Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Олег Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

  – Да нет у меня уже машины, – пробормотал Егор. Вздохнул...Посмотрел на врача, от души сказал. – Спасибо, Анна Александровна!

  – На здоровье! Все иди. – ответила она, протягивая ему кучу бумажек, посмотрела строго напоследок, повторила, – Не пить!

  – Не пить! – подтвердил Егор и вышел.

  Примерно через час, отстояв очередь к заведующему отделением, оформил все документы и наконец оказался на улице.

  Фонари освещали падающие с неба крупные хлопья мокрого, липкого снега. Первого в этом году. Он покрывал асфальт белым покрывалом, но тут же начинал таять, темнея и превращаясь в холодную скользкую жижу. Температура воздуха была чуть выше ноля. Начало ноября. Все по графику.

  Начался самый противный период года, который Егор ненавидел всей душой. Холодно, мокро, темнеет чуть ли не после обеда. Кругом грязь и тоска.

  Он сгорбился, спрятав шею под воротник, засунул руки в карманы и пошел домой. На остановку, к которой как раз подъезжала маршрутка, даже не посмотрел. Идти было далековато, но Егор последнее время часто ходил пешком. Бесцельно бродил по кварталам Старого города, выбирая улицы, где красивые дореволюционной постройки домики еще не были безжалостно вытеснены новостройками. Гулял по пустым паркам, уныло смотрящим в серое небо голыми ветвями облетевших деревьев, по набережной, глядя на безжизненный пляж и холодные волны Реки, которые через месяц-полтора будут скованны льдом. Когда идешь, отмеряя километр за километром, мысли в голове успокаиваются, сглаживают свои острые ребра, и становится легче. Мозг отвлекается, начиная перерабатывать мелькающую информацию об окружающем пространстве, переключается с режима тоскливого внутреннего ковыряния на равнодушно-отстраненный режим контакта с внешним миром. Память неожиданно может подкинуть теплые воспоминания, связанные с конкретными местами, оживают лица людей, когда-то дорогих сердцу, и отрывки ярких событий далекого беззаботного детства и наивной юности.

  Иногда останавливался, с удивлением замечая, что начал ходить кругами, огибая один и тот же квартал по несколько раз. Потом опять шел. Шаг за шагом. Только бы еще хоть чуть-чуть оттянуть момент возвращения домой. Возвращения в опустевшую, ставшую неуютной и как будто чужой квартиру, в которой Егора каждый раз накрывало чувство безвозвратной потери счастья, а в ушах отголоском эха звучал родной голос дочери. Квартиру, превратившуюся для него в осязаемый символ одиночества и безысходности...

  ***

  Месяц, прошедший после неудачной попытки самоубийства и встречей с Ануннаками, может быть, конечно, это был какой-то другой вид шизофренических пришельцев, но для себя Егор окрестил их именно так, пролетел весело и с огоньком.

  "Будем деградировать дальше". – сказал он себе тогда, сидя перед распахнутыми дверьми гаража, из которого выползали клубы ядовитых выхлопных газов, а по углам прятались настырные инопланетяне, сурово грозя пальчиками. И он деградировал дальше.

  Правда не сразу. После той прогулки босиком под ледяным дождем Егор сильно простыл и несколько дней пластом лежал дома с температурой и воспаленным горлом. Пил парацетамол и чай с медом. Но ночь – сто пятьдесят водки с перцем. Как ни странно, такое сумбурное самолечение помогло. Температура спала. Горло перестало саднить.

  Выздоровев, Егор первым делом уволился с работы. Просто, без объяснения причин, взял и уволился, не отработав даже положенные две недели, вследствие чего лишился значительной части итак очень скромного выходного пособия. Но ему было все равно. Он твердо знал, что работать больше не сможет. А если все же попытается, то ничего хорошего ни для него, ни для его коллег и начальства из этого не выйдет. Не говоря уж о потенциальных зданиях и сооружениях, которые могли потом взять и построить по его расчетам.

  Проев и прогуляв полученную сумму, Егор задумался. Денег не было совсем. Ни одного просроченного платежа от заказчиков, которым можно было бы о них напомнить, ни одной заначки, вообще, как говорится, ни копья. Думал, правда недолго. С каким-то нездоровым веселым азартом дал объявление о продаже машины и на следующий же день без тени сожаления продал ее первому позвонившему перекупщику, практически не торгуясь.

  А потом понеслась... Таблетки, выписанные ему в психоневрологическом диспансере, были вместе с рецептом торжественно брошены в мусорное ведро, а пустой стеклянный шкаф, где раньше стояли различные сервизы, превратился в настоящий минибар, заполненный пузырями дорогущей водки, текилы и коньяка. Виски не было. Его Егор терпеть не мог, также, как и пьющих его америкосов.

  Начался так называемый культурный запой. Ровно в семь вечера Егор открывал свой бар, задумчиво выбирал напиток и смаковал его перед телевизором часов до одиннадцати, а потом шел спать. Утром – легкая опохмелка сотней граммов благородного коньяка и все. До вечера ни-ни!

  Дневное время он старался максимально забить делами. Иногда полезными, но чаще бессмысленными и ненужными. Для начала – убрался в квартире, приведя ее наконец в более-менее божеское состояние. Общий вид запустения и покинутости все равно остался, но на полу и мебели хотя бы не было толстого слоя пыли, разбросанных вещей и осколков разбитой посуды, а холодильник освободился от остатков протухших продуктов и наполнился свежими. Потом шел в бассейн или просто бродить по Городу. Главным было занять голову до вечера, чтобы не думать, ни о потерянной семье, ни об Ануннаках, ни о псевдоглюках, ни о себе, о своей ничтожности и слабости. Последнее было самым сложным. Практически невыполнимым...

  Но потом наступали долгожданные семь часов и все становилось на свои места. Мир переставал быть враждебным и жестоким, а давящее на плечи тяжеленым прессом чувство одиночества постепенно теряло свой вес. Совсем не уходило, но давало Егору передышку, маяча где-то на грани сознания и злорадно обещая вернуться на следующий день.

  Но все равно, он прекрасно понимал, что это путь в никуда. Лечить депрессию и страх этиловым спиртом, почти то же самое, что заливать огонь бензином. Или мочиться в штаны на морозе – ненадолго согреваешься, а потом становится еще хуже, чем было.

  Постепенно семь часов вечера превратились в шесть, к утренним ста граммам добавились сто пятьдесят дневных и так далее. Процесс деградации прогрессировал. Такой вот грустный каламбур...

  Из Испании за все это время не было ни одного звонка. Егор несколько раз сам пытался дозвониться до бывшей жены, но безуспешно, видимо, сменила номер. Такой жестокости и равнодушия он от нее не ждал. Все-таки столько лет вместе, а она просто взяла и выкинула его из своей жизни, как использованный презерватив. Ну или тампон, так, наверное, точнее. Зачем ей презервативы?

  Хотя, если сама не хочет, то и пусть с ней, но дочь-то здесь причем? Неужели нельзя дать ей позвонить. Она же скучает, наверное, спрашивает... Тут Егора начинало трясти, и он бежал к заветному шкафу за анестезией...

  Что касается загадочных проявлений иномировых образов и существ, то они, наконец, оставили его в покое. То ли Егор нашел правильный алгоритм действий, стараясь избегать опасных в этом плане районов Города и находясь в трезвом состоянии все меньше и меньше, то ли они сами решили дать ему передышку, но никаких зубастых морд и прочих страшных вещей он больше не видел. Во всяком случае, наяву.

  Темные высокие фигуры, то бишь Ануннаки, явившись тогда на пляже во всей своей красе и объявившие, что теперь он принадлежит им, тоже не беспокоили. Егор смутно ощущал чье-то присутствие где-то там, на самом краю сознания, но значения ему не придавал или старался не придавать. Он, вообще старался про это не думать. Не анализировать, как раньше, а просто считать галлюцинацией, бредом, шизофренией – все равно. Так было легче жить.

  Вот только со снами стало происходить нечто странное. Они стали необычайно яркими и реальными. Во снах Егор вроде бы ощущал себя собой, но другим. Совершенно другим. Сильным, бесстрашным, жестким человеком. Настоящим мужиком. Настоящим пожарным... И главное – совершенно трезвым.

  Он ломился через преграды, насмерть сражался с кем-то страшным и практически непобедимым, срубал головы, стрелял...

  А потом просыпался ошалевшим и ничего толком не соображающим с похмелья. Подробностей снов он не помнил, оставалось только ощущение другого себя и еще целый букет эмоций, ярко распускавшийся в подсознании, но очень быстро тающий и сходивший на нет. Егор успевал различить в этом букете ярость, ненависть, боль, горе и скорбь потерь, счастье и, самое странное, – любовь. Она была самой яркой и самой сложно узнаваемой. Любовь огненная, бешенная, всепоглощающая...

  Потом все исчезало. Кого он ненавидел, с кем бился, по кому горевал, а главное, кого он так любил, Егор не помнил. Пару раз вспыхивал перед глазами тот самый образ красивой далекой девушки, виденный летом, но после утренней опохмелки он таял без следа вместе с остальными отзвуками сновидений.

  Лишь однажды небольшой кусочек реальности из ночных похождений проскользнул в его жизнь. Егор, замотанный по пояс в полотенце, вылез из душа и, проходя мимо зеркальных дверей гардеробной, бросил взгляд на свое отражение. И чуть не упал в обморок. Сначала он подумал, что зеркало исчезло, и из глубины гардеробной на него пялится непонятно как пробравшийся в квартиру мужик, так же, как и он, с полотенцем на бедрах.

  Широкие плечи, сильные руки, мощная грудь, пресс. Не перекачанная лоснящаяся фигура культуриста, а поджарый, жилистый силуэт воина, словно из книжек про викингов или каких-нибудь ирокезов. От мужика веяло силой. Хищной, опасной мощью, как от боевого эсминца или автомата Калашникова. Торс украшен затянувшимися шрамами. Три глубокие параллельные полосы на груди, рядом и на плече – круглые отметины со стянутыми краями, словно от пулевых попаданий. Левое бедро изуродовано рваным зигзагом. На лице тоже шрам. Вертикальный, через бровь и щеку почти до подбородка. С другой стороны щека посечена еле заметными крапинками.

  Рассмотрев лицо, Егор окончательно выпал в осадок. Лицо было его. То есть Егора. Похудевшее, заострившееся, с совсем другим выражением глаз, но ошибиться было невозможно. Он смотрел сам на себя.

  Егор чуть повернулся, мужик в точности и синхронно повторил его движение. Нет, зеркало не исчезло, а просто сошло с ума, решил Егор. Я-то давно сошел, вот теперь и зеркало заразил. Пипец!

  А взгляд-то какой! Как у волка. Насквозь смотрит...

  Тут в глазах мелькнули привычные горизонтальные помехи, и страшный мужик в отражении исчез, уступив место совсем нестрашному, а наоборот, очень испуганному, обычному Егору. Он тупо постоял еще с полминуты перед зеркалом, потом глубоко вздохнул, махнул рукой и сказал.

  – Опять двадцать пять! А я уж соскучился...

  Так тянулся октябрь. Шли дни, складываясь в недели. Егор существовал в своем искусственном водоеме жизни, построенном им самим вокруг себя аквариуме, пропитанном дорогим алкоголем и бессмысленными делами, не зная, чем и когда все это закончится. Несколько раз выбирался "в люди". Ходил в гости в бывшим однокурсникам, выпивал, общался, смеялся, но все это тоже было искусственным, каким-то пластмассовым и ненастоящим.

  Чем больше он пил, тем сильнее в относительно трезвых промежутках времени накатывала тоска. Уже не зная, чем себя занять, чтобы хоть как-то от нее спрятаться, Егор вдруг вспомнил, что в жизни кроме выпивки есть еще один неплохой способ провести время и отвлечься. А именно – общение с противоположным полом. Очень тесное общение.

  Месяцы воздержания давно напоминали о себе, но сейчас Егора просто начало колбасить. Хотелось почувствовать рядом тепло другого человека, прикоснуться, ощутить себя не настолько одиноким и отброшенным от мира. Короче, тупо хотелось.

  Самым простым способом было пойти на улицу и с ходу снять какую-нибудь мадам. Но, во-первых, Егор это делать совершенно не умел, а во вторых был риск, нарвавшись на убойную дозу клофелина, проснуться через пару суток в вычищенной квартире. А может даже и не проснуться. Поэтому был избран другой, более надежный способ, проверенный к тому же тысячелетиями человеческой истории.

  Услугами проституток Егор никогда в жизни не пользовался и, вообще, всегда относился к ним брезгливо и предвзято. Может быть виной этому было то, что вживую представительниц данной профессии он видел только в виде стоящих вдоль обочин определенных улиц Города страшных, размалеванных, наркоманистых девиц на высоченных каблуках и в сетчатых чулках. С ними не то что сексом заниматься, к ним близко подойти было страшно, вдруг подцепишь какой-нибудь новый триппер, передающийся воздушно-капельным путем. Но он знал, что как в любой сфере бизнеса, и в этой имеется четкая градация качества. Уличные красотки явно находились на одной из нижних ее позиций.

  Денег оставалось еще много, поэтому, выпив пятичасовую рюмочку водки, Егор позвонил одному из своих знакомых – ярому приверженцу всяческого грехопадения. Тот очень удивился его звонку, вернее причине звонка, так как Егора своим единомышленником по этой части точно не считал. Однако выслушал внимательно, поинтересовавшись только, известна ли ему цена запрашиваемого качества услуг. Получив от Егора отрицательный ответ, он назвал сумму и сильно удивился еще раз, получив ответ положительный.

  – Ты что, клад нашел, Егорыч? – поинтересовался он. – Ладно, не вопрос. Сейчас организуем.

  Примерно через час на пороге квартиры стояла совсем молодая блондинка Наташа, будто сошедшая с обложки глянцевого мужского журнала. Одета дорого, но не вызывающе. Косметики на лице – минимум, но выглядит так, что Егор потерял дар речи и вообще не знал, что ему теперь с этим вот чудом делать. Однако, на уровне такого ценового диапазона девушки, возможно, проходят некое психологическое обучение, так как Наташа быстро взяла инициативу в свои руки, и уже через пятнадцать минут они, весело беседуя и смеясь, чокались бокалами с коньяком двадцатилетней выдержки. А еще через час гостья убедительно доказала Егору, что конкретно в ее случае, цена стопроцентно соответствует качеству. А потом еще раз. И еще...

  Егор оторвался по полной. С запасом. Уходила Наташа под утро, офигевшая и слегка покачивающаяся...

  А Егору понравилось. Так понравилось, что даже сжимавшая сердце тоска ослабила хватку и почти перестала ощущаться.

  И понеслось. Во все тяжкие. Через три дня была ночь с брюнеткой Викой, еще через день – с Оксаной, тоже брюнеткой. Егор даже затруднялся определить, кто из трех девушек ему понравился больше. Он не думал вообще ни о чем. Пил и трахался. Трахался и пил. И ему было хорошо.

  А потом его наконец накрыло.

  Поздней ночью, закрыв дверь за очередной феей, Егор неожиданно почувствовал сильное головокружение. "Надо выспаться", – подумал он. – "Нельзя в таком темпе...". В голове замутило еще сильнее. И когда Егор мелкими шагами, держась за стену, почти дошел до кровати, в глазах резко потемнело, а внутри черепа шарахнула молния. Вокруг закружилась карусель обоев, потолка и ламината, оборвавшаяся тяжелым ударом отказавшего тела об пол. Егора затрясло в судорогах, и он отключился.

  Очнулся от боли. Сильной ноющей боли за грудиной, простреливающей вдоль левой руки. Егор ощущал тошноту и такую слабость, как будто земное притяжение увеличилось в несколько раз. Его просто вдавливало в пол. С трудом разлепил веки. Он лежал на боку в своей спальне недалеко от кровати со смятой постелью. В комнате еще витал сладковатый аромат женских духов. "Доигрался!" – подумал Егор и попытался перевернуться на спину. Получилось, хотя тошнота усилилась, а в груди защемило так, что стало трудно дышать. Затылок тяжело ударился о поверхность ламината, глаза уставились вверх. За окном начинался робкий осенний рассвет, окрашивая спальню в серые тона. Натяжной потолок светлым прямоугольником выделялся в утреннем полумраке. В его центре висела люстра, а из трех углов к ней тянулись темные колеблющиеся фигуры с горящими глазами.

  Ануннаки. Они стояли по углам спальни, упершись спинами в потолок, согнулись почти пополам и молча смотрели на Егора. Он также молча пялился на них. Было так больно, что на страх и удивление сил просто не было.

  – Хрена надо? – прохрипел он еле слышно. – Подсматривали, извращенцы?..

  Один из них протянул длинную тощую руку к Егору и коснулся его груди. Прикосновения он не почувствовал, но боль вдруг стала такой сильной, что дыхание перехватило, а тело выгнулось дугой. Ощущения были похожи на те, что он испытал во время кодирования, когда пытался понюхать проспиртованную ватку, но на порядок острее и продолжительнее.

  Корчился Егор около долго. Он трясся и стучал по полу руками и ногами, словно через него пропустили неслабый электрический разряд. Под конец, когда стало казаться, что все, вот сейчас сдохну, неожиданно стало легче. Боль начала затихать, дыхание восстанавливалось. Только сердце отбивало такой ритм, что Егор все ждал, когда же оно наконец пробьет ребра и выскочит наружу.

  Темный, колыхающийся в воздухе садист убрал свою граблю от его груди и снова застыл истуканом, как два других его приятеля. Три пары желтых вытянутых глаз продолжали сверлить Егора. Ему было по барабану. Руки и ноги расслабленно вытянулись, все тело пробил холодный пот. Он снова мог дышать и это было главным. Шли минуты. Егор медленно приходил в себя, а Ануннаки неподвижно стояли над ним. Наконец, ощутив в себе достаточно сил, чтобы говорить, он негромко произнес:

  – Идите в жопу, товарищи. Один хрен я в вас не верю. Нету вас и все...

  Товарищи несколько секунд молчали, а потом все тот же длинный снова потянул руку к Егору. Тот попытался сжаться в комок, ожидая нового разряда электричества, однако на этот раз палец не стал касаться тела, а просто застыл перед лицом указующим перстом.

  – Наше!!! – знакомо проревело вокруг, и гости из неведомых пространств начали медленно растворяться в воздухе. Погорели еще пару секунд огоньки глаз, а потом потухли, оставив Егора в одиночестве валяться на полу.

  Валялся, дышал. В груди до сих пор болело, уже не так сильно, но все равно долго терпеть он не сможет. Слабость не отпускала. Егор чувствовал, что сверху на нем лежат еще как минимум два невидимых Егора. Надо было что-то делать.

  "Скорую..." – мелькнула мысль.

  Он тяжело приподнялся на локтях и пополз к прикроватному столику, где должен был лежать телефон. Телефон там действительно лежал, но был полностью разряжен. Зарядного устройства поблизости не оказалось. Попробовал встать, держась за спинку кровати. Сердце колотилось, ноги дрожали. Все-таки встал, но голова закружилась так, что пришлось присесть на край матраса. Отдышался. Попробовал снова. Встал. Вспомнил про нитроглицерин, который покупал недавно для деда, но отдать так и не успел. Он вроде должен помочь... По стеночке, как паук, двинулся в сторону кухни. Периодически сползал спиной по стене, сидел, отдыхал. Боль в груди опять становилась невыносимой. Дошел до шкафа с аптечкой, достал ее, начал открывать, уронил. Пузырьки, баночки, коробочки, тюбики и облатки – все весело рассыпалось по черной керамической плитке.

  "Пипец, накупила таблеток, а с собой не забрала!" – подумал он о бывшей жене. "Я тут откинусь сейчас, пока среди этой аптеки глицерин найду..."

  Опустился на четвереньки, начал ползать, перебирая разноцветные пластмассовые баночки. "А он точно в баночке был, а не в коробке? Блин, не помню ни хрена!". Минуты через три в трясущихся руках Егора оказался небольшой пластиковый пузырек с заветной надписью. Начал крутить крышку. Она прокручивала, но не снималась. Зубами что ли оторвать? Потом догадался нажать, открыл, высыпал на пол перед собой таблетки. Взял сразу три, засунул по язык. Так вроде надо? Или глотать?

  Егор лег на спину, стал ждать. Через минуту заболела голова, зашумело в ушах. Ништяк, таблеточки! Однако постепенно головная боль и шум стали затихать, а вместе с ними и сердце потихоньку замедляло свой марафон, высвобождаясь из сжавших его раскаленных тисков. Минут через пять, рассосав еще одну таблетку, Егор понял, что вроде пронесло. На этот раз... Стало заметно легче, почти нормально.

  Он добрался до дивана, лег и закрыл глаза. "Пипец! А ведь реально – чуть кони не двинул!"

  Егор не знал, что это было: сердечный приступ, гипертонический криз или микроинсульт, он плохо разбирался в таких вещах, но зато точно знал причину, вызвавшую такой карнавал. И впервые за долгие годы пьянства он испугался. Испугался по-настоящему. Предупреждения, написанные Минздравом на каждой бутылке водки, наконец дошли до него в полной мере. Как говорится, пока гром не грянет или жареный петух в жопу не клюнет, мужик не перекрестится. Гром грянул, петух клюнул. Да так клюнул, что мама не горюй!

  Егор лежал и пытался понять, почему он такой идиот. Кто и когда заложил в него эту программу самоуничтожения? Почему другие люди не курят и не пьют, или пьют в меру? Потому что знают, что это вредно. Знают, что каждая выкуренная сигарета и каждая выпитая рюмка разрушают организм. Разрушают здоровье. Самое ценное, данное природой, без которого жить не получится, а если и получится, то очень плохо и недолго. Но ведь Егор тоже все это знал. И все равно бухал, все равно медленно, но верно убивал самого себя. Почему? Почему он, далеко не глупый человек, каждый день совершенно осознанно укорачивал свою жизнь? Почему в его мозгах отсутствовал некий тормоз, останавливающий других? Почему он всегда моментально находил причину, чтобы выпить: кризис на работе, бросила жена, посещают глюки, а причину, чтобы не выпить даже не пытался искать? Егор не знал.

  Он вцепился зубами в кожаную диванную подушку и глухо застонал, проклиная себя. Проклиная свою слабость, свою спущенную в унитаз жизнь, Ануннаков, которые снова пришли к нему сегодня и ненавязчиво намекнули, мол хватит пьянствовать, дорогой, а то вот, что будет...

  Конечно, это были никакие не Ануннаки. Это здравый смысл, устав безответно колотить в дверь разума, хитро проник туда в виде шизофренического бреда и закричал: "Остановись, придурок!" И видимо докричался. Придурок наконец прозрел. Осознал и прочувствовал...

  В скорую Егор решил не звонить. Кризис вроде бы миновал. Нашел зарядку от телефона, вставил в розетку и, пока экран обиженно мигал пустой батарейкой, отыскал планшет, зашел на сайт той самой частной клиники, где он прокапывался в сентябре. Пролистал главную страницу, ткнул в позицию "вывод из запоя на дому". Блин, дорого-то как! Ага! Как элитных проституток на дом вызывать – не дорого, а из жопы себя вытаскивать, так жаба душит? Позвонил, сказал: сижу в запое, выйти сам не могу, приезжайте, помогайте.

  Приехали. Помогли.

  Так, примерно через неделю трезвый, но совершенно потерянный Егор снова стоял на пороге психоневрологического диспансера...

  ***

  Выходные прошли одиноко и тоскливо. За окном воцарилась промозглая мерзость. Егор сидел дома, никуда не выходил. Курил, тупо пялился в телевизор, спал, точнее пытался. Сон приходить категорически не хотел. Накатывала иногда какая-то дремота, но, в основном, он с открытыми глазами лежал в темноте спальни и вспоминал.

  ...Свадьба. Веселая, шумная. Жена со светящимися от счастья глазами. Красивая. Танцует. Летят букеты... Потом – жаркий остров Кипр. Изумрудное, теплое Средиземное море, безжалостно разбивающее об острые скалы волну за волной. Голубое бесконечное небо с яростно горящим прямо над головой солнцем... Роддом. Егор выходит из его дверей, осторожно держа в руках маленького, завернутого в одеяло, человечка, который станет ему самым дорогим в жизни. Барселона, Мадрид, Париж, Рим... Дочка с букетом цветов и с рюкзаком за спиной идет в первый класс... Несется за ним по набережной на велосипеде, весело смеясь, тихо спит в своей кровати, смешно вытянув губы... А потом – пустота... Безбрежная, бессмысленная, молчаливая. И в самом сердце этой пустоты он, Егор, внутри которого та же пустота. Лента Мебиуса. Восьмерка, упавшая на бок...

  В понедельник ровно в восемь утра Егор лег в диспансер. В дневное отделение.

  Первая половина дня прошла в суете. Он мотался по кабинетам, сдавал анализы, познакомился со своим лечащим врачом – спокойным, велеречивым бородатым дядькой лет под шестьдесят. Он долго читал бумаги, исписанные быстрым почерком Анны Александровны, потом посмотрел на Егора, спросил:

  – Пил когда в последний раз?

  – Где-то неделю назад. Даже больше. – ответил Егор.

  – За это время жалобы есть какие-нибудь?

  – Да нет. Ну, в смысле, все, как всегда. Тоска, апатия. Все, что там вот у Вас написано...

   – Понятно. – прервал его врач. – Ты сам-то вылечиться хочешь?

  – Да! – кивнул Егор.

  – Вылечим... – равнодушно протянул дядька.

  Затем его наконец определили в одну из четырехместных палат.

  Кроме Егора в этой палате избавлялись от душевных расстройств еще трое. Два взрослых мужика и совсем молодой парень, то ли студент, то ли старшеклассник. Все – молчаливые, спокойные, с потухшими усталыми глазами. Как раз его компания!

  Егору поставили капельницу, дали выпить целую горсть таблеток. Он лег, как-то сразу расслабился и наконец-то нормально уснул. Ближе к шести его растолкала медсестра, сказала, что обед он пропустил, врач велел не будить, дала еще таблеток на перед сном и отправила домой.

  Егор пешком добрел до дома, поел, выпил лекарства и сразу лег в кровать, опять-таки заснув быстро и без проблем.

  Дальнейшие дни были похожи один на другой. Егор приходил в больницу, завтракал, пил таблетки, дремал под капельницей, обедал, снова пил таблетки, иногда читал, иногда беседовал о какой-то бессмыслице с местным психологом, а ровно в шесть уходил гулять по Городу. Домой старался приходить попозже, только чтобы поужинать и сразу же лечь спать. Сидеть одному в пустой квартире было очень тяжело.

  Постепенно тоска внутри Егора начала уступать место равнодушию и вселенскому спокойствию. Препараты делали свое дело. Атмосфера больницы была совсем не такой удручающей, как он предполагал, наоборот – все тихо, неторопливо, плавно. Наверное, главное веселье происходит в основном отделении, там, где наполеоны и смурфики, а здесь-то одни овощи, типа меня. Растем себе молча и растем. Познакомился с соседями по палате. Николай и Александр Сергеевич. Не Пушкин. Не Байрон. Другой "гонимый миром странник". А юношу звали Владом. Он очень любил компьютерные игры, которые его в результате сюда и привели. Что привело сюда Николая и не Пушкина Егор не знал. Коллеги по несчастью про это ничего не говорили, а спрашивать он их не стал. Ему в принципе было все равно. Не напрягают, растут себе в соседних грядках и ладно...

  На исходе второй недели Егор с удивлением осознал, что ему нормально. Не хорошо, не плохо, а именно нормально. Он чувствовал себя так, как, по его представлениям, должен себя чувствовать любой нормальный человек. Присутствовала правда определенная заторможенность, но мысли, ранее нагоняющие дикую тоску, утратили остроту и появлялись ненадолго, тревога практически исчезла, пустая квартира больше не пугала, вернулся сон, а мир вокруг начал приобретать краски и наполняться интересом. В выходные он даже сходил в кино на раскрученный американский блокбастер.

  Однако эйфории и оптимизма не было. Егор подозревал, что как только он прекратит пить колеса, карусель закрутится в обратную сторону. Он даже поговорил об этом с врачом. Тот подтвердил его опасения, заявив, что две недели – срок начала эффекта от препаратов, а для закрепления стойкой ремиссии необходимо минимум полгода. Не здесь, конечно, дома, но на таблеточках. И, что самое главное, даже пара рюмок спиртного может в один миг полностью разрушить все эту Великую Китайскую стену, которую возводят нейролептики, транквилизаторы и прочие антидепрессанты вокруг его сознания, и придется начинать с нуля.

  "Понятно. – подумал Егор. – Продолжаем кушать химию. Никаких китайских стен я ломать не хочу".

  Это было в понедельник. А во вторник выписали игромана Влада. Медсестра, менявшая постель на пустой койке, усмехнулась:

  – А к вам Петю обратно переводят из основного.

  – Опять будет выть целыми днями, – обреченно сказал Александр Сергеевич.

  – Что за Петя? – лениво поинтересовался Егор.

  – Да лежал тут с нами до тебя мужик один, хирург вроде бывший. – ответил Николай. – Сначала нормальный был, тихий как все. Даже болтали с ним в курилке... А потом трястись и орать начал. С каждым разом все громче.

  – А про что орал?

  – Да что-то там про пришельцев, которые вокруг него по ночам ходят, про шумеров каких-то, бред, короче. Ну его спеленали и в соседнее здание отправили. На техобслуживание. А сейчас по ходу в себя пришел, его обратно к нам. Там с койками дефицит, долго не держат.

  "Здравствуй, мать! Дурак приехал! – обреченно подумал Егор. – Только-только что-то сдвинулось с мертвой точки, и нате вам – опять шумеры!"

  Петя оказался вполне нормальным мужиком интеллигентного вида, лет за сорок. Лысоватый, в очочках. Только вот глаза за очочками такие, что сразу видно – наш человек! Зашел, тихо поздоровался, начал складывать вещи в тумбочку.

  – Ну как там, в основном, Петь? – спросил Николай. – Совсем тяжко?

  – Нормально. – нехотя ответил тот, садясь на кровать.

  – Инопланетяне-то больше не приходят?

  Петя пробормотал что-то матерное, лег, повернулся к стене и застыл.

  "Видимо, не приходят. – подумал Егор. – Отдохнуть дали. Как и мне."

  Неизвестно, чем таким ядреным его накачали в соседнем корпусе, но вел себя Петр, как самое настоящее растение. Лежал, молча уставившись в потолок, и почти не шевелился. Словно Дедушка Ленин в Мавзолее. Егор и остальные, по сравнению с ним, были просто гиперактивны. Читали, ковырялись в телефонах, даже иногда разговаривали. А он просто лежал. Вставал только, когда надо было глотать таблетки, принимать пищу или идти на процедуры. Ну и в туалет, конечно, за что ему отдельное спасибо. И покурить иногда.

  В курилке-то Егор его и обнаружил, зайдя туда на следующий день после завтрака. Искал целенаправленно. Мысли о гребанных шумерах явно мешали выздоровлению. Хотелось расставить все точки над "и", окончательно внушив самому себе, что все это бред сивой кобылы. И лучшего способа, чем пообщаться на эту тему с настоящим психом, Егор не придумал.

  Петр сидел на табуретке в углу курилки с незажженной сигаретой во рту и тупо пялился в пространство перед собой. На появление Егора не отреагировал вообще никак. В помещении больше никого не было. Егор постоял у окна, закурил, глядя на проезжающий по улице трамвай, несколько раз затянулся, потом все-таки решился. Подошел к молчаливому овощу и протянул руку.