женька вошел в ателье. Ни посетителей, ни самого мастера не оказалось, приемщица заказов, подрабатывающая по совместительству уборщицей, сообщила, что Егорыч уже вторую неделю лежит в больнице, а фотокарточки на документы делает его сын Володька, школьник из выпускного класса, но только черно-белые, с фотопластинок, потому что с цветными он не справляется – не успел отец обучить.

– А что с Егорычем-то? – на всякий случай справился Женька.

– Ох, не говорите, – выжав над ведром половую тряпку, вздохнула женщина. – Желтуха у него. Он с ней целую неделю, оказывается, ходил на работу, все его тошнило и печенка болела, думал, что отра-вился. А потом, когда выяснилось, мы такого страху натерпелись! Но пока – тьфу! тьфу! тьфу! – все здоровы. А Егорыч-то, сказывают, еще две недели пролежит.

– А как же клиенты? Где в случае надобности сфотографироваться можно?

– Так ведь говорю: Володька придет и сделает. Хотите, я его вызвоню?

– Мне же цветную надо!

– А-а, цветную – это в райцентр. Можно и в Козьминское. Только у них сегодня выходной, в ихнем Доме быта.

– Точно?

– Точно! У них выходной по воскресеньям. Ежели кому припрет, в воскресенье они к нам приезжают.

Женька поблагодарил женщину и передал Егорычу пожелание скорейшего выздоровления. В принципе он и рассчитывал на закон подлости – на то, что если вдруг отыщется фотограф, проявлявший Нелединскую пленку, то наверняка – в последнем из перечисленных Введенским населенных пунктов.

Он выскочил на трассу и помчался на предельной скорости, специально, чтобы проверить, за какое время можно добраться до райцентра. Получилось тридцать минут, но это – из Солотчи, из Белощапова же было минут на восемь-десять быстрее.

В универмаге «Ока» работал киоск фотосервиса «Кодак». Щелкал печатный станок за шторкой, парень в джинсовом костюме укреплял фотокарточки на рекламном стенде. Увидев такое качество, клиенты должны были немедленно уходить отсюда куда подальше: размазанные, блеклые, и зачем только лепить такие на стенд? За стойкой нескладная девушка с длинной челкой листала цветной журнал.

Женька поздоровался.

– Можно вас на минуточку? – попросил парня. Тот подошел. – Вы работали в среду двадцать второго апреля?

– Работал, – насторожился проявщик, полагая, что перед ним обиженный клиент, и готовясь дать отпор.

Женька показал ему удостоверение частного детектива.

– С какого часа вы начинаете работу?

– С девяти.

– И в среду тоже начали в девять?

– Как всегда.

Заметив, что девушка отложила журнал, прислушиваясь к их беседе, Женька заговорил громче – так, чтобы слышала и она:

– Не просил у вас кто-нибудь в первой половине дня двадцать второго апреля проявить цветную фотопленку «Кодак», сделанную профессиональным фотографом, на которой была запечатлена красивая девушка?

Парень задумался, посмотрел на помощницу, та подошла, поняв, что ее тоже приглашают к разговору.

– На пленку профессионала я бы внимание обратил. Сколько кадров?

– Тридцать шесть.

– И на всех – девушка?

– Девушка на всех, но не на всех в одежде, – объяснил Женька.

Они засмеялись.

– Понятно, – сказал парень и уверенно заявил: – Нет, такой пленки я не проявлял.

Женька уходить не спешил:

– А где еще можно проявить цветную пленку, если нужно сделать это срочно, а человек живет, предположим, в Белощапове?

– В Белощапове? – переспросила девушка. – Это где?

– На той стороне, – задумчиво проговорил проявщик, очевидно, подразумевая противоположный берег Оки. – В Криуше нет, в Шехмино нет, в Новоселках тоже нет…

– Чего нет?

– Сервиса такого нет.

– А в ателье?

Он усмехнулся:

– Во-первых, в ателье не получится срочно, а во-вторых, вы сказали, что снимал «профи». Если пленка ценная, «профи» едва ли доверит проявку кустарю. Тот ведь может ее легко запороть – там недодержит, там передержит, цвета будут… вот как на этом стенде. В общем, говно может получиться.

В словах его был резон, об этом Женька не подумал.

– А вы в Белоомуте не спрашивали? Там «точка» еще раньше нашей была, я туда когда-то сама пленку отвозила, мне там и снимки печатали. Ничего, хорошо получилось.

– Где?

– В Белоомуте. Это в Московской области, с той стороны туда даже ближе, чем от нас.

– Правильно, – подтвердил парень. – Маленький такой городишко районного подчинения. Там у них есть универсам и частный фотосервис.

Женька поблагодарил ребят и вернулся в машину, достал из «бардачка» атлас автодорог. Из Рыбного в Белоомут можно было попасть, проехав по магистрали до поворота на Алпатьево. Что же до Белощапова, то оттуда к Белоомуту путь был и в самом деле вдвое короче. Тем более радом находилась железнодорожная станция Фруктовая, откуда через Луховицы можно было доехать до Москвы.

«Он вышел на трассу, где его ждали сообщники на машине, вместе они доехали до Фруктовой, Неледин сел в электричку, а сообщники проявили пленку в Белоомуте и вернулись в Белощапово, – мысленно проговаривал Женька первую из пришедших на ум версий. – Тогда, пожалуй, они вполне могли управиться за час-полтора».

…Пока он доехал до поселка городского типа, подобных версий набралось десяток; но после разговора с частником, содержавшим фотосервис, от них пришлось отказаться.

Звали частника Таращенко М. И., о чем сообщала табличка на прилавке. Это был низенький, лысый, худосочный мужичок, понимавший в жизни только одну формулу: «Деньги – товар – деньги – товар – деньги…»

– Что ты хотел? – встретил он Столетника, появившись из кабинки с пластиковым стаканом кофе в руке.

– Хотел кое-что у тебя узнать, – не остался в долгу детектив, предъявив удостоверение. Мужик в руки удостоверение не взял, но наклонился и прочитал все, что там было написано. – Не бойся, я не налоговый инспектор.

– А у меня налоги уплачены, я могу спать спокойно. – Он повернулся к клиенту спиной, постоял у окна. – Тебе пленку проявить или фотоснимки отпечатать?

Евгений скрестил руки на груди, облокотился о прилавок и с усмешкой дождался, когда хозяин сервиса удостоит его вниманием.

– А сколько стоит то и другое?

– Сколько кадров и какого формата?

– Тридцать шесть. Формат… – Евгений посмотрел на образцы под стеклом, выбрал средний: – Вот такой?

– Шестьдесят девять, – нехотя произнес хозяин и, с хрустом смяв опустевший стаканчик, выбросил его в корзину.

– Я заплачу семьдесят, если ты ответишь на несколько моих вопросов.

– А если не отвечу?

– Тогда не заплачу.

Альтернатива должна была разрешиться в пользу Евгения.

– Ну? – поводив глазками по сторонам, шагнул Таращенко к стойке.

– В среду двадцать второго апреля ты работал?

– А если работал, то что?

– Ты должен помнить человека, который проявлял у тебя пленку «Кодак» на тридцать шесть кадров в первой половине дня.

Фотограф наморщил лоб, уголки его губ опустились, отчего лицо приобрело брезгливое выражение: «За кого ты меня принимаешь?»

– И что там было?

– Женщина.

– Одна?

– Нет, тридцать шесть!

Хозяин снова выдержал паузу – не столько для того, чтобы вспомнить, сколько, чтобы выбрать тактику поведения.

– Ну, был такой мотоциклист, – буркнул он. – Между прочим, сотню положил.

– За снимки? – оживился Евгений.

– Снимков он не заказывал. За то, чтобы я на твои вопросы не отвечал.

Евгений понял, положил обещанные семьдесят рублей, вынул из нагрудного кармана сложенную пополам двадцатидолларовую купюру и показал хозяину:

– В условиях рыночной экономики допускается здоровая конкуренция, Таращенко Мэ И, – объяснил свои намерения. – Если мы договорились – продолжим разговор, если нет – будешь давать показания полковнику МУРа Каменеву бесплатно.

Кто такой Каменев, Таращенко не знал, но все же предпочел не иметь бесплатных отношений с МУРом.

– Не пугай, я пуганый, – сказал для порядка. (О том, что он «пуганый», Евгений уже догадался: на безымянном пальце его правой руки синел наколотый перстень). – Чего ты хочешь спросить?

– Почему мотоциклист?

– Потому что в руке шлем держал.

– А мотоцикл ты видел?

– Слышал. Мощный мотоцикл тарахтел, наподобие «Днепра» с коляской. Он его за углом оставил и уехал не по трассе, а по проселку – к Оке.

– Как он выглядел?

– Выглядел?.. М-м-м… Как покойник. Лицо такое неприятное, волосы желтые, над бровью шрам, сам загорелый. Я еще подумал, где он так успел загореть. Глаза светло-голубые. Желтая куртка поверх тенниски.

Столетник удивился: почему по прошествии двух недель он так хорошо помнил этого человека?

– А я фотограф, – неожиданно упредил вопрос Таращенко. – До того, как этот «Кодак» купил, в ателье двадцать лет проработал.

– Во сколько он приезжал?

– В десять. Я без пяти пришел, а он – вслед за мной.

– И что сказал?

– Что сказал?.. Положил футляр с кассетой, спросил, сколько времени мне понадобится. Я ответил, что час-полтора. Тогда он достал полтинник и постучал по наручным часам: «Чтоб через пятнадцать минут было готово, в обиде не останешься». Отошел вон туда в холл и сел в кресло.

– Дальше!

– Дальше он пленку забрал, еще полтинник положил: «Помалкивай», – говорит. И быстро вышел. Я в окно выглянул, он по тротуару туда, влево, шел. Шлем на ходу надевал.

– Никто его не ждал?

– Я не видел. Может, кто и ждал у мотоцикла. Напротив цистерна с молоком всегда стоит, можно у молочницы спросить.

Евгений отдал обещанную двадцатку.

– А почему ты его покойником назвал? Загорелый ведь, говоришь?

– Ну и что, что загорелый? Голос такой… потусторонний, что ли, и глаза будто у наркомана. Словно не его глаза – мимо куда-то глядят, в пустоту. Змеиные глаза, даром что голубые. – Таращенко запрятал двадцатку в задний карман брюк, подумал и добавил: – Ни разу не мигнул.

– Ладно, спасибо, Таращенко Мэ И, – сказал Евгений. – Если он вдруг объявится, не торгуйся, мой тебе совет. Лучше скажи, что ты меня никогда не видел.

…Через двадцать минут он разыскал молочницу и еще двух женщин, покупавших у нее молоко и видевших мотоциклиста. В один голос они утверждали, что мотоцикл был большой и тяжелый, цветной, только заляпанный грязью. Мотоциклиста никто не ждал, он приехал и уехал один по шоссе в направлении реки.

ГЛАВА 33

Встретились они на Стромынке – Каменев и Либерман. За рулем «Мазды-626» цвета пуштулимского мрамора сидел человек, приглашавший Старого Опера за столик в кафе «Пикник». Представленного владельцем риэлторской конторы качка со шрамом на скуле на сей раз с ними не было. Машины остановились неподалеку от «Матросской тишины», что Каменев счел весьма символичным.

– Как дела, полковник? – с насмешкой спросил Либерман.

– Утром деньги – вечером стулья, – ответил Каменев.

– Деньги я тебе дам, если ты…

– Если «если» перед «после», то после «если» – «после»! – разозлился Каменев. – Вечером деньги – утром стулья. Понял, Гера?

– Не понял.

– Прекрати за мной следить. Это, во-первых. Не доверяешь – горшок об горшок, и в разные стороны. Ты меня нанял – я работаю. Твое дело платить. И за такие вонючие бабки я не намерен засвечивать свою агентуру. Еще раз увижу «хвост» – развернусь и уеду.

Либерман, решивший, что купил Старого Опера с потрохами, такого поворота не ждал. Он посидел, подумал, посмотрел на напарника, тот кивнул, едва заметно улыбнувшись Каменеву.

– Ладно. Когда будет дискета?

– А когда на территории отдельно взятой Москвы построят развитой капитализм, тебя не интересует?

Либерман тоже решил проявить крутой норов:

– Ты что, решил из меня бабки тянуть?

Каменев включил передачу, показал поворот и тронул «Ниву» с места, не сочтя нужным продолжать пустой разговор.

«Мазда» обогнала его, прижала к тротуару в Колодезном; водитель включил все бортовые огни, посигналил.

– Ладно, полковник! – крикнул Либерман. – Одно дело делаем. Зря ты моих ребят посадил из «Форда». У них в багажнике «узи» нашли, придется теперь выкупать. Лучше бы я тебе эти бабки отдал!

– Ты мне мои отдай и не липни больше, не то я вас всех пересажаю раньше времени!

Либерман поиграл желваками, но смолчал, молча протянул в окошко деньги в конверте и укатил, не дожидаясь благодарности.

Ариничевой Каменев звонить не стал, памятуя о том, как они расстались, и, опасаясь, что она откажет ему в аудиенции; купил в магазине торт «Прага», красочную жестяную коробку с индийским чаем, длинную бутылку янтарного вина «Токай» и розу на полутораметровой почти ножке.

«Осталось предложить ей руку и сердце», – скрипнул зубами, поднимаясь по лестнице.

Как он и рассчитывал, увидев розу и торт, Ариничева растаяла и по настойчивой просьбе гостя приняла его на кухне, тесной, но уютной, где он сам вызвался заваривать чай, разговаривая о том о сем, чтобы не форсировать и не пугать хозяйку расспросами.

– Чай чистоту любит, – с ученым видом знатока заявил он, оттирая содой коричневый налет с заварочного чайника.

– Что вы делаете?! – всплеснула она руками. – Ах, Александр Александрович! Да эту «грязь» Анатоль полтора года собирал!.. Это же чайный налет, он придает свежему чаю особый аромат, все московские чаевники чайник не оттирают, а напротив, ополаскивают холодной водой, чтобы не смыть эту пленку!..

Каменев замер с губкой в руках. Про то, что чай любит чистую посуду, ему сказал помешанный на чае Решетников, и теперь он помянул его недобрым словом.

– Извините, а я не знал. В Омске посуду моют. Может, это от регионов зависит или от воды?

– Ладно уж, теперь что делать – мойте дальше, – вздохнула Ариничева, накрывая на стол.

Вкусно запахло свежим кремом и чаем. Роза в высокой вазе заняла место посреди стола.

«Ни дать, ни взять – серебряная свадьба!» – подумал Каменев, не представляя, как он сможет перейти к тому, за чем, собственно, приехал.

– Однако приехали вы, Александр Александрович, не затем, чтобы попотчевать меня чаем с тортом, признайтесь, – помогла ему Ариничева.

Он засмеялся, зажав бутылку с вином коленями, выдернул пробку.

– Не обижайтесь только, ладно? – посмотрел ей в глаза. – Ей-Богу, я не причиню вам никаких неприятностей.

– После смерти Анатоля мне уже ничто и никто не сможет причинить неприятностей, – сказала она, посмотрев сквозь бокал на окно. – Как красиво! Настоящий янтарь. За что мы выпьем?

Каменев немного подумал и произнес:

– За всех живых.

Вино «Токай» привыкшему к водке «Черная смерть» Каменеву показалось слабоватым; торт он ненавидел с самого своего рождения; роз не дарил даже Леле на первом свидании. Но нужно было пройти через все эти испытания, чтобы подобраться к дискете.

– Лидия Петровна, – начал он, едва не подавившись кускам торта, – я частный детектив. Работаю по поручению клиента, имени которого не назову в интересах расследования. Речь идет о том, что у Анатолия Марковича в портфеле находилась компьютерная дискета, и пропали не только его спортивный костюм и блокнот. Именно дискета представляла интерес для того, кто украл портфель. На ней, по заявлению клиента, были данные о квартирном обмене, в том числе, и международном. Он одолжил ее шестнадцатого числа у владельца частного риэлторского бюро, пожелавшего остаться неизвестным. Посмотрите, пожалуйста, на эти фотографии. – Каменев положил перед нею три фотографии, две из которых сделал скрытой фотокамерой, вмонтированной в зажигалку, а одну – Либермана – раздобыл по своим каналам в Бутырке. – Не приходилось ли вам когда-либо видеть кого-нибудь из них?

Она пошла в комнату, вернулась с футляром; водрузив на нос очки, поочередно рассмотрела каждую из предъявленных фотографий.

– Нет, не приходилось, – заявила уверенно. – Могу присягнуть на Библии, что ни один из этих типов не появлялся ни в нашем доме, ни где бы то ни было в моем присутствии.

– Спасибо, – убрал фотографии Каменев. – А что вы думаете по поводу дискеты?

Ариничева промокнула платочком уголки заслезившихся глаз и опустила голову. Каменев испугался, что она сейчас снова замкнется и ему придется уйти, не добравшись до Коренева. Но она взяла себя в руки и заговорила, сжав побелевшие губы, отрывисто и категорично:

– Все это очень не похоже на Анатоля. В пору своего диссидентства он вынужден был кое-что скрывать, даже от меня – моей же пользы ради. Но сейчас-то зачем? Он не занимался ничем, кроме сбора материала для будущей книжки, о чем я уже вам подробно рассказывала. Присмирел, притих, словно извинялся перед всеми, что живет на свете. Иногда молчал целыми днями, это меня пугало. Наверно, он плохо себя чувствовал и не хотел лишний раз говорить мне, чтобы не волновать. Вот это на него было похоже. – Она глубоко вздохнула и задумалась, потом покачала головой: – Нет, я не верю в го, что он интересовался данными об обмене квартир, да еще брал у кого-то дискету, в чем абсолютно ничего не понимал, уверяю вас! Ни у него, ни у Юдина компьютеров не было и нет. Мог, конечно, посмотреть у других знакомых, но вряд ли. Шпионские страсти какие-то! А потом, извините, этот риэлтор к нему, что, в Болшево приезжал?..

– Никто к нему не приезжал, это верно, во всяком случае, Юдин мне ни о чьих визитах не рассказывал. Если, конечно, он чего-то не скрывает.

– Сережа?.. – изумилась она. – Зачем?

– Пожалуй, – кивнул Каменев. – Признаться честно, я тоже думаю, что вся эта история с дискетой лежит в какой-то другой плоскости, – вспомнив о Женькиной версии «проверка бывшего полковника на «вшивость», произнес Каменев. – Но все же не могу не спросить вас о Кореневе. В прошлый раз вы упомянули о нем как об одном из троих друзей. Мы перешли на Юдина, я не стал уж вас третировать вопросами о Кореневе, посчитав, что узнаю обо всем от Сергея Митрофановича.

Она отставила чашку:

– Могу ли я рассказать о нем, если Юдин не пожелал этого сделать?

«Ну все, кранты, – подумал Каменев. – Если она не даст мне натырку, придется потратить еще дня два на розыск Коренева».

– Можете, – жестче, чем позволяла избранная тональность беседы, сказал Каменев. – Можете и должны. Потому что Коренев был программистом, а если в деле появилась дискета, то, значит, это была не простая дискета с теми данными, о которых говорил мой клиент. Где я могу найти Коренева? Не исключено, что ему что-то угрожает, а смерть Анатолия Марковича была спровоцирована. Я не говорю, что это так, но не люблю загадок. Всякая загадка должна иметь разгадку. Сергей Митрофанович Юдин, детский писатель, этого понять не захотел, что только усугубило мои подозрения в отношении Коренева. – Он замолчал, поймав себя на излишне резких интонациях, как будто Ариничева была виновата в строптивости Юдина. – Скажу откровенно, Лидия Петровна, – Каменев сменил интонацию, – мой клиент не очень хороший человек, когда-то я работал в МУРе, и он ускользнул от меня. Вернее, не от меня, а от так называемого правосудия. Теперь же он решил, что я не у дел, а потому можно попытаться использовать меня в своих интересах. Я подозреваю, что на дискете, которую он хочет найти, соря при этом очень крупными деньгами, содержится информация, утечки которой он опасается и которая позволит мне засадить его и его подельников за решетку. Вам этого не надо было знать, но поймите, что от этого может зависеть чья-то жизнь.

Во взгляде ее мелькнул испуг, она даже оглянулась инстинктивно, точно хотела позвать кого-то на помощь. Но простодушное, открытое лицо Каменева, искренность, с которой он доверился ей, убедили ее.

– Если бы я что-то знала об этой дискете, то непременно рассказала бы вам, – сказала она просто.

– О дискете не знаете вы, не знаю я, не знает Юдин и, не исключено, не знал даже Анатолий Маркович. Я допускаю вариант, что там вообще не было никакой дискеты. Тем не менее нужно до конца убедиться в этом, и ничего не остается, как встретиться и поговорить с Юрием Васильевичем.

Чай в чашках остывал, и торт был нелеп, словно принесен не из магазина, а из какой-то другой жизни.

– Его нет, Александр Александрович, – посмотрев Каменеву в глаза, негромко заговорила Ариничева. – Его нет в Москве, и ребята – я имею в виду Сережу и Анатоля – не знали, где он. Юдин с вами говорил о Кореневе не очень охотно, да?.. Они расстались прошлым летом, а скорее и того раньше. Разошлись во мнениях об этой жизни. Он был третьим, кто вместе с ними хлебал лагерные щи из одной миски. Талантливый программист, в прошлом – аспирант Киевского политеха. Но если этих двоих лагерная жизнь и все последующие удары судьбы не сломили, то Коренев сдался. Спрос на программистов тогда был высок, без работы он не сидел, но не работа его прельщала, а деньги. Коренев махнул на свое прошлое рукой, оправдывал прежний режим, а кормился от нынешнего. Между бывшими друзьями участились ссоры. А потом Коренев стал попивать, менять жен. И вот в прошлом году он проделал какую-то махинацию с квартирой. У него была хорошая квартира на Неглинной. Он заложил ее в ипотечный банк, а когда пришел срок расплачиваться – умудрился продать по подложным документам. Уж я этой всей механики не знаю, но дошло до того, что ему пришлось скрыться. Последняя его жена, переводчица с французского, уехала еще раньше по контракту, кажется, во Францию. Ребятам он сказал, что его пригласила какая-то фирма, чуть ли не военная, заключила с ним договор. Просил ребят его не искать, он, мол, объявится сам. И скрылся. Ну вот и все. Анатоль и Сережа себя укоряли, ведь дружили они долго, лет десять, дружили по-настоящему, по-мужски. И вот не сумели удержать его. Очень были расстроены. Потом как-то все утряслось, и ни они, ни я почти никогда не упоминали о Кореневе Юрочке, всем нам было больно и обидно. Так что вы на Юдина не сердитесь, Александр Александрович. Он теперь остался один, а крест несет за троих.

– Значит, Коренев в розыске? – дождавшись, когда она закончит, спросил Каменев.

– Не знаю.

– А жена? Вы были знакомы с его женой?

– С двумя. Но та, прежняя… то есть, вторая его жена, очень скоро вышла замуж за вдовца с двумя детьми, живет сейчас, кажется, в Санкт-Петербурге. А Светлана здесь, в Москве. Она вернулась из Франции в январе, звонила по старой памяти, да разговор у нас не сложился. И ребята во многом винили ее.

Каменев уже давно сидел как на иголках – хотел курить. Он ерзал на стуле, доставал и снова прятал «Приму», нервно пощелкивал зажигалкой, потом спохватывался.

– Курите, Александр Александрович, чего уж там, – разрешила она. – Анатоль не курил в связи с болезнью. Да и я уж года три как бросила, а раньше курила, и даже много.

– Спасибо, – поблагодарил Каменев и подошел к открытой форточке.

За окном собирался дождь. Густые тучи зловеще наползали со всех сторон, потом останавливались вдруг, перегруппировывались и закрывали солнце то с севера, то с запада; где-то вдали громыхало гулко, как будто по бетонному мосту мчались тяжелые машины.

– Вы можете мне дать адрес Кореневой? – жадно затянувшись, спросил Старый Опер.

– Да.

– А фотографию Юрия Васильевича?

– Тоже могу. У Анатоля был альбом, где есть даже лагерные снимки.

Они помолчали, Каменев плеснул в бокалы вина:

– Пусть земля ему будет пухом!

…От Лидии Петровны Ариничевой он вышел в половине шестого вечера с адресом Кореневой Светланы Алексеевны, 1971 года рождения, русской, урожденной Вавиловой, проживавшей по адресу ул. Бориса Галушкина, дом 7, квартира 35, и фотокарточками Коренева, Ариничева, Юдина – вместе и порознь, а также Кореневой С. А., оказавшейся действительно весьма привлекательной особой.

Еще через час Старый Опер знал, что в сентябре 1997 года против Коренева Ю.В. было возбуждено уголовное дело по признакам ст. 147 УК «Мошенничество», в октябре того же года – приостановлено на основании ст. 195 ч. 1 УЖ РФ «За нерозыском обвиняемого».

Ничего другого не оставалось, только позвонить Кореневой.

– Здравствуйте, Светлана Алексеевна, – сказал Старый Опер. – Моя фамилия Каменев. Прошу не путать с Зиновьевым и Троцким…

Напичканный клофелином «клиент» лежал в одних трусах поперек кровати в гостиничном номере и хрипел так, словно это были его последние минуты. Стоило поторопиться: с тех пор, как девочки сбросили на пейджер сообщение, что он созрел, прошло пятнадцать минут.

Вывернув наизнанку карманы «клиента», Турок обнаружил четыреста баксов, «бампет» в золотом корпусе, какое-то удостоверение (какое именно, он не стал даже смотреть – факт, что не ментовское); в кожане было что-то около полутысячи деревянными – бросил в сумку вместе с кожаном; еще прельстился классным перочинным ножом фирмы «Золинген» с фиксатором; забрал и презервативы из несессера, и японский калькулятор.

С улицы послышался условный сигнал автомобиля – один длинный, два коротких. Турок выключил свет в номере и опять включил: «Я понял, – означал ответный сигнал, – выхожу через парадный».

На такое дело он ходил не часто, оно считалось доходным и безопасным. Никогда еще на его памяти не было случая, чтобы клиент обращался в милицию: как правило, на подсадных девочек-малолеток клевали командированные, а кому охота, чтобы о таких похождениях узнали по месту работы? Тем более – жены. В паспорте этого тоже небось стоял штамп загса. Жирный, падла, лысый, а все туда же! Ну что ж, дядя, за удовольствие надо платить!..

Заперев дверь номера на ключ, Турок прошел по коридору, выбросил ключ в урну возле окна. Все было тихо, спокойно, этажная сидела в противоположном крыле. Проходя мимо администратора, старательно делавшего вид, что читает газету, пришлепнул стодолларовую купюру к стойке, и она исчезла тут же. Купюра предназначалась двоим – полтинник администратору, полтинник швейцару. С девочками Турок разбирался на блатхате или в зале игровых автоматов – постоянном месте сбора всей команды.

Турок бросил сумку на заднее сиденье своей «восьмерочки», завел двигатель и стал выворачивать на Измайловское шоссе, но вдруг случилось непредвиденное: на крыше «мерса», стоявшего на стоянке почти рядом с его «восьмеркой», появилась мигалка, «мерс» резко развернулся и перекрыл дорогу; Турок рванул назад, но ткнулся в невесть откуда взявшуюся «канарейку»; справа и слева к нему бежали камуфлированные битюги метра по два ростом в пуленепробиваемых «лифчиках» и с короткоствольными автоматами наперевес. Он все-таки успел выскочить, совершенно инстинктивно, потеряв контроль над собой, метнулся назад, но кто-то сбил его с ног подсечкой, ударил кулаком по голове, и Турок ткнулся мордой в асфальт, закрыв голову руками. «Стоять!.. Милиция!.. Не двигаться!..» – к кому относились все эти приперченные отборным матом команды, он уже не соображал. Его подняли за во-лосы, бросили на капот «восьмерки», ударили по ногам и стали выворачивать наизнанку карманы, как он проделывал это только что с карманами клиента. Вынули «парабеллум», «бампер», деньги, зажигалку, обойму с патронами, ручку «Паркер» с золотым пером, нож с фиксатором…

При этом что-то говорили, кричали, били его, но он не слышал слов, не чувствовал боли и, когда его втолкнули в ментовский «УАЗ», нацепив браслеты на заломленные назад руки, испытал даже облегчение.

Коренева была похожа на белку – овалом лица, разрезом глаз, двумя резцами, прикусывавшими нижнюю губу. Она сидела, выставляя напоказ длинные ноги, и время от времени, будто спохватываясь, застегивала перламутровую пуговичку на груди.

Больше всего Каменев опасался, что она предложит ему чаю, но она предложила ему на выбор водку, коньяк, виски, ром, вино, джин с тоником, джин без тоника и много чего другого, в немыслимом изобилии составлявшего содержимое зеркального бара с подсветкой. Так как Каменев хотел сразу всего, от всего и отказался, сославшись на то, что за рулем.

– Значит, вы уехали сразу после развода с ним?

– Да, почти сразу.

Он хотел спросить, почему они развелись, но подумал, что это неприлично; в конце концов тогда нужно было узнавать, почему Коренев развелся со своей первой женой, потом – со второй… и далее по списку.

– А, извините, фамилию его вы оставили или…

– Да, оставила. Зачем мне нужна эта бумажная волокита? К тому же фирма уже готовила документы на выезд во Францию.

– Как называется фирма?

Каменев был сама любезность, даже живот подобрал, изображая галантного кавалера. («Лет бы двадцать назад ты мне повстречалась!» – подумал он походя.)

Коренева игриво склонила голову набок.

– А почему вас это интересует? – улыбнулась, извлекая из пачки сигарету. – Кажется, вы интересовались Юрием?

– Можете не отвечать. Просто я стараюсь найти какую-то связь, которая помогла бы мне… – Он привстал и щелкнул зажигалкой.

– Нет тут никакой связи, не старайтесь. Юрий был категорически против моего отъезда. Вообще он был чудовищным эгоистом. Ему было сорок пять, мне – двадцать пять, а он хотел, чтобы я непременно сидела дома и жарила ему котлеты.

«Это ты уже говорила», – подумал Каменев.

– А где он работал?

– Работал? – подняла она выщипанные бровки. – Халтурил, вы хотите сказать?

– Почему… халтурил?

Она дробно засмеялась:

– Это он так говорил, терпеть не мог слово «работать», утверждал, что оно происходит от «раб». Так вот, халтурил он по классным фирмам, где платили много и сразу. Но и спецом он был классным, об этом говорили многие его коллеги. Помню, фигурировал Мосгорстрой – мы отмечали день рождения его шефа из информационно-аналитического, кажется, отдела. Потом была какая-то фирма по недвижимости…

– По недвижимости? – встрепенулся Старый Опер.

– Ну да. Он для них составлял какую-то особую программу.

– А вы не могли бы припомнить, какая именно? Как она называлась или хотя бы где находилась?

Она задумалась, высокий лоб ее чуть наморщился.

– М-м-м… Нет, пожалуй. Он никогда не говорил мне о своей халтуре. Приносил домой деньги, закатывал красивые посиделки в кабаках. Он это любил. Говорил, хочет наверстать молодость, время, прошедшее в лагерях.

– Значит, в эту квартиру вы переехали уже после развода?

Она ответила не сразу, докурила сигарету, погасила ее в хрустальной пепельнице, с близоруким прищуром посмотрела на Каменева:

– А вы, случайно, не из налоговой инспекции будете? – мило улыбнулась.

– Ну что вы! Был бы я из налоговой, непременно бы отведал коньяку, – заверил Каменев.

Она опять засмеялась:

– Нет, в эту квартиру я въехала в конце января. Кончился мой контракт, я вернулась и купила себе квартиру.

Спросить ее о том, сколько получает переводчица при торговой миссии в Марселе, он не успел: в кармане зазвонил телефон и он, извинившись, приложил трубку к уху:

– Слушаю вас, Каменев.

– Сан Саныч, Филимонов беспокоит, – послышался хрипловатый голос участкового. – Ты сейчас где находишься?

– На ответственном задании, – шутливо прикрыв трубку ладонью, сквозь зубы сказал Каменев. – А что, Николай Петрович?

– Как только освободишься, дуй в ИВС на Текстильной, тут для тебя придержали интересный экземпляр, его сейчас в сизо отвезут, так что поторапливайся.