Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Олег Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

  Решил, что пора вздремнуть. Думать, что делать завтра, надо на свежую голову. Сейчас там явно перегруз из-за свалившегося неизвестно откуда подарка. Долго икал более-менее подходящую позу, наконец, кое-как устроившись, закрыл глаза. Сон пришел тут же, однако ненадолго.

  Скрип отодвигаемого засова был очень тихим, гость старался не шуметь, но я все равно мгновенно проснулся, приводя организм в боевую готовность. Мало ли, может Кирюша меня убивать пришел. Однако тут же расслабился. Нет, не Кирюша. Я знал, кто это еще до того, как темноту разрезала узкая полоска света, и в проеме возникла тонкая стройная фигура. Постояла на пороге, наверное, привыкая к темноте, разглядела меня, быстро подошла к трубе, поставила что-то на пол и отошла обратно, тихо закрыв дверь. Сама осталась. Уселась на каталку напротив меня, застыла.

  Я смотрел на нее своим новым трехмерным зрением. Даже в виде расплывчатого образа, транслируемого в мозг подсознанием, она была красива. Очень.

  – Привет. – сказал я.

  – Виделись. – ответила она после долгой паузы. Снова помолчала, потом спросила:

  – Почему ты меня вчера не убил?

  – А что надо было?

  – А ты, что – еврей?

  – В смысле, – не понял я.

  – Вопросом на вопрос отвечаешь...

  – А-а... Нет, я – русский.

  Неужели только это спросить и пришла? Любопытная...

  – Ну так? – не выдержала она. – Почему?

  – Я с девочками не воюю.

  Усмехнулась:

  – Нашел девочку...

  – Ну, кто скажет, что ты мальчик, пусть первым бросит в меня камень. – процитировал я классиков. – Что приперлась-то? Поболтать просто или освободить меня хочешь, в благодарность, так сказать?

  – А ничего не завернуть? – фыркнула она. – Я тебе вон поесть принесла, а ты хамишь тут.

  – А Ромео твой не против?

  – Какой Ромео?

  – Ну, который – Ренат.

  – А откуда ты?.. – удивленно начала девушка. Потом снова усмехнулась. – Ромео... Не до меня ему сейчас. Вы в нем дырок вчера понаделали, помнишь?

  – Сам виноват. – сказал я, нащупывая бутылку воды и открытую консерву с килькой. – За еду – спасибо. Ну давай, выкладывай. Что хотела?

  Она опять надолго замолчала. Я в это время с удовольствием поедал далеко несвежую рыбу, шумно запивая ее водой. Наконец она тихо спросила:

  – А ты правда с пивзавода?

  – А смысл мне врать? – ответил я с набитым ртом.

  – Нет, ты точно еврей! Ну так да или нет?

  – Да, я с пивзавода. У нас бункер прямо под строяком.

  – Значит ты окрестности там хорошо знаешь?

  – Вполне.

  – На углу Пилоновской и Старогвардейской, прямо около площади, свечка была, такая бело-синяя, – быстро, с жаром заговорила девушка. – Она там стоит еще?

  Епта! Вот у нас большая деревня! Это же та самая свечка, где я с Волосатыми воевал!

  – Стоит. А что?

  – Жила я там. – ответила она. Помолчала, явно колеблясь, потом спросила. – Если я тебе помогу отсюда выбраться, доведешь меня до нее? Тебе же все равно к своим возвращаться надо...

  Так, все понятно. Слухами земля полнится. Плавали, знаем...

  – Что, домой переночевать потянуло? – с усмешкой спросил я.

  Мой вопрос явно застал ее врасплох:

  – Ну... А почему ты так спрашиваешь?

  – Тебя как зовут, ночной гость?

  – Настя... Я не поняла...

  – Так вот, Настя. – перебил я ее. – Не знаю, кто и зачем рассказал тебе эту байку, но со стопроцентной гарантией могу тебе заявить, что все это полная херня! Я сам в прошлом году повелся, поперся в свой бывший дом, но не дошел. И хорошо. Итак чуть без башки не остался. А те, кто дошел, предсказаний не оправдали. Все здесь остались. Только в виде фарша. Туда, в тот мир, никто не вернулся. Нельзя вернуться в место, которого нет... Просто, видимо, надо людям на что-то надеяться, жить ради чего-то, вот и придумывают всякие идиотские истории, да еще другим рассказывают, головы морочат...

  Настя молчала. Потом я понял, что она плачет. Беззвучно и горько. Блин, зачем я ей так-то все это выложил? Можно ведь было помягче объяснить...

  – Лучше бы ты меня вчера застрелил, – наконец прошептала она.

  Женские слезы – страшная сила. Мне вдруг стало неимоверно жаль эту испуганную, хрупкую девчонку, потерявшуюся в страшной, жестокой и абсурдной реальности. Захотелось успокоить, защитить, прикрыть спиной, вытащить ее отсюда, лишь бы не ощущать сейчас, сидя в кромешной тьме, но видя и чувствуя лучше, чем при свете тысячи ламп, ее горе и отчаяние. Я сам в свое время в полной мере испытал это болезненное чувство обреченности, которое накрывает тебя с головой после звона разбитой вдребезги последней отчаянной надежды. Тогда меня растоптал Борода, вгоняя жесткие короткие фразы раскаленными гвоздями прямо в душу. Сейчас в его роли выступил я, с ходу обрушив на голову бедной девушки, суровую, горькую правду.

  – Послушай... Настя... – начал я, со странным чувством смакуя срывающееся с губ это, вроде бы, обычное русское имя. – Пойми, пожалуйста, что жить здесь с надеждой в сердце нельзя. Нужно просто жить! Жить назло! Назло этому поганому месту, назло всем этим тварям наверху, назло самой смерти! Только так, поверь мне, я все это тоже проходил. Точно также маялся... Надо постараться забыть, что когда-то было по-другому, а если не получается, загнать воспоминания подальше и стараться не трогать. В конце концов, не можешь забыть близких – маму, папу, мужа, кто там у тебя был, не плачь по ним, не скорби, а наоборот, думай о том, как хорошо, что их здесь нет, как хорошо, что они все там, где мир живой. Значит и они живы, и все у них в порядке...

  Она зарыдала уже в голос, не прячась. Прислонилась к стене, закрыла лицо руками и судорожно затряслась всем телом.

   Мда... Успокоил, бля, доктор Курпатов... Вообще, до истерики довел.

  Я решил пока помолчать, пусть выплачется. Уселся, как мог, на пол, опустил голову. Шли минуты. Мы так и сидели в темной холодной комнате, похожей на морг. Я – в одних штанах, привязанный, как собака, к трубе и сконфуженно молчащий, и она – напротив, сжавшись на больничной каталке и горько-горько плача. Долго сидели. Наверху я чувствовал ночь. Чувствовал мертвую тишину и пустоту, то тут, то там заполняющуюся стаями зверья, рыскавшего по улицам.

  Наконец всхлипывания стали тише, потом прекратились совсем. Она выпрямилась, достала откуда-то платок, начала вытирать лицо.

  – Да уж. – протянула она. – Это верно.

  – Что верно? – уточнил я.

  – Хреновый из тебя Курпатов!

  Не понял! Я про Курпатова вслух что ли сказал?

  – Значит жить назло? – спросила она с усмешкой и встала, явно намереваясь уходить.

  – Подожди, пожалуйста... Настя! – быстро заговорил я. – Послушай меня еще немного.

  – Да нет, спасибо, Егор! Мне уже сказанного надолго теперь хватит. Я уж лучше пойду...

  – Завтра меня будут пытаться казнить. – перебил я ее. – Я не прошу тебя мне помочь. Не имею права, наверное. Я вчера твоих друзей убивал... Спасибо, что вообще со мной разговариваешь. Так что тут уж я сам что-нибудь придумаю.

  – Что придумаешь? Остальных моих друзей добьешь? Вы же с твоим дружбаном отмороженным я смотрю – вообще терминаторы. – съязвила она.

  – Его Алексей звали! – рыкнул я, заводясь. – И вы его вчера пристрелили.

  – Уверен? Трупа никакого внизу не обнаружилось.

  Как так? Я же своими глазами видел... В душе встрепенулась радостная надежда.

  – Хотя может Парикмахеры раньше нас добрались, так что зря ты улыбаешься.

  – Какие парикмахеры? – спросил я. – А с чего ты взяла, что я улыбаюсь? Ты, что меня видишь?

  – Нет, не вижу. Просто чувствую как-то, сама не пойму... – с недоумением ответила Настя, но тут же снова включила стерву и с наигранным злорадством продолжила. – Парикмахеры – это те, которые на деревьях живут, с косами вместо рук. У вас там на пивзаводе их нету что ли? Так вот, они товарищи шустрые, сам видел, человечинку любят, могли его найти и утащить, пока мы за тобой бегали. Так что, ты, Егор, не надейся зря. Живи назло!

  Вот зараза! Ладно, про Лешего завтра уточним...

  – Короче, на остальных твоих друзей мне, в принципе, наплевать. – продолжил я. – Сами полезли. А Кирюшу вот, например, я бы вообще с удовольствием ножичком поковырял. Я тебе помочь хочу...

  – Ого! И за что же честь такая?

  – За красивые глаза! Ты слушать будешь или нет?

  – Ну давай излагай, спаситель ты мой.

  Невозможно! Отвык я с бабами общаться...

  – Уходить тебе надо отсюда срочно. Одна не сможешь, поэтому с командиром своим поговори, не знаю кто он там тебе – муж, любовник, друг сердечный. С остальными тоже. Уходите южнее или западнее, ближе к Реке. Там реально лучше! Тоже, конечно, не фонтан в последнее время, но лучше. Здесь у вас вообще – жопа! А на стадионе просто рассадник какой-то. Обитель зла, бля! Можешь мне не верить, но у меня что-то с головой за ночь произошло, чуйка обострилась до предела. Так вот, оттуда таким веет, что аж волосы дыбом! И тем, кто там обитает, явно нужны вы. Причем, почему-то особенно ты и та сивая девчонка, которая меня кастрировать хочет. Причем, счет уже на часы идет, они явно в курсе, что у вас личный состав сократился...

  Я замолчал, своим новым шестым чувством ощутив перемену в ее состоянии и боясь снова переборщить. Настя медленно села обратно на каталку, подтянула колени к груди, обхватив их руками. Ей было страшно. Настолько страшно, что даже мне стало не по себе. Это был не страх смерти или боли, это был невыразимый словами ужас перед чем-то другим. Я видел, как он заполняет ее сознание, полностью лишая воли и сил бороться.

  – Сивую девчонку зовут Юля. – тихим обреченным голосом сказала она. – Ее парня ты вчера, точнее уже позавчера, расстрелял на лестнице, когда он убил твоего друга. А у них с Юлькой была любовь. Настоящая. Только ею и жили...

  – А у вас с Ренатом тоже любовь? – задал я глупый и совершенно неуместный сейчас вопрос. Как школьник, блин...

  Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Тут я совершенно отчетливо понял, что она тоже прекрасно видит меня тем же странным новым зрением, для которого не нужен свет.

  – Нет. – ответила Настя. – Он меня просто трахает... Доволен?

  Я молчал, с удивлением ловя в душе совершенно забытые чувства. Пипец, Егор! Ты что ревнуешь? Приехали...

  И тут, совершенно неожиданно для меня, она начала рассказывать. Тихо, с грустью, словно на исповеди.

  – Я, когда здесь оказалась чуть больше года назад, он меня от Урода спас. Я по улицам металась, не понимала где я. Мало того, что я в этом районе раньше почти не бывала, я же у площади Фрунзе жила, а работала около железнодорожного вокзала, так еще все пусто, людей нет, все странное, будто из картона. Думала – то ли с ума сошла, то ли в какую-то Припять увезли... А тут Урод меня унюхал, вылез откуда-то и бежит. Представляешь, что со мной было, первый раз его увидела тогда?

  Я представлял. Очень даже хорошо представлял...

  – Потом выстрелы, Урод прямо передо мной валится, и появляются люди в форме. Впереди – Ренат. Подошел, зверюгу добил, пошли, говорит, новенькая, с нами будешь теперь жить. Я думала, эвакуация какая, война или еще что-нибудь, а они меня сюда привели и рассказали, что почем...

  – А мы, кстати, где? – спросил я, воспользовавшись паузой.

  – В заднице мы в полной, не знаешь разве? – невесело усмехнулась Настя. – Мы – между Симферопольской и Юных Комсомольцев. Тут во дворе частная клиника трехэтажная. Не помню название, но дорогая, судя по интерьерам. Пластмассовых людей здесь делали. Грудь силиконовая, губы, попы, прочая пластика. Вот в ее подвале мы с тобой и сидим сейчас...

  – Вобщем, сначала я им не верила, кричала что-то, требовала меня домой вернуть, в истерике билась. Как все новые... Потом меня пару раз вечерком на улицу вывели, показали еще раз местные пейзажи и их обитателей, тут я и сникла. Лежала дней пять. Потом Ренат подошел, выбрал время, когда вокруг никого, и давай подкатывать. Да так борзо, в наглую. Меня итак трясет, тут еще этот татарин лезет. Соскучился я по женскому полу, говорит, а ты к тому же далеко не уродина. А в группе тогда одни мужики были. Посылала его – бесполезно. Лезет и лезет. Ну, я ему по самому чувствительному коленом вмазала, он попрыгал, а потом бить меня начал. А меня в жизни никто пальцем не трогал, ни один мужик! А этот лупит со всех сил и лыбится. Никуда не денешься, сучка, а будешь выкобениваться, на улицу пойдешь ночевать...

  Тоже знакомая история. Борода и Светик. Везде одно и тоже. Она помолчала с полминуты, потом продолжила:

   – Больше недели держалась, потом сдалась. Он тут главный, захочет на самом деле выгонит, никто слова не скажет. Жить хотелось. Все надеялась на что-то... Так и бракосочетались... Это потом сразу две девчонки появились. Юля и... еще одна, Наташа. А сначала – шестнадцать мужиков и я одна. Я тогда еще подумала, сейчас доиграюсь, вообще, по кругу пустят...

  Слушать все это было неприятно и почему-то стыдно. Ну да, звериная жизнь у нас. Вождь племени. Лучшая самка, естественно, лучшему самцу. Я представил себя на месте Рената, стало противно. Нет. Однозначно, ни бить, ни гнать на улицу я бы ее не стал. Девушка, конечно, красивая. Настолько, что в сердце что-то сводит. Даже для нормального мира Настя была более чем, а уж для этого, ненормального...

  – Ты что там кулаки-то сжимаешь, Егор? – зло спросила она. – Хочешь жить, умей вертеться...

  Замолчала. Потом опять начала рассказывать. Видимо, долго держала все это в себе и вот дорвалась, нашла слушателя. Благодарного. Все равно завтра казнят...

  – Я сначала дергалась, боялась залететь, – в ее голосе снова появилась грусть. – Думала, что с ребенком-то буду делать? Как его здесь растить среди Уродов? А потом узнала, что у девочек месячных тут не бывает... Стерильные мы все, понимаешь, Егор? Пустые, как все вокруг... – Всхлипнула, вытерла глаза. – А потом, вообще, не до этого стало. Такое началось... Не то что рассказывать, думать страшно...

  – Что началось? – спросил я. – Эти, со стадиона пришли?

  – Подожди, не торопись. – ответила она. – Давай по порядку, заодно поймешь, почему мы вас на стройке так убить хотели. Чтобы там остальные ни говорили, я думаю, ты имеешь право хотя бы знать причину... Я здесь появилась незадолго до того фокуса, когда периоды сломались. Ну ты, наверное, в курсе.

  – Да. – ответил я. – Великая пауза.

  – Вон как вы ее назвали! Великая... Вобщем, сначала жили нормально, насколько это здесь вообще возможно. Наша группа тут, в подвале, и на стадионе еще соседи, около двадцати человек. Они там восточную трибуну как-то укрепили изнутри, закопались, обложились и очень даже неплохо существовали. Две Шестерочки, одну ты видел, мы вас около нее накрыли, а вторая – на проспекте Сталелитейщиков. Есть еще несколько команд, но они намного дальше. Я там никого не знаю, с ними только мужики на Рынке пересекались.

  – А где Рынок?

  – На Старо-Вокзальной, около психбольницы. Я туда ни разу не добиралась. Женщины раньше на поверхность практически не выходили...

  – А сейчас, вон, с автоматами бегаете. – вставил я.

  – Ну так слушай, что перебиваешь? Жили, можно сказать, душа в душу, даже когда периоды сократились, смогли договориться, поделить магазины. Другие, вон рассказывали, тут же воевать начали, мы – нет. Даже в гости друг к другу ходили, представляешь? Особенно, когда девчонки еще появились и у них, и у нас. Первые месяцы после этой Великой паузы, как ты говоришь, вообще, урожайными были. Новых людей почти каждую неделю находили. Причем, еды хватало, оружием и снаряжением давно, еще до меня, очень плотно запаслись в какой-то воинской части, поделили поровну.

  Настя замолчала. Легко соскочила со своей каталки, подошла ко мне и забрала бутылку с остатками воды. Нет, ее точно так же, как и меня тюнинговали, вон как двигается. Интересно, остальных прибамбасов нет, или она не успела их осознать?

  Она села обратно, допила воду, начала рассказывать дальше:

  – Потом начались эти непонятные вещи с тварями, которые вдруг начали резко умнеть. Уроды в стаи стали собираться, Волосатые чуть ли не в каждом доме гнезда свили, Парикмахеров на каждой осине – по десять штук висит, а раньше, наоборот, на десять деревьев – один Парикмахер... Люди стали чаще гибнуть или пропадать, но все равно, как-то приспособились, жили, отбивались, учились на ошибках... А месяца полтора назад... – Настю снова затрясло, она задохнулась, не в силах справиться с собой.

  И тут я совершенно неосознанно попробовал дотянуться до нее, обнять и успокоить. Я сам не понял, как я это сделал, просто представил теплое мягкое одеяло, которым я бережно накрываю испуганную девушку. Она тут же расслабилась, задышала ровно, а потом чуть ли не подпрыгнула на своей каталке, ошарашенно глядя на меня.

  – Это ты сейчас сделал? – голос напряжен, но страха нет, только удивление. – Как?

  – Не знаю. – честно ответил я. – Я же тебе говорил, со мной что-то произошло за последние сутки, я теперь, как гребанный экстрасенс. Да и ты, я смотрю, тоже. Только у тебя времени, видимо, не было к себе прислушаться. А я тут полдня тренировался. Так что там полтора месяца назад случилось?

  – В следующий раз предупреждай, если опять соберешься так сделать, – сказала Настя. – Хотя... Это было, конечно, неожиданно, но как-то...

  Приятно, прочитал я ее невысказанную вслух мысль, как она ранее прочитала мою про доктора Курпатова. Да что же это такое с нами творится? Дурдом...

  – Что-то у них там случилось на стадионе, – наконец заговорила она. – Вечером, прям перед темнотой, к нам оттуда прибежали человек десять. Мужики их чуть не постреляли от неожиданности. Глаза у всех круглые, трясутся, некоторые в крови. Полночи пытались от них хоть что-то узнать – бесполезно! Бормочут что-то, мечутся... Только утром начали более-менее связно объясняться. Вобщем, говоря кратко, у них там сразу восемь человек превратились в Уродов. В Уродов, Егор! – ее снова начало потряхивать. – Раньше, конечно, ходили слухи, что некоторые Уроды раньше людьми были, но я лично никогда всерьез их не воспринимала. Не может человек превратиться в Это! А оказывается – может. Причем не в тупое, облезлое животное, а в хитрую, разумную тварь, которая хоть тоже облезлая и страшная, но может разговаривать, думать и до последнего притворяться человеком.

  – Что, вот так прям за один вечер все и превратились? – спросил я, решив пока оставить свои познания в этой области при себе.

  – Нет, не сразу. Где-то три дня все это длилось. То есть длилось может и дольше, остальные, нормальные, стали замечать неладное дня за три до... Этого... Как рассказывали, вести себя они стали как-то странно, обособленно от остальных, взгляды голодные какие-то, с лицами что-то не то. Сначала ничего не понимали, а когда заметили, наконец, когтищи на руках и носы загнившие, поздно было. Двое пропало. Парень и девушка. У них там склад где-то в самом низу был, эти Уроды в нем закрылись... Пока остальные с оружием дверь выбивали, где-то час прошел. Так они за этот час парня сожрали до костей, только кишки по стенам развесили, как гирлянды, а девушку... Девушку... Егор, сделай так еще раз, пожалуйста!

  Второй раз получилось проще и быстрее. Настя взяла себя в руки, глубоко вздохнула и сказала:

  – Когда дверь наконец выбили, два Урода ее насиловали... Мертвую... А остальные вшестером, как обезьяны, кинулись на тех, кто вошел. Двоих сразу порвали, остальные успели дверь захлопнуть и к нам убежать... Вот так...

  Такое представить было трудно даже мне. Хотя я воочию наблюдал метаморфозы дяди Миши, знал про медленное превращение в чудовище нашего командира, но чтобы эти твари могли разговаривать, да девок насиловать... Это явно перебор. Я думал, у них там отваливается все за ненадобностью... Это что получается, они вышли на какой-то другой этап эволюции? Как там Леший пошутил, – Уродо сапиенс?

  – А что сейчас твориться, просто туши свет. Словно дьяволы какие-то стали, прости Господи. – Вновь заговорила Настя, подтверждая мои мысли. – Остановились на какой-то промежуточной стадии. Разумные, как люди, только хитрее, но быстрые и сильные, как Уроды. Морды – страшные; челюсти, зубы, носы – дырявые, как у сифилитиков, но дальше не гниют. По ночам ходить могут, твари их не трогают, за своих принимают. Раздобыли где-то крутое снаряжение с оружием, точь-в-точь как ваше, и на нас теперь охотятся. Причем, не столько, чтобы сожрать, а сколько, чтобы помучить и... Страшно говорить... Жестокие они не по-человечески, и нас за что-то люто ненавидят и презирают... Сначала один у нас пропал. Через пару дней эти сволочи его прямо около нашей Шестерочки вывесили. Частями... Даже мужиков некоторых рвало, когда увидели... Потом парня с девушкой утащили. Вано и Наташку. Неделю их у себя держали, Вано потом отпустили. Оскопили, прижгли чем-то, чтобы кровью не истек, и отпустили... Специально, чтобы он нам рассказал, чем они там занимались. И он рассказал... А потом ночью застрелился... Вобщем, их больше всего бабы интересуют. Мужики, конечно, тоже, но только поиздеваться и сожрать. А среди нас, девушек, они ищут каких-то особенных, подходящих, как Вано расслышал. Наташка вот не подошла. Они ее долго... – Настя опять начала всхлипывать. – Не могу я про это рассказывать... Мучили они ее долго, вобщем, по очереди. Потом главный их... Иван Петрович его звали, когда он человеком был. Хороший, добрый мужик...

  Она перевела дух. Я сидел и просто охреневал от услышанного.

  – Иван Петрович этот бывший вердикт вынес – не подходит! И начал... Начал... – тут Настя опять зарыдала, потом сквозь слезы почти закричала. – Он ее трахает, а от ноги пальцы откусывает, жует и смеется! А она живая еще, Егор! Живая!.. А он ее трахает и ест! Трахает и ест...

  Все. Не выдержала. Уткнулась в ладони, ревет. Да, это полный пипец. Это даже не Уроды уже. Вообще, не знаю, как их назвать...

  Я снова потянулся к ней, обнял своей новой неосязаемой рукой, прямо физически почувствовал ее отчаяние и ужас и попробовал забрать часть себе. Получилось. Настя начала успокаиваться. Перестала плакать и неожиданно так же потянулась ко мне. Было чувство, что она положила сверху моей руки свою и с благодарностью сжала ее. Неумело, но искренне и ласково.

  – Спасибо... – прошептала она и тут же отдернулась.

  Повисла долгая неловкая пауза. Чуть больше суток назад мы хотели друг друга убить, а теперь вот сидим, обнимаемся. Виртуально правда как-то, но все-таки...

  – А вы пытались как-то, я не знаю, противостоять, воевать. – спросил я через пару минут. – Их же там восемь всего, ты говорила, а вас больше двадцати... Было.

  – Да конечно пытались! После того, что Ванька рассказал, тут все просто озверели. Даже Ренат вон, какой бы он козел ни был, кулаки сжимал и чуть не плакал. То, что эти твари творят, это же, вообще, я не знаю, как даже назвать. Это уже где-то за гранью добра и зла... Снарядились в поход, оружия набрали, патронов. Пошли все, даже я, Юлька и еще девка, которая оттуда к нам прибежала. Ну как, девка? Лет сорок. Марина... Пришли к стадиону по плану, несколькими группами со всех сторон... А они уже ждали... Не знаю, то ли мысли читают, то ли вообще все вокруг чуют, но как дали по нам из всех стволов, мы еле ноги унесли. У них реакции, меткости и всего остального этого вашего военного, откуда-то так прибавилось, что мама не горюй! Двое наших там остались лежать. А Маринку Уроды забрали... Специально в ногу пальнули, она перед кассами упала, корчится, стонет. Мужики пытались подползти несколько раз, а твари эти издеваются, пальцы, представляешь, отстреливают издалека и ржут во все горло! Веселятся... Пока руки раненным перевязывали, Марина пропала... Утащить успели. Не знаю, подошла она им или нет... Больше ее не видели и вспоминать пореже стараемся... Стыдно. И страшно... Только вот недавно, чудом каким-то, одного их них убить смогли. Подробностей не знаю, но он почему-то один тут недалеко лазил, может разведчик какой, ну его и накрыли... Ренат хотел живьем взять, допросить, но Доктор перестарался, в голову ему полмагазина выпустил...

  – Доктор? – вскинулся я. – А он, вообще, ваш или оттуда, со стадиона?

  – Оттуда. Со всеми тогда прибежал... – ответила Настя. – Он, если честно, странный какой-то последнее время, боюсь я его... Косится иногда как-то непонятно. Хотя, может просто уже шиза у меня, от всего шарахаюсь...

  Ага, шиза! Посмотришь завтра на него новыми глазами-то, увидишь...

  – Вот так и живем. Как в западне, гадаем кого следующего утащат. Все на нервах, тени своей боимся. И позавчера, когда дозорные стрельбу у стадиона услышали, а потом доложили Ренату, что в нашу сторону двое бегут в их снаряжении и масках... Что мы могли подумать? За кого вас приняли, ясно теперь?

  Я не ответил. Давно уже сам допер, так что новостью для меня это не стало.

  – Поэтому и бились с вами насмерть там, на стройке, и крики ваши не слушали. Уроды тоже говорить умеют... Ты мне скажи лучше – зачем вы маски-то с очками напялили? Так бы, может, наши увидели, что лица человеческие, по-другому все обернулось...

  – Грибы там росли, около парка. – пробурчал я. – На всякий случай, перестраховались. А снимать потом некогда было, вы нам голову поднять не давали. Да и откуда мы, вообще, знали, что здесь такое творится? Чуяли, что место плохое, очень плохое, я даже одного из этих ваших извращенцев в бинокль разглядел... Но чтоб так все было запущено... Это даже для этого сраного мира уже чересчур...

  Настя покачала головой, опять спрятала лицо в ладонях:

  – Господи, как же все так нелепо получилось! Столько ребят погибло из-за какой-то глупой случайности! У нас же каждый человек на счету был. И с вами, если бы нормально встретились, я думаю, договорились бы по-человечески. Мы бы вам помогли, а вы нам, вон как воевать умеете... А у нас половина мужиков – зеленые, нестрелянные почти. Были... Теперь зато только стрелянные остались. Только мало совсем...

  Да уж. И так бывает. Все, одновременно, и виноваты, и не виноваты. У нас с Лешим своя правда, у них – своя. Просто – нелепейшее стечение обстоятельств. Премию Дарвина в студию!

  Настя грустно усмехнулась. Видимо, уловила про премию Дарвина.

  – И самое обидное, – с горечью проговорила она. -Что только-только привыкла вроде к жизни этой поганой, смирилась, успокоилась. Даже стрелять научилась и драться. Только дух перевела... И тут нате! Уроды поумнели! Меня последние полтора месяца просто трясет все сильнее и сильнее с каждым днем. А твари эти тоже на месте не стоят, эволюционируют, сволочи. Ты можешь поверить, зовут они меня к себе. Манят. Телепаты хреновы! Давит и давит оттуда, со стадиона, беспрерывно! То в панике бьюсь, то хочу все бросить и туда к ним бежать... У Юльки тоже самое. А последнее время вообще глюки какие-то вижу периодически. Этот, Иван Петрович бывший, передо мной возникает, морда бледно синяя, клыки кривые торчат, а глаза... Я не знаю, кто они, Егор, но догадываюсь откуда. Я в глазах его это место вижу... Огонь там и муки вечные... А еще я там вижу, что он со мной делать будет, когда за мной придет. Он мне во всех подробностях показывает...

  Снова не выдержала, заплакала...

  – Я последние недели просто с ума сходила, – продолжила Настя сквозь слезы. – У Юльки вон хоть парень был, он ее в руках держал, а этот, мой... Слушать ничего не хочет, ему только одно надо... И вспомнила я эту историю про дом родной. Раньше тоже бредом считала, а сейчас решила – пойду. Пусть сожрут по дороге, но хоть просто сожрут, я им еще спасибо скажу... А вчера ты... С пивзавода. Я как услышала, подумала – судьба мне последний шанс дает... А оказалось – просто издевается...

  Я молчал. Что тут скажешь...

  – И вообще, ты кто такой а, Егор? – неожиданно со злостью спросила она. – Я тебя два дня назад знать не знала, а теперь сижу тут всю ночь душу изливаю! Ты моих друзей убивал, а я сердцем тебя чувствую, как родного, мысли твои читаю... Что происходит то со мной, Господи? Откуда ты такой взялся?..

  – С пивзавода, – тупо ответил я, офигев от слов про сердце и родного.

  Мне в голову ударила пустая баклажка.

  – Издеваешься, зараза? – она подбежала ко мне и начала колотить по лицу, голове, спине. Я терпел. Было почти не больно, а даже как-то приятно. Наконец угомонилась, снова зашлась в слезах. Я прижал ее свободной рукой к себе, уже по-настоящему, она пыталась отстраниться, потом как-то вся обмякла, крепко обняла меня обеими руками, сложила голову на груди и застыла. От нее пахло Счастьем...

  Никогда бы не поверил, что час сидения в темноте на ледяном полу, прикованным к трубе, раздетым и избитым, станет для меня лучшим часом за все четырнадцать месяцев моей местной жизни. Настя прижималась ко мне, а я обнимал ее, чувствуя исходящие потоки тепла и чего-то еще, давным-давно мною забытого, но очень хорошего и настоящего. Мы о чем-то разговаривали, она спрашивала обо мне, я отвечал. Рассказывал вкратце свою историю после появления здесь. Это была очень необычная беседа. Мы говорили вслух тихим полушепотом, иногда, сами того не замечая, переходили на какой-то другой мысленный способ общения, где почти не было слов, но были образы. Яркие, многогранные, с легкостью объясняющие все, что так сложно выразить словами. Потом замолчали. Наслаждались тишиной и близостью друг друга.

  Откуда я взялся?!.. Откуда ты взялась, подарок судьбы по имени Настя? И что творишь с суровым, злым мужиком, которому правда всего год от роду, превращая его в разомлевшего от нежности идиота? Кто нас с тобой свел и зачем? И не эта ли встреча стала толчком для всех тех изменений, которые произошли буквально за ночь со мной и с тобой?

  Я думал, она уснула. Но нет, на шестьдесят второй минуте счастья, она вдруг очень романтично пробурчала:

  – Эх и воняет от тебя, Егор!

  Я прокрутил в голове события трех прошедших дней. Битва с Дятлом, смерть Вовы, ночь в сыром подвале и разговоры "за жизнь" с Лешим, драка с Косяками или Парикмахерами, если по-местному, огневой бой на стройке, плен и допрос. Ни душа, ни ванной в ретроспективе не оказалось.

  – А ты нюх отключи, – посоветовал я ей. – Хочешь научу?

  Она помотала головой, снова прижалась, прошептала:

  – Мне итак хорошо...

  Потом вздрогнула, глубоко вздохнула и спросила:

  – Что теперь делать-то, Егор?

  – Кому? – спросил я.

  – Нет, я тебя точно буду евреем называть! – потом продолжила уже совсем по-другому, серьезно и тревожно. – Мне... Нам с тобой... Утром, когда тебя пытать будут, потом, когда Уроды придут... – ее сердце снова заколотилось. – Ключи от наручников я у Кирилла украсть точно не смогу, он, наверное, и спит с ними в зубах. Пилу какую-нибудь найти...