Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Олег Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

  – Бля! Опять началось!!!

  Ну а уж когда подошли к кассам Сталелитейщика и заняли очередь за билетами, Егор поднял взгляд на громаду стадиона и четко осознал, что надо бежать. Бежать прямо сейчас, без оглядки и как можно дальше отсюда. От стадиона волнами исходили потоки Зла, обволакивали Егора, ломая его волю, и затягивали в какой-то темный колодец, из глубины которого доносились нечеловеческие крики боли и отчаяния.

  Такого прихода Егор не испытывал даже тогда, летом, извиваясь в кольце, кружащего вокруг мерзкого змеиного тела. Сейчас было сильнее. И страшнее...

  Пробормотав какую-то совершенно левую отмазку, он, стараясь не сорваться на бег, быстрым шагом дошел до проспекта, сел в первую попавшуюся маршрутку, которая увезла его в совершенно ненужном направлении. Минут через десять опомнился, вылез, пересел в другую, и уехал домой...

  Спартак в тот день выиграл 2:0, а Егор окончательно понял, что найти какую-то систему в поведении его псевдоглюк совершенно бессмысленно. Оставалось надеяться только на помощь шумеров и их загадочной цивилизации...

  Сначала Егор искал информацию о шумерах исключительно для того, чтобы попытаться найти хоть какую-то связь между словами, слышанными им тогда, под водой, и всем тем бредом, который с ним происходил.

  Сидя в свободные время на работе или проводя одинокие вечера дома с планшетом в руках, Егор впитывал размещенную в интернете самую разнообразную информацию, посвященную этой теме. Начиная с традиционной Википедии и научных трудов историков, заканчивая самыми бредовыми статьями в стиле канала НТВ. Но постепенно он заметил, что, во-первых, данное времяпрепровождение позволяет конкретно подстегнуть мозговую деятельность, отмести ненужные мысли, полностью погрузившись в изучаемый материал, а во-вторых, его на самом деле заинтересовала древняя цивилизация, о которой до сих пор не было единого мнения среди ученой братии.

  Сначала он читал только подтвержденные факты, потом, понимая, что их явно мало для решения его проблемы, углубился в паутину недоказанных теорий, догадок и предположений.

  Выходило как-то так.

  Согласно официальной версии шумеры, появившись из ниоткуда, заселили Нижнюю Месопотамию за четыре тысячи лет до Новой эры. Согласно неофициальным источникам первое упоминание появилось около четырехсот пятидесяти тысяч лет назад. Это был необычайно продвинутый народ, особенно для всех тех дегенератов, типа австралопитеков и прочих неандертальцев, которые тогда бродили по пустыням. Они пользовались шестидесятеричной системой исчисления, деля небесную сферу на двенадцать частей, знали, что такое золотое сечение и последовательность Фибоначчи, что, вообще, относится к высшей математике, а также вполне представляли себе устройство солнечной системы в частности и основы астрономии в целом. Никакой земли на четырех слонах или черепахах, никакого небесного древа, все четко, правильно и по полочкам... Своей прародиной они называли потерянный остров Дильмун. Некоторые историки считают, что имеется в виду современный Бахрейн, но это опять же лишь предположение. Вот и все очень сжатые научные факты. Далее шли факты совсем ненаучные, но подозрительно похожие друг на друга, хотя и почерпнутые из совершенно разных источников.

  Все свои знания и навыки, а также язык шумеры получили от неких Ануннаков, которых они называли "сошедшими с небес", описывали как четырехметровых человекоподобных гигантов и считали своими главными божествами. Они были настолько могущественны, что, по словам шумеров, им подчинялось само время. Остальное немалое скопище божков и демонов, существовавшее в их небесном пантеоне, по мнению авторов было не чем иным, как рядом механизмов или слуг этих самых Ануннаков. Ануннаки прибыли на Землю с двенадцатой по шумерскому счету планеты Солнечной системы, которая вращалась вокруг Солнца между орбитами Марса и Юпитера. Планета эта называлась – Нибиру. Читая это, Егор усмехался. Чего только он не слышал про эту самую Нибиру. Теперь вот и у шумеров засветилась... Орбита ее представляла собой сильно вытянутый эллипс, и в непосредственной близости от Земли планета появлялась всего лишь раз в 3600 лет. Поэтому ее называли "пересекающейся планетой".

  Еще много говорилось о некой катастрофе галактического масштаба, произошедшей давным-давно, вследствие которой Нибиру исчезла. Причем, многие научные статьи в один голос твердили, что действительно между Марсом и Юпитером раз в три с половиной тысячелетия весело пролетает куча обломков, которые можно с уверенностью идентифицировать как остатки крупного небесного тела. Егор так и не понял, прибыли ли Ануннаки к древним шумерам до этой катастрофы, а потом сгинули во вселенском пожаре, или все-таки после, что больше подходит по временным координатам, представленным в научных трудах. Тут мнения авторов расходились.

  Еще одной интересной и раскрученной теорией являлось то, что Ануннаки являются ни много ни мало, а создателями самого человека. То ли смеха ради, то ли в качестве эксперимента эти небожители скрестили ДНК своих женщин с ДНК земных приматов. Получившееся в результате этого безобразия потомство впоследствии заселило и загадило всю планету, а один из его не самых лучших представителей в данный момент сидит и читает о своих далеких космических предках...

  Бред, конечно, думал Егор. Написано много и красиво, но, наверное, только потому, что является скандальным опровержением теории Дарвина и всех мировых религий. Бред, то бред, но уж больно интересный и загадочный...

  Он никогда не был суеверным. Никогда не верил в НЛО, призраков, телекинез, телепатию и все прочее, чем зрителя пичкали с экранов телевизоров и со страниц желтой прессы. Егор был реалистом. Но в свете происходящих с ним в последние месяцы событий он оказался перед трудным выбором: признать себя шизофреником или принять, как факт, появление в его жизни чего-то необъяснимого, далеко выходящего за рамки привычной реальности. Шизофреником себя Егор считать не хотел, а выбор второго варианта автоматически предполагал кардинальную смену точки зрения на основы бытия в целом. Поэтому он продолжал внимательно изучать теории и предположения, стараясь засунуть куда подальше весь свой былой скептицизм.

  Получается, размышлял Егор, что, если отбросить здравый смысл и настроить мозг на нечто вроде передачи "битва экстрасенсов", то летом на даче Максима он встретился с древним шумерским демоном рек, который вежливо представился ему, назвав свое имя, и заявил, что он, Егор, является душой, не нашедшей покоя. Причем душой умершего. Егор умершим себя пока не ощущал. Значит умер он где-то в другом времени или пространстве, а здесь ездит на работу и корчится от депрессии его бессмертная душа, подтверждая теорию переселения душ. Кем он был в той, прошлой жизни, – кошкой, принцем Уэльским, или, вообще, обыкновенным пожарным, Егор понятия не имел, как и от чего умер – тоже не знал. Но, то, что вся эта загадочная ерунда происходит именно с ним, а не с кем-то другим, косвенно указывала на отличие его от остальных людей. Причем, последнее время к привычному чувству тревоги примешалось ощущение постоянного взгляда в спину. Особенно, просыпаясь в холодном поту по ночам, Егор чувствовал в квартире присутствие кого-то чужого. Ощущение было сильным и очень реальным. На манию преследования это похоже не было, в сети симптомы данного психического заболевания описывались по-другому, поэтому Егор, опять же сжав зубы и наступив на горло трезвому рассудку, мог предположить, что за ним наблюдают какие-то нездешние ребята. Ануннаки, древние боги, инопланетяне, список можно было продолжать бесконечно...

   Что касается остальных видений, то с шумерами и их легендами связи вроде бы не наблюдалось. Это было похоже на прорывы неких спрятанных воспоминаний или ложной памяти. Образы событий из странной и страшной жизни, прожитой когда-то или им самим, или его альтер эго, или, вообще, другим человеком. Егор долго искал на форумах хоть что-то похожее на описание своих псевдоглюк, но толком ничего не нашел. Да, странное видели многие люди. В НЛО верило еще больше. Но описанное ими сильно отличалось от Егоровых вспышек необъяснимого. Большинство историй было просто бредом сумасшедших, которым самое место в дурдоме. Каждый раз, думая так, Егор невесело усмехался: "А тебе ли там не место, дорогой?" Но это был неконструктивный подход. Если считать себя сумасшедшим, то смысл всех этих научных изысканий тут же пропадет, а единственной жизненной перспективой останется дорога в желтый дом. А туда Егор совсем не хотел. Ему еще за семью бороться...

  Так прошел август и первые две недели сентября. Егор держался. Работал с собой, изучал, размышлял, строил теории и догадки. Постепенно привыкал к вечернему одиночеству и трезвости. Старался почаще общаться с дочкой, ходил на работу, в бассейн... Вобщем, шел к намеченной цели твердо и с умеренной долей оптимизма.

  А потом грянул гром...

  Неожиданно позвонила жена. Сама. Первая. Сказала, что нужно встретиться, поговорить, и если он не против, то она может даже приехать прямо сейчас.

  Ну, наконец-то! Егор, как на крыльях, буквально за час, привел квартиру в порядок, сгонял в магазин, купил торт, всяких конфет. Долго стоял перед цветочным прилавком, потом решил, что не стоит перебарщивать, помчался обратно.

  Жена уже была в квартире, открыв дверь своими ключами, которые она вместо приветствия тут же молча протянула зашедшему Егору.

  Он все понял сразу. Этот жест и взгляд, словно тяжелое, остро наточенное лезвие гильотины, одним ударом отрубило все надежды, желания и мечты.

  Он молчал, смотрел на нее. Она смотрела на него. Во взгляде – твердая решимость и ленивое равнодушие. Потом присела на край дивана. Долго сидела, смотря куда-то сквозь Егора. Начала говорить. Каждая фраза, каждое новое слово, были острыми длинными гвоздями, которые она намертво вбивала в крышку его гроба...

  Они с дочкой переезжают жить к некоему Саше. С этим Сашей она встречается уже больше года, любит его, он ее тоже, все у них замечательно. Он бизнесмен, у него две квартиры, свой трехэтажный загородный дом в Царевщице. Бизнес его как-то завязан с Испанией, поэтому там, в Марбелье, у него тоже дом, в который в ближайшее время он намерен переехать, прихватив их с собой. Дочку она с ним познакомила, он ей очень нравится.

  Егор стоял на ватных ногах, тяжело прислонившись к дверному косяку. Вокруг него беззвучно рушился мир. Шли широкими трещинами и ломались сразу на несколько частей какие-то толстые высокие колонны, массивные бетонные фризы, опирающиеся на них, кренились на бок и, так же трескаясь, падали вниз вслед за обломками колонн. Летели куски стен и стекла, капители и пилястры, столы и стулья, гардины и занавески, посуда и книги. Летели в полной тишине, нарушаемой лишь таким родным и знакомым голосом жены. Летели и исчезали где-то далеко внизу, в туманной темной бездне, откуда вместо них поднимались облака густой серой пыли или пепла. Облака эти обволакивали Егора, и вот уже не осталось ничего вокруг, кроме клубящегося марева и чужой женщины, сидевшей перед ним.

   Главная фаза разговора, то есть – постановка перед фактом была закончена, и она без паузы перешла ко второй – оправдательно-обвинительной. Оправдывала она саму себя, видимо, исключительно, для самоуспокоения, а обвиняла, естественно, Егора. Суть сводилась все к тому же. С ним стало невозможно жить. Он – эгоист, алкоголик и ужасно депрессивный человек. Она устала находиться в вечном унынии и бедности. "Когда это она успела в бедности-то?" – лениво отозвалось в голове Егора. Она хочет жить и радоваться жизни, а не видеть каждое утро перед собой это вечно унылое лицо. Она хочет чувствовать себя женщиной, а не домохозяйкой, хочет, чтобы ее ценили и уважали, дарили цветы и носили на руках. С последним она явно перегнула, чуть смутилась, сделала великолепную театральную паузу и выложила свой главный козырь. Она хочет, чтобы у ее ребенка было нормальное будущее и нормальный отец, который сможет это будущее обеспечить. И, вообще, Саша – настоящий мужик, во всех смыслах этого слова.

  Последний намек почему-то оказался самым длинным и острым гвоздем. Задетое мужское самолюбие – страшная вещь. Егор наконец очнулся от ступора, почти физически ощутив пронзительную боль от воткнутого в спину ножа и обжигающую ярость от тяжести раскинувшихся над головой ветвистых рогов. Видимо, что-то кардинально переменилось в выражении его лица, так как жена неожиданно побледнела, поднялась и, очень скомкано выложив суть третьей фазы, что-то про то, что дочку он, конечно же, будет периодически видеть и все такое, направилась к выходу из квартиры. Мимо Егора она проходила, заметно дрожа, было видно, что испугалась жена сильно. Ни разу в жизни он ее не бил, даже мыслей таких не было, но и ситуация такая у них впервые. Поэтому, кто его знает, тем более рожа вон какая, как у быка перед тряпкой.

  Быстро обулась, изредка поглядывая на него, с явным облегчением выпрямилась и, немного картинно замерев в дверном проеме, сказала:

  – Прости, Егор!

  Хлопнула дверь, послышался торопливый перестук каблуков, загрохотали двери лифта, а потом все кончилось.

  "Как будто, изнасиловали. – подумал он. – Быстро, жестоко и равнодушно..."

  ***

  События следующих дней происходили стремительно и сумбурно.

  Агрессия и отчаяние, годами копившиеся внутри Егора, обрушились на ни в чем не повинную квартиру. Он бросался на стены, крушил мебель и бил тарелки. Только, когда боль в разбитых костяшках и обломанных ногтях ненадолго пересилила боль душевную, Егор смог дойти до магазина и купить средство, на тот момент казавшееся единственным, способным потушить бушевавший внутри пожар.

  Запой длился четыре дня. Это был этап неприятия. Он, словно сорвавшись с цепи, пил много и остервенело. За эти четыре дня было совершенно три совершенно естественные для новоиспеченного рогоносца попытки найти и порвать соперника, нагло вторгшегося в его жизнь. До очной ставки дошло только один раз, самый первый. Егор успел два раза всадить кулак в холеную лоснящуюся морду высокого солидного брюнета со стильно седоватыми висками, одетого в строгий деловой костюм. Потом вмешалась визжащая жена, а после нее подоспела охрана, которой, оказывается, был снабжен успешный бизнесмен. Два здоровых, одинаковых с лица, увальня скрутили и увели Егора. Били на удивление недолго и не по лицу. Наверное, прощальный подарок от любимой жены. Переживает, бедненькая.

  Следующие две попытки заканчивались на уровне охранников. Встречали, уводили, били, отпускали. Все культурно, чуть ли не ласково. Даже не отбили толком ничего. Ни печень, ни почки. Так, синяки по всему телу...

  Проснувшись на пятое утро, Егор наконец понял, что все бесполезно. То, что должно было произойти, произошло. Окончательно и навсегда. Начался этап отчаяния.

  Он кое-как доковылял до дорогущей частной клиники, где пролежал двое суток под капельницей, чувствуя, как опустошенное алкогольным цунами сознание медленно заполняется тоской и безысходностью. Наверное, это была та самая, последняя, стадия депрессии. Он был совершенно один. Никто на свете не мог ему помочь. Егор еще давно понял главную проблему своего душевного недуга. Для того, чтобы помочь человеку, нужно понять, что с ним происходит. То, что происходило все эти годы в душе Егора, можно было понять, только испытав тоже самое. Никакими словами объяснить это было нельзя даже самому близкому человеку. Он сам, не раз говорил себе, что, если бы лет десять назад кто-нибудь попытался рассказать ему про такое состояние психики, он бы посмеялся и сказал, что так не бывает. Нормальный человек просто не может физически ощущать душевную боль, не может постоянно испытывать страх. Нормальный мужик, которого бросила жена, конечно, напьется, побуянит, а потом найдет себе другую или быстро привыкнет жить один.

  К сожалению, Егор не был нормальным человеком. Именно тогда, лежа на хрустящих белых простынях одиночной палаты, с иглой в вене, через которую в него вливали физраствор и витамины, он понял, что тупо не сможет жить дальше. Не сможет и все. И идея о суициде, которая раньше периодически проскальзывала в мыслях, но с испугом отметалась подальше, наконец укрепилась в сознании, зацепилась когтями за беззащитный мозг и стала быстро нарастать плотью.

  Уже не замирая, как раньше от испуга, он начал перебирать варианты и обдумывать дату...

  Надо признать, что клиника не зря содрала с него последние деньги. Прокапали его на совесть, и вышел он оттуда совершенно трезвым и физически здоровым, насколько это было возможно в тридцать пять лет при его образе жизни. Другое дело, что творилось в его голове. Вся меланхолия, что все эти долгие годы копилась внутри, потихоньку просачиваясь то тут, то там, наконец обрела критическую массу и прорвала ослабевшую плотину рассудка, устроив настоящий катаклизм.

  Последней слабой попыткой спастись от самого себя стал для Егора поход в городской психоневрологический диспансер, куда он отправился прямиком из частного вытрезвителя. Принимали там бесплатно, паспорт и полис были с собой.

  Заведение было старым, грязным и крайне неприятным. Отстояв минут сорок в регистратуре, Егор оформил документы, написав в графе причина обращения – "тяжелые жизненные обстоятельства", и получил направление в кабинет номер шесть. Около этого кабинета он стоял три часа. Очередь была большая, принимали каждого минут по тридцать. Все стулья были заняты довольно странными на вид людьми самого разнообразного возраста. Кто-то все время чесался, кто-то бормотал под нос одну и ту же фразу, одна грустная пожилая женщина периодически начинала счастливо улыбаться и с интересом рассматривать окружающих, через некоторое время снова впадая в оцепенение.

  Оказавшись здесь несколькими неделями раньше, Егор давно бы уже сбежал, так как его явно окружали самые настоящие психи. Но сейчас бежать было некуда. Он стоял в самом углу у фикуса и терпеливо ждал своей очереди.

  Наконец, зашел в кабинет, где его приняла женщина лет пятидесяти очень усталого вида. Врач-психотерапевт высшей категории, фамилию он так и не запомнил. Егор начал с самого начала, путанно, но потом все более четко, объясняя творящиеся с ним на протяжении последних лет вещи, закончив рассказ проблемами с женой. Про псевдоглюки и алкоголь говорить не стал. Первое – было прямым путем в дурку, а про второе промолчал, потому что не смог пересилить стыд. Но врачиха была опытной и, видимо, сразу же раскусила Егора на предмет бухла, иронически кивая при явных нестыковках в повествовании.

  Однако, отнеслась она к нему, неожиданно для Егора, вполне по-человечески.

  – Что же ты тянул так долго, друг дорогой? – спросила она, опустив очки и смотря ему прямо в глаза, словно усталая мать нерадивому ребенку. – Мучился, терпел, вон до чего себя довел! В петлю собрался! Надо было раньше приходить...

  Помолчала с полминуты. Потом сказала:

  – Самый лучший вариант для тебя – полежать у нас месяцок, а потом – в наркологичку, но ты, я так понимаю, от госпитализации отказываешься?

  Увидев смущенный кивок Егора, она продолжила:

  – Ну смотри сам... Больно у тебя уж все запущено, страшно отпускать...

  Однако, отпустила, заставив подписать отказ от этой самой госпитализации и выписав антидепрессант и какой-то особо сильный транквилизатор.

  – С ним осторожней. – наставляла она. – Дозировка строго по рецепту. Вещь мощная, чуть переборщишь плохо будет, а так продержишься, пока антидепрессант действовать не начнет. Главное – ни капли алкоголя, и из дому две недели ни ногой! Потом придешь на повторный прием, решим, как дальше быть.

  – Спасибо... – пробормотал, поднимаясь Егор.

  – На здоровье. – ответила она. Опять посмотрела долгим взглядом, будто с сомнением, отпускать или нет. – Ладно, иди. Следующего там позови...

  Транквилизаторы действительно оказались убойными. Примерно через тридцать минут после приема мозг обволакивало мягкой, плотной оболочкой, через которую не проникала ни одна мысль, а то немногое их количество, которое оставалось внутри, вело себя тихо и спокойно, блаженно плавая туда-сюда, как рыбки в аквариуме. Единственной странностью, отмеченной Егором, стало то, что план самоубийства так и остался активированным, став казаться еще более легким и единственно правильным. Лениво пролистав инструкцию препарата, он наткнулся на упоминание о том, что суицидальные мысли, если таковые уже имелись, на первых порах приема лекарства могут даже усилиться, поэтому пациенту необходимо находиться под неусыпным наблюдением лечащих врачей. Теперь стало понятно сомнение во взгляде врачихи, когда она отпускала его из кабинета. Ну и ладно. Может так и лучше...

  Посидев пару дней дома в состоянии овоща, Егор отправился разводиться с женой. Оказывается, суд давно уже был, решение суда вынесено, все его согласия и подписи имелись, только он об этом не знал. А может не помнил. Овощ может и забыть некоторые события, ничего удивительного в этом нет. Сам процесс в памяти толком не отложился. Егор сидел в кабинете, когда было нужно кивал, что-то подписывал, пропуская монотонный голос работника Загса мимо ушей. Запомнился только удивленно настороженный взгляд жены и красивый цветной витраж в готическом стиле, заменявший оконное стекло.

  Вышел на улицу свободным от брачных уз человеком, сжимая в руке свидетельство о расторжении и обновленный паспорт, и хотел пойти домой, чтобы расти там дальше, но его догнала жена и тихо, не поднимая глаз, сказала, что через три дня они улетают жить в Марбелью, и если он, Егор, хочет попрощаться с дочерью, то это возможно только завтра. Потом им будет некогда. "Как быстро они все оформили, – шевельнулось в голове. – Прямо волшебники какие-то... Да, настоящая любовь не ведает преград. Ни моральных, ни юридических, ни визовых".

   И только дома, когда он блаженно улегся на кровать, до него наконец дошел полный смысл сказанного женой. Завтра он увидит своего ребенка в последний раз. Самый-самый последний в жизни раз. Потому что, когда они вернутся навестить тещу или кого-нибудь еще, бывшего мужа и папы уже не будет...

  Следующим утром Егор не стал пить таблетки. Он забрал дочь и провел с ней почти весь день. Они ходили в парк аттракционов, весело визжа, катались на всем подряд, смотрели новый мультфильм, хрустя попкорном, а ближе к вечеру прошли пешком почти всю набережную, останавливаясь у каждого ларька, покупая чай, мороженное, кукурузу и бублики. Егор жадно впитывал каждый миг, ловил каждый взгляд и каждую улыбку дочки, и она тоже, видимо, что-то чувствуя, постоянно обнимала его, говорила, что любит и спрашивала, когда он приедет к ним в Испанию. Егор до хруста сжимал зубы, чтобы не расплакаться, улыбался, уверял, что приедет сразу же, как будет первый отпуск, и привезет огромный подарок. Она тоже улыбалась, но в глубине ее глаз, он видел затаенную грусть. Дочка все понимала. Она стала совсем взрослой...

  Наконец, осознавая, что дальше оттягивать момент расставания невозможно, Егор включил телефон. Тут же сквозь град эсэмэсок о непринятых вызовах прорвался звонок злой жены, точнее, бывшей жены, которая "оборвала весь телефон", пытаясь их найти, "ведь нормально же договаривались, что недолго!" Через десять минут взвизгнула тормозами машина, она вылезла из нее и быстро пошла к ним. Егор крепко прижал к себе единственного в мире родного человека, вдохнул запах русых волос, провел рукой по нежной щеке и отпустил, чувствуя, как что-то навсегда очень больно обрывается внутри. Жена усадила дочь в машину, застыла в приоткрытой дверце, посмотрела на Егора. Он смотрел на нее. Никаких эмоций. Чужое лицо. Чужая незнакомая баба.

  – Пока, – дрогнувшим голосом сказала она.

  Егор молча поднял руку, улыбнулся дочке, развернулся и медленно побрел вдоль вечерней Реки мимо зажигающихся фонарей и уходящего заката. Вокруг снова беззвучно ломались колонны, опрокидывались балки, летели вниз плиты перекрытий. Рушилась навсегда привычная старая жизнь. Шел мучительно долго. Машина осталась в самом начале набережной. Наконец, добравшись до нее, он открыл заднюю дверь, залез в темноту тонированного салона, лег на сидение, свернулся калачиком и завыл. Сначала тихо, потом все громче и громче. Нащупал рукой задний ремень безопасности, сжал его зубами и продолжил выть, сотрясаясь от подступивших рыданий и колотя руками сиденье, всей душой надеясь, что сердце все-таки не выдержит и разорвется. Но сердце выдержало.

  Через полтора часа Егор приехал домой. Было уже темно, когда он, поставив машину в паркинг, зашел в подъезд. Вызвал лифт, поднялся на десятый. Соседям, наверное, крупно повезло, что они в этот момент не ехали с ним в лифте. Такое лицо они бы забыли нескоро...

  Дома он выпил сразу три волшебные таблетки и, не раздеваясь, упал на кровать. Через полчаса Егора накрыл тяжелый душный сон без сновидений. Последний этап осознания и принятия наконец наступил...

  ***

  С того момента прошло уже больше недели. Больше недели жизни овощем. День "Х" был назначен еще тогда, по пути домой. И сегодня он наконец пришел.

  Фильм закончился. Братья Багровы успешно замочили всех злобных пиндосов. Один из них остался жить в Америке, другой полетел домой, прихватив с собой страшную лысую проститутку. Заиграла финальная песня.

  "Да уж. Прощай, Америка... Навсегда." – подумал Егор.

  На журнальном столике перед ним лежал листок формата А4, исписанный плотным карандашным текстом. Почерк был его. Егор с удивлением взял бумагу и начал читать.

  "Обгрызанными ногтями мыслей приподнимать краешки памяти, заглядывая в прошлое, вспоминая прожитые годы.

  Болезненно морщиться, успокаивать заколовшее вдруг сердце и с неизбывной тоской понимать, что душа ничего не забыла: ни обид, ни ошибок, ни боли и страха, только время отбросило ненужную шелуху слов и образов, оставив лишь голые и жесткие, словно удары бича по спине, образы прошлых бед.

  Злость, горькое сожаление и какое-то наивно-детское желание повернуть время вспять и вбить те недостающие сваи в фундамент разрушенной жизни...

  Среди проносящихся в памяти чередой пустых серых глазниц будней мелькнут изредка искрящиеся живые глаза настоящих минут, в которых было хоть немного тепла, счастья и искренности, и грустная улыбка тронет уголки рта, затуманит глаза соленой водой, но через секунду снова, будто кнутом, хлестнет по сердцу накатившее воспоминание о чем-то другом, жестоком, пыльном и бесцветном...

  А затем зло смеяться над самим собой, неожиданно осознав, что всего, что так тревожит и калечит душу до сих пор, уже нет, все это пыль, липкая пыль прошлого, осевшая на коре растревоженного, словно пчелиный улей, мозга и пустившая свои бесчисленные корни в самые далекие его уголки. Нельзя жить днем прошедшим, надо тянуть за собой ржавый вагон настоящего, как Путин Россию, в светлое будущее. Пусть через пот и кровь, через сжатые до хруста зубы, стертые до мозолей руки. Смотреть не назад, не под ноги, а вперед, в то самое прекрасное далеко, угадывая, что ждет тебя за следующим поворотом. И верить в это угаданное.

  Но сил во что-то верить уже нет, а значит нет и самой Веры. Надежда смята неизбежностью. Любовь растоптана ложью и подлостью. А впереди все чаще и чаще мерещится зловещая темная бездна и бесконечное падение, которое, может быть, уже началось.

  И, наконец, сдирая ногти, колени, цепляясь зубами и руками в каждую травинку, в каждую соломинку на краю, вдруг замереть, в последний раз улыбнуться равнодушному и такому высокому небу и, разжав пальцы, добровольно начать падение вниз, туда, где нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, где есть лишь скучная и до изнеможения бесполезная вечность..."

  "Ни хрена себе!" – подумал Егор. – "Это я, когда успел настрочить?"

  В памяти было пусто. Неожиданно открывшийся в нем, видимо, под действием таблеток писательский талант оказался сюрпризом.

  "А неплохо написано! Главное – в тему. Разжать пальцы и все... Ну, пусть лежит. Типа – прощальная записка..."

  Пора было приходить в себя и исполнять задуманное. Внутри не было ничего. Ни волнения, ни страха, ни осознания смертного греха. Вообще, никаких ощущений, которые, по идее, должны сопровождать самоубийцу. Как-будто просто надо встать, одеться и пойти вынести мусор.

  Действие выпитых утром таблеток потихоньку ослабевало. Чтобы ускорить процесс, Егор заварил себе крепкий кофе. Жена этот напиток не пила, так что кофеварку забирать не стала. Благородный поступок. Сахара давно не было, поэтому Егор размешал в горячей, темной, пахнущей Бразилией, жидкости большую ложку меда, сел, закурил и стал маленькими глотками вливать в себя бодрость.

  Посидел, уставившись в потолок. На ум, видимо, под влиянием прочитанного пришли воспоминания из далекого детства. Дача, где он каждое лето жил с дедом и бабушкой. Теплый летний вечер. Солнце еще не село, но уже низко висит над горизонтом, наполняя пространство каким-то особенным, золотым и невесомым светом, в котором все вокруг кажется волшебным и сказочным. Он несется на своем Салюте по дачной улочке, со всей силы крутя педали и уворачиваясь от веток сирени, нависших над дорогой. Над ним – бездонное розово-голубое небо, а впереди огненный закат и целая жизнь, полная еще не случившихся чудес...

  Егор открыл глаза. 15:00. Блин, попил кофе... На целый час отрубился. Ладно, пора!

  Помылся под душем, побрился, оделся в более-менее чистое, включил телефон. Ни одного звонка. За полторы недели – ни одного. Ни с работы, ни от знакомых, ни тем более из Испании. Вот так... Обулся, поднял крышку электрического щитка, перещелкнул все тумблеры, открыл дверь и замер на пороге... Вернулся в дочкину комнату. Стоял, смотрел на доску. Читал написанное детской рукой предложение снова и снова. Потом резко, со всей силы влепил себе пощечину, аж в ушах зазвенело, и быстрым шагом покинул свою квартиру.

  Вышел на улицу. Ледяной ветер с дождем чуть не свалили с ног.

  "Ни фига себе погодка! Сейчас точно сентябрь? Может я тут в коме до ноября провалялся?"

  Добежал до паркинга, сел в машину. Завел двигатель, посмотрел на себя в зеркало, отметив, что, судя по осунувшемуся посеревшему лицу, сбросил килограмм десять. Действие транквилизаторов еще ощущалось, за руль садиться инструкция категорически запрещала, но тут уж, извините. Доеду как-нибудь...